Один день из жизни Проводника0

Проводник вышел из ворот Ларога вместе с солнцем. Нет, это не значит, что светило «вставало из-за спины героя, прого-няя тьму, зло и страх, даря миру новый день». Из-за его спины оно вставать физически не могло, так как главные ворота Ларо-га, через которые юноша вышел этим утром, смотрели на вос-ток. Но то, что он шел навстречу солнцу, вовсе не означало, что «великая звезда каждое утро звала его за собой, навстречу но-вым подвигам».
Это просто означало, что  каравану столичного купца надо было срочно успеть на ежегодную осеннюю ярмарку. Конечно, с точки зрения древних мастеров аллегорий, было бы несомненно лучше сделать временем действия весну, символизирующую юность героя, начало нового года, новой истории, новых при-ключений… И, раз уж пошел такой эпический  расклад, то и ком-пания, которую он сопровождал, должна быть соответствующая. Например, охотники на привидений. Или за сокровищами. А лучше всего – на драконов: тут тебе и благородства с гуманизмом выше крыши, и сокровищ от пуза, и благодарность хлебосольных крестьян, а то и знатных лордов с дочками на выданье, обеспечена.  С участниками экспериментировать не будем: суровый, но добродушный варвар два на два с мечом на два с половиной, сухонький ворчливый маг,  кто-нибудь маленький:  ребенок,- может карлик, может хоббит – чтобы шустрил на побегушках и багаж таскал, девушка для красоты пейзажа, зверь с ярко выписанным характером и внебрачный отпрыск королевской фамилии – несообразительный, но обаятельный. Трагическое прошлое варвара, моральные устои мага, комплексы карлика, феминистические настроения девушки, вредные привычки зверя и степень несообразительности прекрасного принца – по вкусу.
Ах, какой коктейль из авантюризма, вражьих козней и верной дружбы замешался бы! Какое дьявольское варево забулькало бы, добавь мы сюда вселенского Зла, самоотверженного Добра, неотвратимой Смерти,  трагической Любви и двух – трёх персонажей, чья цель в кадре – вдоволь повеселить читателя: забывчивого трактирщика, гулящего священника, неловкого вора, глупого короля… А все мастистые фантасты были бы оглушены свалившейся им неизвестно откуда на головы кастрюлей сытного литературного борща, в котором любой – от матёрого гопника  до рафинированного эстета, от олигарха до школьного учителя, от детсадовца-эстонца до горца – долгожителя – нашел бы свой лакомый кусочек, свою любимую страницу! И потекли бы горной половодной рекой премии и гонорары, тиражи и хвалебные статьи, издания за границей и восторженные отзывы в Интернете!..
Но не наша вина, что охотники на драконов обычно самона-деянны и не любят делиться с Проводниками своими заработ-ками. Не наша вина, что крестьяне предпочитают устраивать ярмарки не весной, когда каждый день дорог для работы в поле и  закрома почти пусты, а осенью, когда урожай убран, погреба набиты, пиво сварено, и излишек зерна настоятельно требует обмена на изделия городских ремесленников. И абсолютно не наша вина, что сыну славных родителей, белегкамскому купцу Мирувору именно этой осенью, как никогда, хотелось подзара-ботать. Вот верите – нет – хотелось бы вышеупомянутым охот-никам нагрянуть весной в какое – нибудь драконье логово – я бы об этом написала, честное благородное! Но, увы, увы, классический канон предполагает, а располагает как – никак пока автор…

– Как денёк, Ритор?
Проводники никогда не спрашивают – и вы у них никогда не спрашивайте! – «как дела». Всегда – только – какой день. Дела – отношения с людьми, работа, хозяйство – в основном не меня-ются. А дни, настроения  человека, меняются очень часто. И тот день, когда ты, к примеру, с кем – то поссорился – это плохой день. Но следующий день, даже если ты не помирился, стано-вится хорошим. Просто потому что это – абсолютно другой день.
– Просто замечательно, уважаемый Дагор! Желаю и вам то-го же!
Торговец жареными семенами тыквы по-старчески улыбнул-ся. Три года он каждое утро приходит торговать в этот приба-зарный переулок и три года подряд – конечно, не каждое утро, но довольно часто, – мимо него ходит юный Проводник. Юный – это, конечно, было слишком сильно сказано:  для семидесяти-двухлетнего деда он был вообще младенцем, ну скажите, пожа-луйста, что это за возраст – семнадцать лет? Но у Проводников годы и рабочий стаж считают по-другому. А уж для того, какой ты человек – годы значения не имеют. Мальчик вежливый, все-гда здоровается. Когда не спешит, всегда словечком – другим с ним можно перекинуться, вечером бочонок с остатками товара помогает донести.  Подрастёт – не хуже других будет. Эх, моло-дость, молодость…
– А вот кому семечек жареных, солёных, лущёных да лако-мых!..

– А я вам говорю, о сын славных родителей, за такие деньги наймите себе двух - трёх наёмников – костоломов и пусть они вас сопровождают до места назначения. И обратно. У наших наёмников запросы небольшие. А Проводники, как вам известно, всегда ведут только в один конец. Там, на месте, найдёте себе моего соратника, Шабаш – довольно крупное поселение, я ни за что не поверю, чтобы там вы не нашли замену. Вы там из сто-личных купцов не один будете, сможете пристроиться к кому-нибудь за доплату.
– Так я ж, о рождённый под доброй крышей, для того к вам в город и пришел – ну кому не известно, что славный Ларог – про-водничья вотчина!
– И думали, что тут, как при покупке прямо у ремесленника, а не через перекупщиков, дешевле? Я вас разочарую – оплата за нашу работу от места нанятия не зависит. От чего угодно, но только не от этого, – Ритор с сожалением развел руками и отки-нулся на спинку трактирной скамьи, втихую наслаждаясь речной прохладной, которой веяло из окна.
– А скинуть… Ну совсем никак? – купец навалился на стол, раздвигая тарелки с недоеденным мясом и масляными лепеш-ками. Пригнулся так, чтобы глаза оказались на одном уровне с глазами Ритора. – Вы же не первый год работаете, опытный че-ловек, должны понимать обстоятельства…
– К моему великому сожалению, я за годы моей учёбы и ра-боты постиг лишь два постулата: я – Проводник. И мне никуда идти не надо. Надо вам. А более дешёвый способ я вам уже подсказывал: не надо идти через Поле, которое вас всех так пугает! Наймите лодочников – их у нас предостаточно – пусть перевезут ваш караван через реку, на обратном пути наймёте лодочников из какого-нибудь прибрежного посёлка, и все ваши печали на этом окончатся! 
– Утешили, нечего сказать! Да ваша река ещё похуже Поля! – Мирувор не переставал сверлить Ритора глазами, не понимая, что все его усилия пропадают втуне. Ритор отлично знал, что Волшебная река, сточная канава всех зельеваров ко-ролевства, среди прочих своих выдающихся качеств предска-зуемостью не отличается. Её обитатели тоже. Лодочники ломи-ли втрое и трезвыми в путь не пускались «пыринцыпиально». Именно так это слово с удовольствием и перегаром выдыхал по сотне раз в лицо пассажирам глава лодочной артели Рюша, ма-тёрый человечище, славный товарищ, гроза речных тварей и натурщик для знаменитого «Юноши с веслом», украшавшего императорский парк. – Да уж, конечно, мне придется переправ-ляться через неё, но я хочу это сделать  по осеннему броду, путь к которому…
– … Лежит как раз через Поле. И здесь тоже, к моему сожа-лению, которое растёт с каждой минутой, от меня ничего не за-висит, – Проводник, несмотря на свою выдержку, начал выды-хаться от этого бесконечного разговора, который купец отнюдь не стремился разнообразить обилием аргументов.
– Нет! От вас всё зависит! Моя судьба, моё благополучие, моя честь! Ну, как насчёт…, – Мирувор, если судить по мукам, отражённым на его лице, в данный момент как будто выносил врагам ключи от родного города, потому что его дети умирают от голода. – Шестисот шестидесяти … (выразительная пауза) трёх монет?!
Ритор потянулся за своей курткой, лежавшей на краю ска-мьи.
– Шестьсот девяносто две!
– До свиданья, о сын славных родителей. Мне не выразить словами  всё счастье, которое мне принесла наша встреча. – («А то, которое принесёт расставание, тем более» - мелькнула у Ритора очень плохая, непозволительная при работе, мысль).
– Семьсот!
Скрип открывающейся двери.
– А, чтоб тебя! Семьсот пятьдесят!
Проводник вернул уже перенесённую через порог таверны ногу назад и с любопытством посмотрел на купца.
– Вообще – то у меня сейчас должна быть ещё одна встреча. Кажется, тоже кто-то из Белег-Кама…
– Чеканка этого года, новенькие, блестящие, одна к одной!
– Но… Пожалуй, только ради вас…
– Бархатный кошель! С толстыми  насусаленными завязками! Можете оставить себе!
– Так где вы, говорите, ваша ярмарка и ваш брод?
– Недалече, вот только тут по кромке Поля пройти, тут свер-нуть, а вот тут уже и Шабаш будет! – четко жестами объяснило светило современного бизнеса. 
– Хороший путь. Короткий. Всё - таки, что бы ни говорили, чем короче путь, тем больше шансов пройти его и остаться в живых. А с вашим товаром мы вообще можем за день успеть!
– Правда? – не веря своему счастью, чуть не подпрыгнул дородный купец.
– Святая истина, - серьёзно кивнул Ритор, но тут же улыб-нулся. – Ну, так как, по рукам?
– Да вы ещё спрашиваете! Конечно! Не зря мне Проводников советовали, не зря хвалили! Теперь только с вами дело и буду иметь! Никаких охранников, никаких наёмников! До свидания! Хорошей вам дороги и ясного неба!
– И вам того же, о сын славных родителей! Встречаемся се-годня у главных ворот через час! А деньги просто передадите трактирщику из «Весёлого оленя», возле управы, – с облегчени-ем захлопнув за собой дверь, Проводник поспешил смыться. «А ведь не такой уж плохой человек этот купец. Вымотал меня, ко-нечно, этот разговор – но на свете бывают и гораздо  худшие вещи. Всего – то надо было: сначала установить непомерную цену в тысячу двести золотых, а затем торговаться с ним до тех пор, пока он сам не стал  думать, что заставит меня проделать всю работу за гроши».

Мирувор размашисто вытер трудовой пот со лба. Ему было уже очень  далеко за тридцать, и, честно говоря, когда он увидел на договоренном месте встречи такого желторотика, решил, что над ним издеваются. Ну, им же хуже. «Славно я с ним поторговался. Парень хорош, но опыта, опыта маловато. Надул я его – на старости лет будет славно вспомнить! А вообще, можно было бы в ученики взять» – промелькнула у купца шальная мысль.
– Эй, красавица! Ещё кувшин пива и мяса с капустой и горо-хом! – столичный гость  махнул рукой пухленькой брюнетке, на двадцатый раз перетирающей за стойкой пузатые кружки. Утро ещё было очень ранним, и перед долгой дорогой надо было успеть хорошо подкрепиться.

– И огорчился он безмерно от дел таких, и взмахнул руками, и произнес слова, от которых потемневшее небо опустилось над притихшей землёй, и задули холодные ветры, и покраснела вода в реках, и закрылись в полдень цветы, и солнце отвратило от мира свой светлый лик. Но не увидел он желаемого, и пронёсся над миром  её смех, столь же прекрасный, сколь и ужасающий. Но только крепче сжал зубы Маг, и дождался он рассвета следующего дня, когда его сила возрастала вместе с восходящим солнцем. И вновь он взмахнул руками, и произнес слова, от которых содрогнулось, то, на чём держался этот мир, и содрогнулось то, что укрывало этот мир сверху. И взроптали эльфы, ибо летом облетели листья на священном дереве. И  вышли из гор гномы, ибо все камни в один миг потеряли свой внутренний огонь. И  нехорошие слухи, как пожар по степи, пошли гулять  среди молчаливых скальдингов, потому что в один миг обмелели все реки и утром тем роса не выпала. И туча с востока поднялась раньше, чем солнце, ибо изо всех мастерских Ларога, со всех его улиц ветра подняли тучи пыли, пороха и угольной крошки. И снова раздался её смех, который услышали все в этом мире, и все мысленно взмолились о том, чтобы пережить эти дни. Ему было тяжко: голод и жажда снедали его, но его тело отторгало и питьё, и еду, ноги и руки не служили ему, и перед глазами лежал густою пеленой багровый туман, в котором то тут, то там вспыхивали злобные и жадные огненные глаза. Но он собрался с силами, понимая, что эта попытка будет или удачной, или последней. Маг стал ждать полночи, когда его сила достигнет своей высшей точки, как день, достигающий своей высшей точки в своем конце. Он ждал полночь на своем старом месте. Он знал, что не сможет поднять руки к небу. Он знал, что не сможет прокричать колдовских слов. Но когда луна осветила наш беспокойный мир, он вернулся к тому, с чего когда-то начинал, твёрдо зная, что много слов ему не понадобится – только одно. Найдя свой тайник, он оглядел его, и камень упал с его души – всё нужное для замысла было в нём. Мир затих, и в этой тишине творил Великий Маг свою последнюю волшбу. Он взял золотой кубок и налил в него красного вина. Опустил туда зеленые льняные нитки, которые вырвал из своей рубашки. Затем он взял воду из  реки, которую потом назовут Волшебной, и синяя вода  была дурной от магии. Потом взял он специю, которая делается из коры деревьев, растущих далеко на востоке. Она вам знакома – на день Перелома года по всем странам и во всех сословиях пекут сдобный хлеб с ней. Когда он кинул её в вино, оно вспенилось, и пена была белой, подобно своей морской сестре. Далее взял он свой верный нож и содрал с его рукояти кусок  шкуры чёрного дракона, который был им когда–то убит, и также бросил в кубок. Пена улеглась. Дальше – внимайте, и вы постигните истинную суть этого мира! – взял он ресницу васили-ска, которого он, вырвав этому злобному змею глаза, отогнал от дома, где рос. Бросил в кубок. И вино стало цвета дороги под ногами. После этого взял он камень, который когда-то хра-нился в трюме корабля-призрака, проклятого, не имевшего возможности выйти в море и обреченного бороздить воды Волшебной реки. Бросил в кубок. И вино стало цвета самого красивого заката на свете. И напоследок достал он с самого дна тайника свой верный талисман, который незримо хранил и оберегал его все эти годы. Бросил в кубок. И вино – а было ли это всё ещё вином? – стало цвета, который он так любил в детстве. Цвета самого счастливого времени, самых весёлых радостей, самых потаённых желаний, которые обязательно – обязательно сбудутся… И накрыл Маг кубок ладонями, и из самой глубины души его вырвалось еле слышное слово. Оно пролетело на долгие годы вперед и назад, на многие дни пути во все стороны света, достигнув тех пределов, о которых не знают смертные и стараются не вспоминать бессмертные. Достигло и растаяло в тишине, ибо нечему было отзываться эхом. И тогда Маг без сил и надежды упал на землю, и к нему пришла она…
– Достаточно. Ну что я тебе могу сказать, Захарий… Твоей памятью я всегда восхищался, но тебе не кажется, что можно было бы употребить её более достойно, чем забивать древними хрониками, которые на старости лет писал достойнейший  осно-ватель Проводничества?
– Но я же всё рассказал правильно! – обиженно вскинулся щуплый, но широкоплечий парень.
– Я не спорю, - поднял вверх открытую ладонь пожилой орк. – Правильно! Слово в слово, ничего не забыл. Но как бездушно! А своими словами? Как ты понимаешь?
– А зачем кому-то нужны мои слова?
– Ты так и не понял того, что я хотел тебе сказать,   – учи-тель встал и принялся ходить. – То, что я дал тебе прочитать неделю назад – «Историю Конопляного поля» – ты не должен был учить. Ни в коем случае! Это не столько летопись, сколько легенда, сказка – вещь хрупкая и красивая, которую нельзя уби-вать зубрёжкой!
Парень стоял, опустив голову, и молчал. Учитель  вздохнул.
– Ну, вот скажи мне, какая погода была вчера?
– Вчера было солнечно, – вскинул он голову.
– Вот именно! Солнечно! Чудесно! Жарко! Тебе не хотелось поиграть с остальными, искупаться, посидеть в теньке, болтая с друзьями?
– Очень… – снова опустил голову Захарий.
– А почему ты этого не сделал?
– Я учил…
– Вот видишь, – учитель остановился. – Ты зря потратил день.
Но вы мне сами сказали выучить, как можно лучше…
– Ну, прости, прости. Я, наверное, не достаточно тебе объ-яснил.
– Вы не должны просить у меня прощения…
– Должен. Помолчи и послушай, – учитель остановился. – Твоё слепое повиновение никому не поможет и никого не спасёт. Ты больше всего боишься выделиться, возомнить о себе слиш-ком много, не исполнить приказ. А не надо этого бояться! Это – почти единственные вещи в мире, которых делать нельзя! За-помни навсегда:  ты – Проводник. Не мечтай быть похожим на кого-то из своих учителей. Не делай этого, прошу тебя!
– Но вы сильные, смелые, умные…
– А ты подумай, зачем мы учим тебя? – учитель, которого уже не первое поколение учеников за глаза называли Кречетом, позволил себе внутренне выдохнуть. Хлипкий полугном начал возражать  вопреки просьбе – полдела сделано! – Чтобы ты был сильнее, умнее и храбрее нас! Только для этого!
– То есть я должен быть… ещё и лучше вас? – широкие зе-леные глаза были наполнены священным ужасом. Этот взгляд дал понять достославному мастеру Тикину, что последние чет-верть часа он расходовал душевный жар впустую. Но ещё не всё потеряно. Сейчас. Секунда. Просто ты так давно не говорил этих кошмарных, опасных слов, что забыл их. Вот оно!
– Да. Но в твоём ответе есть одно лишнее слово: должен. Не должен. Можешь, в конце  концов, не быть, главное – главное, запомни! – то, что ты Проводник. Ты – это ты, и нет звания на земле выше.  Этого хватит.
Долгий взгляд. Глаза в глаза. Снизу вверх. Сверху вниз. Вровень. Молодые – старые. Распахнутые – прищуренные. Чис-тые – покрытые частой  сеткой сосудов. Зеленые – серые. Глаза Проводника – в глаза Проводника.

Тихо. Но тихо не так, как любят певать менестрели: «тиши-ной могильной, страх несущей». Золотые листья шумели, раду-ясь тому, что пока шумят, и тому, что скоро облетят. Цвикали в саду птицы. Ослик провез повозку с дремлющим возницей мимо окна, звонко отстучали по каменной мостовой подкованные ко-пыта. Всеобщий проводниковский пес, черно-белый Остроух, загнал на тополь склочную ободранную кошку из «Весёлого оленя» и теперь  жизнерадостно облаивал её. Но с соседней крыши рыжей Жульке пришла подмога: породистый темно-серый кот Никей, имевший честь принадлежать городскому голове. Ошеломлённый внезапной атакой, Остроух проделал несколько прыжков, впору тем, которыми веселят народ акробаты на яр-марках, и, сбросив кота (а тушка была у последнего, надо сказать, преизрядная) «тактически отступил» с поля боя. Никей залез на дерево и принялся заботливо вылизывать даму своего сердца. Тикин аккуратно скосил глаза. Захарий улыбался, глядя на мурлыкающих котов. Для полноты картины хотим сказать, что с объедками в «Весёлом олене» было не так хорошо, как на кухне городского головы, поэтому у Жульки остро выпирали и ребра, и ключицы, и скулы.
– И, напоследок, чтобы хоть как – то логически завершить наш урок, расскажи мне, пожалуйста, чем всё – таки заверши-лось дело у Мага. Своими словами! – упреждающе поднял орк палец, снова садясь.
Захарий радостно кивнул, одернул коричневую куртку и про-должил:
– Она пришла к нему и начала его уговаривать вернуться к ней, потому что у них всё было хорошо, пока он не начал поку-ривать, и снова будет хорошо, потому что конопли больше нет, и она его до сих пор очень любит. А он сказал, что вернется, но пусть только она возвратит ему его магическую силу. Но Жена Мага сказала, что она ничего у него не забирала, а просто сде-лала так, что травы - конопли больше нет в этом мире. Она её уничтожила всю, вообще всю. Для этого она прошла множество испытаний, но проникла в то место, откуда в наш мир приходят все семена растений и все детёныши животных, и произнесла там Запретное Слово, которые убивают всё живое. Но она доба-вила в конце заклятия название «трава-конопля», и оно подей-ствовало только на коноплю. Поэтому, когда Маг повелевал конопле произрастать, у него ничего не получалось – конопли в этом мире больше не было. А Маг спросил у неё, точно ли она уничтожила всю траву-коноплю в этом мире? Жена Мага отве-тила, что да. Но тогда Маг рассмеялся и прорек (Захарий сделал выразительную паузу, тон его голоса изменился. «Вполне возможно, – подумал Тикин. – Что это единственное место, которое он прочувствовал во всей легенде»): «Да произрасти лес без конца и края из дерева – конопли! Да населят его все те, и появится там всё то, что приходило и придёт ещё ко мне в дурманных видениях!» Лес произрос по его повелению, и ушел он туда, и последние слова, которые он произнёс, были таковы: «Да нарекут тебя Конопляным Полем!»

– Вот теперь всё верно. Можешь идти.
Мальчишка озорно улыбнулся и с лихим криком выпрыгнул в окно, спугнув любезничающих котов. Кречет ностальгически ус-мехнулся, затем тихо подошел к двери и резко её открыл.
– Ау…
За дверью стоял Проводник, с мучительной гримасой поти-рающий лоб,  в такой же коричневой куртке, которая была и на  Захарии, и на Тикине.
– Подслушивать нехорошо, Ритор. Видимо,  я зря тратил свои старческие силы, пытаясь вдолбить в твою голову хоть крупицу мудрости. Теперь всё, что я могу сделать – это выбить из неё хоть немного дурости.
– Учитель… – Ритор смиренно склонил голову. – Во–первых, позволь войти, во–вторых, я пришел попрощаться с тобой.
– Топиться пошёл, ученичок? Ах, нет, прости, железки тебе всегда были больше по душе – резаться? – усмехнулся Тикин, впуская Ритора в комнату. 
– Ухожу в Шабаш с караваном. Там меня наверняка пере-наймут, уже не знаю куда…
– В общем, ты вернёшься не скоро, и пришел, чтобы я начи-нал скучать по тебе заранее.
– Э-э-э, - почесал в затылке Ритор. – Ну, в общем, да.
– Считай, уже скучаю. Теперь доволен?
– Более чем, - по безмятежно счастливому лицу Ритора можно было судить, что ему только что вручил Орден Империи  сам его Величество Казимир VIII Всевластный. До войны носив-ший прозвище Льстивый – за то, что  умудрялся с помощью оз-наченного в прозвище средства, а также благородных наук ди-пломатии и риторики (в лучших кругах общества известным так-же как «Всё мне, и никаких Али-бабов» и «Словоблудоизврагре-холохокидание») играть сразу на  семь фронтов. Фронты, в том числе и свой собственный, Казимира ни в грош не ставили и ру-гали на всех углах. – Мы попрощались. Я могу идти?
– А  я что тебе сделаю…, - слабо усмехнулся учитель. – По-болтать со стариком не хочешь?
– Никогда не отказывался, - не переставая счастливо улы-баться, Ритор сел на жесткие подушки, покрывавшие пол. Тикин сел с ним рядом.
– На днях говорил со Слегом и Орафимом. Мои разговоры и разговоры моих ровесников, как я начал на днях замечать, стали сводиться к одной вещи: раньше всё – таки было лучше, - произнес Кречет, немного помолчав.
– Учитель, – укоризненно наклонил голову Ритор. – Вы мне подаёте плохой пример. Смотрите, тоже начну брюзжать.
– Не начнешь, - махнул рукой Тикин. – Тебе пока брюзжать не о чем.
– Ну, как это не о чем? – хитро протянул Проводник. – А моё счастливое детство? А моё героическое прошлое? Разве они не ушли безвозвратно?
– Кстати, о твоём прошлом. То самое, которое счастливое. Мы его с другими наставниками и обсуждали. Слег и Орафим не то чтобы жаловались, но вздыхали довольно явно. Их ученики уже забегают к ним только по праздникам. Конечно, ни о какой неблагодарности не может идти речи, просто у малышей работа, друзья. Из… – Тикин остановился, задумался. – А сколько же они вырастили?.. Ну, будем грубо говорить, из двух десятков, у полутора – семьи, а у дюжины из них – уже не по одному ребенку. Сам видишь, время идёт…
– Я это тоже чувствую, – свет, скользивший в окно через шафранно – желтые кроны деревьев падал на лицо  Проводни-ка, покрывая его  резкими тенями, похожими на морщины. – Время не вернёшь… Помнишь, учитель, раньше у костров часто пели старую скальдингскую песню о том, что прошедший день не вернётся, как ветер в степи, как вода в реке. И почти никто не помнил, что эту песню придумали скальдинги.
Тикин кивнул.
– Ритор, твой караван очень скоро отходит, ведь так?  - по-лувопросительно произнес учитель. – А тебе не с кем  попро-щаться в славном городе Лароге, кроме старого Тикина?
– В Лароге – не с кем, – жулыбался Ритор даже слегка удив-лённо. – Вы прекрасно знаете, где все мои друзья. Точно не в Лароге.
– Да при чем тут все твои братья, воры, учёные, и эльфий-ские принцессы, – досадливо махнул рукой орк. – Я про другое…
– Вот только сватать меня ни за кого не надо! – вскочил Ри-тор. – Я ещё, может, погулять хочу! Вкусить сладость холостой жизни!
– Вот что-то я не вижу, как ты вкушаешь. На турнирах не по-казываешься, по кабакам не ходишь, по девушкам тоже, разве что шляешься  по стране из конца в конец, да ввязываешься в так называемые приключения, – ехидно прищурился Тикин, также вставая.
– Учитель, я тебя уважаю, – наипочтительнейшим тоном за-юлил  Проводник, правой ногой подтягивая к себе походную сумку и скользя к окну. – Но, к сожалению, до моей встречи с сыном славных родителей Мирувором осталось минут  пять - ах, как я сильно с тобой заболтался, досточтимый наставник!  Ещё секунду назад представлявший собой кусок мягкого сыра Ритор – ну бери   и мажь на хлеб! – вдруг вытянулся в жесткую эльфийскую стрелу, которую и об колено не сразу сломаешь, и красивой речной рыбкой сиганул в вожделенное окно вместе с сумкой.
Оказавшись в безопасности, Проводник  крикнул:
– А женись сам, если охота погулять на свадьбе появилась!
Но безопасность на проверку оказалась зыбкой иллюзией: рука воина и охотника, не утратившая с годами твердости, метко послала домашний чувяк прямо в нос Ритору. Раздался приглу-шенный стон,  а чувяк вернулся в комнату, правда, уже не столь бодро, как вылетел.
– Что ж ты тиран – то такой, учитель, как приду тебя навес-тить, так покалеченный и уползаю…
– Иди, иди, ученичок! Работать пора! У кого – то была сроч-ная встреча!
Из сада раздался сначала заливистый, живой, громкий смех, затем шелест шагов по опавшей листве, а  потом – скрип калит-ки.
Тикин прислушался – шагов лихих подкованных сапог по мощёной улице не было слышно. Учитель восхищённо прицок-нул языком  -   нет, конечно, у Проводников просто не было та-ких учеников, которыми нельзя было бы не гордиться, но этот… О, Ритор Проводник – это вообще нечто особенное…

Дорога лежала под ногами. Ритор стоял и смотрел на неё, уходящую далеко за окоём неба, в зеленую стену конопли. Не-смотря на торопящегося купца, на работу, на обещание довести до Шабаша к утру – он не мог не выделить для себя этой секун-ды, растянув её мысленно до бесконечности. Что принесёт ему эта дорога? Или кого? Какая у неё судьба? Ритор выкраивал для себя эту секунду перед каждой своей дорогой. Для осталь-ных она была незаметна – такой короткой она была. Ему было сложно представить, что кто-то перед работой  не думает  о чём-то подобном.    Что поэт, берясь за перо, не представляет себе, как будет любить будущий стих. Что у алхимика, склоняю-щегося над атанором, не кружится голова в предвкушении от-крытий. Что крестьянин, кидая в землю зерно, не думает с тре-вогой о том, каким оно вырастет. Сама его работа без этой се-кунды казалась Ритору немыслимой. Другое дело, что секунда перед дорогой, даже мысленно растянутая,   - это всего лишь секунда, а дорога – это, как минимум, день. День, который ле-жал впереди.  День, который надо было пройти. И солнце только – только вставало за его спиной.

Караван – слишком громкое название для одной лошади и пяти, не считая Проводника, охранников. Хотя, на месте Миру-вора, Ритор бы не пожалел и двадцати пяти. Всё-таки везти ук-рашения с чистейшими северогорскими камнями – это вам не пирожками вразнос торговать. Покупателей на такой товар в Шабаше нашлось бы немного, но те, которые таки нашлись бы, не поскупились. 
До окраины Конопляного поля было идти около получаса неторопливым шагом. Купец, ехавший на лошади, подрёмывал. Охранники – два гнома с топорами, эльф с традиционным луком, человек и орк – оба под два метра ростом, один с двуручником, второй – с копьем, – оказались ребятами умными и толковыми. Первые десять минут пути ими можно было любоваться, как настоящими профессионалами. Эльф, как тень, скользил по дороге шагах в пятнадцати впереди каравана, держа стрелу на тетиве и зорко осматривая придорожные кусты. Гномы прикрывали тыл, сурово шагая в ногу. Человек и орк – оба в кольчугах -   шли по бокам от лошади. Орк помахивал копьем, а человек держал руку на рукояти меча, то и дело покрепче сжимая её. Но, примерно десять минут спустя, эльф в последний раз огляделся по сторонам, спрятал лук в налучь и остановился, с безмятежным выражением лица ожидая караван. В мгновение ока исчезли грозные воины, готовые разить налево и направо. Куда исчезло суровое выражение лиц, сдвинутые брови, бдительность и кольчуги? Ну, с кольчугами всё более – менее понятно – они были спрятаны в седельные сумки. А куда делись грозные воины? Ритор мог только усмехнуться – он прекрасно знал, куда они делись. Нельзя всю дорогу идти в ожидании беды. Даже за очень большие деньги. Вместо воинов по дороге впереди лошади шли пятеро простых людей, тихо переговариваясь, дабы не разбудить нанимателя.
«Вот так вот и дурят всякие проходимцы почтенный народ, получая даром деньги», - с улыбкой думал Ритор, причисляя к проходимцам себя, останавливаясь и поджидая словно бы вы-шедшую на прогулку компанию. Конечно, полагалось Проводни-ку идти впереди каравана, но заблудиться или нарваться на разбойников в предместье Ларога… Мягко скажем, очень мало-вероятно.

Слева колосилась рожь, справа шумела дубрава, а посерёд-ке трусил мышастый скакун, похрапывал купец и травил байки эльф.
Как оказалось, Ритор  с бессовестной (с точки зрения чест-ных купцов) пятёркой был знаком. Конечно,  не так гремели име-на Душегубов по всем концам подлунного мира, как Пехоты, ко-торая, состоя из десяти человек, могла заменить небольшую армию. И не так были они легендарны, как Серебряные, кои за-рабатывали себе на жизнь ограблением  высокопоставленных вельмож,  жестоких дворян и богатейших купцов, а затем на эти деньги упивались вусмерть со всеми столичными нищими и во-рами. Но на счету братьев Шюни, Эльбавэра,  Секи Пса и Лушка тоже было немало славных дел. Кроме них никто не отважился собрать для капризной принцессы цветы  леса Дор-Калем во время войны с эльфами. Много славных воинов  сложило голо-вы, пытаясь похитить у Некроманта Мертвую Ветку, которая убивает все деревья, – а они смогли. Главный воевода Казимира не решился устроить с суровыми скальдингами переговоры на тему торговой пошлины – а они пошли и устроили всё в лучшем виде. Долго можно говорить о делах славных Душегубов… Чем, собственно говоря, они и занимались.
– … не так чтобы проще пареной репы, но были дела и го-раздо сложнее. Скальдинги – народ с причудами. Но мирные. И, если не злить, в морду не дадут. Пришли. Поклонились вождю. Три ритуальных чарки выпили. Всё! – эльф шагал спиной впе-ред, рассказывая историю о том самом урегулировании торго-вых пошлин. – Потом с вождём наедине (что, с точки зрения Эльбавэра значило вождь и они пятеро) поговорили – так, ока-залось, к чертям им эта проплата сдалась – главное, чтобы вглубь их земель не заезжали. Всего делов – то было…
– Потом наплели воеводе, конечно, с три короба. Бели-берда, но он со страха поверил. Денег отвалил много, но не это главное. С этого дня и началась наша доблестная служба при дворе, - сдержанно поддержал Сека – человек с грубым широким шрамом на шее. – И буквально через неделю закончи-лась.
– В монаршью немилость попали? – осведомился Ритор.
– Война, чтоб её, началась. Всех  дворцовых  - в армию, а мы – люди вольные, – мрачно отозвался один из гномов.
– И в строю не работаем, – поддержал его второй.
– А что так плохо? – поинтересовался Проводник. – Угнета-ют свободу воли?
– Вроде того, – кивнул Лушок.  – И кормят никудышно. Чест-ное слово, вот если бы война не началась, я бы сам оттуда смылся.
– Кхм… - закашлялся левый гном.
– Что, Гуд? – обеспокоено обернулся Лушок.
– Я тут подумал… Если ты с нашей едой на каждом привале ворчишь, что мало и невкусно, то как же ты в армии – то за не-делю с голода не умер?
– Я скромен и неприхотлив по своей природе. И потом, я знаю, что лучшего от армии не добьёшься. А вас, ёж вашу мышь, я  не теряю надежды научить нормально готовить, – с достоинством ответил Лушок и поскрёб трёхдневную щетину.
Эльф закинул назад голову и закатился колокольчиковым смехом, улетающим в далёкое небо. «Сразу видно, - отметил про себя Ритор. – Насколько скромен и неприхотлив Лушок». Но подобная опрометчивость, когда вы идёте спиной вперед, крайне напрасна. Эльбавэр моментально запнулся о какой- то камень и уже начал падать, но две руки – Лушка и Секи – тёмно-зеленая с острыми ногтями на  длинных гибких пальцах, покры-тая жестким тёмным волосом, и другая, странно бледная для августа, с четким рисунком вен и жил, с мозолями на костяшках – моментально поддержали и помогли встать. Эльбавэр, ока-завшись на ногах, шутливо откланялся друзьям, присовокупив витиеватую благодарность, но продолжил идти спиной вперед.
«Красиво, - с уважением отметил Проводник. – И слаженно. И то сказать, сколько лет Душегубы уже странствуют? Я был маленьким –  уже про них слышал… Свела дорога. Сколько раз эльф, увлекшись рассказом, спотыкался? Сколько раз его лови-ли? И долго ли Лушок терпит их кулинарные изыски? Хотя наем-ник, не умеющий готовить, – это что–то нереальное. Как было бы славно увидеть их в настоящем деле. Хоть бы нарвались на кого, что ли…» Последнюю глупую мысль Ритор моментально погнал из головы, для гарантии постучав по стволу конопли. Да – да. Кончились дубки, кончалась рожь. Начиналось исполин-ское, удивительное и распрекрасное Конопляное Поле. То, чему Ритор был обязан своей жизнью, друзьями, работой  и ещё мно-гими приятными вещами.  

Мирувор по – прежнему похрапывал. (Ну плохой, плохой я писатель, не знаю, что с этим славным детинушкой, исполать ему,  дальше делать. На работу главного героя нанял – и всё, пусть дрыхнет себе).
Душегубы надели кольчуги и снова встали в боевой поря-док, настороженно поглядывая по сторонам. Ритор шел впереди каравана, с тихой радостью слушая шуршанье поосенневших  листьев. Если вдруг появится беда, он почувствует её, узнает её признаки. Поле не злое, его нельзя назвать кошмарным местом, которое специально убивает людей. Его нельзя  назвать добрым, светлым местом. Его нельзя назвать равнодушным к тому, что в нем происходило. Ритор, зная Поле с колыбели (со своей, естественно), даже сам для себя не мог чётко сказать, есть ли у Поля вообще какая – нибудь логика, характер. Не мог даже сказать,  постоянно оно или переменчиво в своих принципах и настроениях. В поисках ответа он перерыл кучу хроник, летописей, сборников легенд и тому подобных трудов. Но нигде – и даже в хрониках Проводников – не было конкретного указания на то, какое оно – Поле. Конкретного не было, но неконкретное, абстрактное и философское объяснение считал своим долгом дать каждый  новый историк или мыслитель. К учителям, и в частности к Тикину, Ритор не раз подступался с этим вопросом. Отшу-чивались, юмористы от педагогики. Но как – то раз под вечер Ритор заявился к Тикину, вывалил перед ним кучу свитков, по-крытых выписками из научных, исторических и философских трудов, а также цитатами из художественных произведений на-счёт Поля. После чего Ритор заявил, что у него получается неплохо, и он подумывает бросить карьеру Проводника и за-няться научной деятельностью.  Свитков было изрядно, и Кречет, выкарабкавшись из-под них, объявил, что Ритор – са-мый нахальный и занудный из всех его учеников. Но тайну, ко-торая, собственно, не была тайной, открыл. Ритор, к своей чес-ти, уже пришел к  выводу, что гипотезы, им собранные и челове-чеством придуманные, имеют с действительностью очень мало общего. А всё оказалось просто. Для Проводника. Потому что все остальные, как не были бы они умны, проницательны и ши-рокомыслящи, воспринимают Поле как неодушевленное. Или – что почти одно и тоже – одушевленное примитивно. А ещё – ли-бо безоговорочно доброе, либо безоговорочно злое, либо безоговорочно равнодушное. А Проводники просто – чуть ли не со времен того самого Мага – знали, что Поле – живое. И потому – разное.  Да, так просто. Услышав это от учителя, Ритор чуть не лопнул от досады – ведь сам же чувствовал, сам же догадывался!.. «А где, – посмеивался тогда учитель. – Ты видел живого человека, который всегда одинаков?»
День выдался хорошим, а дорога петляла туда – сюда, то уводя вглубь Поля, то приближая к его границе – так, что за де-ревьями проглядывала река. Видимость, хочу сделать отступле-ние, была фикцией – по Полю шли разные, абсолютно невоз-можные дороги. Можно было плутать по ним месяцами и никуда не уйти, можно было за один день пройти от Ларога до да-лекого западного болота Вен-Гиль, а можно были идти по ним, как по самым обычным дорогам – что, кстати, среди всех их многочисленных чудес было едва ли не самым приятным.
Дорога казалась не только легкой, но и красиво – необыч-ной. Ещё с детства, когда его начали брать в первые походы, Ритор для себя определил Конопляное Поле, как «место, где живут сказки», потому что все, о чём в городе рассказывали детям, все небывалые и чудесные истории он не раз видел наяву именно здесь. Да и теперь спутники отчетливо напоминали Ритору своих ларогских товарищей по играм, когда он рассказывал им о том, что видел. Казалось бы, бывалые люди, воины, сами не первый год дорожничают, а выражение лиц абсолютно такое же, как и у малышей из квартала гончаров – удивленное, недоверчивое, восторженное. Гномы изредка потирали глаза. Эльф восхищенно присвистывал.  Пес смотрел на всё происходящее вокруг с грустноватой полуулыбкой. Лушок вертел головой по сторонам, пытаясь увидеть и запомнить как можно больше. А оно того стоило.
Самое первое, что им встретилось на пути, – полоса огня, преграждающего дорогу – какого огня! Языкастый и искрящийся, он хмельно приплясывал посредине дороги, не требуя дров. А затем подпрыгнул, свернулся в шар и распался на десяток пло-ских, словно вырезанных из пламенного листа, человечков, ко-торые завели вокруг Душегубов хоровод, степенно переступая своими косыми острыми ногами в танце. Потом они стали дви-гаться всё быстрее, быстрее, а затем, слившись в единый круг, вдруг рассыпались с громким лиственно-бумажным шорохом. Ритор вместе с лошадью успел уйти чуть вперед и поэтому за-метил человечков, только обернувшись на оклик одного из гно-мов. Сквозь тёплый воздух лица казались чуть искаженными, но страха на них не было. Эльф протянул свои руки к рукам чело-вечка, и его длинные пальцы прошли сквозь огонь, окутавшись облачком прозрачно-золотистых и серебряных искорок, приятно щиплющих кожу. Когда пламя исчезло, оставив после себя запах   поджаристых блинов, у всей компании наёмников лица уже выражали должную степень смеси изумления и предвкушения чуда.
– Добро пожаловать в Конопляное Поле, – улыбкой ответил на немой вопрос Ритор и приглашающе махнул рукой вперёд.
Тут Лушок завопил и рванулся вперед,  да так, что Провод-ник едва успел отпрянуть. Повернувшись к товарищам взбесив-шегося орка за разъяснениями, Ритор увидел, что они  броси-лись ему вслед. Провожая их спины взглядом, Ритор только пожал плечами.
– Да, Чача, вот так люди и находят своё счастье, – обраща-ясь к лошади, обернулся Ритор. Лошади не было. Были следы, почти затоптанные одними из самых известных воителей Импе-рии, но чётко уходящие вдаль по дороге. Чаче – то на огненный хоровод было сугубо плевать, вот она и потрюхала вперед. Вместе с охраняемыми драгоценностями и достославным гос-подином Мирувором.
Ритор взвыл не хуже Лушка, также помянул непростые от-ношения мыши и ежа  и помчался догонять свой караван.

– Мир по дороге, путники! – звеняще - благовестный голос, голос светлого ангела, пролетевшего над Душегубами и Про-водником, огласил лесную тишину. Ой, ну вы сами знаете, какая в лесу тишина. Тут феечки  с эльфиками в догонялки играют, там пушистые и разноцветные гюрзумчики смешинку поймали, по соседней дороге с разудалыми пиратскими песнями протопала компания искателей сокровищ.
От компании пахло музами – то есть пивом и воблой, от гюр-зумчиков – ванильным сырком, от смешинки – камфарой, от ан-гела – озоном, а эльфики и феечки распространяли нежный за-пах примороженного абрикоса.
Маленький изумрудный дракон с золотисто – розовым хво-стом  уютно устроился под кустом кислого барбариса и что - то ел. Что-то не возражало, хотя ни с чем не сравнимое похрусты-вание косточек и гладкие тяжелые капельки характерного цвета на траве вокруг явственно указывали, что это что-то не так дав-но было кем-то.
На вершине невысокой придорожной конопли сидела цыга-новатого вида ушастая круглая сова и глухо ухала, размахивая резным костяным медальончиком на бархатной ленточке. На путников она смотрела слащаво, но с капелькой хитрости и трезвого расчёта. По этому взгляду и по её суетливым подпры-гиваниям на ветке при виде каравана стало ясно, что сова – коллега Мирувора и медальон продает. На поползновения Гуда Шюни взять медальон бесплатно, честная предпринимательница ответила болезненным уклювом мозолистой гномьей руки.
По дороге навстречу странникам прошествовала точная ко-пия Никея, разве что увеличенная раза в полтора и постарше. Копия заунывно мяукала в ноте «до», иногда подпрыгивала мет-ра на два и пыталась поймать свой лысоватый хвост. Затем кот принялся крутиться возле наемников, был поглажен Лушком, одарен от Эльбавэра солидным куском солонины и далее гордо выступал перед мышастой Чачей, передразнивая её, -  так же попрядая ушами.
Слева от дороги показался полноводный ручей с маленькой запрудой. Дно и берег ручья были покрыты серенькими шерша-выми камнями, на один из которых опиралась полувылезшая из ручья девушка. Девушка была полненькой, в плотной белой ру-башке и с густой чёрной косой. Пахло от неё дорогими благово-ниями и чистотой. Подперев розовую щёчку кулачком, она томно вздыхала, внимая  густому баритону своего кавалера, смуглого горбоносого высокобрового  гоблина малых размеров.  Гоблин был в сине-оранжевом дворянском камзоле с рукавами «буфф», струившемся почти по всей полянке медвежьем плаще, изукрашенном скатным жемчугом оплечье, кожаных сандалиях и белых носочках. Голову гоблина украшал берет кровавого цвета с белоснежным воздушным пером. Побряцывая на явно расстроенной лютне, гоблин признавался русалке в любви,  ласково, обстоятельно и целомудренно. 
Братья Шюни попросили их подождать и направились к ру-чью – попить воды. За каким чёртом им понадобился именно этот ручеек, когда у каждого была полная фляжка воды – ясно, я надеюсь, без дополнительных разъяснений. А что? И Даг, и Гуд могли за один час победить врукопашную десяток таких гоблинов, сковать вполне приличный топор и выпить по бочонку крепкого гномьего пива. В любой последовательности. Что позволяло им считать себя не последними молодцами на этой планете и – в этом у них даже не было сомнения! – кандидатами на женитьбу с хорошими шансами.  Заскучавшая русалка прибавлению в среде поклонников сильно обрадовалась и бросилась с зычным смехом на шею сразу обоим подошедшим гномам. Те, естественно, попытались сделать ответное движение, но рука Дага  прошла сквозь неё, как сквозь туман, а рука Гуда завязла в белом плечике, как в пластилине. Гномы офигели. Гоблин дымился от ревности. Русалка округло хохотнула, игриво почесала гоблина за жилистым остреньким ушком и нырнула в прудок, напоследок плеснув на братьев щучьим хвостом. Озадаченно переглядываясь, братья вернулись к товарищам под их не очень старательно скрываемые смешки. Гоблин сначала восторженно подпрыгнул, болтая в воздухе худыми ногами, затем ударил беретом оземь и, пританцовывая, лихо отхлопал себе по бедрам, пяткам, коленям и плечам мотив известной плясовой «Девять белошвеек по лужку бродили». После этого он подхватил свою рассохшуюся лютню, чувственно обнял её, несколько раз про-кружился с ней по полянке, плюхнулся спиной на траву и, бла-женно улыбаясь, заиграл что-то облакам.
За следующим поворотом дороги возле большого холма, поросшего вереском цвета соломы, стоял милый  домик, пред-ставлявший собой светло – лиловую беседку с конусообразной крышей, выложенной темно-зеленой черепицей и обвешанной желто-коричневыми отрезами аксамитов. У домика в кресле-качалке сидел старый тролль и жевал сочные ранетки, которые доставал из карманов своей когда-то белой хламиды. У ног тролля играли трое человеческих малышей. Пламенно-рыжая девочка придирчиво рассматривала большую курительную трубку и пыталась покурить. Вторая девочка, с тугими розоватыми кудряшками  и в белой тунике, плела венок и тоненьким голоском пела что – то о цветах и бабочках. Пухлый мальчик в короне удобно устроился около большой лужи, с наслаждением лепил шарики из густой комковатой грязи, подсушивал их на солнце и бросал в холм. Точнее, в двух зверушек. Издалека они были похожи на мышей, но только издалека. Первая была потоньше, синяя и с обаятельными голубыми глазищами. Вторая была побольше, покруглее, ярко-оранжевая с каштановыми пятнами и угрюмая. А так – мыши мышами. Увидев кота, «мыши» запрыгали и запищали что-то непонятное. Но, судя по реакции конопляного Никея, это было нечто, задевающее честь славного кошачьего имени. Кот бешено зафыркал, царапнул когтями дерн и с утробными завываниями помчался к зверькам, с которыми у него, очевидно, были свои давние счёты. Грызуны с радостными возгласами скрылись за холмом. В беседке открылась круглая дверь, из которой высунулся остроносый всклокоченный парень в красной футболке с бычьей головой  и черно-зеленой курточке.
– Иртин, опять запас яблок подъедаешь, пока я обед готов-лю? А как насчёт за дровами сходить, братишка? – голос у юно-ши был высокий  и конфликтный. Но тролль на агрессию не оби-делся, а встал, вытащил из-под кресла топор и пошел рубить ближайшую коноплю. Рыжеволосая девочка не по возрасту тя-жело вздохнула и подула в трубку, из которой вылетела маленькая шаровая молния, пометалась несколько минут над полянкой и утонула в луже.
Навстречу каравану неторопливым шагом шел путник, оде-тый в длинную расплывчатого  цвета куртку, потёртые черные штаны, старые сапоги и шляпу с широкими полями, скрывавши-ми лицо. Шляпу украшал увядший веночек, надетый на неё сверху. За спиной прохожего висела котомка, на шее – кисет, вышитый оранжевыми нитками.  Незнакомец шёл и наигрывал на губной гармошке. Проходя мимо мини-кавалькады, странник пожал руку Проводнику. Они обменялись кивками.
– Ты его знаешь? – спросил Лушок.
– Да. Встречаемся иногда. На дороге, – ответил Ритор.
– Проводник! – раздался голос сзади.
Ритор оглянулся. Незнакомец молча остановился  метрах в десяти от него и задумчиво вертел в руках инструмент, при-стально его разглядывая.
– У меня ПРЕДЧУВСТВИЕ, – сказал он, наконец, подни-мая голову. Солнце через позолоченную листву осветило узкий подбородок, мягкие скулы, обветренную кожу, прямой нос, но шляпа оставила скрытой глаза. – Да, как обычно, - упредил он вопрос Проводника. – До встречи, – обладатель сильно разви-той интуиции коротко махнул головой и ушёл.
– До встречи, был рад тебя видеть! – крикнул Ритор вслед.
От резко опущенной на плечо руки Проводник чуть не вздрогнул, но вовремя сообразил, что опасности вокруг нет. Обернувшись, он увидел тревожные глаза эльфа.
– Что-то плохое? – Эльбавэр внешне был спокоен, но инто-нация выдавала его с головой.
– Опять ты паникуешь, Эль, надоел уже, – проворчал Лушок. – Ну, вышел какой – то парень из конопли, ну заявил, что у него, видите ли, предчувствие, – на лице орка была отражена меша-нина из скепсиса и насмешки.
– Да, я перестраховщик, – эльф всем корпусом развернулся к товарищу. – Но вспомни, сколько раз это спасало твою жизнь! Наши жизни!
– Конечно. Но если прикинуть, во сколько таких жизне-опасных передряг нас впутал именно ты… – Гуд, будучи ниже всех окружающих на полметра, восхитительно умудрялся без-различно смотреть всем поверх голов.
Эльбавэр пожал плечами и отступил от всех на шаг, мрачно прищурив глаза. Гуд шагнул  в сторону. Сека переложил пово-дья в другую руку. Даг кашлянул, сделал несколько шагов впе-ред и выжидательно остановился.  Лушок сложил руки перед грудью и с насмешкой скользнул по всем взглядом.
– А вы зря, – Ритор теперь стоял перед поворотом дороги, впереди всех. – Не смейтесь, – он провел глазами по всей честной компании. – Если у него ПРЕДЧУВСТВИЕ, то значит, так оно и есть.
Затем повернулся к дороге и пошел по ней вперед. Ему бы-ло неприятно, как всегда, когда при нем люди ссорились. И он в очередной раз поблагодарил судьбу, сделавшую его Проводни-ком, судьбу, навсегда защитившую его от жалкой участи жертвы чужих гнева, злобы, обиды, недоверия. Сейчас было Конопля-ное Поле. И в нем Ритор был Проводником. Не будь этого, кто знает, как бы восприняли пять воинов, опытных бойцов и ви-давших виды путешественников, попытку мелкотравчатого  юнца учить их тому, что верно, а что нет.
Деревья болтали о своем, жестикулируя гибкими ветками. На вершине могучей конопли притаилась  реликтовая карминная росомаха – она тоже охотилась на смешинок. Возле узкой тро-пинки, отходящей от дороги в сторону, бил упругой струёй ледяной ключ, из которого пил иззелена-чёрный ворон с желтыми глазами. Ворон взглянул на путников искоса и не моргая, а затем подхватил из невысокой малахитовой травы с масляными капельками цветов прозрачный кристалл и полетел на север, то и дело поудобней перехватывая камень лапами. Там, далеко, но не дальше, чем лететь сильной птице напрямик до вечерней зари, была глубокая пещера, внутри которой хранился великий клад древнего ордена Шалтов. Возле пещеры ждали двое:  матерый каурый битюг, начинающий стареть и хозяин битюга – бывший славный моряк, а ныне слепой бродячий сказитель, верный слуга храброго и  гордого принца из юго-западной ветви королевского рода. А ещё дальше жил  серый грифон Алалей, охота у которого сегодня не задалась  – всего два козла, причем второй такой бодливый… Опять грифону придется обгрызать верхушки ёлок, чтобы не ложиться спать с пустым желудком.  А где-то на западной окраине Поля герцогиня сидела у окна замка и  вышивала поясной портрет своего возлюбленного  мужа багровыми и золотыми нитками. Иногда она вздыхала, отпивала из высокого серебряного кубка пару глотков терпкого и сладкого вина и принималась напевать вполголоса, но скоро с головой погружалась в работу и прекращала петь. Когда её нитки заканчивались, она стучала острым фиолетовым ногтем по раме окна, и из угла тут же вылезал паук-крестовик, от которого пахло морской солью. Он приносил с собой новый моток нитки – золотой, как королевская корона, и бежал за следующим – багровым, как вода на закате. Конопляное Поле жило своей жизнью. 
А купец Мирувор дрых.

День клонился к заходу, а дорога шла под уклон к реке. Зе-лено- золотые деревья шуршали семиконечными листьями где-то там, наверху, приближая небо. Почему-то Ритору с детства казалось, что если залезть на дерево, то можно запросто погла-дить облако. Он смеялся, когда ему говорили, что это не так. Ну, как нельзя достать, если вот они, ветки, цепляются за облачка, щекочут гладкую синеву небосклона. Искренняя дет-ская вера впоследствии стоила ему двух переломанных рёбер, но он не разочаровался. Попыток не повторял, просто с тех пор про себя считал, что надо просто найти очень высокое дерево. А все окружающие его деревья были просто высокими.
Походники успокоились, во всяком случае, место для ночле-га они уже готовили сообща и без брани. Ритор тоже выбрал себе место под тенистой коноплей, заранее зная, что ляжет спать подальше от костра – всё равно к утру обе половины тела будут невменяемы: одна слегка подкоптится, вторая отморозит-ся. Лучше уж он оденется потеплее, укутается поплотнее и бу-дет всю ночь изображать гусеницу в процессе закукливания. Ут-ром встать чуть раньше восхода, немного размяться – и одере-венелое тело оживёт.
Да, и, в конце концов, так элементарно удобней. Возле кост-ра места мало. А Ритор не любил занимать чьё-либо жизненное пространство. Ему вполне хватало трех курток, тёплого-тёплого спальника и небольшой пробежки перед сном. И, естественно, сытного ужина. Короче, как говаривал легендарный столичный вор Стырли Бонусник: «Сытый зверь и зверь на бегу – живой зверь».
Ритор бросил под коноплю с густыми нижними ветками свой мешок и пошел за дровами. Делать всё равно было нечего, а от дневного перехода в темпе пожилой лошади он абсолютно не устал.
За дровами он специально пошел подальше, издалека при-метив сломанные верхушки деревьев. Расчет оказался пра-вильным. Конопляное Поле было вообще богато неприятностя-ми, в том числе и погодными. Проливные ливни, шквальные бу-ри, бушующие пожары и даже землетрясения были не редко-стью, но никогда один катаклизм не охватывал всё Поле разом. Метель могла свирепствовать на расстоянии протянутой руки, но ни одна снежинка не падала на тебя. Так и здесь: ветер в дурном настроении прогулялся только по одной поляне, оставив после себя уйму дров. Выбрав уже успевшую высохнуть макушку, Ритор, не спеша, пошел назад. Поздний закат был красив: на темном синем небе покойно сияли золотистые безмятежные облака. Где – то вдалеке слышались тонкие детские голоса. Проводник замер и прислушался, затем широко улыбнулся.  Там, далеко, неизвестные дети играли в прятки, счастливо крича: «Ты водишь!..». Время охоты для одних кончилось, а для других ещё не началось, так что было относительно тихо.
– Что же мне так беспокойно-то, – прошептал Ритор, закрыв глаза и крепче сжимая сухие ветки. – ПРЕДЧУВСТВИЕ, гово-ришь?..

Заблудиться в Поле для Проводника – любого -  почти нере-ально. Почему? Можно было бы, конечно, сделать многозначи-тельную физиономию и гундосым тоном магиуса-шарлатана на-чать распространяться про врождённый дар ориентирования, генетическую наследственность, обозвать Проводников части-цами Поля. А можно было бы взять тон менторский и занудеть лекцию о древней школе спортивного ориентирования, «Своде Проводнических указаний», мхе, кстати, отроду не росшем на конопле хоть с какой стороны света, остром слухе, чутком нюхе и фотографической памяти. В первом варианте Проводник предстал бы этаким внебрачным дитем природы, блаженным хиппи от мистицизма. При избрании второго варианта на месте персонажа вырастает особый подвид удалого зверя «мачо» – «матерый походник», всю сознательную часть жизни прорез-вившийся на лоне живой природы, по одному дуновению ветер-ка определяющий тип экономики, политический строй и кули-нарные обычаи всех ближайших населенных пунктов. Банально, не правда ли? Оба этих типа вам хорошо известны по шедеврам мировой литературы и кинематографа. По такой простой  вещи, как способ ориентирования на местности, уже можно судить о человеке хотя бы приблизительно. Первый тип – добрый, гуман-ный, несколько отрешенный, второй – суровый и замкнутый, но внутри тоже добрый. Возможны варианты.  Но, если не вдавать-ся в рассуждения, имеем два типа. Хорошо? Отвратительно. Ритор, чтоб вы знали, не то и не другое. Правда – и такова от века её нелегкая судьба – всегда посередине. Поэтому и способ ориентирования Проводника по Полю являл нечто среднее ме-жду интуитивным и научным подходом. Нет, Ритор мог найти дорогу «по-научному»  и в лесу, и в степи, и в горах, и в болоте. И в Поле тоже. Были на сей счёт определённые правила в том же «Своде указаний». Но как можно целиком полагаться на зна-ния, когда Поле меняется ежечасно? И, как бы досточтимый ав-тор не выкручивался из цепких лап банальностей и пафоса, они настигают его повсюду. Но, в конце концов, в мире много ба-нальных и пафосных вещей. Добро. «Хэппи-энд». Несчастье. Милосердие. Ненависть. Оптимизм. Зло. Предательство. Разлу-ка. Верность. Смерть. Слёзы. Смех. Любовь к природе. Патрио-тизм. Дружба. Рождение. Радость труда, открытия и творчества. Семья. Любовь - самая вечная и популярная из  банальностей! О пафосе не говорю… Только что в ушах не булькает. И да будь это, в конце концов, тысячу раз избито и неоригинально, то, что любит человек, является его неотъемлемой частью. И этот че-ловек, безусловно, является частью того, что он любит.
 
Когда Ритор со своей порцией дров добрался до стоянки ка-равана, уже основательно стемнело. Все мирно сидели возле костра, пахло горячей едой – нет для походника запаха сладо-стнее!  Проспавшийся Мирувор настороженно поглядывал по сторонам, пытаясь подкараулить, с какой стороны угрожает его драгоценному грузу опасность. Ритор шел отнюдь не бесшумно – подкрадываться к своим – дурной тон. Душегубы это оценили, и никто даже не обернулся в его сторону. Ну ведь яснейшее де-ло,  если вы хотите на кого-то напасть с целью ограбления или поедания, вы не будете топать, шуршать, скрипеть, хрустеть, сколько-нибудь громко дышать и уж тем более не попрете за собой дрова.  Мирувор об этой простой вещи не догадывался, очевидно, считая, что «романтики с большой дороги» специаль-но шумят, подбираясь к  жертве, дабы нагнать на неё должный ужас. Поэтому купец,  сидевший к Ритору спиной, едва-едва за-слышав звук шагов, запаниковал.  
Когда Мирувор успокоился, а Ритор смог нормально усесться у костра и получить свою порцию густой разнокрупной каши с вяленым мясом, завязалась – сложилась сама по себе – разноцветная вязь – мозаика, в которой  грусть перетекает  в веселье, слова – в песню,  правда – в сказку, в которою вплетают, вкладывают свои нити, камушки даже самые нерукодельные – молчаливые, ибо что ещё делать ночью у костра, как не плести – складывать? Так начинается ночной разговор у костра.
Вначале обменивались новостями, довольно типичными для торговцев и наёмников. О ценах на овёс, лён, дерево, оружие, вино и прочую брюкву. Казалось бы, примитивный разговор, обличающе указывающий на своих участников, как на людей скучных и недалеких. Но человек мало-мальски любопытный узнает для себя очень много полезного. Давайте узнаем и мы.
Война протекала хронически много-много лет, официально окончилась три года назад. Согласитесь, хорошая новость. Но только предтечи фэнтези могли позволить себе такую роскошь, как полное испепеление Сил Зла после решающего сражения.  Не спорю, очень удобно, но в жизни так не бывает. В жизни ещё долго приходится решать крохотные проблемки - конфликтики, вступать в сраженьица и в битвочки – меле-е-енькие, но от этого не менее опасные. Поэтому в мире Ритора после «великой бит-вы» сразу Золотая эра не настала. Вот только – только… Но вернемся к ценам.  
А цены тоже «только-только». По этим маленьким циферкам можно узнать очень много. Цены на овёс и прочий фураж, в свя-зи с повсеместным расформированием кавалерий упали.  На лён и всякие негрубые ткани, предназначение которых – быть красивыми, а не тёплыми и толстыми, росли. Люди быстро ус-тают от военной формы. Росли цены  на дерево, гвозди, камень, клей, кирпич и другие стройматериалы. Война кончилась, наста-ло время рожать и растить детей. А детям нужны просторные дома… 
Цены на оружие и доспехи падали катастрофически. Новое снаряжение никому не было нужно, пользовались им теперь только редкие разбойники, да профи – наёмники. Но у первых денег, кроме как на хлам с раковинами и прорехами, не было, а вторые умели бережно обращаться с тем, что у них есть. По–прежнему сохраняли свою ценность лишь образцы очень высо-кого качества, да и то, не как орудие убиения, а как предметы искусства.
А цены на вино оставались неизменными (столичные сводки). В полуподземных таверночках – неизменно низкие, в элитных трактирах в полквартала от дворца – неизменно высокие. Но разница, из которой путем логики можно извлечь утверждение, была и тут. Раньше, если вы хотели насладиться вкусом истинно хорошего вина – шли бы вы во что-нибудь окраинное и, бесспорно, криминально окрашенное. Все крадется и перекупа-ется, а поэтому вся воровская «знать» столицы считала своим долгом сделать прославленным притонам, чьими воспитанника-ми они раньше являлись, ценный дар в виде двух-трёх бочон-ков. Зачастую предназначавшихся для императорского стола. До которого, как и до лучших заведений общепита, ясен ясене-вый пень, ничего не доходило, как ни скрипели зубами их хозяе-ва и лично Казимир.
Но в момент нашего повествования всё на своих местах: пе-ребродивший яблочный сидр – на окраине, а благородный сол-нечный напиток – у императора в кубке. Всё потому, что у вла-сти, наконец-то, появились силы, время и возможность крепко поприжать криминал. 
Война закончилась. И это было однозначно. Это было хоро-шо. К этому мнению в неспешном разговоре у ночного костра пришли все: и купец Мирувор, на чей драгоценный товар спрос тоже поднялся, и Эльбавэр, бывший гвардеец Чародея, владыки жестокого и ныне бесследно разгромленного, и братья Шюни, два последних воина в роду, и Сека, когда-то обнаруживший на месте своего дома пожарище, и Лушок, всю свою жизнь пытаю-щийся понять, для чего надо нападать первым, если к тебе не лезут, и Ритор Проводник. Просто Проводник.

– …Итак, пока я играл с эльфами в высокого посла, Лушок и Даг совершенно спокойно прошли в лес – полянка, кстати, с ле-гендарными рильями  была не очень далеко от границы. Они пробрались, нарвали цветов  и неспешным прогулочным шагом вышли из леса метрах в двадцати от аванпоста, - у Ритора было очень много знакомых, которые просто не могли что - нибудь рассказывать спокойно: им нужно было ходить, жестикулировать и изображать всё в лицах. Эльбавэр относился к таким людям. 
– Но эти цветы их выдали с головою: никто ведь толком не знал, как они выглядят. Все, кто пытались добыть их раньше, описывали их крайне расплывчато. Я тогда  понял только одно: если кто-то эти цветы увидит, он их узнает с первого взгляда. А они возьми и окажись светящимися в темноте. Ребята просто не смогли рассчитать, будет свет виден с башни или нет.
– А мы с Дагом тогда думали, что всё, дело сделано, эльфы обдурены, как слепые котята! Идем, не таимся, в полный голос обсуждаем, на что гонорар потратим, а тут – бац… Стрела над ухом. Застряла в дереве, дрожит, перьями помахивает, зараза. Они, в этом своем Дор-Калеме, все такие бешеные. Стреляют на звук, на запах, на предчувствие и по желанию своей левой пятки, а потом уже разбираются, – включился в рассказ Лушок, жму-рясь от тепла.
– Ага… И тут из псевдопосольского кортежа выступают эти двое, – театрально-ярмарочный взмах руки в сторону Гуда и Секи. – Вид у них был такой, что мама не горюй. Уж за кого, за кого, но за высоких послов их можно было принять только в одном случае. Если ты пьянее их. А дозорные были трезвы, и две вещи, которым я удивляюсь по сей день, это то, что нас сразу же не пристрелили и то, что караульные от удивления со своей башни не попадали. А этим двоим, – Эль снова махнул рукой, но теперь уже шутливо – досадливо, – Повезло! Хотя, картина, конечно, была впечатляющей. Я, с кургузым жезлом Мира в зеленой посольской хламиде стою напротив башни на расстоянии выстрела и  стараюсь не клацать зубами. Лушок с Дагом в кустах дышать перестали. Лушок, так тот вообще на одной ноге стоит. Посольские за деревьями то ли хихикают, то ли икают, но нам явно не сочувствуют. А эти сумасброды нетвердо, но упорно идут к своей цели. Очевидно, всех сопровождающих они уже споили и теперь ищут новых… жертв. Идут, они, значит… – кстати, почему неудобно пить с гномами, – на них никогда нельзя как следует опереться.
– Это с вами пить неудобно, – мрачно сверкнул глазами Гуд. – Болтаетесь себе где-то вверху, как не пойми кто. Нет друже-ского плеча, на которое можно опереться, вот что!
- Это спорно, - наклонил голову Эль. – Но ты из того вечера, как потом оказалось, ничего не помнишь, а значит, не спорь. Так вот, идут они прямо, но, мягко говоря, слегка припрыгивая и что – то пытаются петь! И поют, как все, петь не умеющие, но лю-бящие, громко! Нас спасло то, что социум зеленых эльфов за-крыт, жизнь их небогата впечатлениями, а алкоголь вообще не в чести. Это нас и избавило от позорной смерти. Пока дозорные обогащались жизненным опытом, я рванулся к сим несчастным пьяницам и за шкирки оттащил их к кортежу. Они, естественно, сопротивлялись, продолжая петь. Но только благодаря их пению и высшей милости богов, Лушок и Даг смогли прошмыгать по кустам. Мы спешно двинулись назад, но ещё долго до ушей остолбенелых дозорных доносились слова популярных баллад… Потом… - эльф сел, откинувшись на руки. – Был торжественный въезд в столицу, кидание в национальных героев цветами и пирожками с кислой капустой, разнос от советника по дипломатии за забытый на той полянке Жезл Мира, должности десятников и, – ещё один взгляд, хитровато-лаковый, скользнувший по всем. – Личная аудиенция у принцессы. Ну, о том, что было дальше, я уже рассказывал.
– Всё-таки хорошо, что у нас есть Эль, - усмехнулся Сека. – Только от него можно узнать, что было после третьего кувшина.
- А помните, – перекинул голову на другое плечо Гуд. – Как мы искали сбежавшего императорского астролога, обвиненного в измене, который удрал, оставив после себя пророчество о гибели света с крайне точными сроками, напрямую совпадающими с годовщиной вступления на трон Казимира?
– Да, прятался дедуля знатно, в молодости он явно был мо… явно разбойничал, то бишь, да.
– Мы себе все ноги сбили, пока его нашли. Но гораздо хуже астролога был тот случай, когда мы в горном гномьем городке наткнулись на эльфов из долины Каменного Змея, и нам при-шлось работать переводчиками.
– А помните, как в западных землях появилась секта, плани-ровавшая объявить всем оркам и гномам священную войну?
– Да, и их головной отряд был уже рядом со столицей, но подкрепление не подошло.
– Правильно, я бы после того количества вина, которым мы их споили, даже ползать не смог бы, а вы меня знаете!
– А помните, как мы следили  за поварами в пекарне «За-думчивая ивушка», и подсчитывали, на сколько килограммов крысятины приходится пуд конины? А с какой помпой эту пекар-ню выселяли?
– Или похищение графини де Трев, как потом оказалось, инсценированное ей самой, с целью сбежать к любовнику?       
– И мы сначала её крали, потом искали по заказу мужа, хотя я бы на его месте сам приплатил, чтобы украли.
     – Не будь так категоричен, по-моему, миледи была для своих пятидесяти семи вполне ничего… 
– А тот случай, когда мы в неурожайный год пытались торго-вать лепешками из дубовой коры и лебеды?
– Но год оказался не настолько неурожайным, и мы прогоре-ли с треском…
– Однако мы не унывали и нанялись в ассистенты алхимику, который после трех дней нашей работы лишился лаборатории и потом, заложив и перезаложив эти развалины, нанял охотников за нашими головами.
– И эти гады настигли нас, когда мы сплавлялись по Вол-шебной реке  с оружием для Гильдии Вольных Стрелков.
– Но, как вы видите, их предприятие успехом не увенчалось, потому что…
– … Потому что дураки они были   редкие: зуб даю, кроме этих, никакой бы дундук не полез в воду вплавь в полнолуние. Правильно, рыбы-оборотни их съели. Так и надо.
– А помните, когда…
– Это тогда, когда?..
– Конечно, помним!.. В тот год, когда…

Ритору было хорошо. Он вообще часто замечал за собой, что когда рядом с ним оживленно и весело говорят – он счаст-лив. Пусть он сам не участвует в разговоре, пусть говорят со-вершенно чужие люди – он всё равно счастлив. Самому неза-метно как, настроение постепенно хорошеет. А здесь такой слу-чай!.. Будем честны: слушая были-сказки о похождениях Душе-губов будучи ребенком, Ритор отдавал себе отчет, что они вовсе не волшебные, благородные витязи, а самые обыкновенные наёмники, за приличную сумму готовые выполнить любую работу: от охраны торговых обозов до политической диверсии. Но слушать торжественно-нравоучительные баллады и их пересказы в прозе – одно, а из первых уст – другое. Легенды оживали, становясь байками. Возвышенность испарялась, оставался смех, множество неповторимых подробностей, разборки, в которые вступали рассказчики по ходу повествования, «скрадывание» собственной храбрости. И одна-единственная мораль, тенью стоящая за всеми рассказами: чтобы добиться успеха, что по тем временам означало громкое имя, славные подвиги без счё-та, кое-какие накопления и сохранённые жизнь и здоровье, – надо просто никогда не унывать и всегда держаться друзей. Ведь если рядом друг, – а в те мутные времена слово «друг», в основном, значило «боевой товарищ» – дорога коротка, бой лёгок, раны заживают быстро, а вечера пролетают весело.

– … И был он, если честно, мерзавец мерзавцем, и точил этот стражник на нас свой зуб чуть ли не с первого нашего визи-та в столицу. Но теперь виноват не я, а эльф, – обличающе мот-нул головой в его сторону Сека.
– Виноват, не спорю. Но я думал, что он не заметит, - давясь хихиканьем, отмахивался эльф. – У него была такая манящая лысина… Я, в конце концов, был уверен, что промахнусь, после кувшина-то! 
– А этот хмырь, в которого Эльбавэр вишневой косточкой плюнул, оказался начальником окружной стражи. Взяточник! Пьяница!  Горлодёр! Жмот, каких свет не видел!.. И вот заходит этакая ненасытная прорва  в «Бешеную фрейлину» похмелиться перед самоличным обходом постов. А мы после очередного похода в эркере на втором этаже отдыхали.
– С фрейлинами? – разглядывая звёздное небо, уточнил Мирувор.
– Эти двое, – короткий взмах руки в сторону гномов. – Да.  Кстати, чтобы понять, что миф о появлении  гномов из камня – полная чушь, надо пару месяцев попутешествовать с этими ре-бятами. Значит, сидим. Всё тихо. Вдруг, ни с того ни с сего – буханье сапогов по лестнице. 
– Стражнических, – вставил Лушок. – Я сразу догадался, стражнических. Только не догадался, по чью душу.
– А Эль побледнел, подхватился и прыг через ширму в глав-ный зал. Мы с Лушком пытаемся сообразить, что к чему: то ли привиделось что-то спьяну, то ли увидел кого в зале. И тут вры-вается его Высоко… убейте, не помню, чего. Ногами топочет, железкой машет, слюной брызжет, морда красная, вопит, так что тарелки на столе трясутся!..
– Проще говоря, весь такой при исполнении, - уточнил Ритор.
– В масть, – кивнул Лушок. – Именно, что при исполнении. Все они, шлемастые, такие.
– И всё, что нам оставалось – сигать вслед за эльфом. Не догнали  они нас, естественно. Но в лицо он нас запомнил, гла-застенький такой!.. Всех! Меня с Лушком на месте преступления  поймал, гномов хозяин «Фрейлины» сдал, только этого сына порока он в лицо не знает!
– Слушайте, – задумчиво протянул Мирувор, отсмеявшись. – А это случайно не Пакнас Крыс? Был у меня один такой знако-мый лысый взяточник.
– Он самый, – Сека даже не сопроводил обращение к нани-мателю положенным глубоким кивком. – Вам от него тоже дос-талось?
Мирувор слегка поморщился от простецкого обращения, но смолчал и ответил.
– Как сказать… Порядок при нём в округе стоял. Ни звука, ни шороха. Но по мне, так лучше воры и разбойники, чем такие хранители порядка.
– А чем, – поднял бровь Даг. – Лучше? Стражник – то часть берет, а вор, если берет, так всё.
– А тем, – степенно изрёк Мирувор, наставительно подняв палец. – Что стражнику, при всём моём желании, я ничего сде-лать не могу. Буду скрипеть зубами и платить этой гангрене при полномочиях. А на разбойников сам бог велел таких молодцов, как вы напускать!
Далее следовал обмен любезностями, перетёкший в обмен опытом взаимоотношения и со стражниками разных градусов честности, и с разбойниками всяческих видов, мастей и сортов. Ритору этот разговор был неинтересен – о нравах столичных жителей тени – он – жизнь заставила! – мог говорить часами и консультировать всех желающих. Он принялся высматривать падающие звёзды – не сезон, конечно, но всё – таки… Небо ба-хромчатой шалью лежало над тёмными верхушками деревьев. Луна была почти полной, полукружок сбоку был словно обре-зан острейшим кинжалом. Тонкая работа! Сестра Солнца заво-дила со звёздами небесный танец, похожий сразу и на импера-торский вальс, и на сельский хоровод. Не было скрипки и гобоя, не было гармошки и жалейки, был треск поленьев и сонное бор-мотание листьев, и беседа походников, неспешная, и, кажется, потихоньку затихающая. Где – то там грифон Алалей всё – таки поймал себе на ужин толстого гюрзумчика. И теперь они вместе с ним кушали груши и пили эль через соломинки возле домика Иртина. А вы что подумали? Грифоны – компанейские ребята, и в одиночку просто не могут нормально поесть. А тут ни одного нормального собеседника, козлы всякие… Огненно – рыжая девочка каталась с грифоньего бока, розовая спала на коленях у тролля, который сидел в своем кресле – качалке  и курил трубку. Мальчик в короне сидел у большого костра и жарил на прутике хлеб. С неба медленно спланировал желтоглазый ворон и скинул второму хозяину дома кожаное ведро. Обладатель красной футболки и визгливого голоса поймал сначала ведро, потом поймал в ведро воду, резво вылить её  в котел, кипевший на костре, и стал громогласно выговаривать желтоглазому ворону, который теперь  сидел на траве, раскрыв клюв и распластав крылья. Ворон, по словам паренька, был дряхлым облезлым чучелом, не годным даже на котлету по – лагорски на косточке. А всё потому, что слишком медленно таскал воду.  В доме на подоконнике лежал Никей с двумя мышами, и все трое мурчали. На широком листке конопли сидели смешинка, эльфик, феечка и паук – крестовик. Паук, подперев жвалки двумя ножками, жаловался смешинке на сырость в замке, а феечка сидела, надувшись, рассматривала собственный маникюр и ревновала эльфика к смешинке. Эльфик фехтовал с пустотой шпагой из вишневой плодоножки, притопывал и мечтал о подвигах.
«Спать… Скоро спать… Спать… Сейчас, только… Дослу-шаю. Почему? Интересно всё-таки…Душегубы ведь…»
 
- … Из Высоких Дубов. Дуб дубом, но ростом, пожалуй, по-больше любого дуба будет. Откантовался три месяца в казарме, а потом его к нашему Пакнасу приставили, опыта набираться. Это дело рядовое, но Пакнас раньше от такой обузы всячески открещивался, а тут проверка нагрянула, чуть что – сразу увольняют. Несмотря на многолетнюю праведную службу. Ладно, взял к себе в помощники паренька. Через весь Базар было слышно, как он на него орет, поучая охранному мастерству. Гонял его почем зря, зло срывал. Но парень тоже не лыком шит оказался. Сначала ходил, глазища по пятаку, отечеству послужить – даром свыше считал. Но с Пакнасом он быстро пообтёрся,  понял, что к чему, и с какого конца и за меч, и за кошельки честных граждан браться. Много про них с тех пор слышно было… - это Мирувор.
- Не повезло парню,  - посочувствовал Сека. – К такому мон-стру попасть  - это не должность третьего пажа второй камери-стки пограничного виконта племянницы. Спорим, Пакнас его ис-пользовал как «мальчика для битья» и всякую неудачу на него сваливал?
- Нет, не угадали! Как сыр в масле катается парень, по каба-кам с Пакнасом  вместе гуляют, а недавно…
- Да ясно всё, смену растит. Рука руку моет, всем известно, - с извечной усмешкой честного труженика над продажными вла-стями заявил Гуд.
- Надо слушать, когда говорят! – нахмурил брови купец. – Недавно, значит, «Аленькие» с «Окраиной» дрались, да как не-кстати по этой самой улице должен был императорский кортеж проезжать. Вот и послали стражу расчищать дорогу. Ну, а Пак-нас – то уже, если честно, стареет, а ворье молодеет, уже мно-гие его в лицо  и  не знают. Один шкет возьми, да и пырни но-жом. Как пакнасовский высокодубовец взъярился! Сам всех  бандитов раскидал,  Пакнаса из толпы вытащил,   рану ему за-шил, а как они потом гуляли, когда рана прошла! Где не был, о том врать не буду, но только у моего кума для этой пирушки было куплено шесть дюжин бочек светлого юго – западного, а это, если перевести в золотые столичные, более…
- Не травите душу, господин купец, - вздохнул Гуд. – Мы столько за всю жизнь не пропьем.  Ну и пусть спас, пусть радо-вался, но того, что первый - подлец, а второй – дубина деревен-ская, это не отменяет. Не сегодня, так завтра – такой человек, как Пакнас, всегда найдет случай предать. Просто в данный мо-мент ему было это невыгодно, может во всю жизнь не выпадет такого момента!
-  А может, просто привязались друг к другу? Пакнас – бо-быль, наследников нет, а старость, как вы верно заметили, ой, не за горами, - пожал плечами Даг.- Учитель, ученик, ученичест-во – ведь всё это связывает абсолютно противоположных лю-дей.
- Да ерунда всё это, - перевернулся на спину Сека. – Причем полная. Не может подлец быть другом, не верю. Чтобы дружба была настоящей, надо быть человеком чести. Иначе не пройдет фокус.
- То есть, что по–твоему получается? - прищурился Даг. – Хороший друг – обязательно хороший человек? Но людей, хо-роших и честных, если не придираться к мелочам, довольно много. И что, они все обязаны быть друзьями?  А между подле-цам дружба невозможна?
Вопросы повисли в воздухе.

- Даг, Сека, спойте, а?  – вдруг попросил Лушок, оторвав-шись от созерцания костра.
Среди тех, чья работа – дорога, очень мало стеснительных людей. Можно сказать, что их почти нет. Стеснения нет, как нет и салонно- жеманного: «Ой, да я сегодня не в голосе, но только ради вас…». Громоздкие гитары с собой редко кто таскал – раз-ве что изредка флейты. Как раз флейта и была у Секи. А у Дага был голос, причем весьма неплохой. Но главное достоинство голоса было не в количестве октав, а в том, что сейчас называ-ют «задушевностью» и чем отличают гениальный шансон от плохого. Пел Даг на гномьем, но его Ритор знал отлично. Маши-нально отстукивая ритм по песку, он переводил песню. Немного мешало мягкое южное  «р» и глухие звуки с придыханием, но, в целом, всё выходило гладко. Не в рифму, конечно, какая в син-хронном переводе рифма…

Забросьте прогнозы магов,  мы знаем, как много в мире плохой погоды,
Но пора странствий для нас – не время славных  подвигов.
Под крылом дракона деревья устало проплачутся золотыми слезами,
И мы растворимся лазоревым бликом за облаком, 
растаем осенним дождем.

А в Белеге  чутко – чутко дремлет иззябнувший сад,
                              (Мирувор плотнее закутался в плащ)
Бесплодно стараясь забыться крепким сном.
Точка, точка стоит в конце поры странствий,
Мы уходим, ведь нам пора в дорогу.

Затвердите:  погода на севере - не та, что на юге.
Само собою, что север совсем не отрада.
Там царит  жестокая королева -  метель с  ветром – кну-том,
И  мы все хорошо с ней знакомы.
                     (Эльбавэр окончательно улегся на плащ и про-тянул руки к огню)

Но известно не всем, что снег, который выглядит, как
                                                                         мягкое облако,  
На самом деле – родной брат холодному твердому камню.
И от начала времен летают над этими снегами
Нетленные бураны, и поют они спящим под снегами песни.
                                                                                        (Лушок грустно вздохнул)

А в Белеге  падают капли с веток иззябшего грустного
                                                                                         сада,
Который бесплодно старается забыться крепким сном.
Точка, точка стоит в конце поры странствий.
Мы уходим, ведь нам пора в дорогу.

На полуденной  равнине – вечер года,  капленосная  осень.
Ты думаешь, что в мире уже нигде нет солнца, тепла, ве-селья
И дурманного цвета счастливой  травы.
                     (Гуд подбросил в костер дров, и искры вскину-лись над стоянкой)
Но где – то есть полночь,  она проста и строга.
Поймаем момент! – встретимся на повороте у  старой сосны,
Из осени выпрыгнем снова!
                                                                                  (Сека отрешенно усмехнулся)

Пусть в Белеге  чутко – чутко дремлет иззябнувший сад,
Бесплодно стараясь забыться крепким сном.
Точка, жирная точка стоит в конце поры странствий,
Мы уходим, ведь нам пора в дорогу.
Мы уходим, ведь нам уже очень давно пора в дорогу.

Молчание – абсолютно обычное после песни. К счастью, - иначе это испортило бы весь вечер! – благодарности за достав-ленное удовольствие, похвалы слуху и голосу тут  тоже  не в чести. Нравы простые – если после первого куплета ничем не закидали, значит, поешь хорошо. «Тем более, - подумал Ритор. – Сколько раз они уже слышали эту песню?»
Ритор ошибался: впервые.
- День был хорош, - степенно прорек Мирувор, нарушив ти-шину. – Но дело ещё не сделано. Завтра до полудня мы должны быть в Шабаше! Поэтому всем спать, кроме дежурного! Назна-чите сами.  Встаем до рассвета, и если мне придется из - за кого – то задержаться!..
Сказав это, Мирувор прошествовал к своей куче одеял. По-ловиной накрылся, на половину лег, подложив себе под голову мешочек с камнями. Так, карауля свой товар, подозрительный купец провел  ночь.
Первым вызвался дежурить Сека, затем Даг, Гуд, Эльбавэр и последним – Лушок. Ритор от ночного бдения был избавлен – это привилегия Проводников. Был бы другой день, Рит бы сам предложил наёмникам наплевать на дежурство и спокойно вы-спаться – от чувства беды он бы проснулся. Но дело в том, что это самое чувство, приглушенное костром и разговорами, перед сном появилось у него ещё более сильное, чем прежде. Ритор лег под коноплю, укутался плотнее и замер, глядя в звёздное небо и, если честно, побаиваясь закрыть глаза. Но Проводник был в таком возрасте, что если бессонница и бывает, то исклю-чительно от проблем в личной жизни. А так как оных у него не было, он скоро  крепко заснул, прислонившись спиной к толсто-му надёжному стволу.
Где – то там, наверху, щелкнул рычажок в больших – боль-ших часах, секундная стрелка сдвинулась ещё на одно деление. И тут можно было бы сказать, что день прошел, а значит всё!.. Рассказ окончен!.. День прошел. Но дорога продолжалась.

Ритор проснулся. Ни от чего. Тепло было. Ни дождя, ни вет-ра. И даже никаких мух. Но заново заснуть не удавалось. Хоть ты тресни. Рит перевернулся на спину и посмотрел на звёзды. «Часа три. Вставать ещё только через два часа», - прикинул Проводник. «Значит, что – то должно случиться». Чужое пред-чувствие успело накрепко сдружиться  с собственной интуицией, и теперь они вольготно расположились внутри юноши на неком диванчике,  и стали ждать своего часа, нагло поплевывая се-мечками.
- Прекрати паниковать, - нарочито лениво, пробуя рассме-шить себя, сказал он, хотя отлично знал, что это не паника и уж тем более не страх. И что чувство это не в его власти, и никуда не уйдет.

Сека сидел к костру спиной, чтобы свет не слепил глаза, в три четверти к Ритору.  На коленях Пса лежал меч без ножен. Ритор, прищурив глаза, присмотрелся к ровной кромке лезвия, к травленым переплетениям, к нарочито простой рукояти, к сон-мищу тех тайных и явных признаков, которые выдают с головой и отличают потомственного дворянина, ослепительного актера, величественного властителя – от льстеца – выскочки, от шумной бездарности, от карманного диктатора. Присмотрелся, чтобы присвистнуть от удивления. Потому что мечи такой работы – безумная редкость, шальная выходка случая.  Даже среди элит-ной императорской охраны, даже среди аристократов – коллек-ционеров, счастливых жертв собственной страсти, готовых про-дать и перепродать душу за этакий реликт. Даже на родине та-ких мечей – в Северных горах, кузнице Колдуна. Даже там о них ходили легенды, и то, ходили – громкое слово. Прокрадывались, проползали, проскальзывали перебежками.  Прошуршат по гравию вот такого походного разговора, кинут щедро угля, чиркнут кремнем, заставят разгореться глаза на ночь, случайным камешком в колодце отдадутся в рассказе мастера («Вот раньше работали!..») – и исчезнут, скроются за поворотом. Останется – эхо -  не эхо, тень - не тень, блик на лезвии - не блик на лезвии.
Исчезнут, чтобы вот так выпрыгнуть из забвения, оказаться на окраине Конопляного Поля в руках наемника. «А нет у них никакого легендарного оружия. И быть не может. Если у кого – то из наемников появляется меч, хоть чуточку примечательный, хоть слегка завороженный – об этом же все «дорожники» узна-ют. Рано, поздно – такие вещи быстро расходятся. Рано… Зна-чит меч появился недавно… А за такой меч надо либо выложить пол- царства, либо кого-то убить…»
Один их холмиков, которыми спящие лежали у костра, заше-велился и вскрылся изнутри. Эльбавэр. Не спалось эльфу. Ре-шил то ли друга сменить, то ли поговорить, то ли помолчать. Вытянувшись и пригладив встрепавшиеся волосы, Эль коротко махнул рукой в сторону костра. Пламя бродячей собакой прижалось к земле. Правильно, господин маг. Зачем спящих тревожить? Незачем.
Предчувствие не уходит. Пока не сбудется.

- Мрачный был вечер, правда, Сека?
- Мрачнее не было. Давно уже. Не надоело играть, Эль?
- А что делать?  По-моему, реакция зрителей была положи-тельной. Только что оваций не было. Купцы, как ты знаешь, в душе романтики. А Мирувор – особенно. И у парнишки этого глаза сияли. Любят люди сказки, что поделаешь… 
Сека молчал.
- Знаешь, мне даже в последнее время стало нравиться пу-тешествовать в компании. При нанимателях мы, по – крайней мере, не грыземся.
Сека усмехнулся.
- Намекаешь?
Эльбавэр неопределенно покачал бровями.
- Вполне возможно. Я ещё не решил. Может, намекаю, Пес, а может,… случайно вырвалось. Все может быть в этом мире…
- Кончай язвить. Чёрт, мне иногда кажется, что зря я тебя то-гда не добил.
- Когда это?
- А когда ты от эльфов Каменного Змея ползком приполз. За то, что их, благодаря тебе, гномы обжулили. 
- А, это… Но не добил ведь. И сейчас я тебе такого шанса не дам. Нам надо завтра довести купца до его несчастной ярмарки, а там посмотрим, может, перенаймемся к кому – нибудь.
- Если только будет кому – нибудь нужна охрана…
- История, - эльф на секунду осекся. – Не терпит сослага-тельного наклонения. Наймемся. У нас есть то, что уже не про-дается – имя.
- Было бы, чем гордиться.
- Однако больше нечем…
- А зачем нам вообще гордиться? Зачем…, - Сека подбирал слово. – Всё? Тебе не зря не спится, Эльбавэр. Ты сам знаешь, что на самом деле – все твои истории.
- О да, великий светлый маг, ты знаешь! – Ритор даже не за-метил, как проснулся Гуд. Проснулся, подкрался и встал за спи-нами эльфа и человека. – Тебе самому сегодня было не против-но? Подвиги, приключения, императорские милости, хмельные гулянки, счастья по уши? – гном говорил быстро, шумно дыша. Оба слушали его: Эль смотрел вниз, Сека – в сторону.
- Вы оба прекрасно знаете: раньше я терпел, но сегодня – всё! Надоело!
- Не ори. Разбудишь… - Эль по–прежнему не поднимал го-ловы. - Только сейчас вспомнил, что при посторонних не гры-земся. А сегодня уже второй раз…
- А я давно заметил, как ты суетишься, - гном прищурился. – Бегаешь, ищешь нам работу. Только бы наедине не остаться. Я же видел, как ты сегодня затрясся, когда я сказал про неприят-ности, в которые ты нас втягивал.
- Неприятности… - эльф прекратил рассматривать землю, взглянул гному в глаза. Уверенно и твердо. – Благодаря этим неприятностям и – знаю, к чему ты ещё прицепишься! – моему длинному языку, Душегубы – одни из лучших наемников в Импе-рии! Ты скажешь, - эльф встал и снова заходил туда – сюда, -  что меня никто не просил. А ты вспомни, как всё начиналось! Как мы встретились! Желторотый герцогский сынок, не приспособленный к жизни! Дезертир из армии Чародея, загнанный зверь! Два врага, искавшие друг друга, чтобы отмстить – один смертельно больной, второй – изгнанник, оба последние в роду! И…
- … И один из начинающих медвежатников Белег – Кама? Они встретились двадцать лет назад, когда были как этот Про-водник? – Лушок одним движением поднялся, окончательно за-слонив костёр. – Да, мы были никто. И звать нас было никак. И убить нас в том время хотели слишком многие. Поэтому мы и впряглись в одну упряжку. Ох, и славно мы погуляли! Ты сего-дня, Эль, рассказывал, смешно было, весело. Есть что вспом-нить, правда? А у меня перед глазами – грязь чавкает. Жирная. Знаешь,  я недавно слова хорошие в одной песне слышал – «ку-пель кровавая». Только там окунешься один раз и всё, герой-молодец, а мы в ней эти самые двадцать лет купаемся. Нам есть что вспомнить. Только мне что-то не то вспоминается. Помнишь, как у этого старичка – астролога губы дрожали, как он нас молил о пощаде. Как мы под видом гостей вошли в дом, как убили спящих? Как мальчишка – гонец с перебитым хребтом ещё пытался держать письмо, которое ты, Сека, у него вырвал.
- Ты так говоришь, - взвился эльф. – Как будто этот несчаст-ненький гонец один вышел прогуляться! С ним был отряд охра-ны в полсотни человек!
- Да, славный был отряд, - с сожалением кивнул Лушок. –  И славный бой. И славная, как любая в бою, смерть.
Он отошел на несколько шагов и резко повернулся ко всем.
- У моего народа  ложь считается высшим позором. И я не буду утверждать, что мы убивали только невинных, слабых, ста-рых. Это действительно было  бы неправдой. Но не было той радости победы, о которой ты сегодня говорил! И не только сегодня! Всё, о чем ты рассказываешь караванам, решившим нанять Душегубов для охраны, обман! Сказка, которой ты пыта-ешься себя утешить! Ты не зря ушел из войск Чародея - тебе ведь всю жизнь хотелось оставаться чистеньким? Даже творя зло, хотелось видеться святым? 
- Считай это моей маленькой слабостью, - Эль был спокоен. – Ты не можешь обвинять меня. В нашем мире слишком много злодеев, по сравнению с которыми я, если ты так хочешь, ни-чтожен. Я не понимаю тебя, не понимаю чего, раз ты такой пра-вильный, в разбойники пошел!
- Да не в этом дело, - Лушок тоже хотел казаться спокойным, но выдержка у него явно была слабее, чем у эльфа. – А дело в том, за что нас прозвали Душегубами! Простой вопрос, да? Если я не забыл, это одна из твоих любимых сказочек: как ходили славные витязи за леса – горы, как забрали да и изни-чтожили Мертвую ветку, развеяв при этом полчища злобных привидений – за это и прозвали. Привидения – ведь душа и больше ничего! Совсем ничего! Но на самом – то деле всё было не так, и ты это знаешь.
- Не так, - согласно кивнул Гуд. – И нет оправдания. Хотя, - он немного помолчал, - не было тогда и выхода.
- Всегда есть  выход,  - Сека продолжал смотреть в сторону.
- О, -  всплеснул руками Лушок. – Его герцогская светлость проснулась! Я до сих пор удивляюсь, как  ты себе горло не пе-ререзал после той ночи! Своим любимым фамильным мечом! А я помню, как ты всю ночь рыдал, как меч оттирал от гнили и кро-ви! И как рядом с тобой в том же ручье, ты, эльф, плескался, отмывал свои замечательные белые локоны! Только они в ту ночь чёрными были от чужой крови! Как Даг смеялся, лежал, бился в припадке и смеялся, смеялся, смеялся, потому что его лихоманку чужая шутиха перебила! Как Гуд стоял над ним, как топор у него в руках плясал, как он был готов своего кровника беззащитного прирезать! Да только у гномов закон есть – на небе пощадили, от беды, от смерти верной спасли – значит, на земле мстить заказано,  хоть ты тресни! До сих пор помню, как я в ту ночь пил, да запьянеть не мог!
- А на следующий день, - подвела выдержка эльфа, подвела, он снова отвел  взгляд. – Нас разыскал в этой мелкой таверне купчина, трясущийся от благоговения.  Что вы! К каким важным особам пришел! Смилостивьтесь, благодетели! Времена тём-ные, неспокойные! Проводите, будьте ласковы! А я уж не поску-плюсь! Оказалось, не обманул императорский посыльный. От-валилось нам кое – что, большее, чем деньги. И завертелось…
Ритор под коноплей наблюдал за этой сварой, видя, как ру-шится на глазах сказка и пытаясь понять, о чем идет речь.
И вдруг вспомнилась старая история, действительно, чуть ли не двадцатилетней давности. В одном селе, недалеко от столицы, объявилась странная повальная болезнь. То ли шути-ха, то ли чума – очевидцев не осталось, испытателей не нашлось. Главное, что кончилась быстро. В одно прекрасное утро нашли на месте села пожарище. Решили, что жители были совестливыми и ушли, куда подальше, от людей. Может, в горы, а может, и за горы. Ритор этой истории не верил. Любил верить в добрые сказки  - а этой не верил. Что – то мешало. Как оказа-лось, не зря.
Казимир, когда надо, не скупился. Но мало нашлось душегу-бов, которые согласились бы поджечь опасную деревню и, пока она пылает, встать вокруг неё и рубить всякого, кому посчастли-виться выбраться из пламени. Мало. Кроме вот такой новояв-ленной компании, которую судьба свела в одном трактире, за одним столом. Все прибрели в этот погребок, прячась от кого- нибудь. Эль,  получивший, как и все эльфы – маги свой дар по милости Чародея, и не выдержавший того, что творила армия светлых эльфов, поклялся никогда больше не пользоваться ма-гией в бою и теперь скрывался от однополчан. Сека – тогда ещё Сигизмунд, юный герцог Ронакелонский, вернувшийся с охоты и увидевший развалины своего родового замка, головы своей се-мьи, прибитые над остатками ворот и  войско завистника – сосе-да. Сигизмунду удалось бежать, он добрался до столицы,  сна-чала продал всё, что у него с собой было, кроме меча, потом попрошайничал, а потом в случайной уличной драке убил впер-вые, впившись зубами в горло своего противника. Даг и Гуд Шю-ни – братья из расколотого рода – ветвь Дага осталась на служ-бе у Колдуна, ветвь Гуда ушла в Гильдию Вольных Стрелков. И в одном бою войска Колдуна одержали победу над войсками Гильдии. И среди победителей остался один Даг, готовый про-щать, а среди проигравших – Гуд, поклявшийся отмстить. Но поединок во имя мести должен был свершиться на земле пред-ков, до которой ещё надо было добраться. Лушок, верный сын улицы, некстати ухвативший слишком большой кусок  и отка-завшийся делиться. Он действительно не понимал, зачем уби-вать людей, когда можно их просто грабить.
И, как сказал Гуд, у всех в тот день действительно не было выбора. Все согласились на это. А потом понеслось… Работа, заказы, война… Никогда не будут лишними меч, копьё, лук и два топора. Только…
Предчувствие беды висело над Ритором полдня. Над Душе-губами – двадцать лет. И не было у них спасения, не было им прощения. Потому что…
- Я не буду больше этого делать!
- Тебя никто не просит!
- Ты виновен!
- Ты!
- Вечер мрачный…
- Вы мне надоели!
- Ложь – величайший позор!..
- Если бы мы тогда сразу разошлись!..
- Не виноват никто!
- Да не было ничего, только грязь и кровь, понимаете!
- Глупость!
- Это не смешно!
- Да тише вы, этих двоих разбудим!
- Плевать я на них хотел, сейчас наше время, сейчас ты по счетам заплатишь!
- Ты неправ!
- Кто – то клялся больше не пользоваться магией в бою?
- Испугался, крысеныш?!
- Это не бой, это бойня!
- Я не боюсь!
- Вспомните легендарные рильи при свете дня! Это же про-сто бурьян, он всего – навсего светится в темноте, вот и всё!
- Сторожевой пост с доблестной охраной? Два паренька, впервые на передовой, которые этот знаменитый эльфийский лук натянуть – то как следует не могли!  Они стояли на этой не-счастной кое – как сколоченной вышке и защищали никому не нужные колючки!
- А мы, значит, герои, значит, верные друзья?!
Эльбавэр стоял возле костра и на кончиках его пальцев пы-лал огненный шар, истекающий жаркой прозрачной слезой. Пальцы Лушка до скрипа сжимали древко копья – тяжелого, боевого,  выше него, но что помешает орку в ярости метнуть такое  через всю поляну? Карие глубокие глаза гнома скользили по соперникам. Предусмотрительность гномов не зря вошла в пословицы – кому ещё могло прийти в голову надеть на ночь кольчугу? Сека Пес – Сигизмунд Ронакелонский – отложил в сторону свой фамильный меч – ( «Вот почему никто о мече не знает! – осенило Ритора. – Он же им с той ночи не сражался…) сейчас поигрывал широким длинным ножом. Влево – вправо, вниз – вверх, отражая и огонь костра, и свет звезд, и блеск чужого металла… Куда кинешься, полоска стали? В кровь, в плоть, внутрь… Мажь чем хочешь, только б зеркалом не быть.
Воздух был натянут, подобно ткани. Ткни сколько – нибудь острой вещью –  треснет. Не срастется. Эльф грустно усмехнулся и поднял руку с огненным шаром…

- Стойте!
Ритор в два шага встал рядом с костром. Не было никакого сожаления, он и так с самого начала чувствовал, что с бедой придется сражаться ему. Четверо воинов, каждый опытен, каж-дый с оружием каждый зол, каждый готов и хочет убивать.  Но Проводник – это врожденное. И у него есть то, чего не хватает всем остальным людям – он хочет, по-настоящему хочет, чтобы его услышали. И его слышат. Как слышали всех Проводников от начала времен. От того самого начала, с которого бураны поют колыбели убитым…
- Стойте! Вы прожили так половину своей жизни – в «крова-вой купели». Я не буду, не хочу вас оправдывать – Сека прав, окончательный выход есть всегда.  Вы от него отказались. Гуд, Лушок, вы ссоритесь с Эльбавэром из-за его сказок, но на самом – то деле вам очень хочется в них верить! (Нож со стуком прыгнул в ножны) В то, что вы – такие, как там. Но в легендах о вас не это главное. И не в это вы, на самом деле, хотите поверить, - Ритор быстро переходил от одного к другому, чуть касаясь ладонями плеч. -  Вы не хотите понять друг друга, вы чужие друг другу. (Шар на пальцах Эльбавэра исчез с легким свистом) История Пакнаса – это же история двух друзей. Потому что плохой человек – не обязательно плохой друг. А хороший человек – не обязательно  друг. (Топор опустился) А вы все эти годы поддерживали и помогали друг другу только потому, что были честными, храбрыми людьми. Иногда жестокими. Иногда добрыми. Вы ищите ответа, почему вы сразу не разошлись? Вот он, и вы, если честно, сами его знаете. В одиночку на войне не выжить, - теперь Ритор стоял ровно в центре между ними. Чуть виновато улыбающийся, но спокойный. – Просто война кончилась.
Взгляды, взгляды, взгляды… А конопля игриво и томно шу-мела листьями.
Пальцы на копье разжались. 
- Вы все хотели, чтобы ваша жизнь была другой. Но не сло-жилось. Не сложили. Не было самого главного – дружбы. Того, чтобы помогло вам сделать жизнь – сказкой. Волшебной сказ-кой, которые все так любят слушать.
- Проводник прав, - Даг, про которого все забыли, шумно ки-нул в пригасший огонь кучу легкого хвороста. – Я много думал про всё … Вообще про всё. Только не хотел никому рассказы-вать. И, честно говоря, я в Шабаше хотел смыться.  А раз уж вы сами до этого дошли… Я, например, всю жизнь песни хотел со-чинять. И все те, которые вы от меня слышали, про которые я говорил, что это – чужие песни, на самом деле мои. Вот так.  А вы?
- Ограждающий Лес давно свободен от Чародея и его при-хвостней, - какие всё – таки красивые голоса у эльфов. Они про-сто скажут, а ты увидишь и почувствуешь  наяву: и светлые ясе-ни, и густую листву, и ручьи, и звёздные ночи, и дивностенные дворцы, и вечность, и красоту, и тепло. – Но теперь там очень мало деревьев… Их надо снова сажать. Может, после войны меня встретят там с радостью?
- А ведь действительно… Я рискну объявиться при дворе: что может быть лучшим доказательством, чем родовой меч и умение им владеть? – Сека вопросительно наклонил голову, и Ритор вспомнил, что в легенде рассказывалось о том, что Сека кого - то за что – то вызвал на честный бой и победил, но когда узнал, что его соперник, вступая в бой, был серьёзно ранен, то нанес себе такую же рану, как и своему противнику. Отчасти, это было правдой. Сека действительно пытался покончить жизнь самоубийством после сожжения больной деревни, но неудачно. Остальные Душегубы спасли его.
- Я возвращаюсь в горы, раз уж повсюду царят такое согла-сие и примирение. Наконец – то можно будет заняться нормаль-ной гномьей работой, - Гуд отложил топор и подвесил котелок над огнем. – И вы мне, раз уж у нас такой вечер откровений, поднадоели.
- А я даже рад. Наконец  - то, еж твою мышь,  я смогу нор-мально поесть, да так, чтобы мне в рот никто не заглядывал! Что ж, значит, доводим купца до  ярмарки и разбегаемся. И, по-жалуй, я тоже направлюсь в столицу, точнее в её окрестности. Сорок лет – время создавать свою артель!  И как мы раньше до такого не додумались? Эх, пасиба, парень! - Лушок потянулся и направился к своему спальнику. – А кот всё- таки веселый был, - заявил он, ложась.

      Бело-бледная кожа, темно – рыжие вьющиеся волосы, цар-ственные синие глаза, темно -  синий бархат платья с мато-вой золотой отделкой. Походка, будь она чуть тише, могла бы называться крадущейся, но всё было в меру. Серебряная, с изумрудами, корона очень шла к её волосам.
Они стояли перед ней на коленях (на правых, как и положено приближенным лицам перед особой императорской крови), склонив головы и касаясь пола руками. Перед ними стояла кор-зина с самой обычной щерицей. Белый мрамор   покорно сте-лился под золотистые атласные туфельки, счастливый осознанием того, что может послужить такой особе. Она взяла из корзины один цветок, поднесла его к лицу, но запаха не ощутила.
- Спасибо вам. Вы не подумайте, что я какая – то дурочка, которой взбрело в голову по капризу послать других под стрелы за цветами. Просто…
Я у отца единственный ребенок, поэтому меня готовят к царствованию, ничего от меня не скрывают. А вокруг столько грязи, столько боли, столько крови. Я очень устала… Получа-ется, что всё хорошее осталось только в легендах, а по – на-стоящему не бывает… И мне захотелось проверить, а так ли это? Вот я и поступила, как сказочная принцесса. А вы посту-пили, как сказочные герои. Спасибо вам большое… Настоящее императорское спасибо. Если есть такие люди, теперь я снова могу верить, что сказки бывают. А значит, и всё остальное хорошее – тоже. 
Будущая императрица подошла к каждому и коснулась гу-бами лба. И это было небесно. Настолько, что этому небес-ному тесны небеса, и оно сошло на землю.
- Спасибо…, - она взяла корзину и уже готова была уда-литься, но…
- Принцесса, - голос ударился о зеркальные стены, много-кратно отражающие её красоту. – Но ведь цветы… Это даже не цветы! Они ужасны! Ничтожны! Они…
- Это пустяки, -  чарующе улыбнулась она. – А если быть точной, то это совершенно не так. Они прекрасны, мой ры-царь. Прекрасны, как любая вещь, ставшая сказкой. И я вас уверяю, когда об этом будут говорить, их красоту будут пре-возносить лучшими словами этого мира! Все так и будет.
Бархат платья перешептывался с гладчайшим мрамором: «Соверш-ш-шенна»… «Нет, нет!» - упрямо поправляли каблучки. «Лучш-ш-ше, коне-ш-ш-шно, лучш-ш-ше…»

Вот что снилось Душегубам в эту ночь. И каждому снилось, что принцессу окликнул именно он.

- Двести пятьдесят шесть, двести пятьдесят семь, двести пятьдесят девять…
Гномы – молчаливый народ. Но когда надо, они кашляют очень выразительно.
- А, ладно, вот она, двести пятьдесят восьмая, чтоб тебе! Даг, скажи, вот что вы, гномы, такие скряги?
- Мы не скряги, почтенный Мирувор, мы просто очень береж-ливы.
- Ну,  вот объясни, какая в одной – единственной, разнесча-стной монетке корысть?!
- А если никакой, что ж вы её пропустили? – прищурился Даг. Купцу крыть было нечем.
Шабаш – большое приречное село, которое не было городом только из-за отсутствия крепостной стены. Большая осенняя ярмарка, на которую съезжались все окрестные крестьяне, все окрестные и много столичных, и лагорских купцов, должна была начаться только завтра в полдень. Мирувор был крайне доволен работой Душегубов и Проводника: в торговле время никогда не бывает лишним. Занять место получше, зайти к старосте, навестить крестьян побогаче, которые входят в Деревенский совет, узнать, у кого свадьбы, у кого годовщины, у кого нежданная строптивая любовь на склоне лет… В торговле драгоценностями решительно все мелочи имеют значение, и чем больше ты их знаешь – тем лучше.
- Может всё - таки останетесь? – с надеждой спросил Миру-вор. – А то мне тут снова с наймом охраны возиться? А запла-тить могу, чем хотите: хотите, наличными, хотите, камушками…
- Даже не уговаривайте, почтенный господин. Вы были одним из самых честных, умных, приятнейших купцов, с которыми мы вообще имели дело, - склонился в изящном полупоклоне Эльбавэр. – Но, увы, неотложные дела на севере настоятельно требуют нашего присутствия!  Да, да, нам тоже очень жаль.
- Ну, жаль, так жаль, - без особого сожаления спрятал ко-шель за пазуху Мирувор. – Прощайте, Душегубы!
Мирувор уже повернулся к ним спиной, и поэтому не видел, как брезгливо эльф дернул губами при этом слове.
- Ну что, прощайте, - оглядел всех Сека. – Как говорят в та-ких случаях в легендах, скорбь моя безмерна, а рана глубока. Значит, всё, как договаривались – идем разными дорогами?
Лушок кивнул.
- Не скажу, и буду прав, что буду как – то грустить, но два-дцать лет всё – таки так сразу забывать не стоит. Может, уви-димся… Пока, Проводник!
Орк поднял лежащую у ног торбу, судя по дивным запахам и размерам, доверху набитую едой, и направился к северным во-ротам Шабаша первым. На север, так или иначе, надо было всем, кроме Дага. Все поняли, что сказать им нечего, и стали уходить. Но даже шли они по разным сторонам улицы.
Даг остался стоять рядом  с Ритором.
- Знаешь, я, кажется, понял, почему вас называют Проводни-ками, - задумчиво произнес он.
- Это многие понимают, - улыбнулся Ритор. – Только об этом обычно не говорят.
Даг кивнул, закинул свежекупленную лютню на плечо и уже пошел по направлению к помосту, возле которого скоморохи, трубадуры, потешники и прочая творческая богема делила яр-марку на зоны влияния, как вдруг…
- Стойте! Я вспомнил! – это отчаянно закричал Гуд. – Я кое –что вспомнил! Мирувор! Стоять!
Купец, ошалевший от такой фамильярности, встал.
- Как ваше отчество, Мирувор из семейства Едваловичей?
- Сиверович, а в чем…
- Я так и думал! – Гуд с восторгом шлепнул себя по ко-леням. – Так и думал! Я вспомнил! Того купца, который нас самым первым нанял, после той ночи! Его Сивером Едвалови-чем звали, я только сейчас вспомнил! Всю ночь вспоминал, а теперь вспомнил!
Веселая улыбка эльфа. Широкая -  орка. Ясная – гнома - по-эта. Теплая – человека. И абсолютно счастливая – гнома – куз-неца.
Ещё вчера они так не улыбались. Улыбались, но не так. Ду-шегубы – в последний раз – посмеялись вместе и разошлись. Разными дорогами.
Мирувор пожал плечами, покрутил пальцем у виска (интер-мирный жест!)   и пошел искать новых охранников. 
У Ритора определенных планов не было, он собирался сна-чала наведать Шабашскую таверну Проводников, отоспаться, а затем побродить по ярмарке в поиске работы.

      - Э, почтенный, могу я вас побеспокоить?  - голос был молодой, разве что несколько неуверенный.
Ритор оглянулся. Перед ним, на предъярмарочной, посте-пенно согревающейся под  осенним солнцем площади, на её гладких  плитах, покрытых теплыми  желто – оранжевыми кле-новыми листьями  стояла весьма многообещающая компания.
Мрачный человек, скорее напоминавший тролля, и взглядом из – под рогатого шлема, и ростом. Только тролли обычно предпочитают дубинки, а не мечи в рост человека. Меч он держал за плечами, как коромысло. Тонкий вытянутый  старичок в синей мантии с золотыми звёздами, таком же колпаке, замысловатым посохом в руке, тяжеленным фолиантом в железном футляре под мышкой  и длинной седой бородой, время от времени покашливающий в кулачок. Малыш, с плотной шапкой курчавых волос, наглым выражением лица и независимым взглядом, небрежно заткнувший большие пальцы рук за пояс. Босой, но с какими – то подозрительно волосатыми ногами. … На заднем плане возвышался черный коняга с белой полосой вдоль морды и белых «носочках». Морда у коня была немного скучающей, но огонек, до поры притушенный, в глазах мелькал. На коне восседала достойная ему по строптивости всадница: мускулистая дева, в литом панцире, очень рельефном, где надо.  За панцирем следовала коротенькая обтягивающая кожаная мини – юбка с заклепками, ещё ниже – штаны в обтяжку такого же материала. А золотые, переливчатые волосы, густой волной сбегающие до седла!.. А глаза – две зеленых омута, в которых так сладко тонуть!.. А также два меча за спиной, лук у седла, и выражение лица, ясно говорившее, как эта девушка относится к институту брака. Непосредственно к Ритору обращался, судя по глазам, самый неопытный в компании. Был он высок, в меру широкоплеч, красив, мускулист, строен и всё такое. Но его глаза были так замечательно наивны, что хотелось забрать у него кошелек, меч, куртку, ботинки и неспешно уйти, насвистывая, напоследок надвинув голубоглазому лопушку шапку на глаза.
Конь довольно всхрапнул и зажевал колпак мага. Маг пода-вился воплем возмущения и, не найдя своему магическому по-соху лучшего применения, заехал им коню по морде. Конь встал на дыбы, чуть не скинув амазонку, и заржал ещё более доволь-но. Амазонка, не удержавшись, завизжала, как девочка, увидев-шая мышку, и рухнула на малыша. Тот, невинно улыбаясь, от-ступил на шаг в сторону и наступил тяжелоатлету на ногу. Вар-вар скорбно вздохнул, поднял мальца за шиворот и немного поболтал им в воздухе. Карапуз зажмурился, замахал руками – ногами и завопил не хуже девицы. Но недолго музыка играла: ткань ворота треснула и шкет плюхнулся на только начавшую подниматься девушку и на парня, бросившегося ей на помощь. Как вы сами понимаете, процессу нежного поднятия падающие сверху хоббиты,  только мешают. Варвар стоял, почесывая за-тылок, и тоскливо пытался понять, что он делает среди этого сборища буйно помешанных. Над всем этим довольно ржал конь, уворачивающийся от мага, который гонял животину посо-хом вокруг честной компании приключенцев.

- Слухи дошли до нас, что неподалеку обретается в глу-бокой пещере склизкий гад, драконом именуемый. Овец таскает, посевы портит, на дороги гадит. А недавно заявился в деревень-ку, тут, неподалеку, и начал требовать себе девицу! Но где эта деревня и где пещера – мы не знаем. Может, вы нас проводите?
- Провожу. Обязательно, с удовольствием провожу. 

    Поверх оранжевой кучи опадышей лежал живой зеленый лист конопляного дерева.