Городок
Домишек квадратные тушки,
На площади – гусь-ротозей.
Цветных куполов погремушки –
Как шлемы монгольских князей.
А в окнх – терпение вдовье,
На стёклах – потёки дождей.
И харкают голуби кровью
На бронзу великих вождей.
Утро после войны
На рассвете дом крыльцом взмахнёт,
Клюв трубы звезду ночную склюнет,
Стукнеи луч в оконый переплёт -
Всё, как полагается в июне.
Пальчик мела в грязном кулачке -
Справедливый бой рисует мальчик.
Красный мяч в девчоночей руке
По асфальту утреннему скачет.
Ветерок полощет транспарант,
На скамейке в сером макинтоше
Костя, одноногий лейтенант,
Воробьям кусок черняги крошит.
Радио о подвигах поёт,
Мрачный дворник козью ножку крутит,
И играет чёрно- белый кот
С нитями путей и перепутий.
Вечернее
Третий месяц всё вторник да вторник.
Лампа, кресло, Ахматовой том.
За окном мелкий дождь, пьяный дворник
И дворняга с поджатым хаостом.
Кот в корзинке глядит осовело,
Запотели немного очки.
“Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.”
Скромный ужин – подарок желудку.
Чашка, блюдце, ломоть калача.
“Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал…”
И бретелька – с плеча.
Берегини
Зернь песка, клочки осоки, болтовня весла,
Тростниковая шетина, облачный мираж.
Невозможные бикини, стройные тела.
Молодые Берегини украгают пляж.
Очень белый пароходик, шустрый, как тюлень,
Спит, лицо накрыв газетой, пожилой кентавр.
В полдень облака на землю не роняют тень,
Чтоб на юных Берегинях бронзовел загар.
Берегини, берегуши, струнный перебор.
Взгляды жарки и липучи, как паучья нить.
И прелюдия к романсу - глупый разговор.
А беременность случится - так тому и быть.
Обнимают торс озёрный руки берегов.
О любви своим подругам врут коростели.
Растворились Берегини в запахах веков:
То ли нечего беречь им, то ль не сберегли.
Снежный романс
А снег не падал. Он летел.
Он привораживал и гладил,
Бросался в облачные пряди
И опускаться не хотел.
А день скользил на свежем льду,
Чтоб – навзничь в снежные объятья,
Чтоб пуговки взлетели с платья
И упорхнули в темноту.
Как привлекает снегопад
Самой возможностью паденья
Туда, где кружев кружевенье
И зеркала туманный взгляд.
Там можно плакать, воспаря,
Гадать по линиям ладони…
А снег висит на заоконье
В пастельном свете фонаря.
Ключи
Художник! Отвори мне дверь туда,
Где ключ скрипичный шлёпает по лужам,
Скрип своих петель стягивая туже,
Чем торс русалки чёрная вода.
И ключ басовый возле родника
Стоит пружинкой, словно запятая,
Свой завиток слегка приподнимая,
Как завиток лесного орляка.
И пролитые тёплые дожди
Просты, как для ребёнка слово “Мама”.
Но всё-таки натруженно упрямы,
Как кисть твоя, зажатая в горсти.
Как простота нательного креста,
Как мудрое молчание конверта,
И на Голгофе твоего мольберта
Суровое распятие холста.
Садись, художник! Будем пить до дна,
И рассуждать немного хрипловато
О многословье “Черного квадрата”
И ужасах пустого полотна.
Окно потеет, сладко врут врачи,
Чернь туч висит над вялыми хлебами,
И страшно клацает замок зубами,
Глотая откровения ключи.
Путное
Летних вечеров протуберанцы,
Редкий взгляд автомобильных фар,
Тусклые огни забытых станций,
Тамбура табачный перегар.
Пегая корова у перрона,
В облаке завязший самолёт.
Жизнь в пенале спального вагона
Под чечёточку колёс течёт.
Как на жёсткой полке сладко спится!
Ночь глуха и незнаком маршрут,
И противны крики проводницы,
Что стоянка только пять минут.
Той весной
На яблонях - взрывоопасность почек,
Ждёт плуга прошлогоднее жнивьё,
А по лугам - ледок меж рыжих кочек
И чибисов крикливое тряпьё.
С утра по рощам птичье вдохновенье.
Трепещут крылья у березняка.
И если б не земное притяжение,
Он всплыл бы дирижаблем в облака.
Недвижен прут гадюки на припёке,
На сливах заянтарилась камедь.
А счастье бродит по лесной дороге.
Появится. Но нужно потерпеть.
Прошлогодие
О прошлом говори, не говори,
Тревожа струны на груди гитары,
Но за окном - сплошные январи,
А год в календаре, как прежде, старый.
И город стар и вечная река
Бормочет, что в неё не входят дважды,
И прокисает кружка молока.
Та самая, что ты разбил однажды.
И всё навзрыд, но быт полузабыт,
А летний вечер гаснет понемногу,
И женщина возле дерей стоит
И гладит взглядом пыльную дорогу.
И смерть сладка, но тоже не нова,
А всё, что было – только интермеццо.
И застывают на губах слова:
Им в январях не суждено согреться.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 5(62) май 2015
Адрес оригинальной пубоикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer5/Judin1.php
