Предисловие
Пришло время рассказать об этом. Не знаю, как справлюсь.
Эти переводы – надолго, на много лет отложенная, отодвинутая интрига.
Я обнаружила «Лэ Марии Французской» очень давно, в школьные еще годы, фрагментарно в каких-то учебниках. Возможно, потрудившись, можно было бы восстановить, где именно. Впечатление оказалось пожизненным, как заключение.
Итак, это цельная конструкция из 12 лэ (баллад) и пролога.
1. «Гижмар» – это фантастическая повесть со сказочными аксессуарами (говорящая лань, самоходный корабль, заговоренная рубашка), близкая к истории Тристана и Изольды. Имя героя можно попытаться расшифровать – кроме бретонского происхождения, не откинешь латынь и французский. Вероятно, оно означает Бедняга, Бедолага, и, кстати, всюду намеки не на злоключения, а на незаинтересованность в дамах; все его раны как-то неспроста.
2. «Эквитан» – что-то вроде фарса с грозным юмором, а имя героя сообщает о том, что он был, натурально, весьма совестлив, не труслив, а вот именно стыдлив, для короля незаурядно. Похоже, имя Эквитан происходит от «уравновешенный, компромиссный». Ну, плюс Аквитания, плюс «аква», любителю средневековья хорошо знаком « Фарс о лохани».
3. «Ясень» – это классическая история о близнецах. В литературе предание прирастает и «Беляночкой и Розочкой», и «Легендой о близнецах» Цвейга, и «Двенадцатая ночь» Шекспира тоже тут.
4. «Бисклаврэ» – насколько можно расшифровать это причудливое для нашего слуха имя, означает «двуликий» или, по-русски, именно «оборотень».
Наверное лишнее указывать на «Аленький цветочек» Аксакова, на все вариации «Красавиц и Чудовищ», это очевидно. Вервольфы и гару – изобильны во всех мифологиях.
«Бисклаврэ» – оригинальный сюжет мелюзинного рода, правда, двойную жизнь ведет мужчина, а не дама-фея. И он не погибнет от руки человеческой, как это было с Мелюзиной. Предателей накажут, герой уцелеет. А тайны свои – надо охранять, все уж очень хрупко, между нами говоря.
5. «Ланваль» – единственная повесть из артуровского времени. Герой присутствует за Круглым столом, его следы обнаруживаются и в списке рыцарей, и в реальной Бретани.
Рыцарь попадает в обольстительный плен царицы иных миров.
Пушкинская «Сказка о Золотом Петушке» приветствует нас, да и Шехерезада тоже.
Лояльности верноподданнической тут нет никакой: Артур глуп и жесток, а Гиневра отвратительно не по-королевски коварна.
Зато появляется Авалон – туда-то Ланваля и эвакуируют, от беды подальше.
6. «Влюбленные» – вневременная универсальная история о тех, кто шел, да не дошел, был слишком простодушен и чист, чтобы выжить и остаться с выигрышем, следовало схитрить. Оказывается, не все на это способны.
Это единственная нормандская повесть у Марии Французской. Похоже, этот холм, неподалеку от города Эвре, существует.
К тому же, сказку Ш.Перро « Гризельда» считают происходящей от этой повести.
Овдовевший король влюбляется в дочку – довольно скоро сказители закроют эту небезупречную тему, появятся «Белоснежка», «Мертвая царевна с семью богатырями». Промежуточная фигура злой мачехи прикроет исторический грех короля-отца.
7. «Йонек» – это бретонское имя. Яник, Янник – вообще часты, а это, возможно, вариант Иоанна. Рыцарь-птица и в «Финисте – ясном соколе» рыцарь.
А героя повести зовут иначе – Мулдумарек. Он тоже существо, живущее в двух мирах, а все же сказание о нем – не мелюзинного цикла. Он не стремится жить среди людей, знает, что они опасны. Его мир четко очерчен, выписан с деталями, и это «нижний мир». Похоже, из судьбы и имени его исходя, что он из падших ангелов.
Впрочем, изделие совсем иного времени – «Синюю птицу» Метерлинка – специалисты тоже выводят из «Йонека». Может, поход героев через земные, надземные и подземельные царства в самом деле позволяет и эту версию считать жизнеспособной.
8. «Соловей» начинается с трогательного разъяснения автора того, что бретонское слово «аостик» она не променяет на французское «Россиньоль» или английское «найтингэйл». Чуть помедлив, поэтесса возвращается к нежному «аостик».
Это маленькая поэма о нравах жизни города, где дома – вот беда-то! – стоят стена к стене. Поэмка проста, да не очень, и в ней вновь отсыл к Тристану и Изольде.
9. «Милон» – это имя встречается среди рыцарей Круглого Стола.
История младенца, отданного на воспитание, пущенного «по волнам», отодвинутого отцом и матерью до лучших времен – этих сюжетов не счесть: от Моисея, через Мольера, Шекспира, да и пушкинская «Сказка о царе Салтане» встроится, хоть дитя отправили не в одиночку, а с мамой.
Как зовут юного рыцаря, так и не выясняется, а Милон – имя героического отца. Имя премудрой матери, отправившей младенца в ссылку на 20 лет, тоже остается неизвестным, по прихоти автора.
Присутствует волшебный лебедь, который носит любовникам почту эти самые 20 лет, жалкая участь птицы из баллады «Соловей» его минует.
Вообще, у этой странной семьи все будет хорошо.
10. «Несчастный» – это курьезный средневековый (а может, и актуальный?) эпизод о невольном дезертирстве, о человеке, попавшем в неловкое положение.
Мне кажется, скорее так – чем считать это повестью о капризной красавице, возможно, королеве Альенор, или о графине Шампанской.
Чуть анекдот, чуть поклон рыцарству с его догматами.
Не с чем, пожалуй, и параллель провести, это какой-то капитан Тушин из «Войны и мира».
11. «Жимолость» – единственная вещь Марии Французской, представленная во всех антологиях, хрестоматиях средневековой литературы.
Это изолированный фрагмент из «Тристана и Изольды», извлеченный поэтессой, по ее словам из рукописей, из старых книг. Отчего-то именно встреча влюбленных в лесу, кульминация их отчаяния привлекла внимание автора. Возможно, собранная в этом эпизоде пороховая энергия боли и безвыходности впрыснула в строки «Жимолости» нечто, что многих и многих притягивает к этим стихам по сей день.
Автор терпеливо разъясняет слово «шеврофей» – козий листик по-русски, приводит английские «готлиф», перевод тот же, а нам достается загадочное ботаническое «жимолость».
12. «Элидюк» – это даже небольшой стихотворный роман, полифонический вполне: внутри него есть и «Гижмар» с таинственными плаваниями, и «Влюбленные», где король-отец неравнодушен к дочке, и Милон с его воинскими заслугами, и «Жимолость» с лесным колдовством.
Но это абсолютно самостоятельный сюжет. Множество мужчин всех эпох примут эту историю близко к сердцу.
А имя Элидюк – вновь подает нам знак: это, пожалуй что, «избранный» и «изгнанный» в одном лице.
Что-то из моих комментариев покажется наивным, что-то забавным.
***
Для меня нет сомнений в том, что сказочные повести в стихах Марии Французской – одно из первых подлинно литературных событий старинной, очень старой Европы. Обольстительная складность, мед для переводчика. Я даже взламывала эту чуть монотонную музыку синкопами и секвенциями.
Ее усмешка, твердая рука драматурга, простоватые с виду «входы и выходы» в каждую из баллад, ее доверительные отношения с высшим и низшим мирами – все это было вне поля зрения тех, кто читает только по-русски.
Магическая реальность – так издавна это называется, и поэтесса была не сказочница, не фольклорист, а рассказчица. Пересказчица даже – она ведь перевела с латыни эти старые бретонские сюжеты, выбрав их из старых книг, потрудившись, видимо, в скрипториях. Так она пишет. Перевела она их на свой старо-французский язык.
Отчего? Я не знаю, возможно, нуждалась в поддержке магией. Какой магией?
Настоящей, литературной, рифмованной.
Есть в мире Европа. Есть в Европе Франция. Там есть Бретань. Множество сказок там лежит где положили очень давно. Корабли там заходят в бухты, такой контур побережья, чтобы спрятаться, как кораблик Гижмара.
А люди там живут, дети ходят в школы, по некоторым признакам.
В книжных магазинах продают карты местности – для тех, кто...
***
Моя пожизненная спутница, моя Мари де Франс кое-что завещала нам, и, как всегда сделала это тихим голосом, гибко, между сказочными строчками:
читать и почитать старые книги;
литературную работу делать тщательно и упорно;
выбирать лучшее из того, что предлагает реальность, для высшей цели – обрабатывать и пересказывать, рифмовать и импровизировать, осваивать старинный сюжет как свой собственный, быть его хранителем.
Литературное изделие живет, как мы уже поняли, неправдоподобно долго, в некоторых странах особенно; много дольше каждого из нас.
Полюбит ли мой современник, говорящий и читающий по-русски, этих героев, их приключения?
Кое-что рискованно, кое-что очень по-моему.
Дело в том, что давно уж «нет в мире короля, которому смогу все песни перепеть, что в сердце берегу».
По преданию, Мария Французская жила и сочиняла при дворе Альенор Аквитанской. Писала «для своего короля».
Я уже не раз побывала на развалинах замка Альенор в городке Домфрон, в Нормандии. Ничьих следов там не обнаружила.
Пролог
Уж если дал Господь
Таланта и ума –
Не стоит избегать
Ни чтенья, ни письма.
Увидел – записал.
И смотришь – семена
Уже взошли, цветут,
Прошли сквозь времена.
Услышал – повтори.
А тот, кто рядом был,
Не слышал ничего.
Что помнил – все забыл.
А ты-то видел знак –
Луч солнца, например.
Вергилий делал так,
И старенький Гомер.
Для тех, кто слаб умом,
Приходится творить.
Им надобно сказать
И трижды повторить.
И ключик повернуть
В заржавленном замке –
Чтоб звякнул бубенец
На самом языке.
Взяла – перевела
Я все на тот язык,
Который вам знаком,
И всяк к нему привык.
Пусть многие брались –
Иных давно уж нет…
Слова еще нашлись,
Да потеряли цвет.
И вот я принялась
За сказочки в стихах –
Чтоб не перевелась
История в веках.
Чтоб шел за ночью день,
Чтоб миром Бог владел.
Чтоб знала место тень,
А демон – свой предел.
Нет в мире короля,
Которому смогу
Все песни перепеть,
Что в сердце берегу.
А, если уж найду
Мужчину без грехов,
Тотчас ему отдам
Тетрадь своих стихов.
…Кому ж не дал Господь
Таланта и ума –
Пусть избегает хоть
И чтенья, и письма.
Гижмар
Когда рассказ хорош – там зернышко на дне.
Ты зернышко найдешь, а сладко будет мне.
Счастлива та страна, где добрые дела
Творятся дотемна, и ночь у них светла.
Могучи их цари, и тюрьмы там пусты.
Светлы монастыри, а пастыри просты.
Мы знаем много слов, но лучшие – тихи.
И что нам до ослов, не верящих в стихи?
Хочу вам рассказать негромким голоском
Историю одну, добытую тайком.
Бретонцы говорят: в стране забытых фей
Истории лежат, но ты найти умей!
***
В то время правил Хёль, удачливый король.
При нем – один сеньор. О нем скажу, позволь.
Прекрасный кавалер звался Оридиал –
Семейный человек, придворных идеал.
С супругою своей он проводил часы –
И дал им Бог детей невиданной красы.
На то и есть Бретань, там имя – как удар.
Девчушку звать Ноган, а мальчика Гижмар.
Уж как их любит мать и ласковый отец –
Но время вылетать из гнездышка, птенец!
И юноша идет на службу к королю.
Все юноше идет – как я это люблю! –
Доспехи, стремена, и скачки, и бои…
Вот были времена любимые мои!
И юноша не ждет, что грянет волшебство –
Во Фландрию идет, там яростней всего
В огне далеких стран сражался кавалер…
Но был один изъян: на женщин, например,
Он вовсе не глядел, неясно почему,
И ни одна из них не нравилась ему.
Нет, более того: он избегал любви,
Как будто бы и так носил ее в крови.
Уже чуть-чуть смешон для преданных друзей,
Невинен, отрешен – живет наш ротозей.
Но вот пришел домой. Сестра, отец и мать –
Его наперебой ласкать и обнимать.
Со всеми ровно мил, без радостей иных,
Он целый месяц жил в семье, среди родных.
***
Так можно и пропасть без видимых причин.
Но есть иная страсть для подлинных мужчин –
Охота! Наконец, созвали егерей,
И мчится наш юнец в лесную глушь скорей.
И нож при нем, и лук, и полчище собак.
И что ж он видит вдруг, плечом раздвинув мрак?
Там на опушке лань стоит, белым-бела.
И олененок с ней. И отступила мгла…
И царственнее всех, так нежно хороши –
Что снимут тяжкий грех с измученной души.
Наш воин, наш герой, наш храбрый юный друг!
Достань скорее свой видавший виды лук.
Да не зови друзей, и перестань дрожать.
А белой лани – ей стрелы не избежать.
Спасенья зверю нет. Стрела летит хитро.
Но странный был дуплет – Гижмар пронзен в бедро.
Он сам пустил стрелу, и кровоточит он.
И к своему седлу почти что пригвожден!
Он падает в траву… Пред ним олень лежит,
Во сне иль наяву лепечет и дрожит:
Ты, рыцарь молодой, меня не пощадил.
Я, рыцарь молодой, тебя не пощажу!
Ты думаешь, что ты легонько ранен был?
А я судьбу твою сейчас перескажу.
Ни дикая трава, ни тайный корешок
Не вылечат тебя, кровавый мой дружок.
Заклятья и стихи, врачи наперечет –
Дела твои плохи, и боль не истечет,
Покуда не найдется женщина одна,
Что за тобой пойдет до самого до дна,
До сердцевины сна, до пламени в аду.
Отыщешь – будешь жив. Гижмар сказал: найду.
Оставь меня теперь! – мгновение спустя
Шепнул несчастный зверь, и пало с ним дитя.
***
Гижмар с тех самых пор не может кровь унять
И странный приговор старается понять:
Куда ему идти, в каком таком краю
Искать и обрести кудесницу свою?
И отсылает он, всего в слезах, слугу:
Иди, любезный друг. Я больше не могу.
Я бодрствую во сне – такая точит боль,
Как будто в рану мне все время сыплют соль.
Скачи к моим родным – им сердце не солжет,
Но объясни ты им, что рана смертно жжет…
Слуга собрал добро, поплакал и исчез.
Перевязав бедро, Гижмар уходит в лес.
***
Хромая, будто зверь, он вышел по ручью
На бережок теперь – и увидал ладью.
Он смотрит все смелей: кораблик на воде.
Таких-то кораблей он не видал нигде.
Стоит себе один, и не видать других –
Как будто из глубин он вынырнул морских.
Эбеновая снасть, из шелка паруса –
Готов отплыть, пропасть, взлететь под небеса.
Наш раненый герой немало удивлен:
За этою горой морей не помнит он!
Не знал, что корабли заходят в этот порт.
И вот уже с земли ступает он на борт.
Чеканка и резьба, и жемчуга гряда…
Ну, что ж сама судьба вела его сюда.
Упасть себе позволь, чтобы очнуться вновь!
Он забывает боль, он вытирает кровь.
Толкнут тебя тычком – в александрийский шёлк
Ты упадешь ничком, чтоб не завыть как волк.
…Кораблик побежал по морю, по волне.
Там наш Гижмар лежал, так думается мне.
Не виден капитан, не слышен экипаж,
А вот корабль летит как призрак, как мираж.
***
Меняется все, захотелось и мне изменить свой стих.
Кораблик причалил, как будто бы ветер внезапно стих.
Страной этой правил давно, с незапамятных пор
Супруг молодой госпожи, пожилой сеньор.
Пожалуй, нет горя смешнее, чем ревность мужей-стариков.
Что-то вроде потери зубов, или даже нежнее,
это их прорезывание рогов…
Себя не желая признать уродом,
Карауля ночи и дни,
Он выстроил башню с единственным входом,
Чтоб жена оттуда ни-ни.
Лишь море гладило мраморный
Башенный бок.
Хотя ведь и с моря, если действовать грамотно,
Кто-то подплыть бы мог.
А в башне – унылой, серой,
Часовню устроил муж.
И ценною росписью – сцены с Венерой –
Украсил ее к тому ж…
Вот старый Овидий – он нам нужен самим,
Мы любим читать на сон.
А наша пленница им топит камин –
Извини, дружище Назон.
Так вот, нашей даме, заложнице, избраннице на века –
Была поблажка положена: служанка, племянница старика.
Они подружились и жили как сестры,
Как птички в своем раю.
Хотя этот рай и стоял
У пропасти на краю.
Лишь старый священник, единственный, худенький и седой,
Имел свой ключик к таинственной двери над самой водой.
Он был им вернее друга, капеллан им был и слуга.
Такого слуги услуга, особенно дорога.
***
Но час приближался, и тем он запомнится вам сейчас,
Что в полдень проснулся демон, испытывающий нас.
Юные дамы посмеют выйти проветриться в сад –
Но не думаю, что сумеют легко вернуться назад.
Что видят они? Вот странно: корабль, пестры паруса.
Кораблик без капитана, прекрасный как небеса.
Кораблик все ближе, ближе, какой-то полет стрижа!
Но что я, как зритель, вижу? Несчастная госпожа!
Смертельно бледные обе, дамы бегут к воде.
Корабль еще не причалил, встречающих нет нигде.
Служанка на мостик взбегает, старается не дрожать.
А госпожа выжидает, и некуда ей бежать.
***
Случилось то, что случилось.
Все в жизни пошло верх дном.
Конечно, дама влюбилась
В Гижмара, объятого сном.
Попробуйте не влюбиться,
Не возненавидеть свой хлев –
Когда перед вами рыцарь,
Прекрасный, как спящий лев.
Он в башне уже очнулся,
Когда наступил рассвет.
Прислушался, оглянулся –
А боли почти что нет.
То жизни серьезный признак:
Боль уходит как дым.
И женщина, будто призрак,
Склоняется перед ним.
Что делать, что дальше будет?
Как с этою дамой быть?
А вдруг она не полюбит,
Не станет его любить?
Он все-таки иноземец, не знающий языка.
А дама – чужая дама, хотя, возможно, пока.
Хозяйке прекрасной башни он говорит напрямик:
Сударыня, мне не страшно, я к боли своей привык.
Но если, милая дама, вам меня не спасти –
Выходит, у вас тут прямо найду я конец пути.
Она его обнимает, целует горящий рот.
Она его понимает – не всякая так поймет.
К тому же, друзья, к тому же, зажегся огонь в крови:
Она прожила при муже, не знающая любви.
Вот так заключилось дело, победу побед верша –
И тело любило тело, а душу нашла душа.
***
Герой и любовь героя, укрывшись от всех невзгод –
Так прожили эти двое свой самый счастливый год.
Служанка их тоже не смела вздремнуть среди ночи и дня:
Служила им, как умела, и грелась у их огня.
Ах, милый, единственно милый! –
Шептала дама чуть свет.
Любить вас с такою силой
Уже моей силы нет.
Но, если другая найдется неведомая любовь –
Душа моя разорвется, и выкипит моя кровь.
Не бойся, не надо! – тихо он ей говорит в ушко.
Забыла, что олениха мне напророчила? Что
Я только с тобою буду до самого судного дня,
А если тебя забуду – найдет моя боль меня.
И дама берет рубашку из тонкого полотна.
Надень – говорит – мой милый! И буду лишь я одна
Завязывать хитрый узел сегодня и всякий раз.
И никакая другая. Такой тебе мой наказ.
А та, что его развяжет, распутает на груди –
Она пусть тебе и скажет, что будет там, впереди.
Гижмар ей в любви клянется, хотя и сам поражен,
Что никто узла не коснется – ни ножницами, ни ножом.
А все-таки, беспокоясь о том, чего еще нет –
Он надевает ей пояс: в застежке – старый секрет.
Кто тайной любви желает, кто хочет в огне пропасть –
Застежку сперва сломает, чтоб утолить свою страсть.
…И в тот же день непогожий
Открыли их тайный грот:
Слуга, на крысу похожий,
Нечаянно их найдет.
Как будто бы с порученьем он тихо шел к госпоже –
А дальше видели только, как опрометью уже
Бежал к своему господину… И старый грозный сеньор
Отправился к девичьей башне, где не бывал с давних пор.
Он в ярости дверь обрушил из корабельной сосны
И рыцаря обнаружил в объятьях своей жены.
Ну? – смотрит старик угрюмо. – Откуда же ты, герой?
На дне какого же трюма ты прибыл на берег мой?
Тут корабли нечасты, у этих старинных скал.
За что ты мне дал несчастье, какого я не искал?
Не всякому удается грудь старую растерзать…
И что тебе остается, как правду мне не рассказать?
***
Гижмар говорит, как было: как боль его привела
К берегу, где полюбила дама его и спасла.
Как видно, судьба превратна, и случай тут непростой.
Сеньор отвечает: Ладно. Я понял тебя. Постой.
Ты говоришь, что прибыл сюда к нам на корабле.
А что же никто не видел его на нашей земле?
Ты где-то его припрятал? А место не позабыл?
Гижмар отвечает: Помню. Кораблик мой там, где был.
Его сейчас же уводят. Поставили паруса,
И тихо корабль уходит – плывет себе в небеса.
Плачет Гижмар, рыдает, даму свою зовет.
А Бог за ним наблюдает, и корабль – плывет.
***
Спустя три дня и три ночи – родимые берега.
Гижмар и глядеть не хочет. Но видит: верный слуга,
Что был в тот день на охоте, он ждал его целый год.
Да где вы еще найдете друга, который так ждет?
Гижмар кидается к брату – надежному, как стрела.
Ей-богу, дорога обратно совсем не напрасной была.
В семье его ждали страстно – без памяти каждый рад,
Что сын вернулся из странствий, бесценный вернулся брат.
И мать, и отец хлопочут, соседи прочат невест.
Но рыцарь смотреть не хочет. Но рыцарь не пьет, не ест –
О даме своей тоскует, которая узелком
Ему затянула рубашку, к себе привязав тайком.
Об этом узле новейшем, как об одной из примет,
Узнало множество женщин, а как развязать – так нет.
Как только они ни бились – всех ждал один эпилог:
Ничего они не добились, крепкий был узелок.
***
А что же с нашею дамой тем временем произошло?
С той дамой, любимой самой, с той, что излучала тепло,
Которое исцелило и сердце, и раны боль?
Позволь, расскажу, читатель, о, ты только мне позволь!
Как прежде, она томится в башне на берегу.
От мужа во всем таится – зачем, сказать не могу.
Два года, два долгих года никто к ней не заглянул.
Едва ли он жив, твой рыцарь, верней всего – утонул.
Из башни она спустилась – а как, откуда мне знать?
И вскорости очутилась на том же месте опять…
Дух этой маленькой бухты два года секрет таит,
И видит она: как будто такой же корабль стоит.
Ах, так? Молодая дама решительно рвется в бой.
Ах, так? И кораблик прямо летит в простор голубой.
Куда он бежит – не знаю, куда бегут корабли:
И в Индию, и к Китаю, и к самому краю Земли.
Но Бог наш корабль направил в Бретань, а не на Луну.
Сеньор Мерьядюк там правил, вел небольшую войну.
И вот коменданту форта видится из окна:
Корабль швартуется гордо, а на корабле – она.
Она хороша как фея, да может, фея и есть?
И воин глядит, не смея руку судьбы отвесть.
Должно быть, она уважит сурового сердца стук
И скоро-прескоро скажет: Сядь ближе, мой Мерьядюк…
Вот гостью, чуть беспокоясь, к себе пригласил сеньор.
Но что это? Грубый пояс, странный на нем узор.
Где гладкие женские ножки хотелось обнять рукой –
Одни лишь пряжки-застежки, и нежности никакой.
Что это? – спросил он сухо. – Я должен об этом знать.
И даме хватило духу о поясе рассказать.
Ах, вот вы какого роду! – досадует наш сеньор.
Я слышал про эту моду в округе с недавних пор.
Я даже знаю мужчину, что даст себя растерзать,
Но только бы без причины рубашку не развязать.
Рубашку?.. Под ней качнулся и тихо поплыл весь мир.
Сеньор меж тем отвернулся и кликнуть велел турнир.
Турнир! Вот и все терзанья окончатся, что ни есть.
Кто выиграет состязанье – тому и дама, и честь.
И женщина ждет и бредит, и страстно ждет новостей:
Конечно, Гижмар приедет из облачных областей.
Да вот уж и он – и нету ни мрака, ни пустоты.
Любимая, ты ли это? Возможно ли – это ты?
С тревогою наблюдает за встречей наш Мерьядюк:
Еще одно ожидает вас испытанье, мой друг.
Велите подать рубаху – ту самую, со шнурком.
Вот мы и увидим пряху, что справится с узелком.
Сестра Мерьядюка, в надежде, пробует в свой черед –
Но узел тугой, как и прежде. Ничто его не берет!
А фея как ухватила – узнала свой узелок,
И с легкостью распустила, как вязаный свой чулок.
***
Сударыня, Боже, Боже. Лишь вы это знать могли!
Скажите же, что вы тоже мой пояс уберегли?
И, трогая понемножку одно из приятных мест,
Нащупывает застежку – эмблему вечных невест.
…Вы думаете, смирился с таким пораженьем наш друг?
Вы думаете, изменился наш воин, наш Мерьядюк?
Думаете, отдали невестам их женихов?
Тогда вы мало читали и книг, и старых стихов.
Гижмар говорит Мерьядюку: Два года вам буду служить,
Но отдайте мою подругу – мне без нее не жить.
Сто рыцарей встанут по кругу, и каждый подобен льву –
Но отдайте мою подругу, я без нее не живу.
Сеньор отвечает грозно: Я в этом деле судья.
Езжай, покуда не поздно. А дама будет моя.
Гижмар тотчас покидает город, что глух как стена…
А дама опять рыдает, дама опять одна.
Рыцари, друг за другом, вместе с Гижмаром ушли.
Обижены Мерьядюком воины той земли.
И, хоть Гижмар и не хочет знать ни мечей, ни щитов,
Но он приезжает к ночи к тому, кто к войне готов.
Рыцарь подаст ему руку, и рядом – две сотни рук.
Кто был врагом Мерьядюку – сегодня Гижмару друг.
Все ясно без перекличек, все смотрят ему в лицо.
И крепость, где спит обидчик, и город – берут в кольцо…
Погиб Мерьядюк наш гордый, как воин, в большом бою.
А Гижмар захватил весь город и даму нашел свою.
И будут еще реки крови бежать по черной золе –
Покуда найдут две любови место себе на Земле.
Но было такое место – бей, сердце! Трудись, гортань!
Пришли жених и невеста к нам в маленькую Бретань.
Эквитан
Те, что звались бретонцами когда-то,
Не так уж были мирны и тихи.
Их жизни каждый день, любая дата –
В баллады превращались и в стихи.
Неслыханное было приключенье,
Когда Бретань стояла на Земле…
Вот приключенье – но не поученье
В рассказе о стыдливом короле.
***
Ах, Эквитан! Он рыцарь, пеший, конный,
С густою темной кровью королей…
Не дорожит любовью монотонной,
А хочет – ярче, проще, веселей.
Любовной битвы ищет он повсюду.
Где Эквитан – там стайка юных дам.
Но все ж я забегать вперед не буду,
Покуда весь сюжет не передам.
А рассказать, пожалуй что, придется
О том, кто женской нежности искал,
Забывши о законах благородства,
Да и в ловушку страшную попал.
***
Был сенешаль, министр у Эквитана,
Хороший друг, неглупый человек.
Давно служил, и было бы нестранно,
Когда б еще служил он целый век.
Его жена красы была нездешней:
Чудесный стан, прелестный алый рот…
Ее походкой, мягкой и неспешной,
Особенно гордился наш народ.
Ее глазами, их морскою тайной.
Ее руками, ласковым лицом,
Улыбкой, полудетскою, случайной,
Старинным на руке ее кольцом…
Такое было это чудо света,
Такая шла везде о ней молва,
Что наш король, прослышавши про это,
Уже себя удерживал едва,
Чтоб не помчаться молодой борзою,
Не пасть ей в ноги, преданно смотреть
И, наслаждаясь яркой бирюзою,
В глазах ее сияющих сгореть!
…Ну вот и случай: кончилась охота
Вблизи поместья, где живет она.
Король устал, и конь хромает что-то,
И перед ними башня и стена.
Они стучатся, стоя у порога.
Им открывают двери: при луне
Стоит хозяйка, с виду – недотрога,
А с королем – любезница вполне.
Бедняга Эквитан недомогает!
Он ранен в сердце, он не чует сил.
Ни сон, ни явь – ничто не помогает…
Он никогда так прежде не любил.
Что делать, Боже? Это же супруга
Министра моего, слуги и друга.
Как можно на предательство пойти?
А душу – потерять или спасти?
Душа, душа, чувствительная дама…
Король вздыхает, чуть не плачет он.
Тем временем, по зову Эквитана,
Приводят даму. Та идет, сквозь сон.
Послушайте! – король сказал, смущенный.
Вы знать должны, я никогда не лгу.
Сегодня я слуга ваш восхищенный,
И жить без вас едва ли впредь смогу.
Мы не одни. У вас есть муж. Нас трое.
Но только я вас истинно люблю!
Доверьтесь мне, и я все так устрою,
Как это подобает королю.
Ах, государь! – сказала дама кротко. –
Совсем меня нетрудно поразить.
Судите сами – женщина-сиротка
Могла ль она себе вообразить?..
Что женщина ответит королю?
Такое слово лишь одно – люблю!
Так Эквитан, боец добросердечный,
Отдался весь науке из наук.
И много лет скрывал король беспечный
Свой тихий стыд, любовный свой недуг.
А сенешаль? Как прежде, домом правил,
Хозяйство вел, еще балы давал.
И, кажется, так славно все поставил,
Что сам беды своей не узнавал.
Тем временем, беда во все ворота
Стучала беспощадным кулаком.
И назначалась новая охота –
Меж королем и мужем-стариком.
Узнала дама, что охоты вестник
Трубит в свой рог. Рога кругом, рога…
Король приедет, с ним его наместник.
Жена министру все же дорога.
О женский ум, коварный и кипучий!
Пора уже и королевой быть?..
И дама хочет этот самый случай
Ни в коем случае не упустить.
Она велела в комнате поставить
Лоханку с небывалым кипятком.
Коль муж придет – в воде его расплавить,
Живьем сварить и схоронить тайком.
Уже стучат! Король вбегает пылко,
И обнимает, и к любви готов.
Ах, женский ум – гремучая копилка,
Всегда полна опасных пустяков.
Король сияет, он разоблачился,
И – Господи его благослови…
За эти годы слишком научился
И скорости, и ярости в любви.
И снова стук! И муж явился тоже.
Как будто подождать еще не мог.
И Эквитан – о Боже, Боже, Боже…
При всем величьи рухнул в кипяток.
А дама, восхитительная дама?
О, как дрожит на шейке медальон…
И муж берет ее за шейку прямо
И опускает в дьявольский бульон.
Какие же жестокие уроки
Приходится извлечь ему и ей!
А избежать божественной мороки
Не смог никто из прежних королей.
***
Теперь бретонцы прямы и суровы.
Не видят фей, не нюхали цветка.
Их жены крутобедры, густобровы.
И – никакого больше кипятка.
Ясень
Извольте, сказку расскажу
Из тех, что в памяти держу.
В Бретани помнят времена,
Когда летели имена
Домов известнейших по свету –
Будто деревьев семена…
Два рыцаря в одной стране
Когда-то жили наравне.
Равны в могуществе и блеске,
В почтеньи к молодой жене.
Вот одного из них жена
Дать нам наследника должна.
И, с Божьей помощью, конечно,
Того гляди, родит она.
Ну, наконец-то, так и есть:
Летит по всей округе весть,
Что все прошло благополучно:
Сеньоре – слава, дому – честь.
Счастливейший из всех отцов
Баюкает двух близнецов.
Он упоен, он ошарашен
И по соседству шлет гонцов:
Привет тебе, сеньор-сосед!
Возможно, знаешь или нет:
Преподнесла моя супруга
Двоих мальчишек мне, чуть свет?
Спрошу тебя насчет крестин:
Хочу я, чтобы хоть один
Стал бы твой крестник и любимец –
Не откажи, мой господин!
Прекрасно! – говорит сосед.
Препятствий не было и нет.
Возьми себе коня, посланец,
Да от меня свези ответ.
Тут дама милая его,
Кругом не видя никого,
Встает на месте, руки в боки,
И восклицает: Каково?
Едва родили – и вопят.
Еще водой святой кропят!
Да кто себе-то пожелает,
Чего врагу не захотят?
Та враз двоих детей родит –
За кем Господь не уследит.
По двое дети не родятся,
Один внутри не усидит!
А если двое с потолка –
Так, стало быть, два мужика
Над этим делом постарались.
Стыд всей семье, отцу тоска!
Ах, госпожа – вступил сеньор –
За что это такой позор
Вы рассказали нам о людях,
Кого мы знаем с давних пор?
Но было поздно: злая ложь
Бежала быстро… Перемножь
Еще завистников, ревнивцев,
Бездетных баб – и подытожь!
И даже есть еще беда:
Кто весть возил туда-сюда,
Все рассказал отцу-бедняге
Про сцену гнусного суда.
И тот, глупее глупых баб,
Так оказался плох и слаб –
Не защитил свою подругу,
А стал доноса робкий раб.
Поверил скверной болтовне
Со сплетниками наравне.
Детей терзал, жену тиранил –
К тому ж, невинную вполне.
***
А та, что в этот самый год
Придумала весь хоровод,
Уже сама чуть ковыляет,
Уже сама потомства ждет.
И что же там она родит?
Судьба ее не пощадит –
Даст ей двух девочек-двойняшек
И приговор свой подтвердит.
Мне нет прощенья! Я сама,
Несчастная, сошла с ума:
Оговорила честных женщин,
Которым не отмыть клейма.
Не я ль кричала: Близнецов
Не может быть без двух отцов!
Откуда я взяла такое?
А верят все, в конце концов.
И вот, близняшек дал мне Бог.
Лишь он один придумать мог
Мне наказанье, как заклятье,
Что я сболтнула под шумок…
Чтоб имя мужнее спасти,
Придется жертву принести:
Одну из крошек, из двойняшек,
Что ж делать, нужно извести.
…При даме – девушка, как тень,
С рожденья служит по сей день.
Пока хозяйка точит слезы
И бьется в путах, как олень,
Она приходит к госпоже:
Сударыня, вам по душе
Придется старый добрый план,
Который свыше мне был дан.
Позвольте взять малютку мне!
Я заберу ее во сне
И отнесу за лес, за горы
Сегодня ж ночью, при луне.
И у дверей монастыря
Ее оставлю. Чуть заря
Ее найдут, возьмут, согреют,
Над ней молитву сотворя.
Тебя, я вижу, Бог мне дал,
Чтоб мой ребенок не пропал.
Подай мне перстень, дорогая,
Где матери моей опал.
Теперь неси сюда других
Пеленок мягких, дорогих,
И шелковое покрывало –
Какого тоньше не бывало.
Оно, смотри, в шитье из роз.
Из Византии муж привез,
Лишь там такие вышивают,
Для золотых моих волос.
Дитя укутаем в него,
Кольцо приложим – из того
Понятно будет человеку,
Что он нашел и от кого…
***
Бежит девица через лес,
С одной тропы боясь свернуть.
Темнеет, гаснет свет небес.
Служанка дальше держит путь.
Ребенок спит. Шагать невмочь.
Но я вам верно говорю:
Она пройдет и день, и ночь,
Чтобы прийти к монастырю.
И на коленях, у стены
Она лепечет, час спустя:
Спасибо, Господи, что мы
Спасли невинное дитя!
Господь ошибку ей простит.
Над нею ясень шелестит –
Могуч его широкий ствол,
По кроне ветерок прошел…
Она стоит в его тени –
И отдыхает естество.
Ты только руку протяни –
И вся ты спрячешься в него.
Кивнув покорно головой,
Служанка мягко, у ствола
Кладет бесценный сверток свой –
Дитя, которое спасла.
***
Привратник в этом монастыре
Давно не видел людей чужих.
И этим же утром, на ранней заре,
Пойдет он к воротам, откроет их –
И что же он видит? Беда-бедой,
Сияет ясень как золотой!
На ветки брошено покрывало,
Под ним – ребеночек, чуть живой.
Дар божий чуть не уронив сперва,
Привратник вприпрыжку домой бежит.
Там дочь его, молодая вдова,
Заботой девочку окружит…
Дитя искупают, дадут молока,
Пеленки сменят, и так пока
Не вынут тяжелое, золотое
Кольцо из детского кулачка.
Тогда заметят и шелк покрывал –
Никто из местных не надевал
Расшитое розами платье, накидку,
Никто в Византии не побывал!
***
Проходит день, он полон хлопот.
Вот аббатиса со службы идет –
К ней устремляется наш привратник,
Находку свою ей под ноги кладет.
Что ж? Аббатиса мудрее иных
Служителей Господа остальных:
Она понимает – в малютке тайна.
Бог даст, отыщем еще родных!
Нам многое предстоит решать,
Не будем же, друг мой, пока разглашать,
Где и когда мы нашли малышку –
Станем любить ее и утешать.
Надо нам девочку окрестить.
Не безымянную ж в сердце впустить!
Мы назовем ее Ясень – под ясенем
Мы ведь нашли ее, что же грустить?
Ясень так Ясень. И в монастыре
Крошка живет как при отчем дворе.
Ясно читает и внятно считает,
Тихо мечтает себе на заре.
Ясное дело, монахини те
В святости жили и простоте.
Образование и воспитание
Были у девочки на высоте.
Наша малышка светла и ясна,
Всех своих сверстниц красивей она.
Вот подросла – и мужчины в округе
Разом лишились покоя и сна.
***
В Доле, что лучший из этих сторон,
Жил шевалье – назывался Горон.
Что-то услышал о чудной девице
И вдохновился немедленно он.
После турнира, ни свет ни заря,
Едет дорогой близ монастыря
И постучал он рукою настойчивой –
Может, и мудро, а может, и зря.
Девушка вышла к воротам чуть свет.
Впрочем, секрета особого нет
В том, что жила она там как племянница
Наших монахинь, на склоне их лет.
Видит наш рыцарь, что это – цветок.
Чует, как в сердце стучит молоток.
Надобно что-то придумать немедленно,
Дать пересохшему горлу глоток…
Знаю, что сделаю! Я подарю
Тучные земли монастырю.
Если ж принять они дар не отважатся,
Если откажутся – я повторю.
Кто же откажется? Приняли дар.
Приняли дар – обменяли товар.
Вот и открыты ворота к красавице.
Первые ночи горят как пожар.
Милая! – он говорит ей с тоской. –
Видишь ли, я ведь совсем не такой.
Что, если тетушки вызнают истину –
Нас покарают суровой рукой.
Может быть, в замок ко мне перейдем?
Дом моих предков и твой будет дом.
Если дитя народится любимое –
Лучшее в мире имя найдем.
Девушка плачет от счастья… Потом
Надо собраться, покинуть свой дом –
Дом, что ей был и родным, и надежным,
Хоть назывался он монастырем.
Перстень фамильный сразу нашла.
В розах свое покрывало взяла.
А на пороге – монахиня старая:
Что же ты, чуть не украдкой ушла?
Да, мы нашли тебя между ветвей,
Будто бы сойка или соловей
Бросили кроху свою неразумную –
Редкой породы, царских кровей…
Но мы любили тебя, не шутя.
Ты не племянница, ты нам дитя.
Скоро приду, навещу тебя, девочка –
Счастлива ль ты, хоть неделю спустя?
Все обнялись, и карета – в пути.
Солнцу – погаснуть и снова взойти.
Станет ли счастлива наша красавица
С тем, с кем она поспешила уйти?
***
Время прошло. Наша милая Ясень еще ясней.
И ничего, слава Богу, дурного не приключается с ней.
Рыцарь Горон ей предан, лишь в ней он видит свой свет.
Но отчего-то наследника Бог не дает, все нет и нет.
Сеньор, это даже неловко… –
Ропщут придворные, год спустя.
Хорошенькая головка,
Но, может, все это притворное, где ж дитя?
Он любит свою подругу,
Он только в начале пути,
Но истинную супругу
Хотят к нему привести…
Друзья мои, извиниться
Хотел бы за наш союз –
Но все может измениться,
Когда я за дело возьмусь!
Быть может, ты знаешь, читатель,
А нет – я скажу, позволь:
Придворный доброжелатель
Сильнее чем сам король.
Сеньор, есть одна невеста –
Такая всего одна.
Пусть вашей подружки вместо
Вам будет теперь жена.
Простите, сеньор, нас, грешных,
И глупые наши труды –
Но девушку звать Орешник.
А это значит – плоды!
Хотим просить ее руку
Для вас у ее родных.
И привезем вам супругу
На этих же выходных.
Вздохнул Горон безутешный –
Наследника им подавай!
Посмотрим на ваш Орешник,
Посмотрим на урожай.
Ведите свою крольчиху,
И мать ее, и отца!
…И Ясень уходит тихо
В далекий покой дворца.
***
Все кончено. Будет свадьба. Гостей зовет кавалер.
Архиепископ Дола среди гостей, например.
Невестина мать хлопочет: пока новобрачных нет,
Рыщет повсюду, хочет найти соперницы след.
Что там была за причина, что тут за фея жила,
Что был счастливым мужчина, а женщина не родила?
Вот Ясень к гостям выходит –
С грацией и простотой.
И каждый тотчас находит,
Что тут сюжет непростой…
Девушка эта – диво.
Но тут наступает ночь,
И мать невесты ревниво
К Горону подводит дочь.
Ясень им тихо служит,
В спальне стелет белье.
Никто и не обнаружит
Плачущею ее…
Натягивает покрывала
Тонкое полотно.
Год целый она скрывала
От всех покрывало одно.
То самое – розы по шелку,
Из старого сундука.
Лишь Ясень знает ту полку,
Где спрятала наверняка.
И розы горят пожаром!
Узнала невестина мать –
Не следовало, пожалуй,
Из сундука вынимать:
Те вышивки непростые,
Те розочки памятны мне.
Когда-то из Византии
Вез муж дорогой жене!
А перстень? Ясень с запалом
Прошла уже полпути…
Мой перстень с таким опалом,
Которого не найти?
Фамильное покрывало
И бабушкин перстенек!
О, сколько ж судьба скрывала
От нас тебя, мой Ясенек!
Ты все поняла, конечно?
Узнала сестры черты?
Взгляни на нее так нежно,
Как можешь смотреть лишь ты.
Ах, скольким я подарила
Несчастий, в конце концов.
И скольких оговорила
Я женщин и их близнецов!..
…Не стоит так убиваться –
Сказал Горон-муженек.
Невесте пора раздеваться.
Иди сюда, Ясенек.
***
И снова восстановили
Порядок вещей и фраз.
Пожалуй, установили,
Кто женится на сей раз.
Вот Ясень идет с Гороном,
И счастлива, видит Бог.
А Орешник идет с бароном,
Который ничем не плох.
Мы знаем много теорий,
Теорий о двух концах.
Мы знаем много историй –
Историй о Близнецах.
Но, все-таки этот случай
Пожалуй, все превзошел –
Он был самый-самый лучший
В бретонском городе Дол.
Бисклаврэ
Ну, раз уж мы взялись баллады писать –
Придется и эту вам рассказать.
Бисклаврэ по-бретонски, скажу – не совру,
Это тот, кто в Нормандии звался Гару.
Много разных сказок сложили о них:
Страшных, грустных и озорных.
Люди – не волки, но, верь – не верь,
Человек все же немного зверь.
Об этом молчок, рот на замок.
Тайна не тайна, если б каждый мог
Превращаться в зверя, прыгать, скакать
И в темном лесу добычу искать.
Пожалуй, не стоит запугивать вас –
О Бисклаврэ будет мой рассказ.
***
Жил в Бретани один барон.
Как храбрец и мудрец всем известен был он.
Ничего плохого сказать нельзя
О том, кого любят соседи, друзья.
А сам он всех больше любил жену.
Даже жил у любви своей будто в плену.
И на нем, и на ней была эта печать –
Но вот дама стала вдруг замечать,
Как дни недели бегут, звеня,
А барона нету три ночи, три дня.
Луна проливает неяркий свет…
Три дня из семи – мужа нет как нет.
Вот он возвратился к себе домой,
А дама с вопросом: друг милый мой!
Супруг дорогой, я еле дышу.
Позвольте, я вас о чем-то спрошу?
Вы смотрите нежно, но грозны как лев.
Я боюсь навлечь на себя ваш гнев…
Целуя ее, он ей смотрит в лицо.
Мужского объятья все крепче кольцо.
Да что, дорогая, у вас за вопрос,
Что мне бы ущерб, хоть малейший, нанес?
Немедля спросите, я сам вам велю.
Уж слишком, сударыня, я вас люблю.
Спасибо, мой милый, я снова дышу.
Но вот ведь о чем рассказать я прошу:
Когда исчезаете вы на три дня,
Когда покидаете тайно меня –
Не к даме ль другой вы спешите верхом,
Чтоб ей обладать, опьяняясь грехом?
Сударыня, нет! – восклицает барон.
Неужто любви нанесу я урон?
Но все ж не просите, любимая, нет!
Погибну, коль дам вам подробный ответ.
Но мы обещали, Господь нас храни,
Делить и печали, и сладкие дни.
Делить пополам, ничего не тая –
Смотрите, как сильно измучилась я.
Не плачь же, бедняжка,
Я слово сдержу.
Хотя мне и тяжко,
Но я – расскажу.
Когда, дорогая, меня дома нет –
Я делаюсь волком, вот весь мой секрет.
Я волк, проживающий в темном лесу.
Туда свою прыть, свою ярость несу.
Там логово есть, там добыча моя.
Три дня-то всего лишь пирую там я.
Я все поняла уже, мой господин.
Вы волк, и в чащобе живете один.
Но, прежде чем прыгнуть в объятия чащ,
Вы где-то бросаете бархатный плащ?
Сперва-то презренная проза,
А после уж – метаморфоза?
Малышка, ты так любопытна теперь,
Когда распознала, что я дикий зверь…
О женщины! Будто детишки:
Все сказочки, песенки, книжки.
Недолжно такое тебе говорить,
Недолжно супруге супруга корить.
Не все можно знать в человеке.
Откроюсь – исчезну навеки.
А сам уже плачет от счастья, чудак.
Ну, слушай, любимая, вот оно как:
В дорожной часовне распятье.
Под камнем храню мое платье.
Под утро стряхну с себя кровь, как росу,
Оденусь – и ландыш тебе принесу!
А, если плаща не найдется,
Твой муж уж к тебе не вернется.
…О, юная дама не так уж проста.
Как будто бы с виду сама красота –
Но многому ведала цену
И мужу искала замену.
И вот, хитроумная та госпожа
К себе подзывает мальчишку-пажа,
Который влюблен, да не скажет,
И сделает все, что прикажет.
Дружок! Открывается дама пажу.
Послушай-ка, что тебе нынче скажу:
Страданья твои – не страданья,
И я награжу ожиданья.
Возьми мою руку – я буду верна.
Сегодня сеньора, а завтра жена.
Мой муж из лесов не вернется.
Клянешься служить мне? – Клянется.
Ты знаешь часовню? К полночи беги
И плащ отыщи и немедля сожги.
И муж никогда не вернется.
Клянешься, что сможешь? – Клянется.
Вот так и пропал Бисклаврэ без следа.
Женою был предан без тени стыда.
Женою и глупым мальчишкой –
Злой кошкой и серою мышкой.
Искали друзья и соседи его,
Да вот не нашли никого, ничего.
А та, что пажа подучила,
В мужья его заполучила.
***
Вот год прошел, целый долгий год.
Во время одной из своих охот
Король примчался в тот самый лес,
Где год назад Бисклаврэ исчез.
Собаки учуяли странный дух.
Кусты дрожали, закат потух,
И перестали трубить егеря,
И все это было не зря:
Замерли все и, не веря глазам,
Смотрели, как вышел из леса сам
Страшенный волк, серебряный зверь,
И к королю приближался теперь.
Король был воин, не робкий монах,
Но в ужасе встал он на стременах.
И фыркал конь, и спасти не мог.
Тем временем, зверь облизал сапог.
Король, содрогаясь, сеньоров позвал:
Смотрите, друзья мои, что за привал
У нас на охоте – с добычей иль без,
Взгляните на это чудо чудес!
Что это за зверь? Да он человек!
Глядит – как приносит мне клятву навек.
Он смотрит в глаза мне и плачет.
Сеньоры, да что ж это значит?
Скорей уберите собак от него,
Чтоб даже не тронул никто никого.
Хранить и беречь его буду,
Как это пристало лишь чуду.
С охоты король возвратился. Теперь
С ним рядом тихонько идет его зверь.
Король понимает, что чудо
Живет в его доме покуда…
И следуют чуду еда и вода,
И чудо ведет себя мирно, когда
Все гладят его и ласкают,
И спать чуть не к детям пускают.
И зверь полюбил добровольный свой плен:
Он жмется теперь у хозяйских колен,
Подачки не ждет и подарка –
Как старый слуга, как овчарка.
***
Но нашей балладе – еще не конец.
Король созывает, как добрый отец,
Вассалов, сеньоров окрестных
Для праздников маленьких местных.
Там есть и барон, что вчера еще паж,
Своей госпожи провожал экипаж,
А нынче супругой гордится,
Хотя и пришлось потрудиться…
Увидел предателя зверь Бисклаврэ –
И вот уж катает его на ковре
И рвет его тело клыками,
Как будто стальными крюками.
Едва оторвали от жертвы его –
И снова бросается он на него,
А прежде никто и не видел,
Чтоб он хоть барашка обидел.
А тут, будто волк, задыхаясь, хрипит.
И горло порвет, и лицо ослепит.
И дышит по-зимнему, паром…
И поняли люди: недаром,
Недаром вершится звериная месть.
Вина человечья, пожалуй, тут есть.
Не стоит всего опасаться,
Но преданный – может кусаться.
Меж тем, королевский улегся пикник,
И к конскому крупу предатель приник.
Израненный весь, но с лошадкой –
Домой возвратился с оглядкой.
***
Не так-то уж много воды утекло,
Но, все-таки, время, наверно, прошло.
Король – на охоту, однако.
А с ним его зверь, как собака.
А вечером надо бы заночевать?
Куда-то дорога выводит опять.
Да это ограда усадьбы,
Где дама сыграла две свадьбы.
Увидел красавицу зверь, задрожал
И кинулся – кто бы его удержал
Вблизи от зловещей находки?
И нос откусил у красотки.
Да что ж это, что же, великий Господь?
Душа виновата – наказана плоть.
Красавица плачет-рыдает,
Но носом уж не обладает.
Король раздосадован: что за беда?
Зверюга опять озверел как тогда,
Когда искусал бедолагу,
Который не сделал ни шагу!
Но старенький рыцарь сказал королю:
Я несправедливости, сир, не терплю.
Позвольте судить справедливо
О том, что не диво, что диво…
Вы видите зверя? А это не он.
То верный ваш воин, тот славный барон,
Которого вы так любили,
Но год лишь прошел – и забыли.
Припомните, сир, он бесследно исчез
В ту ночь, что ушел поохотиться в лес.
Да, он не вернулся оттуда,
А вышел лишь в облике чуда.
Устроим немедля допрос господам,
И старую голову я вам отдам,
Служить обещаю до гроба –
Но пусть уж покаются оба!
Король в замешательстве: что за допрос?
У дамы откушен хорошенький нос.
Что можно проверить рассказом?
А волк будет смертью наказан.
Да нет же! Твердит ему старый сеньор.
Пусть ваши придворные выйдут во двор
И бархатный плащ пусть доставят.
И здесь, возле зверя, оставят.
Король приказал – и доставили, вот.
И зверь разрыдался, как мальчик, ревет.
И в зеркале не отразился,
А весь уже преобразился.
И рыцарь прекрасный покинул свой плен,
И вот он, шатаясь, поднялся с колен,
В рубахе из черного шелка,
Совсем не похожий на волка.
…Той даме предательской стыд-стыдоба.
Ее уж и так наказала судьба,
Но дальше – детишки родятся
Без носа. Хоть маме – сгодятся.
Такая баллада – для вас, господа.
Есть много зверей и людей без стыда.
Бесстыдство – и то не случайно.
А совесть – великая тайна.
Ланваль
Я расскажу вам странный эпизод,
Который мне покоя не дает:
И прям, и честен, справился с бедой
Ланваль, бретонский рыцарь молодой.
Итак, это было в артуровы времена,
Когда то там, то тут вспыхивала война.
Шотландия, пикты – противников не перебрать.
И с ними сражалась вся конница, вся королевская рать.
…На Троицу, как обычно, король наш в Карлайль пришел.
С ним его графы, бароны – весь его Круглый Стол.
Король раздает им щедрые, невиданные дары.
Всем – кроме Ланваля-рыцаря, забытого до поры.
Никто о ланвалевом мужестве словом не помянул
Никто в круговом содружестве сказать о нем не дерзнул.
Может, каждый завидовал, юности, например?
А может, никто и не видывал поистине скромных манер.
По своему рождению он равен был королю.
Но знатное происхождение на деле равнялось нулю.
Поскольку за время бойцовское денег он не считал
И все наследство отцовское попросту промотал.
Король был известен щедростью, много раздал добра.
А Ланваль щеголял своей бедностью – ни золота, ни серебра.
Всяк при дворе донашивал то, что король носил.
А Ланваль ничего не спрашивал и ни о чем не просил.
Плыл себе, будто на облаке, хоть жизнь не была проста.
Чужеземец из дальней области, в сущности, сирота.
***
Однажды утром, без повода, уздечку свернув клубком,
Выбрался он из города и едет себе верхом.
Овод назойливо кружится, речка рядом течет.
И рыцарь, почти что с ужасом, думает на свой счет:
Про юность свою неумную, что тратилась так легко,
И про смерть, подругу бесшумную, что ходит недалеко.
Нет ни удачи, ни денежек, обидеть может любой…
…Как вдруг, двух прекраснейших девушек он видит перед
собой.
Их плечи дивно-покатые, их лица чудно добры.
У них – неземные, богатые, неслыханные дары:
Одна – с тонкой чашей редкою с утяжеленным дном.
Другая – с темной салфеткою, вышитым полотном.
Во сне можно видеть разное, хоть несколько раз подряд.
…Они подходят и празднично, торжественно говорят:
Ланваль! Не по назначению ты тут, на краю Земли.
От имени и по поручению мы за тобой пришли.
Мы поведем тебя, видишь ли, к царице Ночи и Дня.
Ведите! – наш рыцарь выдохнул и позабыл про коня.
***
…Нигде и никем не виданы сокровища этих мест!
Богатства семирамидины – шкатулочка для невест.
Когда-то к цезарю Августу входили мы со двора –
Так там были просто-напросто конюшня и конура.
Палаточка тонкостенная, подкладочка на меху.
И птица сидит бесценная – орел золотой наверху.
Куда же ты, рыцарь, денешься от этих стрел и ножей?..
Внутри – чудесная девушка, лилий и роз свежей.
Под нею такие простыни – кружево и шитье.
А сама – в рубашечке простенькой, будто и без нее.
Впрочем, и это обманчиво: накинута без помех,
На ней пурпурная мантия и горностаевый мех.
Подходит Ланваль безропотный, а девушка говорит:
Мой рыцарь, мой друг неопытный! Сердце мое горит.
Я дам тебе много счастия и сделаю королем –
Если ты примешь участие в заговоре моем.
Один ты меня достоин – мертвый или живой.
И тихо ответил воин: Бери меня. Весь я твой.
Не надо меха и шелка, и всех дорогих камней –
Ты повтори мне только, зачем ты пришла ко мне.
Я все для тебя оставил, жизнь свою изменя.
Диктуй сколько хочешь правил – но только возьми меня!
Невероятный случай! Волшебница и простачок.
Я слышала, что ты лучший. Так вот тебе – сундучок.
Магический, многоразовый – хозяйке своей под стать.
Ни в чем себе не отказывай, Ланваль. Сколько хочешь –
Трать.
Там столько сколько понадобится золота и серебра.
Ты будешь дарить и радоваться, ты сделаешь много добра.
Но здесь же, у изголовия, пока ты в любовном дыму,
Послушай ещё условие: не говори никому!
Как только кто-нибудь вызнает обо мне – случится беда.
И больше уж нам не выпадет увидеться никогда!
Ты понял условие тайное? Ты в мой зрачок заглянул?
Я понял, моя хрустальная! И рыцарь тихо уснул.
***
Проснулся и едет к городу,
Полным-полны сундуки…
Теперь о фамильной гордости
И вспомнить ему с руки.
Ланваль раздает как нравится –
Направо, налево, вширь.
Нет тех, кому не достанется:
Солдат, поэт, монастырь…
Оставим сторону внешнюю –
Внутри наш Ланваль пылал,
Но видел подругу нежную
Столько, сколько желал.
…Я думаю, вам она нравится,
Хоть и смущает меня –
Могущественная красавица,
Царица Ночи и Дня.
***
А вскоре случился праздник, в том же самом году.
И рыцари все собрались в старом тенистом саду.
И вспомнили, как бывали все вместе в часы невзгод.
И, тотчас же, – о Ланвале, забытом на целый год.
Гавэн говорит о витязе: да он будет только рад!
Ивэн говорит: зовите же! Он рыцарь, и он наш брат.
И вновь и вновь – о Ланвале, живущем в своей глуши,
Как будто и не предавали простецкой его души.
…Сдержанно и деловито
Глядит королева в окно:
А там проезжает свита,
Рыцарское звено.
Давно уж не раздавали
Им даров дорогих.
Забыли все о Ланвале,
Забыли и о других.
Выходят знатные дамы,
Готовые полюбить.
А также их знатные мамы
Под флагами «может быть?..»
Ланваль, почти что в испуге,
В сторонку отъехал скорей.
Он думает лишь о подруге,
О милой подруге своей.
Но грозная королева
Ему преграждает путь:
Ланваль, не смотри налево,
Направо – а тут побудь.
С тех пор, что я вижу снова
Тебя за нашим столом –
Я и полюбить готова,
Хоть прямо тут, за углом.
Давно служу, королева,
Я моему королю.
Я вызову бурю гнева –
Но я скажу «не люблю»!
Я никакой не предатель,
И я не совсем простак,
И помилуй меня Создатель –
Если что-то я сделал не так.
Дама сказала: Понятно,
Всех вас не устеречь.
Не то чтоб было приятно
Мне слышать такую речь.
Но и другую песню
Знаю я на твой счет:
Мол, дамы не интересны,
А к рыцарям-то влечет?
Не знаю, где вы там были,
Даже гадать боюсь.
Но, видимо, вы забыли
Немилости горький вкус?
Сударыня, я не стану
Рассказывать весь сюжет.
Я видел разные страны,
Каких и на карте нет.
Я верил в Святую Деву –
Не бросит она меня.
И я нашел королеву,
Королеву Ночи и Дня.
Она как птица прекрасна,
И детская в ней душа.
И любит она так страстно,
Как вам не любить, госпожа.
…Пристыженная, уходит
Королева в свой дальний покой.
И ярость ее находит
Выход себе такой:
Мой друг! – говорит она мужу. –
Кто он такой, ваш Ланваль?
А если я обнаружу,
Что он тайной шайки главарь?
Он вас и меня, не взыщите,
Бесчестит на каждом шагу.
Могу я просить о защите?
Мне кажется, что могу.
Яростным криком боли
Король отвечал жене:
Немыслимо, чтобы роли
Менялись в этой стране!
Что этот Ланваль задумал?
Изгнанник, пустой юнец.
Да я только свечку задую –
И будет ему конец!
…Меж тем, Ланваль, опечален,
Облит потоками лжи,
Идет анфиладой спален –
Но нет его госпожи.
Будто бы только что видел,
Позвал и вновь повторил.
Неужто же тайну я выдал?
Лишнее наговорил?
Да, нет нигде ее. Даже
Следов ее нет, поверь.
…Но тут королевские стражи
Стучат в дубовую дверь.
Ланваль ко двору доставлен.
Чиста его простота.
Вердикт короля предъявлен:
Измена, ложь, клевета.
И если, чести лишенный,
Не оправдается он –
То будет, как прокаженный,
Изгнан и заклеймен.
***
Все были против Ланваля –
«Измена. Ложь. Клевета».
Три дня ему не давали
Ни сердца открыть, ни рта.
А кто ему был свидетель,
Кто клал на уста печать?
Ведь истинная добродетель
Умеет только молчать.
Три дня продолжалась мука.
Три дня эта пытка шла.
А ведь это был рыцарь Круга,
Артуровского стола.
Допрашивали сурово,
К груди приставив кинжал.
А он отвечал им снова:
Государыню не обижал.
И видят рыцари Круга:
Едва ли он обманул…
Так кто же твоя подруга,
Которую ты помянул?
Быть может, она сумеет
Сказать за тебя словцо?
Быть может, она имеет
Душу, тело, лицо?
И тут совершилось чудо.
Оно сошло, господа,
Мы плохо знаем, откуда,
Но вот что было тогда:
По улочке, узкой, длинной
Две юные девы идут –
К площади нашей старинной,
Где люди решенья ждут.
Гавэн говорит: Это помощь
Идет, мой друг, за тобой!
А Ланваль говорит: Не помню
Я их, ни той, ни другой.
Король их любезно встретил –
У нас умеют встречать…
А Ланваль их едва заметил,
Нельзя ему их замечать.
Но все говорят по кругу:
Вот едет еще одна!
И рыцари шепчут другу:
Смотри, Ланваль, не она?
Она! – говорит он – Боже!
Закрывши лицо рукой.
Теперь вы видите тоже,
Что нету другой такой?
Король поддержал ей стремя –
Служить волшебнице рад…
И в это самое время
Время пошло назад.
Артур! – говорит она звонко, и с каждым звуком звончей.
Я тут, и я не девчонка, а царица Дней и Ночей.
Ланваль – это мой избранник, Ланваль – это мой дружок.
А ты ему не охранник, и рыцарский твой кружок.
Да вот я еще забыла: скажи своей госпоже,
Чтоб голову чаще мыла и думала о душе.
Ты ей скажи: Королева, король твой не так уж глуп.
Взгляни направо, налево – тут рыцарей целый клуб.
Бретань – уютное лоно. Люби его и владей.
Мы, с острова Авалона, не ждем к нам в гости людей.
И, смеясь над своими словами, вспрыгнула на коня
И увезла Ланваля. А могла бы – вас. И меня.
(окончание следует)
Примечание
* На гравюре сверху Мария Французская дарит свою книгу Генриху II. Гравюра из первого издания ее сочинений. Остальные картины в тексте - художницы Анны Аренштейн.
Опубликовано: в журнале "Семь искусств" № 5 (62) май 2015
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer5/Dolina1.php
