ПОРТНИХА
Я долго не решался написать об этой истории по той причине, что не мог решить для себя, имею ли я на это право. Причина моих сомнений в том, что история эта не моя, и узнал я о ней случайно. Больше года назад, я останавливался в крохотном отеле «Steps», что находиться весьма далеко от транспортных развязок. Отель этот каким-то невероятным образом или встроен в скалу или пристроен к ней так, что невозможно различить, где ещё стены здания, а где уже склон горы.
В этом отеле, спрятанном в Альпах, на первом этаже, есть удивительная комната, назначение которой, непонятно даже самой хозяйке: пожилой, стройной, небольшого роста фрау Нине. Комната совершенно необычной формы: она клином выходит в самые Альпы. Стороны этого «клина» - окна, которые начинаются от потолка и заканчиваются у самого пола, являя великолепную панораму альпийских лугов. Когда подходишь к стеклу, чувствуешь, как захватывает дух, а в животе перестают работать все системы и становишься единым с этой незыблемой красотой. Другая часть комнаты заставлена старинной мебелью, среди которой есть два больших шкафа. Они заставлены разными фарфоровыми безделицами и посудой, когда-то и кому-то подаренной, некоторая, ещё хранит упаковку. А в углу, словно в наказание за громоздкость стоит огромный книжный шкаф. Вот он и стал предметом моего изучения в те несколько дней пока я жил там. Фрау Нина, как добрая хозяйка, позволила мне перебрать столько книг, сколько я пожелаю. Своих постояльцев, а на тот момент нас было четверо: я, и две семейные пары юных лет, фрау Нина приглашала на завтрак в эту удивительную комнату. Зимой её отапливает камин, и утром, когда солнце только-только выглядывает из-за гор, особенно приятно сидеть в кресле, пить кофе, слушать треск дров в камине и наслаждаться великолепным обзором одного из самых красивых мест.
Изучение книг, собранных в шкафу, Бог знает за сколько лет, было похоже на приключение во времени. Книги словно открывали завесу между временем, в котором я их обнаружил, и временем когда они появились. Среди книг было много сказок - притчей, начала прошлого века. Как и положено притчам, они были многослойны и некоторые я перечитывал по многу раз. Шкаф хранил множество удивительных книг, в которых авторы довольно логично и обоснованно давали объяснение окружающему их миру. Так, например, я узнал, что некто Вилфрид Кольбе живший в 1805 году, был уверен, что молнии это не молнии вовсе, а некая сила направленная с земли на небо. Керт Охман, весьма увлекательно в 1742 году, описал круговорот воды в природе. Были книги, где вместо имени автора красовалась лишь аббревиатура. И таких книг было не мало. Так, В.А.Г. видимо, был увлечён изучением пчел, и его книга «Пчелиное жало», вышедшая в свет в 1861 году, помимо подробного описания лечения укусом пчёл, была щедро снабжена рисунками этих удивительных насекомых и их отдельных частей. Некий Гоц Ланге, посвятил много лет изучению горных пород, и в возрасте шестидесяти семи лет написал о своих изысканиях довольно внушительную работу, это произошло в 1697 году.
Листая книги, меня поражала пытливость ума авторов, и их огромное желание познавать и объяснять мир не только себе, но и бумаге, чтобы она передала эти знания читателям. Впрочем, я отвлёкся, история книг в старинном шкафу достойна отдельного повествования и я, возможно, займусь этим позже, а сейчас о другом.
На одной из полок, поверх аккуратно стоящего ряда книг лежала тетрадь. Коричневая, тёмная от времени обложка была перевязана голубой лентой и этим привлекла моё внимание. Но открывая её, я и предположить, не мог, какое удивительное путешествие длинной всего в несколько дней, было спрятано внутри! Несколько дней, по сравнению с годами мелочь, но иногда именно они меняют привычный ход до неузнаваемости. Нескольких слов порой достаточно, для начала поступков, которые меняют жизнь.
Эта тетрадь оказалась дневником некой мадемуазель Клэр-Марин Лоне. Под обложкой, стянутой лентой помимо тетради пряталось множество газетных вырезок, и фотографий. Все они были аккуратно, в какой-то определённой последовательности сложены.
Все записи начинались с даты и дня недели, но думаю их с лёгкостью можно заменить на любые другие. Прошло больше ста лет, изменились до неузнаваемости облики городов, но суть, то о чём пишут в Дневниках, осталась прежней. Впрочем, судите сами.
На первой странице тетради была только запись: «12 января 1905 год. Ужасно холодно». А дальше, незнакомая мадемуазель, увлекла меня за собой, в свой Париж, на более, чем сто лет назад. На несколько дней я был погружён в незнакомый мне мир. Это было похоже на наслаждение чем-то абсолютно новым и потому неизвестным, когда понимая вкус, не торопишься проглотить всё сразу, и подолгу смакуешь каждый кусочек. Моё погружение в тот Париж и это мимолётное прикосновение к чьей-то жизни, кардинально изменило мою дальнейшую биографию. Если бы было возможно, думаю я попытался бы найти родных мадемуазель Клэр-Марин Лоне или какой-то её след, но увы…
Хозяйка отеля, фрау Нина, ничего не знала о дневнике, и тем более о его авторе. Но видя мой интерес к нему, она без колебаний подарила его мне. Так, являясь его владельцем, я всё же решился записать эту историю. Историю мадемуазель Клэр-Марин Лоне.
12 января 1905 года.
Ужасно холодно.
Всё ещё 12 января 1905 года.
Я не помню, чтобы когда-то так замерзала, холод проникает в меня и выходит наружу сквозняком. Ещё вчера было тепло, и я вновь долго стояла на rue du Faubourg Saint-Antoine (улица Фобур-Сент-Антуан) и смотрела в окна мастерской. Сейчас у мадам Жеральдин немного заказов, поэтому она особенно подолгу снимает мерки и беседует с каждой клиенткой. Я была почти готова зайти, но было уже поздно, когда последняя заказчица ушла из мастерской. И я решила сходить сегодня. Кто же знал, что будет так холодно?
13 января 1905 года.
Я всё-таки заболела. В горло как будто вставили тысячу игл. Иглы! Забавно, что, даже описывая болезнь, я пишу, об иглах. Теперь я не скоро буду на rue du Faubourg Saint-Antoine (улица Фобур-Сент-Антуан).
16 января 1905 года.
Стало теплее. Сижу с больным горлом и смотрю в окно. Два года назад, когда я нашла эту комнату, я даже не представляла, что наблюдение из окна так увлекает! Мое окно выходит на boulevard Diderot (бульвар Дидро). Рано утром, в лавку, как раз напротив моего окна, привозят свежую рыбу, вскоре к платану рядом с лавкой, приходит молочница, чуть позже появляются несколько торговцев овощами, и открывается булочная с утренней, самой вкусной в мире выпечкой! За то время, пока я наблюдаю из окна за продавцами и их клиентами, я заметила, что те, кто приходит за молоком и выпечкой редко разговаривают с продавцами и между собой. А вот те, кто приходит за рыбой и овощами, могут подолгу задерживаться в лавке. Иногда мне кажется, что они приходят не столько для того, чтобы купить свежую рыбу, сколько для того, чтобы пообщаться с соседями, узнать от продавца новости, а некоторые и вовсе, чтобы поковыряться в рыбе, и поскандалить. Я уже знаю в лицо тех скандалистов, которые крайне редко делают покупки, хотя в лавку наведываются регулярно. Почти каждый их визит заканчивается скандалом. Некоторых покупателей я уже успела запомнить. Так, например, мадам, которая постоянно ходит в синей шляпе, приходит в лавку каждую среду и пятницу, она покупает багет и молоко, и никогда ни с кем не разговаривает. А есть месьё почтенного возраста, который приходит ровно через день, по нескольку часов беседует с продавцами, но так ничего и не купив уходит. Другой покупатель, месьё средних лет, приходит примерно раз в неделю, тоже никогда ничего не покупает, но его визиты всегда заканчиваются громкими криками и руганью. Иногда, торговцы, увидев его, закрывают свои лавки и молочница становиться единственной его жертвой. Наверное он одинокий, его некому пожалеть и он ругается для того чтобы потом самому себя стало жалко. А может, чтобы самому себе доказать, что его голос может быть громким и совсем не важна правота.
До того как я начала наблюдать из окна, я думала, что женщины более словоохотливы, чем мужчины. Но теперь я знаю, что любителей поговорить, среди мужчин гораздо больше. Часто можно видеть детей, которых отправили купить что-либо. Дети тоже ведут себя по-разному. Некоторые неторопливо подходят, пологу смотрят на выпечку, овощи, рыбу, только потом покупают что-то и так же не торопясь уходят. Я есть, такие, которые подбегают, высыпают в горсть продавцу монеты, берут привычные продукты и быстро убегают. Так, уже сейчас можно догадаться, кто, каким стает взрослым – медлительным и размеренным, как хозяйка моей комнаты или быстрым и шустрым как мой брат, которого его стремительность и решительность привела в Америку.
Или такими как я, которые наблюдая за чужой жизнью, никак не могут решиться на собственную.
19 января 1905 года.
Проснулась от того, что солнце ярко светило через окно. Моё горло уже не болит, погода прекрасная, я съела свой завтрак и думаю, что теперь мне ничего не мешает идти в мастерскую мадам Жеральдин.
Страшно! Как же мне страшно решиться на этот шаг! Я действительно боюсь! Сколько дней я провела под окнами этой мастерской! И чем больше я наблюдаю за тем, как работает мадам Жеральдин, тем страшнее мне решиться зайти внутрь. Но ведь она не кусается, в конце концов! Что меня останавливает? Ведь со мной ничего не случится, я останусь жива и здорова. Так что же не даёт мне зайти?
Вот что! Пока я не зашла, я живу с надеждой, что могу придти к ней. Если же я решусь, и получу отказ, то я потеряю эту надежду. И я не знаю, чем смогу заменить её.
20 января 1905 год.
Вновь вчера нашла повод остаться дома. Я отмыла каждый уголок своей комнаты, сходила хозяйке за её приправами на Place de la Nation (Площадь Нации). Вечером читала Жюля Верна и мучилась со своей совестью: ещё один день я прожила, находя себе оправдания не пойти в мастерскую. Сколько ещё оправданий я смогу себе найти? Я понимаю, что будущее зависит от меня и именно это меня пугает, вдруг я сделаю что-то не так? Куда как было бы проще, если бы у меня были обеспеченные родители, и не нужно было бы думать, как устроить свою жизнь. Не нужно объяснять: что имя моё Клэр-Марин Лоне (назову себя так), что мне сейчас двадцать один год и всё что я умею, это ремонтировать старую одежду, шить игрушки хозяйским детям и делать из ленточек розы.
Но, не могу я же вечно перешивать старое, разрывать ненужные платья, чтобы создавать такое же убожество, но иного размера.
Здесь в дневнике нарисован узор, даже скорее вязь, такая плотная и витиеватая, что я так и не смог разобрать всех букв. Две буквы N и L были в центре, а вот остальные так и остались загадкой.
Впервые я встретила мадам Жеральдин в магазине на rue du Faubourg Saint-Antoine (улица Фобур-Сент-Антуан). Я пришла туда купить ленты для своих розочек и увидела её! Она была обворожительна! Стройное, подтянутое тело, элегантность и изящество от верхнего края шляпки до кончиков туфель. Она была словно из воздуха: неземная красота и очарование. Но её чёткие движения и острый взгляд придавали ей вполне земной образ: весьма практичный и деловой. Она посмотрела несколько тканей, но ничего не купила.
В другой раз я увидела её через несколько дней, когда относила шитые розы своей клиентке. Мы столкнулись у входа в её мастерскую. Она была так же элегантна, с гордо поднятой головой, но в её лице было такое напряжение, что казалось, от малейшего дуновения ветерка оно может лопнуть. Я отнесла свой заказ, а когда возвращалась поздно вечером, увидела мадам в окне и остановилась напротив мастерской. Она шла по большой комнате первого этажа и была похожа на тень от старой кошки – маленькая, убогая, согбённая. Что-то произошло с ней: от той красавицы, которую я видела всего несколько часов назад, не осталось ничего, только тень. Кричащая, неимоверная жалость разрывала сердце при виде этой тени. Мне захотелось крикнуть: Стой! Повернись! Посмотри в зеркало: там ты другая! Видишь эти завораживающие линии силуэта! Стройная, крепкая, роскошная - это ты! Это, а не та страшная тень. Я не верила своим глазам, а тень продолжала движение и вскоре скрылась за дверью.
Меня поразила такая перемена! Что могло случиться, чтобы человек мог так измениться? О чём нужно думать, чтобы мысль согнула и превратила в тень?
С тех пор я стала ходить мимо мастерской. Иногда я встречала мадам в магазинах, в пекарне, но никогда более, я не видела её такой подавленной. С каждым днём, мне всё больше хотелось познакомиться с мадам, чтобы узнать её и понять: что её, имеющую всё, о чём можно мечтать, превратило в тень? Разве могут быть причины для горести, когда есть и мастерская, и свой дом, и работа?
23 января 1905 год. Понедельник.
У меня нет больше надежды.
Я все-таки решилась и зашла к мадам Жеральдин. Она отказала мне.
24 января 1905 года. Вторник.
С бедой нужно переспать. Сейчас 5:30. Через тридцать минут в окне на втором этаже мадам Жеральдин загорится свет. Вскоре она включит свет в мастерской, а ещё через час спуститься и откроет входную дверь. Я должна быть там, когда она её откроет!
25 января 1905 года. Среда.
Так хочу описать всё, что было вчера, но времени совсем нет, нужно бежать к мадам Жеральдин!
28 января 1905 года. Суббота.
Сегодня выходной в мастерской. Последний раз писала здесь три дня назад, и кажется, за эти дни пронеслась целая жизнь!
Пять дней назад, в понедельник моя жизнь рухнула и потеряла всякий смысл. Я пришла в мастерскую мадам Жеральдин, от волнения говорила какую-то бессмыслицу, о том, что хочу работать у неё, о том, что пришла специально к ней, просила, чтобы она меня научила. Мадам выслушала меня и вежливо, с улыбкой отказала.
Во вторник я решилась ещё раз сходить, потому что терять было уже нечего, но можно было ещё раз попытаться. Рано утром, я вновь пришла к мадам и уже внятно сказала, что я могу, и показала ей свои розы. Мадам удивилась моему возвращению, посмотрела мои работы и попросила придти на следующий день. Этот вторник был самым длинным днём в моей жизни!
В среду я позвонила в мастерскую в тот момент, когда мадам подняла жалюзи на первом этаже, перед тем, как открыть двери. Мадам сказала, что коль уж я так настойчиво стремлюсь к ней, она посмотрит на меня, а потом что-либо решит. Она дала мне старую, огромную юбку, чтобы я сняла с неё выкройку. Когда я справилась, она дала мне ещё несколько старых вещей. И до самого вечера, я делала по этим вещам выкройки. Мадам, как мне показалось всё это время, внимательно смотрела на то, что я делаю, и как я это делаю.
Она практически не говорит со мной, но подолгу беседует с каждой клиенткой. Тоже было в четверг и пятницу. Я целыми днями разбираю на части старые вещи и копирую полученные формы на бумагу. Я пока не понимаю, смысла этой работы, но мне радостно от того, что я делаю хоть что-то в мастерской мадам Жеральдин.
30 января 1905 года. Понедельник.
Сейчас 9:40, я только что вернулась домой из мастерской. Сегодня был длинный день, и мы с мадам впервые говорили. Она спросила, нравиться ли мне, то, что я делаю последние дни, и я честно ответила ей, что нет. Мне не нравиться разбирать чьи-то вещи на части. Незамысловатые выкройки повторяются и я не понимаю, зачем их делать вновь и вновь. Тогда мадам спросила, что я чувствую, когда делаю выкройки. Мой ответ очень рассмешил мадам. Я ответила, что запах жареной рыбы, пота, и пыли. Тут пришла посетительница, потом ещё, и ещё. Так что у меня было время подумать, почему мадам задала такой вопрос. Найдя, как мне показалось, ответ, я с нетерпением ждала, когда наступит пять часов, и мадам закроет двери мастерской. Когда мы остались вдвоём, я задала ей тот же вопрос, что она чувствует, когда прикасается к старым вещам. Она ответила мне так: «Запах рыбы, пота и пыли тебя здесь не задержит. Если ты останешься, то по другим причинам. Время покажет». Я не понимаю, что это значит, но в том, что для мадам есть особый смысл в том, что она делает, я не сомневаюсь.
Здесь была нарисована шляпка с перьями.
Каждая вещь для неё история. Вот почему она подолгу беседует с клиентками. Вот почему, она так внимательно наблюдала за мной эти дни. Вот почему у неё нет помощниц. Старые вещи – это её особый мир, в котором она живёт и никого туда не пускает. Почему же она пустила в него меня?
10 февраля 1905 года Пятница.
Посмотрела на последнюю запись – две недели пролетели как один миг! Я не писала дневник, потому что не могла уложить в голове всё, что поступало в неё. Это как горячий суп: чтобы ощутить вкус, нужно немного подождать пока он остынет.
Я никак не могу понять: почему она пустила меня в свой мир? Всё, что я делаю – это распарываю старые вещи и делаю по ним выкройки. Лекала, похожи друг на друга как две капли воды. Зачем она заставляет меня делать это? Я много раз замечала, как она наблюдает за мной во время этой бессмысленной работы. Зачем ей нужны эти десятки одинаковых выкроек?
Ненавижу выкройки! Ненавижу! Ненавижу!
15 февраля 1905 года. Среда.
Время в мастерской пролетает незаметно, постоянные разговоры мадам Жеральдин с клиентками захватывают, как романы Жюля Верна. Я мгновенно переношусь из мира, который окружает, в другой: неизвестный, загадочный и увлекательный.
У мадам совершенно особая манера общения с клиентками. Она задаёт вопросы, на которые ей для чего-то нужны ответы. Мадам похожа на дирижёра, взмах палочки которого это вопрос, а стройный звук оркестра, это ответ. Как по нотам, задаёт она свои вопросы, которые не имеют никакого отношения к заказам, но у них есть какая-то, только мадам понятная цель. Практически всегда она начинает общение с вопроса: «Как давно Вы носите своё платье?». И услышав ответ, с тенью лёгкого интереса восклицает: «О! Должно быть много событий было в Вашей жизни за это время!». После этого, клиентка начинает вспоминать и рассказывать, что же такого особенного произошло с ней, пока она носила своё платье. Мадам в это время снимает мерки, и очень внимательно слушает. Что-то важное для себя ищет она в ответах. Заканчивая свою работу, мадам с наигранной шутливостью всегда спросит о том, какие планы ждут обновлённое платье?
Мадам является мастером вопросов! Получив ответ на первый, она цепляется за него как за нитку в клубке, и начинает раскручивать этот клубок до тех пор, пока не поймёт, на что он накручен. Думаю те, кто отвечает на её вопросы, сами не понимают, насколько глубоко мадам разматывает их нити. Я уверена, именно эти нити приводят к ней вновь и вновь. Мадам умеет не только спрашивать, она умеет слышать.
17 февраля 1905 года. Пятница.
Я теперь знаю, что мадам Жеральдин принимает далеко не все заказы. Она выбирает клиенток по каким-то своим, только ей понятным правилам. Некоторых она оправляет сразу, с порога, своим сухим: «Я не принимаю сейчас заказы». Слыша её тон, редко кто решается спросить, когда она их будет принимать. Но даже тем, кого она пускает дальше порога, ничего не гарантировано. Мадам может после нескольких фраз, сказать: «Я не возьму Ваш заказ».
В основном её клиентки те, кто приносит перешивать старые вещи. Почти все они весьма обеспеченные. Я думала вначале, что причина перешивания платьев, это талии тех, кто их когда-то носил. Но слушая ответы на вопросы мадам, я поняла, что причина в воспоминаниях. Тех моментах, о которых напоминает платье и которые очень хочется вернуть таким нехитрым способом. Те, кто приносит платье и просит перешить его, вполне могут позволить себе новое, не деньги главное. Главное то, что хранит в себе старая вещь.
Ей было двадцать два, когда она поставила крест на себе. Она была не замужем, забеременела, виновник сбежал, родители от неё отказались, ребёнок умер в родах. В Париж она приехала только для того чтобы потеряться в нём. Но оказалось, здесь она нашла себя. Четыре года она работала в кондитерской и однажды встретила его. Она закрывала двери, и он помог ей. На ней было темно-синее платье. Сейчас ей сорок шесть. Она сохранила девичью фигуру и пришла к мадам сшить точно такое же тёмно-синее платье, на юбилей своего венчания. Думаю, муж дарит ей множество минут тихого счастья.
У неё было любимое платье в клетку. Пять лет назад она жила на окраине Парижа и давала уроки музыки для детей. С тех пор размеры её талии существенно изменились. Сейчас её муж открыл магазин с музыкальными инструментами, а она помогает покупателям с выбором. Ей очень хочется такое же клетчатое платье как тогда, когда она порхала от одной ученицы к другой. Судя по её глазам, никакая клетка ей уже не поможет вернуть своего мужа.
Она наблюдает уже несколько месяцев за цветочницей под своими окнами. Девушка продаёт цветы в голубом платье с кружевами и своим нарядом лишила её сна. Найдя в своем гардеробе платье такого же цвета, но без кружев она принесла мадам Жеральдин и кружева и платье. Лучше бы она купила себе корзину с цветами. Они её не испортят, в отличие от безумных кружев, которые она просит пришить.
Я могу исписать всю тетрадь такими историями- мастерская мадам Жеральдин пропитана ими!
22 февраля 1905 года. Среда.
Мне так и не понятны правила, по которым она выбирает себе клиенток. Но я поняла, что её выбор это территория, на которую мне вход запрещён. Сегодня пришла богато одетая мадам, не одна, с прислугой и судя по размерам коробок принесла с собой большой заказ. Мадам отказала ей, я спросила почему, и получила такой ответ: «Она принесла только тряпки и деньги. Мне не интересно ни то, ни другое».
24 февраля 1905 года. Пятница.
«Для того, чтобы помнить свои желания, не имеет ни какого значения пол, возраст и местонахождение» - сказала мне мадам Жеральдин сегодня. Я спросила у неё про месье Бернарда, который открыл булочную на прошлой неделе. Ему шестьдесят четыре.
1 марта 1905 года. Среда.
Сегодня к нам в мастерскую принесли огромную корзину розовых роз. Её пришлось повернуть на бок, чтобы она прошла в дверь. Мадам Жеральдин показала, куда её поставить, достала из корзины конверт, покрутила, и не читая обратно спрятала в цветы. Она быстро вышла и вернулась только вечером. Моё любопытство взяло верх над приличием, и я спросила, от кого этот прекрасный букет? Мадам Жеральдин как обычно кратко и резко ответила: «От моего возможного семейного счастья». Понимая, что я рискую всем, я всё же спросила, почему оно не состоялось? Вот что я услышала в ответ:
«Прежде, чем красиво лететь с горы на параплане, нужно знать, как это делать. Я пока не знаю. А мешком я уже падала». Сказала это и вышла.
Иногда я её вообще не понимаю.
16 марта 1905 года. Четверг.
Сегодня я спросила мадам Жеральдин, почему она почти не берёт новые заказы. Мадам долго смотрела на меня, но ничего не ответила.
Когда я уже собралась уходить домой, мадам спросила, что нового я узнала за то время, пока работаю у неё. По её взгляду и тону, я поняла, что должна была что-то узнать. Мы молча смотрели друг на друга, пока я думала и вспоминала, что же это могло быть? Что такого я могла пропустить? Но, увы, я не нашла ничего, кроме того что, мадам Жеральдин весьма привередлива в клиентах, редко принимает заказы на новые вещи, а копаться в старье ей доставляет особое удовольствие, ещё она мастер задавать вопросы. Но вместо того, чтобы сказать ей всё это, я ответила, что ничего, и пока не вижу смысла в своей работе. Как кроить платья и юбки понятно по одной выкройке, зачем их делать десять? Мадам, как и утром, долго смотрела, но не молчала. «Если для тебя нет смысла, то завтра можешь не приходить».
И что мне делать? Не приходить больше, потому что, я и правда, не вижу смысла в том, чтобы по старым тряпкам делать повторяющиеся выкройки? Искать смысл? А может обидеться?
Зачем мадам давала мне эти пыльные юбки? Что она хотела получить, не лекала же в самом деле! Неужели всё дело в историях, таких же старых как платья?
Все платья разные, как и истории, которые хранят эти платья. Но все они скроены по одному лекалу – отличаются только детали.
Здесь были нарисованы платья. Я не могу их воспроизвести, поскольку далёк от художественных воплощений.
Есть что-то ещё!
Бывают платья, которые я беру в руки с удовольствием и с радостью делаю по ним выкройки, а есть те, которые даже в руки брать не хочется. Каждая вещь даётся по-разному, с какой-то работать легко, с некоторыми приходится повозиться, а некоторые не даются как -бы я ни старалась.
Платья как люди… Чтобы сшить платье не нужна выкройка. Чтобы понять человека не нужно его препарировать.
22 марта 1905 года. Среда.
Я была права. Сама того не понимая она содержит мастерскую, чтобы наблюдать. Старые вещи это истории, и она живёт ими. Вот почему она почти не берёт новые заказы. Новое неизвестно и потому пугает её, но в нём и есть жизнь! Вместо того, чтобы кроить свою, она читает по одеждам чужую.
Оказывается, она давно уже мечтает уехать в Окленд, это край света - Новая Зеландия! Оказывается там жил её отец, и она, когда была моложе, провела там несколько ярких лет. Когда она говорила об этом, её глаза превратились в глаза ребёнка. Что же ей мешает поехать туда? Мадам Жеральдин нашла кучу объяснений, почему она здесь, а сердце там. Но всё же, почему?
23 марта 1905 года. Четверг.
Последние несколько дней мы много говорим. Это самые замечательные дни в моей жизни. Я и представить себе не могла, что в разговоре можно находить ответы на вопросы, которые даже не проговариваются.
Сегодня мадам спросила меня, о чём я мечтаю. Я сказала, что хотела бы такую жизнь, как у неё. Что иметь собственную мастерскую, это моя мечта. Мадам Жеральдин улыбнулась и принесла все мои выкройки, которые я сделала за время работы в мастерской. Она разложила их передо мной, все они были абсолютно одинаковы, и сказала: «Лекало одно, а вещи разные. Лекало – это ещё не платье. По одной выкройке можно скроить десятки разных платьев. Тебе решать, каким оно будет: ярким или траурным, тебе решать, что вообще с ним станет. Собственная мастерская это ещё не жизнь, это лекало, и мне ещё предстоит скроить по нему свою».
Я не понимаю, чего не хватает мадам Жеральдин? Что-то происходит с ней в эти дни, но я не могу понять что?
24 марта 1905 года. Пятница.
Сегодня пришла мадам Малори и долго плакала над испорченным платьем. Она вылила на него суп и уговаривала мадам Жеральдин сшить ей точно такое же. Мадам Малори убивалась так, как будто это было не платье, а плащаница.
А вечером, пришёл месьё Гай и сообщил, что умер Жюль Верн.
Я прочла все его книги, и часто ходила на встречи с ним.
Мадам Жеральдин отпустила меня на его похороны в Amiens (Амьен).
Есть утраты восполнимые, а есть такие, которые не восполнишь уже ничем.
28 марта 1905 года. Вторник.
Я вернулась с похорон. Одной легендой в мире стало больше.
Уже поздний вечер и мне не терпится увидеть мадам Жеральдин, чтобы поговорить с ней и рассказать всё, что я увидела. Скорей бы завтра!
29 марта 1905 года. Среда.
Есть утраты восполнимые, а есть такие, которые не восполнишь уже ничем.
Даже не знаю, как описать всё то, что сегодня произошло.
Я пришла в мастерскую, раньше чем обычно. Темнота в окнах очень меня удивила. Мадам встаёт рано и сразу включает свет в мастерской. Я подошла к двери и увидела прямо перед собой большую вывеску: «Ателье Клэр-Марин Лоне».
По ту сторону окна я заметила новую стойку и новые кресла. Видимо со мной случился шок, я не помню как долго я стояла.
Очнулась я от того, что услышала: «Это «Ателье Клер?». Я повернулась и увидела, что рядом со мной стоят три юных мадемуазели. «Нам сказали, что сегодня у Вас особые цены на заказ нового платья».
Как-то она сказала мне, что когда не хватает смелости сделать шаг в сторону, нужно идти по привычной дороге, до конца, до края, до предела, чтобы напиться горечи, захлебнуться ею и отравиться до потери сознания. Нужно пройти эту дорогу, чтобы понять, мне туда не нужно, это не моё, и туда я больше никогда не вернусь.
Я смотрела на новую вывеску, на трёх юных красавиц и понимала, мадам Жеральдин прошла свою дорогу до конца.
Где она теперь? Надеюсь скоро она увидит свой Окланд.
12 июня 1940 год, среда
Я и забыла, что когда-то вела эту тетрадь.
Какой огромный путь пройден, между той неуверенной девочкой, которая писала здесь в 1905 году и мною сейчас! Могла ли я думать, что так сложится моя жизнь?
Если бы не обстоятельства, которые требуют моего участия, я бы наверное закрылась в комнате на несколько дней и хотя бы по годам десятилетиям написала про то, через что мне пришлось пройти, чтобы…
Чтобы что?
Чтобы доказать себе, я могу делать всё, что в моих возможностях, когда очень чего-то хочу. Важно делать.
Это была последняя запись в Дневнике мадемуазель Клэр-Марин Лоне, как она себя назвала.
Я был владельцем Дневника этой удивительной мадемуазели совсем короткое время. Я вернул его туда, где нашёл. Пусть ждёт своего очередного читателя.
Я часто вспоминаю этот Дневник, и думаю, как сложилась судьба мадам Жеральдин?
Как бы то ни было, я совершенно точно помню, о чём думал, когда упаковывал свои вещи в страну, где бывал много раз, и где мечтал жить. «Для того, чтобы помнить свои желания, не имеет ни какого значения пол, возраст и местонахождение».
Пресловутое: «А как же..?», останавливало меня прежде. Сейчас я знаю: «Я справлюсь!».
