Дорога к крылышкам (продолжение. Начало в №2-3/2015 и сл.)0

«Подготовительный» этап

Неделя дома, впервые за последние 4 месяца – это было здорово! «Коротких» субботних увольнительных, когда надо было возвращаться обратно в Хацерим как только начинало темнеть на дворе, с трудом хватало чтобы немного отойти от напряжённых будней Лётной школы, отоспаться и отстираться, немного побыть с семьёй и повстречаться с друзьями. Обычно, после ленивого субботнего утра и семейного обеда надо было уже собираться обратно… А тут целая неделя дома!!! Отличная награда за всё перенесённое в последнем триместре…

И всё же, параллельно с радостью быть в родительском доме, мне не давали покоя другие, более тревожные мысли о ближайшем будущем и предстоящем на «Подготовительном» этапе Лётной школы ВВС. Этот этап посвящён «военному делу», а точнее - неделям «на природе», марш-броскам днём и ночью, ориентированию на местности, выживанию в «диких» условиях, и т.п. Мы уже знали, на что способны наши «мадах»-и – инструкторы по пехотному делу. А «Подготовительный» этап — это целый триместр, четыре месяца, а не 3 недели… Память «тиронута» была ещё свежа, раны на ногах и в паху напоминали о себе, а ноги ещё долго помнили пройденные километры…

Однако, медленно, но верно я укреплялся в своём решении не позволять себе расслабляться и не сдаваться. Я решил сделать всё, что в моих силах, чтобы успешно завершить «Подготовительный» этап и пройти дальше – к полётам на реактивных самолётах Фуга Магистр. «Может быть я не смогу стать лётчиком, но я обязан завершить как надо «Подготовительный» этап» - говорил я себе… Я гнал из головы все признаки жалости к себе и мысли типа «а оно этого стоит?» - я знал насколько это может быть разрушительно, видел результаты на своих товарищах, которые морально «надломились» и в результате «вылетели» из Лётной школы. Я знал, что предстоящий этап будет физически тяжёлым – особенно для моих «нежных» ног, которые ещё не зажили со времён «тиронута». Но я был полон решимости преуспеть и, когда по завершению недельной увольнительной я вышел из автобуса на перекрёсте ведущем из Беер Шевы в Хацерим, я был спокоен и готов к будущим испытаниям.

Которые не замедлили начаться…

В первый же день нас собрали в актовом зале Лётной школы для знакомства с командным составом «Подготовительной» эскадрильи[1] - капитаном Дуби. «Дов» на иврите означает «медведь», а «дуби» соответственно «медвежонок», однако, этот Дуби – невысокий, коренастый «дядька» лет тридцати с волосатой грудью и голубыми глазами, был больше львом или тигром, чем медвежонком… Дуби был боевым лётчиком в соседней с Лётной школой эскадрилье Скайхоков с очень впечатляющей биографией - свою армейскую службу он начал бойцом в подразделении спецназа Генштаба[2], дослужился в ней до офицерского звания и был участником многих боевых операций в тылу врага. Офицером он участвовал в операции в аэропорту Бейрута в начале семидесятых под руководством легендарного Рафуля – Рафаеля Эйтана, ставшего в начале восьмидесятых Начальником Генштаба ЦАХАЛ-а. Когда по завершению контракта перед Дуби встал вопрос о продолжении службы, он решил попробовать себя в лётном деле, успешно прошёл Лётную школу ВВС и стал боевым лётчиком. После периода службы в боевой эскадрилье, его перевели с повышением в Лётную школу на должность командира «Подготовительной» эскадрильи, где он мог использовать свой бесценный опыт и авторитет для воспитания нового, послевоенного[3] поколения воздушных бойцов - нас. Один день в неделю, а то и больше, Дуби, как и остальные лётчики-инструкторы Лётной школы, проводил в своей эскадрилье, сохраняя навыки и боевую готовность. Так что было, что в нём уважать и чем восхищаться…

Дуби описал нам, что нас ожидает по программе учебной деятельности в ближайшем триместре под его руководством – наземное обучение и полевые учения в равной пропорции, а в последнем месяце триместра «ягодка» этапа - курс парашютистов. Он разъяснил нам, что его задача в ближайшие пару-тройку месяцев превратить нас из избалованных маменькиных сынков в «настоящих мужчин», сильных духом и готовых лететь или шагать в любое пекло – таких, чтобы если мы провалимся в Лётной школе и доберёмся до элитных подразделений ЦАХАЛ-а, ему не было бы стыдно признать нас как своих подопечных в прошлом. Дуби предупредил нас, что никаких ограничений, прописанных в уставах Генштаба, он не признаёт и что если это кому-то не нравится, то тот может уже сейчас встать и выйти из зала, чтобы собрать свои вещи… Никто, конечно, не встал и не вышел… Тогда Дуби, окинув сидящих пред ним полтораста с чем-то курсантов, протянул вперёд свою правую руку и, широко расставив по вертикали большой и указательный пальцы, объявил – «Вы у меня получите вот такой» и назвал седьмую букву ивритского алфавита. И не дожидаясь признаков нашего впечатления, добавил, проводя рукой справа налево на всю ширину своих плеч – «но вот такой длины»… И мы начали нервно переглядываться меж собой – от наших предшественников из курса №78, которые только что вышли из-под его опеки и начали полёты на реактивных Фугах, мы уже знали что он не шутит.

Также нам представили старшину «Подготовительной» эскадрильи – Ифраха, которого мы отлично помнили из нашего «тиронута»… Так что иллюзий относительно ближайшего будущего у нас не оставалось...

Нас перетасовали и разделили на отделения по 15 человек в каждом. Из нашего отделения я был близко знаком только с тремя-четырьмя – они были со мной или во время физического отбора, или в моей роте на «Предварительном» этапе. Пришлось нам всем налаживать связь с новыми товарищами и преодолевать первоначальное отчуждение… Несмотря на то, что лётчики в большинстве своём большие индивидуалисты, от нас ожидали совместной работы и сотрудничества друг с другом в выполнении задач отделения. Мы знали, что наши шансы успешно пройти Лётную школу зависели от взаимодействия друг с другом и взаимопомощи друг другу, также как и выживание лётчиков над настоящим полем боя – эту мысль наши командиры разных рангов чётко вдалбливали нам в головы при любой возможности…

Каждому отделению назначили командира - офицера. Командиром нашего десятого отделения был новоиспечённый капитан, получивший досрочно повышение в звании в знак отличия за свою деятельность в Войне Судного Дня. Он был выходцем из разведроты одной из легендарных пехотных бригад, повоевал своё, а сейчас «отдыхал» на нас от тягот полевой офицерской службы. Нам он чётко дал понять, что спуска нам по дисциплине и в других отношениях не будет и, глядя на него, в это было нетрудно поверить…

Наши инструкторы пехотного дела были ребятами с боевым опытом, которых отправили на учёбу в школу офицеров. Получив офицерские погоны, они стремились к признанию в своих "родных" воинских частях, а временная командировка в Летную школу была для них вынужденной и нежеланной. Поэтому у нас не было иллюзий насчет их снисходительности по отношению к нам.

Старшина нашего "Подготовительного" этапа Ифрах, по его собственному выражению, стал для нас «вместо папы и мамы». Под его наблюдением нас расселили в бараках из тонких бетонных панелей с шиферными крышами. Каждое отделение получило свою «комнату» в которой стояли железные кровати и жестяные персональные шкафчики для оружия и личных вещей. Бараки были лучше палаток, но ненамного. Бетонные плиты, из которых они были собраны, не защищали от жары или холода. От дневных перепадов температур пустыни Негев, они сыпались тонкой белесой пылью и хоть не протекали как палатки, но пронизывались ветрами сквозь щели, которые образовывались на стыках панелей и стен. Обогреть наши «комнаты» в этих бараках было делом трудным и неблагодарным, что мы вскоре и обнаружили – на дворе стоял декабрь и по ночам температура в нашем районе падала довольно низко. Наши бараки стояли немного поодаль от основного «жилого» квартала Лётной школы и обладали отдельными душевыми, с автономной системой снабжения горячей воды, что являлось преимуществом, как мы это впоследствии поняли и оценили.

Распределившись по комнатам, мы отправились в коптёрку – за оружием и снаряжением. Но наши надежды получить что-то поновей и получше того, с чем мы проходили «тиронут» не оправдались… Я опять получил допотопную винтовку со следами тридцатилетней хронической ржавчины, 5 патронов к ней, рваный и штопаный спальный мешок образца пятидесятых, уже знакомую нам пол-палатки, полу-усохшие брезентовые ремни, патронташи и ранец, сапёрную лопатку, видавший виды местинг и фляжки. На этот раз нам выдали по 6 фляжек, хотя на нашей «портупее» помещалось лишь четыре… Касок нам не дали и этому факту мы были благодарны… Из всего отделения только одному счастливчику повезло получить автомат «Узи» - это был и З Уди 3. – тоже иерусалимец – и мы все ему завидовали. Также мы получили «новую» полевую форму американского образца – две пары, добавочные пару одеял и зимнюю полевую куртку древнего образца – всё старое, штопаное и пропахшее запахами многолетнего складского хранения. Остаток дня мы были заняты приведением в порядок нашего нового «скарба». После чего последовало общее построение и дотошная проверка офицерами нашей экипировки и оружия, которая длилась час-полтора. Все неполадки в экипировке, замеченные офицерами, были устранены, и мы отправились в короткий, но интенсивный вечерний марш-бросок – для знакомства с новой экипировкой и размером шага новых командиров.

Остаток недели мы провели в классных помещениях и на открытых «диких» площадках нашей авиабазы – а таких было много, как близко от наших бараков, так и на расстоянии часового марш-броска – изучая теорию картографии и практику чтения карт разного масштаба, а также принципы и технику определения местоположения и сторон света, и «трюки» и секреты «полевой» навигации, особенно на пересечённой местности. К концу недели мы были готовы к нашему первому походу.

 

Первый поход – Лахиш

Наш первый недельный поход проходил по живописным и красивым районам Иерусалимского юго-западного предгорья и древнего Лахиша. Туда мы добрались к полудню в воскресенье[4] на грузовиках, вместе со всем нашим скарбом. На подъёмах Шаар Агай-я мы свернули направо, в сторону Бейт Шемеша и выгрузились на опушке соснового леса около Месилат Цион. Все грузовики, кроме одного, на котором были наши китбэги и спальные мешки, и другого, на котором были вещи наших офицеров и «скарб» нашего старшины – мини-кухня, пара палаток для офицеров, сухпайки и консервы, и который тащил за собой прицеп-цистерну с водой - вернулись восвояси, оставив нас продолжать путь своим ходом. В ближайшие 5 дней нам предстояло пройти более ста километров по пересечённой местности и выйти к дороге на Беер Шеву около Кирьят Гата, где по идее наши грузовики должны были ждать нас чтобы вернуть на авиабазу. Шагать нам предстояло днём и ночью, и так как это был учебный поход, то по дороге наши «инструктора пехотного дела» должны были проводить с нами практические уроки по чтению карт, ориентации на местности и определению местоположения – днём и ночью, расчёту маршрутов, работе с компасом, нахождению сторон света – по звёздам ночью, по солнцу днём, по мху на камнях и деревьях и т.п.

Для меня «турпоход» по живописнейшим холмам, лесам, полям и весям Израиля был поводом для хорошего расположения духа – в этих местах я практически был впервые и для меня это было воплощение мечты… Да, я проезжал в этих местах по дороге из Иерусалима в Тель Авив и обратно, но всё, что я видел, это 20 метров придорожной полосы. А тут мы шли вглубь, вдоль и поперёк картинного полотна, видного в окно автобуса или автомобиля. И красота этих мест, воздух сосновых лесов, высаженных за последние 30 лет существования страны, запахи фруктовых рощ и садов, палитры полевых цветов – всё это приглушало боль мозолей в ступнях и помогало незаметно «глотать» километр за километром грунтовых дорог и троп. А наши офицеры, как часть нашего «воспитания», добавляли нам информацию про историю мест, по которым мы проходили - с библейских времён богатыря Самсона и царя Давида и до боевых действий времён становления государства Израиль и Войны за Независимость в 47-49 годах, о которых я знал очень мало...

Мне настолько нравилось смотреть на окружающий нас пейзаж, что я не всегда выказывал должное внимание урокам нашего командира отделения – теоретическим и практическим. На чём я иногда попадался… Однажды, увидев, что я занят чем-то другим и не очень-то слушаю его объяснения как «брать азимут» по карте в полевых условиях, он велел мне повторить и объяснить своим товарищам эту тему. Пришлось импровизировать… Когда я вдохновенно, на ломанном иврите, нёс что-то о том как по-моему надо определять азимут по карте, основываясь на свойствах параллельных линий и треугольников, все мои товарищи по отделению изумлённо ожидали реакции нашего офицера на новую теорию полевой навигации, рождающуюся у них на глазах … Наш офицер выслушал мои сиюминутные выдумки со своим фирменным спокойствием, и сказал – «можно и так»… А за «невнимательность на уроке» назначил мне небольшое наказание. И у меня остались потные руки и ощущение, что хоть и на этот раз я легко отделался, но этого кота за хвост больше тянуть не надо…

Наши дневные переходы и уроки сменялись ночными. Наши офицеры-инструкторы были всё время «при нас», учили и проверяли как мы усваиваем науку расчёта и прокладки маршрутов, ориентировки на местности днём и ночью, как заучиваем наизусть отрезки маршрутов, особенно ночных, и как справляемся со всем этим на практике. На следующей неделе нам предстояло совершать переходы по заданному маршруту без наблюдения и присутствия офицеров, так что стоило учиться этой непростой науке пока было у кого.

Несмотря на практически середину декабря «на дворе», погода в те дни была за нас – днём было тепло, но не жарко, дождя не было, серьёзных ветров тоже. Ночи были уже холодные и вся влага, скопившаяся днём в воздухе, оседала вечером и ночью холодной росой, которая «прилипала» к нашим допотопным винтовкам и наводила на них ржавчину в самых немыслимых местах… Пришлось дважды в день смазывать винтовки и прочищать стволы, а ночью «класть их спать» вместе с собой в спальные мешки. Палаток на ночь мы не ставили – звёздные ночи и командиры позволяли нам спать под открытым, безоблачным небом, да и мы после дневных и ночных переходов были чересчур усталыми чтобы заниматься палатками… Разравняли маленько каменистую землю, выделенную на ночлег для отделения, расстелили брезентовую полу-палатку, а на ней спальный мешок, положили китбэг под голову и спать, с винтовкой в обнимку… Зато Ифрах – наш старшина – показал себя во всей своей красе. Каждый вечер или ночь, когда мы добирались до точки привала или ночёвки, нас ждала горячая еда, питьевая вода и кипящие на газовой горелке кастрюли с чаем и кофе. Конечно, были и наряды – охрана лагеря, кухня и т.п., но это было просто и понятно по сравнению с кухонными нарядами в Хацерим.

Так мы шагали от Месилот Цион в общем направлении на юго-запад, обогнули с запада городок Бет Шемеш, прошли мимо древнего городища Тель Азека и долины Аэла, продолжили вдоль знакомых по «тиронуту» окрестностей Бейт Говрина с его знаменитыми пещерами, оттуда мимо селения Лахиш, пока дошли до кургана Тель Кешет, немногим южнее Кирьят Гата, вблизи посёлка Ахузам. В общем и целом – около 60 километров, которые после всего того, что мы прошли в «тиронуте», в том числе и в его завершающем марш-броске, не были чересчур тяжёлыми… Пока мы не добрались до Тель Кешета…

Первое, что бросилось нам в глаза, когда мы добрались до импровизированного лагеря, разбитого Ифрахом и его помощниками у подножия кургана, было отсутствие грузовиков или автобусов, которые вроде бы должны были вернуть нас в Хацерим. Единственный транспорт, который стоял «на приколе» у лагеря, была пара грузовиков Ифраха с нашим скарбом и цистерна воды.

Пока мы гадали, что будет дальше и какой сюрприз заготовил нам наш «отец-командир» Дуби, мы отобедали и заполнили водой все 6 фляжек воды, которые каждый из нас тащил на себе.

Однако, в то же самое время природа сама готовила сюрприз – нам и нашим командирам. Всю неделю в небе над нами не было практически ни одного облачка, а тут с юго-запада небо начало покрываться огромными облаками, начинающимися прямо над землёй и тянущимися вверх до самого солнца… Издалека эти облака освещались солнцем и блестели своими белыми верхушками, которые росли на глазах, толстели, тянулись к северо-востоку и приближались к нам со скоростью ветра. Когда мы уселись обедать, облака были ещё далеко… Когда после обеда была команда к построению, облака уже были близки и высоки – настолько, что начали закрывать солнце, которое уже начало свой путь вниз в западном направлении.

Однако, это не смутило нашего главного командира – Дуби – и он объявил нам, что домой мы будем добираться ускоренным тридцатикилометровым марш-броском до Эшель Анаси, а оттуда ещё километров 15 напрямик, через пересечённую местность Негева до Хацерим, но с носилками с «раненым» на каждое отделение. А чтобы нам это не казалось прогулкой, Дуби сам возглавит нашу колонну и задаст темп, к которому он привык со времён его молодости в спецназе. Так как марш будет энергоёмким и потным, Дуби посоветовал упаковать всё лишнее, и в том числе тёплые куртки в наши китбэги, которые поедут «домой» на одном из грузовиков Ифраха.

И пока мы переваривали эту новость, стараясь не выказывать шок, овладевший нами, наши офицеры прошлись по отделениям и проверили нашу экипировку. У некоторых ребят она вызывала вопросы и нарекания, и несколько отделений, в том числе и наше, были посланы знаменитым приказом «за 30 секунд были там и вернулись» на вершину кургана…

Но как всё в жизни, и наши последние приготовления к марш-броску закончились и мы вытянулись в колонну по отделениям на грунтовой дороге, параллельной шоссе Тель Авив - Беер Шева. За нами, как и полагается по уставу, последовал один из грузовиков Ифраха с дежурным военфельдшером…

Однако, не только мы начали активную деятельность в этот момент… Первый зимний ливень этого года решил, что его день и час настал…

Белые, красивые и сверкающие под лучами солнца облака, полностью закрыли солнце, посинели, потемнели и превратились в великанов-монстров со свинцовым подбрюшьем… Через полчаса после начала нашего ускоренного марш-броска, нам в лицо обрушился шквал холодного ветра, небо резко потемнело, а потом разверзлось нисходящими потоками воды и града…

Мы, конечно же, продолжили наш марш, как ни в чём не бывало. Вокруг нас пыль пустыни как- будто вскипела от первых капель дождя, потом, насытившись водой, превратилась в скользкую плёнку грязи, липнущую к ботинкам, а затем потекла тёмной, мутной жижей, скапливаясь в лужи и создавая реки грязевых потоков… Рытвины и низкие места превращались в лужи и озёра, борозды в полях - в каналы, русла сухих рек - в смертельные ловушки… А мы продолжали шагать, не снижая заданный Дуби темп…

Однако, это становилось все сложней и сложней – колеи грунтовой дороги превратились в мутные реки. При попытке их избежать, наши ботинки скользили по мокрой траве или утопали в трясине, в которую превратились поля, по которым проходила наша дорога. По колонне прошла команда – перейти с грунтовой дороги на обочину шоссе, которая была утрамбована и обрамлена деревьями, высаженными ещё во времена Британского мандата над Палестиной. Мы перешли на обочину шоссе и продолжили наш марш, шагая вслед за нашими офицерами и сохраняя их «спецназовский» темп…

Но и дождь не сдавался – большущие капли воды продолжали падать сверху, превращаясь, при ударе о землю, в водяные брызги и расплёскивая вокруг себя капельки воды и грязи. Наша одежда превратилась в мокрые тряпки. Намокнув, наши гимнастёрки и штаны стали нашими врагами – разбухшие и огрубевшие швы штанов и нижнего белья раздирали кожу в паху как наждачная бумага, мокрая ткань под набухшей от воды портупеей врезалась в плечи… Вода текла по одежде и под ней, наполняя собой наши ботинки, отчего шерстяные носки теряли форму, комкались, собирались вперёд и раздирали итак обмозоленные ноги в кровь, которая, запекшись, намертво спаивала носки и ступни… Всё на нас, впитав потоки воды набухло и потяжелело, грязь, прилипшая к нашим и так тяжёлым «дубовым» армейским ботинкам, существенно утяжеляла их… Каждый шаг требовал всё больших и больших физических усилий и был битвой с болью от окровавленных ног и растёртой в кровь кожи…

Но мы продолжали шагать не снижая темп за нашими командирами, которым, казалось, всё нипочём…

Через пару часов, пройдя где-то километров 15, Дуби остановил нас на короткий привал – попить воды. Под тяжёлым одеялом ливневых облаков остатки дневного света ушли в небытие и вечерняя тьма опустилась на просторы северного Негева. Единственным освещением были фары автомобилей, периодически проезжавших по шоссе. Их водители – смельчаки, не побоявшиеся в такой ливень продолжать движение по извилистому шоссе, построенному ещё в тридцатые годы, наверняка были удивлены сюрреалистической картине, которую выхватывали их фары из темноты – колонна мокрых и обесформленных солдат, шагающих вопреки дождю быстрым шагом по обочине шоссе, а над ними пар от разгорячённых ходьбой тел и дыхания… Не всем водителям-смельчакам везло – несколько раз на наших глазах автомобили не смогли удержаться на скользких от смеси пустынной пыли и дождя поворотах дороги и заканчивали свой путь встречей с деревом на обочине и лёгкими травмами – всё-таки из-за пелены дождя, очень ограничивающей видимость, даже большие смельчаки вынуждены были серьёзно поубавить скорость движения.

После короткой передышки и опустошённой фляжки воды мы продолжили… Дуби шагал впереди, задавая прежний темп, а мы полу-бегом за ним, превозмогая боль… Но долго так продолжаться не могло и несмотря на недавнюю передышку, у некоторых из моих однокурсников начали сдавать нервы и заканчиваться силы… И вновь стало проявляться кто у нас «паровозы», а кто «вагоны»… «Паровозы» обычно шли в первых рядах, достойно держа темп, заданный командирами, и не отставая от них ни на шаг. Своим примером они «тащили» за собой своих более слабых товарищей, да и не только примером. Наученные опытом марш-броска завершения «тиронута», мы уже сами определяли кому в отделении нужна помощь. Кого-то просто нужно было подогнать окриком, кого-то примером, а кого-то просто брали «на буксир», таща их за руки, физически цепляя их к своей портупее, взваливая на себя их ранцы – до следующей передышки или пока парень, преодолев момент слабости и заново собравшись с силами, продолжал дальше самостоятельно. Большинство из нас несмотря на физические и моральные нагрузки марш-броска были готовы выложиться по полной и завершить марш «на ногах». Преодолевая боль, усталость и изнеможение мы шли вперёд пока тело могло шагать… А когда тело уже не могло больше выдержать, человек падал в обморок «на ходу». Иногда, прежде чем упасть, человек просто засыпал «на ходу»… Увидев это впервые, я был очень поражён таким феноменом – вдруг сосед по шеренге, шагающий с тобой в ногу, перестаёт реагировать, отвечать на твои вопросы, но продолжает шагать, сохраняя темп и направление. Его глаза или закрыты, или сфокусированы «в бесконечность», а на лице застыло каменное выражение… Сначала это было страшно, но потом мы научились что надо делать – подхватить парня чтобы не упал и растормошить его из этого состояния. Тех, кто упал в обморок, поднимали, приводили в себя и спрашивали – «Продолжишь?». Большинство из них вставали на ноги и пытались продолжить марш. Некоторые уже не могли и перемещались в кузов грузовика, следовавшего за нами.

А мы, оставшиеся в строю, продолжали шагать вперёд, понимая, что с каждым шагом мы близимся к «дому» и к завершению этого марш-броска, который, как мы уже подозревали, вышел из-под контроля наших командиров – из-за нагрянувшего ливня у них получилось совсем не то «упражнение», которое они нам планировали…

Было явно, что они тоже хотят завершить это «приключение» как можно быстрее, но они не могли по соображениям морали и своих принципов остановить марш-бросок на полпути. Оставалось, собрав волю в кулак, продолжать вперёд, ускорив темп и сведя передышки к минимуму. Что они и сделали… Однако, продолжающийся ливень всё-таки внёс свои коррективы в планы начальства – намокший Негев это смертельная ловушка с бурлящими реками грязи и скользкими склонами холмов - ежегодно местное население бедуинов несёт от них потери, и пересекать его в такое время, да ещё ночью, неразумно и опасно. Поэтому было решено отменить отрезок от Эшель Анаси – тот, который с носилками, и заменить его продолжением марш-броска вдоль шоссе на Беер Шеву до поворота на Хацерим – те же 15 километров, но по твёрдой дороге и без носилок...

К этому времени мы уже были жалким зрелищем – поредевшие ряды тяжело дышащих, мокрых, усталых и дрожащих от холода молодых солдат… На передышках никто уже не садился – боялись не встать… Все шагали с широко расставленными, как циркуль, ногами (чтобы уменьшить соприкосновение с бельём и штанами в области паха), стараясь мягко ступать, чтобы не причинить ненужную боль окровавленным ступням…

И начальство смилостивилось над нами – вызвало для нас несколько грузовиков, которые будут ждать нас на повороте дороги к Хацерим и довезут нас «до дома». Эта радостная новость вызвала у нас прилив новых сил и последние 15 километров от Эшель Анаси мы прошагали как на крыльях… Как те кони, которые почуяли родную конюшню.

Когда грузовики, поджидавшие нас у поворота на Хацерим, выгрузили последние отделения на плацу Лётной школы, нас уже ждал Дуби. После построения и обязательной гимнастики по расслаблению мышц ног, под остатками дождя, который только что угомонился, Дуби поведал нам две новости – на этот раз приятные…

Дуби сообщил нам, что наш марш-бросок был трудным (как-будто мы это не почувствовали?!...), существенно труднее, чем планировалось (да уж, хорошо, что признался…), что мы достойно выдержали это испытание (спасибо, это радует…) и что уровень трудности этого марш броскане уступает нагрузкам спецназа Генштаба – знаменитой «сайерет маткал» (о! А это уже становится интересным…). А так как мы, как курс, показали себя сегодня с лучшей стороны, то он, Дуби, решил наградить нас (о-па-на!… Это уже очень интересно!) и предоставить всем внеочередную субботнюю увольнительную (Уррррааа!!!), после того, как мы пройдём завтра проверку старшины на чистоту и порядок наших бараков (это всё? Да запросто!)…

И пока мы переваривали эту отличную новость, не замечая ещё никакого подвоха, Ифрах объявил нам, что в столовой нас ждёт горячий ужин – первая нормальная еда за всю неделю…

Понятно, что после таких новостей настроение быстро поднялось и мы, забыв про боли в ногах и мокрую одежду, поспешили – кто как мог – в столовую, а затем в наши бараки и душевые…

Поспать в эту ночь нам не удалось… Пирушка в столовой, где мы набросились на горячую еду и чай, как-будто приехали из голодного края, душ, где мы отмывались от недельной грязи, переодевание в сухое, забота о ранах – старых и новых, всё это «съело» у нас полночи. В остаток времени до проверки Ифраха мы приводили в порядок наше оружие – проклятые Маузеры от ливней последнего дня расцвели особенно противной ржавчиной – и экипировку, занимались уборкой помещений и общественных мест – особенно туалетно-душевой зоной - и наводили блеск всюду, куда только старшина может кинуть взгляд… Мы знали, что Ифрах педант и перфекцонист, и что он будет проверять всё, что только можно. Мы также знали, что внеочередная увольнительная для всего курса это очень редкий приз – до нашего курса Дуби не выказывал такую щедрость и благоволение никакому другому курсу – и это придавало нам силы… И несмотря на боли в ногах и усталость, которые снижали скорость наших подготовок к проверке Ифраха, мы чистили, мыли, скоблили, драили и наводили порядок до утра… Утром, к 8 часам, мы были готовы и уже предвкушали как доберёмся до дома и проведём эту внеплановую субботнюю увольнительную… Мы думали, что были готовы…

Однако, Ифрах так не думал – он, без всяких уловок и нечестных приёмов с его стороны, нашёл несколько изъянов в том, как мы навели чистоту и порядок на вверенной нам территории. А посему объявил нам повторную проверку в 14:00 – если пройдём её, то получим обещанную увольнительную, иначе будем готовиться к следующей проверке, но уже в субботу вечером (а это значит, что наш приз мы не получим)…

После первичного шока и высказываний в адрес излишнего перфекционизма нашего старшины, мы взяли себя в руки и начали заново перемывать полы, драить душевые, и исправлять все недочёты на которые указал Ифрах. Проверку в 14:00 мы прошли, и в 15:30 «северные» - ребята из городов и поселений на севере Израиля, которым ехать дольше и дальше, а посему, чтобы успеть добраться домой на общественном транспорте до наступления субботы, их «выпускали» первыми - получили свои увольнительные «пас»-ы и заковыляли к КПП ловить попутки.

Мне, как и нескольким другим иерусалимцам, выдали «пас» чересчур поздно чтобы поймать последний автобус из Беер Шевы в Иерусалим и нам пришлось добираться на попутках до перекрёстка, который назывался Масмия, у которого дорога в Иерусалим уходила от главной дороги из Беер Шевы. Там мы ждали какой-либо попутки в Иерусалим, но время уже было позднее, солнце уже село, три положенные звезды появились на ночном небе и суббота вступила в свои права… В такое время все старались быть уже дома, со своими семьями, а не шляться по дорогам… Нас, усталых и с трудом ковыляющих на израненных ступнях, могло спасти только чудо… И оно случилось… С главный дороги повернул новёхонький автобус без какого-либо номера рейса на нём и даже без нашей реакции остановился у автобусной остановки, на которой мы сгрудились, вместе с ещё несколькими солдатами из разных родов войск, которые, как и мы, застряли по дороге домой. В автобусе сидели двое – водитель и его напарник, который бросил в открытую дверь волшебную фразу «В Иерусалим! Кому надо В Иерусалим?». Не веря своим ушам и упавшему на нас счастью, мы ринулись в спасительную дверь… По правде – заковыляли, а не ринулись, но тем не менее попали вовнутрь и расселись на удобных креслах… Оказалось, что это один из новых автобусов Эггеда[5], который следовал утренним рейсом из Эйлата в Иерусалим, но из-за технической неполадки вынужден был задержаться неподалёку от Масмии. Пассажиров пересадили на другой автобус, а этот только что успели починить, и водители (сами жители Иерусалима) возвращались на нём домой, когда увидели нас около остановки у перекрёстка и сжалились над нами… Да, чудеса иногда свершаются вовремя…

В Иерусалим мы прибыли после 8 вечера, в полной темноте… Сочетая попутки и ковыляние, я добрался до нашего дома на улице Бар Кохба на северо-востоке Иерусалима… Около дома я не заметил машину родителей, но не придал этому большого значения – очень уже хотелось добраться до нашей квартиры и под горячий душ, а потом наесться мамиными деликатесами, и завалиться спать… Однако на мой звонок в дверь никто не ответил… «Ладно» - подумал я, открывая дверь своим ключом и замечая, что дома темно и холодно – «Ладно, родители с сестрёнкой как видно в гостях. Они то ведь не знали, что нас сегодня отпустят домой – это же был сюрприз! Справлюсь сам и подожду их, а пока в душ!»… Сбросил армейскую форму, осторожно снял ботинки и носки, медленно ковыляя по холодному каменному полу залез под душ и открыл воду… Душ заработал, разбрасывая капельки воды, но только холодной. «Ничего» - думаю я – «Сейчас протечёт холодная и пойдёт горячая»[6]… Но ничего подобного не случилось… Вода текла и даже не думала теплеть… А я стою рядом, голышом, переминаюсь с ноги на ногу и дрожу от холода… Пока до меня не дошло, что горячей воды в доме нет, отопления тоже… Надо же!!! Именно сегодня?! Именно сейчас?! Вот же не везёт!!!

Помня, что «Спасение утопающих дело рук самих утопающих», я оставил холодную ванную, и, закутавшись в одеяло, перешёл на кухню… Поставив полный чайник воды на огонь и перекусив тем, что нашлось в холодильнике, я установил кресло в гостиной неподалёку от телефона – так, что можно было дотянуться до него, а перед ним поставил тазик, наполовину наполненный водой. Когда чайник вскипел, я, закутавшись поплотнее, уселся в кресло и, добавив в тазик кипятка, положил туда ноги… Привыкнув маленько к температуре воды, я начал обзванивать родственников и знакомых в попытке найти родителей и сообщить им, что я жив-здоров и нахожусь дома. На третьем звонке я их обнаружил у тётушки в Тель Авиве.

Когда отец подошёл к трубке, он думал, что я в Хацерим, ведь в эту субботу у нас не должно было быть увольнительной… Он рассказал мне, что у нас в доме на улице Бар Кохба произошла авария, нет отопления и горячей воды, и что поэтому, вместо того, чтобы мёрзнуть в холодной квартире, они с мамой решили поехать к родственникам в Тель Авив, на субботу с ночёвкой. Когда до него дошло, что я в Иерусалиме, он, долго не думая, сказал мне – «Давай, лови попутку сюда в Тель Авив», на что я ему мягко (и, как оказалось, довольно грустно) ответил: «Нет, пап. Не могу… Я тут переночую…». На что последовало «Подожди» и трубка замолчала… Я положил свою, добавил в тазик ещё кипятка и тут же заснул…

Меня разбудили звуки открывающегося дверного замка, когда я, продрав глаза проснулся, то в дверях обнаружил отца… Тот, увидев меня – полуголого, закутавшегося в одеяло, с окровавленными ногами в остывшем тазике – на пару секунд застыл в шоке… Но только на пару секунд… Взяв всё в свои руки отец собрал меня, помог одеться и обуть большие и мягкие домашние тапочки, и загрузив меня, вместе со всей стиркой, которую я привёз с собой, в наш семейный FIAT 124, повёз в Тель Авив, к своей сестре, моей тёте.

Там, после горячей ванны, обработки ран, вкуснейших остатков субботнего ужина, меня уложили спать… Назавтра, я проснулся в полдень и после позднего обеда, понимая, что с моими ногами, которые не позволят мне бегать за попутками и автобусами, я решил, что мне стоит начать путь обратно в Хацерим пораньше и начал собираться. Мой двоюродный брат, который был на три года старше меня и только что закончил свою срочную службу в инженерных войсках ЦАХАЛ-а, одолжил мне пару свих носков – они были толще и мягче моих, стандартных… Однако, отец, видя как я запихиваю свои опухшие ноги в ботинки, решил, что сегодня они с мамой вернутся в Иерусалим через Беер Шеву, с чем мама, сердце которой кровоточило с момента, когда она увидела мои растёртые ступни, с удовольствием согласилась… Ну а сестрёнка была рада ещё одному путешествию.

По дороге в Хацерим, сквозь пелену продолжающегося с небольшими переменами дождя, почти на каждом перекрёстке мы видели моих однокурсников, возвращающихся, как и я, после короткой увольнительной. Они выделялись не только своими отличительными знаками курсантов Лётной школы – беретом с белой каймой и синими погонами с белой полоской. Они были заметны издалека свой медленной походкой, похожей на шаги циркуля по карте… Мы, конечно, подобрали одного из них…

 

Северный поход

Назавтра, перебинтовав раны на измученных ногах, чувствуя каждую косточку и мышцу в своём теле, но отдохнувшие душой во время «призового» увольнения, мы погрузились на грузовики и отправились на север Израиля, в долину Изреель, у подножия гор Гильбоа. Наши предшественники предупреждали нас, что эта неделя будет тяжёлой и, глядя на товарищей, которые с трудом передвигали ноги, и зная, что моё состояние не лучше их, я, как и они, понимал, что нас ожидает большое испытание.

Вдобавок, погода явно была не за нас – циклон, пришедший с моря к концу прошлой недели, надолго «прописался» в нашем районе, дожди продолжали лить, а ветер гнать холод. Земля, запасаясь влагой, набухала и превращалась в болотистую жижу…

И хотя мы выехали рано, после полудня под проливным дождём нас выгрузили чуток восточнее небольшого кибуца под названием «Моледет» - Родина. На этой неделе мы должны были совершать наши переходы от одной точки к другой самостоятельно – без наших наставников-офицеров. Их задачей было определить нам наши маршруты – каждому отделению своё – и проследить, чтобы мы не «срезали углы» и не попадали в какую-нибудь беду. Наши наставники, вооружённые джипами и биноклями, были очень изобретательны в своих методах контроля, и мы знали, что нам лучше не мухлевать, а честно идти своим ходом ко всем точкам на маршруте. Дополнительная задача наших инструкторов на эту неделю, как, впрочем, и в прошлую, заключалась в том, чтобы не давать нам расслабиться и проводить учебные тревоги, ночные построения и т.п. Всё, чтобы жизнь курсанта «Подготовительного» этапа не показалась чересчур простой и приятной.

Наши самостоятельные маршруты мы выполняли всем отделением. На каждый отрезок маршрута, командиры назначали ответственного за изучение маршрута и его выполнение, и этот курсант должен был выучить маршрут и все основные реперные точки вокруг него. Когда речь шла о ночных маршрутах, то учить надо было наизусть, так как остановиться и подсветить себе карту фонариком не поощрялось – свет фонарика мог выдать наше местонахождение врагу и это внушалось нам с самого начала.

После того, как мы разгрузились около Моледет и наш командир дал нам наше задание, мы начали свой путь – под проливным дождём. Всё было объяснено нам предельно просто – вот точки в которых вам надо побывать, вот конечная точка (Мааян Харод, километрах в 10-15 по воздуху от Моледет). Там ждёт горячий ужин, а кто опоздает - будет есть его холодным. ч Чем позже придём, тем меньше удастся отдохнуть да завтрашнего марша… Точки на маршруте, которые мы получили, выглядели большими и проблемы их увидеть и опознать не предвиделись.

В нашем отделении был Эял - парень из села Кфар Ехезкель, которое находилось практически около нашей сегодняшней конечной точки. Эял был отлично знаком со всей местностью, так что мы были спокойны, что заданные нам точки мы опознаем, несмотря на пелену дождя, ограничивающую видимость и обзор. Он предложил нам «срезать» путь, идя напрямую к точкам, без привязки к дорогам, таким образом, выкроив время зайти к нему домой попить свежего молока. Однако, впитавшие дожди поля долины Изреель внесли свои коррективы в этот план. А мы, по неопытности, увязли в них…

Нашей первой точкой на маршруте была небольшая водонапорная башня посреди вспаханных полей и мы браво начали пересекать поля, разделяющие нас с ней, оставляя в стороне грунтовую дорогу, ведущую к точке. Через полчаса мы начали понимать нашу ошибку – от дождя, который уже шёл несколько дней, благодатные почвы долины Изреель, напившись влаги, превратились в болото… Наши ноги проваливались в грязную жижу по колено – вытащить их оттуда стоило большого труда и отнимало много времени. С каждым шагом на наших ботинках и штанах скапливалась грязь, которая добавляла килограммы веса… Наше продвижение вперёд стало мучительно медленным и физически изнуряющим. Но мы не повернули назад… Не желая признаться друг другу, что мы ошиблись, и не желая быть первым, кто предложит остановиться, каждый из нас продолжал шагать вперёд, пока расстояние «обратно» не стало меньше, чем «туда»… С этого момента, понимая, что продвигаться надо только вперёд и альтернатив нет, мы, не сговариваясь, «добавили газу» и полуползли, полукарабкались на четвереньках, пока не достигли кромки поля и не рухнули, обессиленные, на незапланированный привал… Немного отдышавшись, мы достигли нашей первой точки, отметились там перед одним из офицеров – командиром другого отделения – и продолжили, мокрые, грязные и обескураженные, дальше – к следующей точке маршрута.

Продолжение того дня было такое же, хотя, наученные горьким опытом и вникнув в старую бедуинскую пословицу о том, что тропа умнее идущего по ней, мы больше зря не оставляли грунтовые дороги и протоптанные тропы, чтобы сэкономить время, «срезав» через поля грязи.

Единственным светлым воспоминанием того дня был крюк через Кфар Ехезкель и свежее молоко у Эяла дома, которое стоило нескольких добавочных километров.

Когда мы прибыли в Мааян Харод, мы были настолько усталыми, что после скомканного ужина (который мы ещё застали тёплым, благодаря организационному таланту и усилиям Ифраха – нашего старшины) мы просто завалились спать – практически как были и в чём были – там, где Ифрах нашёл нам крышу в качестве защиты от дождя, не придавая значение странному запаху и обилию соломы… Наутро оказалось, что мы ночевали в хлеве для скота (который пустовал от своих обычных жильцов), а наши допотопные винтовки, о которых мы не позаботились вечером, заржавели напрочь… Что стоило нам дополнительных физических упражнений, прежде чем мы вышли «на маршрут».

Выполняя наши упражнения, мы поминали недобрым словом наши старые винтовки – они были настолько стары, что внешнее воронение и хромирование внутренности ствола на них уже давно стёрлось и любая сырость цвела на них ржавчиной, а влажная грязь полей, липшая к винтовке как железо к магниту, усугубляла процесс ржавления и попытки смести эту грязь только размазывали её ещё больше… Несколько часов влажной ночи требовали от нас на утро час чистки и смазки оружия… Обычно, наученный горьким опытом, я не залезал в свой спальный мешок, пока не почистил и смазал ружейным маслом свою винтовку, однако прошлой ночью мы просто «грохнулись» спать и за это поплатились сегодня утром…

После утренней «зарядки» мы построились в колонну и двинулись маршем вдоль шоссейной дороги на северо-запад, в обход городка Афула. Потом повернули на север, в сторону села Тель Адашим.

Все наши марши и походы были в полной экипировке, которая включала в себя 6 литровых фляжек воды (4 на поясе и две на спине, в ранце), местинг, еду на день (консервы из сухпайка и хлеб), запасные носки и бельё. Обычно нам выдавали одну или две «шестёрки» (сухпаёк на шестерых бойцов) на отделение, содержимое которых мы делили меж собой.

Наш марш проходил по живописным местам севера Израиля, в которых мне, как новому репатрианту ещё не приходилось побывать… Для меня всё здесь было в новинку – очень приятную для глаза, всё в зелени… Это мне напоминало латвийские леса – вечнозелёный сосняк, среди которого я провёл почти семь лет до нашего отъезда в Израиль. Моё любопытство и восторг от увиденного притупили боль в ногах, которая сопровождала нас уже вторую неделю… Дождик стих, лишь немного моросило, чему мы, конечно-же, были рады. Мы шагали колонной, пока не дошли до места ночёвки – какие-то заброшенные сараи в каком-то небольшом кибуце.

Назавтра мы опять разбились по отделениям и продолжили наши маршруты и, после долгого дня ходьбы, мы прибыли на место нашей ночёвки. День был пасмурный, но сухой, и на этот раз Ифрах решил разбить лагерь под открытым небом на опушке леса на склоне холма недалеко от горы Табор[7]. Когда мы в сумерках прибыли на место, то Ифрах указал каждому отделению своё место – наше было чуток ниже других, вдоль небольшой лощинки. Большая часть «спального» района лагеря была на пологом склоне, под соснами, но мы не придали тогда этому большое значение. Мы разбились по парам и, соединив наши брезентовые полотна, возвели наши полевые палатки. Поужинав уже в темноте и почистив оружие, улеглись спать. Я принял свою обычную для таких случаев позу – китбэг под ноги, ранец под голову, штаны закутывал в гимнастёрку, а гимнастёрку клал на ранец, как подушку, куртку поверх спального мешка, а я и моя винтовка в нём. Ботинки я всегда держал около себя, под защитой палатки, а носки растягивал на них - для просушки и, что важнее, для проветривания… Не все почитали такой метод – многие выставляли свои ботинки и носки вне палатки, на свежий воздух, в основном, чтобы оградить себя от запаха перетруженных дневной ходьбой ботинок и носков… Вот и мой напарник начал было что-то ворчать про запах хлева, но мы были чересчур усталыми чтобы продолжать разговор на эту тему, и заснули… Начавший моросить дождик помог нам в этом…

Проснулся я от странного шума, который шёл от уровня земли и холодного дискомфорта в районе спины. Вокруг было темно и мне потребовалось несколько минут чтобы понять, что происходит… Снаружи по брезенту палатки в полную силу барабанил серьёзный дождь и полотна нашей палатки местами протекали каплями, которые шумно падали на нас. Над нами ветер гнул сосны, а под нами – в нашей палатке - журчали потоки воды… Сильный дождь, который уже шёл как видно несколько часов, вовсю поливал наш холм, вода с которого стекала прямо через опушку, на которой Ифрах решил разбить лагерь… Текущая вода выбирала себе путь на основании своих принципов и то, что она прокладывает свой путь к морю через нашу палатку, её не волновало…

Мой напарник тоже проснулся и несколько минут мы сообща решали, что делать… Вылезать из палатки не имело смысла – там, под проливным дождём, мокрее, чем у нас сейчас… Да и вчерашняя усталость ещё была сильна и сил «зазря» вылезать из палатки не было… Мы решили, что пока ничего серьёзного не происходит, не будем тратить энергию на пустяки и попробуем урвать ещё немного сна. Ведь пока палатка держит воду, голова и ноги у нас сухие… Ну подумаешь, ручеёк под задницей – и не такое бывало…

И мы продолжили дремать в свой палатке, прислушиваясь к тому, что творится там, снаружи, и оценивая, не изменилась ли ситуация настолько чтобы заставить нас действовать.

Когда журчание ручейка под нами достигло уровня шума и напора серьёзного ручья, мы решили действовать. К тому же, снаружи, уже были слышны голоса наших товарищей, которых, как видно, тоже потревожил нежданный водяной поток. Слов мы не разобрали, но тон был настораживающим. Мы с напарником вылезли наружу и увидели, что соседние палатки уже полностью лежат в воде и что наша палатка, вместе с ещё несколькими, лежит прямо в потоке новообразованного ручья, стекающего с холма над нами…

Спасая, что можно, я надел на себя мокрые штаны и сухие носки, обулся в сухие ботинки (как хорошо, что я не вынес ботинки на «свежий воздух»!), и одел на голое тело куртку. Всё остальное, включая запасное бельё и носки в моём ранце было мокрым. Одевать его на себя не имело никакого смысла… Разобрав палатки и упаковав отдельно мокрые вещи (спальный мешок, гимнастёрку, запасное бельё и носки) в китбэг (который сам промок, лёжа в ручейке), мы отнесли наши вещи повыше по склону холма и сгрудились около «кухни» - там Ифрах уже «запустил» свой огнемёт и кипятил воду для чая/кофе. Пока мы грелись у огня, дождик всё ещё продолжал свою работу по орошению полей, но слабее, и наши командиры забегали, проверяя состояние людей и вещей. Потихоньку весь курс начал собираться около чанов с чаем и кофе – сухих палаток не осталось вовсе… Остаток ночи мы провели дрожа от холода, под проливным дождём, пытаясь согреться чашечкой горячего напитка…

Когда солнце взошло и дождик перестал, Ифрах выглядел очень смущённо – ведь неудачное местоположение лагеря было его рук дело. Но он браво принимал укоры наших глаз и делал всё возможное чтобы согреть и накормить нас тем, что у него было…

После того, как командиры отделений оценили размер бедствия, было решено, что мы продолжим наши маршруты с небольшими изменениями чтобы обеспечить следующую ночёвку под нормальной крышей. Также Ифрах получил задание достать нам новую, сухую одежду и заменить всю мокрую экипировку…

И мы потопали практически в чём были – я в мокрых штанах и куртке на голое тело, ремни с патронташами и фляжками поверх куртки, мокрый ранец за спиной… Наш маршрут пролегал по красивейшим лесам и холмам, воздух был чист и свеж, где-то неподалёку журчали ручейки и наше настроение, несмотря на ночные приключения, было отличным.

На обеденном привале Ифрах привёз нам сухие гимнастёрки, штаны и носки – он добыл их на ближайшей авиабазе Рамат Давид, вместе с горячим обедом. К вечеру нам раздали новые спальные мешки – они были утеплёнными, по сравнению с предыдущими, и обладали водонепроницаемым «днищем». Ну хоть какая-то «радость» от ночного потопа…

Ночлег Ифрах организовал нам в школе в селе Илания, недалеко от перекрёстка известного как «Перекрёсток Голани». Туда мы завалились настолько усталые от ночных похождений и дневного маршрута, что не потрудились как следует очиститься до того, как зашли в здание. Каждому отделению выделили классную комнату. Мы сдвинули парты, расстелили свои новые спальники и завалились спать. Наутро, увидев как мы насвинячили, командиров охватила небольшая паника, быстро перешедшая с свирепое бешенство… Они, не стесняясь в выражениях, высказали, что они думают по этому поводу и приказали немедленно исправить ситуацию. Мы выдраили эту школу так, как её ещё никогда не мыли, и когда Ифрах «передавал» здание обратно его хозяевам, на лице директрисы этого заведения было неописуемое удивление…

Потом был последний маршрут, поездка на грузовиках к известному уже нам перекрёстку Эшель Анаси и пятнадцатикилометровый марш-бросок до Хацерим с «ранеными», обещанный нам ещё на прошлой неделе. После всех событий недели, марш-бросок с носилками был не очень-то страшным, особенно, если взять в расчёт, что нас в отделении было человек 15. Мы организовали 3 «смены», положили наверх самого щуплого и тщедушного, за что получили странный взгляд от нашего офицера-наставника, и каждые несколько минут, по команде «раненого» меняли четвёрки «носильщиков». Так, сохраняя хороший темп, мы и добрались до «дома».

Назавтра Ифрах устроил нам проверку «нашей территории» - на этот раз мы лучше знали как к этому готовиться и с честью обошлись без повторных проверок. Закончилась ещё одна непростая неделя - мы заслужили полное право отдохнуть в эту субботу.

Поход в горы

После пережитого в первые два похода, следующий – в Хевронских и Иерусалимских горах – хотя и был непростым, но уже не был таким тяжким и изнуряющим как первые два. Да и погода маленько смилостивилась – дожди прекратились, оставляя за собой утолившие свою первую жажду пахотные земли и фруктовые плантации, полные водой и илом русла обычно сухих рек и неожиданные водопады в горных местностях. Но зато сильно похолодало, особенно в горах и ночью…

Однако, со стороны нашего начальства спуска не было, как и скидок на «третью неделю подряд» и физические нагрузки на нас были не менее сильны и изнуряющи, чем неделю назад. Просто мы уже были чуток другими – более закалёнными и готовыми ко всему. Хотя и не все из нас…

На этот раз перед нами были совсем другие пейзажи, чем раньше. Горы Хеврона и Иерусалима обладают своей неповторимой красотой, с их природными террасами, растительностью и микроклиматом. Было заметно, что в этих пейзажах мало что изменилось за последние сотни, если не тысячи лет, и можно не напрягаясь было представить себе как здесь жили люди с библейских времён. Притчи и сказы о царях – Шауле, Давиде, Соломоне – которые для меня, видевшего эти края вблизи впервые, вдруг стали многомерными и выпуклыми, как будто сошли с плоских страниц учебников и книг… И если бы мы не были солдатами в форме с оружием, а арабские пастухи и крестьяне, которых мы встречали по пути, не видели бы в нас врага, то это могло бы быть очень романтическое путешествие по библейским местам. Но всё было так, как было, и нам приходилось вести себя осторожно, относясь к местному населению с опаской и избегая лишних контактов, как будто мы действительно в тылу врага. Для собственной «обороны» у нас было по 5 патронов, но зная наши видавшие виды винтовки модели конца 19 века, большой надежды на их эффективное использование у нас не было.

Ударение на этой неделе было на ночные маршруты по гористой местности маленькими группами по 3-4 человека, так, что много времени спать у нас не было – ночной маршрут надо было выучить засветло, за «ненужную» подсветку карты нас наказывали, так что учить карту местности и маршруты надо было наизусть, что требовало времени. Спать приходилось «в поле», несмотря на около нулевую температуру – как хорошо, что на этот раз у нас были новые спальные мешки, в которых можно было спать и на снегу.

К середине недели мы все практически выбились из сил и продолжали шагать только усилием силы воли… Самая большая проблема, которую мы испытывали, было заставить самого себя передвигать ноги – шаг за шагом… Усталое тело призывало остановиться и отдохнуть – хоть немного, хоть минутку… Глаза закрывались сами собой, пытаясь урвать хоть секунду сна. Но надо было выполнить задание и добраться до следующей точки на заданном маршруте, и голова посылала команду ногам – Шагать! Нельзя сдаваться! Нельзя предавать мечту!

Мы знали, что эта неделя очень важна в оценке, которую должны выставить наши командиры отделений каждому из нас. И мы изо всех сил пытались достойно пройти этот экзамен… Но у некоторых из наших однокурсников «закончился бензин» - после изнуряющих нагрузок предыдущих недель, марш-бросков с «ранеными» и без, дневных и ночных маршрутов по горам вокруг Хеврона и Иерусалима, недосыпа и нарядов («в очередь» и «вне»), некоторые из наших однокурсников «надломились» и или не смогли, или не были готовы заплатить за мечту стать лётчиком ту цену, которую наш отец и командир Дуби и его офицеры, взыскивали с нас. Это проявлялось по-разному, в том числе и в том, что они вдруг усаживались на землю и отказывались идти дальше, заявляя, что их ничего не интересует, в том числе, что будет с отделением, выполнит ли оно задачу или нет, и что они сейчас сначала поспят немного, а потом будут готовы продолжать дальше… Вместе с тем, в каждом отделении проявились свои герои, которые не сдавались и не теряли самообладания в таких условиях, проявляли ответственность и пытались тащить на себе осоловевших от усталости товарищей, «брать на буксир» ослабевших, толкать перед собой отказывающихся идти, иногда используя наши винтовки как пастушью палку для строптивых овец…

Несмотря на то, что мне было тяжело – мои и так «нежные» ступни ног ещё не оправились от травмы первого похода, а новые мозоли уже срастались со старыми и лопались, ещё более усугубляя моё положение, тогда как грубые швы армейских штанов протёрли до крови когда-то нежную кожу внутренней части бедра в паху – каждый раз, когда я думал, что больше не могу, я уговаривал себя передвинуть одну ногу чуток вперёд, а потом ещё раз, но только вторую, и так продолжал шагать вперёд и помогать товарищам как и чем мог. И хотя я, хорошо понимая свои ограничения в знании языка и ментальности своих товарищей, не старался командовать или «тянуть одеяло» власти на себя, иногда приходилось брать командование в свои руки и, используя преимущества «светлой головы», находить «оригинальные» решения в ситуациях, кажущихся тупиковыми, из которых обычные «лидеры» нашего отделения не видели простого выхода. В эту неделю, так произошло несколько раз…

К концу недели мы уже не шагали, а тащились… А потом, по завершению похода в районе Иерусалима, погрузились на наши «автобусы» и поехали в Эшель Анаси. Оттуда, «бодрой пробежкой», напрямую, через все «прелести» зимнего Негева – скользкую грязь и жижу увлажнённой пустыни, бурлящие русла полных дождевой воды рек - мы добрались «домой» в Хацерим…

Назавтра, после уже ставшей ритуальной еженедельной проверки чистоты и порядка, проводимой Ифрахом, было особое построение, где командиры отделений выделяли отличившихся курсантов, которые в качестве приза получили внеочередную субботнюю увольнительную. К моему вящему удивлению я был один из тех, имя которых было названо… На радостях, я поменялся с Уди оружием и выехал домой, щеголяя его Узи – с ним было намного удобней ловить попутки, чем с моей обычной, длинной и тяжёлой винтовкой Маузер образца 1898 года…

Всю дорогу в Иерусалим я устраивал поудобнее мои ноющие от боли и усталости ноги и улыбался про себя – вот уже второй раз за месяц я получаю внеочередную увольнительную «за заслуги», значит что-то у меня всё-таки получается как надо…

 

Передышка за партой

Завершив три недели основных походов, мы вернулись за парты. Нас ждали учебники и конспекты по устройству самолёта Фуга Магистр, на котором нам предстояло летать на следующем этапе, этапе первичного лётного обучения, а также несколько новых и интересных тем – электроника и компьютеры, вооружение самолётов, и т.п.

Наши тела, а особенно ноги, очень нуждались в физической передышке. Наши души тоже… Однако, наш курс тут же начал «нести потери»... Для некоторых, передышка пришла чересчур поздно – первым симптомом стала ежедневная очередь прихрамывающих курсантов нашего «Подготовительного» этапа возле медсанчасти авиабазы. Часть из живых звеньев этой очереди возвращалась в наши бараки, радостно размахивая медицинской справкой, что им противопоказаны походы, марш-броски и другая интенсивная физическая деятельность из-за опасения переломов и деформации ступни. Через некоторое время эта справка сменялась на направление в Медцентр ВВС в Тель Ашомере – в знакомую нам «Ярпу». Такое направление подразумевало незаслуженный приз – ночёвку дома посреди недели. Однако, довольно-таки быстро эти ребята освободили наш курс от своего присутствия. Были и более честные – те приходили к командирам и заявляли о своей готовности подписать добровольный отказ от участия в Лётной школе ВВС и от своей мечты стать летчиками. Обычно они аргументировали это тем, что только сейчас, после изнурительных походов вдоль и поперёк Израиля, они поняли, что не хотят быть лётчиками, а парашютистами, танкистами или, на худой конец, артиллеристами… С ними мы тоже расставались без особых сожалений. Кроме этого, наши командиры проводили свой отбор и по заключению оценивающей комиссии Школы, на заседании которой были представлены персональные оценки и результаты нашей деятельности за последний месяц, некоторые из наших товарищей были отправлены обратно в Тель Ашомер для получения нового назначения для прохождения дальнейшей службы в рядах ЦАХАЛ-а. В нашем отделении тоже были «потери», но мы – оставшиеся – не падали духом…

Наоборот, несмотря на все сложности и испытания прошедшего месяца, мы чувствовали прилив сил и веру в себя. Мы прошли многое и это нас сплачивало…

Несколько недель физической передышки за партами давали время продумать следующие шаги и подготовиться к новым испытаниям, хотя наши командиры не оставляли нам много времени на безделье. Несмотря на то, что в эти недели мы не «ходили в походы», они нас занимали – в свободное от учёбы время – вечерними марш-бросками по территории авиабазы (а она насчитывала боле 10 кв. километров), часовыми физподготовками, и, чтобы нам скучно не было, караульной службой по охране авиабазы.

Для меня, обучение было несложным, если не принимать в расчёт проблемы в ответах на экзаменах – знать-то я знал, потому что «схватывал на лету», а доказать это на письменных экзаменах было сложнее… Знание языка сказывалось опять… Тем не менее, улыбка не сходила с моего лица, хотя я уже отлично знал, чем заканчивается «ализ[8]», и моё постоянно весёлое выражение лица служило поводом для шуток моих товарищей.

Однако, не это было главное, что тревожило меня, а мой нос… В своё время, в «Ярпе», мне дозволили «участие» в Лётной школе с медицинским ограничением полётов на реактивных самолётах. А следующий этап – этап «Первоначального» лётного обучения – проходил для всех курсантов (и предназначенных для боевой авиации, и вертолётной) на самолётах Фуга Магистр, которые были реактивными и летали сравнительно высоко, т.е. там, где из-за разреженного воздуха лётчику требовалось дышать при помощи кислородной маски. Для того, чтобы это ограничение снять, мне надо было пройти заново медкомиссию или пройти хирургическую операцию по выпрямлению носовой перегородки. В лучшем случае, это означало несколько визитов в Медцентр ВВС в Тель Ашомере посреди учебного цикла, что не воспринималось благосклонно ни командирами, ни моими однокурсниками, которые видели в визитах в «Ярпу» прикрытие для «сачков». В худшем, после подтверждения ограничения придётся делать операцию, а это означает выбыть из процесса на пару недель… Без согласия начальства это было никак невозможно, а начальство могло решить, что сначала надо закончить «Подготовительный» этап и только после этого можно делать операцию, и тогда мне придётся оставить свой курс №79 и, восстановившись от хирургии, ждать полётов на Фугах до следующего курса, 4 месяца спустя… Но если не снять этого ограничения, то полётов на Фуге мне не видать, как своих ушей без зеркала…

Собравшись с духом и, отрепетировав заранее, что я должен сказать, я обратился к своему командиру отделения. Тот выслушав меня, сказал, что этот вопрос не в его компетенции, и что он организует мне встречу с Дуби, командиром «Подготовительного» этапа Лётной школы. На «аудиенции» с Дуби, на иврите с тяжёлым «дубовым» акцентом, коверкая падежи и склонения, я, не стесняясь своей наглости, выложил ему мои соображения. А именно, что исходя их эффективности процесса, чтобы не терять 4 месяца и не дожидаться начала полётов на Фугах курса №80, надо уже сейчас принять решение о том, стоит ли мне делать операцию, основываясь на моих данных, оценках «заработанных» мной до сих пор, мнении командиров и проверок компетентных органов, так как я являюсь новым репатриантом, а они должны убедиться сейчас, не будут ли потом проблемы допуска, и исходя из того закончу ли я успешно «Подготовительный» этап и смогу быть допущен к полётам на Фугах вместе со своим курсом. После того, как я закончил свою тираду, которая в оригинале была дольше, сложней и запутанней предыдущего предложения, Дуби окинул меня странным взглядом, полистал в документах, лежащих перед ним, откинулся назад, вытянув ноги, и сказал «Логично»… Потом, призадумался ещё, и отослал меня, пообещав дать мне вскоре ответ.

Ответ от Дуби я получил через своего офицера-наставника – нашего командира отделения. Мне было сказано, что если я готов на операцию, то стоит её сделать ещё через пару недель, в начале третьего месяца «Подготовительного» этапа.

 

Выживание и операция

Получив «благословение» командиров, я начал походы в медсанчасть и Медцентр ВВС в Тель Ашомере - «Ярпу». Оттуда меня направили к хирургу в больнице Тель Ашомера, который, осмотрев меня, назначил дату операции. Когда я вернулся в Хацерим и доложил об этом командиру, оказалось, что это падает на «неделю выживания», т.е. неделю походов и полевой деятельности, связанной с выживанием лётчиков в условиях пустыни и моря – после покидания своего самолёта. Несмотря на то, что эта неделя считалась важной, а по отзывам наших предшественников из курса №78 она была ещё и «кайфовой», командиры решили разрешить мне начать эту неделю с моим курсом и отправиться «на полдороге» в Тель Ашомер на операцию. Вряд ли это было бы так, если бы мои командиры считали, что я предпочитаю отлежаться на больничной койке и не участвовать в походе, или если бы мои оценки в предыдущих походах были бы низкими.

Когда пришло время «недели выживания», мы собрали всё своё снаряжение и погрузились на наши постоянные грузовики-автобусы. На этот раз нам придётся на них колесить больше, чем шагать, чему мы были рады…

Для начала, мы направились к берегам северного Синая, западнее египетского Рафиаха. Там мы учились как найти питьевую воду в устьях рек, стекающих в море, и что съестного можно найти среди даров мелководья и песчаных берегов Средиземного моря и на его прибрежных дюнах. Надо заметить, что некоторые находки были вкуснее стряпни нашей солдатской кухни, о чём ещё долго шли у нас разговоры после этого познавательного дня.

Потом несколько часов тряски на грузовиках по пустынным тропам Синая, до ночного привала под открытым небом западнее древнего Кадеш Барнеа.

Назавтра мы учились выживать в условиях гористой местности центрального Синая - как шагать по пустыне, не оставляя ненужных следов, как найти укрытие в пустыне, как искать воду в руслах сухих рек, из каких растений пустыни можно сделать себе бодрящий чай, а из каких нельзя. Всё было сдобрено рассказами про удачные и не очень спасения от пленения катапультировавшихся лётчиков – со времён Синайской войны 56 года, когда самым известным случаем тех времён был рассказ о катапультировании и спасении Бени Пеледа, который успел с тех пор стать Командующим ВВС Израиля, и до случаев времён недавней Войны Судного Дня, которые ещё были совсем свежими, ведь часть из пленных лётчиков только недавно вернулась из плена…

«Неделя выживания» - учимся добывать питьевую воду из мокрого песка. Я второй справа. Посередине, с трофейным «калашом» один из наших офицеров-наставников. Позади – грузовики Ифраха, неотъемлемый атрибут наших походов

На следующий день мы двинулись в сторону Эйлата, останавливаясь по дороге, чтобы пополнить наши знания и навыки выживания в районе кремневых и базальтовых Синайских скал и гор. К концу дня, в полной темноте, мы прибыли в Эйлат и меня отпустили на мою операцию…

Всю ночь я добирался на попутках до Хацерим. С каждым километром дороги, остающимся за мной, я чувствовал неудержимую пляску бабочек в животе… Опасения насчет предстоящей операции и предощущение физической боли переходили в приступы страха и волнения… Несколько раз мне приходилось напоминать себе для чего я всё это делаю… Бабочки успокаивались, но ненадолго, и мне приходилось уговаривать самого себя успокоиться…

Утром, оставив оружие, переодевшись в обычную форму и собрав всё необходимое, я отправился в больницу Тель Ашомера. После всех приключений этой недели и переживаний бессонной ночи, свежая больничная койка выглядела не совсем уж и плохо…

Меня переодели в больничный халат и уложили в обычную палату, а на следующий день повезли в операционную. Там я понял, что операция будет под местным наркозом и что я, во время операции, буду всё слышать и чувствовать… Мне одели на голову особую повязку с дыркой на месте носа, которая закрыла мне глаза. Я ничего не мог видеть и даже не знал - это хорошо или плохо, радоваться этому или нет… Однако, вскоре я понял, что радоваться тут уже совсем нечему…

С началом операции, врач превратился из хирурга в каменотёса – его основным рабочим инструментом стал не скальпель, а долото с молотком. Методы его работы также изменились – его руки перестали быть мягкими и добрыми, а стали наносить размашистые и жёсткие удары, которые отзывались эхом у меня в затылке. Боли в носу, как таковой, не было, но она была во всём черепе, который грозился треснуть под натиском ударов молотка по долоту. Одна мысль сверлила мой мозг, ожидая следующего удара – лишь бы не промахнулся долотом… Этот кошмар длился несколько часов, пока доктор прорубал в моём носу протоки, достойные Беломорканала, которые должны довести достаточно кислорода в мои лёгкие, чтобы я смог летать на больших высотах и реактивных самолётах. Ведь для этого и только для этого и была сделана эта операция, без которой я мог спокойно продолжать ходить по земле до конца своих дней… И только ради этого я и был готов страдать и вытерпеть всю эту операцию на моём бедном носу…

Как и все кошмары, закончился и этот кошмар… Хирург ударил своим молотком в последний раз, полюбовался моим развороченным носом, зашил что-то у меня в носу и приказал медсестре перевязать меня и отвезти обратно в палату. Медсестра засунула мне по тампону в каждую ноздрю, сверху намотала бинтом нос, достойный снеговика, который напоминал небольшую модель египетской пирамиды, и отправила меня в палату. Эхо ударов хирурга раздавалось у меня в голове ещё несколько часов и я думал, что худшее позади, но я ошибался… Через пару часов местный наркоз перестал действовать и боль отыграла всё, что у неё накопилось… Болел не только нос, но и всё лицо. Болело долго и беспрерывно, и я мог спать только урывками, дыша ртом и облизывая пересохшие губы… Со временем, боли утихали, но возобновлялись при перевязках и снятии швов. Всё время я старался не показывать насколько мне больно – ведь мужчины не плачут, а курсанты Лётной школы ВВС не жалуются…

Планировалось, что через неделю после операции меня выпустят, но я подхватил какой-то вирус и провалялся на больничной койке ещё неделю… Оказывается больница — это место обмена болезнями… Но в конце концов, меня выпустили и я, пройдя через «Ярпу», успешно прошёл осмотр врачей ВВС - ограничение на полёты в реактивных самолётах было с меня снято. После этого я вернулся в Хацерим к товарищам по Лётной школе.

А там меня ожидали новости и сюрпризы. Оказалось, что за время моего отсутствия, командиры провели «очистку рядов» всего курса, в результате чего и наше отделение уменьшилось на несколько человек… Всего два с половиной месяца назад мы начинали «Подготовительный» этап с отделением в 15 человек, а сейчас нас осталось 10… Вторым шоком было то, что нас и несколько других отделений, которые обитали в соседних с нами комнатах в нашем бетонно-блочном бараке, выселили, и, разделив отделения, подселили одиночками или парами к другим отделениям, на освободившиеся после «очистки рядов» койки… Мне досталось место в комнате первого отделения – самая невостребованная койка, на втором этаже у двери, где было шумно и где сквозило вовсю. Пока я отлёживался на больничной койке, мои товарищи по отделению перенесли мои вещи в мою новую комнату и никакого выбора или возможности что-то изменить у меня уже не было. Пришлось вживаться в первое отделение, хотя для большинства из них я был чужаком, который не проходил с ними испытания на прочность в походах, и они долго держали меня на расстоянии…

Однако, в первом отделении были мои «старые знакомые» - Мени, мошавник из Нир Баним, который был у нас старостой во время полётов на Пайперах, и Мики из Иерусалима, которого я знал ещё до призыва по субботним вечеринкам и молодёжным тусовкам в городе. Я, конечно, был этому рад, да и Мики тоже – «знакомое лицо» и общее прошлое, неважно какое, делали нас ближе и дружнее.

Среди моих новых соседей по комнате был парень из Тель Авива – Оди[9]. Он выделялся своим поведением, был ярок и красочен, и я понял, что Тель Авив это вам не Иерусалим… Однако, Оди был «паровозом» своего отделения и после того как он понял, что передо мной не надо «выпендриваться», просто потому что я с его «понтами» не знаком по причине недостаточно долгого пребывания в стране и незнания современной молодёжной субкультуры. Он оказался хорошим парнем, который впоследствии просветил меня кто такой Джетро Тул и другие рокеры.

Вообще-то в нашем курсе было достаточно ребят со странностями. Одним из них был Ханох Перельман из Рамат Гана – худой паренёк, тонкий и гибкий как канат. Он был прирождённым бойцом и забиякой, ищущим приключений на свою худую задницу. Как-то раз, во время «массовой» физзарядки, в наших рядах разгорелся спор типа «докажи, что можешь», в результате которого Ханох прополз по канаве сточных дождевых вод, проходящей по периметру главного плаца Лётной школы. Сделал он это под стальной решёткой, закрывающей эту канаву, прямо во время утренней физзарядки, когда на ней были практически все курсанты и старшины курсов… Пока он огибал плац ползком под решёткой канавы, мы всем курсом прикрывали его и отвлекали внимание начальства, пока не увидели его, выныривающего из канавы на другой стороне плаца, за спиной Шикеля - поцарапанного и перемазанного грязью, с прилипшими полусгнившими листьями на майке и в волосах, но с широкой и весёлой улыбкой на лице. Конечно, после этого он был коронован как самый смелый и отчаянный представитель нашего курса[10].

Последний поход

Время не стоит на месте – даже на «Подготовительном» этапе Лётной школы ВВС – и время наших походов пришло к своему логическому завершению. После последнего, заключительного похода, по традиции, сложившейся в течение последних двадцати лет в Лётной школе, нас ожидала «вишенка» этапа – курс парашютистов. И мы были уверены, что всё, что стояло между ним и нами, это последний поход «Подготовительного» этапа…

Этот поход всегда был «притчей во языцех» - он всегда был трудным, изнуряющим испытанием. Мы это знали и ожидали этого… Но, что именно придумают нам наши командиры мы не знали… Ребята из курса №78 рассказывали нам разные страшилки о своём последнем походе и мы, на основе услышанного, готовились к худшему и были готовы ко всему. Так мы, по крайней мере, думали…

Наконец, наступил этот день и после нескольких часов тряски в грузовиках, около трёх часов после полудня, нас выгрузили у Мёртвого моря в районе Неве Зоар. Не у берега моря, на пляже, где сейчас расположены шикарные гостиницы и Спа, а южнее и чуток вверх по устью одной из скалистых, сухих рек. Там мы получили задание – маршрут с контрольными точками и время, в которое нам надлежало прибыть в них. Также, нам выдали сухпаёк - две «шестёрки» и пакет хлеба на отделение, которые должны были служить нам пищей до завтрака, который ждал нас в последней точке ночного маршрута. Также нам было дано время на изучение маршрута и подготовку к походу. Нам предстояло начать наш маршрут с заходом солнца, подняться с берегов Мёртвого моря (на 400 метров ниже уровня моря) по отвесным скалам и водопадам сухих рек пустыни до уровня хребта восточнее Димоны (на 800 метров выше уровня моря), обогнуть сам город Димона с севера и прибыть к 8 утра к развалинам Хирбет Ароер. Там мы должны были позавтракать и получить новое задание. Карабкаться по берегам рек в виде отвесных и осыпающихся склонов скал, , шагать гуськом по узким горным тропам и пересекать горные хребты, окружающие Мёртвое море – это не просто днём, а ночью, в темноте, при свете звёзд как единственном освещении, это даже опасно… Требовалось правильно проложить маршрут и изучить его наизусть – чем мы прилежно занимались, пока ещё был дневной свет. А между тем, мы с удовольствием поужинали консервами из «шестёрок», насытившись и облегчив себе ношу на ночь… Мы оставили и разделили между ребятами пакетики сахара, леденцы и сладкие концентраты для питья, которые мы любили засыпать в наши фляжки и «сосать» во время походов.

С заходом солнца за горы, мы начали наш путь вверх по руслу реки, в устье которой нас выгрузили несколькими часами раньше. Через некоторое время мы оставили сухое русло, увлажнённое недавними дождями, и начали карабкаться на горные склоны , которые разделяли нас и нашу первую точку. Несмотря на то, что восхождение на первую линию отвесных берегов реки было тяжёлым, мы успели завершить его перед наступлением полной темноты как и планировали. С наступлением темноты, скорость нашего продвижения существенно снизилась – каждый неверный шаг мог быть фатальным… Приходилось, вглядываясь в темноту, нащупывать, куда поставить ногу для следующего шажка. Опасность, подстерегавшая нас каждую секунду, добавляла напряжение и, вместе с физической нагрузкой, изматывала силы. Скудный свет звёзд не помогал разобраться с неточностями на карте и приходилось несколько раз «собирать консилиум» чтобы решить, где мы и куда надо шагать. Мы карабкались и шагали всю ночь, и к восходу солнца мы завершили наиболее тяжёлую часть маршрута и вышли на плато севернее Димоны. Отсюда всё было «просто» - шагом-бегом, беря слабых на буксир, до последней точки. Немногим после 7, оставляя за собой более 40 километров горных и пустынных троп, которые мы прошли за 12 часов, мы добрались до цели…

Там нас встретил наш офицер-наставник, который провёл с нами «разбор полётов» маршрута, расспросив, где и когда были, что видели, и т.п., сверяя то, что мы рассказывали, со своими данными. Потом отослал нас на короткий привал и завтрак, который как всегда нам организовывал Ифрах, наш верный старшина, и приказал проверить экипировку и быть готовыми к следующему заданию через час. Получив от Ифраха сэндвичи и наполнив местинги горячим чаем, мы подкрепились, а затем начали готовить свою экипировку к следующему маршруту и пополнять запасы – воды, сладостей и хлеба с вареньем (для сладкоежек).

В назначенное время, командир отделения прибыл и дал нам нашу следующую задачу – пройти быстрым маршем до перекрёстка Бир Машаш, неся «раненого» на носилках. Бейт Машаш располагался километрах в 20 южнее Беер Шевы и на таком же расстоянии от нас – это было не страшно… Но нас в отделении осталось только десять – один сверху, «играет» раненого, остаётся две четвёрки носильщиков и один запасной игрок… Это значит, что четвёрки будут менять одна другую и времени отдохнуть (на ходу) и размять плечи будет очень мало...

А запасным будет кто-то из тех, которым итак ходить тяжело. Поэтому рассчитывать на него не приходится… Пока мы осмысливали суть нового испытания, командир послал одного из нас за носилками и, построив нас в шеренгу, стал проверять нашу экипировку. Вот тут-то и пришла беда…

Несколько ребят, решив облегчить свою ношу хоть немного, «забыли» наполнить водой пары фляжек, которые мы таскали с собой в ранце за спиной. Когда наш командир увидел, что это не один человек, он рассвирепел… Шагая молча туда-сюда перед нашим строем, с видом, когда с ним, лучше не спорить, он раздумывал, как нас достойно наказать. Мы, вытянувшись в струнку, ждали, чем же это для нас закончится, чувствуя, как предательская струйка пота стекает вниз по позвоночнику… Наш командир что-то решил – он послал кого-то за 20- литровой канистрой, заполненной питьевой водой. Потом приказал одному из более крупных особей нашего отделения лечь на носилки и уложить канистру с водой под голову. Произнеся краткую речь, которая сводилась к мысли «хотели сэкономить на фляжке с водой, вот и получайте канистру с водой» и наставлению «не дай бог, если из этой канистры пропадёт по дороге хоть капля воды», скомандовал «Носилки поднять! Шагом марш!» И мы, кряхтя от тяжести ноши и привыкая к распределению веса начали наш второй маршрут в этом походе.

20 километров с носилками никогда не были простыми, а тут нас только две четвёрки, да ещё этот добавочный вес… Под палящими лучами солнца, несмотря на конец февраля, последние дни выдались жаркими – шагали в унисон, упрямо переставляя ноги и «раздумывая» вслух про идиотов, которые забыли наполнить все фляжки водой, и почему же наказание за это должно было быть общим… Каждые несколько минут кто-то из носильщиков озвучивал сигнал, означающий смену, и вторая четвёрка – без вопросов и разговоров – подбегала и подставляла плечо, а первая, передав ношу выходила из-под носилок и отходила в сторону. Всё на ходу, не теряя темп и не снижая скорости… Несмотря на боль в мышцах, на разбитые ступни и истёртые ноги, на «продавленные» носилками мышцы плеч – несмотря на всё это, никто из отделения на сачковал и не пропускал своей очереди под носилками… Запомнилось как Эял – парень из села Кфар Ехезкель, у которого мы пили молоко в походе на север - несмотря на боли от трещины в ступне, от которой он страдал уже пару месяцев, с выражением лица ,, которое выдавало насколько ему это даётся трудно, он шагал всё время хромая и переходя на бег, чтобы не отставать, и предлагал подставить плечо при каждой смене носильщиков.

Три с чем-то часа, которые занял этот маршрут, были коллективным кошмаром, который, однако, доказал на деле слаженность работы отделения и уровень взаимопомощи между нами. Но и он, как каждый кошмар, закончился…

Мы опустили на землю носилки с «раненым» и не раз проклятой канистрой воды, и потирая ноющие мышцы плеч, построились перед нашим командиром отделения. Тот, осмотрев нас с довольным выражением лица – как видно, ему понравилось его наказание для нас, и то, как мы его выполнили – дал нам час на отдых и обед, и приказал быть готовыми к следующему, завершающему этапу похода, посоветовав нам на этот раз не забывать наполнить водой все фляжки и не испытывать его воображение на наказания.

Время, выделенное на перевал, закончилось и нам объявили, что наша задача теперь добраться отсюда самостоятельно, пешим ходом, до нашей авиабазы, придерживаясь трассы вдоль дороги, ведущей с юга до Беер Шевы, обогнуть город с юго-запада и дальше вдоль шоссе в Хацерим – всего около 45 километров.

Последние 45 километров последнего похода! От мысли о том, что эти километры последние и чем быстрее мы дойдём, тем быстрее это закончится, мы «рванули» размашистым шагом вперёд… Однако, вскоре наш темп снизился – сказывались пройденные за последние сутки километры – и мы вошли в размеренный темп, при котором могли ещё долго шагать и шагать, помогая ослабевшим и не оставляя «на обочине» никого из отделения. Также поступили и другие отделения курса, и мы растянулись по трассе группками в 10-12 человек, в пределах видимости друг от друга.

Так мы шагали, передвигая по инерции ноги, считая и радуясь каждому пройденному километру, подбадриваясь от мысли, что это в последний раз, и подбадривая друг друга напоминанием, что на следующей неделе нас ждёт курс парашютистов… Никто не хотел останавливаться – все хотели быстрее завершить этот поход «на ногах» и поставленная перед каждым из нас три месяца назад цель успешно завершить походы «Подготовительного» этапа приближалась с каждым шагом.

В нашем отделении Эял продолжал шагать, прихрамывая и стараясь ступать помягче на больную ногу – каждый шаг причинял ему зверскую боль, единственное лечение от которой было дать ногам отдохнуть, что он не мог себе позволить. Ури – мой «земляк» из Иерусалима, счастливый владелец автомата Узи вместо тяжёлых и допотопных винтовок Маузер, как у остальных из нас – шагал во главе отделения и его итак красивые голубые глаза светились на фоне его усталого лица. Нам всем хотелось завершить этот поход «как подобает мужчинам» - у нас открылось второе дыхание и на подходе к Беер Шеве мы приободрились и, собравшись с силами, ускорили наш темп как могли.

Это был изнуряющий и долгий поход – 30 часов и около 110 километров от первого до последнего шага – но и он закончился… Пыльные и усталые фигурки в зелёном, прихрамывая и с трудом передвигая ноги, с изможденными лицами и горящими глазами, отделение за отделением пересекали ворота авиабазы, где нас ждали и пересчитывали наши командиры. Мы все собрались на главном плацу Лётной школы для обязательной послепоходной растяжки и расслабления усталых мышц. На наших лицах была неописуемая гордость и радость – мы это сделали! Нам было чем гордиться – мы знали, что такие походы – такой длины, интенсивности и сложности - в ЦАХАЛ-е дозволены только спецназу Генштаба и элитным подразделениям ВДВ. И нам… Наши командиры тоже были рады – часть радовалась нашей радостью, часть тому, что всё обошлось без лишних проблем… Даже командир Лётной школы вышел к нам, посмотрел, как мы «расслабляемся», пообщался с командирами и ушёл с улыбкой довольного человека. А горячий ужин, приготовленный для нас в столовой, никогда не был таким вкусным и приятным…

Назавтра, как обычно, после проверки чистоты и порядка на нашей территории нас отпустили на субботу. Домой мы ехали гордые и довольные собой и своими достижениями. Мы уже не были «желторотиками» - за последние полгода в Лётной школе мы повзрослели не по возрасту, возмужали и окрепли, стали полны сил, выносливости и уверенности в себе – ведь за исключением владения оружием и стрельбищ, мы прошли физическую и моральную подготовку достойную спецназа… А на следующей неделе мы едем в Школу парашютистов на трёхнедельный курс, в рамках которого будем «вживую» прыгать с парашютом с настоящих самолётов! Ну, а потом, сверкая новыми жестяными крылышками парашютистов, подготовка к выпускному параду Лётной школы, в котором нам отведена роль почётного караула под руководством великого местного хореографа – Шикеля, и переход на этап «Первоначального лётного обучения»… Как это было у всех наших предшественников за последние 15 с плюсом лет… Но наш курс был не такой как все и нас ждал новый сюрприз… Начальство Лётной школы уготовило нам другой порядок событий…

«Чек 8»

Оказалось, что даже после того как наши ряды существенно поредели за время «Подготовительных» походов, наш курс был всё ещё количественно больше , чем существующие инфраструктуры Лётной школы – самолёты, лётные инструкторы, выделенное воздушное пространство и т.п. – могли переварить, не меняя устоявшиеся принципы отбора и обучения лётного состава. А так как пик нагрузок в эскадрильях «Первоначального» обучения падал на первый месяц полётов – пока не происходило основное отсеивание непригодных к лётному делу - с одной стороны, а с другой, в последние недели рабочего триместра Лётной школы все курсанты были заняты предстоящим выпускным парадом и летали мало, то было решено «оптимизировать» планы – начать для нашего курса полёты на Фуге на 3 недели раньше и перенести курс парашютистов на триместр позже, по завершению наших полётов на «Первичном» этапе… Но, потому что на Фугах, в отличие от Пайперов, летали с парашютами и даже были случаи, когда ими пользовались, то решили послать нас на «краткий курс» по подготовке к прыжкам с парашютом, но без самих прыжков.

И следующие несколько дней мы провели в Школе парашютистов в Тель Нофе, кувыркаясь в «песочнице», прыгая с небольших платформ, превосходно понимая, что всё это не то…

Мы также знали, что нас ждёт серьёзное испытание, которое все вкратце именовали «Чек 8[11]», и что его не проходят около 30% курсантов. А ведь мы уже прошли огонь, воду и медные трубы "Подготовительного" этапа и случайных людей среди нас не было... Мы все были готовы идти до победного конца и выложится полностью чтобы стать лётчиками…

И мы, все как один, набросились на изучение «Бадаха» самолёта Фуга Магистр, на котором нам предстояло пройти этот важный рубеж – «чек 8». Всё свободное время до начала полётов мы экстренно перечитывали конспекты и брошюры по строению самолёта Фуга, бегали к самолётным стоянкам в надежде успеть хоть немного посидеть в кабине самолёта и потренировать физическую память в исполнении действий предписанных «Бадахом». До сих пор мы проводили большую часть нашего времени вне авиабазы и возможности даже дотронуться до самолётов у нас не было, и если бы не «оптимизация», задуманная нашим начальством, то у нас было бы ещё 3 недели подготовиться и выучить всё, что требовалось для полётов…

 

Стоянка самолётов Фуга Магистр Лётной школы

 

И нам пришлось серьёзно поднатужиться чтобы успеть вовремя подготовиться.

Самолёты Фуга Магистр С170 были французского производства и служили в Лётной Школе ВВС с начала шестидесятых годов. Это были цельнометаллические самолёты, с двумя реактивными двигателями, с убирающимся шасси и хвостом-ласточкой необычной конфигурации.

Вообще, Фуга Магистр больше походил на планер – широкие, длинные крылья, узкий аэродинамичный фюзеляж. Но это был настоящий самолёт, а не игрушка и французы постарались сделать его по всем правилам – простым в эксплуатации, но сложным с инженерной точки зрения, с механическими рулями управления, но с гидравликой для уборки шасси, закрылков и воздушных тормозов, да ещё и с ручным аварийным насосом…

 

Кабина самолёта Фуга Магистр

 

Шасси самолёта было небольшим и он «сидел» невысоко – верх фонаря кабины пилотов был чуть ниже моего роста. Кабины пилотов имели отличный обзор и довольно таки неопрятную панель приборов, на которой все приборы имели одинаковый размер и поначалу было трудно сориентироваться на главных – горизонт, скорость, высота. Количество электрических переключателей на боковых панелях поражало - так много их было, и это требовало детального знания электрической системы самолёта. Двигатели Фуги были основаны на «древних» технологиях, работали на сумасшедших оборотах – до 22 тысяч оборотов в минуту – были слабы и пронзительно пищали, когда работали, напрочь убивая слух в верхних диапазонах. Топлива в самолёте хватало на час полёта и оно располагалось в основном баке за креслом инструктора и в обтекаемых баках – «бидонах» - на концах крыльев.

Самолёт был непростым, намного сложнее Пайпера, и нам предстояло доказать знание его матчасти и эксплуатационных характеристик прежде, чем нас допустят усесться в кабине пилота и завести двигатели…

Первая неделя в эскадрилье «Первоначального» лётного обучения была очень напряжённой. С утра мы шагали строем к зданию эскадрильи и рассаживались в зале для инструктажа курсантов. Целый день мы «грызли науку» и получали инструктаж по правилам полётов и связи, по технике пилотирования, по «Бадаху» который мы изучали постоянно и без устали. Каждый день были небольшие экзамены – чтобы держать нас в тонусе – по конструкции Фуги, по ограничениям эксплуатации самолёта, по правилам полётов, по близлежащим ориентирам, и конечно же по «Бадаху». В конце недели нас ожидали заключительные, «большие» экзамены – всем было ясно, что только те, кто их пройдёт будут допущены к полётам.

Эта неделя была для меня очень непростой – надо было выучить наизусть огромный объём нового материала, всё на иврите, с большим количеством понятий и слов, которых я ещё не встречал… По понятным причинам, я старался никому не показывать, что я чего-то не понимаю и поэтому «лишних» вопросов я не задавал. Большинство нового материала передавалось нам устно, в виде лекций и инструктажа. Так как конспектировать всё это на иврите по ходу лекции я не мог – быстро и понятно записывать на иврите я не успевал – то полагаться я мог только на свою память, заполняя пробелы собственным пониманием.

Всё свободное время я старался провести у самолётов и в них – я пытался заучить наизусть местоположение приборов и переключателей, приучить свои руки автоматически выполнять ряд действий по «Бадаху» без того чтобы мне надо было опустить голову внутрь кабины пилотов. Фуга была намного сложнее Пайпера и учить здесь надо было очень много.

Неделя закончилась, экзамены завершились, суббота наступила и мы отправились в свои бараки отдыхать и готовиться к первым полётам.

Первый день полётов начался как обычно – подъём, физзарядка, уборка в помещениях, завтрак и строем в эскадрилью. Однако, за завтраком было заметно, что не у всех есть сегодня аппетит – многие довольствовались только кофе, кто волнуясь, кто опасаясь, что ему станет плохо в полёте. Я, лично, съел свой завтрак, хотя и волновался, как и многие другие…

В эскадрилье мы получили ещё раз инструктаж к первому полёту – что мы должны делать, что ожидается от нас, что мы должны напомнить инструктору показать нам, и т.п. Мало кто вслушивался в слова инструктора – первый полёт ознакомительный, нас «вывозят» в районы, отведённые для полётов Лётной школы, и показывают основные положения полёта в самолётах Фуга. Мы это уже слышали и были к этому готовы. Большинство из нас сейчас думали о том, что сейчас происходит в КП эскадрильи, где решали кто полетит с кем и когда…

Когда инструктаж закончился, мы все ринулись в КП, где меня ждало разочарование – моего имени на доске полётов не было… На мои вопросы мне объяснили, что моим инструктором назначили кого-то по имени Эхуд Бен Амитай, но его сегодня нет, и поэтому непонятно будет ли у меня сегодня полёт или нет. Огорчённый и разочарованный, я отправился в «клуб курсантов» эскадрильи «Первоначального» обучения - помещение, где мы должны были ожидать полётов и куда нам приносили обед. Трудно было смотреть на счастливые лица моих сокурсников, которые уже успели отлетать сегодня свой первый полёт, и полные напряжённости лица тех, кто этот полёт ещё ждали. Пока я не услышал по громкоговорителю «Мостов на КП!».

Надо заметить, что с моего призыва в армию, все меня звали по фамилии - «Мостов» - не Исаак (как я записан в паспорте) и не Ицхак (перевод моего имени на иврит). В основном, потому что Исаак звучало для израильтян странно, а Ицхаков всегда вокруг меня было много… Зато на «Мостов» откликался только один – я.

В КП меня ждал сюрприз – моё имя было на доске полётов!

Незнакомый мне лётчик, лейтенант в помятом лётном комбинезоне, увидев меня, спросил – «Ты Мостов?». Получив утвердительный ответ, он сказал: «Давай, полетаем с тобой», отвёл меня в сторону, провёл стоя краткий инструктаж, и послал меня за моей каской и спасательным жилетом. Мы вместе вышли к выделенному нам самолёту и уже на выходе из здания эскадрильи я почувствовал, что мой временный инструктор куда-то спешит…

У самолёта он продемонстрировал, как надо проводить внешние проверки в соответствии с «Бадахом», а когда я сел в кабину, как привязываться. Пока я пристёгивался к парашюту и затягивал ремни кресла, технари закрыли воздухозаборник левого двигателя сеткой и присоединили удлинитель к коннектору связи кабины инструктора. Мой летчик надел свою каску, подключился к удлинителю, проверил связь и велел провести подготовку самолёта к запуску двигателей, а затем и запустить их. Медленно, стараясь ничего не забыть и не перепутать, я прошёлся по всем действиям «Бадаха», приводя переключатели в требуемое положение. Всё это время инструктор наблюдал за мной, стоя у открытой кабины и заглядывая вовнутрь, чтобы удостовериться всё ли я делаю правильно.

 Закончив все манипуляции, я переспросил у инструктора разрешение на запуск двигателей. Получив кивок «Добро», я нажал на кнопку стартера левого двигателя и когда тот раскрутил турбину двигателя на нужные обороты, нажал на левую кнопку зажигания и плавно открыл кран подачи топлива в двигатель. Послышался небольшой хлопок, датчики показали, что температура выхлопной трубы левого двигателя дёрнулась вверх, турбина начала завывать, поднимая скорость вращения и уровень звука до пронзительного свиста – левый двигатель завёлся… После того как я повторил всё то же самое с правым двигателем, инструктор велел мне закрыть фонарь кабины. Удостоверившись, что я сделал это правильно, он сел в свою кабину за мной, переключил свой коннектор связи напрямую в розетку кабины и проверил внутреннюю связь.

Когда технари, по его команде, сняли решётку с левого двигателя, он дал мне разрешение проверить работу систем самолёта и, в первую очередь, гидравлику, и включить радиосвязь. Затем, запросив у диспетчера авиабазы разрешение выехать к взлётной полосе, громко объявил - «Беру управление», попросил меня отключить стояночный тормоз (который также служил как аварийный тормоз) и сдвинул вперёд рукоятки управления двигателями. Набрав обороты, самолёт двинулся вперёд, но инструктор тут же нажал на тормоза, проверяя их прежде чем самолёт наберёт скорость. Дав самолёту сдвинуться вперёд, инструктор велел мне проверить свои тормоза. Я, с непривычки, нажал, что было сил на верхние части педалей руля управления и самолёт резко встал, как вкопанный... «Полегче, полегче» отреагировал инструктор, взяв управление на себя. Орудуя двигателями и тормозами вывел самолёт из лабиринта стоянки Лётной школы и «погнал» его к дальнему концу взлётной полосы.

 

В передней кабине Фуги – после запуска двигателей

 

Под весом двух лётчиков амортизаторы шасси Фуги Магистра немного приседают, брюхо самолёта опускается до расстояния всего в 30 сантиметров выше асфальта, и первичное ощущение на рулёжке похоже на поездку на низком спортивном автомобиле. Справившись с непривычным ощущением, что мы вот-вот заденем брюхом поверхность асфальта, я, всё время помня, что в этом полёте я «турист», и чтобы не мешать инструктору рулить, сложил руки, поджал ноги и сконцентрировался на том, что было видно через лобовое стекло кабины.

Мой инструктор, как видно, куда-то спешил - вырулив на прямую дорожку, он «дал по газам» и самолёт «побежал» вперёд, подпрыгивая своими жёсткими амортизаторами шасси на стыках бетонных плит и трещинах асфальтовых дорожек. Я почувствовал «дежа вю »… Мне вспомнились кадры советской кинохроники про лётчиков, снятые из носовой кабины штурмана – самой близкой к асфальту – и как мелькали там, в этих кадрах, похожие бетонные плиты. Но голос в наушниках говорил на иврите, а не на русском и я невольно подумал о невероятности этой ситуации – я, новый репатриант, ещё менее трех лет в стране, сижу в кабине пилота израильского самолёта! И всё накопившееся было до сих пор волнение прошло, и я успокоился…

И вовремя – мой инструктор просто распространял вокруг себя своё нетерпение быстренько отделаться от этого полёта. Это было понятно – я не его постоянный ученик, меня он получил в добавок к своим полётам, которые он уже сегодня выполнил. Чем быстрее взлетим и приземлимся, тем быстрее он вернётся к своим делам… И как будто чтобы дать мне понять, что он делает мне одолжение, что летит со мной, он подгоняет меня на каждом шагу и в каждом действии…

На бетонной площадке у начала ВПП[12] готовим самолёт к взлёту на основе заученного из «Бадах»-а и после разрешения диспетчера выруливаем на середину взлётной полосы. Инструктор выравнивает нос самолёта по центральной линии и даёт ему прокатиться ещё метр, чтобы самолёт выровнялся наверняка. Быстрая проверка перед взлётом – рули, двигатели, гидравлика, закрылки, кислород, компас. Инструктор запрашивает по радио «Разрешение на взлёт?» - со снисходительной вопросительной интонацией. Ответ диспетчера «Разрешено!» со снисходительной, но утвердительной интонацией.

Инструктор плавно двигает рукоятки управления двигателями вперёд до упора, обороты двигателей быстро нарастают и останавливаются на 22 тысячах оборотов в минуту, температура выхлопных газов поднимается к 600 градусам, шум двигателей переходит в крещендо и самолёт, удерживаемый инструктором на тормозах, начинает дрожать, как будто просится отпустить его в небо…

Инструктор отпускает тормоза и самолёт начинает разбег… Шум двигателей откатывается назад и скорость неудержимо растёт. Когда скорость самолёта доходит до 70 узлов[13], коротким, почти неуловимым движением инструктор приподнимает нос самолёта над бетоном ВПП. Самолёт продолжает разбег и на скорости в 100 узлов, в ответ на ещё одно точное движение инструктора, отрывается от земли…

 

 

Взлёт Фуги – первый момент в воздухе

 

Мы в воздухе!!! Как же это быстро и гладко, по сравнению с Пайпером!

Инструктор щёлкает тумблером шасси и послушная гидравлика складывает и прячет колёса самолёта в крылья и нос. Потом в два этапа поднимает закрылки, и «очищенный» от уже ненужных «воздушных тормозов» самолёт плавно разгоняется до 200 узлов.

Ощущение огромного подъёма, испытанное в моих первых полётах на Пайпере, возвращается ко мне, а с ним приходит четкость мышления и ясность в голове… Полёт Фуги намного «чище» Пайпера – без тракторного шума поршневого двигателя и мельтешения пропеллера, без тряски и свиста ветра в щелях полотняной обшивки. И хотя темп событий выше, чем было в полётах на Пайпере, удовольствие от гладкого и быстрого полёта тут тоже выше…

Мы быстро набираем высоту в 10 тысяч футов, и на скорости в 250 узлов (около 450 км/ч) пролетаем по районам воздушного маневрирования выделенного Лётной школе. И хоть первый полёт всего лишь ознакомительный и инструктор должен всё показать, мой не даёт мне покоя и всё время спрашивает про разные населённые пункты под нами и вокруг нас. Я их знал наизусть, но как обычно, немного перепутав в некоторых их названия, дал инструктору повод заметить мне, что карты местности учить надо лучше…

Потом, показав основные положения полёта относительно горизонта – прямой полёт, набор высоты, снижение – потребовал, чтобы я их повторил, передав мне управление самолётом… Рули Фуги оказались намного чувствительней того, что я помнил из полётов на Пайпере, и мне пришлось немало «потыркать» рукояткой управления туда и сюда, чтобы установить нужный угол полёта по внешнему горизонту. Что вызвало небольшое веселье в задней кабине…

Повороты инструктор делал сам, проговаривая вслух все свои действия, чтобы я знал что делать в следующий раз.

Завершив наш полёт «по районам», мы вернулись на посадку – со снижением до 5 тысяч футов долетели до Беер Шевы и повернули на запад, в сторону авиабазы. Пролетев над ВПП разворотом вправо, инструктор выполнил «коробочку» над нашими бараками и приземлил самолёт. Всё это время он как бы забыл про меня – не мучал вопросами, не заставлял выполнять «Бадах». Сам выпустил шасси и закрылки, сам рапортовал по радио… Некоторые элементы своих действий комментировал вслух - типа учил меня на будущее… После приземления сам вырулил на стоянку, заглушил двигатели и выпрыгнул из самолёта, оставив меня выполнять все действия по переводу переключателей и кранов в исходное положение, как «Бадах» это предписывает.

Немного растерянный, я освободился от парашюта и поплёлся в эскадрилью. Инструктора я встретил около КП. Тот провёл со мной быстрый «разбор полёта», который сводился к фразе «Ну как? Видел? Понял? Ну и хорошо!», и отпустил меня…

Ещё немного растерянный от всего этого, я спустился на дневной разбор полётов. Почти все ребята вокруг меня были рады и довольны. Были и те, кто с бледным выражением лица сидели тихо – обычно это были те, у кого позывы рвоты в воздухе мешали им сосредоточиться на полёте. Командир курса – капитан Хаим г. - проводил разбор полётов и спрашивал, выбирая «случайных» ответчиков, как было и чему они сегодня научились. Потом передал впечатление инструкторов, что наши знания «Бадаха», правил полёта и местности неудовлетворительны и что нам надо подтянуться перед завтрашними полётами.

Весь вечер, пока мы не улеглись спать, наши бараки гудели - кто вслух, немного (а иногда и много) бравируя, рассказывал как пилотировал почти весь полёт и как у него это здорово получалось. А кто сидел в уголке и повторял «Бадах» и правила полёта и работу радиосвязи.

Назавтра в эскадрилье меня ожидал сюрприз… Оказалось, что мой постоянный инструктор – Эхуд Бен Амитай, который вчера отсутствовал – это тот высокий блондин, который проводил моей группе экзамены физического отбора… И с первого его взгляда на меня, я понял, что он меня узнал.

Полёты с Эхудом были противоположностью первому полёту с «заменяющим» инструктором. Эхуд был спокоен и терпелив – он давал мне завершить положенный порядок действий по «Бадаху», не мешая в процессе выполнения упражнения. В воздухе он учил, а не только замечал вслух ошибки. Он научил меня, как правильно находить по горизонту положение прямого полёта, положения набора высоты, снижения и планирования. Как входить в поворот и выходить из него, как держать нос на горизонте во время поворота. Он показал мне как Фуга выполняет штопор – в первый раз это было очень необычно – самолёт, как-будто спотыкаясь, падает носом вниз, переворачиваясь кульбитом на спину и продолжая вращение вниз… Сердце ушло в пятки, а душа взлетела от восторга… Иногда, ближе к концу урока, Эхуд брал управление на себя и показывал мне фигуры высшего пилотажа – бочки, петли, иммельманы, сплит-эсы… Видя, что мне это нравится, он давал мне «потянуть за морковку» - так он называл рукоятку управления рулями – поправляя меня чтобы из моих фигур пилотажа вышло что-то нормальное, а не непредвиденный штопор. Его разборы упражнений и полётов были точны, концентрировались на основных ошибках (а не на всех) и завершались чёткими наставлениями, что и как делать в следующий раз. Я любил летать с ним, с нетерпением ждал наших полётов и готовился к ним, и даже не заметил как мы по завершению полёта №8 добрались до «Чек 8».

За всего 8 полётов на самолёте Фуга Магистр, каждый продолжительностью в 45 минут, нас научили как пилотировать самолёт от взлёта и до захода на посадку, и это обучение было очень интенсивным. Взлёты и посадки выполняли сами инструкторы - они даже не пытались научить этому нас на этом этапе программы нашего лётного обучения. Но во всём остальном они не давали нам ни малейшего спуска и никаких поблажек в воздухе – все, без исключения, курсанты получали длинные списки ошибок, которые требовалось исправить к следующему полёту – определение правильного горизонта в разных погодных условиях, точность исполнения переходов из одного лётного положения в другое (например, из прямого полёта в набор высоты), плавность работы «на рулях», точность и скорость исполнения действий, предписанных «Бадахом», и т.п. Никто из нас не чувствовал, что у него всё гладко, никто из нас не знал своих оценок и никто не был на 100% уверен, что успешно пройдёт отсев первых полётов на Фуге – знаменитый «Чек 8»…

Но пришёл день, когда все курсанты нашего курса завершили 8 полётов на Фуге, и все наши лётные инструкторы, вместе с начальством Лётной школы, собрались обсудить наши успехи. Наутро, когда нам должны были огласить результаты «Чека 8», мы все нервничали, что было естественно. Тихо, без лишних разговоров, мы шагали строем в эскадрилью, гадая, кто из нас будет шагать в этом строю обратно… Когда мы собрались ко времени начала дневного инструктажа полётов и зашёл командир эскадрильи, в зале воцарилась мёртвая тишина. Командир зачитал список имён – моего имени там не было. Те, чьи имена были названы, вышли, понурив головы. Те, кто остались, оглядывались со смущёнными улыбками вокруг себя, ища своих товарищей по уже пройденному пути… Командир эскадрильи вышел, другой инструктор провёл инструктаж полёта №9 и мы продолжили наши полёты, как ни в чём не бывало…

Мы были довольны, рады и даже горды тем, что прошли этот отсев, которого все опасались. Вместе с тем, нам было грустно, что наши товарищи, с которыми мы так сблизились за последние 8 месяцев, а особенно во время походов и испытаний «Подготовительного» этапа, не сумели преодолеть этот барьер… Ведь случайных людей среди нас уже не было…

Несколько дней спустя закончился очередной рабочий триместр ВВС, мы получили ещё одну полоску на наши погоны и «переехали» из наших бетонных бараков в здание общежития курсантов Лётной школы, куда, до сих пор, вход нам был запрещён…

Ну, а потом, как уже стало обычным, неделя дома перед началом нового этапа Лётной школы - немного свободного времени подумать и подвести промежуточные итоги… А думать было о чём – за последние 8 с чем то месяцев после призыва, я достиг невероятного и «заплатил» многим, в том числе операцией на своём носу. Я возмужал и повзрослел, стал уверенным в своей физической способности выдержать любые нагрузки. Но передо мной открывалась новая эра, в которой моих старых способностей могло и не хватить… Надо было быстро учиться новым навыкам – чтобы стать лётчиком, недостаточно попасть в Лётную школу, надо её ещё и успешно закончить…

 

 

Первый раз дома с двумя полосками на курсантских погонах

 

 

И чем больше я думал об этом, тем больше моя готовность выложиться по полной и преуспеть росла…

 

(продолжение следует)

 

 Примечания

[1] Так повелось, что в ВВС почти все организационные единицы – и лётные, и не лётные – гордо называются «эскадрильи», хотя «ползают» по земле и к самолётам имеют лишь очень косвенное отношение.

[2] Знаменитая «сайерет маткал».

[3] Жестокая Война Судного дня 1973 года обозначила определённые пробелы в моральной подготовке выпускников Лётной школы и мы – один из первых курсов, начавших своё обучение в Лётной школе после этой войны – хорошо почувствовали изменение приоритетов в сторону способности выдержать   жестокие условия ведения современных войн, которая требовалась от лётного состава.

[4] Рабочая неделя в Израиле начинается в воскресенье и заканчивается в четверг, пятница и суббота выходные дни. Часть предприятий и организаций работают полдня в пятницу.

[5] Израильский транспортный кооператив, который ещё до создания государства Израиль предоставлял городское и междугороднее автобусное сообщение.  

[6] Тот дом в Иерусалиме был «продвинутым» и одним из немногих, в котором было центральное отопление и постоянная горячая вода, чему мы были очень рады, особенно в холодные Иерусалимские зимние ночи.

[7] Библейская гора Фавор.

[8] Весёлый на иврите.

[9] Краткое от Одед

[10] Лейтенант Ханох Перельман был вторым лётчиком вертолёта CH53 «Ясур», разбившегося 10.5.1977 в долине реки Иордан, на западном его берегу. Вместе с Ханохом в этой катастрофе погибли ещё 53 солдата и офицера ЦАХАЛ-а, в том числе ещё один из наших товарищей по курсу №79 Лётной школы ВВС – лейтенант Амир Трайдель из Мошавы Кинерет. Да будет их память благословенна.

[11] «Чек 8» получил своё название потому что первая отсеивающая комиссия этапа «Первоначального» лётного обучения проходила после восьмого полёта на самолётах Фуга. Эта комиссия брала в расчёт все данные, собранные на курсанта до сих пор, включая данные из «Ярпы», оценки полётов на Пайперах, оценки «Подготовительного» этапа и первых полётов на Фугах.

[12] Взлётно-посадочная полоса аэродрома

[13] 1 узел = 1.8 км/ч

 

Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 5-6(184) май-июнь 2015

Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer5_6/Mostov1.php