В этом году, уже четвертый раз, я не смогу отметить 9 мая вместе с отцом. Для нас с ним это был главный праздник. Отец его заслужил, пройдя со своим пулеметным взводом путь от Волги до Эльбы, был трижды ранен на этом пути и трижды вернулся на фронт. В этот день мы не ликовали, а размышляли вслух, я его расспрашивал, он, всматриваясь в себя, отвечал, объяснял, а иногда и сам не понимал, почему поступил так, а не иначе.
В моих самых первых воспоминаниях, он - могучий человек, с сильными руками. На правом предплечье - страшноватый крестообразный шрам, след от фашистского осколка. С опаской и гордостью я трогал этот шрам, когда вечером перед сном просил его рассказать “про войну”. Он рассказывал и пел мне песни – фронтовые и народные, на русском, украинском и еще на непонятном, но тоже почему-то родном языке: «Бродяга к Байкалу подходит», «Эх, тачанка- ростовчанка, все четыре колеса», «Стоит гора высокая …», «А МОЛ ИЗ ГЭВЭН А МАЙСЭ…» Папины рассказы и песни жили во мне, помогают жить и ныне, когда я уже не могу приехать к нему, обнять за широкие плечи, выпить с ним ЛЭХАИМ и спеть веселую еврейскую песенку о хмелящем чувстве жизниMASHKE.
С грустной радостью я вспоминаю, как последние десять лет его жизни мы с ним вместе писали книгу о его жизни. Вдумывались в странные события, спорили о том, как лучше о них рассказать.
1948 и 1952
Вот один из рассказов отца (из нашей книги «ЛЭХАИМ! или Хаим на коне. Диалог воспоминаний отца и размышлений сына»)
Вперед, на запад
«Зима 1945 года была снежная, и тачанкам двигаться по глубокому снегу было непросто...
Мы были около Гренау, когда эскадрон Овчинникова попал в сложную ситуацию и я получил приказ помочь ему огнем из ДШК. Мне показали на карте, где мог быть эскадрон. У меня - командира взвода - карты, как обычно, не было.
Вечером мы выехали на поиски, но вскоре наткнулись на немцев и попали под обстрел. Я решил обойти их по дну оврагу. Четыре тачанки медленно двигались по глубокому снегу. Со мной впереди шел коновод Золотарев, крепкий парень, расторопный, смелый и рассудительный.
Овраг, неглубокий вначале, все больше и больше углублялся, и я стал думать, как из него выбраться. Думать долго не пришлось - у края оврага увидели отблески костра и услышали звуки речи. Я остановил движение и пошел вместе с Золотаревым проверить, кто там у костра. Осторожно, цепляясь за кустарник, поднимались наверх, речь становилась все слышнее - и я понял, что это немецкий язык и что голосов много. Спустились вниз, посоветовались, и решили, что овраг, видимо, имеет несколько ответвлений, а мы пошли не в ту сторону.
Выпрягли лошадей и тачанки развернули на руках, чтобы не было шума. Вскоре нашли эскадрон Овчинникова и помогли ему ...
О том, как это было, вспомнил через много лет сержант из этого эскадрона.
На встрече ветеранов в Ростове, устроенной к 30-летию Победы в 1975 году, после торжественного заседания все отправились на показательные скачки. Там ко мне подошел незнакомый человек и говорит:
“Я увидел Вашу фамилию в списке участников. Вы, конечно, меня не помните. А я Вас ищу 30 лет - Вы же спасли жизни всему нашему эскадрону” и напомнил тот бой, о котором впоследствии написал и в письме.
Это был Василий Андронович Олифиренко. Он приехал из поселка около станицы Славинская на Кубани. Во время войны он был командиром отделения.
В том эпизоде, на мой взгляд, ничего особенного, тем более героического, не было, просто надо было не растеряться и вступить в бой с бронетранспортерами умело и с головой. Слава богу, все обошлось хорошо, потерь у меня не было и выручили из беды эскадрон Овчинникова (он получил звание Героя Советского Союза за Гродненскую операцию). Не буду писать об этом, так как в письме Олифиренко в основном все сказано. …
“Горелик - целую, Горелик - обнимаю, молодец, спасибо!”
Раз ты положился на рассказ сержанта Олифиренко, давай прочитаем его письмо, которое он написал тебе в сентябре 1980 года.
«Дорогой боевой друг Ефим Наумович!
Я получил письмо от писателя Казакова П. И., который воевал в нашем корпусе и сейчас пишет книгу о наших боевых буднях. Он просил меня написать ему некоторые запомнившиеся эпизоды из фронтовой жизни, о своих друзьях-товарищах.
И я решил и написал ему о Вас как о герое-офицере, который своими смелыми боевыми действиями спас жизнь всему нашему 3-ему эскадрону. Вы, может, и не помните этого случая, тогда оно могло показаться обыденным фронтовым делом, но годы спустя, когда такой эпизод обдумываешь в спокойной домашней обстановке, он явно расценивается как геройский, о котором можно писать книги, снимать кино.
Напомню Вам: Дело было в начале 45-го в Германии. На наш третий эскадрон, которым командовал Герой Советского Союза капитан Николай Тихонович Овчинников, ночью, пошли в психическую (а правильнее в пьяную) атаку немцы. Их было много, очень много. Немцев поддерживали бронетранспортеры. Не знаю почему, но наша артиллерия отстала. У нас были только автоматы, гранаты, пистолеты, карабины. Позиция для нас была крайне невыгодная: мы были в лощине (или речушка замерзшая и заснеженная), а немцы наступали сверху, катились лавиной: много, пьяные, поддерживаемые пулеметным огнем с бронетранспортеров.
Наше дело казалось было - труба. Невеселое. Но в самый критический момент Вы вывели свой взвод крупнокалиберных пулеметов и прямо с бричек, не удаляя упряжки, открыли огонь по немцам.
Огонь был настолько плотный, уничтожающий и отрезвляющий, что немцы залегли, бронетранспортеры их начали гореть. Картина была впечатляющая: Ваши пулеметы выше нас на бугру и немцы на бугру, мы в ложбине, через нас летят Ваши пули, среди которых много трассирующих, а когда начали гореть подожженные Вашими пулеметами бронетранспортеры, а часть мы подожгли гранатами - поле боя стало светлым.
Мне запомнилось Овчинников кричал тебе: Горелик - целую, Горелик - обнимаю, молодец, спасибо. Да все мы кричали благодарности Вам, но в шуме боя сам себя с трудом слышишь.
Утром, когда рассвело, вид западной стороны бугра казался жутким: белоснежное поле превратилось в красно-зелено-грязное. Дорого немцы заплатили за свою пьяную атаку.
Вот об этом эпизоде я и написал тов. Казакову. Для Вас, может, в то время было обыденное дело, но это геройство: оказать помощь, спасти целое подразделение. Это геройство всего Вашего взвода.
Так, что если выйдет его книга, не удивляйтесь, что о тебе, боевой друг-спаситель, будет там написано.
Вот у меня все. Живу, работаю.
Да поделюсь с тобой тоже одним фронтовым делом. В июне (27) 1944 г. - это в Белорусской операции (Багратион) я был ранен в ногу и в руку. В руку осколочное слепое, в ногу пулевое касательное, пулей разорвало ахиллесово сухожилие.
2,5 месяца был на излечении и опять воевал. Зажило и воевал. После войны, нога, бывало, болела, то на дождь или когда натрудишь ее. С каждым годом боли стали увеличиваться. Тогда мне было 20 лет, сейчас 55, и дело дошло до того, что временами приходится ходить, опираясь на палку. И вот буквально на днях как-то роясь в старых бумагах, я нашел справку об этом ранении. Потрепанная такая, на сгибах порвана, чернила выцвели, но со штампом и печатью и даже подпись - капитан Татаркин.
О существовании этой справки я запамятовал, и вот вдруг она нашлась. Правда в ней есть приписка - ранение легкое. Два с половиной месяца лечили и легкое ранение. А может быть и правильно - тогда 20-ти летнему - оно было легкое, а сейчас сказывается тяжелым. И вот я думаю, да мне и советуют друзья-фронтовики обратиться в военкомат, чтобы меня определили в военный госпиталь, есть такой в Краснодаре, может там подремонтируют. Как твое мнение: стоящая эта затея? Или скажут - легко ранен, легко и хромай.
Будь здоров. Доброе мое пожелание твоей семье: счастья, здоровья, успехов в работе, учебе, семейного благополучия.
19. 09. 80 [Подпись - Василий Андронович Олифиренко] »
Очень симпатичный у тебя однополчанин Василий Андронович. Пишет просто, ясно и с достоинством. Настоящий боевой друг. И о легком ранении своем хорошо написал.
Слава Богу, что все твои ранения были действительно легкие - что не напоминали они о себе спустя годы.
Но, вот, скажи пожалуйста, почему тебе понадобилось напоминание Василия Андроновича Олифиренко, чтобы рассказать мне об эпизоде, который он расценивает как геройский? И я согласен с ним - такой бой заслуживает кино: наши прижаты ко дну оврага, а над их головами в ночном небе трассируют бронебойно-зажигательные очереди твоих ДШК и пробивают фашистскую броню, и зажигают, и останавливают фашистскую атаку, - и спасают 3-й эскадрон.
Ты говоришь: “ничего особенного, тем более героического не было, просто надо было не растеряться и вступить в бой умело и с головой” и рассказываешь о другом бое, который считаешь более примечательным.
Я понимаю так, что разные вещи - геройство изнутри и геройство снаружи, геройство по внутреннему напряжению и геройство по результату. Первый вид геройства лучше всего запоминаешь ты сам, второй - другие, кого это геройство коснулось. В твоей биографии бывали оба вида геройства.
В вашей дивизии троим кавалеристам присвоили звание Героя - Героя Советского Союза: командиру дивизии Брикелю, и двум командирам эскадронов - Неумоеву и Овчинникову.
Я видел только одного из них - Павла Порфирьевича Брикеля. Он к нам приходил домой, я с удовольствием слушал ваши разговоры, видел, как - открыто, на равных, с взаимным уважением - вы относились друг к другу. О комдиве Брикеле надо будет рассказать отдельно, пересказав и его замечательные истории о своем друге - Соломоне Рапопорте.
С двумя другими Героями вашей дивизии я знаком только по переписке и по твоим рассказам.
От Неумоева мы уже знаем, как тебе присвоили звание “Ермак с дубиной”.
А от Овчинникова тебе довелось услышать еще более примечательное признание. В 80-е годы ты встретился с несколькими своими однополчанами в доме одного из них - Пантелея Савельевича Алевранова - в Ессентуках. Был там и Овчинников. Выпили свои мирные фронтовые 100 грамм, помянули товарищей, и потек разговор. По какому-то поводу один из присутствовавших спросил Овчинникова: “Николай Тихонович, а скажи, за что тебе все-таки дали Героя? ” Тот подумал и говорит: “Честно тебе скажу, таких героев, как мне, можно было бы дать многим из наших”. И прибавил: “А если бы меня спросили, кому дать звание Героя, я бы сказал - вот ему!” и показал на тебя.
Ты тогда очень удивился. И растрогался. Ты и сейчас с волнением вспоминаешь этот разговор. Ведь тебя с Овчинниковым не связывали особенно близкие отношения. Однополчане, не больше. Но и не меньше. И услышать такое от однополчанина - многого стоит.
"ОВЧИННИКОВ Николай Тихонович. Герой Советского Союза (24.3.1945 г.). Родился 11.7.1918 г. в д. Гарбузовка Починковского р-на Смоленской обл. Из крестьян. Русский. Член КПСС с 1942 г. Окончил торгово-кооперативную школу (1960 г.). В Красной Армии с 1938 г. С 1942 г. на Калининском, 2-м и 3-м Белорусских, 3-м Прибалтийском фронтах. Командир сабельного эскадрона кавалерийского полка капитан Н. Т. Овчинников отличился при освобождении Гродно. 15.7.1944 г. эскадрон под его командованием первым ворвался на окраину города, овладел его центром, захватил важные трофеи. С 1947 г. по 1954 г. работал председателем Ессентукского станичного Совета депутатов трудящихся, с 1954 г. заместитель директора заготконторы Предгорного райпотребсоюза. Жил в г. Ессентуки. Умер 19.7.1976 г."
(Из книги "Навечно в сердце народном", Минск, 1984)
Думаю, когда бывший комэск Овчинников в застольной беседе представил тебя к высокой награде, в его мыслях промелькнул и тот бой, о котором тебе напомнил бывший сержант его эскадрона Олифиренко…
А когда Овчинников говорил, что наградить можно было и многих других, то, вероятно, имел в виду советский способ давать награды. После успешного завершения какой-нибудь операции, вышестоящее командование спускало разнарядку на дивизию - столько-то орденов Красной звезды, столько-то - Красного Знамени, … столько-то звезд Героя. Командиры полков представляли, кого они считали достойными, но потом их представлениями занимались штабные канцеляристы, сортируя поданные бумаги по им известным соображениям. Несколько раз на офицерских собраниях ты своими ушами слышал, как командир объявлял, что представил тебя к награде. А потом, по неизвестной причине, представление где-то застревало. Вполне можно представить себе, что какая-то штабная крыса, увидев представление Хаима Наумовича Горелика к такому-то ордену, думал про себя: “Хватит с этого Хаима его орденов Красной Звезды и Отечественной Войны”.
Мы с тобой не раз соглашались, что главной наградой, слава Богу, распоряжались не штабисты, и что ты эту награду получил - вернулся с войны “со щитом” и чувствовал себя на коне. И Тот, Кто распоряжался этой высокой наградой, сделал так, что все три твои ранения были легкими.
Другие фрагменты из книги «ЛЭХАИМ! или Хаим на коне»
Первый бой и первое ранение
Разжечь огонь в субботу?
Шестая заповедь
Ханское кочевье по Европе вместо парада Победы в Москве
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 5-6(184) май-июнь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer5_6/Gorelik1.php
