Так начиналась война
Глава 1
Воскресенье. 22 июня 1941 года. Каникулы. Я перешёл во второй класс. Родители ещё спят. Стук в окно. Это Алик Ярёменко будит меня условным сигналом, вызывая по приказу командира нашего сводного отряда Бориса Чавлейшвили в штаб. Отряд – «сводный». Название дал ему наш командир. Объяснил так: в отряде – мальчики и девочки – они сведены вместе. Отряд назван именем Карла Маркса, т. к. наш дом находится на улице имени вождя пролетариата.
По дороге в штаб забежал к сёстрам Наташе и Гале Тылибцевым, долго стучал в дверь вначале кулаком, потом ногой. Поднял с постели родителей, но сестёр привёл в штаб.
Порядок оповещения всех бойцов по сигналу тревоги – телефонов не было – разработал наш командир. Борис (живёт на третьем этаже), передаёт приказ Алику Ярёменко (на второй этаж), Алик мне (на первый этаж), я оббегаю двор. На мне сёстры Тылибцевы и Шакро.
Борис Чавлейшвили – командир и начальник штаба, ученик пятого класса, сын нашего домкома, управляющего всем хозяйством нашего дома, пользовался абсолютным авторитетом. Близость к власти (отец-домком) и знание международной обстановки (дядя-командир Красной Армии, орденоносец) делали Бориса легендой и гордостью нашего дома и двора. Дядя был представителем штаба Закавказского Военного Округа в Батуми и часто ночевал в их квартире. Ни в одном из соседних домовых отрядов не было таких уважаемых командиров.
Бойцы нашего отряда: два второклассника, я и Наташа, ученик первого класса Алик Ярёменко, несколько мальчиков и девочек детсадовского возраста, среди которых мой младший пятилетний брат, тоже Борис. Борис-маленький
Штаб-подвал, наполовину затопленный водой, место наших детских игр, место, где мы собирались, обсуждали новости. Здесь мы хранили несколько кинжалов, изготовленных из кухонных ножей, свечки, спички, керосин, запас сухарей, очень дефицитные соль, сахар, консервы.
В штабе собирались по расписанию или по сигналу тревоги. Говорили о войне, мечтали о подвигах, которые каждый из нас обязательно совершит. Там, где в подвале стояла вода, был плот и старое корыто – два плавсредства, благодаря которым «отрабатывалась тактика ведения морского боя» в условиях, «близких к военным».
Позже всех явился наш командир.
Был он, как всегда, подтянут. Весь в ремнях, на груди – значок БГТО, на поясе кобура (разумеется, пустая), подарок дяди.
«Ребята, дядю ночью разбудили. Он уехал в штаб гарнизона, сказал перед уходом, что положение очень серьёзное. Вестовые по всему городу собирают командиров; они должны немедленно прибыть в свои части. Политработников собирают для инструктажа в Доме Красной Армии».
Прибежал Шакро, Борис посылал его в порт. Доложил: «Машины с морскими командирами прибывают в порт, корабли выходят в море с расчехлёнными орудиями». Борис поправил кобуру на ремне и торжественно произнёс:
«Ребята – это большие манёвры или война. Надо быть готовыми ко всему, граница рядом. Готовьтесь». Все закричали: «Ура!».
В подвал заглянул папа, за ним плачущая соседка.
«Дети по домам. Война. Только что выступал Молотов. На нас внезапно напали немцы.
И опять, заглушая папу и плачущую соседку, мы кричали: «Ура!». Замолчали, когда в подвал за детьми стали приходить удручённые, заплаканные взрослые.
«Странно, почему наши родители не радуются. Ведь столько раз мы слышали: «Разгромим врага на его собственной территории». В любимой песне нашего двора и дома «Марше танкистов» были слова:
Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде
Мы начеку, мы за врагом следим...»
и ещё
А если к нам полезет враг матёрый,
Он будет бит повсюду и везде!..
Папа оказался прав. Когда он с дядей Али прочитал книгу «Майн Кампф»[1], то сразу сказал, что будет война. Почему же папа не предупредил всех, что будет война. Я спросил об этом у папы. Папа сказал, что книгу читал под большим секретом и под большим секретом рассказал дяде Шике и дяде Яше, но я об этом должен молчать. А наши вожди книгу эту читали, и конечно приготовились к войне. Враг будет разбит в ближайшее время так же, как были разбиты японские самураи и белофинны.
Мне захотелось рассказать, что папа раньше всех узнал про войну. Даже раньше нашего начальника штаба и его дяди большого командира. Я выскочил из квартиры, влетел в штаб и прокричал Борису, что мой папа знал о начале войны раньше него и его дяди-командира. Борис в штабе был один, что-то писал, сидя на перевёрнутом ящике. Оторвавшись от бумаг, Борис строго спросил: «Так может быть твой папа шпион? Что же ты об этом не заявил?». Я похолодел от ужаса. Время ведь военное. Побежал к папе, вместе – к дяде Али, втроём к Бориному отцу, дяде Семёну. Позвали Бориса, и дядя Семён строго-настрого велел Борису молчать, Арик пошутил. На самом деле я не пошутил. Мне стало обидно за папу и за себя, особенно за то, что папа струсил. Обидно, Борис назвал меня хвастуном. Я полез было в драку но, получив по шее, ушёл из штаба.
В течение первой недели войны ушли добровольцами или были призваны в армию все наши родственники мужчины с 1912 по 1922 год рождения. Младший папин брат Эммануил, 1919 года рождения, ушёл добровольцем на следующий день после начала войны. Он был командиром запаса. Сухогруз, на котором плавал брат папы Иосиф, был превращён в сторожевой корабль. Иосиф и вся команда сухогруза надели форму военных моряков. Мамин брат Марк Борисковский встретил войну врачом, на военном корабле[2]
Марк Борисковский
Наши родственники сражались с фашистами в армиях союзных стран: в армии Канады – папин двоюродный брат, племянник Бенсиона Левина, Матисягу Гордон, в армии Великобритании – мой двоюродный брат Арик Токачиров-Чайкинд[3].
Папе исполнилось 42 года, его брату, дяде Шике – 41. Зрение у дяди Шики было плохое: один глаз почти не видел. Дядя, как всегда, храбрился, говорил, что пойдёт на войну добровольцем, т. к. при стрельбе нужен только один открытый глаз, чтобы прицелиться, второй – закрыт. В военкомате[4] ему отказали: на войну берут только молодых и без дефектов, к тому же война скоро закончится и без него.
Дядя обиделся. Нагрубил военкому, показал мускулы, сделал стойку на руках на краю стула. Многих его друзей призвали в армию, врага разобьют без него.
У папы была язва желудка, сильное кровотечение; от призыва в армию его временно освободили. Папа прикрепил к стене большую карту Европы, и всех соседей и родственников приглашал приходить к нам следить за отступлением немцев и продвижением Красной Армии на Запад.
Шли дни, а линия фронта всё дальше и дальше перемещалась на Восток. В конце концов папа снял карту со стены и спрятал её за шкаф.
Многие жители Батуми были призваны в армию, сражались на фронтах. Из 12 258 солдат не вернулись 4 728 человек.
Папин двоюродный брат Лёва Кожеашвили был тяжело ранен в живот в одном из первых боёв. Ранение открытое. Через раневое отверстие вывалились внутренние органы. После боя похоронная команда нашла его среди мертвых. Один из команды заметил, что у «убитого» дёрнулось веко. Рядом оказался опытный санитар, знающий как транспортировать такого раненого. Лёву принесли в передвижной госпиталь. Открытое ранение живота в полевых условиях считалось смертельным. Спас опытный хирург и молодой организм. Выжил. Стал инвалидом. Всю жизнь хромал, опирался на палку. Окончил сельскохозяйственный институт, работал агрономом, умер в Иерусалиме.
Мужа папиной сестры, Ривы, сорокалетнего Якова Любарского призвали в первые дни войны в армию. Был ранен в руку, признан непригодным к дальнейшей службе—демобилизован.
Другой двоюродный брат папы Моисей Кожеашвили прошёл всю финскую войну. Во время войны 1941-1945 гг. – офицер в войсках связи.
В середине 1942 года положение на фронтах стало критическим, Красная Армия отступала, несла большие людские потери. В армию стали призывать, так называемых, «частично годных». Призвали и дядю Шику. Однако решили, что из-за плохого зрения от него в действующей армии пользы не будет, и направили в армейскую часть, расположенную на границе с Турцией.
Папа с первых дней войны после работы в Госбанке каждый вечер дежурил в штабе противовоздушной обороны города. Дежурный принимал по телефону сообщения о приближении вражеских самолётов и включал сигнал воздушной тревоги по городу.
В конце 1942 года папу и многих его ровесников, которые раннее были освобождены от службы в Армии, мобилизовали. Папу призвали, несмотря на обострение его болезни и усиление кровотечения. Новобранцев собрали во дворе бани, постригли и строем повели на вокзал. Папа еле передвигался, поднялась температура. Тем не менее, новобранцы взяли его под руки и подсадили в вагон.
Военкомат сдавал новобранцев строго по счёту (по головам). Главное – сдать под расписку начальнику эшелона и посадить в вагон, а дальше – разберутся. В вагоне вначале было весело. Новобранцы пели, пили вино, танцевали. А папе становилось всё хуже и хуже: рвота, кровотечение усилилось. Соседи по вагону начали волноваться, боялись заразы, опасались, что папа умрёт. Требовали ссадить папу или перевести в изолятор. Эшелон подходил к Тбилиси. Вагон взбунтовался, особенно – грузины, которые хорошо знали папу. Кричали, стучали в стенки вагона. На стук и крики прибежал начальник эшелона. Вначале он категорически отказывался высадить папу, ссылался: принял столько-то, должен сдать такое же число новобранцев. Вызвал патруль. Не помогли ни патруль, ни комендантский взвод, ни угроза трибунала и расстрела бунтовщиков. Наконец начальник эшелона сдался.
Перед мобилизацией Шики
Верхний ряд: Шика в центре, слева от него старшая дочка Мери, справа – автор (9 лет).
Нижний ряд: жена Шики – Сима с дочкой Цилей
Начальник патруля по согласованию с комендантом города расписался в приёме папы, и полутруп, как говорили санитары, вынесли из вагона, отвезли в госпиталь. Положение считалось безнадёжным. К счастью, в Тбилиси жили папины тёти, родные сёстры бабушки, его двоюродные братья Сендер и Меер и сестра Лия, а также мамин брат Виктор Токачиров с семьёй. Родственники ежедневно навещали папу в госпитале. Подкармливали домашней едой. Лия Файн доставала дефицитные лекарства, витамины. К удивлению врачей, папа выздоравливал. Кровотечения случались, но реже. Помогала строгая диета и домашняя еда. Медицинская комиссия вначале предполагала папу комиссовать, но потом решение изменили с согласия папы. Закавказскому Военному Округу нужны были грамотные финансовые работники. Папу оставили при штабе. В середине 1944 года папу демобилизовали по состоянию здоровья.
В середине июня 1941 года турецкое правительство заключило договор о дружбе и ненападении с Германией, а с началом войны объявило о своём нейтралитете. Однако Турция пропускала через проливы в Черное море германские подводные лодки и поставляла немцам стратегические материалы. Турецкие корабли появлялись вблизи Батуми, но не осмеливались проникать в советские территориальные воды: береговая артиллерия немедленно открывала огонь по нарушителям. На советско-турецкой границе стали возникать вооруженные конфликты.
25 февраля 1942 года в Анкаре было совершено покушение на Франца фон Папена, посла Германии в Турции, посол получил незначительные ранения[5].Террористы и советские граждане организаторы покушения предстали перед судом. В Турции активизировалась антисоветская пропаганда.
Немецкие самолёты постоянно совершали разведывательные полёты над портом и городом. Город немцы не бомбили, предполагалось, что он будет передан Турции после её вступления в войну с Советским Союзом, а батумский нефтеперерабатывающий завод (БНЗ) берегли для себя. Корабли в порту бомбили несколько раз.
В 1942 г. немцы планировали захватить Кавказ и лишить Советский Союз нефти. «Когда русские запасы нефти истощатся, Россия будет поставлена на колени», – заявил министр иностранных дел Германии. Турецкое правительство готовилось к нападению на Советский Союз.
Советский разведчик Гуревич-Кент сообщил в Центр о планах гитлеровцев захватить нефтедобывающие районы Кавказа. Командование Красной Армии срочно перебросило войска на Кавказ[6]. Однако этих войск для активного сопротивления оказалось недостаточно. На Северном Кавказе сложилось критическое положение.Красная Армия отступала с тяжёлыми боями.
Фашистские войска продвигались по горным дорогам к перевалам Главного Кавказского хребта. Враг оттеснил ослабленные части Закавказского фронта, захватил Клухорский перевал.
Солдаты горнострелковой дивизии вермахта «Эдельвейс» были хорошо подготовлены к ведению операций в горах. Дивизия состояла преимущественно из альпинистов – стран фашистской коалиции и жителей горных районов Баварии и Альп. Кроме того, многие немецкие альпинисты перед войной, отдыхали в горах на турбазе наркомата Обороны СССР. Они были желанными гостями советских альпинистов,совершали многократно «тренировочные» восхождения иногда даже товарищеские, вместе с советскими спортсменами, активно фотографировали склоны гор[7] и составили точные карты горной местности. Войска «Эдельвейс», укрепились на юго-восточном склоне Эльбруса, а в августе 1942 года на его вершине группа лучших немецких альпинистов установила фашистские штандарты.
Вначале немцам противостояли плохо обученные пехотинцы и кавалеристы, не имеющие специальной подготовки, снаряжения и обмундирования для сражения в горах. Передовые отряды «Эдельвейс», начали спускаться по склонам Эльбруса к морю.
Пожар в порту Батуми после немецкого авианалёта
На переднем плане видна корма лидера эсминцев «Харькова»,
в центре горит советский танкер «Передовик»
Немцы были от Батуми всего в 90-100 километрах. Местные власти уже приступили к подготовке эвакуации населения, в первую очередь – стариков и детей. Многие батумские семьи покидали город, перебирались в среднеазиатские республики. После начала наступления немецких войск на Сталинград и Кавказ, ситуация на границе обострилась ещё больше, особенно когда немцы приблизились к Волге. Турция собиралась вступить в войну на стороне Германии после падения Сталинграда. Была проведена мобилизация в турецких провинциях, граничащих с территорией Советского Союза, призваны в армию офицеры запаса даже старше 65 лет. Вооруженные силы Турции достигли численности в 1 000 000 человек. Около 750 000 из них турки держали на границе около Батуми. Война с Турцией могла начаться со дня на день. На границе и в Батуми численность советских войск не превышала 200 тысяч. Большая часть из них – новобранцы. При таком численном соотношении война с Турцией могла привести к потере Кавказа.
По мере приближения немцев к Батуми всё больше работы становилось у зенитчиков. Прикрывая Батуми, зенитчики иногда по нескольку суток не отходили от орудий – батареи всегда были в полной боевой готовности. Нас, мальчишек, зенитчики знали, подкармливали. При приближении вражеских самолётов гнали домой. Мы приносили им воду, наши мамы стирали бельё.
Победа под Сталинградом положила начало коренному перелому в международном положении Советского Союза и в войне. Турция уже не помышляла о вступлении в войну на стороне Германии.
Недалеко от Батуми опытные инструкторы-альпинисты готовили специальные отряды горных стрелков. Было подготовлено хорошо оснащённое пополнение, которое влилось в 46-ю армию. Эта армия была переброшена на высокогорные перевалы, в горные проходы и на ледники Главного Кавказского хребта. В середине января 1943 года враг был полностью изгнан из Приэльбрусья. В феврале почти в пятидесятиградусный, мороз на Эльбрусе были сброшены фашистские штандарты и водружен советский флаг. Войска перешли в наступление на всех участках громадного фронта. Это почувствовали и в Батуми. Реже стали полёты вражеских самолётов над городом. Некоторые воинские части были переброшены на фронт. Однако в Батуми продолжали ждать нападения с моря. Не исключали высадки десанта. Фашистские подводные лодки неоднократно пытались атаковать суда в Батумском порту, но безуспешно.
Несколько раз командир нашего отряда давал разрешение бежать на фронт. Нас ловила милиция, военные. В конце концов объяснили, что будет больше пользы, если мы займёмся выслеживанием шпионов в городе.
В школу к нам приходили пограничники, рассказывали, что шпионы и диверсанты высаживаются на побережье с подводных лодок, а также переходят границу по горным тропам, хорошо известным местным жителям. Говорили о бдительности. Мы больше не убегали на фронт, выслеживали подозрительных людей, пытались ловить шпионов. Бегали по всему городу, искали шпионов и диверсантов. Не повезло: наши поиски были безрезультатными. Кое-кому повезло.
По улицам города ещё с довоенных лет ездил на коляске инвалид с попугаем на плече. Его все знали. Привыкли к его бессвязной речи, бесцельному перемещению по городу и его окрестностям. Появлялся он в местах расположения воинских частей, в порту, около зенитных расчётов. Со всеми заговаривал. Он оказался шпионом. Его выследили местные жители, а контрразведчики схватили с поличным, когда он передавал немецкому связному сведения о воинских частях, расположенных на границе.
Немцы высадили четырех парашютистов недалеко от Батуми, в окрестностях Очамчире. Двоих поймали, третий разбился при приземлении. Четвёртого захватили позже. Фашистский самолет с диверсантами на борту приземлился около Сухуми. Наши бойцы быстро разыскали его и уничтожили вместе с диверсантами. Противникпредпринимал попытки забросить ночью небольшие диверсионные группы в район Батуми и Поти. Когда немцам стало ясно, что наступление на Кавказ провалилось, у противника появились планы вывести из строя Батумский нефтеперерабатывающий завод, взорвать нефтепровод. Несколько раз диверсанты под видом местных жителей пробирались в расположение БНЗ, но каждый раз их выслеживали. Диверсанты отчаянно сопротивлялись, но их уничтожали во время перестрелки.
В Батуми тоннами прибывали боеприпасы, различные виды вооружения и продовольствие для армии и флота. Непрерывно прибывали войска. Всё это перегружали на корабли и отправляли морем на фронт. Обратным рейсом суда забирали раненых, больных и эвакуируемое население. По железной дороге и морским транспортом в Грузию поступало оборудование и сельскохозяйственная продукция. Прибывали тысячи эвакуированных квалифицированных рабочих. Батумский нефтеперерабатывающий завод снабжал фронт и боевые корабли горючим и смазочными материалами.
Порт принимал для ремонта всё новые и новые корабли. Пришли недостроенные крейсера «Куйбышев» и «Фрунзе», эсминцы, множество малых кораблей и вспомогательных судов. Для укрепления судостроительной и судоремонтной базы в наш город был эвакуирован Севастопольский судостроительный завод. В Батуми достраивали корабли Черноморского флота и ремонтировали их после возвращения из похода, строили небольшие суда.
Всё заводы, портовые здания, причалы, резервуары с нефтью окрасили под фон местности, укрыли маскировочными сетями. На подступах к порту были поставлены минные заграждения. В ночное время строго соблюдалось затемнение.
После падения Севастополя и Новороссийска флот перебазировался в порты Грузии.
Батумский порт был небольшим. В него лишь изредка заходили миноносцы, реже крейсера: в порту тесно и глубина малая для больших кораблей. Они стояли на рейде.Все малые корабли и суда, кроме тех, которые были необходимы для обслуживания крейсеров и линкора, перевели в Батуми. В Батуми постоянно базировались лишь охотники за подводными лодками и торпедные катера. Только один раз в Батуми зашёл линкор «Парижская Коммуна», переименованный впоследствии в «Севастополь».
В 1942-1943 Черноморский флот участвовал в битве за Кавказ. Из Батуми подводные лодки совершали 600-мильные переходы для действий на коммуникациях противника.
В городе и его окрестностях спешно разворачивали дополнительные госпитали. Под них были выделены санатории, дома отдыха, недостроенная гостиница «Интурист» и несколько школьных помещений.
Через весь город, от порта до Товарной станции, которая находилась приблизительно в двух километрах от Батумского вокзала, проходила одноколейная железная дорога. По ней из порта везли заводское оборудование, эвакуированных и раненых. Навстречу в порт шли составы с военной техникой, войсками. Мой батумский приятель Миша Оникул (он живёт в Израиле) поделился своими воспоминания: «Рядом с нашим двором в женской грузинской школе располагался морской госпиталь и мальчишки проводили там много времени, особенно летом, когда не было занятий. Мы поправляли постели, пытались покормить матросиков, которые не в состоянии были делать это самостоятельно. Иногда нам перепадала еда...
По рельсам на улице Тбилисской приходили составы с ранеными и разгружались у госпиталей, около нашего – тоже. По скорости движения поезда мы старались определить – тяжелых везут (очень медленно, без толчков) или «лёгких», и бежали помогать...
После возвращения с очередной операции в составе иногда половинном, матросов с кораблей выпускали в город. Власти закрывали глаза на их поведение, а матросы напивались и иногда даже постреливали из канав. Они разгромили винный погреб на той же Тбилисской улице, прострелили огромные винные бочки. Вино стало заполнять глубоченный подвал, а матросики налакались его и стали тонуть. Мы привели патруль и помогали их спасать...
Матросов собирали по всему городу, вывозили на причал и укладывали, буквально, штабелями, а мы завязывали им ленточки бескозырок под подбородком, чтобы не потерялись. Вызывали шлюпки с каждого судна, куда и укладывали этих матросов, и их развозили в соответствии с надписями на бескозырках. Через пару дней они выходили на новую операцию и возвращались опять в половинном составе. Чуть смешно и очень страшно, но... всё это было!»
Было и другое. В городе были выздоравливающие, интенданты, офицеров отпускали в увольнение. Устав от одиночества, некоторые женщины изменяли мужьям, которые в это время сражались с врагом. Скрыть это было невозможно, город маленький. Моряков, которые возвращались из похода, разбирали их случайные подруги. Тогда из некоторых окон раздавались песни. Мальчишки во дворе говорили гадости об этих женщинах. Пели песню о неверных жёнах:
В тёмном полумраке ресторана,
Никому ты не сказала: «Нет»
Рестораны, пьянки, рестораны
Номера, отдельный кабинет...
Губ твоих накрашенных малина,
В кольцах пальцы ласковой руки.
От бессонницы и кокаина
Под глазами чёрные круги.
Припев:
Муж твой в далёком море
Ждёт от тебя привета,
В суровом и дальнем дозоре
Шепчет: «С кем ты?»
Зубы твои в чувственном оскале,
Тонкая, подведенная бровь.
Многие уже тебя ласкали,
И мужскую знаешь ты любовь.
Офицеров знала ты немало –
Кортики, погоны, ордена...
О такой ли жизни ты мечтала,
Трижды разведённая жена?
Припев
И наполнив чокнувшись бокалом,
На подушку капли уронив,
Сброшенный мужской рукой усталой,
Шлёпнулся на пол презерватив.
А наутро, встав уже не рано
С грустью от загубленной красы...
Снова в кабинете ресторана,
Ты снимаешь модные чулки.
Припев.
Отошли уже давно притоны
Проституток в наши времена,
Следует звериному закону
Чья-нибудь законная жена.
Припев[8].
И в нашем доме из окон двух квартир неслись песни. В одной из этих квартир жил мой товарищ. Однажды я заглянул в эту квартиру. Моряки пили, ели, пели и плакали вместе со своими подругами, вспоминали погибших товарищей. Ничего плохого, грязного, о чём говорили старшие мальчики, я не увидел. Пели разные песни. Чаще грустные. Я их тогда запомнил и сам часто пел:
В Цусимском проливе далёком
Вдали от родимой земли
На дне океана глубоком
Забытые есть корабли...
и далее:
О тех, кто их продал и предал,
Всю ночь говорят моряки»[9].
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли...
Напрасно старушка ждет сына домой, –
Ей скажут, она зарыдает...
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает[10].
Взрослые этих женщин не осуждали, во всяком случае, при детях. Однажды только соседка сказала маме: «Что будет после войны, когда вернутся их мужья с фронта». Потом добавила: «Тоскливо женщинам, может быть и их мужья греются у кого-нибудь». Мне помнится, мама промолчала. Когда папу мобилизовали в армию, соседки приглашали маму попеть песни и поесть вместе с моряками. Мама отказывалась, говорила, что очень занята. Не осуждала, но отказывалась брать хлеб, которым угощали эти соседки.
После войны многие семьи распались и не без помощи соседей и знакомых, которые со злорадством не упускали случая открыть глаза вернувшемуся из армии мужу.
Глава 2
А жили так...
Служащим Госбанка, в котором работал папа, выделили за городом небольшие участки. Мы с папой обработали свой участок, посеяли кукурузу, сою, фасоль. Осенью собрали урожай. Кое-что перепало беженцам. По всей квартире развесили для сушки кукурузные початки. Когда початки высохли, от них отделили зёрнышки. Их перемололи, превратили в муку. Из кукурузной муки мама пекла мчади (грузинская лепёшка), варила гоми (каша, её называют ещё мамалыга). Муки хватило ненадолго. Стало голодно.
Родители приходили домой поздно. Шляпы до войны делала мама. Теперь их никто не носил, и, чтоб как-то нас подкормить, родители ездили в деревни, где обменивали вещи на продукты. Собирались по несколько человек. Доезжали до определённой станции и шли в горы. Чем дальше уезжали от города, чем дальше уходили от станции в горы, тем лучше (быстрее, выгоднее) шёл обмен. Довоенная деревня жила очень плохо. Крестьянские семьи, конечно, не голодали, но одеты были, как говорили родители, в латанную перелетанную одежду, дети бегали босиком в любую погоду. Мебель – деревянная тахта, на ней спал глава семьи ночью, днём тахта была столом. Стульев не было, сидели на полу. Дети спали на полу, на кошме. Днём кошму убирали. На улицах – непролазная грязь, в домах – чисто.
Вещей для обмена у нас было немного и они быстро закончились. Тогда мама начала шить верхнюю женскую одежду из простыней. Мама красила простыни стрептоцидом в красный цвет, хиной – в жёлтый. Шила платья, рубашки, кофточки. Крахмалила, гладила. Не пропадал ни один кусочек материала. Из картона мы вырезали кружки, обтягивали тканью, получались пуговицы. Из остатков мама делала украшения. Для украшений она использовала кожу от старой обуви, любые кусочки материала, проволоку. Украшения и мамины платья пользовались хорошим спросом при обмене. Но деревня быстро «насытилась». Родители не могли уже конкурировать с некоторыми беженцами, и начали «изготавливать духи».
Мама любила духи. С довоенных времён она сохранила несколько флаконов духов «Красная Москва». Главное было достать спирт, водку, любой одеколон. В подвале хранились пустые бутылочки из-под духов. Бутылочки мыли, наливали в них разбавитель: спирт, водку или тройной одеколон в разных пропорциях, потом добавляли немного «Красной Москвы». Бутылочки были разной формы, запах тоже. Закончились духи, наши парфюмерные возможности – тоже, к тому же и рынок насытился «духами».
После того, как папу призвали в армию, с продуктами стало совсем плохо. И тогда, вдруг, проявились мои коммерческие способности. Рано утром перед школой, а летом в течение всего дня, я со своим товарищем Игорем оббегали все газетные киоски и покупали газеты – на любом языке. Как правило, в «одни руки» давали не более двух газет. Киоскеры нас хорошо знали – мы иногда им помогали носить и сортировать газеты, и тихо, чтобы не видела очередь, давали нам не одну, а две газеты. С газетами мы шли на базар. Большинство крестьян приезжали на базар без бумаги. Продавцы, с удовольствием брали у нас газеты, взамен давали овощи и фрукты, изредка – кусок хлеба.
Нам выдали талоны (карточки) для получения продуктов. На хлеб отдельно. Хлеб был мокрый и тяжёлый. Вначале с отрубями, потом с кукурузной мукой с перемолотыми початками кукурузы. В магазин хлеб привозили вечером. Принимали его по весу, затем обливали водой. Хлеб становился тяжелее. С утра мокрый и тяжёлый хлеб продавали по талонам. Продавцы в магазинах нас обвешивали. Хлеб и другие продукты, которые выдавали по талонам, взвешивали на неисправных весах, применяли подпиленные гири. Норму хлеба постоянно уменьшали. А на базаре продавали такой же хлеб, как и по талонам, но сухой и очень дорого. На остальные продуктовые талоны редко можно было что-нибудь купить. При мне продавщица обвесила инвалида войны. Без руки, на груди ордена. Он попросил перевесить, продавщица отказалась. Вызвала милицию, сказала, что инвалид её оскорбил и ударил. Составили протокол о побоях, которые якобы нанёс ей инвалид. Инвалида увели в милицию. Обычно очередь стыдливо молчала. Люди боялись испортить отношения с продавцом. Знали, милиция и дирекция магазина всегда договорятся. На этот раз в очереди оказалось несколько инвалидов. Толпа во главе с ними направилась в милицию. Подали заявление на имя начальника милиции, под которым подписалось более двадцати человек. В милицию вызвали продавщицу и директора магазина. Протокол и заявление уничтожили. Главного «инвалида-зачинщика» выпустили. Продавщицу «наказали»: перевели в другой магазин заместителем директора.
Летом детей отправляли в лагеря, в горы или на, так называемые, городские «Детские площадки». И там было голодно, но за играми чувство голода притуплялось. В городе было несколько таких площадок. Лучшей считалась площадка в Пионерском парке имени Л.П. Берия. Маме, как жене военнослужащего, во время наших летних школьных каникул удавалось отправлять меня на эту площадку на одну, иногда на две смены (смена – один месяц).
В пионерском лагере каждое утро отряды выстраивались в каре. Перед каждым отрядом – вожатый. В центре – мачта с опущенным флагом. Около флага – старший пионервожатый. Команда: «Смирно! Пионервожатым сдать рапорта». Вожатые отрядов отдают по очереди рапорта старшему пионервожатому. Команда: «Вольно!». Вожатые совещаются у флага; расходятся по своим местам. Опять команда: «Смирно!». К мачте с флагом вызывают счастливчика, отличившегося в предыдущий день пионера. Команда: «Флаг поднять!». Флаг медленно поднимается. Звучит призыв старшего пионервожатого: «Пионеры, в борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!». Все поднимают руки в салюте. Звучит стройный ответ всего пионерского каре: «Всегда готовы!». Объявляется распорядок дня, назначают дежурных. Целый день у флага стоит дежурный с автоматом, на голове зелённая каска из папье-маше. После поднятия флага – завтрак. Затем нас собирали по отрядам и объясняли, что такое «дело Ленина-Сталина» и почему надо бороться за это дело. Много раз объясняли: «Надо хорошо учиться, чтобы стать достойным гражданином своей родины, выявлять врагов, т. е. тех, кто против Советской власти, кто ведёт дома пораженческие разговоры». Приводили в пример Павлика Морозова, который донёс на своего отца. Иногда с нами вели индивидуальные беседы, выявляли врагов. Нас пытались склонить к доносительству, к стукачеству. Дома я слышал разное. При мне вели разговоры о поражении, разговоры, которые были явно антисоветскими. Но я знал твердо: «бороться за дело Ленина-Сталина» надо только в школе, в лагере. Знал: ничего пересказывать посторонним нельзя.
Вечером, перед уходом домой опять каре, рапорт вожатых... Флаг спускают.
Два раза в течение смены строем, с песнями, под звуки барабанов и обязательно с горном шли через весь город собирать лечебную траву-дурман (дурман вонючий, шальная трава, трава колдунов, бешеное зелье). Шли с деревянными автоматами, на голове зелёные каски, белые рубашки, тёмные трусы, красный галстук на шее, на ногах деревянные «туфли-колодки». Шли гордые, чётко печатая шаг: «Раз, два, три; Раз, два, три...». При выходе из города мне единственному разрешали менять каску на бескозырку, которую сшил мамин знакомый-шапошник. Ботинки-колодки стучали по мостовой: «Раз, два, три; Раз, два, три...». Люди провожали нас кто с любовью, кто со слезами. А мы чувствовали себя бойцами, будущими войнами, которые освободят народы от фашизма и уз капитализма (так нам говорили на ежедневных политзанятиях). Что касается: «от фашизма» – это было и ежу понятно, а вот «от капитализма» – не совсем. Кормили нас два раза в день: завтрак и обед с кусочком хлеба. Обед и завтрак я съедал сам, хлеб приносил домой.
Один раз в лагере была «ночь казарменного положения». Вечером мы приходили со своим постельным бельём в лагерь и оставались на ночь. Конечно, никто не спал, младшие дрались подушками и обливали друг друга водой, старшие девочки и мальчики выясняли отношения: кто с кем хочет дружить (ходить взявшись за руки), кто кому «повесил чайник» (перестал ходить взявшись за руки). Пионервожатым было не до нас. Они уединялись в отдельную комнату и... целовались. В конце смены, в день закрытия лагеря – костёр. Всю смену готовились к прощальному концерту у костра: наизусть учили стихи, готовили танцевальные номера, песни. Всегда приходили военные. Много рассказывали о войне. В основном, о героизме, никогда о трудностях.
Летом в Батуми жарко, душно из-за высокой влажности. Некоторых детей на месяц вывозили в горы, в летние пионерские лагеря. Это был чудесный месяц. Месяц почти вольной жизни без родителей. Несколько раз был в таких пионерских лагерях, в горах – Цагвери, Бешуми.
Бешуми находится на расстоянии более 130 км от Батуми на высоте около 2 000 метров, над уровнем моря. Из Батуми дорога идёт на Хуло, затем через перевал Годердзи – на Бешуми. Бешуми, в сороковые годы прошлого века было малонаселенным, разбросанным по многочисленным холмам селом. Летом, прохлада и чистый горный воздух, альпийские луга с сочными травами. Дорога в те времена была узкая, очень опасная. Шла вдоль обрыва. Две машины разъехаться не могли. В скалах вдоль опасных участков дороги были вырублены «карманы», в которых пережидали встречные машины. Машины непрерывно гудели, давая понять встречным, чтобы те съехали с дороги в «карман». Последний раз я был в Бешуми в 1948 году. Тогда собрали отдельный отряд, уже не пионерского возраста. Не хватало воспитателей для самых маленьких. Мы старшие – их опекали. Со мной отправили моего брата Бориса и двоюродную сестру Вику, обоим по десять лет. Полная свобода. И еда, много еды. Крестьянам было трудно вывозить продукты из Бешуми в Батуми. Старались продать на месте. Продукты стоили значительно дешевле, чем в городе. Покупали у крестьян яйца. «Крутили» гоголь-моголь в больших чашках. Некоторые «крутили» из десяти желтков. Соревновались: кто собьёт лучше, быстрее. В лагере отъедались, поправлялись.
Газеты из города привозили регулярно. В них публиковали статьи о борьбе Израиля за независимость против арабов и англичан. Советский Союз поддерживал, как писали в газетах, освободительную борьбу Израиля против империалистов. В газете «Пионерская правда» поместили фото: бойцы-евреи с оружием в руках. Евреи побеждали. Об этом говорили на наших политинформациях. На политинформации я рассказал, что в Израиле живёт мой родной дядя, а его сын воюет с арабами и империалистами. От меня требовали подробностей. Подробностей я не знал, рассказывал то, что прочитал в газетах, конечно приукрашивал. Нас, евреев поздравляли с победами в Израиле, хвалили. Наконец, я услышал, что евреи хорошо воюют. В лагере пионеров-евреев было немного. Мы собирались вместе и мечтали поехать в Израиль, участвовать в освободительной войне.
***
Вместе с братом переболел всеми детскими болезнями. В младших классах учился плохо, «коряво» писал, на уроках отвлекался, разговаривал. Как правило, вначале учебной четверти заболевал, приходил в класс незадолго до конца четверти, получал двойки по всем предметам. Учительница меня ненавидела: я снижал «показатели» по успеваемости и посещению уроков, класс из-за меня отставал. Учительница пыталась от меня избавиться, перевести в другой класс, оставить учиться в школе на второй год. Показывала директору мои каракули, вкривь и вкось написанные слова. Родители брали репетитора, тётю Любу Цехомскую, которая в течение недели подготавливала меня по всем предметам. Учительница не соглашалась меня вызывать для пересдачи, или ставила тройки. Родители требовали пересдачи перед учительским советом. Добивались разрешения на пересдачу. Комиссия учительского совета в присутствии моей преподавательницы экзаменовала меня по всем предметам и ставила четыре или пять. Среднюю оценку в четверти выводили три. Я переходил из класса в класс под ненавидящими взглядами учительницы. В четвёртом классе уже не болел, знал предметы неплохо, старался изо всех сил, но учительница редко ставила мне пятёрки. Тем не менее, начальную школу я закончил без троек, в средней вышел в лучшие. Об этом позже.
В нашей спальне поселился штабной морской офицер Георгий (Жора) Василевский с молодой красавицей женой Зинаидой, только что окончившей школу. Она была из Баку, дочерью близкой подруги маминой сестры Регины. Мы перешли жить в проходную комнату, столовую. Постояльцы обещали уехать через неделю, а задержались более чем на год. Деньги мама наотрез отказалась брать: ведь знакомые и ненадолго. Двор осуждал маму: плохой пример подаёт Сара. Все соседи сдавали комнаты, «углы» за деньги, продукты, поддерживая материально семьи. Василевский приезжал редко и ненадолго, чаще – только на одну ночь. С его приездом Зина становилась весёлой – пела, танцевала. После отъезда Василевского Зина запиралась с мамой в комнате, плакала. Я и брат ненавидели Жору, Жоржика. Мама как-то сказала тёте Регине, что Жоржик морочит Зине голову. Зина никакая ему не жена, и он на Зине не женится. У него есть жена и дети. Зина нигде не работала, продуктовые карточки не получала. Кое-какие продукты – сухари, копченую рыбу присылали ей родные из Баку. Иногда Василевский приносил Зине продукты. Нас никогда не угощал. Когда Василевский уезжал, Зина выносила все оставшиеся продукты в нашу комнату. Несмотря на мамины возражения, ничего себе «на потом» не оставляла, заставляла есть: «Вы – дома, денег не берёте, дети голодные, не стесняйтесь». Зину мы полюбили. Она много читала, интересно рассказывала. Ей нравилось, что мы с братом называли её тётей. Мама поздно возвращалась с работы. Я пропадал на улице, у друзей. Зина с большой любовью возилась с младшим братом Борисом. Много гуляла с ним, говорила, что Борис оберегает её от назойливых ухажеров.
Летом на каникулах любимым занятием было «оседлать поезд», прокатиться на поезде. Надо было вскочить на ступеньки вагона на ходу поезда, немного проехать, соскочить на платформу или насыпь, пробежать рядом с вагоном, опять вскочить на ступеньки, проехать на буферах, сцепках, крыше вагона. Чем быстрее мчался поезд, тем интересней, но и опасней были поездные приключения.
Несколько моих друзей попали в больницу с серьёзными травмами. Я тоже иногда падал со ступенек вагонов. К счастью, всё заканчивалось благополучно, отделывался ушибами. Маме кто-то рассказал о моих «приключениях». Были слёзы, обещания, что больше не буду приближаться к поездам. Но проходило несколько дней, и опять в компании таких же как и я сорванцов бежал рядом с поездом, хвастаясь перед друзьями своей ловкостью. Моё увлечение могло плохо закончиться.
К счастью, подруга моей мамы, Ольга Владимировна Забукидзе[11], предложила взять меня в свою студию художественного слова и балета при Доме Красной Армии, которая называлась теперь Концертной бригадой. Ольга Владимировна занималась с нами азами сценического мастерства: балетом, дикцией, театральными постановками. Играли мы в настоящих театральных костюмах, париках, гриме[12].
Из нашего коллектива вышло несколько профессиональных артистов. Тамара Косова[13] училась в Ленинграде в балетном училище Вагановой. Ученик десятого класса Александр Барсегян – он был на четыре года старше меня – ставил пьесы при участии наших студийцев. В пьесе «Нашествие» Леонида Леонова, которую он поставил, я исполнял небольшую роль. Александр Барсегян стал режиссёром[14].
Глава 3
Беженцы
Через полтора-два месяца после начала войны в городе появились беженцы. Приезжали на поездах, кораблях. Беженцев перевозили в «теплушках», в вагонах для перевозки скота. В лучшем случае в вагонах были нары. Приезжали на крышах вагонов, тормозных площадках. На открытых платформах эшелонов с заводским оборудованием («заводских эшелонах», «эвакуационных эшелонах») прямо около станков ютились беженцы, защищаясь от холода, дождя, снега брезентом, листами фанеры. Некоторые бежали «в чём стояли», часто без вещей и документов. Эшелоны в пути бомбили, люди болели, умирали, отставали от эшелонов. С поездов сходили усталые и голодные люди, некоторых сразу отвозили в больницу. Лишенные нормальных санитарных условий все тяжело переносили эвакуацию.
Беженцы целыми днями слонялись по городу в поисках еды и работы. Брались за любую работу. Но беженцев было много, возможности устроиться работать мало. В городе стали обычными кражи, разбой, даже убийства.
В двух привокзальных садиках беженцы выкапывали небольшие ямы, разжигали костры, варили еду, в основном, из овощей, купленных, выпрошенных, выменянных, украденных на рынке.
Вокзал и садики были возле нашего дома. Беженцы рассказывали о бомбёжках, убитых и потерянных членах семей. Многие рассказывали и плакали. Мы, дети, слушали рассказы, переживали. Дома я пересказывал грустные истории беженцев. Иногда в садик приходили папа (до мобилизации) с мамой, соседи; приносили беженцам еду, стеклянные и консервные банки, коробки, которые превращались в посуду. Ложек, вилок не было, ели руками. Проклинали Гитлера громко, поругивали Сталина: «прохлопал начало войны». Больше всех доставалась большим командирам. Беженцы из приграничных районов, особенно жёны военных, рассказывали, что к войне готовились много. Танки, артиллерия, пехота были приближены к границе. Спорили между собой. Родители делали вид, что разговоры не слушают. Боялись «органов», уходили от опасных тем, предупреждали: нигде не повторять рассказы беженцев. Папа говорил, что я за лето очень повзрослел. Иногда папа приводил домой какую-нибудь семью, часто с грудными детьми. На кухне кипятили воду в тазиках, беженцы мылись, ели вместе с нами, спали в коридоре, утром уходили.
Когда темнело, беженцы пробирались в подъезды нашего дома, устраивались ночевать прямо на ступеньках лестниц. Вечером пройти к себе в квартиру было трудно. Приходилось переходить, перепрыгивать через спящих людей. Бездомные каждый вечер занимали ступеньки по всей лестнице до последнего этажа, ели, спали. Домком вначале запирал дверь с улицы, все соседи входили в дом со двора. Скоро беженцы сами отрегулировали порядок размещения на лестнице нашего дома, оставляли место для прохода жильцов. Некоторые беженцы спали на лестнице по очереди (по расписанию).
Мама работала в мастерской, шила бельё и портянки для армии. Ей дали возможность подрабатывать уборкой подъезда нашего дома. Каждое утро, ещё до ухода соседей на работу мама подметала и мыла подъезд. Иногда ей помогали беженцы, которые постоянно ночевали на лестнице или у нас в квартире. С работы мама приходила поздно, готовила нам еду на следующий день и усталая ложилась спать.
Мама приютила беженку с девочкой. Каждый вечер они приходили к нам, пили чай, приводили в порядок свой нехитрый туалет, стирали бельё, мылись, ночевали в коридоре нашей квартиры или на кухне.
В праздничный день, вероятно, это произошло 7 ноября, нам по карточкам выдали повидло, мама смешала его с хлебом и спекла чудесный пирог. На ужин была приглашена беженка с дочкой. Пили чай с сахарином и патокой, ели спечённый мамой пирог, женщина рассказывала, мы слушали. Меня клонило ко сну. Слышал сквозь сон, в который раз, рассказ беженки о своём доме (лучше бы осталась под немцем: бросила корову, козу, кур, большой приусадебный участок). И новое появилось в её рассказах: немцы в листовках пишут – воюют они с евреями, комиссарами, с их большевистско-жидовской властью. Русский народ заставляют защищать поганую власть евреев-комиссаров. А в армии евреев не видно. Открыли фронт, бегут в Ташкент, продали немцам Россию.
Запомнил крик мамы: «Вы лжёте. Кто вам это сказал?» И ответ беженки: «Все это знают, все об этом говорят»... «Ложь, ложь! – кричала мама. Вы что не знаете. Мы евреи. Ведь мой муж, его братья в армии. Младший брат мужа погиб. Двоюродные братья тоже воюют. Как евреи могли открыть немцам фронт, когда немцы их уничтожают. Какой Ташкент? Какие евреи-комиссары?». Вначале беженка возражала, что не только она, все её знакомые говорят, что воюют только русские, остальные откупаются. Раненые, говорят, что грузин на фронте не видно. Все отсиживаются в своих деревнях. Приводила примеры: вокруг в городе одни грузины, русских мало. Нет грузин-беженцев, только – славяне. Маме не верила, что мы – евреи: «Какие вы евреи. Бедные. Дети постоянно голодные, делитесь последним с нами, незнакомыми людьми. Подметаете лестницы».
Я думал, что мама сразу выгонит эту женщину. Мама её не выгнала, дала переночевать. На следующий день мама договорилась в мастерскую, где работала, что нашей беженке дадут возможность ночевать в подсобном помещении и выдадут талоны на хлеб и продукты. Беженка должна убирать все помещения. Вечером мама встретила на пороге беженку, привела её в мастерскую, познакомила с начальством и попросила к нам больше не приходить.
Беженка несколько раз приходила к маме объясняться, плакала, но мама её не простила.
На нашей улице около госпиталя всегда было много демобилизованных: изувеченные, безрукие, безногие на самодельных колясках, а также находящиеся на излечении выздоравливающие, красноармейцы в увольнении. Курили махорку, пили чачу, рассказывали похабные анекдоты, ссорились, мирились. Много говорили о женщинах, ещё больше о жидах. Жиды воюют на «Ташкентском фронте».Демобилизованные из армии и раненые стали главными распространителями антисемитизма. Как ни печально, именно они вели антисемитскую агитацию. На фронте они слушали нацистских пропагандистов, которые вещали через громкоговорители, начитались нацистских листовок, которые сотнями тысяч экземпляров разбрасывали с самолетов в прифронтовой полосе. Распространялись слухи о том, что евреи развязали войну, сами не воюют, прячутся в тылу, не работают, а только спекулируют. В городе появились провокаторы. Они, как правило, крутились около госпиталей, ларьков с газированной водой, базара. Подходили к выздоравливающим военнослужащим, инвалидам, называли себя беженцами, угощали чачей, табаком. Вели разговоры о жизни, о войне, настраивая собеседников против советской власти, против грузин, армян, евреев. Нескольких провокаторов передали в контрразведку. В школе нам рассказывали, что провокаторов-пропагандистов, как правило, из белоэмигрантов немецкая разведка начала засылать ещё перед нападением Германии на СССР, а инвалидов-пленных – во время войны.
Я видел несколько раз как раненые, находящиеся на лечении или в отпуске, и безногие калеки, били стариков и женщин, выгоняли из очередей лиц с ярко выраженными еврейскими чертами лица. Иногда за евреев принимали грузин, армян,брюнетов; их называли жидами. Местные жители евреев защищали.
Постоянно возникали драки между местным населением и выздоравливающими красноармейцами, между красноармейцами и моряками. В ход пускали ножи, матросы – чаще ремни. Уродовали, убивали друг друга. Милиция вначале пыталась остановить драки. Кончалось тем, что враждующие стороны, объединившись, избивали милиционеров – потом продолжали драку. Больше милиция не вмешивалась. Разгонял дерущихся патруль выстрелами в воздух. Если не помогало – вызывали комендантскую роту или солдат из ближайшей воинской части.
«Все, жиды, конец вам! За Христа ответите! Не воюете, только торгуете!» – впервые я услышал это от беженцев в привокзальном садике. Эта ложь официально не опровергалась и не осуждалась. Никто не был наказан за распространение мерзкой лжи.
Мой мир разделился на две части. Светлый: родители, родственники, школа, друзья, концертная бригада. И тёмный мир антисемитизма.
Антисемитизм нам в Грузии не был знаком. Дома о нём не говорили никогда. В классе все ученики знали, кто какой национальности. Никто из этого не делал секрета. Были в классе русские, армяне, грузины, евреи, греки. Объединялись в группки не по национальности, а по интересам. Евреи не меняли имена на более благозвучные. В классе были евреи, кроме меня – Моня, Яша, грузины Давид, Муртаз, армянин Вальтер. Маму звали Сара. На нашей улице жили Мойша (Моисей), Абраша. У наших родственников были, как говорили, типичные еврейские имена. Никто не скрывал своего имени, не менял его на «благозвучное», не еврейское. И вообще все ученики считали себя русскими, т.к. говорили и пели на русском языке, любили, читали, знали русскую литературу.
Я часто бывал среди раненых и выздоравливающих, и меня очень оскорбляло проявление антисемитизма. Знал, что мои родственники в армии, среди них добровольцы, что папа отказался от демобилизации из армии, когда его хотели комиссовать по болезни, прослужил ещё более полугода. Среди военных я видел евреев. Антисемитские разговоры были омерзительны, меня оскорбляли, я часто вступал в споры, когда слышал, что евреи не воюют. Приводил в пример моих родственников и знакомых евреев. А они тыкали мне в нос газеты, где чаще всего писали о доблести русских воинов, украинцах, белорусах, реже о грузинах, армянах и других народах, населяющих Советский Союз, и показывали, что среди, совершивших подвиги нет евреев. О евреях не писали, о них не рассказывали на митингах. Как будто и не воевали евреи и вообще, как будто в Советском Союзе не существовал такой народ[15].
Впервые я прочитал о евреях, которые доблестно сражались, в книге «Еврейский народ в борьбе против фашизма», отпечатанной небольшим тиражом[16]. С этой книгой я не расставался никогда. Из неё я узнал, что по числу героев Советского Союза евреи занимали четвёртое место после русских, украинцев и белорусов уже в 1943 году.
В начале 1946 года папа принёс зачитанную до дыр газету «Эйникайт». В ней были опубликованы списки 135 евреев – Героев Советского Союза[17] – из пятисот тысяч евреев, сражавшихся в рядах Советской армии. По статистике евреи-герои шли за русскими.
Книга «Еврейский народ в борьбе против фашизма»
***
В 1943 году на заседании Еврейского Антифашистского Комитета Эренбург предлагал издать книгу рассказов о подвигах евреев в войне. «Нужен сборник о евреях-героях, участниках Великой Отечественной войны. Необходимо рассказать правду»[18]. Однако до девяностых годов прошлого века книг о евреях – участниках войны в Советском Союзе не издавали.
О подвигах евреев я прочитал в шестидесятых годах прошлого века в книге «В решающей войне»[19]. Книгу издали в Израиле и нелегально привезли в Советский Союз. В ней были собраны рассказы о евреях, сражавшихся с фашистами во Второй мировой войне. В Советском Союзе ни статей ни книг о евреях участниках Второй мировой войны не печатали
Только в девяностых годах прошлого века были приоткрыты архивы и появились факты и рассказы о евреях-воинах.
В 1992 г. был рассекречен сборник Главного штаба ВВС, составленный ещё в 1962 году: «Советская авиация в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. в цифрах»[20]. В нём данные национального состава офицерских и генеральских кадров ВВС по состоянию на 1 декабря 1944 г.: русские – 102 844 (68%); украинцы – 28 902 (10,1%); евреи – 7 149 (4,73%); белорусы 5818 – (3,85%); татары – 1189 (0,78%); армяне – 1158 (0,77%); грузины – 824 (0,55%)… Более 7000 еврейских офицеров и генералов ВВС занимали в списке третье место. При этом 4549 из них находились на фронте. Процентная доля этих офицеров и генералов (4,73%) в несколько раз превышала процент еврейского населения СССР по переписи 1939 г.
Более полутора миллионов евреев воевали против агрессоров во всех армиях союзников, в том числе около полумиллиона в рядах Советской армии, 20 % от всех оставшихся на неоккупированной территории евреев. Невозвратные потери среди евреев в Советской армии составили почти 40 % (в среднем по всей армии – составили 25 %) Среди воинов-евреев, погибших и умерших от ран, 77,6 % составляли рядовые солдаты и сержанты и 22,4 % – младшие лейтенанты и старшие лейтенанты. Это свидетельствует о том, что евреи служили не в тыловых частях, так утверждали антисемиты, а на передовой[21].
По данным Ф. Свердлова доля добровольцев-евреев – 27% – была самой высокой среди всех народов СССР. На 100 тысяч человек каждой национальности евреев – 7000, русских – 5415, украинцев – 4624, белорусов – 3936. Героев Советского Союза: русских – 8736, украинцев – 2176, белорусов – 331, евреев –157. При пересчёте на сто тысяч человек – евреи на втором месте: русских – 7,66; евреев – 6,83; украинцев –5,88; белорусов – 4,19[22].
Ф. Свердлов отметил постыдный факт государственного антисемитизма, направляемого из ЦК партии. А.С. Щербаков, секретарь ЦК, кандидат в члены Политбюро, заведующий отделом международной информации ЦК ВКП(б), начальник Советского информбюро, начальник Главного политического управления Красной армии, заместитель наркома обороны СССР, генерал-полковник, в начале 1943 г. издал распоряжение: «Награждать представителей всех национальностей, но евреев – ограниченно».
Ряду евреев звание Героев СССР было присвоено через десятки лет после окончания войны, когда их самих уже не было в живых (Исай Казинец, Лев Маневич, Шика Кордонский, А. Гуревич), а многим, несмотря на неоднократные представления, звание Героя так и не было присвоено (Евгений Волянский, Исаак Прейсайзен, Вениамин Миндлин, Семён Фишельзон и другие – всего 49 человек). Три раза представляли к званию Героя Советского Союза выдающегося генетика Иосифа Абрамовича Рапопорта; пять раз представляли к званию Героя командира партизанского отряда им. Ворошилова Евгения Федоровича Мирановича (Евгений Финкельштейн) – безрезультатно. После войны Е. Финкельштейн стал Героем Социалистического труда. Многие евреи даже не были представлены к награждению, несмотря на то, что за аналогичные подвиги награждались представители других национальностей. Лётчик И. Пресайзен за первых пять дней военных действий сбросил на врага 40 тонн бомб, расстрелял 12 тысяч патронов по живой силе противника, а на следующий день после Н. Гастелло повторил его подвиг. Через 50 лет о нём вспомнили и наградили орденом Отечественной войны. Одиннадцать евреев повторили подвиг Н. Гастелло. Только пятерым присвоили звание Героя. За пять месяцев до А. Матросова, 22 сентября 1942 года, закрыл амбразуру немецкого дота своим телом Абрам Левин.Только в 1967 году награда, орден Отечественной войны, «нашла» героя. Амбразуры дотов закрыли четверо евреев (М. Рухман через две недели после А. Матросова). Лишь двое из них стали Героями. Представления к наградам производились регулярно; «сбои в представлениях происходили чаще всего в московских коридорах власти», то есть при принятии окончательного решения о награждении или отказе[23].
Главным редактором «Красной звезды» был Давид Ортенберг. В своих мемуарах он писал, что его вызвал Александр Сергеевич Щербаков и сказал буквально следующее: «У вас в редакции много евреев. Надо сократить». В июле 1943 года самого Ортенберга освободили от обязанностей главного редактора и направили начальником политотдела одной из армий на Юго-Западный фронт.
Из открытых архивов, публикаций даже немногих, приведённых в этой статье, следует: евреи воевали не хуже других народов СССР.
Это подтвердил Президент России, посетивший Еврейский музей в Москве: «Более полумиллиона евреев воевали в Красной Армии, свыше 40 тысяч сражались в партизанских отрядах. Почти каждый третий – 27% – пошёл на фронт добровольцем. И почти 200 тысяч погибли в боях за Отечество»[24]. Таким образом, почти через семьдесят лет после окончания войны евреи получили официальное признание своего вклада в победу над Германией.
***
Многие годы я собираю материалы о родственниках – участниках Второй мировой войны. О некоторых из них я написал; нескольким посвящу отдельные статьи. Об этих родственниках – ниже.
Глава 4
«Не забыть, как сражалась Одесса, как громил Севастополь врагов»
Войска Юго-Западного фронта были разбиты немцами в первые же дни войны. Для того чтобы избежать окружения, войска вынуждены были с боями отступать на восток. В начале августа 1941 г. противник достиг предместий Одессы, отрезал основные части войск от города. Одесса была блокирована с суши 6 августа 1941 года и могла получать помощь только благодаря морякам Черноморского флота. Для обороны Одессы была сформирована Отдельная Приморская армия, вошедшая в состав Одесского оборонительного района (ООР). В народном ополчении и оборонительных работах участвовало свыше 150 тысяч человек; протяжённость оборонительных сооружений около 200 км.
Под Одессой в составе Приморской армии сражался младший брат отца Эммануил Левин, командир пулемётного взвода морской пехоты. Письма от него родным приходили часто. Часто, но короткие. Писал скупо о любви к родине, временных трудностях, об участии в боях, друзьях, близкой победе.
Однажды у нас появилась девушка в морской шинели и шапке-ушанке с морским «крабом». Привезла письмо от Эммануила, в котором он писал, что Муся Свещинская его близкая подруга и будет жить в его комнате в Батуми. В Одессе Муся участвовала в оборонительных работах, в строительстве баррикад. Когда не хватало кирок и лопат, работали голыми руками. Налеты вражеской авиации следовали один за другим. По сигналу воздушной тревоги уходили в укрытия. После отбоя перевязывали раненых, отправляли их в тыл, хоронили убитых. Работы не прекращались днём и ночью. Немцы сбрасывали в район оборонительных работ десант. Тогда все откладывали в сторону кирки и лопаты и вместе с истребительным отрядом прочёсывали местность, вступали в бой с вражескими десантниками. Несколько раз Муся пробиралась в расположение взвода, которым командовал Эммануил. Вместе с бойцами отбивала атаки немцев, перевязывала раненых и помогала отправлять их в медсанчасть. Рассказывала, что перед боем морские пехотинцы сбрасывали с себя каски и гимнастёрки, под которыми были тельняшки, из вещмешков доставали бескозырки и с криком и матом бросались на врага.
Бойцы хвалили взводного: бережёт бойцов, храбрый, дважды был представлен к наградам.
Одессу бомбили, обстреливали из дальнобойных орудий, продукты выдавали по карточкам, за водой к колонкам выстраивались огромные очереди. Город не сдавался.В конце сентября Ставка Верховного командования приняла решение «в кратчайший срок эвакуировать Приморскую армию для усиления войск, обороняющих Крымский полуостров».
Муся была эвакуирована из Одессы на корабле «Ворошилов», с беженцами и ранеными в начале октября 1941 года. Эммануил посадил Мусю на корабль, отдал ей свою шинель и ушанку: «До зимы – далеко, а фрицев до холодов разобьём». Караван кораблей, в составе которого был «Ворошилов», держал курс на Севастополь под охраной торпедных катеров и под прикрытием самолётов. Всю дорогу до Севастополя немцы бомбили и обстреливали корабли из пулемётов. На глазах Муси под бомбёжкой погибали беженцы, корабль «Ленин» был потоплен миной. Удалось спасти с корабля «Ленин» немногих – лодок не хватило. «Ворошилов» причалил к Севастопольскому пирсу благополучно. Легко раненые сошли на берег. Остальные, семьи военных и тяжелораненые, среди которых была медсестра Муся, были переправлены в Батуми. Когда немцы приблизились к Туапсе, семьи многих военнослужащих вывезли в Красноводск. Муся отказалась от эвакуации, осталась в Батуми, жила в комнате Эммануила, работала в госпитале. Зарегистрировать брак Муся с Эммануилом не успели. Мы считали её невестой Эммануила, она стала членом нашей семьи.
Героическая оборона Одессы продолжалась 73 дня до середины октября 1941 года; и до середины октября Черноморский флот проводил эвакуацию войск Одесского Оборонительного района на Крымский полуостров. Муся, рассказывая о боях защитников Одессы, возмущалась, что войска оставили город, говорила, что если не приказ – войска и население не оставили Одессу. 16 октября 1941 года была завершена посадка Приморской армии и техники на суда. Последние обороняющие город 35 000 человек с оружием и боевой техникой под покровом ночи в условиях непосредственного соприкосновения с противником были с небольшими потерями переброшены на Крымский полуостров. После тяжёлых оборонительных боёв армия отступила в Севастополь.
В составе Приморской армии в Одессе сражалась 25-я стрелковая дивизия имени Чапаева. В этой дивизии во 2-м батальоне 31 стрелкового полка имени Фурманова воевал дедушка моей племянницы Сары Хофман (Левиной) двадцатитрёхлетний командир взвода Илья Кукашвили.
Весёлый, общительный разносторонний человек в перерывах между боями отодвигал повара от котла и готовил, вместо всем надоевшей каши вкусные блюда грузинской кухни. Никто не мог понять, где и когда он умудрялся найти продукты и травы для необычной еды. Илья прекрасно играл на многих инструментах, пел и развлекал бойцов. После отхода из Одессы бойцы Чапаевской дивизии участвовали в обороне Севастополя. В декабре дивизия обороняла район Макензиевых гор и Инкерманские высоты. 29 декабря 1941 года Илья Кукашвили был тяжело ранен разрывной пулей в левую ногу. Это был его последний бой. В тяжёлом состоянии командира взвода отправили в госпиталь и вывезли кораблём на большую землю. Илья Кукашвили награждён Орденами Красного Знамени, Отечественной звезды I и II степени, Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За боевые Заслуги». Каждый год, до самой смерти Илья приезжал в Севастополь на встречу с немногими оставшимися в живых однополчанами.
Илья Кукашвили (справа) с товарищами в увольнении
Илья Кукашвили
Документы награждения
Илья Кукашвили с женой Сарой в Батуми
Фотографии из архива семьи С. Кукашвили-Левиной
После эвакуации из Одессы Эммануил сражался на Крымском полуострове, в Севастополе. После падения Севастополя, бабушка получила извещение, что Эммануил пропал без вести. «Пропал без вести» – не означало, что дядя погиб. Последнее письмо с фотографией Эммануила мы получили уже после взятия Севастополя немцами.
Эммануил со своим товарищем. На оборотной стороне фотографии дата «Июнь 1942 г.», надпись:
«Спокойствие – залог победы. На память дорогим родителям», «Высота N » и подпись «Э.Б. Левин»
Через некоторое время пришло извещение о гибели Эммануила.
Родственники и друзья не хотели верить, что молодой, жизнерадостный Эммануил, любимец коллектива, в котором он работал – погиб. Ведь были случаи, что извещение о гибели было послано по ошибке.
И бабушка не верила в гибель Эммануила. Не видела его мёртвым. И молилась до конца своих дней за него и за второго погибшего сына Иосифа, как за живых. И сотни батумских женщин, жён и матерей моряков, не верили в гибель своих мужей и детей. Самые невероятные слухи ходили по городу. Кто-то видел, как из воды на берег выходили моряки, раненые, обожженные. Рассказывали с подробностями, как через несколько недель после падения Севастополя к берегу прибило лодку с тяжело раненными моряками, а одна женщина видела, как обессиленных от потери крови моряков перевозили в госпиталь. Рассказывали подробности: кто-то стонал по-грузински, просил пить. Женщины мчались в госпиталь. Требовали показать этих раненых. Рвались к главврачу. Не верили. Их водили по палатам, показывали раненых. Не находили своих. Всё равно были уверены, что их отвезли в глубокий тыл. Говорили, что море выбрасывает живых моряков, привязанных к доскам; выбрасывает и мёртвых. Мёртвых, якобы, скрывают от жителей, чтобы не было паники. Часами матери и жёны ходили вдоль берега, всматриваясь вдаль. Пешком ходили в Махинджаури. Ходили слухи, что на берег чаще выплывают моряки и море выносит трупы. И бабушка верила, и бабушка украдкой ходила вдоль берега в Батуми и Махинджаури.
Я вставал рано и тоже ещё до школы мчался на берег. Медленно шел по берегу в школу, мечтал найти раненого моряка или оружие. Многие мальчишки убегали с уроков, бродили вдоль берега, рассказывали о находках, найденном оружии, бескозырках. Но никому их не показывали. Вероятно, хвастались.
Папа до мобилизации и после пытался выяснить судьбу брата у моряков, которым удалось вырваться из Севастополя. Сведения были неутешительными.
Однажды Муся привела из госпиталя матроса-старшину. Рассказывал – чудом спасся после сдачи Севастополя немцам. Ушёл последний катер с несколькими командирами и членами их семей. Под тяжестью столпившихся на пирсе моряков рухнул причал. Старшина оказался в воде. Очнулся. Кругом плавали доски. На нескольких из них, как на плоту, поплыл. В море через несколько часов его подобрала подводная лодка. После госпиталя плавал на боевом корабле. Был тяжело ранен. Лечился в батумском госпитале.
Старшина приходил к нам несколько раз. Рассказывал, что при эвакуации войск не хватало плавсредств. Командование, партийные руководители бежали, бросив раненых. В госпиталях остались тысячи раненых моряков и красноармейцев. Войска могли ещё сопротивляться: было оружие, даже танки. Ругал командиров, более всего политработников. Политруки, призывающие «Ни шагу назад!», «За Родину!», постыдно бежали. Пил водку плакал. Плакали Муся и мама. Другой моряк рассказывал, что корабль, на котором он был с семьёй, утонул. Жену потерял сразу. Выплыл с двумя маленькими детьми, погодками. Плыл, как в тумане, потерял вначале одного сына, затем второго. Плакал, говорил – жить не хочется. Папа с ним встречался несколько раз. Этот моряк после госпиталя попросился в морскую пехоту. Писал нам письма. Погиб.
Моряки, с которыми приходилось встречаться папе и Мусе позже, все как один, ругали командование, бросившее и войска.
Мне не верилось. Я мысленно спорил со старшиной. В школу к нам приходили военные-шефы, рассказывали о сражениях, фронтовой дружбе: «Сам погибай, товарища выручай», о капитанах, последними покидающими корабль, о раненых, которых всегда в первую очередь эвакуируют.
***
Папина младшая сестра Дора писала в различные инстанции. Выяснила – Эммануил воевал в составе морской бригады в Севастополе. Участвовал в боях на Макензиевых горах, Чоргунских высотах, в отражении атак немцев на Сапун-горе, ранен, лежал в госпитале. Его не эвакуировали. В «Книге памяти воинов-евреев» (25) – фотография Эммануила.
В 1914 году моя двоюродная сестра Клара Шпитальник (Левина) – она живёт в Израиле – благодаря любезности семьи севастопольцев Осиповых, Владимира и Надежды, посетила севастопольский «Музейный мемориальный комплекс Героическим защитникам Севастополя. 35-я береговая Батарея». Имя Левина Эммануила Бенсионовича увековечено на мемориальной доске музея.
Подпись под фотографией в «Книге памяти воинов-евреев»
Левин Эммануил Бенционович 1914-1942 (СЕИВВ-6; Ф6-4-2; Ф7-135-2) (КПИ) (КПС-Б) (ОБД) (Яд)
Урож.: г. Поти, Грузия. Призв.: Батумским ГВК, г. Батуми, Аджария. Ст. лейтенант, ком. пуль. взв. 1 б-н 8 бр. мор. пех. ЧФ. Пропал без вести 03.07.1942 в Севастополе. /СЕИВВ; ЦВМА, ф. 920, оп.2, д. 21; д. 32[25]
В музей мы передали фотографии Эммануила Левина и Ильи Кукашвили. Теперь имя Ильи Кукашвили тоже будет увековечено на мемориальной доске в Музейном комплексе Севастополя.
На фотографиях фрагмент мемориальной доски Музейного историко-мемориального комплекса Героическим защитникам Севастополя. На доске среди защитников Севастополя фамилия Левина Эммануила Бенционовича.
Фрагмент мемориальной доски с именем Левина С.Б.
Доска с названием: Музейный историко-мемориального комплекс Героическим защитникам Севастополя. 35-я береговая Батарея
Фотографии сделаны Кларой Шпитальник (Левиной)
Семьи Левина и Шпитальник выражают свою признательность севастопольцам Осиповым Владимиру и Надежде и Заместителю директора Музейного историко-мемориального комплекса Уманской Татьяне Ивановне за помощь и ознакомление с экспозицией.
Символ мужества и благородства
Муся Свещинская до войны училась в медицинском институте. Закончила краткосрочные курсы медсестёр, организованные профессором Одесского мединститута Валентином Соломоновичём Кофманом. Во время финской войны он был старшим хирургом стрелкового корпуса, имел большой опыт в военно-полевой хирургии. После финской войны профессор Кофман, работал на кафедре общей хирургии Одесского мединститута. Во время Отечественной войны стал главным хирургом Приморской армии. Муся была с ним хорошо знакома, ассистировала ему во время сложных операций в Одессе. В.С. Кофман сделал необычайно много не только для одесской, но и вообще для отечественной военно-полевой хирургии. Он создал в Одессе курсы для санинструкторов и санитаров по оказанию первичной хирургической помощи, что значительно повысило выживаемость раненых после их эвакуации с передовой. Муся рассказывала, что Кофман ввел новый метод полевой хирургии в одесских медсанбатах и госпиталях. Она надеялась его разыскать среди врачей в Батумских госпиталях. Хотела продолжить работать под его руководством, писала письма в госпитали других городов. Я тоже пытался помочь Мусе. Расспрашивал врачей, раненых. Несколько лет назад я разыскал материалы о профессоре В.С. Кофмане.
Во время войны в кратчайшие сроки В.С. Кофман организовал в Приморской армии систему помощи раненым с четким перечнем объема помощи на каждом этапе. В условиях, когда с поля боя поступало большое количество раненых, Кофман использовал разработанный им метод поточной хирургии в одесских медсанбатах и госпиталях. Более опытные хирурги, переходили от одного операционного стола к другому, выполняя сложную часть операции, а их менее опытные хирурги и медработники более низкой квалификации – легкую часть, и заканчивали операции. За год войны В.С. Кофман написал 8 научных работ по различным вопросам военно-полевой хирургии, разработал методические указания для полковых врачей, упрощенную технику производства многих неотложных операций, изложенную им в брошюре «Замечания по организации и технике первичной обработки ран в войсковом районе», изданной в Одессе санитарным отделом Приморской армии. Под его руководством был подготовлен изданный в Москве в 1943 г. сборник «Военная медицина в условиях обороны Одессы и Севастополя». Валентин Соломонович Кофман был включён в специальный список военнослужащих, подлежавших эвакуации. На аэродроме во время эвакуации Севастополя он отдал свой пропуск на самолет военфельдшеру Кононовой, только что родившей ребенка, добровольно остался с бойцами и ранеными и погиб на мысе Херсонес. Имя В.С. Кофмана стало символом мужества и благородства[26].
У дома № 50 по улице Еврейской, где до войны жил доктор Валентин Кофман, установлена мемориальная доска: барельеф Кофмана в армейской гимнастерке, со шпалами и орденом Красной Звезды. Рядом слова (на украинском языке). «В этом доме с 1919 по 1941 год жил участник обороны Одессы и Севастополя, главный хирург Приморской армии, доктор медицинских наук, профессор Валентин Соломонович Кофман (1901-1942)».
Глава 5
Подвиг и трагедия Севастополя
Дети войны. Мы выросли на море. Отцы наши были призваны в армию и во флот. Мы рано повзрослели, мечтали стать моряками. Просили взять нас на корабли юнгами. Я не расставался с бескозыркой и морским ремнём с тяжёлой пряжкой (бляхой), которая не раз выручала меня в уличных драках. Мой друг, тоже Арнольд (Алик) Черепов, носил морскую шинель, переделанную из отцовской. Мы гордились дружбой с моряками. Дежурили около причалов. Встречали их из походов, провожали в поход. Переживали гибель моряков.
Мы гордились Одессой, гордились Севастополем, городами подвига и воинской славы, гордились самоотверженностью их жителей, краснофлотцев и красноармейцев.
Видели грозные корабли Черноморского флота: крейсера, эсминцы, линкор, подводные лодки, большое количество малых судов – сторожевых и торпедных катеров на рейде, в походе, во время учебной, а однажды даже боевой тревоги. Верили в наш непобедимый флот. Наша концертная бригада выступала на кораблях и верфях судостроительных заводов Батуми и Поти, где днём и ночью строили и ремонтировали быстроходные суда.
У немцев на Чёрном море не было больших кораблей. Турки, соблюдая нейтралитет, не пропускали через проливы немецкие корабли. Союзники предупредили турецкое правительство, что помощь государствам оси – пропуск через проливы военных кораблей – чревата войной. Через проливы в Черное море проникали незамеченными только германские и итальянские подводные лодки. Моряки нас не стеснялись. При нас велись откровенные разговоры. Почему пал Севастополь – неприступная морская крепость. Почему оказались в плену тысячи матросов и красноармейцев. Почему не эвакуировали госпитали, брошены раненые (среди раненых был Эммануил Левин). Ведь был опыт эвакуации Приморской армии из Одессы: эвакуация войск и техники с малыми потерями. Почему?.. Почему?.. Почему?..
Постепенно приоткрывались архивы, были опубликованы исследования, книги о последних днях обороны Севастополя.
В мае 1961 года была проведена первая Военно-историческая конференция, посвящённая обороне Севастополя. На ней присутствовали и выступали участники обороны Севастополя, в том числе и прошедшие плен немецкие и советские лагеря (было 44 доклада и выступления). Там впервые были громко названы причины разгрома армии и пленения десятков тысяч краснофлотцев и красноармейцев.
Материалы этой конференции не дошли до печати, остались в рукописях, и стали доступны только узкому кругу[27]. Главные виновники трагедии, бывшие руководители обороны Севастополя, были ещё «неприкасаемыми».
В 1985 году, на праздновании сорокалетия Победы в Отечественной войне в Батуми[28] неразлучные друзья, Николай, Пётр, Максим, прошедшие через фашистский плен, рассказывали об обороне Одессы и Севастополя. Десятки лет каждый из них жил с клеймом предателя.
С Александрой Тимофеевной Лукашевской (Мараренко) военфельдшером 3-го батальона 287-го стрелкового полка 25-й Чапаевской дивизии, я познакомился в Америке. В этой же дивизии воевал и Илья Кукашвили. Александра спасала раненых, отказалась от эвакуации, прошла через ужасы немецкого плена, бежала.
Александра рассказывала о войсках и раненых, брошенных на произвол судьбы, бегстве командования, расстрелах немцами раненых. К сожалению, во время подготовки рукописи к печати она скончалась в марте 2015 года.
В 1995 году по решению командующего Черноморским флотом была создана научная комиссия (группа), которой было поручено изучить причины трагедии обороны Севастополя. Исследование проводилось в течение пяти лет. Были изучены закрытые раннее секретные материалы. К работе комиссии были привлечены участники обороны Севастополя, среди которых бойцы, пережившие плен. С 2001 г. в печати появилось несколько работ И.С. Маношина, входящего в состав этой комиссии[29]. Его работа «Героическая трагедия» – результат объективных исследований комиссии, посвященных последним дням обороны города.
***
4 июля 1942 года было передано по радио и опубликовано в прессе сообщение Советского Информбюро об отступлении из Севастополя:
3 июля советские войска по приказу Ставки Верховного Главнокомандования оставили Севастополь и были эвакуированы морем... ...немцы потеряли под Севастополем до 150 тысяч солдат и офицеров, из них не менее 60 тысяч убитыми, более 250 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тысяч солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же — руины...»
«....Никаких трофеев, ценностей или военного имущества при отступлении наших войск врагу захватить не удалось». Чтобы не дать противнику возможности помешать эвакуации, части прикрытия в районе Севастополя и на Херсонесском полуострове сдерживали наступление врага, а тем временем по ночам производилась посадка на корабли»[30]
Это была ложь для «общего пользования», ложь для тех, кто читал газеты и слушал радио. Для ограниченного числа только очень ответственных работников, под расписку о неразглашении, был другой лживый документ, изданный Генеральным штабом Красной Армии. Документ был под грифом для «служебного пользования». Он должен был создать впечатление, что эвакуация из Севастополя прошла успешно.
«Для служебного пользования».
Оборона Севастополя
Бои на ближних подступах к Севастополю, уличные бои в городе и эвакуация войск Севастопольского оборонительного района (с 28 июня по 4 июля). Генштаб
В течение дня 30 июня наши части, прикрывая эвакуацию, производившуюся с временных пристаней в районе батареи Б-35 (35-ББ, 35-я береговая батарея), упорно удерживали занимаемый рубеж. Особо ожесточенные бои шли на окраинах Севастополя, где каждый дом, каждая развалина были превращены в своеобразные ДОТ. Все попытки противника овладеть Севастополем 1 июля успехом не увенчались. Не одна тысяча немецких солдат нашла себе могилы на улицах и в развалинах города.
Оставив в Севастополе прикрывающий отряд, основные силы частей Севастопольского оборонительного района начали планомерный отход к западному побережью полуострова – к району эвакуации. До 3 июля продолжались ожесточенные уличные бои в Севастополе, а также на отдельных промежуточных рубежах, прикрывающих район эвакуации.
К 5 час. 30 мин. 2 июля эвакуация основных сил была закончена.
Оставшиеся на последнем промежуточном рубеже и в Севастополе отряды прикрытия продолжали вести бой в течение 3 июля, выполняя последний приказ командования оборонительного района: «Драться до последнего. Оставшимся в живых прорываться в горы к партизанам и там продолжать борьбу».
Утром 4 июля враг занял территорию, на которой раньше стоял, Севастополь. Неприятель получил дымящиеся развалины и разрушенные оборонительные сооружения. Большая часть предприятий Севастополя была своевременно эвакуирована, ценности вывезены. Все оставшееся было либо разрушено немецкими снарядами и бомбами, либо взорвано нашими войсками. Береговые батареи были нами уничтожены. Последней была подорвана береговая батарея Б-35, которая до последнего момента прикрывала эвакуацию войск. Плавучие средства флота были частично затоплены нашими войсками при отходе, частично эвакуированы на Кавказ.
Все причальные сооружения были разрушены. Никаких трофеев, ценностей или военного имущества врагу захватить не удалось”.
Эвакуации войск и раненых из Севастополя практически не было. Все, что написано об этом в статьях и книгах в течение почти двадцати лет после окончания войны – откровенная ложь, большая ложь. Войска Севастополь не оставляли. Командование оставило войска. Оставило на смерть и плен. Командование бежало. Командование их предало.
***
250 дней, с 30 октября 1941 года- до 4 июля 1942 г., продолжалась оборона Главной базы Черноморского флота Севастополя. Руководил Севастопольским оборонительным районом (СОР) командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский (до 1924 г. – фамилия – Ф.С. Иванов), его заместителями были: по сухопутной обороне – командующий Приморской армией генерал-майор И.В. Петров, по береговой обороне – генерал-майор П.А. Моргунов. Общее руководство Главной базы флота и ее обороной осуществлял Военный Совет Черноморского флота. На Севастополь наступала 11 немецкая армия под командованием генерал-полковника Э́риха фон Манштéйна, поддержанная частями румынской армии (8 немецких и 2 румынские пехотные дивизии) и итальянскими катерами и пехотинцами. Наступление Манштейна поддерживали также ВВС, господствующие в небе над Севастополем. Германское командование придавало огромное значение захвату Крыма и его военно-морской базы Севастополя. Военно-воздушные силы Крыма представляли угрозу румынскому нефтяному району Плоешти; торпедные катера и подводные лодки нарушали коммуникации германских ВМС; Севастополь сковывал значительные силы немецких войск, отвлекая их от наступления на Кавказ; Германия надеялась вовлечь в войну колеблющееся правительство Турции, которое считало Крым своей территорией, завоёванной Россией 170 лет назад (1774 г. Кучук-Кайнаржийский договор). Несколько раз немцы и румыны пытались взять Севастополь штурмом. Каждый раз защитники города отбрасывали противника. Оборонные предприятия были перевезены в искусственные пещеры, вырубленные в скалах, и продолжали снабжать фронт боеприпасами и вооружением. Корабли Черноморского флота доставляли в осажденный город пополнение, снаряжение, боеприпасы, продовольствие.
Враг, не сумев захватить Севастополь штурмом сходу, решил стереть его с лица земли ковровыми бомбардировками и артобстрелами. Против ДОТов и ДЗОТовсевастопольцев широко применялись скорострельные зенитные орудия, ведшие огонь прямой наводкой. Против береговых батарей ББ-30, ББ-35 (30-й и 35-й береговых батарей) и складов боеприпасов, расположенных глубоко под скальными породами, было впервые использовано немцами сверхтяжёлое 800-мм орудие «Дора» (масса – более 1000 тонн). Снаряды этого орудия пробивали скальную породу толщиной до 30 метров. Самолёты Люфтваффе постоянно бомбили город и позиции защитников. Немцы в среднем сбросили на один квадратный метр севастопольской земли полторы тонны металла.
После падения Керчи в мае 1942 года немцы перебросили высвободившиеся войска и артиллерию в район Севастополя. Положение севастопольских войск резко ухудшилось. Авиация противника, торпедные катера и подводные лодки блокировали город. 25 июня из севастопольской бухты отошёл последний надводный корабль, лидер эскадренных миноносцев «Ташкент». Черноморский флот нёс потери, и командование фактически прекратило крупномасштабные перевозки боеприпасов и пополнения в Севастополь[31]. Боеприпасы и продовольствие доставляли в Севастополь только на подводных лодках, реже – на катерах.
21 июня 1942 г. гитлеровцы прорвались к Северной бухте. Количество боеприпасов не превышало одной трети потребности. Снаряды были на исходе. Поэтому в конце июня артиллеристы подпускали врага на близкое расстояние и расстреливали его прямой наводкой. Защитники Севастополя были без авиационного прикрытия. Зенитная артиллерия не имела боеприпасов. С самолётами противника борьбу вели огнём из винтовок. Отбивали атаки противника врукопашную и ручными гранатами. Нередко в рукопашных схватках участвовали артиллеристы и минометчики.
Борьба продолжалась. Солдаты Приморской армии, моряки Черноморского флота, жители осажденного города проявляли чудеса массового героизма. Но силы были неравны.
У защитников города кончались боеприпасы, продовольствие, вода. Положение было критическим. Стало очевидным, чтобы сохранить войска, их надо немедленно эвакуировать. Имелся опыт: эвакуации, практически, без потерь войск Приморской армии из Одессы, под руководством генерал-майора И.Е. Петрова (См. главу «Не забыть как сражалась Одесса...»). Однако, ни Ставка Главного командования с Наркоматом Военно-морского флота, ни Главное Командование Северо-Кавказского направления с подчинённым ему Командованием Черноморского флота и Севастопольского оборонительного района заблаговременно не разработали план эвакуации[32]. Войскам СОР-а был отдан приказ держаться до последнего.
29 июня (здесь и далее подчёркнуто мной – А.Л.) командование СОР-а приняло самостоятельно, без согласования со Ставкой решение об эвакуации. Однако планировалась эвакуация «избранных»: высшего командования и командного состава от командира полка и выше, а также работников городского партийного и государственного аппарата. В обстановке строгой секретности, были составлены списки для эвакуации на самолётах и подводных лодках. В списки были включены 160 человек: от Черноморского флота – 77, от Приморской армии – 78 человек. Эвакуацию раненых, стариков и детей даже не рассматривали.
Тогда же, 29 июня командование СОР-а с совершенно непонятной поспешностью отозвало старший комсостав армии – командиров и комиссаров соединений и частей, которые сосредотачивались в казематах береговой батареи ББ-35. Это необдуманное решение привело к потере управления и боеспособности армии, и ее отступлению[33].
С вечера 29 июня на аэродроме в отдельном капонире (укрытие для самолета) был подготовлен специальный самолёт, предназначенный для эвакуации руководителя обороны Севастополя Контр-адмирала Октябрьского и командиров высшего звена армии и флота. Эвакуация главнокомандующего была подготовлена ещё до согласования со Ставкой. Больше суток простоял самолёт в капонире, в то время как не было средств для эвакуации раненых.
29 июня на батарею ББ-35 прибыла группа особого назначения ВВС Черноморского флота. Её численность была доведена до роты за счёт личного состава батареи. Перед группой была поставлена задача охранять и сопровождать командующего и высших командиров на эвакуацию подводными лодками и самолётами, а также обеспечивать порядок при посадке.
Высший командный состав серьёзно занимался подготовкой к бегству в то время,«когда войска СОР-а дрались на фронте, и задолго до того, как Октябрьским было получено разрешение удирать»[34].
Только 30 июня Командующий СОР-а Вице-адмирал Ф.Октябрьский доложил телеграммой в Ставку, что все возможности обороны исчерпаны и просил разрешение на эвакуацию «200-250 ответственных работников, командиров (про остальных – ни слова – А.Л.) на Кавказ, а также, если удастся самому покинуть Севастополь, оставивздесь своего заместителя генерал-майора Петрова"
Телеграмма вице-адмирала Ф. Октябрьского и Члена Военного Совета Н. Кулакова в Ставку
30 июня во второй половине дня Ставка Главного Командования утвердила предложение Октябрьского об эвакуации командования, ответственных работников НКВД и партактива города. На катера и подводные лодки в первую очередь грузили партийные и секретные архивы, оборудование заводов, нефтепродукты, сельхозпродукты, сырьё.
29 и 30 июня авиация противника совершила свыше 3 000 самолетовылетов. На город было сброшено до 15 тысяч бомб. Артиллерия обрушила около 8000 снарядов, до 14 000 мин. Самолёты разбрасывали листовки, в которых предлагалось прекратить сопротивление, сдаваться в плен, уничтожать евреев и комиссаров. Фашистское командование бросило в бой все силы и средства. Патроны и гранаты у защитников кончались. 30 июня завязались бои на Корабельной стороне. Защитники упорно отбивали атаки врага на Малаховом кургане, Лабораторном шоссе, Историческом бульваре, у хуторов Коммуна. 30 июня немцы прорвали линию обороны города и вышли на его окраины. Ночью, когда кончились боеприпасы, остатки войск СОР стали отходить к бухтам и к батарее ББ-35 в надежде на эвакуацию.
30 июня в одном из казематов береговой батареи ББ-35 было проведено последнее заседание военных советов флота и армии. На нём адмирал Ф.С. Октябрьский, объявил об эвакуации. Вместо своего заместителя, генерал-майора И.Е. Петрова, что было раннее согласовано со Ставкой, был по предложению того же И.Е. Петрова, оставлен командир 109-й стрелковой дивизии татарин генерал-майор П.Г.Новиков:
«Петров оказался не лыком шит[35].
В тот же вечер на заседании военного совета он сумел повернуть дело так, что командовать войсками в Севастополе, вопреки первоначальному решению, утверждённому ставкой, оставался не он, а другой. После чего с чувством выполненного долга Петров отдал приказ по армии:
«Боевой приказ. 30/VI.42 г. 21.30.
Армия, продолжая выполнять свою задачу, переходит к обороне на рубеже: мыс Фиолент – хут. Пятницкого – истоки бухты Стрелецкой. Оборона указанного района возлагается на группу генерал-майора П.Г. Новикова…».
П.Г. Новиков получил приказ: « сражаться до последней возможности после чего... пробиваться в горы»[36].
Ф. Октябрьский совершенно потерял представление о положении войск. После отзыва с передовой всего командного состава (более 2000 старших офицеров), прервалась связь с войсками, отсутствовала достоверная информации об обстановке.
В адрес Сталина, Кузнецова и Буденного 1 июля 1942 года в 21.15. Ф. Октябрьский сообщил[37]: «На всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено 600 человек руководящего состава армии, флота и гражданских организаций..., в составе СОР-а остались частично боеспособными: в 109-й стрелковой дивизии 2000 бойцов, в 142-й стрелковой бригаде около 1500 бойцов, а также сформированные из остатков разбитых частей, артполков, береговой обороны, ПВО, ВВС четыре батальона с общим числом 2000 бойцов. Остальные части понесли исключительно тяжелые потери и полностью потеряли боеспособность. Остались невывезенными 15 тысяч раненых».
Т.е., по докладу адмирала в СОР осталось боеспособными только 5500 бойцов. Всеми видами транспортных средств (катера, подводные лодки, авиация) из Севастополя было вывезено 1726 человека, в основном командно-политического состава армии и флота, раненых и некоторых партработников города.
Согласно же архивным документам, на 1 июля 1942 года в строю в войсках СОР-а насчитывалось 79 956 человек. Таким образом, в Севастополе оставалось не менее 78 230 человек (без учёта вывезенных 1726 после 1 июля 1942 года), о чём не имел представления адмирал, или сознательно искажал факты.
Во время эвакуации «избранных» посадка на самолеты и корабли проходила стихийно. Многие командиры и работники партийного и советского аппарата не смогли эвакуироваться даже при наличии пропусков. Комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, который должен был организовывать посадку на самолеты, воспользовавшись своим положением, бежал на первом же самолёте (впоследствии был расстрелян). На самолёты попадали те, кто посильней, отталкивая командиров с пропусками и раненых.
Первого июля после ноля часов на аэродром прибыли контр-адмирал Октябрьский, Член Военного совета Кулаков, начальник оперативного отдела флота Жуковский, начальник штаба Приморской армии генерал Кузнецов, начальник отдела контрразведки СМЕРШ-а Кудрявцев, начальник особого отдела флота Ермолаев и группа особого назначения, обеспечивающая охрану и посадку командования. Было опасение, что Октябрьский не доберётся до самолета, что группе командующего не удастся улететь. Контр-адмирал Фадеев должен был на подводной лодке ждать сигнала об отлёте Октябрьского и только тогда уходить. Самолёт, специально предназначенный для эвакуации командующего, вывели из капонира, подготовили к посадке. К самолёту бросилась толпа. Легкораненые, военные и гражданские лица с пропусками и без, пытались попасть в самолёт. Их оттеснила группа особого назначения. Командование СОР-а с трудом пробилась к самолёту. «В целях маскировки, – как писал Октябрьский после войны, – работники Особого отдела накинули на меня гражданский плащ».[38],[39].
В любой момент толпа могла растоптать идущих на посадку командующего и сопровождающих его лиц. Положение спас полковой комиссар Б.Е. Михайлов, который должен был улететь вместе с командующим. Михайлов обратился к толпе со словами:«Я остаюсь для приёма самолётов!». Это несколько успокоило толпу людей. Когда самолет стал выруливать на взлетную полосу, многотысячная толпа бросилась к нему, но автоматчики охраны не подпустили ее. По улетавшему самолету из толпы раздались выстрелы[40].
Для эвакуации заместителя адмирала Ф. Октябрьского генерал-майора И.Е. Петрова, штабов СОР-а и руководства города были выделены подводные лодки. Около 1 часа 30 минут ночи 1 июля 1942 Военный совет Приморской армии в составе заместителя командующего СОР-а, генерал-майора Петрова, и сопровождающих его Моргунова, Крылова и других командиров армии, штабов соединений и комиссаров покинули батарею ББ-35, по подземному ходу, вышли на поверхность земли и направились к причалу. Причал охранялся автоматчиками группы особого назначения Черноморского флота. Около причала и вблизи его на скалах собрались военные и гражданские. В это время кто-то из толпы стал кричать: «Вы такие-разэдакие, нас бросаете, а сами бежите». По Петрову и командирам была дана очередь из автомата.
Это была не эвакуация: командование СОР бежало от своих войск с поля боя. Два высших военачальника предали своих бойцов, фактически, сдали их в плен[41].
***
«С петровских времен в Морском, а затем и в Корабельном уставе записано: «Командир покидает корабль последним»[42].
В период первой обороны Севастополя во время Крымской войны ХІХ в. в 1854-1855 гг. ни один из адмиралов и генералов не оставил свои войска. Эвакуацией российских войск на Северную сторону Севастополя руководил граф генерал Остен-Сакенн. Он рисковал жизнью, но последним покинул позиции[43].
Во время Второй мировой войны, в мае 1941 года, Британские войска потерпели поражение в Греции. При эвакуации войск с Крита Британский флот нёс большие потери[44].
Командованию «...предстояло принять решение, в какой мере следует продолжать усилия по эвакуации... войск с Крита. Армия находилась в смертельной опасности, авиация мало что могла сделать, и вся задача падала на долю измотанного и истерзанного бомбардировками флота (ситуация аналогичная Севастопольской – А.Л.).Для адмирала Кэннингхэма покинуть армию в столь критический момент значило нарушить все традиции. Он заявил: «Флоту нужно три года, чтобы построить новый корабль. Чтобы создать новую традицию, понадобится триста лет. Эвакуация (то есть спасение) будет продолжаться». Эвакуация продолжалась Флот нёс потери. Но традиции не были нарушены. Честь британского мундира сохранена»... Более шестнадцати тысяч человек было эвакуировано с Крита в Египет.
Когда шестая немецкая армия была окружена под Сталинградом и её участь была решена, в первую очередь самолётами из котла вывозили раненых. Паулюс обратился с радиограммой к командованию с предложением «вывезти из котла отдельных специалистов – солдат и офицеров, которые могут быть использованы в боевых действиях. «Офицеров прошу указать по имени. Обо мне, конечно, речи быть не может». Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн так высказался по этому предложению Паулюса[45]: «В связи с этой радиограммой Паулюса я хотел бы сказать об эвакуации отдельных лиц следующее. С чисто деловой точки зрения, естественно, было бы желательно спасти возможно большее число ценных специалистов, конечно, независимо от их звания. И с человеческой точки зрения понятно, что хотелось бы, и надо было стараться спасти каждого. Но эту эвакуацию необходимо было рассматривать и с точки зрения солдатской этики. Нормы солдатской этики требуют, чтобы в первую очередь были эвакуированы раненые. Меры к их эвакуации предпринимались, и эффект их в столь сложной обстановке был разителен. Но эвакуация специалистов могла быть произведена только за счет эвакуации раненых. Кроме того, неизбежно – большинство эвакуируемых специалистов составили бы офицеры, так как благодаря их подготовке и опыту, они представляют бóльшую ценность в войне, чем рядовые солдаты.... Но в той обстановке, в которой находилась 6-я армия, по понятиям немецкой солдатской этики, когда речь шла о спасении жизни, офицеры должны были уступить первую очередь солдатам, за которых они несли ответственность». Гитлер приказал сообщить Паулюсу: «...в отношении эвакуации специалистов: фюрер в просьбе отказал»[46].
Генерал-фельдмаршал Паулюс не покинул обреченные на гибель и плен свои войска под Сталинградом, он разделил их участь.
Всегда и везде принято, чтобы командующий разделял судьбу армии. Таких примеров в Отечественной войне было много[47][48] – М.Ф. Лукин, М.Г. Ефремов, М.П. Кирпонос, И.Н. Музыченко, К.П. Подлас, Ф.Я. Костенко и др.
За генералом Ефремовым Жуков послал в окружение самолёт. Ефремов отказался бросить свою армию. При выходе из окружения был тяжело ранен. Застрелился. Генерал Чуйков командовал армией в полутора сотнях метров от переднего края, но перенёс свой командный пункт на левый берег Волги. Генерал Белов, вырвался из окружения вместе с корпусом.
Генерал-полковник Борис Громов, командующий «ограниченным контингентом советских войск» в сложных условиях вывода армии из Афганистана последним за руку вместе с сыном перешёл через пограничный мост на советскую сторону.
***
1 июля 1942 года Севастополь был полностью занят немцами. Остатки советских войск ушли на мыс Херсонес, и согласно решению командования СОР-а, прикрывали район эвакуации старшего комсостава армии, архивов, сырья и ценностей. Они должны были драться до последнего, надеясь, что их эвакуируют, как это было в Одессе в октябре 1941 г. В противном случае, в зависимости от обстановки, прорываться в горы к партизанам.
Многие командиры остались, чтобы разделить участь своих бойцов. Шедший вместе с генералом Петровым на посадку начальник штаба Береговой обороны И.Ф. Кобалюк вернулся назад и передал, что остаётся на батарее, никуда не пойдет и разделит участь батареи.
В своём последнем рапорте генерал-майор П.Г. Новиков докладывал, что не были эвакуированы ещё 2000 командиров[49].
Остались также, даже при наличии пропусков, забытые в спешке некоторые работники партийного и советского аппарата.
Возглавив оборону, П. Новиков собрал всех, кто мог носить оружие, организовывал контратаки. Его бойцы сдерживали врага и защищали небольшой клочок земли. Оставались считанные патроны и гранаты. С наступлением темноты красноармейцы и моряки бросались на врага, штыками и гранатами отбрасывали его метров на сто, двести. Днём враг контратаковывал защитников и возвращал их обратно к 35-й батарее. При отражении атак немцев краснофлотцы-смельчаки выползали навстречу танкам и поджигали их бутылками с горючей жидкостью.
До 3 июля бойцы удерживали 35-ю батарею, аэродром и пристани. Надеялись, что их эвакуируют на самолётах и подводных лодках. Спускались к морю. Ждали кораблей – их не было.
3 июля боеприпасы 35-й береговой батареи были полностью израсходованы, и её защитники взрывчаткой и глубинными бомбами взорвали погреба боезапаса, первую башню, аппаратуру связи, оборудование и приборы управления стрельбой, затем вторую башню. На берегу скопились военные, отбившиеся от своих частей или дезертировавшие, и много женщин с детьми, стариков. Раненые просили о помощи, просили пить, просили пристрелить, избавить от мучений. Пресной воды не было. Рыли ямки на берегу моря. В ямки поступала слегка опреснённая вода, её пили. Люди метались по берегу, но никто толком не знал ничего об истинном положении с эвакуацией. Подходили из города все новые группы и одиночки военные и гражданские лица. Были среди них и предатели из пленных красноармейцев, которых забрасывали немцы, для шпионажа, террора, диверсий, ведения агитации по добровольной сдаче в плен. На аэродроме предатели в форме матросов и красноармейцев уговаривали бойцов стрелять по нашим самолетам, уничтожать боеприпасы.
Никто не верил, что оборонявшихся бросили. Всё ещё ждали кораблей. С большим трудом удерживали узкую полоску вдоль берега. Немцы бомбили собравшихся у кромки воды, расстреливали их из пулемётов на бреющем полёте. Сотни трупов прибивало к берегу моря, убирать их было некуда. Стояла июльская жара. В воздухе – страшное зловоние. Некоторые бойцы выходили в море на рыбацких лодках, шлюпках, плотах из камер от колёс, к которым прикрепляли сверху кузова машин.
Их вылавливали сторожевые катера и подводные лодки. Если везло – советские. Многих в море расстреляли немецкие самолёты или захватили в плен.
Трём сторожевым катерам удалось прорвать блокаду и приблизиться к осаждённым. У собравшихся на берегу появилась надежда на спасение. Прорвав заслон из моряков, не обращая внимания на автоматные очереди охраны, толпа бросилась на посадку. Начался настоящий кошмар: раненые и люди находящиеся на краю рейдового причала, были сброшены в воду. Настил причала не выдержал и рухнул под тяжестью толпы. Сотни людей оказались в воде. Посадка с берега стала невозможной. Обезумевшая толпа могла перевернуть катер. Катера отошли в море и принимали людей из воды.
Одним из последних был вывезен на катере тяжелораненый генерал-майор Новиков. Корабль, на котором его вывезли, после непродолжительного боя был захвачен на траверзе Ялты итальянским торпедным катером. Новикова сняли с тонущего катера. Генерал оказался в плену. После того, как Новикова вылечили, с ним беседовал фельдмаршал Манштейн. Интересовался, как себя чувствует, не обижают ли, почему не в форме. Приказал одеть в форму, расхваливал доблесть и геройство защитников. На предложение сотрудничать с немцами Новиков ответил: «Я солдат и останусь верным присяге и Родине до конца. А за похвалу спасибо»[50].
По официальным данным сопротивление остатков советских войск на мысе Херсонес продолжалось до 4 июля 1942. Но, даже оставшись без патронов, без надежды на получение помощи защитники продолжали сопротивление, отбиваясь штыками и сапёрными лопатками. Отдельные очаги сопротивления были подавлены лишь 12 июля. Под скалами 35-й береговой батареи были взяты в плен последние 120 защитников Севастополя. Группы бойцов и командиров пытались с боем, ведя под руки раненых, прорваться в горы ещё вплоть до 17 июля. Прорваться удалось лишь нескольким группам. Одна группа в конце июля была схвачена в горах около Ялты местными жителями, предателями в немецкой форме и отведена в комендатуру.
Некоторые командиры, которым были хорошо известны возможности СОР-а, считали, что войска еще могли «держать оборону» города и продолжать с боями отходить к 35-ББ, если бы не дрогнуло командование. И. Маношин приводит слова генерал-майора Новикова сказанные им в плену: «Можно было бы еще держаться, отходить постепенно, а в это время организовать эвакуацию. Что значит отозвать командиров частей? (его предприняло руководство СОР – А.Л.). Это – развалить оборону, посеять панику, что и произошло. Бегство командиров стало тяжелым моральным ударом»[51].
В мае 1961 г. в Севастополе на военно-исторической конференции, в которой принимали участие уцелевшие последние защитники мыса Херсонес, адмирал Октябрьский сказал[52]: «Товарищи, обстановка тогда сложилась трудная. Севастополь был блокирован с земли, с воздуха и моря. В конце июня при помощи воздушных сил блокада достигла наивысшего предела. Даже подводные лодки не были в состоянии достигнуть берегов Севастополя, а о достижении их надводными кораблями и говорить не приходилось. В этих условиях встал вопрос, как быть? Если эвакуировать армию, то были бы потеряны армия и флот, оказавшийся сильно приуменьшимся из-за потерь в боях.
В конечном счете была потеряна армия, но сохранён флот». – Вот так адмирал объяснил пленение 80 тысяч защитников Севастополя немцами. Адмирал обошел молчанием главное – кем было принято решение поступиться армией ради сохранения флота».
Полковник Д.И. Пискунов, прошедший плен, на этой же конференции сказал: «Я хочу поделиться общим настроением наших участников обороны, которые оказались в плену. Общее настроение было такое: "Мы бы еще воевали и дрались. Я наблюдал людей. Ведь многие люди плакали от обиды и горечи, что так бесславно кончилась их жизнь, вернее служба в Красной армии"»[53].
Прошедший плен снайпер 25-й Чапаевской дивизии вспоминал: «Когда нас уже пленными гнали, немцы смеялись: "Дураки вы, иваны! Вам надо было еще два дня продержаться. Нам уже приказ дали: два дня штурм, а затем, если не получится, делать такую же осаду, как в Ленинграде!" А куда нам было держаться! Все начальство нас бросило и бежало. Неправда, что у нас мало было боеприпасов, все у нас было. Командиров не было. Если бы начальники не разбежались, мы бы города не сдали…»[54].
Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, писал в своих мемуарах о последних днях битвы за Севастополь в конце июня[55]: «...судьба наступления в эти дни, казалось, висела на волоске. Еще не было никаких признаков ослабления воли противника к сопротивлению, а силы наших войск заметно уменьшились... кто мог бы в тот момент, видя, как заметно иссякают силы наших храбрых полков, дать гарантию в скором падении крепости? Можно было предвидеть, что силы собственной пехоты будут, по всей вероятности, преждевременно истощены... Нельзя было не признать, что даже если резервы у противника и были в основном израсходованы, то и ударная сила немецких полков была на исходе… полки насчитывали по несколько сот человек. Мне припоминается донесение одной снятой с переднего края роты, боевой состав которой исчислялся одним офицером и восемью рядовыми. Как можно было с этими растаявшими частями и подразделениями завершить бой за Севастополь...»
Взятый в плен 12 июля сержант Н.Л. Анишин написал: «...когда нас вывели на берег, то перед строем пленных вышел немец и произнес короткую речь, если ее можно так назвать. Он сказал: «Немецкое командование вас милует, потому что вы храбро сражались». Так с достоинством охарактеризовал он нас, защитников Севастополя, но в родном Отечестве мы оказались в немилости».
***
Разрозненные остатки войск, среди которых было много раненых, лишенные единого командования, боеприпасов, продовольствия, пресной воды, несмотря на героическое сопротивление, были обречены на поражение и плен. В плен под Севастополем попало около восьмидесяти тысяч бойцов и командиров армии и флота.
Немцы врывались в госпитали и расстреливали раненых. Особо зверским пыткам немцы подвергали тех, на ком была морская форма, тельняшки. Несколько барж с ранеными отвели в открытое море и подожгли. Было сожжено, утоплено в море 27 306 человек. Пленных бойцов, захваченных на берегу, немцы загоняли в воду и расстреливали.
Весь берег был завален трупами. Пленных обыскивали, забирали ценные вещи. Немецкий офицер через переводчика приказал: «Комиссарам, командирам, юдам встать!» Сначала никто не поднимался, потом, после третьего раза, поднялся один, потом другой, а потом поднялись вдруг все. Никто не остался сидеть. Немец выругался и ушел»[56]. Среди матросов предателей не было: евреев и политработников не выдавали.
Прошедшие через плен рассказывали, что подразделения предателей из местного населения, переодетые в немецкую форму, выискивали евреев и комиссаров. Вечером их увозили на расстрел. Каждый день расстреливали по 200 человек[57].
Николай, с которым я познакомился в Батуми на праздновании сороковой годовщины Победы, раненым попал в плен, прошёл все круги ада. Рассказывал, что пленных построили в многокилометровую колонну по четыре в ряд, погнали в Симферополь. Конвоировали их эсэсовцы. Отстающих пристреливали. Навстречу колонне шли немецкие танки. Пленным не дали отойти в сторону. Танки не свернули. Крайний ряд был полностью раздавлен.
«Пока дошли до Бахчисарая, и половины не осталось от колонны», – вспоминает об этом кровавом марше краснофлотец А.П. Утин, также шедший в этом «марше смерти»[58] [59]. Вся земля, по которой прошла колонна пленных до Симферополя, была усеяна трупами убитых, пропитана кровью.
Из Севастополя пленных погнали на Запад. За день проходили не менее сорока километров. Каждый переход «марша смерти» сокращал количество пленных наполовину. Николай понял: надо бежать. Пленных вели, далеко обходя населенные пункты, по бездорожью. Последний переход длился 4 недели. Во время этого перехода, на повороте, Николай скатился в канаву, бежал. Добрался до своих. Воевал. За проявленное мужество получил орден Красной звезды и несколько медалей. В 1949 г. его арестовали, предали суду. Обвинение: «за пособничество врагу» (пособником он не был; не понравился следователю). Приговор – 15 лет лишения свободы. Амнистирован в 1955 г. Много лет добивался полной реабилитации. Добился. В 1980 году судебное решения было отменено. Дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Но на заводе, где он работал, к нему продолжали относиться с недоверием. Переехал в Батуми к друзьям, таким же как и он прошедшим плен. Работал диспетчером в порту.
Второго из друзей, Петра, в числе нескольких сот пленных немцы использовали для разминирования. Группу, в которой находился Пётр, поставили в несколько рядов, по сто-сто пятьдесят пленных в ряд. Расстояние между пленными до полутора метров, между рядами – около пятидесяти. Погнали на минное поле. Вместо щупов дали палки. Иногда удавалось нащупать мину. Останавливались. Разминировали. Шли дальше.
За пленными на расстоянии метров 50-60 шёл ряд местных предателей с дубинками; за ними на некотором расстоянии немцы. Раненных при взрыве мин – забивали дубинками или пристреливали. Сколько осталось в живых после разминирования, Пётр не знал. Немного. Может быть два десятка. Выживший при таком разминировании А. Восканов вспоминал, что в его группе из двухсот человек осталось шестнадцать[60].
Третий, Максим, после рабфака поступил в Ленинградский медицинский институт. Когда началась война, был на каникулах в Украине. Записался добровольцем в армию. Попал в Севастополь, работал санинструктором. Потом его перевели в госпиталь, где доверили даже делать операции (раненых было много – врачей не хватало). В плену работал врачом. Медикаменты, перевязочные средства, необходимый инструмент отсутствовали. При операциях использовали обычные слесарные инструменты – молотки, ножовки. Иногда после такой операции пленные выживали, но у многих начиналось заражение крови, антисептиков не было, они умирали. После освобождения из плена Максим был осуждён, как пособник врага, несмотря на то, что спасал жизнь пленных. Даже после амнистии его не приняли в институт. Работал в больнице санитаром.
Я писал, что в Америке близко познакомился с Александрой (Шурочкой) Тимофеевной Лукашевской (Мараренко) лейтенантом медицинской службы, военфельдшером 3-го батальона 287-го стрелкового полка 25-й Чапаевской дивизии и её дочкой Лидией. Шурочка прошла с Приморской армией от Одессы до Севастополя.
Ей было только девятнадцать лет. В конце июня раненых в СОР-е было более тридцати шести тысяч. Был приказ запрещающий эвакуацию медперсонала, т. к. средства для эвакуации отсутствовали[61].
Тем не менее, Александре было предложено сопровождать одну из групп раненых для эвакуации, она отказалась. С группой раненых отправили другого военфельдшера. Александра вместе с ранеными попала в плен. Пленных босиком гнали на Инкерман. Раненых несли на себе. Конвоировали предатели из местных. Они били дубинками медперсонал и пленных. Обессиленных, тех кто падал, не мог подняться и идти – пристреливали. Озверевшие долгим сопротивлением немцы выхватывали из колонны моряков и морских пехотинцев, у которых под гимнастёрками были тельняшки и без всякого повода расстреливали. По обочинам дорог лежали застреленные наши краснофлотцы и красноармейцы, рядовые и командиры, ослабевшие от ран и голода. Шли грязные, босые. Жара. Мучает жажда. Подошли к речке. Кто был в силах пошёл умыться, напиться. Александра не могла идти к речке, провалилась в какую-то яму. Тех, кто кинулся к речке, расстреляли, забросали гранатами. Утопили в речке. Отсутствие Шурочки конвоиры не заметили. Из ямы её вытащили местные жители. Контуженную, раненую. С трудом выходили. Окрепнув, она стала пробираться на восток. За пребывание в плену Александра была разжалована в сержанты. После войны работала медсестрой в больницах.
«Офицер, попавший в плен раненым[62], после войны был отправлен в лагерь(советский – А.Л.). Когда он вернулся, смог устроиться только истопником в котельной.
Бывшая медсестра, выжившая в концлагере, 10 лет боялась переступить порог отдела кадров, чтобы не подвести мужа, работавшего на оборонном заводе.
Солдат из Севастополя поступил учиться в педагогический. Студента выдвинули на именную стипендию. Его вызвал особист: «Как ты сюда попал? Ты, сдавшийся в плен, будешь учить наших детей?»
Я учился на силикатном факультете Ленинградского Технологического института. На наш курс перевели с «закрытого» физико-химического факультета Льва Белова. Он один день находился в плену. Освободившись из плена – воевал. Скрыл, что был в плену (всего-то один день!). Спецотдел докопался. Потребовал исключить Белова из института. Декан с большим трудом его отстоял. Лев прекрасно учился, круглый отличник. Его зачислили на специальность «Вяжущие вещества» (цементы).
***
За 250 дней осады города 11 немецкая армия понесла большие потери. Потеряла убитыми, умершими от ран и погибшими от аварий и несчастных случаев 60 тыс. человек и 240 тыс. составили санитарные потери. Это столько же, сколько все германские вооруженные силы потеряли при захвате Западной Европы и Балкан в период с 1 сентября 1939 г. по 15 мая 1941 г. В боях за Севастополь безвозвратные потери румынской стороны составили 2500 человек. Германское командование высоко оценило успехи 11-й армии. Манштейн получил чин генерал-фельдмаршала. Для участников штурма Севастополя был учреждён специальный нарукавный знак «Крымский щит».
Родственникам погибших вручался экземпляр «Крымского щита» вместе с удостоверением.
Войска Севастопольского оборонительного района с 30 октября 1941 по 4 июля 1942 года потеряли более 200 тыс. солдат и офицеров, в том числе 156 880 безвозвратно санитарные – 43 601 человек. 80 тыс. попали в плен. Немцы захватили в качестве трофеев 622 орудия, 758 минометов и 26 танков.
Черноморский флот потерял в Севастополе и возле него от авиабомб и на минах легкий крейсер «Червона Украина», 4 эсминца («Безупречный», «Быстрый», «Свободный», «Совершенный»), 2 подводные лодки (С-32, Щ-214), малые боевые корабли и катера. Подводные лодки А-1 и Д-6 взорвали в Севастополе свои экипажи. Кроме того, погибли 4 больших транспорта (теплоход «Грузия» и другие).
Тем не менее, вклад Севастополя в ход боевых действий Второй мировой войны велик[63]. Фронт 11 армии Манштейна под Севастополем составлял 40 км, а общая протяженность советско-германского фронта на тот момент – была около 5000 км. Под Севастополем находилось 80% всей сверхтяжелой артиллерии германской армии – 300 стволов, 300 бомбардировщиков и 200 истребителей – 40 % всей бомбардировочной авиации немцев на южном крыле советско-германского фронта действовали под Севастополем. К моменту взятия Севастополя 2200 стволов немецкой артиллерии полностью израсходовали запас живучести (срок службы) – в среднем около 1000 выстрелов – и были отправлены на металлолом после окончания штурма. Было потеряно 80% общей численности сверхтяжёлой артиллерии, находившуюся под Севастополем, а также израсходовала 90% запасов снарядов к ней, накопленных за период 1935-1942 гг. Немецкая промышленность так до самого конца войны и не смогла возобновить производство снарядов более 240 мм калибра. К 20 июня немцы сбросили на Севастополь 15 тысяч тонн авиабомб, и полностью израсходовали все запасы, имевшиеся на складах наступающей армии на конец мая 1942 г. Штурм вследствие этого мог захлебнуться. Поэтому примерно 6 тыс. тонн авиабомб доставили к Севастополю с других фронтов. К 10 июля 1942 г. немецкие войска были в 200 км от Сталинграда. Город оказался в пределах досягаемости всех типов немецких бомбардировщиков. Однако вплоть до 23 августа, т. е. полтора месяца, германская авиация не тревожила Сталинград из-за дефицита бомб.
Послесловие
Трагичной стала судьба миллионов советских военнопленных периода Великой Отечественной войны.
В соответствии с Приказом Ставки Верховного Главнокомандования от 16 августа 1941 года № 270, сдающихся в плен, объявляли дезертирами, совершившими преступления, их семьям грозил арест, лишение государственного пособия и помощи. После освобождения из немецкого концлагеря или окружения военнослужащие проходили проверку в советских фильтрационных лагерях.
Медработников, обслугу (поваров, раздатчиков еды, старост бараков, истопников, нарядчиков, кладовщиков и др.) осуждали, как пособников врага, изменников Родины. К ним ко всем относились, как к предателям. Предателями «назначались» все попавшие в плен без ранений, «добровольно». Их судили. Сроки – до 25 лет. Использовали заключённых на тяжёлых работах, в рудниках, шахтах.
Только за период с октября 1941 по март 1944 г. через спецлагеря прошло 317 954 бывших военнопленных и окруженцев[64]. Результаты фильтрации – в докладной записке заместителя народного комиссара внутренних дел В.В. Чернышёва, Л.П. Берии (сведения на 1 октября 1944 г.):
«Всего прошло через спецлагеря бывших военнослужащих Красной Армии, вышедших из окружения и освободившихся из плена, 354 592 чел., в том числе офицеров – 50 441 чел. Из этого числа проверено и передано в Красную Армию – 248 416 чел., в том числе: в воинские части через военкоматы – 231 034 чел., из них офицеров – 27 042 чел.; на формирование штурмовых батальонов – 18 382 чел., из них офицеров – 16 163 чел.; в промышленность – 30 749 чел., в том числе офицеров – 29 чел.; на формирование конвойных войск – 5 924 чел.; арестовано – 11 556 чел., из них агентов разведки и контрразведки противника – 2 083 чел., из них офицеров (по разным преступлениям) – 1 284 чел.; убыло в госпитали, лазареты и умерло – 5 347 чел.; находятся в спецлагерях НКВД СССР в проверке – 51 601 человек».
После отбытия сроков бывших военнопленных не брали на работу в закрытые организации. Запрещалось жить в больших и «закрытых» городах. Старались не брать в высшие учебные заведения, на преподавательскую работу. Их не считали участниками войны.
29 июня 1956 г. Центральный Комитет партии и Совет Министров СССР приняли постановление «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и их семей». Было осуждено применение репрессий, лишение пособий бывшим советским военнопленным и их семьям. Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии от 17 сентября 1955 г. был распространён на бывших советских военнопленных, осужденных за сдачу в плен.
Большинство бывших военнопленных были реабилитированы. Им должны были восстановить воинские звания и пенсии, вернуть награды. Однако многие меры в основном остались на бумаге. И лишь через 50 лет в январе 1995 г., Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин подписал Указ «О восстановлении законных прав российских граждан – бывших советских военнопленных и гражданских лиц, репатриированных в период Великой Отечественной войны и в послевоенный период», по которому бывшие военнопленные получили статус участника Великой Отечественной войны. На них в полном объеме распространили федеральный закон «О ветеранах», принятый Государственной Думой 16 декабря 1994 г.
Потребовалось пятьдесят лет после Великой Отечественной войны, для полной реабилитации военных. Пятьдесят лет для восстановления справедливости! Тем, кому после войны было 25-30, наконец-то в свои 75-80 лет дождались справедливости. Но многие ли из переживших немецкие и советские лагеря и унижения, дожили до полного восстановления прав.
Глава 6
«Мы Вас любим всегда и навсегда, Павел Борисковский»
«За время службы Борисковский показал себя
дисциплинированным офицером. В бою проявил
храбрость и служил примером для подчинённых
В бою всего чаще находился там, где была
наиболее сложная обстановка».
Полковник М.Р. Синельников, заместитель начальника штаба
Из Екатеринослава (Днепропетровска), где 4 марта 1914 года родился Павел, семья Борисковских во время Гражданской войны бежала в Тифлис (Тбилиси). В Тбилиси прошли школьные годы Павла, учиться он поехал в Ленинград. В Ленинграде – рабфак, поступление в финансово-экономический институт, занятие спортом, второй разряд по боксу, депутат районного совета Ленинграда.
Война прервала мирную жизнь Павла. Он идёт добровольцем в народное ополчение.
В сентябре 1941 года по приказу Верховного Командования началось формирование новых корпусов, отдельных маневренных бригад и запасных полков Воздушно-десантных войск (ВДВ). Части ВДВ комплектовали из добровольцев сухопутных и военно-воздушных войск и комсомольцев добровольцев, и ополченцев. Отбор проводили строго, принимали только лучших из лучших. Кандидаты в десантные войска должны были иметь хорошие физические данные, уметь прыгать с парашютом, метко стрелять, сдать нормы ГТО и Осоавиахима.
Павла – активиста, спортсмена, комсомольца, имеющего незаконченное высшее образование, после тщательной проверки направляют в ВДВ. Новички ВДВ несколько месяцев проходили обучение и днём и ночью. Короткий сон. Подготовка к наиболее трудной «военной работе». Прыжки с парашютом, штыковой бой, диверсии, владение всеми видами оружия и транспорта. П. Борисковский прошёл ускоренный курс обучения зимой и весной 1942 года, получил звание лейтенанта и был направлен на фронт.
Армия истекает кровью, отступает. Разгромлены Войска западного фронта, танковые и военно-воздушные войска, сотни тысяч военнослужащих оказалось в плену. Противник захватил Прибалтику, большую часть Белоруссии, Молдавии, Украины. Направление главного удара немецкого командования – Москва.
Через три недели после начала войны немцы уже были под Смоленском.
Около двух месяцев с переменным успехом длилось сражение за Смоленск.
Немцы понесли большие потери, но советским войскам пришлось отступить. При отступлении в окружение попали некоторые воинские части.
Для помощи окружённым в районе Смоленска войскам, в тыл был выброшен десант ВДВ. В составе десантников – подразделение командира взвода Павла Борисковского. Десантники справились с задачей. Из окружения с боями вместе с десантниками вышли многие красноармейцы и командиры. В рукопашном бою отличился лейтенант П. Борисковский, уничтожив нескольких фашистов. После боя Борисковскому вручили медаль «За Отвагу». В начале войны награждали мало. Медаль «За отвагу» в первые месяцы войны была одной из самых высоких наград.
Взвод П. Борисковского принимал участие в рукопашных схватках: десантники приземлялись и с ходу – в бой, участвовали в специальных операциях, диверсиях, захвате языков, уничтожении важных объектов противника.
В июле 1942 года передовые отряды немецкой армии завязали ожесточённые бои с войсками Сталинградского фронта. Первыми приняли удар противника десантные части. Борисковский был ранен. После ранения направляется заместителем командира 2-го парашютно-десантного батальона по политической части 11-й гвардейской воздушно-десантной бригады.
Летом 1942 г. воздушно-десантные корпуса были реформированы в гвардейские стрелковые дивизии, личный состав которых отличался высокой степенью боевой выучки и отвагой. Стрелковые дивизии, сформированные из воздушно-десантных частей, вынесли на себе основную тяжесть оборонительных боев за Сталинград осенью 1942 года.
При реорганизации воздушно-десантной бригады в 346 гвардейский стрелковый полк, Борисковский – заместитель командира 2-го стрелкового батальона по политической части.
Позднее Командующий войскам 62-й армии Сталинградского фронта генерал-лейтенант Чуйков вспоминал о гвардейских стрелковых дивизиях: «Это действительно гвардия. Люди все молодые, рослые, здоровые, многие из них одеты в форму десантников, с кинжалами и финками на поясах. Дрались они геройски. При ударе штыком перебрасывали через себя (врагов), как мешки с соломой. Штурмовали группами. Ворвавшись в дома, они пускали в ход кинжалы и финки. Отступления не знали, в окружении дрались до последних сил и умирали с песней и возгласами: «За Родину!», «Не уйдём и не сдадимся!».
Немецкое командование признавало высокую боеспособность ВДВ и гвардейских стрелковых дивизий, сформированных на их основе. В донесениях немецкой разведки сообщалось, что парашютные части Советской Армии – «лучшие образцы пехоты противника».
В сражениях Великой Отечественной войны все десантные соединения, получили наименования гвардейских.
В жесточайших боях неоднократно отличались десантники Борисковского. Военный комиссар 35-й дивизии Лисичкин в своём донесении о боях 23, 24, 25 августа 1942 года №1 писал: «В ночь с 23 на 24.08.42 г. 3-я рота (военком роты – политрук Борисковский) при совершении марша столкнулась с группой мотопехоты и танками противника. Рота во главе с политруком т. Борисковским смело и внезапно атаковала противника и разбила его. В результате был очищен проход для частей и подразделений дивизии, сожжено 18 автомашин и 2 танка, уничтожено свыше 30 гитлеровцев, в том числе один офицер, и захвачено 3 автомашины, 4 повозки, 8 лошадей, 1 рация, 6 мотоциклов. Этот же батальон в ночь с 24.08. на 25.08.42 г. внезапно атаковал противника в деревне Власовка и выбил его. При этом сожжено 2 автомашины и уничтожено два взвода гитлеровцев. Такими же смелыми и решительными действиями батальон занял свой рубеж на высоте 137,2.» И вывод: «опыт трёхдневных боёв с противником показал: личный состав 35-й Гвардейской стрелковой дивизии оправдывает своё почётное звание гвардейцев...»...
В Сталинграде борьба шла за каждый дом, за каждый этаж. В статье журналиста Н. Махнева « И смерть отступала сама» (газета «На страже Родины», 27 февраля 2004) описан бой десантников в Сталинграде.
«Рота десантников, во главе с П. Борисковским, сменившем убитого командира, заняла оборону в одном из цехов завода, окружённого плотным кольцом превосходящих сил противника. Немцы – их было более пятидесяти – ворвались в здание. Положение казалось безвыходным. Павел принял решение – отступить на чердак. Несколько бойцов сдерживали натиск немцев. Остальные поднялись на чердак, затем незаметно спустились на землю по верёвочной лестнице и внезапно обрушили на немцев шквальный огонь из автоматов, забросав их гранатами. Десантники врываются в цех. Здание освобождено от противника, вокруг лежат убитые немцы, нескольких взяли в плен». За бои в Сталинграде Павел был награждён второй медалью "За отвагу" и орденом Красного Знамени».
Пять месяцев шли ожесточённые бои за Сталинград. В ноябре 1942 года Советские войска начали контрнаступление на Сталинградском фронте, и в начале февраля 1943 года немецкая армия под Сталинградом была окружена, разгромлена, пленена – перестала существовать.
Десантники П. Борисковского с самого начала контрнаступления успешно вели бои по освобождению города, стойкостью, мужеством, самоотверженностью и героизмом внесли свой вклад в общую победу на Волге. (Победители» Сталинградский десант, интернет. Степаков «Спецназ России».)
Под Сталинградом Павел был тяжело ранен. Его переправили на левый берег Волги, затем – в госпиталь в Стерлитамак, положение раненного было критическим. Победили сильный организм и воля.
Через шесть месяцев Павел – в строю. Опять бои. Опять ранения. Опять десантники отличались. Их успех обеспечивал успех всей операции. Армия наступала.
Бои в Белоруссии, Румынии, Венгрии, Австрии, Чехословакии.
В Венгрии немецкие войска оказывали упорное сопротивление наступающей Советской Армии. В марте 1945 года в районе озера Балатон около города Секешфехервар шли ожесточённые бои. Немцы перешли в наступление. Потребовались большие усилия, чтобы отбросить противника и продолжить наступление. Немцы перешли к обороне. После тяжёлых боёв воздушно-десантной дивизии, в которой воевал Павел, было дано задание прорвать оборону противника. Два часа артподготовки и батальон атаковал противника, сходу захватил первую, а затем вторую траншею. Немцы предприняли контратаку и потеснили батальон. Несколько раз вторая траншея переходила из рук в руки. Был тяжело ранен командир батальона; командование на себя взял старший лейтенант Борисковский. Батальон дрался врукопашную. На помощь пехоте противник бросил танки. Гранатами и противотанковыми ружьями атаки были отбиты. Противник отступил. На поле боя остались подбитые танки – «королевский тигр» и несколько «фердинандов»...
Немцы создали серьезную оборону на подступах к городу Окечка.
По первоначальному плану Советского командования город предполагалось брать штурмом. Осуществление такого плана могло привести к большим потерям.
Был принято другое решение: взорвать водокачку, снабжающую водой город. Десантники во главе с П. Борисковским ночью были заброшены в лес около города. Водокачка была взорвана. Город остался без воды и через несколько немцы капитулировали.
В Австрии противник упорно сопротивлялся в районе г. Винцендорф. Борисковский получил приказ пробить оборону противника. Бойцы батальона Борисковского провели разведку, определили наиболее слабую стороны обороны. При взаимодействии с другими подразделения, противник был выбит из населённого пункта, наступление Советских войск продолжалось.
В Чехословакии батальон Борисковского опрокинул сопротивление противника и в числе первых вышел на реку Влтаву.
После падения Берлина и подписания Акта о безоговорочной капитуляции на участке фронта, где воевал Борисковский, бои продолжались. Трудно было поднимать солдат в атаку. И это понятно: солдаты хотели вернуться после победы домой. В этом последнем бою, последнем и решительным, Борисковский первым поднялся во весь рост и с автоматом наизготовку ринулся в бой. Десантники один за другим побежали за командиром. Противник был опрокинут и сдался.
А в конце встреча с американцами. Радость. Поцелуи. Застольные речи в честь победы и дружбы. Конечно, и в голову тогда Павлу не могло придти, что через короткое время, союзники станут врагами, начнётся «холодная война», и страны разделит железный занавес.
За храбрость и мужество, проявленные в боях, П. Борисковский дважды награждён орденами Красного Знамя, орденом Отечественной войны 1 степени, двумя медалями за Отвагу и другими медалями.
В издательстве Рязанского Высшего военно-десантного училища опубликована в 1984 году книга полковника запаса А.К. Бака. В ней большой материал о подвиге десантников 35-й Гвардейской дивизии, в которой воевал Павел Борисковский.
После войны Павел поступает в Ленинградский Финансово-экономический институт (ныне СПбГУЭФ). После окончания института, остаётся в нём преподавателем. В течение многих лет работал проректором, преподавал на кафедре экономической истории. В музее СПбГУЭФ – экспозиция, посвящённая П. Борисковскому.
Я привожу полностью рассказ племянницы Павла Абрамовича Норы Куликовой (Ларионовой):
«3 апреля 2007 г. Павел Абрамович скончался. Проводить его в большом траурном зале Петербургского крематория собралось очень много людей, что бывает чрезвычайно редко на похоронах человека столь преклонного возраста.
Прогремели оружейные залпы – последние воинские почести герою войны. Всех стоящих в траурном зале людей разных возрастов объединяло общее горе и понимание того, что из их жизни ушел не только родной и близкий человек, но и личность большого масштаба. У каждого была своя душевная связь с этим человеком и свои личные воспоминания. Всю жизнь Павел Абрамович жил среди людей и для людей. Он помогал родным и друзьям и словом и делом, многим помог определиться в жизни.
Война изранила тело, но душу свою Павел Абрамович сохранил за эти страшные военные годы. До последних своих дней оставшиеся в живых солдаты его батальона присылали письма и поздравительные открытки. Приезжая в Ленинград ветераны рассказывали, как он старался сберечь их, своих «мальчишек», а они звали его «батей», хотя сам комбат был не на много старше их. Он никогда не устилал путь к своим наградам солдатскими жизнями. На 80-летнем юбилее своей обожаемой мамы Анны Александровны он сказал, что она была всегда с ним в самые трудные минуты и служила напоминанием того, что каждого его мальчишку-солдата ждёт мать.
Павел Абрамович не любил вспоминать о военных годах, как и многие ветераны, прошедшие через самое её пекло. С жадным интересом читал литературу, посвященную войне, но считал эти книги лишь отголоском правды. К сожалению, он не оставил своих воспоминаний. Роман В. Астафьева «Убитые и проклятые» вряд ли успел прочесть.
Мирные годы тоже не были легкими. Они также требовали большого мужества. Послевоенная разруха, бытовые проблемы, необходимость закончить образование после стольких лет перерыва, очень скоро наступившее равнодушие государства к фронтовым заслугам, а затем и развязанная этим государством кампания против «космополитов» – не смогли согнуть этого человека. Интерес к искусству (сам он обладал красивым баритоном), широта и щедрость натуры, редчайший талант дружбы – все это было в Павле Абрамовиче. Наследственные ли черты его незаурядной мамы Анны Александровны, воздух ли Грузии, который он впитал в детские и юношеские годы, проведенные в Тбилиси – мы не знаем всего, что повлияло на формирование его личности. Во всяком случае, он был щедро одарен природой. Грузию он любил до конца своих дней, всю жизнь имел там много друзей. Возможно, это оказало влияние на то, что с интересом и пониманием относясь к идеям перестройки, не мог смириться с распадом Советского Союза.
Дни рождения он праздновал ежегодно не меньше трех дней, т. к. невозможно было вместить за одним даже большим столом всех родных и друзей. В последние десятилетия своей жизни он стал руководящим и объединяющим центром для всей родни. Его окружали, кроме жены и детей, племянники, внуки и правнуки. Он всем помогал, всех одарял своим вниманием и любовью, часто учил уму-разуму. А как радовался, когда он обыгрывал молодежь в шахматы, что случалось достаточно часто.
О Павле Абрамовиче можно написать книгу. Эти же небольшие заметки – кусочек воспоминаний. Прошло семь лет со дня смерти Павла Абрамовича, но боль в душе людей, его знавших, жива. Незадолго до своего ухода он написал близким людям прощальные письма. Получил много писем в ответ. Закончить хочется последней фразой одного из писем. В этой фразе мы изменили только единственное число на множественное: «Мы ВАС любим всегда и навсегда».
Использованы воспоминания
1. С. Борисковская, вдова П. Борисковского.
2. Н. Куликова (Ларионова) и А. Токачирова.
3. В. Попель, «От рядового до комбата», газета «Советский экономист», изд. ЛФЭИ
4. «И смерть отступала сама...» газета «На страже Родины», 27.02.2004 г.
5. В.Е. Есипов, «Война и мир в судьбах учёных-экономистов), «Павел Абрамович Борисковский. Бессмертна слава ветерана!», г. Волгоград, 2009.
Примечания
[1] «Мальчик, который родился в рубашке и штанишках»,
http://berkovich-zametki.com/2012/Starina/Nomer3/ArLevin1.php
[2] Там же
[3] Семья. Арик – брат Арика. Из истории войны за независимость Израиля
http://www.berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer9/ArLevin1.php
[4] Военкомат – сокр. от Военный комиссариат – местное военное управление,ответственное за учёт призывников и мобилизацию. Военком – военный комиссар, начальник этого управления.
[5] Покушение подготовил Наум Эйтингон советский разведчик, руководитель отдела террористических и диверсионных операций ОГПУ-НКВД, организатор убийства Л. Троцкого. Эйтингон прибыл в Турцию под именем Леонида Наумова. При покушении преследовались две цели: 1. Обвинить в организации покушения Германию и испортить её отношение с Турцией. 2. В случае отстранения Гитлера от власти, которое планировалось генералами вермахта, Папен был наиболее приемлемой фигурой на роль главы правительства Германии, по мнению союзников. Сталин опасался, что Папен заключит сепаратное соглашение с Англией и США, а СССР останется воевать один на один с Германией. Покушение не удалось. На скамье подсудимых, помимо непосредственных исполнителей, болгарских боевиков, оказались советские агенты Павлов и Корнилов, которые получили по 20 лет тюремного заключения.
[6] Гуревичу-Кенту была объявлена личная благодарность Сталина.
[7] «А до войны вот этот склон // Немецкий парень брал с тобой.//Он падал вниз, но был спасен,//А вот сейчас, быть может, он //Свой автомат готовит к бою...»
«Ты снова здесь, ты собран весь.//Ты ждешь заветного сигнала.//А парень тот – он тоже здесь,//Среди стрелков из "Эдельвейс"//.Их надо сбросить с перевала....»
(В. Высоцкий « Альпийские стрелки» из к/ф «Вертикаль»)
[8] Эту песню сейчас в разных вариантах исполняют барды. Исполняют и как песню «Нашего двора». Я слышал её в исполнении С. Никитина
[9] Автор текста В. Богораз-Тан, музыка – Ю. Милютина.
[10] Автор текста, Г.Д. Зубарев, Композитор – А. Гурилев.
[11] Ольга Владимировна (до замужества Ольга Адольфовна Швам), получила прекрасное образование, была хорошей балериной, руководителем студии художественного слова и балета. Во время Гражданской войны Ольга Швам играла в труппе Севастопольского театра вместе с Всеволодом Александровичем и Марией Михайловной Блюменталь-Тамариными. Аркадий Тимофеевич Аверченко, представлялся ей всегда: «Ваш брат Аверченко».
В этой труппе выступал и Александр Николаевич Вертинский, который называл Ольгу «Моя картонная невеста». Она снималась в киностудии Александра Алексеевича Хонжонкова в Ялте, с 1923 года танцевала в батумском театре Оперы и балета.
После смерти мужа, Виктора Васильевича Забукидзе – организовала в 1938 году студию при батумском Доме Красной Армии. В начале войны она превратила студию в первую в стране детскую концертную бригаду. В бригаде было более тридцати человек. Несколько детей из бригады были без родителей, жили в квартире Ольги Владимировны одной семьёй. После войны Забукидзе Ольга Владимировна работала балетмейстером и руководителем детского ансамбля в Батуми, затем в Тбилиси. В 1980 году в Грузии отмечали её восьмидесятилетие и шестидесятилетие творческой деятельности. В возрасте 85 лет ушла из жизни. См. http://anastass.narod.ru/biograph/sudba.hm, «Обычная парадоксальная судьба».
[12] http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer3/ArLevin1.php.
[13] Косова Тамара Владимировна (родилась 13.06.1936 в Ростове). Заслуженная артистка РСФСР (1971). С 1955, по окончании Ленинградского хореографического училища, работала в Тбилисском, Бакинском и Новосибирском театрах. Партии: Одетта-Одиллия, Жизель, Никия, Зарема; Гюльянак («Девичья башня» Бадалбейли), Мехменэ Бану и др. С 1988 года Косова постоянно живет в Санкт-Петербурге. Работала педагогом-репетитором в труппе Б.Я. Эйфмана, в Финляндии, Германии, Объединенных Арабских Эмиратах, Испании, США, Канаде, Бермудских островах. Занималась с группами педагогического балета в Корее и США (Северная Каролина).
[14] Барсегян Александр Сергеевич (10 января 1929 года в Батуми – 7 сентября 2011 Харьков). В 1953 году окончил Харьковский государственный театральный институт. Работал режиссёром Днепропетровского областного театра, главным режиссёром Львовского театра юного зрителя, главным режиссёром Одесского театра оперетты, режиссёром Киевского театра юного зрителя, возглавлял Киевский театр оперетты. Работал главным режиссером и директором Харьковского государственного академического русского драматического театра им. А.С. Пушкина. С 1979 г. – заведующий кафедрой режиссуры Харьковского института искусств им. И.П. Котляревского. Заслуженный артист УССР (1965). Заслуженный деятель искусств (1969). Народный артист УССР (1978).
[15] В 1943 году Илья Эренбург, выступая на втором пленуме Еврейского антифашистского комитета, призвал пресечь «ползучий» антисемитизм в стране.
Из опубликованных в 2005-м документов стало известно, что Михоэлс и Эпштейн в письме в ЦК ВКП(б) писали, что замалчивание еврейского героизма «играет на руку враждебным элементам как в СССР, так и за рубежом». Шла война, а управление Пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) серьёзно занималось» борьбой за чистоту русского искусства. В августе 1942 года в Управление пропаганды ЦК ВКП(б) поступила докладная, подписанная начальником Управления Пропаганды ЦК ВКП(б) Александровым о том, что «в управлениях искусств, много евреев.
[16] Еврейский народ в борьбе против фашизма. Материалы III антифашистского митинга представителей еврейского народа и III пленума еврейского антифашистского комитета СССР». ОГИЗ государственное издательство «ДЕР ЭМЕС», М., 1945. Тираж книги 7000.
[17] Костырченко Г. В когтях у красного фараона», М, 1994. Данные были официально получены журналисткой Миррой Железновой. (Железнова Мириам Соломоновна) и переданы в прессу для публикации. В апреле 1950-го ее арестовали. На допросе 20 мая 1950 г. публикация стала главным обвинением, предъявленным ей следователем. Полковник из наградного отдела, оказавший содействие журналистке в получении этой информации, получил двадцать пять лет лагерей, как выдавший ей «государственную тайну». М. Железнова была расстреляна.
[18] Государственный антисемитизм в СССР от начала до кульминации 1938-1953 Составитель Костырченко Г.В., Изд. «Материк», М., 2005.
[19] Абрамович А. В решающей войне. Участие и роль евреев СССР в войне против нацизма. Изд. второе. Наименование издательства не указано, Тель-Авив, 1962.
[20] Советская авиация в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. в цифрах, М., 1962.
[21] Штейнберг М. Евреи в войнах тысячелетий. Часть VIII. Евреи Советского Союза на фронтах Второй мировой войны //– М.: Гешарим/Мосты культуры, 2004. Штейнберг М. «Еврейский щит СССР», Нью-Йорк, 2011. Шнеер А.. Часть 1. Глава 3. Евреи-военнослужащие в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. // Плен. – Гешарим – Мосты культуры, 2005. – Т. 2. ,Резник С.Вместе или врозь.2-е издание, изд Захаров,М.,2005.
[22] Свердлов Ф.Д. Подвиги солдат-евреев в боях 1942 г. –: Биогр. клуб, 1998.Свердлов Ф.Д. Воины-евреи на фронтах Великой Отечественной. – М.: Холокост, 1999.Свердлов Ф.Д. Энциклопедия еврейского героизма – М.: Дограф, 2002. Резник С. Вместе или врозь. 2-е издание, изд. Захаров, М. 2005.
[23] Рабинович Я. Еврейство между Гитлером и Сталиным, « Алгоритм», М., 2009.
[24] Путин напомнил о вкладе евреев в победу над нацизмом. Газета «Форум»№ 534, 29 января – 4 февраля 2015.
[25] Марьяновский М. Ф. Книга памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом 1941-1945 .т. VI, НИК «Судьба», 1999 - Фотография Эммануила и текст из книги.
[26] «Слава Севастополя» Главный хирург Приморской армииhttp://www.slava.sebastopol.ua/.../15287_glavnyy-hirurg-pr
[27] Сборник материалов военно-исторической конференции, посвященной ХХ-летию начала героической обороны Севастополя в 1941-42 гг. – В 3-х т. (Т.1. – 1Х. – 380 с. Т .2. – с.331-777. Т. 3. – с. 778-1120). – [Севастополь.], 1961. – Машинопись. На правах рукописи.Интернет: http://www.gpntb.ru/win/inter-events/crimea2014/disk/048.pdf.
[28] Левин А. Семья Общественное Собрание и Общество Деятелей ИскусствЗаметки по еврейской истории, № 6, 2011. http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer6/ArLevin1.php.
[29] Маношин И.С. – Героическая трагедия. Симферополь. Таврида, 2001;
[30] Цитировано по книге: Бешанов В.В. Год 1942 – «учебный, Мн. Изд. Харвест, 2003.
[31] Один из ветеранов обороны представитель Особого отдела капитан В.Л. Смуриков, прошедший плен, запомнил слова Ф.С. Октябрьского, сказанные на одном из последних совещаний в июне 1942 года: «Не дам больше топить корабли».Оборона Севастополя. Забытый полк.
http://www.polk.ru/forum/index.php?showtopic=3274
[32] Кузнецов Н.Г. Курсом к победе. М. Голос, 2000.
[33] Маношин (см. прим. 29).
[34] Мухин Ю. Генеральская мафия от Кутузова до Жукова, Изд. Яуза-пресс, 2012.
[35] Доценко В.Д. Мифы и легенды Российского флота. М. АСТ.
[36] Там же.
[37] 35 ББ: «Бегство» командования или неудавшаяся эвакуация?http://ivb.com.ua/stat31.htm Официальное издания Министерства обороны привело те же неполные данные Октябрьского: «в Севастополе 30 июня находилось чуть более 5500 человек». Эта цифра приведена также в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941-1945». Энциклопедия. М.Изд. Советская энциклопедия ,1985.
[38] Клименко А. Город-герой и брошенная армия « Майдан иностранных дел». Интернет, 9may.mfaua.org/.
[39] Лейтенант В.Воронов писал в своих воспоминаниях, что командующий флотом прибыл к самолету, переодевшись в какие-то гражданские обноски, «в потертом пиджаке и неказистой кепке». Подобного рода зрелище произвело на присутствующих очень плохое впечатление http://gazeta.zn.ua/SOCIETY/broshennyy_garnizon.html (см. прим. 8).
[40] Доценко (см. прим. 35).
[41] «Сдачу в плен более 80 тысяч бойцов правительство отметило «достойно». В 1958 г. адмирал Ф.С. Октябрьский получил звание Героя Советского Союза, стал почетным гражданином Севастополя; его именем назвали боевой корабль, учебный отряд Черноморского флота, улицу… Генерал армии И.Е. Петров в 1945 г. стал Героем Советского Союза, был награжден пятью орденами Ленина, двумя полководческими орденами…» (см. прим. 8).
[42]. см. прим. 11.
[43] Лосев И. Трагедия мыса Херсонес: правда истории. Газета «День», № 154. 31 августа 2012 http://www.day.kiev.ua/uk
[44] Черчилль Уинстон Вторая мировая война. Книга 2: тома 3,4. Сокр. пер. с англ. Военное изд-во. 1991.
[45] Манштейн Э. фон «Утерянные победы. Воспоминания фельдмаршала» пер. с нем. Эрих фон Манштейн. Часть третья. Глава 9: Крымская кампания. М. Хранитель, 2007.
Эрих фон Манштейн за взятие Севастополя 1 июля 1942 года получил звание генерал-фельдмаршала.
[46] Манштейн (см. прим. 45)
[47] См. прим. 11.
[48] Мухин (см. прим. 34).
[49] Моргунов П.А. «Героический Севастополь», М., «Наука», 1979.
[50] Петр Георгиевич Новиков был отправлен в Германию, где находился в лагере для пленных офицеров – Хаммельбург. Руководил подпольным движением вместе с Дмитрием Михайловичем Карбышевым. По требованию гестапо был переведен в концлагерь Флоссенбург. Держался мужественно и достойно, отказался служить фашистам. В конце января – начале февраля 1944 за участие в подпольной организации в лагере Флоссенбург и отказ выдать участников сопротивления был зверски избит палками и застрелен.
[51] Маношин (см. прим. 29).
[52] Игорь Лосев, Трагедия мыса Херсонес. Электронная газета. Почта «Дня»: Правда истории № 154, 2012: «Адмирал Октябрьский решил, что корабли надо сохранить любой ценой. Такой ценой стал Севастополь, который мог бы еще держаться при условии соответствующей подпитки. Октябрьский сохранил корабли, которые... после 1945 г. пошли на слом. Стоило ли так трястись над кораблями, ведь удержание плацдарма в Крыму – СОР (Севастопольского оборонительного района) – было намного важнее? Кому нужен флот, который... занимается исключительно самосохранением? А 80 тысяч бойцов могли бы еще долго сражаться, имея боеприпасы. Но для этого командованию ЧФ, невзирая на потери кораблей, следовало максимально активизировать морские перевозки в Севастополь. И это было намного важнее, чем сохранение устаревших крейсеров и эсминцев, которые и в 1944-м не смогут воспрепятствовать эвакуации немецких и румынских войск из Крыма».
[53] Маношин И.С. Запись на пленку беседы с Д.И. Пискуновым 2.11.85 г. г. Калинин. Фонд музея КЧФ;
[54] 28. Брошенный гарнизон – Человек – gazeta.zn.ua
http://gazeta.zn.ua/SOCIETY/broshennyy_garnizon.html
[55] Манштейн (см. прим. 45).
[56] Маношин (см. прим. 29).
[57] Тонина Ольга Игоревна. Два процента честности...http://samlib.ru/t/tonina_o_i/manstein_suka.shtml
[58] Маношкин (см. прим. 29).
[59] Утин А.П. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. лл. 316-317.
[60] Восканов A.M. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. лл. 544-547.
[61] В 1968 году в Матросском клубе при открытии конференции по обороне Севастополя 1941–42 гг. Октябрьский назвал цифру в 36 тысяч раненых. Военврач 2-го ранга 12-й авиабазы ВВС ЧФ И. П. Иноземцев написал, что «днем 30 июня 1942 года он расписался на приказе начальника штаба ВВС ЧФ, запрещающего эвакуацию медперсонала. В приказе было разъяснено, что «в окрестностях Севастополя остается большое количество раненых, более 30 тысяч человек, а средств эвакуации нет».
[62] По книге В.В. Бешанова «Год 1942 – 'учебный'».
[63] Дуэль газета №30(121), интернет http://www.duel.ru/199930/?30_6_2
[64] Меженько А.В. Военнопленные возвращались в строй... Воен.-ист. журн. 1997. № 5.
Напечатано: в журнале "Записки по еврейской истории" № 5-6(184) май-июнь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer5_6/ArLevin1.php
