Наташа проснулась и долго глядела в потолок, представ-ляя, чем сегодня станет заниматься и какую книгу читать. Де-вочка ожидала, когда в соседней комнате проснётся мама и по-может дочери подняться с кровати. Ей нужна была дорогостоящая операция, поэтому каждый подъём требовал больших усилий. Мама говорила: жизнь не закончилась. Наташа училась в школе – учителя приходили домой, и давали необходимые знания. Общаться с ними всегда интересно и весело, столько нового узнавала и поражалась: как в голове умещалось так много. Особенно нравился Наташе английский язык. Любовь к предмету сравнивала с любовью к однокласснику, Пашке, доброму и озорному, как весенний ветер. Он приносил новые видеофильмы – мультики, комедии и комиксы. Иногда бывало и грустно, непонятно почему холодно в тёплой постели, даже влажнели глаза, и не хотелось подниматься вообще.
В свой шумный класс, где радостно учились друзья, она по-падала во снах. Удивительно, думала девочка, как ребята не понимают своего счастья – они в любое время могут встать, побежать, запрыгать! От этих мыслей становилось совсем плохо на душе. Хорошо, что мама и отец подбадривали девочку, успокаивали и старались не обращать внимания на её депрессию. Мама говорила, что у неё тоже слезились глаза после сна, а папа своим видом показывал, что не замечает перемены в её настроении. Родители постоянно твердили, что физические нагрузки на больные ноги помогут преодолеть недуг. И Наташа, следуя совету доктора и родителей, регулярно выполняла утром гимнастику.
Четверг – скука мертвецкая, мало уроков, читать не хоте-лось, а по телевизору мультфильмы – после двух часов. Как назло пропал и Пашка. На днях он обещал принести наклейки со смешными рожицами.
Вот здорово: сегодня Пашка пришёл после школы, прямо после ухода любимой учительницы по английскому языку.
– Привет, Натах! Почему долго открываешь? – с порога на девочку смотрело чёрное дуло пластмассового пистолета, и в прицел смотрел мальчишка, прикусив нижнюю губу. Наконец он забежал на порог и вдруг опешил: – Кто дома?
– Никого, – приятно удивлённая, восторженно ответила де-вочка, наклонив голову набок. – Четверг – папа придёт под ве-чер, а мама – тоже не скоро, – она, сильно крутанув шершавые колёса коляски, развернулась. Так ловко обращаться с ней по-лучалось лишь в присутствии Пашки.
– Точно! Забыл, – обрадовался он, поглядел на девочку из-под меховой шапки-ушанки. В его голубых глазах утонули две сверкающие жемчужины. Лицо горело с мороза. Губы бледно-синие так замерзли, что едва растягивались в улыбке. Шмыгнув, Пашка, уронил тяжёлый портфель на пол, распространивший морозную свежесть улицы полушубок швырнул на тумбочку. Шапку сорвал с головы и бросил поверх полушубка. Светло-русые коротко остриженные волосы собрались на макушке при-чудливой горкой. По привычке, выдававшей в нём шаловливого проказника, он быстро покрутил головой, подняв нос, – пытался угадать, чем пахнет на кухне. Обычно угадывал, но сейчас нос покраснел, словно у деда Мороза. На чёлке, спускающейся на бледный крутой лоб, спутались и замерли три очаровательных завитушки. Наклонившись, он шлёпнулся на пол – завитушки подпрыгнули. Разувшись на полу, он подскочил и показал Ната-ше новый пистолет, который ему готовили в подарок на новый год.
– Прикинь: прятали от меня такой классный пекаль! – Пашка покрутил его в руках и, резко выкинув руку в сторону, продемонстрировал выстрел в окно кухни. – Заряжен пулями! – Розовая пулька, щёлкнув, отскочила от стекла. – На шкаф залез и увидел пакет. От меня ничего не спрячешь! Не нашла ещё свой подарок? – Пашка дал девочке посмотреть пистолет, не отводя от него ревностного взгляда.
– Дед Мороз не приходит так рано, – разочарованно ответи-ла она.
– Нет его и на северном полюсе, пацаны сказали, – огорчён-но вздохнул Пашка. – Дедушка наряжается или папа с мешком приходит. Капроновым. Давай по-пыре уроки делай и мне дай скатать.
– Я половину сделала! – похвасталась Наташа, улыбнув-шись. Лицо её принимало странно-гордое выражение и, подняв редкие галочки бровей ко лбу, ждала какого-то ответа. Пашка скривился как будто после лимона, морщился как сушёная сли-ва, строил рожицы и кратко ответил:
– Ща принесу.
Сбегав, держал в руках тетрадку по математике, русскому языку и диск.
– Зырь: “Стальная тревога”! Трансформеры машутся против киборгов, мутантов, там, у доктора офигенная плазменная пуш-ка. Стреляет – никого в коридоре нет, расщепляет сразу. Анимэ по каналу “дважды два” идёт, по кабельному, что у тебя нет что ли? У меня – три сезона. Папин знакомый хакер выкачал из ин-тернета за минуту. И музыка в мульте клёвая и песня на япон-ском ваще нормально бодрит. – В исполнении Пашки песня вы-звала у девочки скрытую улыбку. – Короче, покатили к те.
Мальчишка взял за ручки спинку Наташиной коляски и, заме-тив в мочках ушей девочки золотые серёжки, осторожно тронул кончиком пальца:
– Не больно прокалывать? Ты – жесть! Только у Ирки Козно-вой проколоты уши.
Наташа не любила, когда упоминал о классной красавице, хмурилась и не хотела давать списывать домашнее задание.
– Не больно, больше боишься. Точно как мама рассказала: ей в детстве бабушка прокалывала. Умеешь косички заплетать?
– Не-ет, - зажмурился Пашка, отстранившись. – Я не девчон-ка, – изобразил глупо-мечтательное лицо, приоткрыв рот. Так, по его мнению, выглядела девочка, которой заплетали косичку.
Понаблюдав, как Наташа аккуратно разложила учебники на письменном столе, он разбросал свои и вытряс тетрадки из портфеля, полиэтиленовые обложки которых помяты, разрисо-ваны фигурками роботов из будущего и многорукими бойцами из игры “Смертельная битва”. Решал примеры Пашка сносно, а задачи совершенно не понимал и, отвлекаясь то на Наташины рисунки, висевшие на ковре, то на поставленный мультфильм, казалось, делал ошибки намеренно, чтобы привлечь внимание. Девочка считала столбиком сначала на отдельном листе, потом добросовестно переписывала в тетрадь, а он пошатывал стол и, спрятав карандаши и резинку под учебники, глядел ничего не понимающими большими глазами, в которых мелькали шалов-ливые искры. Наташе нравилось одёргивать его и, хватая за плечи, усмирять, строго говорить: “Сиди тихо!” Тогда он сопел, покачивался на стуле, издавал звуки негодования и, превращая щёки в шары, раздувал тёмно-рыжие пушистые волосы на лбу девочки. Она поднимала голову – мальчик делал вид, что при-лежно выполнял работу, она отворачивалась, иногда специаль-но и искоса наблюдала за тем, как он рисовал на полях своей тетради маленькие сердечки со стрелами, но чаще, конечно, роботов или солдат будущего с огромным оружием в руках и на спинах. Списав домашнюю работу у девочки, Пашка сложил ру-ки как прилежный ученик и принялся рассказывать о том, что с ним произошло за день. Он сжал руки в кулаки, поднял над сто-лом, набрал воздуха и заговорил:
– В баскетбол играли, жаль, что тебя не было. Я дальше всех бросаю мяч, знаешь, какой тяжёлый?! С одного края поля в другой Ваньке по голове, он, бац, свалился. Командой на коман-ду играли с пятым “Б”. И один шушлай нарывался на наших, я не стерпел, хоть пацанчики отговаривали, побежал и за руку его хватаю, дёрг и “Подножье скалы”. Во так!..
– Не надо! – она отдёрнула руку, вскрикнув. – Не всегда ре-шают дракой!
– Потом Василий Игнатьевич закричал, еле разнял нас. Ну я тому чернявому и навешал! Хватает за плечи, за руки и шею, у меня они сильные, недаром почти два месяца на карате хожу.
Что-то чрезвычайно приятное входило в грудь Наташи после того, как Пашка обычно хвастал и хвалился боевыми заслугами, девочка смотрела на него тепло, ликующе и с необычайным ин-тересом, а мимика его лица изменялась быстрей и резче и в го-лубых озёрах глаз ярче загорались жемчужины.
– Мальчишка-хвастунишка! – подразнила она. – Лучше бы научился делать фонарики из разноцветной бумаги, как мы с мамой делаем. Видел: сзади висят?
– Ты чо, блин? – выпятив нижнюю губу, кинул Пашка и под-нялся. Наташа съёжилась, закрыв глаза и сжав губы. Отстранив её руки, начал щекотать живот девочки, бока и шею.
– Отстань, Пашка! Щекотно. Беру слова обратно. Ну… Хо-чешь есть? Мы с мамой делали плов, настоящий, узбекский по-лучился.
Пашка заколебался.
За столом он вести себя не умел, пародировал хрюшку: чав-кал и широко раскрывал рот. Громко втягивал чай, стучал зуба-ми, набивал полный рот и разговаривал, а когда рассказывал анекдот и прыскал со смеха, то рис вылетал на стол. Наташа молча ела и, весело глядя на издёргавшегося мальчишку, вос-принимала спокойно, с иронией. Наконец, ни одна из шуток Пашки не была встречена подобающей реакцией, после которой мальчишка более менее успокаивался, он применил артиллерию посерьёзней – набрав чая в рот, выпростал его обратно. Наташа едва сдержалась, чтобы не выгнать его из-за стола. Осудив строгим взглядом, Пашка млел, как щенок на коленях хозяйки, она мыла посуду и за ним.
Сидеть и спокойно смотреть мультфильм мальчишка не мог, очень любил внимание Наташи, особенно когда одобряюще ки-вала и радовалась вместе с ним. Во второй половине дня, когда девочка потирала глаза, боясь выдать усталость от просмотра и огорчить мальчишку, Пашка потрясающе оживал: с новой силой хвастал подвигами и показывал приёмы. И вот: одну руку он положил на шею девочки, а другую просунул под её тёплыми коленками. Рывком поднял, не успела она восторженно протянуть.
– Могу долго держать, потому что я самый сильный! Мы со-ревновались, я дольше всех продержал Ирку.
– Эту… Кознову!.. – возмутилась Наташа, нахмурившись и чуть покраснев. – Она… противная с косичкой такой тонкой и лицом плоским, постоянно жвачку жуёт, как верблюд… – Она надула поалевшие губы и шлёпнула мальчишку по лбу. Упав вместе с ней на большую подушку на диване, соскочил и за-прыгнул в коляску. Настроившись на езду водителем серьёзной машины, не меньше, звучал гортанно, как старый двигатель, та-рахтел и, двинувшись с места, заглох, зашипев тормозами, прыснув пылью слюны. Девочка, слабо улыбнувшись, вдруг по-тупила повлажневший взгляд.
– Я не хотел! – бросился к ней Пашка и ласково очень осто-рожно погладил по голове.
– Нет, глупенький, – медленно покачала она головой, поще-котала своей косичкой нос мальчишки. И почти заворожено, пристально глядя, в глубокую, но кристально-ясную синеву доб-рых глаз, объяснила: - Нельзя мне долго смотреть телевизор – глаза устают. Мама сказала, что она тоже не может долго.
– А-а, – повеселел он, облегчённо вздохнув. – Фигня! – паль-цем превратил свой нос в поросячий пятак, снова увидел улыбку на губах Наташи. – Не хочу больше с тобой ссориться. Никогда. С тобой так прикольно тусоваться, а когда ссоримся, то разговаривать не хочется не то что приходить. К тому же…
На миг он стал серьёзным, изменился:
– Помнишь, обещал вылечить тебя. Вот на деняху копилку подарят – буду копить, и много денег станет. Папка говорит, что в копилке денег с каждым днём больше делается. Потом от-правлю тебя к японцам, они вон какие крутые мульты делают и полечат твои ноги. Может и я куплю коляску, будем вместе го-нять, наперегонки до школы? Спорим, я быстрее тебя доеду? У меня руки сильные, крутить, знаешь, как быстро могу!?
– Нет, я обгоню, потому что дольше езжу!
Оба почувствовали возникшее напряжение и моментально перестали препираться, выдержав долгую гнетущую паузу. На-конец, украдкой посмотрев друг на друга, рассмеялись – Пашка превращал свои губы в лепёшки, и виртуозно крутил ими, не касаясь пальцами. Всегда он стремился рассмешить девочку.
Со дня беззаботно-счастливой, гладкой как поверхность мрамора жизни, мальчишка и девчонка искали в друг друге лишь интересное и прекрасное, выбирали лучшее, что преподносила судьба, сразу забывали плохое, выбрасывая его из головы без остатка.
Время неумолимо бежало. Жизнь идёт! Так прошло несколь-ко лет. Друзья повзрослели, но по-прежнему встречались почти ежедневно.
Как жаль, что Наташа не могла жить всеми жизнями сразу, а хотелось жуть как! Мама ничего не объясняла – девушка знала сама… Если продать имущество семьи целиком (старенький автомобиль и дачу), то средств не наберётся даже на билет в одну сторону, не то что на операцию, поэтому решили отказать-ся и лечиться доступными методами. Начитавшись Дикуля, де-вочка увлеклась гимнастикой, упражнения теперь делала с отя-гощением, брала гантели по килограмму, по два, по три, управ-ляла пылесосом не хуже отца, десять минут, даже меньше и ковры чистые. Позвонил Пашка, сказал, что придёт во время, как странно, что теперь не хвастался, где был, что видел, и с кем мерился силами. Хотя нет, бывало, находило на парня и начинал хвалиться великолепно проведенными приёмами, но совершено в иной манере – не самый он сильный, не самый бра-вый в группе, есть ученики посильней, умней и удачливей, а ему в тот раз просто повезло. Лучше бы, думала Наташа, всё-таки хвалился оценками по алгебре, физике, английскому, чем креп-кими аккуратно слепленными кубиками на животе. Хотя… При-знаться Наташе нравилось прикасаться к грубой коже на прессе Паши и чувствовать упругие бугры мышц. Иногда как бы невзна-чай пощекотать парня, пробиралась к нему под футболку, гла-дила их, медленно и долго, – он, съеживаясь как ребёнок, бес-шумно хохотал, если кто-то был дома у девушки. Потом, ощу-щая необычный интерес девушки к мышцам живота, парень вздрагивал – она покалывала их своими ярко-красными краси-выми ногтями. Голос в трубке звучал тише, приятней, успокаи-вал. Мама, слышавшая о приходе Павла, строже повышала тон, ответственней. Зная, что Пашка придёт как всегда в два (когда мама уйдёт), и в книгах находилось что-то особенно интересное, вдохновляющее, а небо, разлившееся над сочной тронутой ине-ем зеленью палисадника, радовало нежной синевой. И продол-жавшийся день - светел как оживлённая ослепительно белая улыбка. Но сегодня Наташа оказалась очень взволнованна, сердце билось в груди чаще и сильней обычного, а дыхание за-мирало. Торопливо вымыв голову, приготовила фен, фирмен-ный деревянный гребешок – недавний подарок Паши на восьмое марта, лак и духи.
Мама, пригрозив пальцем, пошла в гости к родственникам, сказала, что не видела их целую вечность. По телефону позво-нил отец, уточнил организационные моменты, о которых девуш-ка не сказала маме.
– Пап, подожди, скажу точно, – кратко ответила она и, заме-тив Пашку с напускной серьёзностью медленно шагавшего от рынка, прервала связь.
Он зашёл спокойно, слегка улыбнулся, показал диск - коме-дию и пирожное, как раз то какое любит она.
– Привет, Наташ, – разувшись, он размеренными шагами подошёл к девушке, обнял, поцеловал, уловив ванильный опья-няющий запах духов, покатил её в комнату.
– Здравствуй, что нового? – погладила своими тонкими пальчиками его грубоватую, покрытую пушком белых волос руку.
– Что могло произойти нового за три дня? Смешная ты, На-таш.
Он говорил с необычным спокойствием, той безмятежностью и тишиной, которые ощущаешь в ясный день без всякой причи-ны. Ровно, без выкриков и жестикуляции, рассказал, куда ехал, и какая неудача приключилась с его отцом в пути.
Нет, глубокая пропасть не пролегла между прежним маль-чишкой и нынешним Павлом, хоть выражение лица стало стро-же, убедительней, и жемчужины в глазах сверкали острее. Во-лосы расчёсаны на косой пробор, подбородок в лёгкой щетине, а губы сохраняли серьёзность, и по таинственному молчали-вому виду было трудно угадать его мысли и желания. Плечи его покатые, выдавались из рубашки с коротким рукавом, а в ого-лённых крепких руках, напрягающихся жилах, чувствовалась сила. Жаль, что не стремился он рассмешить и привлечь к себе, не упоминал теперь о сломанных в школьном туалете кранах, из которых, если открывали, то брызгала вода. Жаль, что не под-девал шутками и не спорил. Но как пытливо и спокойно глядел на девушку и тотчас отводил глаза и начинал говорить о чём-то отвлечённом, когда вдруг она перехватывала его взгляд! И она почти не изменилась, думал Паша, так же с восторгом слушала, и моргала чуть влажными всегда чему-то удивлёнными глазами. И, приоткрывая сверкающие от блеска губы, с наивно-радостным выражением ловила каждое его слово и кивала. Ну и волосы! До чего притягательные! На загорелом лбу завивались двумя светло-рыжими змейками и, заколотые черепаховым гребнем, переходили в тёмно-оранжевый моток на макушке. Вдоль коричневатых щёк они вились спиралями, красиво соче-тались вместе с полумесяцами золотых серёжек. Вот она повер-нула голову, рассматривала обложку комедии – новинки, убрала волосы с виска за ухо. Открывшийся висок розовел нежной незагорелой кожей. Сильный яркий золотистый свет, лившийся из открытого окна, высветил бронзовый треугольник загара на её груди, увеличившийся, натянувшей старую футболку. Теперь красочный рисунок на её коротковатой любимой футболке, Микки Маус, глядел, улыбаясь, не перед собой, а вверх. Ноги в коротких шортах будто восковые. Случайно - она слишком близко находилась, что левую руку некуда девать - он положил ладонь на овальное бедро девушки, оно мраморной гладкости и приятно прохладное.
– И на ногах ногти красишь? – восхитился он, придвинувшись со стулом вплотную к ней. Тепло исходившее от неё и сладкий аромат, словно в лавке пирожного, притягивали.
– Нравится? – улыбнулась она, обнажив ровный ряд жем-чужных зубов. Её лицо вспыхнуло от восторга: комплименты слышать от него – большая редкость.
– Очень, – смущённо, но быстро ответил он, отведя глаза. – Только-только закончили показывать в кинотеатре, видела рек-ламу?
Она закивала, глядя на его вопрошающее лицо и не говоря ни слова. Парень понял, что попал впросак, Наташа несколько дней не выезжала далеко от дома.
Возникшая пауза словно огорчила ее, и глаза девушки сде-лались маслянистыми, а ресницы затрепетали.
– Ты что? – парень одной рукой обнял её за плечо, а паль-цами второй приподнял опустившийся подбородок и заглянул в потухшие глаза. Лазурное озеро его глаз расширилось и, гото-вое вылиться, потушить пожар, вдохновляло. – Перемена на-строения?
– Не-ет, – оживая, протянула Наташа. – Зелень аж рябит в глазах… Ты чаще обнимаешь!
- Сколько угодно, - пожал плечами Паша, помолчав.
На девушку, в повышенном расположении духа, нисходило поэтическое настроение. Она, преображаясь как роза, вспрыс-нутая прохладной водой, читала собственные стихи и делилась счастливыми моментами в жизни.
– Не представляешь, какой восхитительный предзакатный свет льётся с неба. Малиновый… внутри замираешь.
Паша неопределённо кивнул – что в небе интересного? С неприкрытым изумлением продолжил слушать девушку, наблю-дая как живо, резко и необычно менялась её мимика, а движения рук подчёркивали впечатления пережитых событий.
На кухне он вёл себя, как подобает человеку за столом: не изображал ни поросёнка, ни обезьяну. Да, не хватало Наташе его детской весёлости, игривости, придирчивого взгляда и вы-зывающего поведения. Вымыл посуду за собой и за девушкой, расставлял по местам тарелки и, услышав ласковый просящий голос, воззрился на неё, застыв в позе беспредельной предан-ности, не моргал.
– Не ходи на выпускной вечер, приезжай ко мне на дачу. Па-па уйдёт в гости на юбилей к другу детства, а бабушка с дедом оставят Борзого меня охранять, – игриво улыбнулась она. – Са-ми не придут, я сказала, что может быть…
Не имела Наташа право просить о подобном, выпускной ве-чер после одиннадцатого класса – раз в жизни. Паша незаметно вздрогнул, медленно, казалось, мучительно вдохнул воздух. Напрягся, сжав губы, ускользнул от её повлажневшего пе-чального взгляда. Но бороться оказалось бессмысленно: невидимые флюиды, вышедшие из просьбы, подействовали как приказ, чётко, сильно, безотказно.
– Да, конечно, – его правая рука, точнее два пальца на ней: большой и указательный – резко коснулись носа и тут же, сжав-шись в кулак вместе с остальными пальцами, залетели в карман. Когда Паша нервничал, то проделывал единственный жест, и Наташа это давно знала. Покорно усевшись на стул напротив, окатил её взглядом необыкновенного благородства.
– Пойдём в “Магнит”.
Неожиданное предложение не рождало спроса и наконец, на миг, оторвав взгляд от календаря на стене, попросил:
– До него далеко, давай на рынок?
– Нет, в “Магнит”. До “Сибиряка” дальше! Мам, а ты не под-слушивай!
– Ухожу-ухожу! – отмахнулась она, улыбнувшись и взяв с по-доконника кофемолку.
– Хорошо, – задумчиво согласился он.
Дорогу до супермаркета Паша молчал, отвечая только на вопросы, не смотрел по сторонам. Слушая описание природы Наташиной дачи за городом, кивал с неопределённым видом и поднимал руку, здороваясь со знакомыми и друзьями. Раздался звонок по телефону – Паша сосредоточено поглядел на высве-тившийся номер и осторожно поднёс к уху. Отвернувшись, от-влёкшись на белый “Нисан” с девушкой за рулём, что-то нераз-борчиво ответил и сбросил. Вымучено улыбнувшись Наташе, подёргал плечами.
В магазин заходить не стал, встретив знакомого с плоским клинообразным лицом, с выпуклыми рыбьими глазами, удиви-тельно похожего на старшего брата Ирки Козновой, ждал девушку на улице.
Проводив девушку до её двери, заходить не стал, сказал, что вспомнил про неотложные дела. Недоверчиво посмотрев вслед торопливо удаляющемуся, Наташа закрыла дверь и, по-смотрев с мамой комедию, до вечера продолжала читать “Тём-ные аллеи” Бунина.
Почему-то именно в эту ночь Наташа долго не могла за-снуть. Девушка, раскрывшись, тихо лежала в постели, пахнущей свежим бельём. Глядела в окно на крохотные алмазы Млечного Пути. Полумесяц, чуть прикрытый тёмной дымкой облака, сиял чистым бледно-шафранным светом, отчётливо вырисовывал ближние ветви клёна и клочок тряпья на них, выброшенных с верхних этажей. Девушка в очередной раз повернулась на кро-вати, пытаясь отыскать удобное место, сон не приходил. Точнее не давал уснуть призрачный образ возбуждённого горящего, словно огонь, Павла. Парень, нависнув над ней, протягивал жаркие руки похожие на диких голодных зверьков и, заряжая её изнемогающее тело сладким теплом будоражащим нервы и соз-нание. Затем громко вздыхал, горяча своим дыханием уши На-таши, разъединил ноги, приподняв их. Дальше девушка не могла представить следовавшие чувства, выбилась из сил, восстанав-ливая хаотично разбежавшиеся в страстной горячке мысли. За-сопела, заснув. И когда проснулась утром, тогда радостно подумала – сегодня после обеда увидит любимого, увидит Павла.
Накрапывал мелкий дождик, ласково шептал в листьях, рез-ким путаным узором украсил стекла окна Наташи, делавшей гимнастику с двумя двухкилограммовыми гантелями.
– Наташа, надо успеть прибраться, я тороплюсь, – объявила мама, набрав ведро воды и выжав тряпку.
– Успеем, мам! – отозвалась девушка, энергично поставив гантели под кровать. Она чувствовала сильный прилив и необы-чайную тягу к жизни – мышцы плеч и рук налились краской, при-ятно потяжелели, хотелось высвободить скопившуюся силу мгновенно. Прибравшись на столе, вытащила пылесос и стре-мительно вычистила ковры на полу, на стенах, вспотела как ни-когда раньше, но невероятно радовалась.
Отец вернулся на обед, не закрывал машину – ждал дочь. Мама строго изменилась в лице и, пригрозив пальцем, расцело-вала её в обе щёки и сказала:
– Мужчина должен бороться за девушку, за тебя – тем бо-лее!
– Да, мам!
Солнце начало палить сильней и ветер, напитавшийся горя-чим воздухом, был душным. Выступившие капельки пота на зо-лотисто-бронзовом лбу Наташи, казалось, благоухали вместе с цветами, посаженными в клумбах по обе стороны крыльца. Сквозь тёмные линзы очков зелень потеряла свои сверкающие малахитовым глянцем цвета, и девушка убрала очки на крышку колодца, из которого отец доставал воду. Выливая по ведру в огромную разрезанную цистерну около террасы, он позвал дочь, показал, где оставил древесный уголь.
– Ты слушаешь меня! Пашка, парень не хитрый, но цену себе знает. Заберу вас вечером.
– Пап, не торопись.
– Сегодня передавали ливень, поэтому далеко от дачи не уходите, промокните. Посмотри вон туда.
За зелёно-коричневой лесополосой на прояснившейся лазу-ри неба серели дальние тучи.
– Понятно, – нетерпеливо ответила она, сдвинув брови.
Взяв из домика сумку, он потрепал по голове огромного се-ро-чёрного водолаза по кличке Борзый и тот, подняв с влажной земли свой белый живот, проводил отца до машины. Бегом вер-нулся и, виляя пушистым хвостом, подставил голову с длинной взлохмаченной шерстью Наташе, положив её на колени. Она мечтательно чесала его за ушами, перебирая длинную густую шерсть на загривке. Борзый, раскрыв чёрный рот и высунув язык цвета лепестков плюща, глядел на неё преданными поблёски-вающими мокрыми оливками. Поглядывая на угол невысокой ограды, откуда из-за куста облепихи вот-вот должен показаться Паша, нетерпеливо вздыхала и негодующе прищёлкивала язы-ком – терпеть не могла ждать. На террасе оставлена миска с яблоками. Чтобы как-то подавить тоску ожидания, она отправи-лась за ними.
Плющ забирался по нитям до окна. Это в конце лета расте-ние достигнет верха крыши и затенит окно. Сейчас он, цвёл ма-ленькими светло-розовыми цветами, их опавшие лепестки засо-хли на земле, захрустели под колёсами Наташиной коляски. Борзый носился по огороду как заведённый – она, вгрызаясь в сладкую мякоть нежно-жёлтого яблока, бросала палку на дорожку. Он, зажимая толстую ветвь от старой выкорчеванной вишни в тисках зубов, с пробуксовкой возвращался, оставляя на земле разводы. Наконец, Борзый, схватив палку, грозно гавкнул, высоко взметнув уши. Вытянула шею и обрадовавшаяся девушка, крутанула колёса коляски так, что они заскрипели как не смазанные. По дороге, кое-где поблёскивавшей лужицами, устало шагал разморенный Паша с пакетом в одной руке, а розой - в другой. Подняв голову, моментально преобразился в лице, заулыбался – увидел её с обнажёнными загорелыми плечами в синем лоснящимся атласом купальнике. Золотистая заколка на вьющейся чёлке и серьги отражали янтарным огнём лучи солнца. Она отвела руки назад, приставив пальцы к резине колеса – мышцы плеч заиграли жилами. Качнувшись, словно на качелях, высоко парящими над землёй, помахала солнцезащитными очками.
Борзый помешал приблизиться к ней, встретив его у калитки, уселся на дорожке и выглядел угрожающе, пока Наташа ловко не выбросила палку за ограду. Собака, раскрыв чёрную бездну пасти, понеслась, едва не сбив Пашу с ног, перепрыгнула через прикрытую калитку, шаркнув рейки задними лапами.
– Ого, здоровенный какой! – ошеломлённо проговорил па-рень, расширив глаза. – Здравствуй, Наташ. Ну, жарень, обал-деть!? Блин, не подумал, – пустил рассеянный взгляд по цветам в клумбах вокруг террасы, удручёно поглядел на розу.
– Мне нравится.
Положив пакет на ступеньки крыльца, он вручил розу и, на-клонившись для поцелуя, упал в объятия Наташи - не только парень решил поцеловать девушку, но и Борзый, поглощённый эйфорией знакомства, встав на дыбы, толкнул его передними лапами.
– Ой, прости! – поражённый непривычностью обстановки, шепнул Паша
– Ничего, – девушка крепко обняла парня, прижав его горя-чую голову к своим волосам, влажным у висков и пахнувшим персиковым шампунем. – Ты весь мокрый, лоб – липкий, фу-фу!.. Не целуй меня! – медленно коснувшись губами уголка рта Павла, с наигранным отвращением встряхнула пальцы.
– Попробуй, пройди по духоте семь аллей! – оправдываясь, виновато ответил. Не выпуская её руку, погладил тонкие пальцы с прозрачными ногтями, несильно сжал ладонь, почувствовав под красно-коричневой кожей заходившие косточки.
– Не стала красить: тут и так полно цветов. Приятно пахнет, – приложив розу к носу, медленно вдохнула и словно одурма-ненная закатила глаза, откинув голову на спинку коляски.
Задрав край потемневшей на груди бледно-красной футбол-ки, Паша вытер лоб, краешком глаза заметив Наташин взгляд, скользнувший на блестящие от пота кубики пресса. Взяв пакет, как бы невзначай показал бутылку ликёра и коробку конфет.
– В комнате холодильник есть, – сказала Наташа, сдвинув очки на глаза. Солнце двумя большими искрами промелькнуло в лиловых квадратных стёклах. – Ваза на комоде.
Убрав бутылку и конфеты в холодильник, он заметил на верхней полке кастрюлю замаринованного мяса с луком, кока-колу, а на средней – овощи и салат, прикрытый пластмассовой крышкой.
– Умеешь делать шашлык? – спросила она, заглянув в окно.
– Конечно, – залихватски взмахнул руками Паша. – Сколько раз наблюдал за отцом?! Мясо получалось – пальчики обли-жешь!
– Не за “отцом”, а за папой! – поправила она и, потянув Бор-зого за голову к себе, тотчас оттолкнула. Он загавкал, припадая к земле, выпустил палку из слюнявого рта. Заворчал, свирепо зевнув, показал страшные желваки, следил сквозь стекло за Пашей, казалось, в чём-то подозревал.
– Больно грамотная, – закрыв дверцу холодильника, покачал головой парень, поймав себя на мысли, что забыл про выпускной вечер. С Наташей мысли не касались посторонних порой тяготивших вещей, не нужны были танцы да большой стол с угощениями. Тревога, набегавшая вместе с жаркими потоками пряного воздуха, улеглась, превратившись в прекрасное ощу-щение спокойствия.
– Накупаемся, а-а, проголодаемся! – позвала она, резко по-вернув коляску боком. Борзый как специально нахально забе-жал за коляску и предостерегающе поднял нос, расширив нозд-ри.
– Ага. Всегда он такой? – инстинктивно опасаясь зверя, мед-ленно сглотнув, уточнил Паша. Залез на колодец, перегнулся через край цистерны, набрал воды в керамическую вазу, понёс в дом.
– Молодец, – погладила она Борзого по гриве, спине.
– Я знаю! – откликнулся Паша и, заметив, что похвала пред-назначалась не ему, нахмурился.
– И ты молодец, хозяйственный какой у меня! Иди, награжу.
Поцеловала в губы много раз.
Прохладные испаренья котлована виднелись с холма, по-крытого зарослями высокой травы. Белая дымка слегка косну-лась спускавшейся к нему неровной дороги. Паша придерживал коляску девушки за ручки на спинке, рассказывал, куда собрался поступить, наклонял голову, вдыхал ягодный аромат духов шеи Наташи и, конечно, не упускал возможности припасть губами к её красивому изгибу, ровному коричневатому загару и слышал тревожный вздох. Борзый не мешался, скакал позади по траве, отфыркиваясь от запашистых спор, прятал нос под лапой. Выскочив, распугал двух бабочек салатного цвета, которые замерли в блаженной истоме на мокрой дорожке. Забежав вперёд, подставил искажённый обсыпанный жёлтыми семенами нос. Наташа, отряхнув его, поговорила с ним как с младенцем. Паша покачал головой, и, украдкой вздохнув, намекнул на нелюбовь к собакам.
– Борзый, Паш, хороший! – закрепив очки за край купальника на груди, трепала его за шерсть на голове.
Добравшись без приключений до глинистого спуска в желто-ватую у камышей воду, Паша, как джентльмен, присел на кор-точки, развязал ремешки на сандалиях девушки, освободил но-ги. Они цвета приправленной шоколадом пастилы с незаметными бледно-синими сосудами на взьёме ноги, казались игрушечными, и розоватые на подошве, мирно покоились на ворсистой мягкой подставке.
– Ты вообще не чувствуешь их? – Паша любовно, игриво провёл по плавной матовой поверхности голени девушки, доб-рался до колен. Наташа неопределённо кивнула со скучающе-печальным видом. Быстро раздевшись, остался в плавках, на-прягся, дабы показать себя в лучшем свете. Наташа не удержа-лась, чтобы не коснуться твёрдых кубиков на животе парня, а так же косых мышц на боках. От прикосновения беспокойных пальцев девушки и целой ладони начинались приятные спазмы, и захватывало дыхание. – Купаемся! – подняв её на руки, что она не успела ойкнуть, недовольно поёжился – на всякий случай Борзый находился очень близко, наверное, подстраховывал. Осторожно спустившись по отлогому, но скользкому берегу к стоячей воде, парень положил Наташу на мелководье. И, не от-пущенный её руками, подался вперёд, лёг на благоговевшую в эту минуту девушку. Загорелое будто кексовой крошкой обсы-панное лицо Наташи, наивно-радостное, оправленное в серебро воды, улыбалось. Заколка в форме золотистого паучка на чёлке и глаза, казалось, сверкали ярче любых огней. Жадно впившись в губы, долго не выпускали из объятий друг друга. Время оста-новилось, не холодило тело вода, рыже-бронзовые огненные краски её лица затмили свет. И только неприятный шершавый язык да горячее зловонное дыхание Борзого испортили удо-вольствие. Блин, он будто создан обрывать наслаждение, не-удовлетворённый и слегка рассерженный Паша, резко побежал на глубину. Борзый, получив шлепок Наташиной ладони по на-хальной морде, удручённо развернулся. И, в погоне за прыгав-шими лягушками, увидел утку скрывшуюся в камышах, забыл о содеянном.
Наташа, выпятив грудь с обозначившимися под купальником острыми сосками, щурясь, рассматривала дно котлована: оно изборождённое оврагами и впадинами, цвета львиной шкуры из-за старых листьев, нанесённых ветром. И совсем рядом неожи-данно выпрыгнул из воды Паша, обрызгав девушку. Взвизгнув и выставив руки, она невольно привлекла внимания Борзого, ко-торый, раздвинув шуршащие камыши, ринулся к ней. Парень, раздосадовано улыбнувшись, нырнул снова на глубину котлова-на.
Берег оставался пустынным, только там, вдалеке, на проти-воположном берегу, истоптанным небольшим стадом коров, пастух на пегом мерине курил, рядом почёсывалась тёмно-серая овчарка.
Лесополоса вздрогнула, зашелестели деревья. Тучи, взъе-рошенные как мокрая шерсть Борзого, незаметно сгустились, нависли над котлованом. По мутному зеркалу воды побежала лиловая зыбь. Паша, подрагивая от холода, заметил как губы девушки стали бледно-сизыми. Немедленно подхватил её на руки и усадил в коляску.
– Не холодно мне, просто есть хочется, – сказал он, как бы оправдываясь. И согрел Наташу в объятиях, напрягся, чтобы не выдать дрожь. Рассеяно улыбнувшись, девушка хранила зага-дочное молчание, указала в сторону дачи.
Небо смотрело на огород, на парня, на девушку, обещало освежить второй раз. Ветер, тёплый, но сильный и порывистый, придавил траву, закачал кусты малины, выдув пчёл, заставил деревца облепихи хлестать друг друга тонкими длинными пле-тями и скинул несколько спелых пунцовых яблочек на выбив-шийся из-под цистерны сорняк. Из потемневшего от времени скворечника около террасы доносилось многоголосое чириканье – прилетела кормилица.
Угли в мангале прогорели и над ними, сияющими горячим рубином, подходили аппетитно пахнувшие шашлыки. Серое са-ло, капая с подкопчённых краёв мяса, шипело, распространяя вкусный запах. Борзый, высунув дрожащий язык, исходил слю-ной. Наташа покормила его хлебом, смазанным шашлычным маринадом. Он глотал куски хлеба, не разжёвывая, искажая ноздри, чихал от резкого запаха душистого перца. Паша весело наблюдал за ним и, попивая кока-колу, рассказывал про то, как завалил на ковре парня из более тяжёлой весовой категории.
Наевшись мяса и салатов, остатки, сырые куски, они скор-мили Борзому, и пока тот хватал их, скрипя челюстями, забежа-ли в дом – начался дождь. Достав прохладный ликёр и конфе-ты, Паша галантно предложил выпить. Он играл какую-то не свою роль, оттого вёл себя неестественно стеснёно, молчаливо и девушка, дабы подбодрить, поторопила:
– Через часа полтора отец придёт, а мы не пробовали напи-ток!..
Парень нетерпеливо нашёл штопор в ящичке стола, открыл бутылку, разорвал полиэтилен на коробке конфет. Почему-то руки не слушались и неверно обращались с коробкой – она пе-ревернулась и круглые, квадратные шоколадки выпали на диван.
– А то выбирать их!.. – Наташа, улыбнувшись, сразу закину-ла одну в рот и жевала медленно, не отводя взгляда от Паши.
Выключив свет, она поставила оплывший длинными каплями воска старинный канделябр на край стола, зажгла свечи и за-дёрнула шторы. В сумрачной тишине расстраиваемой стуком дождя по раме и глухим печальным воем Борзого под дверью, выросли три маленьких огонька. Сладкий чад парафина сме-шался с карамельным ароматом ликёра и запахом вишнёвой начинки конфет. Лившееся в сумерках золотистое сияние окра-сило волосы Наташи в рубиновый цвет, щёки запылали чистой бронзой, обсыпанной матово-сверкавшей шафранной крошкой веснушек, неестественно горели лиловым огнём её большие глаза. Цветом сажи отблёскивали и глаза парня, налившиеся насмешливой мутью от безумно-сладкого ликёра, а влажные тронутые диким карминном губы притягивали пристальный взгляд девушки.
– Иди что-то скажу! – девушка поманила пальцем, медленно растянув уголки губ. Наташа дерзко играла ресницами, бороз-дила Пашу потемневшими от возбуждения глазами.
Чувствуя неумолимо нарастающий пожар в груди, Паша под-ставил ухо к вопрошающим губам девушки. Она поцеловала мочку, слабо прикусив зубами. Её дыхание, щекотавшее шею парня, сбивалось.
– Отнеси меня на диван, – капризно сказал она, потерев гла-за.
Не в силах глушить дьявольски сильное пламя вспыхнувших чувств, с жадностью, неожиданной горячностью, он протянул к ней растопыренные пальцы, поднял и быстро положил на диван. Она лежала тихо-тихо, очаровательно сложив губы треугольни-ком, облизала их, держала трепетные руки на немного выпи-равших кострецах и вдруг опустила на свою грудь, нетерпеливо примяв. Маслянисто-золотистые щелочки глаз между длинных угольно-чёрных ресниц ласково отражали сияние, гулявшее в темноте комнаты. Затем она широко распахнула их и глаза цвета сажи, увядшей розы, очень большие, притянули Павла. Она залилась трепетным плачем с гортанным переливом, придавила голову парня к своей груди.
От прикосновений Наташино тело зябло, покрылось пупы-рышками, грудь становилась упругими грушами.
Они находились в страстной поглотившей их разумы горяч-ке.
Отец пришёл навеселе, с другом, который торопился и под-гонял:
– Пойду заведу тачку!
– Борзый, хороший мой! Промокший какой! – неуклюже скло-нившись над ним, отец Наташи дёргал его за влажную гриву. – Неужели в будке и промок?
– Здравствуйте! – Паша сидел на табуретке около окна с не-брежно отдёрнутой шторой, его лицо, бледно-синее от света со двора, хранило напускную строгость, неподвижность. – Целый день сегодня дождь…
– Куда поступать-то собрался, Пашунь?
– В транспортный.
– Молодец. Наташенька получит образование. Сделаю и добьюсь. Она у меня умненькая девочка, сверстницы ей в под-мётки не годятся, поэтому… дерзай, парень, дерзай! – мотнув головой, зажестикулировал руками.
Девушка, скрыв упоительное состояние вдохновения под бесстрастной маской, расслаблено смотрела на отца наивно-спокойными глазами, украдкой косясь на парня, который отвер-нулся к окну, к маленьким каплям, сверкавшим на стекле. И при-крыв рукой, оставленный на шее сизый засос, улыбался.
Дни полетели быстро, а время, казалось, замерло. Наташу навещало странное чувство – глядя и думая про людей, сную-щих на улице, появлявшихся на телеэфире, внезапно хотелось жить их жизнями и знать, пользоваться тем, чем они располага-ли. Учебники и книги для чтения по психологии были словно тос-кой пропитаны и как-то неприятно касались рук и знания, зало-женные в главы и витиеватые строки, совершенно не отпечаты-вались в голове. Мир куда-то шёл в неизвестном направлении, каждый день совсем не отличался от предыдущего и мысли одинаково печальные утром и вечером, докучали, раздражали. Мама ощутила перемену в дочери и как-то случайно в необыч-ной манере заговорила о последствиях переходных возрастов. Папа усмехнулся, мол, переходный возраст задевает только глупых и неуравновешенных людей. Но единственный человек, который резко вбирал в себя её скопившиеся тревожные мысли, – Паша. Приходил, а по праздникам с подарками и мороженным, раскрепощённый, оживлённый, дерзкий и знал, что возьмёт де-вушку целиком, беспардонно, так, как ей очень нравилось.
Это случилось ранней осенью: грустный вспомнившийся сон явился наяву - парень пропал на несколько дней, прошла неде-ля. Потом забежал всего на часок, чтобы упрекнуть его, времени конечно, не было, сказал, что торопится, и ушёл. Зата-ившееся недоверие постепенно переросло в злобу, но когда он приходил, нахальный, резкий и чрезвычайно говорливый, то девушка забывала злобу. И вот: он пошёл от неё на рынок, в сторону остановки. Возвратился с Иркой Козновой, с этой плосколицей бестией, и, проходя мимо окон Наташи, мельком поглядывал в них с видом вора.
Чувство, безобразно-тоскливое, щемящее, грозившее неиз-бежным, словно на миг остановило сердце, вонзив в него хо-лодную иглу. В груди заиграла заунывно-плакучая свирель. Бес-помощно крикнув в стекло, ощутила, как помутилось сознание, нагрелось, покраснев лицо. Она стукнула кулаками по дрогнув-шему стеклу, заморгав от навернувшихся на глаза слёз. Сил хватило только на то, чтобы доехать до кровати, доехать, не дойти, как бесполезному инвалиду, всего лишь до кровати… Перед глазами плыло – сложенное сетчатое покрывало и подушки превратились в расплывчатую бледно-серую муть, в голове дико стучало, горло стягивало горькой полынью.
Дела по хозяйству казались гадкой потерей времени, упраж-нения приносили усталость и осознание своей никчёмности. Воспалявшиеся перед сном воображение преподносило мерзкие картины – любимый обнимал и целовал не её, а Кознову, играя скулами и глазами, смеялся над Наташей. Мама и папа оказались бессильны: как могли снять с дочери проклятье, поставив её на ноги? Операции и лечения от недуга не существовало - она родилась такой. Попав в страшенное уныние, Наташа нашла единственный способ избавиться от страха и гнёта собственных мыслей – покончить с жизнью. В один из серых обыкновенных дней, которые давно бесконечной тоскливой чередой укоренились в мире, дождалась ухода мамы. Написав записку, девушку окропила её слезами – покидать жизнь было страшно.
Шестнадцатиэтажное здание, среднее из трёх, темневшее за киосками облезшей штукатуркой, будто специально предназна-чалось для расправы с жизнью. И стены узкого коридора с тём-но-синими почтовыми ящиками и низкий потолок с паутиной в углах и запах давнишний прогорклости в лифте – подпитывали желание поскорей уйти…
– Да, туда поехала, – прозвучал чей-то равнодушный голос в коридоре.
Два знакомых до боли голоса! Отец и Паша поднеслись к за-крывшимся дверям лифта, голоса обоих дрожали, громкий голос папы особенно срывался в плач:
– Не натвори глупостей, Наташенька, родимая!!!
Девушка сильно тряслась, казалось, ноги, эти неподвижные мёртвые конечности, и те похолодели, потяжелев.
На шестнадцатом этаже холодно, грязно и пахло сыростью. В лиловую темноту коридора с обшарпанной исписанной и по-чёрканной извёсткой и краской стен, с балкона выбивался свет тусклой синевой. Колёса коляски, словно плохо смазанные, от-казывались крутиться, тонко завизжали, когда она рывком кру-танула их. Сбив оставленные пустые пластмассовые бутылки и пепельницу – консервную банку, стукнулась коленками о стенку балкона. Хотелось разбить эти ноги в кровь, переломать кости на них, но почувствовать хоть что-нибудь. Схватившись за пору-чень двумя руками, напряглась, стиснув зубы. Руки девушки крепкие, будто сами вытянули её из коляски. Рыдая, изводясь протяжным стоном, услышала приближавшийся голос запыхав-шегося Паши. Переваливаясь через поручень, она краешком глаза заметила его, выскочившего из темноты дверного проёма, и отчаянно закричала:
– Уйди… предатель!
На худых скулах парня выступили красноватые пятна, голос прозвучал чуждо и сдавленно:
– Нет, ты не правильно поняла! - предостерегающе выставил он руки. – Объясню.
– Ты занимался с Козновой ЭТИМ!
– Никогда не… – сорвавшись с места, ухватил её за свитер, стащив с поручня. Бледная и не узнаваемая, припухшие розова-тые стеклышки глаз бессмысленно глядели в темень коридора, откуда, зажав бок, выполз потемневший в лице и точно поста-ревший отец.
– Девочка моя?!
Его образ потускнел, потеряв очертания, расплылся – На-таша потеряла сознание.
Ветер сбивал с клёна последние листья и, они, цвета апель-синовой корки, пропадали за оконной рамой. Знакомый маль-чишка в шерстяной фиолетово-красной рубашке забрался на дерево и с выражением невыразимого счастья на лице, привя-зывал серый дырявый лоскут рядом с тем, который вот-вот со-рвётся.
Открыв глаза, она нащупала руку Паши и, крепко ухватив её так, что хрустнули косточки, испытующе поглядела на него. Его лицо, обрамлённое мелкой щетиной, успокоенное и кроткое, будто пробудилось. Он, совестно склонив голову, пристально посмотрел девушке в глаза из-под густых бровей:
– Я ни с кем не могу быть собой, только с тобой!..
Невидимая мощная сила руководила Пашей. Внутреннее притяжение, подобное гравитации, намного сильнее его самого. Не раз замечал, что с Наташей чувствовал себя по-иному, как ни с одной другой девушкой. Где бы ни находился, с кем бы ни об-щался, невольно думал о ней. Они точно были скреплены неру-шимым звеном, и разорвать его оказывалось невозможно. Ни уговоры родителей, ни увещевание доброй тётушки, ни насмеш-ки друзей не могли остановить Пашу. Может, это любовь?
Историю, рассказанную другом, я вспомнил, когда выбирал с отцом ёлку на новый год. По узкой дороге, посыпанной жёлто-коричневым песком, мужчина лет тридцати пяти катил коляску с женщиной в очках. Наклонившись к её тёмно-рыжим локонам, выбивавшимися из-под серо-белой шапки, что-то весело расска-зывал, взмахивая рукой в тёмной варежке. Следом бежал маль-чишка лет восьми, направлял серебристый пластмассовый пис-толет на прохожих и слышался его нетерпеливый тонкий голос:
– Ёлка большая, а-а? Как у ДК, да? Ну, там горка!..
– Такая высокая не войдёт к нам в квартиру, – ответила женщина, радостно улыбнувшись мужу.
– У-у, – раздосадовано протянул мальчишка и, увидев, что ёлки меньше чем он представлял, едва не расплакался.
Унося с отцом ёлку, я поздравил их с наступающим праздни-ком и пожелал исполнения заветных желаний.
