ВЛЮБЛЁННЫЕ
В Нормандии тоже есть солнце.
И скалы – почти как у нас.
Но вышло же так, что бретонцы
И этот сложили рассказ.
В Нормандии, Нострии прежней,
Как ты ее ни назови –
Все знают о хрупкой и нежной,
И пытку прошедшей, любви.
Там помнят, как все это было.
…Был город, где речка текла.
И дама сеньора любила,
И дочку ему родила.
Девчушка красива как Ева,
Как евина лучшая дочь.
Но тут умерла королева,
И город окутала ночь…
Король никого не допустит
К бесценной дочурке своей.
Король ни за что не отпустит
Ее к сыновьям королей.
Так что же? Тогда приговора
Никто не отменит уже?
Не думаю. Видимо, скоро
Душа устремится к душе.
Раз девушка хочет на волю –
Когда-то придется отцу,
Пройдя по широкому полю,
В густом оказаться лесу.
Он дочке своей, олененку,
Не будет стоять на пути.
И тихо-претихо в сторонку
Придется отцу отойти.
Но раньше, чем ветер бы дунул
На пух моих легких стихов,
Король испытанье задумал
Для юношей, для женихов.
Все, может быть, в том состояло,
О чем я молчу до поры.
Сие государство стояло
На склоне высокой горы.
Народ этот даже гордился
Недоброй ее высотой.
И редкий герой находился –
Дойти до вершины пустой.
Пусть каждый жених, что приходит
С румянцем на пухлых щеках,
К той самой вершине восходит
С принцессой моей на руках.
Кого же гора не замучит,
Кто сможет ее превозмочь –
Тот парень невесту получит,
Мою несравненную дочь.
* * *
И юноши, мальчики, дети
По зову собрались окрест.
Но все же ни те и ни эти
Себе не добыли невест.
Не так-то легко это было –
С девчонкою через плечо.
А может, она не любила,
Пока не любила еще.
Принцесса тиха и бледна,
А все же одна и одна.
А нету, увы, женихов –
Не будет тебе и стихов!
* * *
Но вот ведь остался в этом краю
Юный граф, молодой господин,
Который желал бы удачу свою
Попытать один на один.
Бывало, на празднике он напевал
Два-три игривых стиха…
Довольно успешно себя выдавал
За бравого жениха.
Ну, вот и случилось такое, чему не помочь.
Конечно, влюбилась в него без оглядки затворница-дочь.
Конечно, призналась она в лихорадке ему.
И что оставалось, как не полюбить самому?
Вот чаще, чем надо, их люди встречают вдвоем.
Все чаще и чаще – вдвоем в королевстве своем.
Все можно исправить: бежать и судьбу превозмочь.
…Не хочет оставить отца его верная нежная дочь.
* * *
Послушай, друг милый! – девица сказала ему.
Я знаю, что силой иной ты владеешь, и вот потому
Мне больно и думать, как в гору, со мной на руках,
Ты в раннюю пору к вершине пойдешь в облаках.
Я знаю наверно: тебя мое сердце зовет.
Езжай же в Салерно – там тетка родная живет.
Чудесною силою тетушка наделена:
Возьми же, мой милый, записку – поможет она.
И тетушка сварит напиток тебе колдовской:
Усталость не свалит, ее будто снимет рукой.
И жар твой остудит , и мускулы станут как медь –
Достаточно будет, чтоб гору вдвоем одолеть.
Пройдем испытанье – как птицы, легки и чисты.
Отец мой суровый, и я, мой любимый, и ты.
* * *
Конечно, он мчится в Салерно к той тетке верхом.
Конечно, он мнится себе даже не женихом.
Не знает что выйдет – не все можно чуять и знать.
Но, в общем, он видит в себе королевскую стать.
А тетка, пожалуй, читала с вниманьем письмо.
Дышало пожаром, оно полыхало само.
И женщина варит целительный сбор травяной
И юноше дарит с напитком кувшинчик резной.
* * *
Господи, Боже, Боже! – взывает суровый король.
Опять нашелся безумец, что принесет нам боль.
К чему эти состязанья, которые не прошли
Все лучшие наши дети, все рыцари этой земли?
Такую назначил цену я ангелу моему –
Что хоть сам выходи на сцену, чтоб и играть самому!
Уж и не знаю, кто смог бы дочку мою отнести
До той, на вершине смоквы, что в самом конце пути.
Не знаю, кому и досталось – рыцарь не на слуху…
Уж пусть бы она и осталась, овечка – отцу-пастуху.
* * *
И вот назначили день, испытанье начать пора.
Девица легка будто тень, не ест ничего с утра.
Юноша как в лихорадке – надо блюсти закон.
Милая, все в порядке, но пусть наш бесценный флакон
Пока при тебе побудет, ты уж меня прости.
А у меня-то будет, чего мне в руках нести.
Может быть, я, шутя, так и взлечу на склон?
…Господи, он дитя. Господи, мальчик он!
Пей! – говорит она. – Мы на половине пути.
Пей и выпей до дна, иначе нам не дойти.
Сердце ворчит «не верь!»,
Сердце вопит «успей!».
Сердце стучит как зверь,
Сердце хрипит «не пей!».
Пей! – говорит она. Вижу в глазах твоих тьму.
Пей сейчас же до дна! – она говорит ему.
Не пьет. А пути еще треть. Ни слушать, ни вопрошать,
Уже не может смотреть, уже не может дышать.
Вот и вершина, вот смоквы тяжелый ствол.
Верует что дойдет. Верует, что дошел.
Держит еще на руках девушку с тайничком,
И, не сказавши «ах!», падает с ней ничком.
Все пройдет, ничего, пей! – она шелестит.
…Тихо душа его в иные края летит.
Девушка держит флакон: Прочь от меня, колдовство!
Милый мой не спасен, я не спасла его.
Глупая моя плоть, разве ты суть любви?
Милостивый Господь! Сердце мне останови.
* * *
Король одолел подъем: обнявшиеся на краю,
Лежали они вдвоем, любовь защищая свою.
Мраморный саркофаг на гору принесли
И опустили их в жерло родной земли –
Двух неразумных детей, неразлучных Её и Его,
Веривших только в любовь, как в высшее божество.
Бретонцы любят свой дом.
Бретонцы любят гостей.
И помнят сказку о том,
Как двое нормандских детей,
Которым дали сердца –
А это тоже беда!-
Погибли как два птенца,
Выпавшие из гнезда.
* * *
Однажды я или ты,
Дождавшись своей поры,
Найдем ещё их следы
У подножья той самой горы.
ЙОНЕК
Уж раз принялась я баллады плести –
И эту тоже мне не обойти.
А, вы, дорогие, послушать должны
Все старые сказки моей страны.
Будет вам время, чтоб петь и плясать.
Но пора и о Йонеке рассказать.
О том, как родился и от кого,
О тех, что были и до него.
Причудливы нашей судьбы пути:
Мать должна отца нам найти,
Прежде чем нам появиться на свет…
Еще найдет ли, а вдруг и нет?
Отцом ему стал не имярек –
А таинственный рыцарь Мулдумарек.
* * *
Жил в Бретани один сеньор.
Правил в Кэрване он с давних пор.
Город стоял у края земли,
Где корабли величавые шли.
Правитель был уже очень стар,
Но кое о чем подумывать стал.
Он вдруг заметил, кругом поглядев,
Множество юных прекрасных дев.
А что же девицам без дела бродить,
Когда наследника можно родить?
Будет кому оставить страну,
Будет кому вести войну.
Хоть, вроде, война-то еще не близка…
Но надо невесту найти пока.
Чтобы девица была умна.
Чтобы подруг превзошла она
Нежной изысканной красотой…
В общем, чтоб дева была святой.
Нашли такую и привели:
В том небольшом уголке Земли,
Между Ирландией и Бретанью,
Лучшую, что отыскать могли.
Господи Боже! Зачем? Отчего
Отдали девушку за него?
Что понимает он в юных красотках?
Всем же известно, что ничего.
И вот уже в башне заточена,
Живой души и не видит она,
Со старой и вдовой, на все готовой,
Сестрою мужа, не знающей сна.
Может, служанок там был целый полк.
Ну, и какой от этого толк?
Вместо веселых и славных подружек –
Вредная баба, седая, как волк.
* * *
Так и живут они целых семь лет.
Впрочем, наследника нет и нет –
Из башни проклятой не выходя,
Солнца не зная, не видя дождя.
А также никто не видит, чтоб муж
Женушку навещал. К тому ж,
Она все бледнее, все холоднее –
Чахнет живое среди мертвых душ.
…В начале апреля каждый год
Птицы поют, и жасмин цветет.
Старый сеньор на охоту отправился –
Может, хоть что-нибудь произойдет?
Плачет несчастнейшая госпожа:
В чем я повинна, простая душа?
Хищник не выпустит мышь беззащитную…
Как же мне, мышке, и жить не дыша?
Мать и отец, дорогие мои,
Как же вы сделать такое могли?
Как же вы отдали душу безвинную
Злыдню зловредному из-под земли?
Те, кому выпало злыдня крестить!
Чтоб вам в огонь его не опустить,
Чтобы не жил он между живыми –
Тот, кого Бог не желает простить?
С детства я слышала между людей
Сказку, где рыцарь сильней, чем злодей.
Где ж эта сказка волшебная, детская?
Рыцарь не едет к даме своей!
* * *
Только окончила плакать она –
Там, где с решеткой сомкнулась стена,
Черная птица, огромная, мощная,
Крыльями бьет у задвижки окна.
Ястреб влетает и пал перед ней.
Машет крылами сильней и сильней,
Тонким ремнем его лапы опутаны,
Желтые очи глядят все ясней.
Дивное диво приходит в твой дом –
Будь же готова участвовать в нем.
Это не ястреб в окошко колотится,
Прибыл твой рыцарь, нашелся с трудом.
Милая дама, взгляните сюда!
Ястреб влетел – небольшая беда.
Рыцарь ворвался, вот это событие.
Этот едва ли уйдет без следа.
Милая дама, давно я смотрю,
Как вы встречаете в башне зарю.
Будем же вместе встречать ее до смерти!
Это, как рыцарь, я вам говорю.
Друг дорогой, ты не птица уже.
Сядь-ка поближе к своей госпоже.
Примешь ли, друг мой, святое причастие,
Как полагается божьей душе?
Добрая дама, скажу без стыда:
Сердцем Создателя знал я всегда.
Если приму я немедля причастие,
Станешь мне милой подругою? – Да.
Да – говорю – и еще повторю.
Вместе, мой ястреб, мы встретим зарю.
Тетушка! – кличет.- Зовите священника.
Кашляю я, в лихорадке горю.
Тетка испугана: Милая дочь!
Где тут священник? На улице ночь.
Но неужели вы так заболели,
Что лишь молитвою можно помочь?
Тетушка, я задыхаюсь уже…
Холодно сердцу, и смутно душе.
Ах, приведите скорее священника
Вашей измученной госпоже!
Тетка, от страха меняясь лицом,
Все ж за святым посылает отцом.
Тот появился со всем что положено –
Рыцарь все принял, и дело с концом.
Господи Боже! Ну что за игра?
Если уж даме открыться пора –
Что за охота выдумывать что-то,
Чтобы себя не стыдиться с утра?..
* * *
…Милая, вся ты подобна лучу.
Я расставаться с тобой не хочу.
Даже без имени, только зови меня –
Кликни, я тотчас к тебе прилечу.
- Страшная тетка сидит и сидит.
Страшная тетка глядит и глядит.
Верит моей лихорадке, проклятая,
Или же все же за нами следит?
Слова не скажет, вечно молчит,
Палкой своей суковатой стучит.
Как я боюсь ее, ведьму носатую –
Выследит, выдаст нас, разоблачит…
Ну, вот уже и улетел кавалер молодой.
Дама, плеснувши в лицо себе чистой водой,
Веселая, свежая, красивее прежнего,
Учится жить между радостью и бедой.
Часто к ней друг прилетает, стучит в окно.
Прочее время она читает, мечтает – не все ль равно,
Что у тебя за дела, если есть уговор с судьбой.
Впрочем, краса ее вновь расцвела, сама собой…
Эту красу замечает, однако, старенький муж.
Что за причина? Он ищет знака. Сестру, к тому ж,
Расспрашивает: что, если она скрывает невидимые следы
Того, кто в его саду бывает, срывает его плоды?..
Сидят старик со старухой,
Гадают два старика…
А над башней, любви порукой –
Полет, полет ястребка.
* * *
Двух дней еще не проходит, но с этой самой поры
Муж ищет, и муж находит ключ для своей игры.
Будто бы едет в столицу, где при смерти его мать.
Но оставляет сестрицу – слушать и понимать.
Ставит он ногу в стремя – старый, хитрый дракон.
А у жены – свое время, собственный свой закон.
Все увидала старуха, спрятавшись в уголке:
Как ворковали глухо они на своем языке,
Как, разорвавши тучи, он проникал в ее плен –
Трогательный, могучий, как спал у ее колен.
И маленькие причуды, что каждый изобретал,
Как прилетал, откуда, и как потом улетал.
И вот он растаял в далях, а дама тихо спала…
Старуха все-все в деталях брату преподнесла.
Все ясно! Тут всем не спится. У каждого свой каприз.
Но, видимо, нашей птице – будет сегодня сюрприз…
Заметил ревнивый старец, расседлывая коня.
Еще мы станцуем танец с женой на закате дня!
Во имя души и тела, во славу моей жены –
Мастера оружейного дела кое-что мне должны…
Не ведаю всех последствий, не все могу рассказать –
Но тысячу острых лезвий желаю им заказать.
Тысяча лезвий острых – для каждого из окон.
Все-таки это мой остров, и мой на нем будет закон.
А тот, кто нарушил грубо покой наших милых жён –
Тот встретит открытою грудью все то, чего стоит он.
* * *
Сегодня пасмурно что-то. Без свиты, совсем один,
Будто бы на охоту отправился господин.
А в башне – и не ложились. И женщина ждет, бледна.
Нет мужа – и осветились два маленькие окна.
Лети ко мне, моя птица! Весь день у нас впереди.
И ничего не случится с тобой на моей груди.
Он слышит и разумеет любви своей пряный зов,
В каждом окне он умеет открыть старинный засов.
Летит – и не хочет битвы. Но люди сегодня мстят –
И лезвия, будто бритвы, на каждом окне блестят.
Он как человек, руками, хватается за ножи,
И не рассказать стихами все раны его души.
Сто раз пронзен, кровоточит, но людям простить готов.
И вот, напоследок, хочет сказать им несколько слов:
Я знал, что это случится со мною в недобрый час.
А все ж нельзя научиться чему-нибудь, не учась.
Любовь моя, ты не будешь скучать обо мне тайком,
Ты скоро меня забудешь с нашим кудрявым сынком.
Как птица и как мужчина, хочу, чтоб ты поняла:
Желаю я, чтобы сына, ты, милая, родила.
Назвать его следует Йонек – так принцев зовут порой,
И многих чудесных хроник он будет главный герой.
И, вскрикнув, он улетает. Вся в темной крови стена.
И в полный голос рыдает женщина у окна.
…Идет как вдова, бедняжка, по берегу, у воды.
На ней лишь одна рубашка, идет и ищет следы.
По каплям горячей крови, сверкающей будто нож,
По каплям своей любови – ты так далеко зайдешь.
Идет себе понемножку, терзает себя саму,
И капельная дорожка ее приведет к холму.
И шахту насквозь проходит, и тайный огромный склеп.
И выход наверх находит – наощупь, как тот, кто слеп.
Что там? Городские стены, летящие в высоту,
И рынка веселые сцены, и корабли в порту…
Дальше дорога уводит из красного янтаря –
Страдалица в храм заходит, доходит до алтаря.
А за алтарем буквально – дверь тонкая на петле.
Там дивная опочивальня, вся в шелке и хрустале.
И что же нашла бедняжка? Рыцарь, едва живой.
Он дышит часто и тяжко, но ей кивнул головой.
Ты тут… - говорит. – Ты та же. Но все же, мой друг, беги!
Семейство мое на страже. Господь тебе помоги…
Вернешься обратно к людям и вырастишь нам дитя.
Так часто те, кого любим, уходят от нас, грустя…
Мой милый! Да как вернуться? Там ненависть, ложь, разбой.
Уснуть бы и не проснуться. Позволь умереть с тобой!
Кто перстень мой древний носит,
Найдет потайную дверь.
Твой муж ни о чем не спросит.
Он все позабыл теперь.
А ты нам вырастишь сына,
Красавца и молодца.
Он станет совсем мужчина –
Отдашь ему меч отца.
Случится это не сразу –
Как сон о добре и зле.
Но вы попадете на праздник
В одной далекой земле.
Вас отведут на могилу
Правителя их, мудреца…
И сын мой покажет силу –
Не ниже силы отца.
Теперь уходи, дорогая.
Вот перстень, вот верный меч.
Какая жена другая
Решилась бы пересечь
Свой мир и подземный тоже,
И выстоять как скала?
Сказал – и упал на ложе…
И грянули колокола.
* * *
Как, мой читатель, тут слезы сдержать?
Дама, рыдая, пустилась бежать –
Через долины, через холмы –
Туда, где жили они и мы.
И вправду, муж обо всем забыл.
Любезен с нею, заботлив был.
И, небольшое время спустя,
Там родилось дитя.
Мальчика Йонеком люди зовут.
В мире сеньор и сеньора живут.
Все же сеньора чувствует: скоро
Тонкую ткань шипы разорвут!
Йонек уже, будто воин, подрос.
Чудно красив, а во взгляде – вопрос.
Будто бы знает: уж в этот-то год
Главное произойдет.
Праздник приходит – Святой Аарон!
Пляшет Бретань, и поет Карлеон.
Юный и старый, пара за парой –
Все прибывают с разных сторон.
Наше семейство там тоже нашлось.
Вроде бы вместе, а вроде бы врозь.
Рядом, но с робким потерянным взглядом –
Как бы чего-нибудь вдруг не стряслось!
Их приглашают в аббатство одно –
То, что от города удалено.
Там почитают такого святого,
Что даже имени знать не дано.
Гости туда приезжают верхом,
Старый сеньор и сеньора с сынком.
Господи Боже! Вроде, похоже,
Что ей ландшафт этот чем-то знаком.
Вот их приводят в часовню одну.
Надо спуститься, как будто ко дну.
Дама трепещет, сеньор хорохорится,
Юноша бледен, сродни полотну.
Там золотое надгробье, пред ним
Тихо струится светильников дым,
Свет аметистовый… Рыцарь неистовый
Тут упокоился, непобедим.
Шепотом люди расскажут, что кровь
Пролил их гордый король за любовь.
Умер как мученик или святой –
Жертва коварства и злобы пустой.
Так и живут они множество лет:
Нет короля и наследника нет.
Дама зовет к себе сына кудрявого:
Видишь, дитя, сочетанье примет?
Я полюбила отца твоего,
Не понимая почти ничего.
Крепки оковы, укромны альковы –
Так я любила его одного.
Тот, кто сегодня как будто отец-
Он не отец, а ревнивец и льстец.
Он же убийца. Бери же оружие,
Сын. Положи злодеянью конец!
Вот и открылось. И бедная мать
Падает наземь – чтоб больше не встать.
Сколько же лет все скрывала несчастная,
Как же пришлось ей в молчаньи страдать ?
Надо ли мне говорить, господа,
Что приключилось со всеми тогда?..
Взмах – и казнен вероломный сеньор,
Тот, кого звал он отцом до сих пор.
Йонек отныне – правитель земли,
Где некогда старые короли
Жили, мечтали, стихи лепетали
И – превращаться в птицу могли.
…Причудливы нашей судьбы пути:
Мать должна отца нам найти,
Прежде чем нам появиться на свет.
Еще найдет ли, а вдруг и нет?..
Отец был у Йонека не имярек –
А рыцарь-ястреб, Мулдумарек.
СОЛОВЕЙ
Придется рассказать все до одной
Вам сказочки, что были под луной
Придуманы на родине моей.
Но нет нежней, чем эта – «Соловей».
Начну немедля, время уж пришло.
Все знают славный город Сен-Мало.
Чуть меньше городок стоит вдали –
Там жили два сеньора той земли.
Два рыцаря, два истинных бойца.
Один другому заменял отца,
Он был постарше, это не пустяк.
Он был женат, а младший холостяк.
Кто хочет – тратит молодость свою.
А тот, кто старше, пестовал семью.
Ласкал жену, пыхтел как голубок –
Но это все. Детей им не дал Бог.
Совсем не мелочь – кто с тобой сосед.
Быть может, зелен, а быть может, сед.
В Бретани город – чуть ли не тюрьма,
Так тесно расположены дома.
Да-да, дома, бретонские дома –
Они стоят как книжные тома.
Лишь руку протяни, когда рассвет,
А там соседка, или же сосед.
Так вот, о чем я? Ах, о чем – о чем…
Сосед соседкой страстно увлечен.
Все слишком близко: шейка, локоток.
Летит записка, яблочко, цветок.
Да разве можно? Перстенек, чулок…
Ведь муж-таможня, надобен налог…
Муж смотрит хмуро, видит глубоко.
Он муж де-юрэ, это нелегко.
Летят в окошко каждый божий день
Заколка, брошка – им бросать не лень.
Летает почта из окна в окно.
Все оттого, что им не суждено
Касаться тела, родинки считать.
Судьба хотела слабых испытать.
Чуть полночь грянет, только тьма кругом –
Она привстанет – и к окну бегом.
Там, как обычно, милый, в полусне
Горит привычно, как свеча в окне.
* * *
Вот так и бывает: собака лает, ветер носит, спит караул.
Муж изнывает – сидит, зевает, давно бы уснул.
Молчит, не дышит. И что ж он слышит? Свою жену.
Она украдкой, как в лихорадке, бежит к окну.
Вот это дело! Чего ж ты хотела, душа моя?
Я тут потихонечку, у подоконничка жду соловья.
Какой соловей? Здесь, между ветвей – и нет никого!
Он тут, говорю. Я будто горю, не слыша его.
Так ты с соловьем проводишь вдвоем часы у окна?
О да, провожу. Тихонько сижу, где песня слышна…
* * *
Все это не очень мудро и не смешно.
Хмурый муж приходит наутро, глядит в окно:
Не думаю, что соловей тут мог бы петь,
Но надо ловушек между ветвей подвесить успеть.
Смотри, садовник! Вот тут каштаны, вот здесь орех.
Поймай-ка птичек, мой друг-добытчик, поймай их всех.
Смотри, брат, в оба. Мы тут, в Бретани – одна семья.
Но есть особо тебе заданье, насчет соловья.
А что садовник? Подвесил ловушку – поймал уже.
И господин говорит на ушко своей госпоже:
Смотри, дорогая! Я, оберегая тебя от зол,
Поймал эту крошку, что звал к окошку, его я нашел.
Прощай, мучитель. Твой слушатель-зритель был начеку.
А знатная дама – как вечер, так прямо бегом к муженьку!
Чего же он хочет? Он все понимает.
Колотится жилка на потном виске…
А бедная птичка уж не поднимает
Головку в могучем его кулаке.
* * *
Что соловей? Мы совсем забыли
О том, кто жил в соседнем дому.
И бедная дама, убитая прямо,
Крохотный труп посылает ему.
…Рыдала, но выжила, и золотом вышила
Иголочкой тонкою по полотну:
Как жили, любили, и вместе убили
Созданье невинное, птичку одну.
А что ж молодой человек, влюбленный сосед?
С тоскою глядит он теперь каждой птице вслед.
В последний дар получил бедняга от дамы своей
Шкатулку, где были ни плащ, ни шпага – а задушенный соловей.
Все это было когда-то в Бретани.
Все это было очень давно.
Но в каждом доме не перестанет
Светиться маленькое окно.
МИЛОН
Кто хочет сказочки тачать –
Тот должен знать с чего начать.
И всякий раз, и много раз
Уметь продолжить свой рассказ.
Я расскажу вам, как Милон,
Тот, что в Уэльсе был рожден,
Прославился в своей стране,
Что так мила и вам, и мне.
Такого вырастить могли
Лишь в этом уголке Земли.
Его отваге и красе
Чуть-чуть завидовали все:
Шотландец гордый, злой норвег,
Ютландец – скромный человек,
И тот, кто в Логрии рожден –
Все знали – лучше всех Милон.
* * *
Ну, слава Богу, Милон у нас – самый лучший,
И это только начало пути.
Но ведь это же только счастливый случай,
Надо же как-то и дальше идти?
Неподалеку от тех краев жил-поживал барон,
Имя которого не сохранила ни одна из участвующих сторон.
Прекрасная дева, дочка барона, имела слух,
Достаточный, чтобы понять про Милона, что он не будет к ней сух.
Она отправляет к нему посланца
С таким письмом –
Что наш рыцарь, кроме румянца,
Должен был бы расстаться с умом.
Он остался в своем уме, но при этом-
Разгорелся и весь горит.
Посылает обратно гонца с ответом,
С жаром благодарит.
И клянется уже быть верным ей - на века,
И все это в письме, в самом первом ,
Ведь он даже не видел ее пока.
Восхищенный до слез, до дрожи,
Осыпает деньгами гонца.
И ему обещает тоже
Дружбу свою без конца.
А еще, говорит он, прошу,
Мой друг дорогой,
Сделай так, чтобы я повидал госпожу,
Хоть раз-другой!
Вот, возьми этот дивный перстень, что я ношу.
Передай и скажи ей, что я о свиданьи прошу.
Ах, совсем бывает нетрудно игру начать!
Ну, и что этот перстень должен был означать?
Но девица особенно нежно подарок тот приняла
И дарителя, уж конечно, тем же вечером обняла.
* * *
Вышло так, что встречались они в небольшом саду.
Я бы даже сказала – у родичей на виду.
Но опасность – еще не горе, а только предвестник беды.
И девица заметила вскоре: будут плоды.
Наша парочка сладко ночует, совсем не грустя,
Но однажды все-таки чует – будет дитя.
Но ведь есть же семья и клан, и куда бежать?
У девицы, однако, план, и не стоит ей возражать.
Как родится дитя – возьмешь его на заре,
Отвезешь далеко, к моей замужней сестре.
Приложу письмо, расскажу ей – кто и какой ценой.
Где еще и расти нашей крошке, как не у тетки родной?
Привяжу к детской ручке перстень, велю не снимать.
Подрастет, поумнеет, поймет – где отец, где мать.
Ты же знаешь, милый, нельзя мне родить – ты не муж.
И «казнят, заклеймят и вышлют», и прочая средневековая чушь.
А Милон и без объяснений готов ко всему.
И нет у него сомнений, они ему ни к чему.
Соучастник, сообщник, любовник и робкий слуга –
В этом деле, где он виновник, она лишь ему дорога.
На том они и порешили, ну, значит, тому так и быть.
И довольно приятно грешили, но время пришло родить.
Многоопытную старушку пригласили на торжество,
И дитя – не дитя, а игрушку – родили под Рождество.
Мальчик был ангелочек,
Папочкино лицо.
Подвесили кошелечек –
А там письмо и кольцо.
Тонких льняных пеленок
Стопкою принесли,
Чтоб знали, чей это ребенок,
Хоть на краю Земли.
Из шелка его перинки,
Все на лебяжьем пуху.
Лежит дитя в пелеринке
На тонком куньем меху…
Взял наш герой на руки
Кроху, сказал «прости!».
И через час уже слуги
Были с ребенком в пути.
Шли от дорог в сторонке,
Долго шли, далеко.
Меняли ему пеленки,
Грели ему молоко.
Где еще добывают
Таких лихих молодцов?
Не всегда-то они бывают
Из матерей и отцов.
Плыли на утлой лодке,
Крались по краю Земли.
И дитя доставили к тетке,
Целехонького принесли.
Все поняла сестрица:
Кого и за что простить…
А что же дитя? Смириться
И начинать растить.
* * *
Что же Милону досталось? Славу себе добывать.
А подруга его осталась дома жить-поживать.
Так славно все получилось на прошлое Рождество,
Что в доме и не случилось будто бы ничего!
К ней сватается вельможа, желает быть женихом.
На что эта песнь похожа? Уж трудно сказать стихом.
Дело все хуже и хуже, муж нам совсем ни к чему.
Что же мы скажем мужу, что мы скажем ему?
А вдруг и дитя родится, милые господа?
Ну, это уж не годится вообще никуда.
…Ну, вот и Милон возвратился
Из странствий – к себе домой.
И тайно искать пустился
Подругу, бедняга мой.
Ходит, переживает, мучит его тоска.
И лебедя он подзывает, плывущего вдоль бережка.
Перо у него вынимает и пишет, и прячет в крыло.
Спрятал – и понимает, как ему повезло.
Переодеться, побриться велит он слуге: Мой друг!
Тебе доверяется птица, не выпускай из рук.
Он бел как мел, без помарок – неси высоко, как флаг.
И примет она мой подарок, и прочитает мой знак.
* * *
Откройте дверь птицелову! Давно я стучу уже.
Что смотрите так сурово? Я птицу принес госпоже.
На лебедя редкой породы я ставил силки на заре.
Все знают: лебедь из моды не вышел при нашем дворе.
Твой лебедь хорош, в самом деле.
Всяк стражник – поэт в душе.
И, если б мы только смели,
Тебя б отвели к госпоже.
Но мы ее охраняем,
Мы все тут – тесный кружок.
И лебедя не обменяем
На жалованье, дружок.
И все же один, со вздохом,
Ведет его за собой.
А там, хорошо или плохо,
Кипит нешуточный бой.
Стражники, как мальчишки,
Всей командой сидят,
Сражаются в шахматишки,
И по сторонам не глядят.
* * *
Словом, решенье близко. Лебедь уже в тепле,
И найдена уж записка на лебедевом крыле.
День недаром потрачен, и ловкостью взят дворец,
И подвиг щедро оплачен, и прочь отправлен хитрец.
Плачет наша бедняжка, целует имя и знак.
Переживает тяжко, что не повидаться никак.
До милого не добраться – того, кого рядом нет.
И вы не поверите, братцы, так минуло двадцать лет!
Лебедь служил им как голубь,
А был уж, как ворон, стар.
В жару или зимний холод
Лебедь теперь летал.
Садился уже привычно
И подавал крыло.
Там было письмо обычно,
И шло от него тепло.
…Тем временем, наша тетка, мальчика нам растя,
Действует очень четко, и, двадцать лет спустя,
Вручает ему бумагу и родовое кольцо,
Будто отцову шпагу и мамино письмецо.
Юноша и не поверил в пылкий ее рассказ.
Детскою меркой мерил, переспросил сто раз:
Неужто Милон легендарный взаправду его отец?
И, тетушке благодарный, плачет навзрыд юнец.
Так, стало быть, где-то подвиг его непременно ждет?
Пока что еще не поздно ему отправляться в поход,
Вдогонку за мамой, за папой – что они там таят?
И юношеские спазмы в горле его стоят.
Он море пересекает – Барфлер, впереди Бретань.
А время течет, истекает, и солнцу не скажешь «стань!»
Он самый сильный и ловкий средь юношей там и тут.
И в доблести, и в сноровке равных ему не найдут.
Такая катится слава по замкам, по городам-
Что и неловко, право, идти по его следам.
Не знает отец сыночка, не знает его и мать:
Он рыцарь, он Одиночка. Так его стали звать.
* * *
Милон, эти песни слыша о подвигах молодца,
Желает видеть мальчишку – заморского гордеца.
Не всем мы тут позволяем гулять по нашей земле –
Уж мы его поваляем в перьях или в золе!
И Милон, затянувши пояс, завтра же, с утреца,
Готов отправляться на поиск заносчивого юнца.
Уведомляет подругу, как всегда, в лебяжьем письме,
Что он пройдет по кругу все, что есть на Земле:
Сперва найдет господина, первейшего из задавак.
А после отыщет их сына – так, решительно так!
* * *
В Нормандии славное море, в Бретани скалистый плес.
Поплыл наш Милон, но вскоре высадиться пришлось.
Турниров – чуть ли не тыща, побоища без конца
Проходит Милон, он ищет заезжего молодца.
Зима коротка в Бретани. На Пасху, отсель и досель –
Всяк рыцарь стремиться станет к подножью Мон-Сен-Мишель.
Приедут норманны, датчане, сто рыцарей остальных.
Но никогда англичанин не был еще среди них.
Милон известнее прочих, все ему шлют поклон.
В лагере до самой ночи ищет соперника он.
Все сходятся воедино в том, чтоб себя не жалеть…
Но вот этого господина Милону не одолеть.
Вот этот – боец упорный, под неизвестным флажком.
И конь его черный-черный, с одним белоснежным ушком.
Милону скорей по нраву такой величавый стиль.
Соперник – его, по праву проплывшего сотни миль.
…Сражаются как две птицы, сойдутся – лицо с лицом.
Неужто не с кем сразиться, как только сыну с отцом?
* * *
А все же соперник ловкий сбил Милона с коня.
Простите мои уловки, друзья, простите меня!
Но, правда ведь, кто моложе, имеет другую прыть.
А кто постарше – построже подумай: плыть иль не плыть?
Милону досталось лихо, но, не раздавлен вконец,
Скажите – он молвил тихо – кто ваши мать и отец?
Я вижу кольцо, однако, на вашей крепкой руке.
А нет ли другого знака, на милом нам языке?..
К вашим услугам весь я. Отец мой звался Милон.
Он родился в Уэльсе, отваги был эталон.
Но тяжкие испытанья им с мамой судьба дала,
И тетушка на воспитанье младенцем меня взяла.
Я вырос, тревога гложет, но я пойду до конца.
Должно быть, мне Бог поможет, если уж нет отца.
Душа моя не страдает, и я давно одинок…
Ну, ясно, Милон рыдает: Сынок, это я, сынок!
* * *
Оставим их ненадолго, я все могу рассказать.
Проклятое чувство долга! Сколько ты будешь терзать,
Меняя все время личину, века и еще века –
Женщину и мужчину, старуху и старика.
Хоть что-нибудь уступите, чтоб совершилось само!
Хоть лебедя отпустите – пусть отнесет письмо.
…Сын и отец поплыли, обнявшись, на корабле –
К женщине, что так любили в той, за морем, земле.
Не то чтобы добродетель умела пенки снимать –
Но все же сын стал свидетель, как женились отец и мать.
Старенькая баллада, простенькие слова.
А рассказать было надо – чтобы была жива.
НЕСЧАСТНЫЙ
Пришла пора – готов рассказ.
Не для меня, друзья, - для вас,
Поскольку для меня одной
Мог быть рассказ совсем иной.
Живет красавица в глуши,
Всех добродетелей полна,
И что о ней ни расскажи,
Расписывай хоть дотемна
Манеры дивной простоты
И золото ее волос,
Лица чудесные черты –
Так что-нибудь еще б нашлось.
Немало в мире милых дам.
На всех мужчин могло б хватить,
Но каждый рыцарь хочет сам
Приехать-выбрать-уплатить…
Ах, дамы! Сколько пустяков!
Тут вам и пасха, и кулич –
Чтоб рыцарь без обиняков
Отдался весь – как вещь, как дичь.
В Бретани маленькой моей
Четыре рыцаря живут.
Спросите же меня скорей –
Как этих рыцарей зовут?
А я не ведаю о том –
Такие были времена,
Что, если кто хорош лицом,
Зачем нам помнить имена?
Четыре рыцаря хотят
Добиться женщины одной.
Четыре рыцаря летят
Над всей притихшею страной.
Плащами темными метут
И звонко шпагами звенят.
И дамы там, и дамы тут –
Им все на свете извинят.
* * *
А наша умница живет,
Как бы не ведая о том.
Она зовет и не зовет,
Откладывает на потом,
Она не хочет сделать шаг
И разделить свою кровать…
Всего один? Да это как
Саму любовь четвертовать.
Она не хочет упустить и тех троих,
Что тоже ждут.
Она из пчел, из муравьих!
А муравьи покорно ждут.
И, будто заворожены,
Идут мужчины в полусне.
И им недостает войны,
Чтоб проявить себя вполне.
Чтобы хранить ее кольцо,
Чтобы девиз ее носить.
Чтоб, глядя пленнику в лицо,
Ее о милости просить.
Зачем ей четверо, скажи?
Неужто это сердцу льстит?
У нашей нежной госпожи
Какой-то зверский аппетит.
* * *
Турнир назначили весной.
Кто рыцарь – будет дуэлянт.
Все между миром и войной –
Норманны, франки и Брабант.
Турнир слагают как стихи:
Поток участников идет,
А наши четверо – тихи,
Как будто чуют наперед
Свою нелепую судьбу.
Да, как ее ни назови,
Но много кто уснет в гробу,
И мало кто уснет в любви.
Четверка всадников, гляди,
Там два фламандца, два Анжу.
А что у наших впереди?
Я ничего не разгляжу.
Вот даму милую свою
Они приветствуют в седле.
А я, пока о них пою.
Останусь тоже в их числе…
И, даме знак подав «прощай!»,
Тихонько едут наугад…
И…попадают невзначай
В одну из вражеских засад.
* * *
Ну, положим, один остался жив.
Страшно изранен, рыдает он перед Ней:
Милая дама! Руку на сердце положив,
Скажи, ты знала ли рыцарей чище, честней?
Завтра каждого медленно, на щите пронесут
Перед воротами города, к башне сторожевой…
Я бы и сам над собою устроил суд –
Трое погибли, а я остался живой!
Плачет наша царица Савская:
Как же так, отчего?
Были четыре красавца,
А вот уж – ни одного.
Кто же такой этот недруг,
Что взял с нас такою ценой?
Никому не нужна моя нежность,
Моя алчность – всему виной.
Буду просить Всевышнего
Хоть о чем-то, что я могу:
Позволь, одного-то выжившего
Я все-таки поберегу?
И вот, живут они рядом –
Дама и кавалер.
Но обменяться взглядом
Трудно им, например.
И поцелуем честным –
Трудно, трудней всего.
Все же он – только четверть
Целого одного.
Дама сказала: Если
Видеть со всех сторон,
То все это стоит песни
«Четверо похорон».
Четверо, четверо всюду!
И он поник головой.
Как же я жить-то буду?
Я-то пока живой?
Жив или мертв? Нечастый
Случай, но он бывал.
Назовем эту песню «Несчастный»,
Чтоб каждый не забывал…
Не знаю, что дальше было.
Не ведаю, кто там был.
Быть может, она любила,
А может, и он любил?
Но все же и вправду, если
Видеть со всех сторон –
То все это стоило песни
«Четверо похорон».
ЭЛИДЮК
Я рассказать историю хочу
Одну из тех, что вам была должна.
Когда меня задуют как свечу –
То вам, друзья, останется она.
Когда Бретань стояла как скала,
Там жил один прекрасный кавалер.
Сама судьба с ним ласкова была –
Он счастливо женат был, например.
Но, как ты только сердце ни готовь –
Беда свои находит адреса.
Когда случится новая любовь –
Тебя везде настигнут чудеса.
…И эту новость звали Гвийадон.
Такие это были времена,
Что люди, рассудив со всех сторон,
Потомкам раздавали имена,
Похожие на пики острых скал:
Чтоб милый друг не произнес без мук,
Чтоб он с усердьем в памяти искал
И произнес с усильем : Гвиделюк!..
* * *
Тут небольшая пауза,
И придется вам потерпеть.
Это все же стихи, а не кляуза,
Их еще надо пропеть.
Дело в том, что жену благоверную
Звали как раз Гвиделюк.
А Гвийадон – любовь беспримерную.
А рыцаря – Элидюк.
Что-то было такое на знамени
Рыцаря самого –
Что сгорел он в двуглавом пламени
Имени своего...
* * *
Элидюк с королевской службою
Управлялся, не ел, не спал.
А король дарил его дружбою,
Милостями осыпал.
Элидюк объезжал с заботою
Всю Бретань, не зная границ.
А король приезжал с охотою,
Бил охотно зверей и птиц.
Но, конечно, нашлись завистники-
Кто с шакальим, кто с лисьим лицом.
Эти ябеды и ненавистники
Окружили его кольцом –
К королю потянулись раненько
Рассказать, кто враг, а кто друг…
И король – изгоняет избранника.
Ты - в немилости, Элидюк!
Слава Богу, добрая женушка
Ничего не желает знать.
Элидюк прозрачен до донышка,
И за что ж его изгонять?
Поздно лягут – рано поднимутся,
Будто голос был невзначай…
И еще, на краю обнимутся,
И тогда уж – прощай-прощай!
Через море дорогу обратную
Он нескоро найдет к жене.
А к Бретани привязан он клятвою,
И нешуточною вполне.
* * *
Множество королей тогда развлекалось войной.
В сущности, без войны не было стран, ни одной.
К такой беспокойной земле и причалил наш бедный друг.
О старом ее короле и прежде знал Элидюк.
Этот самый король имел одну только дочь,
И, если сватались к ней, гнал женихов ее прочь.
Дочь дорога ему, да и земля дорога.
Оттого-то и потому он гнал жениха как врага.
Не плыть же теперь назад, раз уж причалили тут?
А вдруг, страна эта – клад, где только его и ждут?
Чтоб охранять покой дальних глухих границ,
Где враг и взмахнет рукой лишь только падая ниц…
Пишет он королю: Я поведу войну!
И получает в ответ оружие и казну.
Может быть, кажется мне, что все повернулось вдруг?
Что снова он на коне, удачливый Элидюк?
Он снова плещет вином, он снова звенит мечом.
Он между явью и сном, и все ему нипочем…
* * *
Но вот тревожная весть приходит в город, меж тем:
У нас неприятель есть, который почти у стен.
Наш Элидюк на коне, а с ним – летучий отряд.
Скажите скорее мне, что в городе говорят?
Нет ли еще пути, каких-то узких дорог,
Где конь не может пройти, а воин пройти бы мог?
…Известная лишь кротам, в подлеске лежит тропа.
Засядем тихонько там – выручит нас судьба.
Конечно, легко сказать, да трудно сделать почин.
Было их двадцать пять вооруженных мужчин.
Была кротовья тропа узка, как тоненький жгут.
И помогла им судьба. И тридцать пленников – тут.
Ну, просто праздник у нас! В руках добыча добыч.
Повсюду песни и пляс, звучит охотничий клич.
Глазам глядеть горячо, и трудно верить глазам:
Такой добычи еще король не видывал сам!
Каков герой Элидюк? Какого рыцаря Бог
Привел на службу нам вдруг, как только выдумать мог!
* * *
Проходит год. Наш Элидюк – главный блюститель границ.
И по соседству – все тихо вокруг, неприятель к нам не проник.
И вот уже королевская дочь к себе Элидюка ждет:
Пусть господин, если он не прочь, знакомиться к ней придет.
Надо ж развеяться иногда,
Не все ж ему сторожить?
Она и не думает, что беда
Может над нею кружить…
Вот так все это и произошло:
Рыцарь пришел в альков.
И Гвийадон понимает, что
Он стоит всех женихов.
Все совершилось – он был не юн
И жил, почти не греша.
А она и не знала тех самых струн,
На которых звенит душа.
С нежностью смотрит моя Гвийадон,
Рыцарь смущен весьма.
Пусть уж скорее уходит он,
Она поплутает сама
В глубоких вздохах, во взмахах ресниц,
В паузах между слов…
А он – хранитель любых границ –
Честен, прост и суров.
Не знаю, спеть ли вам песню о том,
Что девушка больше не спит?
Или о воине немолодом,
Чье сердце теперь кипит?
Она уже видит в нем короля,
С которым вся жизнь пройдет.
А он вдруг вспомнил, что есть земля,
Где женщина – тоже ждет.
* * *
Принцесса сегодня тиха, бледна,
Встала она до поры:
Кольцо и пояс пошлет она,
Милому другу дары.
Кольцо и пояс! С верным слугой
Сегодня же отошлю –
Поймет мой рыцарь, избранник мой,
Как я его люблю.
А вдруг я нисколько ему не нужна,
Я, королевская дочь?
И, смущена, поникает она.
Слуга же уходит прочь.
А что же там наш скиталец?
Нисколько не поражен,
Кольцо он надел на палец
И подпоясался он.
Слуга это мигом отметил,
Многое видят пажи.
И на все вопросы ответил
Пылкой своей госпожи.
Скажи мне, как было, все же?
Он принял любви моей знак?
Быть может, он любит тоже,
Да мне не понять никак?
Не так все плохо, сеньора!
Он будет с вами, ваш друг.
А нас он покинет нескоро,
На службе ваш Элидюк.
Принес он на верность клятву,
А ей высока цена.
И нет дороги обратно –
Туда, где его страна.
…Что будет? Наш рыцарь пойман.
Теперь не уйдет уже.
И сам он еще не понял,
Что в плен попал к госпоже.
Не сможет он разобраться,
Кружа по своим следам.
Не в силах он разорваться
Меж двух своих милых дам.
Согласно старым законам,
Которые я так люблю,
Наш Элидюк с поклоном
Идет на поклон королю.
И, если Господь поможет,
Он встретит там Гвийадон.
И ей полагается тоже
Изысканнейший поклон.
Сидят и шепчутся двое.
Под ними дрожит земля.
Нисколько не беспокоя
Ни свиту, ни короля.
Он пояс чуть не срывает,
Кольцо болит на руке.
Они говорят, не скрываясь,
На тайном своем языке.
…Он будет служить так долго,
Как этого жаждут и ждут.
Проклятое чувство долга!
И снова ты – тут как тут.
* * *
Пришли из-за моря известья
От старого короля:
Горят города и предместья,
Горит вся наша земля!
Кто только ни разоряет
Бретань – и Север, и Юг.
И всё король повторяет:
Вернись, мой друг Элидюк!
Все те, что оклеветали
Тебя без твоей вины,
Служить давно перестали,
Бежали все из страны.
Нельзя все как есть оставить!
Ты сокол, они воронье.
Вернешься – и будешь править.
Почти что все тут – твое.
И как устоять вассалу,
Если просит король?
Хоть ты пострадал немало,
Теперь вернуться изволь.
…Он доложит, внятно и звонко –
Что в беде его старый друг.
Но король – капризней ребенка,
Ему надобен Элидюк!
Тут тоже все понимают,
Тут ценят не всех подряд.
И рыцаря не обменяют
На целый большой отряд.
Возьми – говорит он герою –
Земли хоть целую треть,
Но оставайся со мною,
Дай тихо мне умереть!
Имени нашего Бога
Я не могу предать.
Да и слишком этого много
Того, что хотите вы дать…
Я взял бы совсем другое –
Но и этого не могу.
И вот уже след героя
Растаял на берегу.
Не хочет он обернуться,
Не может и повернуть.
Не скоро ему вернуться –
Когда-то, когда-нибудь.
Дует попутный ветер,
В Бретань кораблик летит.
Кольцо, как и прежде, светит.
И пояс броней блестит.
* * *
Господи святый Боже! Перед ним родная страна.
Господи святый Боже, перед ним родная жена.
В чем же я виновата? Ты холоден, будто сталь.
Может, я старовата? Ты тоже моложе не стал.
Он отвечает даме на горький ее вопрос:
Там, где я был – за морями – я тоже клятву принес.
Будем и вновь прощаться, и нет тут твоей вины.
Все мы должны возвращаться туда, где сегодня нужны.
…И вот совершилось чудо: рассеялись дым и мрак.
Он гонит врага повсюду, где только замечен враг.
И мир воцарился в доме, как не было ничего…
Повсюду все тихо – кроме бедного сердца его.
Снова на море парус. Сердца глубокий стук.
Как же тебе досталось, бедный мой Элидюк.
В море дороги бескрайны: мчись, торопись, плыви.
Он прибывает тайно в город своей любви.
Будто луч освещает его стремительный бег –
И девушку похищает отчаянный человек.
Одна лишь рубашка из шелка и плащ короткий на ней –
Правда, совсем недолго пришпоривали коней.
Ставят и поднимают парус на корабле –
И Гвийадон понимает: нет места им на Земле.
Странное дело! Море или же небеса
Бурю пошлют им вскоре и разорвут паруса.
Просят Святую Деву о помощи моряки –
Но буря делает дело и бьет кораблик в куски.
Никто не протянет им руку, ничто не продлит их дни.
И вот уже к Элидюку тянут руки они:
Сеньор, мы на все готовы, все и каждый готов.
Позвольте сказать вам слово или несколько слов.
Вы взяли с собой девицу в этот последний раз.
Бог гневается и дивится – Бог вообще против нас.
Давайте ее отправим тихонечко по волнам –
И, может дела поправим, и Бог повернется к нам ?
Наш рыцарь вышел из мрака, держа на руках свой груз.
Предатель, подлец, собака! Ты думаешь, я боюсь?
Неужто я слово нарушу, до берега не дойду?
Скорей уж я обнаружу тебя, приятель, в аду.
По палубе трус покатился, и в воду ушел с головой.
Все-таки пригодился опыт-то боевой.
Берега лодка коснулась, последний удар весла.
А девушка не проснулась – спит себе, как спала.
То ли она услыхала угрозу в словах моряка,
То ли в дороге устала – нам неизвестно пока.
Будят да не разбудят – и говорят «Бог с ней!».
А что же дальше-то будет, не делается ясней.
Горе, большое горе! Плачет наш бедный друг.
Но вспоминает вскоре кое-что Элидюк.
Тут, на опушке леса, старый отшельник жил.
Перенести принцессу к старцу наш друг решил.
К лесу отправилась свита, но вот уж назад идут:
В хижину дверь открыта, но нет отшельника тут!
Что ж это, в самом деле? – слышится горький крик.
Только на прошлой неделе умер добрый старик.
Что будет с принцессою бедной, что с нею делать нам?
Но мы отслужили обедню – мы же и выстроим храм.
Увез я тебя до срока, привез тебя за моря –
Прости, что я так жестоко все сделал, любовь моя!..
Ни в чем ты не виновата… - горюет и плачет он.
И видит: щека розовата, и губы ее – как бутон.
Ты людям другим не ровня, – шепчет наш Элидюк. –
И будет твоя часовня со мною всегда, мой друг.
* * *
Впрочем, жена его с ним нежна.
Дом полон усердных слуг.
Но в доме – устойчивая тишина.
Бедная Гвиделюк!
Она бесконечно долго ждала,
Неправдоподобно верна.
А теперь вот пора иная пришла –
Выходит, я и не нужна?
Даму бессонница жжет, и тоска:
Мой мужчина или не мой?
Мой – до последнего волоска.
Захочу – подарю другой.
* * *
Да что ж это? Рыцаря, говорят, отшельник заворожил.
Встречали его, много раз подряд, там, где наш старец жил. Гвиделюк, в раздумье, заходит в лес: там, в хижине у пруда,
Жил старик, да давно исчез, кто же там есть тогда?
…Поднимем же покрывало, пощупаем хрупкий висок…
Алмазов тут не бывало – не намывал наш песок.
Таких цветов не сажали в наших укромных садах.
А мы себя воображали дамами при господах!
Все поняла, конечно, бедная госпожа
И подзывает нежно к себе своего пажа:
Видишь цветок бесценный? С этим цветком – беда.
И я буду тут бессменно и не уйду никуда.
Хоть сердце мое бездетно – ты дочкой могла мне быть.
И я не хочу бесследно, беспомощно уходить.
И тут совершилось чудо, сюжету всему – поперек.
Поскольку, невесть откуда, явился юркий зверек –
Ласка с птичьею костью бежит легко, как йо-йо…
И паж своей длинной тростью убивает ее.
Но что это? Будто сказка – с цветочком и корешком,
Другая такая же ласка пришла за своим дружком.
Подносит, вздыхая тяжко, и в ротик ему корешок
Вкладывает, бедняжка, и, Боже – ожил дружок!
Постой! – восклицает дама, заплаканная, в слезах.
Она воскресила прямо его у нас на глазах.
Да что уж там «восклицает», она корешок взяла –
И девушка воскресает: Сколько же я спала?
Но кто же ты, милая дева? Мы рады тебе помочь.
Я Логрии королева, и я королевская дочь.
Там был превосходный воин, на службе в моей стране.
И милостей был достоин, и полюбился мне.
Но я поняла причину такого долгого сна –
Нельзя мне любить мужчину, раз я у него – не одна.
Зачем он меня оставил, когда я заснула вдруг?
Без совести и без правил, без чести ваш Элидюк!
Моя дорогая детка! – тихо сказала жена. –
Такое случается редко, но ты-то ему и нужна.
Он год к тебе ходит ровно, сидит тут целые дни.
И это – твоя часовня. И ты его не кляни.
Вы шли сквозь огонь и воду, и завтра же, на заре,
Я дам вам двоим свободу – останусь в монастыре.
И, если вы захотите сказать мне свое «прости» -
Однажды ко мне прилетите вы оба в конце пути.
Похоже, что так и было: все кончилось монастырем.
И та, и другая любила – не жить же, ей-Богу, втроем!
Умеют же христиане из боли извлечь благодать.
А, все-таки, всякой ране надо б леченье дать.
Утешим и мы друг друга.
В Бретани, который век,
Все помнят про Элидюка:
Добрейший был человек.
ЖИМОЛОСТЬ
Давно, друзья, готов для вас
Весь шелком вышитый рассказ,
Который вам знаком из детства
И слышан вами много раз.
Мы «Жимолость» зовем его.
Слова не весят ничего.
Слова – трава, лишь «козий листик»,
Да только в них все колдовство.
Вопросы есть у многих стран:
Что королева, что Тристан?
И что случилось на дороге,
На том пути, что им был дан?
Я книгу старую нашла,
Там их историю прочла.
И, будто с ними, их тропою
Любви и горечи прошла.
* * *
Король Тристана гонит прочь:
Племянник молод. Превозмочь
Не может страсти к королеве,
Огнем пылает день и ночь.
В Уэльсе он, в краю родном,
Весь год живет, забывшись сном –
Отшельником, певцом, поэтом.
…А грезит только об одном.
Не удивляйтесь, господа:
Влюбленный еле жив, когда
Его вторая половина
Вдали, как горная гряда.
Тристан не в силах больше ждать.
Но не затем, чтоб обладать,
Он в Корнуолл немедля мчится –
Лишь королеву увидать.
В густом лесу сегодня он
Искать приюта принужден.
Живет как нищий, подаяньем,
Но ждет вестей со всех сторон…
А вот и новость, птичья трель:
Людей сзывают в Тинтажель.
Король на Троицу устроит
Веселый праздник, общий хмель.
Уже озноб Тристана бьет:
Ведь тот, кто в Тинтажель идет,
Тропу лесную не минует –
Там мой изгнанник часа ждет.
Дорогу зная, как свою,
Тристан находит на краю
Высокий куст, лесной орешник,
Как будто вросший в колею.
Он, как охотник, напряжен,
Не может дрожь унять никак.
И, веточку сломав, ножом
На ней он вырезает знак…
«Тристан-Тристан-Тристан-Тристан» -
Таков теперь его букварь.
И это светит как кристалл,
На мачте корабля - фонарь.
И королева, на весу,
Письмо читает по слогам –
И понимает, что в лесу
Свиданья ждет любимый сам.
…Весь мир противится любви!
Влюбленных рвут на сто частей.
Рыдают бедные мои,
Как двое брошенных детей.
Как жимолость в густом лесу
Орешника обнимет ствол –
Так обнимает королева
Возлюбленного своего.
И, если б разлучили их
Хотя б на день, хотя б на час –
Вздохнув глубоко, в тот же миг
Он бы умерли тотчас.
Мой Друг! Так оба мы, увы,
Умрем в разлуке, я и вы.
* * *
Об этой песне наяву
Узнали люди разных стран.
А я-то с ней всю жизнь живу –
Ее напел мне сам Тристан.
Таких историй в мире нет.
А если были, то давно.
Но «Жимолости» тихий свет
Горит и греет, все равно.
Слова не весят ничего.
Слова не весят ничего.
Слова – трава, лишь « козий листик».
Да только в них – все колдовство.
