И был вечер, и было утро:
день шестой.
БРЕЙШИТ 1:31
I
А ночь шестого дня прошла в раздумьях.
Вот создан Мир – жемчужина Вселенной.
Сотворены из слова и желанья
Животные, цветы, вода и камни.
И гимны силе разума нетленной
Дожди слагают на прозрачных струнах.
Вот создан Мир – огромная игрушка
Юлой кружится в черноте пространства –
Изменчивая, пёстрая, живая,
Глаз радуя и сердце услаждая
Волшебной красотой непостоянства,
Лишь одному Всевышнему послушна.
Вот создан Мир могучий и строптивый,
Непокорённый, гордый, непокорный,
Листвой лепечет и звенит ручьями.
По небу облака бегут стадами.
Щебечут птицы, рыщет зверь проворный.
Играет ветер трав зелёной гривой.
Громада гор вершиной тучи режет,
Лиловый плащ небесный разрывая.
Огнём кипят и плещутся вулканы,
Швыряя ввысь малиновые камни.
И вниз течёт завеса огневая,
Горячей лавой на песок прибрежный.
А там внизу её встречает море,
Шипит, ворчит и брызжет белой пеной,
Играя золотыми языками,
Холодными волнами лижет пламя.
Всё в этом мире сложно, переменно:
Леса, равнины, океаны, горы.
Был вечер дня шестого. Будет утро.
Оно разбудит Землю поцелуем.
Ночь убежит, собрав свои вуали.
И лёгкое рассвета покрывало
Капризный ветер парусом раздует,
Осыпав травы нежным перламутром
Росы. И загораясь постепенно
Теплом и светом прежде небывалым,
Вдруг солнца золотая колесница
Земных творений ласковой десницей
Коснётся. Птицы воспоют хоралы
Шестому дню – дню нового творенья.
II
Проснётся Земля. И её суетливый народ
Пойдёт, поплывёт, побежит по ручьям и полянам.
Пройдёт по неназванным травам зверёк безымянный.
С ветвей неизвестных сорвётся неведомый плод.
Ни горы, ни звёзды никто не способен наречь.
Не будет названья ни ветрам, ни зимам, ни веснам:
Все звери земные и птицы – народ бессловесный.
Нельзя им фантазию дать и разумную речь.
Иное творенье создать наступила пора,
Чтоб мог говорить и добраться к намеченной цели.
Нужны ему руки, чтоб ими хоть что-нибудь делал,
И ум, чтобы как-нибудь зло отличал от добра.
Кто нужен Земле: повелитель, работник, мудрец?
Кого создавать – властелина, творца, исполина?
Что сделает он? К водопою погонит скотину?
Создаст города? Раздобудет в сраженьях венец?
На эти вопросы придётся ответить потом.
Сегодня он будет совсем неумел и наивен.
А ум и уменье придут в вдохновенном порыве,
Когда он научится жизни и выстроит дом.
Но как неокрепший неопытный ум обучать?
И как удержать любопытную глупую душу,
Когда он захочет, любые запреты нарушив,
Всё сразу потрогать, изведать, узнать и…сломать?
Придётся создать для мальчишки отдельный мирок,
Где нет ни беды, ни болезней, где вечное лето,
Где он постепенно найдёт на вопросы ответы,
Где жизнь преподаст ему первый наглядный урок.
Но вдруг он получится глуп, неуживчив, ленив,
Бездарен и зол, что тогда с ним прикажете делать?
Ничто не научит беднягу стать добрым и смелым –
Ленивой душе недоступен творенья порыв.
Нет, можно, конечно, вложить в него совесть и честь,
Дать разум пытливый, умелые, сильные руки,
Чтоб он без труда постигал все земные науки,
Чтоб был неподкупен на деньги и мелкую лесть.
Но он ведь не ангел – обычный земной человек,
Не кукла, чтоб дёргал хозяин за нужные нитки.
Пусть сам исправляет свои и чужие ошибки
И выстроит сам, как сумеет, свой мир и свой век.
Бессмертье ему не дадим. И потомки его
Не будут в поступках зеркальным отца отраженьем,
Иначе замрёт окончательно жизни движенье.
Исчезнут сомненья, померкнет души естество.
Бледнеет светильник луны. Значит скоро рассвет.
Пора бы за дело, но снова заботы, расчёты:
Нельзя создавать человека покорным животным,
Но волю свою обратит он себе же во вред.
III
Вот каменной глыбы осколок на солнце блестит.
Тяжёлый и прочный – он с вечностью может поспорить.
Бесплодны, суровы и дики скалистые горы.
Для плоти живой непригоден холодный гранит.
Вот дерева ствол. Он растёт и приносит плоды.
И соки живые текут под шершавой корою.
Но будет, как листья осенние, сердце людское
Лететь, умирая от страха, под ветром беды.
И только земля может новую жизнь создавать:
Все зёрна и семя в объятьях её прорастают.
Земля – плодородная, щедрая, вечно живая
Подарит приют и насытит, как добрая мать.
Вот комья земли оживают под сильной рукой –
Вздуваются мышцы, трепещут сплетения нервов.
Каким он получится, созданный первым из первых?
И что принесёт в этот мир – разоренье? Покой?
Последний штришок – завершился невиданный труд:
Красавец, атлет, исполин – неплохая работа.
Впоследствии греки из мрамора высекут что-то
Похожее ликом и Зевсом его нарекут.
Осталось лишь душу вложить в этот дивный ларец.
Вот он шевелится, неспешно глаза открывает.
«Ну, здравствуй, Адам, для Земли это радость большая:
Явился хозяин, работник, защитник, творец.
Запомни: ты выстроишь город, насадишь сады,
Науки создашь, постигая явленья природы.
Ты праотцем станешь великих и сильных народов.
И память потомков – награда тебе за труды.
Адам, этот мир для тебя – называется Рай.
Всему, что увидишь и встретишь, дай имя по роду.
Смотри, как красиво! Ешь фрукты. Пей чистую воду.
Но с древа познаний незрелых плодов не срывай!»
И думал Адам: «Вот замучил словами совсем.
Скорей отпустил бы побегать по райскому саду.
Я там под высоким зелёным в прохладе присяду
И эти красивые, яркие, круглые съем».
Он мчался вприпрыжку и топал, и что-то вопил,
И тыкая пальцем, выкрикивал встречным названья:
Вот дерево, птица, ручей, бегемот, обезьяна,
Вот небо и солнце, корова, трава, крокодил.
Адам веселился, свободе отчаянно рад.
И думал Всевышний:
«Совсем непослушный ребёнок.
Пожалуй, он вырвется вскоре из райских пелёнок,
Создав на Земле пусть бездарный, но собственный ад.
Увы, невозможно события вспять повернуть.
Что сделал, то сделал: теперь уже некуда деться.
Адам – не машина, чтоб выключить разум и сердце.
И, кстати, негоже в Раю пребывать одному.
Похоже, что всё-таки он не лентяй и не трус.
Создам я жену для него, чтобы вместе трудиться.
Но женщину если ужалит змея любопытства,
То чем это кончится, вслух я сказать не берусь».
IV
Как трудно и больно события знать наперёд:
Как будто читаешь с конца интересную книгу.
Листая столетья и годы, недели и миги,
Глядишь отрешённо на жизни обыденный ход.
Короткой дорогой пойдёт по Земле человек:
Сварлива жена, непокорны, неласковы дети.
В раздорах и ссорах они разбредутся по свету:
В долины, в леса, через горы, в пустыню и снег.
Заполнят пространство, размножатся, станут делить
Угодья, отары, плоды и земные просторы.
Неразвитый ум возжелает и недра и море,
Продёрнув сквозь время сражений кровавую нить.
И станет: броженье умов и смятение чувств,
Бессмысленность целей, разборки, наветы и склоки,
Попрание истин, распущенность, страх и жестокость
И ложь покаяний из злобою сведенных уст.
Рутиной словесной опутав поступков обман,
Беспечность надежды смешав с аксиомой рассудка,
Создаст человек недовольства великую смуту,
Бездумность молитв и пустых философий дурман.
Но будет ещё: ослепительный мрамор дворцов,
Изгибы ажурных мостов, лепетанье фонтанов.
Под чьей-то рукой загрустит в тишине фортепьяно,
И кто-то придумает дивные строки стихов.
Учёный создаст величайшее благо наук.
Но злоба и глупость наложат на знания руки.
И смогут служить палачам и бандитам науки.
Такой получается странный и замкнутый круг.
Так выйдет, что Божьи усилья потрачены зря:
Потоп и Содом не научат людей воздержанью.
Останутся так же химерны и дики желанья –
Ничто не изменит упрямой души дикаря.
Легко нарушая запретов и норм рубежи,
Он будет сражаться за веру, за догму, за фразу…
И всё-таки нужен Земле человеческий разум.
Поэтому будут потомки Адамовы жить.
Напечатано; в альманахе "Еврейская Старина" № 2(85) 2015
Адрес оригинальной публикации: http://berkovich-zametki.com/2015/Starina/Nomer2/Felikson1.php
