Путь в литературу прокладывается тяжело и порой мучи-тельно, ждёт неизвестное, удивительное и пугающее за каждым поворотом. И мне, и таким, как я, людям, взвалившим на себя груз творчества, остаётся лишь крепнуть.
Желание писать пришло ко мне давно. После того, как попал в ДТП в одиннадцатом классе. Лёжа на больничной койке и гля-дя на выделяющуюся сукровицу из локтя на растяжке, думал о том, сколько скажу дорогим, близким людям, когда выпишусь. Прошло полтора месяца, прежде чем я вышел. В голове накопи-лось столько, что казалось и за день не сказать. Но мысли пута-лись, превращаясь в суррогат из эмоций да слов, забывались моменты, о которых хотел рассказать. Ушла боль, стёрлись воспоминания наполовину. С тех пор я решил писать, дабы люди лучше понимали меня.
Каждый день в одно и то же время я садился за компьютер, открывал известный текстовый редактор и писал. Идеи рожда-лись в голове спонтанно, неслись, точно камнями с горной высоты. Сбивчиво, но целиком, я давал им плоть и кровь. Вы знаете, каково много писать, не имея возможности показать нужным людям? Ты чувствуешь себя разбитым и ненужным, тебя начинает тошнить, ты раздражён. Я пришёл в газету «Омская правда», секретарь Виктор Аванерович прочитал мои труды, похвалил, пообещал показать Союзу писателей (тогда я не знал, сколько их). Солидный мужчина лет сорока, Виктор Аванерович, назвал «светил»: Лейфер, Шеленберг, Кудрявская. Ангелами они придут и выведут меня на свет божий, в яркий мир литера-туры. Но ждал я долго, звонил едва ли не каждый день. Виктор Аванерович оправдывался, говоря, что мол, приходили, но дел было много, и не успели посмотреть. Дошло даже до того, что я резко отозвался о нём, и мы больше не разговаривали.
Прошло немало времени прежде чем учитель школы, где работала моя мама, случайно заговорила про литературное объединение. Так я попал туда и хочу сказать спасибо руково-дителю Николаю Михайловичу Трегубову. Он помог раскрыть способности моего сомнительного таланта. Двери его дома все-гда открыты, приходишь и видишь человека строгого, но готово-го день и ночь редактировать твои произведения. Участник СПР, он один славно бился за меня. Одни норовили отшить сразу или деликатно, другие давали пустые обещания, только он знакомил с известными омскими писателями и поэтами. Он подготовил мои рукописи на литературный семинар, проходящий зимой в музее Достоевского. Сидя со мной, морально помогал, пошутил, что держал в руках гранату и кураторы знали, поэтому только хвалили меня.
Гигант прозы Лев Трутнев, юморист Сергей Прокопьев, над которым через несколько лет произошёл суд по причине литературного воровства (статья Н.В.Березовского «Дело о Пегасике…», опубликованная в журнале «Критика и Словесность» и в литературных газетах), – они обсуждали рукописи молодых прозаиков.
Сидя на скамейке перед светилами литературы, я впервые познакомился с Игорем Федоровским. Парень писал рассказы психоделического жанра, понять их трудно человеку, специали-зирующемуся на жёстком реализме. Обладая большим анали-тическим опытом, даже Сергей Прокопьев смотрел на них, будто на инопланетян, делал общие замечания. С видом великих знатоков литературы руководители отделения прозы рассматривали наши произведения. Одних мягко журили, других ругали. В основном семинар прозы прошёл гладко. Чего не сказать про обсуждение поэзии. Юрий Петрович Перминов, известный омский поэт и главный редактор газеты «Омское время», многие другие обсуждали Марину Гелевую, Марию Четверикову и Галину Рымбу. Девочки замерли, испугано выжидая момента, когда крепкий голос Юрия Петровича огласит их. Я заметил крепкого парня, который опустив голову, покраснел и едва ли не рыдал. Звали его Дмитрий Соснов (позже он стал зам. гл. редактора «Пилигрим» - молодёжного омского журнала ). Парень выходил покурить через каждые пять минут, задерживался, чтобы не слышать и не видеть руководителей поэзии, сетовал нам на жёсткие обидные высказывания в адрес его творений. Он жаловался на жизнь, словно обречённый. Коллеги пожалели его и тот немного успокоился. Рассерженный, Дима ушёл, надув губы.
Семинар закончился. Отличившихся обещали напечатать в «Литературном Омске», журнале СПР омского отделения. Ва-лентина Юрьевна Ерофеева-Тверская, обаятельная женщина средних лет, председатель союза писателей омского отделения, мило улыбнулась, узнав, что моя повесть «Красный лотос» и я – стали открытием семинара.
– Напечатаем в «ЛитОмске», – пообещала она. – Данные свои давай.
– У нас всё есть, – кивнул Сергей Прокопьев.
Я почувствовал себя обнадёженно. Но прошло время, и ни-кто меня не напечатал в «ЛитОмске». Но мой вопрос «почему» Трегубов ответил кратко:
– Ты видел, чтобы я там печатался?
Мой наставник имел чувство собственного достоинства, ко-торое не позволяло публиковаться в местечковом журнале-отрывке. Я же душой рвался туда и смотрел с восторгом на главного редактора Олега Николаевича Клишина. Не могло быть иначе, тогда мне было девятнадцать лет, что я понимал?!
Презентация журнала «Преодоление», выпущенного журав-лёвцами*, произвела фурор. Его выпуск громко отметил созда-ние новой поэтической школы, с которой как не хотели бы, но вынуждены были примириться недоброжелатели. Олег Нико-лаевич Клишин, поэт и критик, раскритиковал авторов в пух и прах в газете «Омское время», пророчил журналу быть первым и последним номером. Но Трегубов, улыбаясь, только покачал пальцем и ничего не сказал.
– Литературщина! – имел неосторожность назвать А. Саф-ронов, член редколлегии альманаха «Складчина». – И «Красный лотос» – тоже литературщина, несмотря на победу в конкурсе премии Достоевского.
Не знал Сафронов, что отозваться плохо об одном произве-дении журавлёвца, значило тронуть за живое остальных. Мой наставник не вытерпел, но пускать в ход кулаки не имело смыс-ла - Сафронов того не стоил.
– Молчи, бездарный, – ответил Трегубов спокойно.
Потом они пересекались лишь неприязненными взглядами.
С годами потребности росли, я перестал удовлетворяться публикациями в журнале «Преодоление». Набравшись опыта литературного и жизненного, втайне от наставника забрался в «Складчину», опубликовав подборку рассказов. Александр Лей-фер, документалист, заслуженный работник культуры, главный редактор альманаха, «двигатель» омского отделения СРП, ре-дактировал мои рассказы, давая практические советы.
– Не пиши пока, – вдруг сказал он вымученно. – Почитай хо-рошую прозу, классиков или толстые журналы. «Сибирские ог-ни» например или «День и Ночь». Вон, выбери.
Полки его огромного книжного шкафа чуть не трескались от куч печатных изданий.
Я выбрал и прочитал журналы от корки до корки. Языковое чутьё, пожалуй, было выработано у авторов острее, нежели моё, сюжеты – сильней.
Александр Лейфер, человек открытый, поражающий силой воли, давал дельные советы, общаться с ним приятно, и всегда узнаешь новое о журналах и людях. «Прошаренный», как бы сейчас назвала молодёжь, он чем-то напоминал атомного чело-века из мультсериала «Люди-X». Подход к редактированию тек-стов у него был иной, дотошный и порой чересчур строгий. Но позже я понял, что именно так следовало подходить к текстам.
Через время захлестнула волна событий. У Союза писателей России пропал адрес. Отреставрированное здание, в котором заседал председатель СПР, перешло в руки государства. Губернатор отобрал у писательского союза место. Много по этому поводу разглагольствовали, но мужской костяк старой закалки кратко заключил:
– Доправились…
Правление союза оставалось спокойным. Валентина Еро-феева-Тверская улыбалась прежней обворожительной улыбкой, невинной в своём простодушии. Была довольна тем, что Лола Уткировна Звонарёва (одна из руководителей семинара), опуб-ликовала её в своём журнале «Литературные незнакомцы». Ма-рина Безденежных получила литпремию администрации города Омска, Татьяна Четверикова тихо и верно двигалась к заветной цели, известной ей одной.
Жизнь союза мирно шла своим чередом, и даже когда Н. В. Березовский разоблачил их в плагиате в своей статье «Голос, отличимый от других, или плагиаторы омской поэтической шко-лы.
В сторону вечные проблемы культуры нашего любимого го-рода, вернёмся ко мне.
Второй литературный семинар в моей жизни состоялся в библиотеке аграрного университета в просторной комнате. Тор-жественность события с чувством подчеркнула ректор. Нашу прозу обсуждали Сафронов, известная личность – Декельбаум, Моренис, Елизарова. Они говорили то, что думали, я чувствовал это. Пожалуй, А. Сафронов сурово отозвался о моём творчестве – мой наставник не считал его за автора и поэтому свою замаскированную неприязнь тот вымещал на мне. Что касается меня, то слишком мало прочитал его произведений, чтобы строго судить о прозаике Александре Сафронове. Скажу, что член редколлегии «Складчина» человек, несомненно, крепкий и самодостаточный, но немного сердитый и необоснованно тщеславный. Ничего, я сталкивался и с людьми злее, хуже. А. Сафронов – неплохой собеседник и любитель пошутить.
По окончанию семинара участникам подарили диски с музы-кальными произведениями омских музыкантов, книги. А. Лейфер пообещал напечатать всех без исключения в специальном вы-пуске альманаха, а так же в толстом кемеровском журнале «Го-лоса Сибири». В словах председателя СРП никто не сомневал-ся. Он работал в пользу общества и гордился этим.
Союзы, журналы, главные редактора, руководители семина-ров… наверняка утомили... Поговорим о людях, творческих и непростых. Как всякий креативный человек, я искал музу наяву и нашёл. Елена Проскорина, смуглая, симпатичная, высокая де-вушка с волосами чёрными, как смоль, с голосом звонким, что колокольчик, вызывала у меня трепетные чувства.
Мы гуляли по набережной, беззаботно беседовали часы на-пролёт. Провожая Елену, жадно и страстно целовал её, грезил о светлом будущем с этой привлекательной, интересной поэтес-сой и художницей. Но вскоре девушку словно подменили, каж-дый парень, хоть сколько-то испытавший капризы неокрепших девиц лёгкого поведения и слабого характера, поймёт и посове-тует не вдаваться в подробности. Забегу вперёд: оказалось, не только я испытывал к Лене лучшие чувства, но и мой друг, Игорь Федоровский, не раз ходил на свидание с ней. Она ловко «перебегала» с одной стороны на другую, успев влюбить в себя половину литературного объединения. В общем, Бог с ней! Забыли.
За одним водоворотом событий, литературных и житейских, следовал другой, и так повторялось, пока я не устроился на работу и не познал тяготы взрослой жизни. И там я не переставал писать. В разных журналах вышли статьи и рассказы о школе, в которой я работал преподавателем английского языка.
