И никто на планете не знает,
Где он нынче гостит и живет"
/Олег Митяев/
Светлой памяти Михаила Таля посвящаю
Эта история произошла очень давно. Во времена царя Гороха. Но произошла. Поэтому она абсолютно достоверна. Прошу мне поверить.
То ли в Харькове, то ли в Ужгороде проходил очень сильный турнир. Играли сильные мастера и даже гроссмейстеры. Играл даже Таль. У него был тогда очень трудный период. Опять после очередной операции. Жил он на горьком зелье и даже на более злых приправах. Без них он, видимо, не мог. Не отпускали боли.
В загранку его, знаменитого Таля, в тот период, как говорится, не пущали. Предпочитали Васюкова. Или Суэтина с Гуфельдом. Неплохая, возможно, замена. Но всё же не Таль - это и ежу понятно. Бывало такое. Теперь молодёжь не поверит. Скажут, что я придумываю. Вот я, например, не так давно позвонил сыну моего школьного друга, чтобы с днём рождения поздравить. А мне сказали, что Илюши дома нет - мол, поехал на Канары немного греблей позаниматься.
Так вот теперь молодежь отдыхает. А мы с его папой когда в Серебряный Бор покупаться в Москве-реке ехали, то это уже считалось достижением. Я, может быть, и старый ворчун, но, честное слово, ничего не придумываю.
И вот на этот турнир поехал играть один молодой мастер, мой старинный приятель.Он только за пару месяцев до того турнира выполнил мастерскую норму. А вообще, он был всегда очень талантлив и основателен. Анализировать шахматные позиции умел потрясающе. Просто уникально! Он, вообще, был уникум. Мог сам починить автомашину. Или построить сауну. Мог одним пальцем исполнить "Лунную" целиком. Или "Патетическую". Много позже, когда ему уже было за 50 лет, самостоятельно выучил английский и поехал читать лекции по химии в Лондоне.
Так всегда. Кому-то Бог дает всё, кому-то кое-что, а многим - ничего. Но Слава ему, Богу, и за это!
Таля этот мастер всю жизнь, как и все шахматисты нашего поколения, боготворил. Это чувство не прошло ни у меня, ни у него. И это касалось Таля не только в шахматах, но и во всём остальном в жизни. И хотя Таль во всём был совершенно земным человеком, всем нам он казался Сверхчеловеком. Назовите мне хотя бы еще одного шахматиста в истории или ныне, из-за которого любители этой игры полезут на деревья, только бы наблюдать его партии. А такое бывало каждое лето в Сокольниках, когда Таль приезжал на знаменитые блиц-турниры "Вечерки". Я бы тоже полез, но всегда боялся порвать брюки при спуске. Этот страх пересиливал любовь к Талю. Как бы я домой обратно добирался и что бы сказал родным?
И вот, представляете, мой приятель, никому пока ещё не известный шахматист, хоть уже и мастер, оказывается, играет в одном турнире с Талем. Правда, турнир этот был массовый, и шансов, что он встретится с Талем за доской было не так много, но пообщаться с Талем непосредственно ему так хотелось! И поанализировать вместе с ним, да и просто поговорить! И друг мой стал искать такую возможность и никак он её не находил.
Но в жизни так часто бывает: что-то ищешь, мучаешься, стараешься, и ничего не получается, ничего не выходит. И вдруг, когда вроде бы уже все надежды похоронил, нежданно-негаданно всё, что хотел, сбывается. Так вот и произошло с моим другом.
В одном из туров Таль играет партию - уж и не помню с кем - кажется, с Шияновским. Или Лявданским. Или Николаевским. В общем, кто-то на "ский". Мой приятель к тому моменту свою партию отыграл, но не отходит от доски Таля. Внимательно наблюдает за каждым ходом. И вдруг замечает, что Таль не делает какой-то ход, который в достаточно длинном варианте даёт ему победу. Неужели Таль, гениальный счётчик Таль, не заметил то, что кажется достаточно очевидным даже простому мастеру?
И тут понял дружок мой, всем своим потрясающим чутьём схватил он, что лучше ему шанса судьба не подбросит. Сейчас или никогда! Он познакомится с Талем один на один - без всяких посторонних, потому что вся трудность была в том, что где бы Таль ни находился, его тут же обступала толпа людей, поклонников, болельщиков, просто каких-то зевак, чтобы посмотреть на это шахматное чудо. Случалось, что Таля кто-то фотографировал одного или с каким-то знакомым, и тут же в кадр пытались влезть совершенно незнакомые люди, лица которых вообще никому не были известны. И тогда где-то случайно можно было увидеть эту фотографию, и кто-то застывший с Талем на этом снимке мог всегда похвастаться тем, что стоит, а то и дружит с Талем. А у друга-то моего были совсем другие планы - не похвальбы ради. Он хотел по-настоящему познакомиться с Талем, чтобы потом можно было ему позвонить, и обсудить какую-нибудь шахматную позицию или идею. Вообще, он хотел с Талем установить отношения, как теперь говорят, долгосрочного характера.
Вся закавыка состояла, однако, в том, что было совершенно не ясно, где встретиться с Талем. В турнирном зале, как я только что написал, это было совершенно невозможно. Так разве что протиснуться через толпу, пожать ему руку и, не успевши представиться, выпалить ему тот вариант, который Таль не заметил в партии с этим "ский". Но это и никак нельзя было бы сделать физически и вообще было бы бессмысленно. Разве из такого, извиняюсь, знакомства могут возникнуть какие-то серьёзные, длительные отношения? Написать Талю письмо и отправить его ему через судей турнира? Но это тоже какое-то худосочное решение. Будет ли Таль отвечать на какие-то письма?
Да и что это такое это заочное знакомство, когда живой человек ходит рядом и может вполне ответить на твои вопросы и так, не прибегая к перу и бумаге?
Наконец, выход из положения был найден. Нет, в конце концов, безысходных положений. Уж каждый шахматист об этом знает. Можно проиграть партию, но на следующий день выиграть другую! Промучившись весь вечер того дня, когда Таль прошёл мимо выигрывающего варианта, искатель знакомства с бывшим чемпионом принял, по его мнению, совершенно единственное и бесповоротно правильное решение. Он найдёт тот адрес, где во время турнира проживает Таль, и посетит его безо всякого звонка и предупреждения!
Сказано - сделано! Вечером следующего дня, когда игрался очередной тур, и Таль, сделав быструю ничью, быстро ушёл из турнирного зала, мой друг подошёл к главному судье турнира и попросил у него адрес, где проживал Таль. Судья ответил, что в принципе он не имеет право давать адрес не только Таля, но и всех участников. Они, сказал он, всегда могут при необходимости узнать адреса друг у друга.
Тут мой приятель пошёл на святую ложь. Он сказал, что он написал какую-то статью для рижского шахматного журнала, который редактировал Таль, и оригинал статьи мог быть только у Таля, и нужно что-то срочно исправить и пр., и пр. То ли судья был в хорошем настроении, то ли он вообще был добрым человеком, но он дал слёзно просящему его мастеру телефон Таля в какой-то гостинице города. Он, правда, предупредил, что лучше сначала позвонить - то ли он сам не хотел иметь неприятности, что раскрыл по-сути адрес Таля, то ли потому что так было, что называется, цивилизованнее - сначала позвонить, а потом прийти.
Мой друг разрешал в жизни и не такие сложные проблемы. По номеру телефона он как-то умудрился вычислить, в какой гостинице жил Таль. А совет судьи турнира - сначала позвонить, а потом прийти - он решил совершенно отбросить. Часто такие звонки ведут только к отказам. Или таким фразам, как давайте, мол, встретимся потом, на следующей неделе и так далее. Это-то в планы моего друга никак не входило. Во-первых, турнир уже подходил к концу, и во-вторых, и это самое главное, был хороший повод познакомиться с Талем - а именно: та позиция, в которой гроссмейстер облапошился накануне. Это ведь могло стать отправной точкой знакомства, а то и дружбы.
Не теряя времени, мой герой уже на следующий день после разговора с судьей турнира отправился в гостиницу, чтобы познакомиться с Талем. Тут, правда, читатели могут спросить меня, где же жили все участники того турнира? Ведь играло там не менее шестидесяти шахматистов. Да кто где. Так и бывало в те далёкие времена. Кто-то жил у каких-то знакомых, родных. Или снимали вскладчину. Друг мой жил, как он мне рассказывал, в доме колхозника около какого-то рынка - так что он потом после турнира целый месяц отмывался от запаха рыбы, сивухи и прочей гнили. Сейчас часто по интернету видишь, в каких условиях играют нынешние шахматисты - например, в каком-нибудь Ханты-Мансийске. Я даже раньше не знал, где находится этот город. А теперь по интернету вижу фотографии со всех этих турниров. Собственно, чем хуже Ханты-Мансийск, чем Канарские острова? Разве тем, что там, в Ханты-Мансийске, островов поменьше? И тогда моё ворчание идет на спад...
А та гостиница, в которую вошёл мой друг в тот памятный день, вряд ли была похожа, скажем, на нью-йоркский отель "Марриотт" с его лифтами, совершенно воздушными, прозрачными, играющими красками огней. Но, честно говоря, в то время он ещё не ездил по миру и сравнивать ему было не с чем. И ему, верному поклоннику Таля, она показалась намного симпатичнее, чем его отвратительный дом колхозника. Тем не менее и в ней были свои строгие порядки. Возможно, это была лучшая гостиница города. Таль всё же был знаменитостью и проходил, как говорится, по высшему разряду. Мой друг сказал вахтёру в незатейливом пиджачке (куда там дворецким в униформах в "моём" Нью-Йорке!), что он пришел посетить гроссмейстера Таля, и на какой-то момент сердце у него, пока вахтёр просматривал какой-то реестр, список проживавших в гостинице, дрогнуло. Вдруг, он ошибся, и Таль не в этой гостинице? Или просто ему откажут подняться в номер Таля? Чего не бывает? Но все обошлось, и вахтёр учтиво сказал: "Можете подняться на третий этаж. Номер 314".
Был полдень. Или чуть позже. А вдруг он не застанет Таля в номере? "Ну, ладно, - подумал мой приятель, - тогда приду чуть позже". Ему понравился обходительный вахтёр - он-то не будет чинить препятствий. Затем он позвонил в дверь номера 314.
Никто не отвечал. Посетитель ждал. Минуту, другую. Позвонил снова. Что за звонки теперь делают! Никаких нервов на всё не хватает. Наверное, гостиница эта не лучшая в городе, подумал он. И принялся стучать. Сначала два раза. Потом, уже почти отчаявшись, погромче ещё три раза.
Он не знал, что делать и что подумать, и переминался с ноги на ногу. И вдруг услышал какое-то шебуршание около двери и звуки совсем неразборчивого шёпота. Да, двери все же крепкие. Значит, уж и не такая плохая гостиница. И не успел приятель мой произнести про себя эти слова, как дверь открылась. Не так чтобы настежь но, скажем, на одну треть.
Перед ним стояла блондинка во всем обаянии всей своей женской наличности! Бедняга, он и не знал, что ему делать. На дамочке было накинуто что-то вроде лёгкого кимоно.
Искатель приключений из Москвы, очутившийся по своей воле в захудалой гостинице в провинциальном городе, чувствовал себя в этот момент героем какой-то французской кинокомедии. Не хватало для полноты картины только Луи де Фюнеса или Пьера Ришара. Кимоно красотки не скрывало все прелести женского тела. Напротив, оно еще более оттеняло их: все округлости и все углубления. Она словно ждала его, моего шахматного друга. Словно Золушка Принца. Правда, красотке не хватало скромности и неискушённости Золушки. А уж шахматный очкарик из Первопрестольной и Белокаменной совсем не походил на Принца. А так всё было очень даже ничего, вполне и вполне.
Сам не знаю, почему бывает так. Живёшь себе да живёшь. Проходят годы и годы, одна эпоха сменяется другой. И потихоньку крутишься и ты со всем нашим земным шариком. А потом оглянешься и думаешь: "Боже мой, всё это было вчера! Куда же ушло время, вроде вчера ещё бегал с ребятами во дворе и кормил собаку на даче... Прошло всё, ушло всё, ушли все. И вдруг вся жизнь кажется единым мигом. И видишь её всю в единое мгновенье, и вся она сама, ушедшая и продолжающаяся, кажется промелькнувшим и улетевшим, как воздушный шарик, чудом.
А бывает и другое, что ведомо, наверное, тоже многим из нас. Какие-то отдельные эпизоды, какие-то кратковременные всплески, когда какие-то секунды и минуты, чудится, растягиваются в словно Вечность, и ты не знаешь, что с тобой происходит, когда время будто остановилось, когда не понимаешь, где ты, что с тобой происходит, куда забросила тебя судьба, какие люди находятся вокруг тебя. И вообще, что бы это всё значило?
Так вот и друг мой, ни сном ни духом не помышлявший ни о каких приключениях, кроме заветной встречи с Талем, в тот день и в тот миг вдруг стал для самого себя каким-то новоявленным Казановой, стоящим пред вратами искусительного рая. И в те несколько секунд, которые, надо думать, запомнились ему надолго, если не навсегда, он, должно быть, испытал разные чувства и передумал разные думы. Кто эта более чем слегка оголённая женщина? Прославленная куртизанка, спустившаяся в этот задрипанный отель со старых полотен и книг? Или она реальность, ловушка, приготовленная ему судьбой? А может, и судьба тут просто ни при чем, и это хитрая проделка вахтёра в пиджачке, докладывающего дополнительную сумму к своей наверняка невнушительной зарплате? В голове сверлила мысль: в чём грех, может стоит предаться иным утехам, а Таля уж как-нибудь отыщем потом?
Красавица, однако, не двигалась, а оперевшись одной рукой на бедро, в классической рубенсовской позе, смотрела в глаза незнакомца и загадочно улыбалась. Во всем ее облике была какая-то странная смесь кротости Бедной Лизы и распутства американской Мэрилин. Немая сцена, родившаяся в секунду, грозила в секунду и исчезнуть, как это бывает со всеми нашими снами. Мой друг боролся между двумя желаниями, как всякий находящийся во сне: либо насильственно нарушить это видение, выйдя из объятий Морфея, либо продлить мгновение и замереть ещё больше.
Взгляд его вдруг пробудился, и он устремил глаза за обольстительную спину дамы. Он стал оглядывать довольно большую и не слишком меблированную комнату. Представляла она собой убогое зрелище со своей изуродованной временем и обитателями мебелью. Беспорядок и запах сивухи царствовали здесь всесильно. Можно было только представить, сколько проживавших тут сменили эти "покои" за долгие годы. На столе можно было увидеть гору окурков, пару основательно початых, но еще почему-то недопитых до конца бутылок коньяка и какие-то газеты. Очевидно, они были не для чтения. Они покрывали почти весь стол, и на них были какие-то объедки. Посудой в этой комнате, вероятно, никогда не пользовались. Хотя зрение посетителя отметило, что какие-то выцветшие тарелки и чашки стояли в небольшом шкафчике в углу комнаты. Но уж больно непритязательный и торопливый народ, как можно было предположить, селился в этих "хоромах" во все прошедшие времена.
Но всё же неспроста непрошеному гостю показалось, что он слышал какой-то шёпот, когда постучал в дверь. Да и по виду женщины, да и по всему было ясно, что только что она была в руках Амура. Надо было только сделать небольшое усилие, чтобы найти того мужчину, того счастливца, кто находился с этой Данаей, кого орошал этот дождь любви за минуту до явления гостя. Это уже стало даже вызовом для моего друга. Таль ли не Таль? Какая уже разница! Когда что-то хочешь, то свершается - я об этом уже написал. И тут моему другу помогли хорошие диоптрии. Он напряг свои близорукие глаза под стеклами очков и разглядел какой-то журнал под столом. Лежал он как-то неприметно, словно, как человек, чего-то стеснялся, но обложка его была хорошо знакома. А цифра "64" была видна отлично. Вот и разгадка! Кто ещё, кроме Таля, мог читать здесь шахматные журналы? У прекрасной нимфы, конечно же, был Таль! Или, но это уже не имело значения, у Таля была эта волнующая особа.
Набравшись храбрости, гость спросил: "Скажите, а можно видеть Михаила Нехемьевича?" Голос его был твёрд, несмотря на всю необычность сцены. Ему казалось, что он простоял уже очень долгое время напротив раздетой женщины,- каждый из них по разные стороны порога.
"Конечно", - ответила она с неисчезающей улыбкой. Это "конечно" понравилось гостю. В нем он услышал то московское аканье, которое отличает только жителей столицы. Ему стало как-то теплее. "А что мне сказать ему? Как Вас зовут? Как доложить?" - это она сказала с каким-то налетом профессиональности. Возможно, подумал гость, она была когда-то секретаршей.
Тут он почувствовал какую-то неловкость. Вероятно, ему представилось, что все происходящее как-то не очень презентабельно выглядит. Он у Таля, какая-то женщина, какой-то обшарпанный номер... И он ответил: "Знаете, я играю с ним в одном турнире и хотел бы его что-то спросить..."
Видно, она была неплохим человеком. Другая бы и дверь не открыла. Не то что задавать вопросы и знакомиться.
"А, ладно, - сказала она просто, - я пойду спрошу его..."
Обольстительно повернувшись, она пошла к какой-то двери в другом углу комнаты. Казалось, что это дверь от стенного шкафа. Но открыв ее, она вошла в другую комнату, очевидно совсем маленькую и, не закрывая ее, сказала: "Миша, там какой-то молодой человек и он хочет тебя о чем-то спросить..."
"О чём, Лора?" - спросил голос, так хорошо знакомый гостю по разным радиорепортажам о шахматах.
"Да я не знаю. Он мне ничего не сказал"
"Ладно, золотко. Не закрывай дверь. Я не буду вставать. Поговорю с ним из кровати", - сказал Таль без особого энтузиазама.
Лора вышла из спальни и снова подошла к двери. Теперь она стояла уже между гостем и Талем. "Знаете, Миша, наверное, устал от турнира, от подготовки. Извиняюсь, - в ее голосе была какая-то неловкость, - но Вы можете поговорить с ним так - через комнату?"
"Конечно, конечно", - смущённо согласился мой друг.
Да, Лора стояла между ним и Талем. Вернее, ногой Таля, выглядывавшей с кровати. Такой беседы, наверное, не доводилось вести никому. Про себя гость отметил, что нога его шахматного божества уступала ноге Давида, исполненной Микеланджело.
Да что там Микеланджело со своим Давидом! Один только промежуток между персями Лоры, проглядывавшими под прозрачностью кимоно, мог свести с ума кого угодно. Но надо было приступать к тому, зачем пришёл.
"Видите ли", - начал робко мой друг, не зная, назвать ли Таля по имени, или имени-отчеству, или вообще обойтись без обращения. Он выбрал как самый простой вариант последнее: - "Видите ли, я обратил внимание на то, что вчера, когда Вы играли... ну помните, тот Земиш... то у Вас был ясный выигрыш..."
"Да, да, помню, - ответствовал Таль, и его нога чуть шевельнулась в воздухе. "В какой момент?"
"Слон бьёт с3. Это было очень сильно".
"Да, припоминаю. Так я так и сыграл. А что, собственно, плохого было в этом ходе?" - спросила нога Таля, описав какую-то дугу над кроватью.
"Нет, я ничего плохого не могу сказать об этом ходе, но потом был вариант, от которого Вы уклонились, и там-то у Вас был выигрыш".
"В какой момент?" - нога Таля замерла на кровати.
И гость в дверях тут же выпалил длинный вариант ходов в восемь.
"И Вы думаете, я этого не видел?" И нога Таля встрепенулась вверх, словно гроссмейстер хотел пуститься в лезгинку.
На какую-то секунду мой друг замер в ожидании. Неужели Таль, великий Таль, признает, что он ошибся? Или, наоборот, ошарашит его каким-нибудь сногсшибательным ходом?
"Но там же был промежуточный шах ферзем на е4". Нога Таля победно взвилась в воздух. Чемпион нашел четкое опровержение того, из-за чего мой друг пришел к нему в эту гостиницу! - "Красивый промежуток. Не правда ли? Я это видел во время партии, но пришлось немного за доской подумать".
Лицо моего друга как-то сразу обвисло. Он всю ночь смаковал этот вариант, и половину предыдущего дня, и всё сегодняшнее утро. Думал, как покажет его Талю. И даже сейчас, стоя перед смущавшей его душу и тело женщиной, он всё же думал больше об этом варианте, чем о ней. А Таль, полёживая в кровати, так сказать, одной левой - в прямом смысле слова! - низверг всё его ликование в пучину. И никакие промежутки - ни шахматные, ни женские - поклонника Таля в этот момент не волновали...
Весь этот внутренний монолог, который его, должно быть, захватил в этот момент, был прерван вопросом Лоры: "Не хотите ли чаю? Могу заварить. Мы еще не завтракали".
Очень гостеприимная женщина! Но за кого она его принимает? Что он ничего не понимает? Как не понять, что до того, как он пришёл, они не завтракали. Не до этого им было.
Но моему другу не хотелось пить чай. Он попрощался с Прекрасной Незнакомкой. Хотя он и узнал её имя, но что толку? Разве стояние в дверях это знакомство? Правда, разное бывает стояние. К тому же, она пригласила его пить чай. И даже хотела узнать, как его зовут.
А с Талем он и вовсе не попрощался. Кто прощается с ногой? Пускай и самой выразительной.
Он вышел в коридор и дверь за ним закрылась. Чтобы удостовериться, что всё происшедшее в последние несколько минут ему не почудилось, он снова взглянул на дверь. На ней был тот же номер - 314.
Но стоило ему только выйти на улицу и попасть под лучи ласкового солнца, как плохое настроение куда-то улетучилось. Он понял, что случившееся с ним только что есть лишь неприятная осечка, и с Талем-то он непременно встретится - да и не в такой обстановке.
И поразился он Талю еще больше, чем прежде. Где ещё в мире был такой человек, который мог думать о шахматах и предаваться радостям любви, и делать это одновременно? И с такой женщиной!
И женщина эта показалась моему другу очень хорошим человеком. У него, уж точно, таких приятельниц не было.
Лев Харитон. Родился в Москве 24 февраля 1945 года. Окончил школу на Арбате. Учился в инязе (по специальности английский язык). Работал учителем английского в школе, преподавал английский на курсах. Делал переводы для журналов «Советский Союз» и «Спорт в СССР». Перевел в 1971 году книгу Роберта Фишера «Мои 60 памятных партий» на русский. Перевел с русского на английский книгу Гарри Каспарова «Каспаров учит шахматам» для лондонского издательства «Бэтсфорд». С 89 по 90 год жил в Тель-Авиве. С 1990 по 1999 год жил в Париже. Преподавал шахматы, работал тренером клуба. Выполнил норму международного мастера в первенстве Парижа в 1991 году. Вел шахматный отдел в парижской газете «Русская мысль». С 1999 года по сегодняшний день живет в Нью-Йорке. Продолжает работать шахматным тренером. Пишет прозу и стихи. Издал четыре книги: «Мой шахматный мир», «Шопен без выгод», «Время, которое не вернется», сборник стихов «Акцент Судьбы».
