О том, как 8 августа 1941 года Борис Пастернак провожал Марину Цветаеву в эвакуацию в Елабугу, написано немало.
Поэт Виктор Боков вспоминал об этом событии и в стихах, и в прозе:
Стояла в окруженье саквояжей.
Синел берет. Прядь падала со лба.
Её куда-то звал не дух бродяжий -
Елабуга звала, звала Судьба.
«Люди лихорадочно грузили свои вещи, везли на пароход, толкались, мешали друг другу. Как затравленная птица в клетке, Марина поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, ее глаза еще больше страдали.
– Боря! – не вытерпела она. – Ничего же у вас не изменилось! Это же 1914 год! Первая мировая». 1
Не исключено, что отчаянные фразы Цветаевой вызвали у Пастернака воспоминания тех лет. Именно тогда, в Первую мировую, он сам побывал в Елабуге.
Да не просто побывал, там решилась его судьба!
Впрочем, всё по порядку.
Эта история началась в том самом 1914-м. Перед самой войной Пастернак «ездил в Москву на комиссию, призываться, и получил белый билет, чистую отставку по укорочению сломанной в детстве ноги». Тем не менее, оставался риск нового призыва.
В конце 1915 года, друг семьи, молодой ученый-биохимик Борис Збарский 2 пригласил Бориса Пастернака на Урал. Он служил управляющим Барыкинским имением и двумя химическими заводами вдовы Саввы Морозова,3 Зинаиды Григорьевны Резвой.4
Пастернак с радостью принял это предложение и уже в начале 1916 года начал работать помощником Збарского по деловой переписке и финансовой отчётности. Эта работа была хороша тем, что предполагала бронь от призыва в армию и оставляла массу свободного времени для творчества.
Тем временем, Борис Збарский не только поправил дела на приходящих в упадок заводах госпожи Резвой, но и разработал собственную технологию производства медицинского наркозного хлороформа. Это было важнейшим технологическим прорывом в условиях войны.
Договорившись с купцом-промышленником Петром Капитоновичем Ушковым 5 о производстве хлороформа по своему патенту на его Бондюжских химических заводах, Збарский с женой Фанни Николаевной, маленьким сыном Эли (Ильёй) и братом Яковом, переехали в село Тихие Горы Елабужского уезда Вятской губернии. Борису Пастернаку, переехавшему на новое место вместе со Збарскими, предложили служить в конторе Бондюжских химических заводов.
11 мая 1916 года Б. Збарский пишет в Москву родителям Б. Пастернака:
«Дорогие Розалия Исидоровна и Леонид Осипович!
<…> Тихие Горы (какое поэтическое название!), где будет завод хлороформа, и куда мы переедем, расположены на Каме, недалеко от уездного города Елабуги и в 270 верстах от Казани. Там хуже, чем в Вильве. Здесь на первом плане имение, леса, луга, реки, виды прекрасные и т.д., заводы же стушевываются и даже представляют своими машинами, электричеством среди леса, некоторую прелесть, оригинальность. В Тихих Горах наоборот, масса заводов (около 12), шумно, природа отступила и стоит в стороне...»
Бондюжские заводы П.К. Ушкова выполняли государственный военный заказ. Здесь изготавливался бездымный порох (пироколлодия), в разработке производства которого принимал участие известный русский ученый Д. И. Менделеев. Здесь же производился жидкий хлор, медный и железный купорос, хромокалиевые квасцы. Для работы в цехах нужны были рабочие-мужчины. Но и фронт требовал солдат-мужчин. Поэтому при конторе завода работал «Военный стол», ведавший призывом местного населения на заводское военное производство. Рабочим и служащим выдавалась «бронь» от армии. Все остальные подлежали мобилизации на фронт.
По иронии судьбы, «Военный стол» предложили вести Б. Л. Пастернаку. Теперь от степени его рачения зависело, куда попадёт житель местной деревни – «в 4-й серный или 4-й гренадерский».
Волостные правления подавали сведения о несметных сотнях татар, удмуртов, русских, марийцах, проживающих в соседних губерниях, в которых трудно было разобраться. Об этом Борис Леонидович в середине декабря 1916 года пишет своей матери: 6
<…> «Груда бессистемных завалов, состоящих не всегда из фамилий, из всевозможных категорий (1 и 2 ополч<ения>, флот, белобилетн<ики>, новобр<анцы>), всех призывных годов, просроченных, преждевременных, демобилизованных на казенный Ижевский завод и т.д.; среди них есть и призывные 1899 года; есть и буробилетники; есть и "старики на лошадях", и всевозможные Бабаи и Малаи».
Пастернак с головой погрузился в реалии военного времени: белобилетники – это рекруты, которых по состоянию здоровья признали неспособными нести военную службу; буробилетники - освобождённые от военной службы по семейным обстоятельствам. Использование татарских слов (бабай» - дедушка, «малай» - мальчик, имя Миннибай) красноречиво говорит о хорошем знании местного русского-татарского диалекта. Этот опыт и знания пригодились Борису Леонидовичу при написании романа. Некоторые исследователи, не без основания, считают, что Варыкино в «Докторе Живаго» – это Тихие Горы, а Юрятин – Елабуга.
Далее Пастернак пишет: <…> «И ясно, что даже и призывной 1899 года – не гоголевская мертвая душа, и не вымышлен, и если из 3-х – 4-х этих тысяч, числящихся в нашем уезде и 2-х – 3-х – в соседних уездах Казанской и Уфимской губ<ерний>, пропустишь или ко времени не подашь ходатайства в Комитет хоть на одного; то именно этот один и будет взят в солдаты, и винить будешь в этом себя самого – и к тому же будет это бесчеловечно и несправедливо. Вот сегодня хотя бы, брякнулся один из таких Миннибаев в ноги, чтоб я его на смерть не посылал. Не беспокойтесь. На смерть ему идти не придется. Все, что можно, делаю я, в пределах "законности", как меня просил тот же Миннибай».
Служебными делами Пастернак занимался по 5 часов в день, замечая, что постепенно превращается в заправского чиновника. Спасала дружба с братьями Збарскими и общение с революционно настроенным директором завода, инженером-химиком Львом Яковлевичем Карповым. 7 Семья Карповых жила в деревянном флигеле главного дома Бондюжской усадьбы Ушковых. Здание размещалось в красивом месте, среди ухоженных деревьев и цветочных клумб, за которыми следили садоводы – татары.
Л. Я. Карпов пригласил 26-летнего Пастернака поселиться в его доме, чтобы вечерами заниматься с его старшим сыном Володей и обучать его игре на фортепиано. Это было весьма кстати, потому что между Борисом Пастернаком и Фанни Збарской8 назревал любовный роман, которого нельзя было допустить. Впрочем, сердечные переживания лишь стимулировали творчество.
Борис Збарский вспоминал, что Пастернак, несмотря на сложность времени, испытывал большой творческий подъем, работал много, напряженно, иногда вечерами читал свои новые вещи, много импровизировал на пианино.
Известия с фронта не несли в себе ничего обнадеживающего, в Тихих Горах "техники, механики и химики, работающие на оборону", "обсуждали создавшееся положение". Пастернак с каждым днем все острее чувствовал абсурдность войны и предвидел ее конец. Но война продолжала требовать новых человеческих вливаний.
Казалось бы, Пастернаку нечего опасаться, ведь служба на Бондюжских заводах П. К. Ушкова подразумевала военную отсрочку. Однако щепетильный и мнительный директор Л. Я. Карпов не включил фамилию Пастернака в именной список на отсрочку от военной службы, считая, что негоже предоставлять «бронь» своим друзьям, тем более, что Пастернак и так имел право на освобождение по болезни.
Между тем, медицинская призывная комиссия в уездной Елабуге, в связи с обострившейся военной обстановкой, заседала по 2 раза в неделю, и медицинскому переосвидетельствованию подлежали даже «белобилетники». Многих из них признавали «годными к военной службе» и тут же отправляли на фронт.
Не обошла участь переосвидетельствования и Пастернака. В начале декабря ему пришлось предстать перед медицинской комиссией. Вот как описывает он это событие в письме к родителям:
<10-е числа декабря 1916. Тихие Горы>
«Дорогие мои!
Спешу вас порадовать известием, которого вы никак верно не ждете. Вчера вечером я приехал из Елабуги, где был на переосвидетельствовании, признан был комиссией совершенно неспособным и освобожден навсегда. Для вас это верно явится полнейшей неожиданностью. Дело в том, что по спискам, представленным в комитет, я не прошел, т.е. в отсрочке мне было отказано. Я вам этого не писал, чтобы вас раньше времени не тревожить, и теперь радуюсь, что этого не сделал. Все это произошло при деятельнейшем и ближайшем содействии Пепы (домашнее имя Б. И. Збарского. - Е.П.). Мы вместе с ним ездили на 2 дня в Елабугу, ночевали в Ушковской конторе, а на утро ему пришлось не меньшие (если не большие), чем мне, волненья пережить на дворе дворянского съезда, в продолжение тех 2-х часов, что я ждал своей очереди и подвергался пересмотру».
В течение войны Военное министерство несколько раз производило переосвидетельствование забракованных белобилетников, запасных и ратников 2-го разряда, что позволило дополнительно призвать ещё 200 000 человек. Если бы призывная комиссия в Елабуге признала Пастернака годным к военной службе, он вошёл бы в это число.
Письмо к отцу от 1 января 1917 года уже содержит забавные подробности:
<…> «Когда я голый стоял перед приемочной комиссией, некоторые из членов ее стали бормотать: - «Пастернак, Пастернак...?», - что-то припоминая. Резкий конец этому бормотанью положил молодой военный врач в форме, бросив в сторону всех этих усов, эполетов и гражданских воротников сухо и отрывисто – «Это знаменитый русский художник» - таким тоном, каким на экзамене говорят: «Деление это такое действие, в котором по двум данным числам находят третье так, как и т.д." "Да, – согласился я с ним и тут же прибавил: – я – его сын».
Позже, вспоминая эту процедуру, Борис Леонидович добавлял с некоторой долей сарказма:
«Когда меня брали в армию, и я стоял раздетый перед приемочной комиссией, меня даже спросили, – грамотный ли я и очень удивились, узнав, что я – музыкант...»
После падения с неоседланной лошади 6 августа 1903 года, когда табун пронёсся над ним, Борис чудом остался жив. Полуторамесячная мучительная неподвижность, скрашенная игрой Розалии Исидоровны 9 на фортепьяно, её рассказы о тайной мечте – писать музыку, разговоры с соседом по даче, композитором А. Скрябиным 10, сделали своё дело. Параллельно с учёбой в гимназии, Борис прошёл 6-летний курс композиторского факультета консерватории. Но несмотря на то, что его поэтический дар, в конечном итоге, взял верх над даром музыкальным, Пастернак всегда оставался композитором и музыкантом.
<…> «Тут этот военный мною завладел окончательно, стал меня класть, мерить, находить какие-то атрофии и т.д. и очень торопился, потому что городской врач (тот, кому было замолвлено словечко), паршивый старик а La Котик, к крайнему моему удивлению и ужасу, стал протестовать, говорить о каких-то уничтоженных статьях, о неправильности и т.д. А этот военный врач, даже на врача и не похожий, а скорее на офицера типа дедушки Аркадия, - вселивший в меня немало опасений в тот миг, как я его за столом увидал, офицер этот, ничего обо мне не знавший – меня все-таки отстоял; и сделало это только твое имя, папа. Эта подробность сообщила совсем особую восхитительность всему происшедшему; я ощутил в себе поток самой нервной какой-то признательности к этому молодому офицеру с таким открытым лицом, за то, что он знает тебя. Мне хотелось познакомиться с ним потом; но лошади были поданы, и надо было до темноты выехать из Елабуги. Я узнал, что его зовут Морев».
Теперь Б. Пастернак мог, не опасаясь призыва в действующую армию, вернуться в Москву. Но из «Маленького Манчестера», как называли тогда заводской городок Бондюгу, постепенно включивший в себя и село Тихие Горы, Борис Леонидович уехал только в марте 1917 года. Он считал своим долгом помогать другим так же бескорыстно, как и офицер Морев.
Так, в Первую мировую войну, в Елабуге, Судьба оказалась благосклонна к Борису Пастернаку. Он избежал возможной смерти на фронте.
Во Вторую мировую войну, в той же Елабуге, на улицах которой в разное время побывали два великих поэта ХХ века, Судьба распорядилась жизнью Марины Цветаевой иначе…
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 - Виктор Боков. Воспоминания о Марине Цветаевой. М., 1992. С.524-525.
2 - Борис Ильич Зба́рский (Бер Элиевич) - (1885-1954), биохимик, академик АН СССР (1939), АМН СССР (1944), Герой социалистического труда. Бальзамировал в 1924 г. тело Ленина.
3 - Савва Тимофеевич Морозов (1862-1905) - купец-промышленник, меценат. Ему принадлежало имение Барыкино в Соликамском уезде Пермской губернии на Урале и два химических завода – Всеволодо- Вильевский, близ железнодорожной станции Всеволодо-Вильва и Ивакинский, на речке Иваке.
4 - Жена Саввы Морозова - Зинаида Григорьевна. После смерти Морозова Зинаида Григорьевна вышла замуж за бывшего московского градоначальника генерал-майора Анатолия Александровича Рейнбота (с началом Первой мировой войны он сменил фамилию на Резвый). Зинаида Григорьевна задумала продать заводы, но для этого необходимо было поправить дела, пришедшие в упадок после смерти мужа, - то есть найти нового управляющего. С этой целью, она наняла молодого учёного-химика Бориса Збарского.
5 - Пётр Капитонович Ушков (1840-1898) – купец-промышленник, пионер русской химической промышленности.
6 - Борис Пастернак. Начало пути. Письма к родителям (1907-1920). Публикация и комментарии Е. В. Пастернак и Е. Б. Пастернака (окончание). «Знамя» № 5 за 1998 г.
7 - Лев Яковлевич Карпов (1879-1921) – российский химик-технолог, организатор химической промышленности, член Президиума ВСНХ СССР. С 1915 года директор Бондюжского химического завода (сейчас – Химический завод им. Л.Я. Карпова).
8 - Фанни Николаевна Збарская (Зильбергман) – (1884-1971) – жена Б.И. Збарского.
9 – Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Райца Срулевна Кауфман) – (1868-1939).
10 – Александр Николаевич Скрябин (1871-1915) – русский композитор и пианист.
Елена Поздина – культуролог, краевед, сценарист, цветаевед, создатель экспозиций и первый директор Литературного музея и Дома Памяти М. И. Цветаевой, Почётный кинематографист России, родилась и живёт в Елабуге. Статья заказана автору «Вашингтонским музеем русской поэзии и музыки» (www.museum.zislin.com).
