История, которую я собираюсь рассказать, произошла в действительности, хотя она очень напоминает сказку, знакомую с детства.
Произошла она с Вашей покорной слугой во времена развала самой развитой из всех тоталитарных стран, в далекие 90 годы прошлого столетия.
Место действия – мой родной город Москва. К действующим лицам перейду позже, по мере их появления в рассказе.
Как-то раз в один прекрасный день в моей московской квартире зазвонил телефон. На первый взгляд, ничего чрезвычайного в этом событии не было, хотя Миша Ермолаев (сегодня Коллонтай) никогда без серьёзной причины мне не звонил. Причина оказалась действительно достаточно серьёзной. Миша просил заменить его в концерте. Это само по себе было уже чем-то из ряда вон выходящим. Миша в то время был очень известным человеком в музыкальной жизни Москвы, композитором и пианистом, заслуженно пользовавшимся огромным уважением как коллег, так и любителей музыки. Дело в том, что его друг, тоже известный композитор, Владимир Рябов, написал симфоническое произведение «Рождественская звезда» для оркестра, чтеца и солирующего фортепиано, которое должно было исполняться в зале имени Чайковского. Миша мне, конечно, объяснил, по какой причине он сам не может играть, но это начисто стёрлось из моей памяти. Заменять Мишу в концерте было делом необычным. Но так как я никогда и ни от чего не отказываюсь, то, не колеблясь, согласилась.
Вскоре я получила ноты и поняла, что это не концерт с оркестром, а именно ПАРТИЯ фортепиано в оркестре с огромным количеством пауз, а, как известно, солисты паузы считать не умеют. Сразу стало понятно, что без партитуры мне не разобраться. Тот факт, что пианистка просит партитуру, почему-то поразил автора, хотя я себе плохо представляю, как можно выучить новое произведение с оркестром, если ты себе не представляешь, что делает в это время оркестр. Репетиций было всего ничего, так что надо было серьёзно готовиться. Убейте, не помню, сколько времени у меня на это было, да и неважно это, а важно, что уже на генеральной репетиции я осознала, что кроме оркестра и меня, был на сцене ещё один человек. Солист, который читает текст. И солист этот был не кто иной, как Иннокентий Михайлович Смоктуновский, с которым, как оказалось, Рябов был дружен. Вот вам и ещё одно действующее лицо моего повествования, собственно, главное действующее лицо. То, что я «обратила внимание» на Смоктуновского, неудивительно. Удивительно, что и Смоктуновский, как оказалось впоследствии, тоже обратил на меня внимание, хотя, как я уже написала, рояль не стоял перед оркестром, как это бывает, когда исполняется концерт с оркестром, а стоял в сторонке, как и следует ему стоять в оркестре. Концерт прошёл, наверное, с успехом, произведение было очень интересное, да и солирующий чтец был явно не последним звеном в этом успехе. После концерта произошло нечто совершенно необыкновенное, и тут и начинается сказка. А именно, Иннокентий Михайлович подошёл ко мне, и в каких-то возвышенных выражениях высказал мне своё «восхищение».
Более того, он попросил мой телефон, который я, заикаясь, ему и продиктовала.
– Я вам позвоню, – сказал Смоктуновский и улыбнулся всем нам известной очаровательной своей улыбкой. Не помню, ответила ли я ему что-либо вразумительное.
Как вы понимаете, звонка я не ждала, я была уже достаточно вознаграждена за свои старания. Мне кажется, что Миша мне позвонил и сказал, что Рябов меня очень хвалил, и был вполне удовлетворён моим участием в концерте.
Но не прошло и нескольких дней, как... у меня зазвонил телефон....
– Говорит Смоктуновский... Я задохнулась: «Иннокентий Михайлович!!!» – «Лена! (можно я вас буду звать "Лена")» – Ну, конечно, Иннокентий Михайлович!
– Лена, Леночка, хотел ещё раз поблагодарить вас за замечательный вечер! Знаете, у меня к вам огромная просьба!
– ???
– У меня будет небольшой вечер, ещё точно не знаю, где, хотел вас попросить сыграть что-нибудь (всё, что хотите) для моих друзей... будет у Вас время? (И тут он назвал число, к сожалению, не помню, какое).
– Ну конечно, Иннокентий Михайлович! С удовольствием!
– Ну и славно! Я вам позвоню, когда всё будет известно.
Я положила трубку с единственной мыслью «что это было?». Буквально через день снова звонок: «Это я! Так вот, встреча состоится во МХАТе, народу будет немного, только друзья. Вы мне сделаете большой подарок, если что-нибудь для нас поиграете, минут на 15. Что вам надеть? Да вы что ни наденете, хоть джинсы, будете, как принцесса...». На следующий день: «Леночка, это Смоктуновский, знаете, всё же оденьтесь в вечерний туалет, я поговорил с друзьями, они хотят, чтобы было празднично! Жду вас во МХАТе»...
Через несколько дней наступил-таки тот самый день, вернее, вечер, и я, надев самый красивый мой наряд (эдакий весь золотой, подаренный мне в Италии) отправилась во МХАТ. Как я уже написала, не помню точного числа, когда это было, но помню, что была зима, лежал снег, и было холодно, так что пришлось мне утепляться всерьёз, чтобы добраться до центра Москвы. И вот я захожу в здание старого МХАТа... Иду, как полагается, в раздевалку, чтобы оставить там мою незамысловатую заячью шубку. Там же в углу нашла укромное местечко, где я и пристроилась, чтобы снять рейтузы и переодеть сапоги, и вдруг... буквально слепну от яркого света, как мне кажется, направленного прямо на меня. А стою я на одной ноге, снимая пресловутые рейтузы, и слышу голос Смоктуновского: «Лена! Леночка! Где Вы? Я хочу Вас представить»... И сразу же, еле успев оправить мою золотую плиссированную юбку, вижу направляющегося ко мне Иннокентия Михайловича и с ним, освещённого телевизионными софитами, М.С. Горбачёва с Раисой... Ага, – думаю я, – и тут побежали мысли в двух направлениях: с одной стороны, вспомнила слова Иннокентия Михайловича, что будут «все свои», а с другой, какая-то глупая мысль, что снимали-то не меня с моими рейтузами, а всё-таки Горбачёва... Смоктуновский подводит меня за ручку к Горбачёвым, уже в то время отстранённым от царствования, и представляет примерно такими словами: «Вот, Михаил Сергеевич, хочу представить Вам моего дорогого друга, замечательную пианистку...» И что-то там коротко о том, как мы познакомились, и в каком он от меня был восторге. Мы обмениваемся рукопожатиями, Раиса одета красиво и скромно, как и полагается Королеве, в какой-то изумительный чёрно-белый костюм, который ей очень к лицу, а Михаил Сергеевич обращается ко мне: «Так вы пианистка! Замечательно! Я, знаете ли, в музыке не разбираюсь, но слушать люблю»... Что я ему на это ответила и ответила ли вообще от общего стресса, не помню, но сразу же Горбачёва стали разрывать на куски, и необходимость с ним общаться рассосалась сама собой. Смоктуновский же не оставил меня стоять в одиночестве, а повёл под ручку в зал, где уже были расставлены столики, и указал мне моё место. Оно оказалось за ближайшим к сцене столиком, рядом со столиком самого Смоктуновского, где он и занял место. За его столом, кроме четы Горбачёвых, сидел Олег Ефремов, в то время главный режиссёр МХАТа. За моим столом помню только композитора Володю Рябова, который сразу же начал меня осыпать комплиментами и всякими «подколками», типа, когда я успела «закадрить» «Кешу». Видно было, что он изумлён всей этой ситуацией, и не знает, как относиться к моему присутствию на таком мероприятии.
Среди гостей, кроме упомянутого Олега Ефремова, был весь цвет тогдашнего актёрского общества: Николай Губенко (в то время министр культуры) с женой Жанной Болотовой, Леонид Филатов, Геннадий Хазанов, Олег Табаков и многие другие знаменитости... даже и не припомню, кто. Понятным образом, я была в таком шоке от всего происходящего, что вообще не понимала, что вокруг происходит. Я была совершенно не подготовлена к такому вечеру... Мне как-то не приходило в голову, что «все свои» в устах Смоктуновского и есть все эти знаменитости, которых обычно видишь только на экранах телевизоров или кинотеатров! Вскоре, из приветственных речей, мне стало понятно, в честь чего вообще всё это происходит. Речь шла о том, что Смоктуновский был на войне простым солдатом и был награждён медалью за отвагу... и почему-то это стало известно только много лет спустя, кажется, вообще случайно, по скромности Иннокентия Михайловича.
Я просто наслаждалась моментом, на каждый тост Смоктуновский подбегал к нашему столику, чтобы чокнуться бокалом шампанского со мной и с Рябовым. Выступали и Горбачёв, и Раиса (кстати, у меня осталось в памяти, как хорошо и достойно она говорила), и Ефремов, и Филатов, потом выступал Геннадий Хазанов с очень смешным скетчем о наших вождях, начиная с Ленина и до... Горбачёва. Тогда, в начале 90-х, уже допускалась некоторая «крамола». Было ужасно смешно, особенно, когда после Черненко наступила очередь сидящего рядом со сценой Горбачёва. Хазанов сделал большую театральную паузу и медленно повёл свой взгляд в сторону сидящего в нескольких шагах от него Михаила Сергеевича... Сделал он это так, что все, включая самого Горбачёва и Раису, просто покатились со смеху... И когда я уже совсем расслабилась и решила, что в этой «команде» мне выступать не придётся, Иннокентий Михайлович вышел на сцену, скромно поблагодарил всех за добрые слова в его адрес, и сказал, что сейчас он приглашает на сцену своего нового друга, тут он посмотрел на меня (у меня сразу пересохло в горле), галантно подал мне руку, помогая подняться на сцену, и, представив меня самым лестным образом, предоставил сцену мне...
Не помню, что я там сказала, но что-то прочувствованное, потому что все зааплодировали, и вот я, единственная неактриса, села за рояль и сыграла несколько пьес, включая «Посвящение» (Widmung) Шумана в обработке Листа. Актёры, как известно, являются потрясающей публикой, играла я с удовольствием, всё это снималось телевидением. После игры, Иннокентий Михайлович опять поднялся на сцену, поблагодарил меня за замечательный «подарок» и подарил мне один из своих роскошных букетов цветов...
Заканчивается всё, закончился и этот сказочный вечер. Неожиданно стало очень поздно, и мне надо было торопиться на метро, пока оно не закрылось. Помню, что на лестнице у выхода меня провожал Иннокентий Михайлович, и попросил меня: «Зови меня, пожалуйста, просто Кеша». Я сказала: «Кеша, как я могу Вас отблагодарить за этот чудесный вечер?»
– Очень просто – ответил Кеша – поцелуй меня!
Выйдя из здания МХАТА, после пережитого возбуждения, я оказалась в темноте и холоде постперестроечной Москвы, внезапно я ощутила себя Золушкой, убежавшей с бала, когда мечта осталась где-то далеко, а моё золотое платье было укрыто тёплой кофтой и незамысловатой шубкой, а вместо кареты, превратившейся в тыкву, меня ждало метро...
P.S. На следующий день по первой программе центрального телевидения в новостях показывали этот вечер в честь простого солдата Иннокентия Смоктуновского. Показали Горбачевых, Хазанова, Ефремова, и всех всех всех.... Всё это шло под музыку Шопена, исполнявшегося вашей покорной слугой, показали даже мои руки в золотых рукавах, и сказали: «на вечере прозвучала музыка Шопена и Листа».
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 7(64) июль 2015
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer7/Kushnerova1.php
