Анатолию Добровичу
Встреча с Эйди
В начале 90-х годов я снова оказался в Лондоне, где вскоре познакомился с Алистэром Эйди. Имя его мне было знакомо по публикациям в специальных журналах, которые я время от времени просматривал в библиотеке университета в Хадсоне, штат Нью-Йорк, где в то время подвизался на кафедре восточноевропейских исследований. Встретились мы с Эйди в одной из студий русской службы Би-Би-Си, где принимали участие в обсуждении текущих проблем ближневосточного региона.
– Приезжай, примешь участие в передаче, а потом мы пойдем куда-нибудь посидеть. Поверь, ты не пожалеешь, – сказал мой лондонский приятель в завершение нашего разговора по телефону.
– Но ведь я не очень-то и связан с ближневосточными исследованиями, – ответил я.
– Ну а «русский след», Арафат и его московские друзья из Бухареста? – ответил он. – К тому же я уже сегодня собираюсь сообщить нашим слушателям о том, что в студию придут уже известный им Алистэр Эйди и наш бывший сотрудник, а ныне профессор университета в Хадсоне, – добавил он и я согласился.
Д-р Алистэр Эйди оказался темноволосым мужчиной, чуть выше среднего роста, с легкой проседью и темными, с искрой глазами. По- русски он говорил вполне прилично. Было ему немного больше сорока. Родом он был из Эдинбурга и, как оказалось, с детства интересовался языками. Его профессиональные интересы предполагали к тому же какой-то уровень владения арабским и ивритом. О себе он рассказал, отвечая на вопросы ведущего. Упомянул он и то, что регулярно бывает в странах интересующего его региона.
В ходе разговора у микрофона Эйди упомянул имя Якова Блюмкина, первого советского резидента нелегальной разведки в Палестине. В декабре 1923 года он впервые приехал в Яффо, где провел около полугода в качестве набожного владельца прачечной Якова Гурфинкеля. В июне 1924 года Блюмкина отозвали в Москву.
Позднее, в ноябре 1928 году Блюмкин по заданию ОГПУ создал в Константинополе фирму по торговле антикварными еврейскими книгами для финансирования и прикрытия разведывательной деятельности. Туда он прибыл под видом персидского еврея, купца и антиквара Якуба Султанова.
С помощью венского антиквара Эрлиха он обустроил резидентуру, законспирированную под букинистический магазин. При содействии своих коллег из ОГПУ Блюмкин вывез из западных областей Советской России и Ленинграда старинные свитки Торы и Талмуда, средневековые манускрипты и даже инкунабулы из известной коллекции Давида Гинцбурга. В 1929 году он побывал в Палестине и по возвращению в Москву сделал доклад в ЦК о Палестине и сложившейся там ситуации.
– Он мог бы стать русским полковником Лоуренсом, если бы его не расстреляли. И в этом Сталин помог английской контрразведке, – заметил Эйди. – Ну, конечно, не намеренно, а в ходе своей борьбы с Троцким и другими вождями революции. Самое же замечательное состоит в том, что в ходе своей разведывательной деятельности Блюмкин оказал чрезвычайно большие услуги английской гебраистике. Довольно большое число вывезенных им книг попало в Бодлеанскую библиотеку в Оксфорде.
После окончания передачи мы втроем отправились поужинать в небольшой итальянский ресторан в Сохо.
Разговор наш шел вокруг затронутых в ходе обсуждения тем, и вскоре Алистэр сослался на вышедшую лет за десять до нашей встречи книгу Иена Кэмерона «Африканский дневник» как на источник, не утерявший своего значения и по сию пору.
– Я включаю ее в список рекомендуемых для чтения книг. Для моих аспирантов, – пояснил он.
Книга эта была мне знакома, беседа приняла новое направление, и к концу вечера Алистэр Эйди предложил мне приехать в Оксфорд, где в следующий четверг, на заседании семинара по вопросам современной истории, должен был выступить его коллега, английский военный историк Эндрю Браунли. Последний, как это следовало из названия доклада, собирался рассказать о новых находках в расследовании убийства Иена Кэмерона.
Предложение это меня заинтересовало, ведь именно Браунли обнаружил дневники Иена Кэмерона в архивах британской военной прокуратуры через сорок лет после гибели последнего. Записи, составившие «Африканский дневник», велись в казенных тетрадях с нумерованными страницами и зелеными матерчатыми обложками. Согласно служебной инструкции, подобные тетради предназначались исключительно для служебных записей, выносить их из помещения штаба ВВС в Александрии было запрещено, а хранить их следовало согласно правилам хранения секретной документации.
Браунли скопировал дневники, изучил их, составил примечания, написал послесловие и подготовил книгу к изданию, и все это было сделано за один год.
Я подумал, что будет приятно снова побывать в Оксфорде. К тому же Алистэр Эйди показался мне вполне приятным человеком.
Браунли
1
Эндрю Браунли был темноволос, к старости он обрюзг, и мятая кожа его лица была оливково-землистой. Он неряшливо одевался, но его углем прорисованные глаза и брови запоминались надолго. Браунли много курил, и то, как он обращался с выкуренными сигаретами, возможно, говорило кое-что о его характере. Он разминал их, бережно покручивая желтоватыми пальцами, пока в руках у него не оставался один фильтр, который он затем выбрасывал. Его мать была гречанка, отец – англичанин, археолог-любитель, не всегда чистый на руку, и, помимо английского и греческого, Браунли хорошо владел немецким и русским.
Как указывали ученые оппоненты Браунли, его послесловие и комментарии к «Африканскому дневнику» развивали традиционные для Браунли мотивы, мотивы автора, построившего свою карьеру на рассмотрении существовавших и несуществовавших заговоров. Браунли считался полупризнанным авторитетом в этой области, и его прошлое, связанное и с военным опытом на Крите, и с работой в контрразведке, о чем он часто упоминал, казалось, придает его высказываниям ореол достоверности, что, однако, не помешало одному из его бывших коллег заметить, что на Крите Браунли в основном был известен пытками захваченных в плен партизан, которых во время допросов сажали на горлышки бутылок. Ходили также слухи, что Браунли бивал свою жену.
2
В ту пору, когда я еще только начинал свою академическую карьеру в Лондоне, продолжая попутно подрабатывать на Би-Би-Си, я почитал своим долгом высказывать свое мнение по каждому обсуждаемому вопросу, что, разумеется, было если и не глупо, то, по крайней мере, неосторожно.
Однажды я присутствовал в аудитории, где проходило выступление Браунли. Шло очередное заседание постоянного семинара по «Событиям на востоке Европы» в колледже Сент-Энтони в Оксфорде, где Браунли собственно и обретался после того, как ушел на пенсию из контрразведки.
Выступление его посвящено было вопросам, связанным с началом Второй мировой войны, и звучало вполне академически до тех пор, пока он не предпринял попытку разобраться в мотивировках поведения отдельных исторических персонажей и пустился в рассуждения о необходимости исследования особых психологических качеств наделенных властью людей на примере поведения Сталина, жестокость которого, как я полагаю, ему особенно импонировала.
Мои соображения по этому поводу Браунли не понравились, они сталкивали его с Олимпа, где он общался с «историческими персонажами», что он и подчеркнул, заявив, что я неправомерно снижаю масштабы событий, оценивая этого государственного деятеля как «незаурядного» уголовника.
3
Как бы то ни было, обнаружив дневники в военных архивах, Браунли прочел их и затребовал все имеющиеся и доступные данные о Кэмероне-старшем из кадрового отдела Министерства обороны, провел ряд встреч и бесед с некоторыми из оставшимися в живых знакомыми Иена Кэмерона, и в конце концов опубликовал найденные материалы, снабдив их названием «Африканский дневник».
Публикация эта оказалась успешной и первому изданию книги с обстоятельным послесловием и комментариями, написанными Браунли, вскоре последовало второе, в мягкой обложке, чему в немалой мере способствовало и то, что, как утверждал Браунли, погиб Кэмерон отнюдь не случайно.
Более того, как утверждал Браунли, одна из интересных особенностей «Африканского дневника» связана с тем, что чтение этой книги пробуждает немало противоречивых чувств, порой гранича с полным неприятием, так много на ее страницах нескрываемого цинизма. В подтверждение этой своей оценки Браунли упоминает и ряд откровенно двусмысленных ситуаций, связанных с личной и семейной жизнью Кэмерона, и его тщательно скрываемую религиозность, столь ярко, однако, проступившую в «Африканских дневниках» и, наконец, сам факт ведения личных дневников в казенных тетрадях, предназначенных для служебного пользования.
Что до меня, то в ту пору, когда я прочел «Африканский дневник», мне показалось, что книга, составленная из дневниковых записей, теперь, полвека спустя со времени ее написания, должна восприниматься лучше, чем при жизни автора, ибо теперь мы не столь рациональны в своих требованиях к развитию повествования, с интересом читаем отступления, и нас в большей степени увлекает атмосфера неопределенности или скольжения по гребню повествовательной волны, нежели классическая предопределенность в развитии характеров и событий. Кроме того, нас, скорее всего, больше чем что-либо иное, устраивает элемент скептицизма по отношению к миру окружающему, соединенного с тем, что можно было бы назвать откровенностью и последовательностью в анализе собственных побуждений, то есть все то, что мы находим на страницах «Африканского дневника».
Естественно, что вскоре появились и публикации, связанные с этим литературным событием, авторы которых попытались пролить свет на фигуру Кэмерона-старшего.
Иен Кэмерон
1
Попытаемся теперь кратко воспроизвести последовательность главных событий, составляющих сюжетный костяк «Африканского дневника». При этом мы отодвинем в сторону отступления, достаточно интересные сами по себе и нужные не только для создания определенной повествовательной глубины, но и для установления важных составляющих мотивов, что сообщают всему повествованию несомненный аромат, не оказывая, тем не менее, решающего влияния на развитие последующих событий. При таком подходе, так называемые «военные страницы» «Африканского дневника», содержащие экспозиции собственно военных действий, анализ стратегии и тактики английской и немецкой армий, перечисление и описание разнообразных населенных пунктов, картины, связанные с настроениями в войсках и отзвуками того, что происходило на других фронтах, естественно, останутся для нас несущественными. Выбираем мы такой подход оттого, что рассматриваем «Африканский дневник» не как завершенное или незавершенное литературное произведение, а как текст, анализ некоторых аспектов которого, может помочь ответить на интересующие нас вопросы сегодняшнего дня.
И, следует добавить. это только один из множества возможных подходов к «Африканскому дневнику», воскресившему имя Кэмерона-старшего из тронутого патиной почтительного забвения.
2
Браунли утверждает, что Иен Кэмерон родился в 1889 г. в Сиднее, в семье британского колониального чиновника, продолжавшего свою работу в Австралии и после создания Австралийского Союза. Авиация интересовала Иена с юных лет, и в самом начале века, а именно в 1911 году, он увидел аэроплан, летящий над Сиднейским заливом. Мост через залив еще не был построен в ту пору, и оттого восприятие голубой водной глади залива было совершенно отличным от современного.
В том же 1911 году его отец получил новое назначение по службе, которое привело к тому, что семья чиновника вернулась в страну, которую жители колоний называли old country, или «старая родина».
К тому времени Иен Кэмерон уже получил степень бакалавра в Сиднейском университете, куда поступил по совету своего школьного преподавателя литературы, и уже второй год работал в газете Sydney Morning Herald.
Позднее, когда началась Первая мировая война и молодой Кэмерон был призван на военную службу, он приложил все усилия для того, чтобы проходить службу в одной из авиационных частей будущего Королевского военно-воздушного флота.
После окончания Первой мировой войны Иен вернулся на работу в лондонское издательство, где работал еще до ее начала. Через два года Иен снова съездил на континент и побывал во Фландрии, над полями которой ему приходилось летать во время войны. В начале двадцатых годов издательство, в котором Иен успел поработать еще до войны, расширилось, и вскоре, благодаря новым возможностям и старым связям, Иен уехал работать в Вену. Известно, что в эти годы он несколько раз ездил в Берлин, Будапешт и Прагу. Он любил музыку и побывал на вилле Бертрамка в Праге, где когда-то останавливался Моцарт.
Позднее Иен Кэмерон опубликовал книгу очерков о ситуации в Центральной Европе перед началом и во время экономического спада 1929 года, основанную в значительной мере на его впечатлениях, полученных в пору его руководства журналистско-издательским бюро в Вене. Через несколько лет он вернулся в Лондон, где вскоре возглавил небольшое издательство, специализировавшееся на выпуске справочников, карт и путеводителей. Его жена и сын жили в Брайтоне, следуя предписаниям врачей.
3
В сентябре 1936 года Иен Кэмерон познакомился с Ханой Крохотка-Фриш, уроженкой Праги, преподававшей в то время на кафедре славянских языков Лондонского университета.
Хана всегда любила музыку, и ее рассказы об уроках музыки в Вене и посещениях венских кафе чрезвычайно нравились Кэмерону, который жил в Вене в те годы, когда Хана приезжала туда из Братиславы. Ему нравилось сравнивать свои впечатления с впечатлениями Ханы, и постепенно у него возникло убеждение, что то легкое волнение, которое он испытал, увидев Хану в первый раз, должно быть, связано с тем, что он впервые заметил и сохранил в памяти ее лицо еще в Вене, когда посещал кафе «Централь».
Иногда ему казалось, что рассказы Ханы о ее кратких поездках в Вену, даже когда она припоминала что-нибудь совершенно незначительное, – голубиный помет на трамвайных остановках или скрипача в тирольской шляпе, всегда игравшего на скрипке в саду, через который она шла, направляясь к учительнице пения, – в гораздо большей мере передают суть ее характера, чем все остальное. Пожалуй, Кэмерону нравилось в Хане многое из того, что слегка отпугивало Крохотку, ее бывшего мужа, – ее повышенная эмоциональность, ее порывы, элемент экспансивности, вытекающей, как казалось Иену, из некоей незащищенности, и неожиданная по контрасту доверчивость...
Ощущение определенной отстраненности не покидало его после возвращения с войны. Многие его товарищи-летчики погибли во время войны, и хотя он совершенно ясно понимал, что подобное может произойти и с ним, все годы войны он был подспудно уверен, что уцелеет. Но об этом он никому и никогда не говорил до тех пор, пока встреча с Ханой не убедила его, что отношения с ней помогли ему перейти какую-то теневую черту, и жизнь его вновь стала реальной. Более того, близость с Ханой постепенно превратилась для Кэмерона в своего рода убежище, не ограниченное собственным одиночеством и бокалом пива в одном из излюбленных им лондонских пабов, но убежище разделенное, в основе которого лежало убежденность в существовании особого мира, принадлежавшего им двоим, но мир этот, как оказалось, был уязвим, как и все остальное в этом мире.
4
Но уже в конце сентября 1938 года один из старых друзей Иена, с которым обычно молчаливый Кэмерон иногда делился своими соображениями, сказал Иену с некоторой грустью в голосе:
– Эти люди просто не готовы к тому, что может произойти. Они этого не хотят и думают, что этого можно избежать... Старик размахивал листочком бумаги, как видно полагая, что это и есть мир, – сказал он, имея в виду выступление премьер-министра Великобритании после возвращения в Лондон из Мюнхена.
Приятель Кэмерона, занимавший пост помощника постоянного секретаря министра, говорил об этом с уверенностью очевидца. Более того, как это стало ясно Хане и давно уже было ясно Иену, люди эти готовы были жертвовать судьбами целых стран, наивно и лицемерно полагая, что «мир» можно сохранить путем «умиротворения», даже если это и означало гибель какой-нибудь Чехословакии.
Storyline или Сюжетная линия
1
Основная часть «Африканского дневника» была написана в конце 1941 и в начале 1942 года, в Александрии, где в то время размещалось и командование военно-воздушных сил экспедиционных войск, и управление разведки военно-воздушных сил, в котором служил Иен Кэмерон.
Падение Греции было в то время событием вчерашнего дня, а прибывший с другого конца света австралийский корпус был переброшен из Греции в Африку, где уже давно шли бои.
Описания погоды, сырой и холодной, а порой неожиданно душной, связанной с движением воздушных масс над Средиземным морем и Аравийским полуостровом, составляют определенную часть записей в дневнике, и поскольку погода, по-видимому, сильно воздействует на состояние людей в этих широтах, мы постараемся сохранить если не детальные ее описания, то хотя бы какие-то указания на ее главные и характерные черты.
Записи Иена Кэмерона, ему в то время чуть больше пятидесяти, рассказывают о пыльной и грязной, заселенной греками, евреями и арабами Александрии с ее двумя гаванями, о бомбежках, толчее восточного базара, штабной работе и фонтанах, духоте, пьянстве, проститутках и портовых кофейнях, о выцветающем зимой море и развалинах александрийского маяка.
2
Интересующая нас часть дневниковых записей начинается с описания погоды в Александрии, где дождливой зимой 1941 года, в последний четверг ноября в расположенном в районе порта кабаре «Клеопатра», Иен Кэмерон встречается с Бруно Аккерманом, беженцем из Австрии, пожилым человеком, всегда безупречно одетым и не выпускающим изо рта легкой сигары. Кэмерона интересуют сведения о промышленных объектах Чехословакии и Австрии, превращенных нацистами в часть своей военной машины. Аккерман обещал ему предоставить такие сведения, которые обычно, после проверки военно-воздушной разведкой, служили исходным материалом для составления планов бомбардировок. Естественно, что сбор такой информации требует хорошего понимания психологии информанта и его мотивации, и является делом кропотливым и сложным, поэтому Кэмерон иногда предпочитал атмосферу встречи в кабаре встрече в служебном кабинете.
Порой, когда части противовоздушной обороны сообщали о сбитых самолетах противника, Кэмерон вместе с другими сотрудниками отдела военно-воздушной разведки выезжал в окрестности Александрии осмотреть обломки сбитого и обычно полусгоревшего немецкого самолета, изъять документы, сделать фотографии и произвести все остальные действия, предписанные служебными инструкциями, в том числе и указаниями для похоронной команды. Так, ему часто приходилось переводить на английский не только содержание полетных заданий, обнаруженных в кабинах сбитых самолетов, но и письма из личной переписки погибших пилотов.
Как и было условлено, Аккерман ожидал появления Кэмерона, сидя за столиком с бокалом белого вина перед ним. Кэмерон присел рядом, не спрашивая разрешения, и попросил официанта принести пиво. Начиная разговор с Аккерманом, Кэмерон заметил, что его знакомый раскланялся с проходившим мужчиной.
В зале кабаре было шумно, оркестр сыграл мелодию из оперетты Легара «Веселая вдова», а на маленькой сцене, поблескивая фальшивыми драгоценностями и блестками откровенного вечернего платья, уже появилась венгерская певичка по имени Лола Дарваш, одна из звезд кабаре «Клеопатра» того сезона. В начале вечера она пела французские песенки под аккомпанемент рояля, изредка пополняя свой репертуар патриотическими песнями английской певицы Веры Линн. После перерыва она пела цыганские романсы. Аккомпанировал ей полный, с темными длинными волосами скрипач в расшитом темнофиолетовыми цветами жилете. Она пела, медленно передвигаясь меж столиков, под лучом прожектора, окрашенного светлым дымом ее сигареты в длинном костяном мундштуке.
Позднее, ближе к полуночи, когда Лола, загримированная под Нефертити, уже покинула эстраду, а кое-кто из посетителей, включая и Аккермана, стал подумывать о том, что пора бы уже уходить, к столику, за которым сидели Аккерман и Кэмерон, подошел Отто, мужчина из-за соседнего столика, с которым Аккерман поздоровался вскоре после начала разговора с Кэмероном.
Аккерман представил его Кэмерону и, наклонившись к проходившему официанту, Отто заказал бутылку шампанского. Высокого роста, худой, хорошо одетый, с большой, коротко стриженной головой и темными внимательными глазами, Отто хорошо говорил по-английски и начал ничего не значивший разговор с замечания о голосе певички из Будапешта, которая в ту ночь спела и песню из фильма «Голубой ангел», подражая манере исполнения Марлен Дитрих. В ответ Аккерман довольно едко заметил, что для того, чтобы подражать Марлен Дитрих, очень важно иметь, как минимум, длинные ноги. Позже, направляясь к своей машине под неожиданно начавшимся проливным дождем, Кэмерон заметил певичку в автомобиле Отто, который тут же предложил Кэмерону подвезти его.
3
Запись в дневнике Кэмерона, сделанная им через пару недель, суммирует то, что он узнал об Отто. Последний когда-то жил в Вене, но покинул Австрию после аншлюса, покончившего с ее независимостью. Отто – еврей, или, вернее, еврей с долей немецкой крови. В Александрии и, в частности, в примыкающем к торговому порту районе города его знают многие люди, так или иначе причастные к торговым операциям, проходящим в порту, успех или провал которых зачастую обсуждается в кабаре «Клеопатра». Живет он в просторном, двухэтажном доме своей кузины на длинной набережной Абдулла-паши. Из окон дома открывается вид на залив и то место, где когда-то находился Александрийский маяк. Иногда сквозь открытые окна доносится дребезжание проезжающих по набережной трамваев, но затем они исчезают за поворотом, и на набережной снова становится тихо. Если же из гавани налетает порыв ветра, то стекла в доме звенят и на веранде ощущается запах моря.
Отто возглавляет небольшую торговую компанию. Он поставляет зерно, чай и кофе в Александрию и в Хайфу, расположенную на севере Палестины, с ее большим элеватором и крупной британской морской базой, куда по нефтепроводу поступает нефть из Ирака.
Отто попал в Хайфу в 1938 году. К тому времени в городе уже находилось значительное число еврейских беженцев из Германии. Хайфа ему понравилась, и он купил дом в верхней, расположенной на высоких холмах и заселенной состоятельными людьми части города, раскинувшейся на склонах горы Кармел. Дома на склоне горы Кармел окружены садами, и с балкона дома, принадлежавшего Отто, открывается вид на голубое пространство залива.
Об этом Отто рассказал Кэмерону в один из вечеров в доме на длинной набережной Абдулла-паши.
4
Той зимой в Александрии было и холодно и сыро, а в доме у Отто лениво горел камин. Обычно Отто приносил из буфетной бутылку греческого коньяка и разливал коньяк в оплетенные серебром бокалы Кэмерону и себе. На низком столе, окруженном глубокими креслами, всегда стояли розетки с сушеными фигами и финиками. Отто любит слушать музыку. У него хорошая коллекция пластинок, в основном производства компании «Дойче граммофон». Кэмерон заметил выпущенные совсем недавно пластинки с записями арий и фрагментов из «Эгмонта» и других сочинений Бетховена, исполняемых Берлинским филармоническим оркестром под управлением Фуртвенглера.
Попав в дом во второй раз, Кэмерон спросил Отто о происхождении коллекции. Отто пояснил, что пластинки привезены беженцами из Греции, и, если Кэмерон в них заинтересован, то, говорит Отто, достать можно все что угодно.
Последующие посещения дома на набережной Абдулла-паши привели автора дневника к заключению о том, что коллекция пластинок постоянно пополняется.
5
Через пару недель Кэмерон знакомится с Инге, в доме которой живет Отто. Инге выглядит достаточно молодо и чрезвычайно напоминает Кэмерону его лондонскую подругу Хану Фриш, у Инге мелодичный голос и такие же глаза, но она кажется чуть стройнее, и, в отличие от Ханы, у Инге на плечи падают светлые пряди волос. Кэмерон поражен. Время от времени он не может пересилить бессознательное желание взглянуть на Инге. Вскоре ему приходит на ум, что Инге, скорее всего, сестра Ханы, женщины из Праги, которая теперь живет в Лондоне и с которой он переписывается, ведь когда-то Хана рассказывала ему о своей венской кузине-однолетке.
Инге родилась в Вене, в еврейской семье, входящей в один из тех разветвленных еврейских родов, представители которых оказались гражданами различных государств после крушения Австро-Венгрии в конце Первой мировой войны. Она давно живет в Александрии. Ее муж, уроженец Александрии, занимался торговлей, следуя семейной традиции. В 1938 году он погиб во время автомобильных гонок в Италии.
Разговаривая с Инге, Кэмерон не перестает раздумывать, стоит ли упоминать об Хане, но что-то удерживает его.
Между тем, из разговора с певичкой из кабаре «Клеопатра», заново отделанного в стиле арт-деко, Кэмерон узнает, что Отто был связан с попыткой вывоза еврейских детей из оккупированных стран Европы в Палестину через Румынию. Отто договаривался об условиях фрахта с владельцами судна. Но пароход с детьми, покинувший румынский порт Констанцу, столкнулся с немецкой миной и затонул. Все дети на этом пароходе погибли.
6
Однажды Кэмерон приходит в дом на набережной Абдулла-паши раньше назначенного часа. Отто еще не вернулся домой из конторы. Появляется Инге и предлагает пройти в гостиную. Инге спрашивает Кэмерона по-немецки:
– Не хотите ли чего-нибудь выпить?
– Я хотел бы составить вам компанию, – отвечает Кэмерон.
Инге приносит из буфетной бутылку греческого коньяка и разливает коньяк в два оплетенных серебром бокала. На столике, окруженном глубокими креслами, все те же розетки с сушеными фруктами и пахлавой. Чашечки и джезву с греческим кофе принесла служанка из кухни. Затем Инге направляется к граммофону и долго перебирает пластинки. Наконец она выбирает пластинку. Чей-то голос поет немецкие комические куплеты в высоком регистре. Кэмерон спрашивает у Инге, верно ли то, что Отто связан с людьми из Еврейского агентства, которое занимается переброской еврейских беженцев из оккупированной нацистами Европы в Палестину?
Тут, наверное, следует пояснить, что помимо выполнения своей рутинной работы, военно-воздушная разведка отслеживала также и суда с беженцами, направлявшиеся к берегам Палестины из оккупированной немцами Европы, в основном из Румынии.
В ответ Инге рассказывает Кэмерону, что сын Отто от первого брака погиб вместе с двоюродными братьями, когда пароход, который должен был увезти детей в Хайфу, затонул вблизи Констанцы. Первая жена Отто попала в Терезиенштадт, там немцы создали концлагерь для евреев. Это все, что она знает. Больше ей ничего не известно.
7
Через несколько недель Кэмерон узнает от Отто о неприятных событиях, – по неизвестной причине возник пожар на одном из складов в порту Хайфы. В огне погибла большая партия продуктов, поставленных Отто. Неподалеку от склада, где хранились грузы, импортированные Отто, находится склад с военным снаряжением. Он хорошо охраняется.
Похоже, что те, кто поджег склад с товарами Отто, надеялись, что огонь перекинется на склад с военным снаряжением. Одни подозревают, что это работа одной из банд «Штерн», подпольной организации палестинских поселенцев, другие, что это работа агентов пронемецки настроенного иерусалимского муфтия.
Отто уезжает в Хайфу.
Через несколько дней Кэмерон получает записку от Инге. Она просит его о встрече. В ответ Кэмерон звонит ей по по телефону и поначалу пытается избежать этой встречи, но Инге настаивает и Кэмерон приходит в дом на бульваре Абдулла-паши.
Инге сообщает ему, что у Отто возникли проблемы в Хайфе, и просит Кэмерона помочь Отто в разрешении его проблем с британской администрацией Палестины. Инге утверждает, что Отто арестован, он один, и никто не может ему помочь.
Кэмерону непонятно, неужели люди из Еврейского агентства не собираются помочь Отто?
– Но чем они могут помочь? – спрашивает его Инге. – Неужели вы не видите, что все против нас? Даже беженцы, их проверяют так, как будто они могут оказаться шпионами...
– Но это война, – говорит Кэмерон, – тут трудно ожидать чего-либо иного.
Пока она готовит кофе на кухне, Кэмерон открывает книгу на французском, которую до его прихода читала Инге.
– Просто, чтобы не позабыть французский, – объясняет она.
Книга называется «Красное и черное». Когда-то Кэмерон читал ее. Но все это было так давно. Кэмерон перелистывает книгу. Каждая глава начинается с эпиграфа. Один из них на старофранцузском:
Amour en latin faict amor;
Or donc provient d’amour la mort,
Et, par avant, soulcy qui mord,
Deuil, plours, pieges, forfaitz, remords.1
Кэмерону кажется, что это звучит знакомо: потом ему приходит в голову, что стихи эти, не что иное, в сущности, как вариация слов Соломоновых: «Сильна, как смерть, любовь...»
По внезапной ассоциации эти строки уводят Кэмерона в далекие от Александрии времена его юности, когда в их доме иногда останавливались приезжавшие из колоний родственники и друзья. Именно в этом месте своего дневника он задумывается о том, не был ли его отцом друг семьи, о внешности которого ему напомнило собственное лицо, увиденное в зеркале, – фрагмент, который позднее смутил его подчиненного Толбота, обнаружившего тетради с дневниковыми записями в квартире Кэмерона в день гибели последнего...
8
Через несколько дней Кэмерон уезжает по делам службы в Хайфу, где находится штаб Королевских военно-воздушных сил.
Дорога занимает несколько дней. Вначале Кэмерон должен доставить пакет из александрийского штаба в Иерусалим.
Первая остановка в Каире. Египетская столица того времени – огромный, хаотический город с рикшами. Город очень грязен. Из окна служебного автомобиля Кэмерон видит множество уличных кошек. Одна из них, с перебитым позвоночником, жалобно мяучит.
В автомобиле быстро становится жарко, и Кэмерон опускает стекло пониже. В окно немедленно врывается шум огромного города с его духотой, дворцами и минаретами, запахами подгоревшего масла и сваренных вкрутую яиц, и постоянно реющим над пустыней маревом.
Далее следует описание переправы через Нил на пароме и питья кофе, приготовленного с добавлением нан, травы, придающей кофе легкий аромат мяты.
В первые утренние часы путешествия от пустыни еще тянет прохладой, но затем с востока поднимается солнце, и постепенно песок и ветер начинают дышать зноем и пылью. Теперь автомобиль направляется в сторону Газы и Рафиаха.
Еще через несколько часов автомобиль достиг окончания длинного серпантина. Теперь он выезжает на вершину горной гряды, на которой раскинулся, спускаясь в провалы и долины, Иерусалим.
Город сложен из груды белых камней, на которые можно смотреть, только сощурив глаза. Одинокие кипарисы соседствуют с пальмами и рощами оливковых деревьев за серым камнем оград.
В Иерусалиме тепло, почти жарко, и все, о чем мечтает Кэмерон, проезжая город с его монастырями, звонницами, золотым куполом мечети, воздвигнутой над Стеной Плача и развалинами, – это ледяной джин с тоником и ломтиком лимона.
9
В желтом, громоздком здании гостиницы «Кing David», где размещается штаб британских войск в Палестине, Кэмерон оставляет в одном из отделов документ, содержащий выжимку сведений о военных объектах противника, собранных в процессе разнообразных собеседований, в том числе и сведения, предоставленные тем самым Бруно Аккерманом, что познакомил его с Отто в расположенном в районе порта кабаре «Клеопатра».
Затем он обсуждает с руководителем отдела свои персональные впечатления от информантов, среди них бывают самые разные люди, включая и людей, психика которых в той или иной мере не вынесла пережитого. После этого Кэмерон случайно встречается в коридоре с сослуживцем из Александрии по имени Арчи Холмс. Из беседы с ним Кэмерон узнает, что ситуация вокруг Отто гораздо серьезнее, чем он предполагал.
В конце дня Холмс приглашает Кэмерона прогуляться по городу. Старые стены, старые дома. У Стены Плача как всегда много молящихся, одни застыли в молчании, другие, медленно раскачиваясь, читают Тору. Вышедшее из-за туч солнце отражается в куполе мечети Омара над Стеной Плача.
Холмс предлагает Кэмерону пройти в Старый город. Они идут мимо торговых рядов, лавок и столов под навесами, раскинувшихся между древних стен, проходят мимо зеленщиков и ювелиров и, наконец, выходят на Via Dolorosa. Холмс указывает Кэмерону на места, связанные с событиями, описанными в Новом Завете. Вот здесь Он шел с крестом, а здесь упал, здесь Ему помогли поднять крест.
Затем разговор переходит на иные темы. Оказывается, Холмс знаком с обстоятельствами, связанными с арестом Отто. Разговаривая, они доходят до гробницы царя Давида и оттуда отправляются в сторону Голгофы. В конце дня они расходятся, Холмс направляется на давно намеченную встречу.
– Ничего особенного, рутина, да и только, – поясняет он и предлагает встретиться попозже. Он советует не появляться в определенных местах в позднее время.
– Здесь, как всегда, неспокойно, – сказал Холмс, – впрочем, все это продолжается уже две с лишним тысячи лет.
Наступает холодный вечер.Кэмерону предстоит провести ночь в гостинице для командированных в штаб офицеров. Передохнув, он направляется в офицерский клуб в том же отеле «King David» и снова беседует с Арчи Холмсом.
– Мы не можем позволить слишком большому числу евреев вернуться сюда, – говорит Арчи, – мы нуждаемся в арабской поддержке. А такие ребята, как ваш Отто, хотят все на свете подорвать... Они нагружают корабли беженцами и направляют их сюда. Отчего? Только оттого, что евреям пришлось несладко при Гитлере? Нагадили в одном месте и теперь спешат в другое? Правительство в тридцать девятом году выпустило «Белую книгу» по этому поводу, где пообещало арабам – не более семидесяти пяти тысяч еврейских иммигрантов до конца сорок пятого года. Ну что ж, несколько кораблей было потоплено, и тут же в мировой прессе начался шум о зверстве англичан. Кампания в Штатах, где у евреев огромное влияние на все, что имеет какое-либо значение, и в особенности на прессу, подрывает наши позиции. Поэтому нам надо действовать тоньше...
Кэмерон понял, о чем говорил Холмс. Как и многие другие сотрудники военно-воздушной разведки, он знал о нескольких случаях, когда суда с еврейскими беженцами были затоплены британским флотом и сотни людей погибли в море, неподалеку от берегов Палестины.
– К тому же, – поясняет Холмс, – никто не знает, что произойдет, когда война окончится. И чего захотят русские… Вы слышали когда-нибудь о Блюмкине?
– Пожалуй нет, – отвечает Кэмерон.
– Блюмкин был левый эсер, террорист и сотрудник ЧК. Он убил германского посла в Москве графа Мирбаха в 1918 г. Позднее он работал в секретариате Троцкого. Тот направил его учиться на восточное отделении академии генштаба в Москве. Там Блюмкин изучил английский, турецкий и арабский. Иврит и идиш он знал с детства. По окончанию академии он начал работать в разведке ГПУ. Воевал в Персии против наших союзников, был арестован нашими людьми, но бежал в Индию, побывал в Афганистане, в Монголии и на Тибете. Он приезжал в Палестину в 29 году вскоре после того, как арабы напали на евреев у Стены Плача и здесь начались очередные беспорядки. Я уверен, что «Хагана» нафарширована его людьми. Здесь слишком много «спящих агентов», которые работают на русских.
– И что же стало с Блюмкиным? – спрашивает Кэмерон.
– О, обычная история. Он оказался меж двух огней. На обратном пути из Палестины он заехал в Стамбул и там встретился с Троцким по поручению Центра. Когда-то тот спас его от расстрела, но теперь Троцкий его опасался. И Троцкий написал письмо в Москву, своему другу Радеку, которое Блюмкин передал из рук в руки. Радек тут же побежал к Сталину. Блюмкин пытался бежать, но его сдала подруга, агент ГПУ Лиза Розенцвейг, с которой он познакомился в Вене, чрезвычайно интересная и образованная женщина. Cherchez la femme, – завершает свой рассказ Холмс.
10
На рассвете автомобиль с Кэмероном покидает Иерусалим с его голыми холмами, лабиринтами узких улочек, одетых в белый камень, и жесткой зеленью кипарисов, и устремляется на север, в Хайфу, минуя контрольно-пропускные пункты, организованные британской военной администрацией. На одном из участков дороги, проходящей мимо песчаного пляжа, Кэмерон видит фрагмент акведука, возведенного когда-то римлянами.
Приближаясь к Хайфе, Кэмерон вспоминает то, о чем рассказал ему Арчи Холмс. Во время последней облавы в районе порта в Хайфе был задержан портовый сторож, исчезнувший в ночь пожара. Его допросил следователь английской контрразведки, капитан Уитчерч. Следователь подозревает, что сторож принял участие в поджоге склада. Находясь под сильным давлением сторож сообщил, что ему известно имя поджигателя и то, что поджигатель – уроженец Александрии. После допроса сторож был направлен в тюрьму в Акко, неподалеку от Хайфы, где находится и Отто. Полиция продолжает поиски поджигателя в Хайфе и в Александрии.
Знакомого Кэмерону еще по Оксфорду бывшего преподавателя немецкого языка, а ныне следователя, капитана Уитчерча, мало интересует вопрос о поджоге склада, хотя он и уделяет ему внимание. Уитчерч подозревает Отто в сотрудничестве с немцами.
Считается, что немцы, не без чьего-то содействия, внедряют в среду беженцев, покидающих Румынию, своих агентов. Английская контрразведка действительно разоблачила двух немецких агентов среди беженцев, переправленных в Палестину. Один из них уже повешен, другой только недавно арестован. Если подозрение следователя превратится в уверенность, то Отто будет повешен.
11
Прибыв в Хайфу, Кэмерон доставляет привезенные им документы в штаб, расположенный на дороге к горе Кармел. Полковник Моррис, плотный мужчина с загорелым лбом, усами цвета спелой ржи и маленькими серыми глазками, одетый в выцветшую форму цвета хаки, принимает документы, расписывается в их получении и, после обмена мнениями о погоде, выдает Кэмерону направление в гостиницу, используемую как офицерское общежитие.
Принадлежит гостиница еврейской семье из Берлина, здесь же офицеры столуются. Пища строго рационирована. Некоторые офицеры добавляют к подаваемой еде консервы из личного пайка. В столовой кто-то говорит о том, что немногие местные женщины устоят перед соблазном обладания банкой тушенки.
Расположившись в комнате с платяным шкафом и голой электрической лампочкой, свисающей на проводе с потолка, Кэмерон пережидает жаркие часы, делая записи в дневнике.
12
Вечером Кэмерон и Уитчерч сидят в маленьком ресторане в порту, там неплохо готовят сувлаки и баранину на ребрышках. С моря налетает легкий ветер. Уитчерч жует мясо, запивает его пивом и проклинает все на свете, он никогда не предполагал, что знание немецкого языка приведет его на Ближний Восток, где все неясно, неопределенно и никому нельзя верить.
– Есть у вас что-нибудь серьезное на Отто ?
– Пока нет, кроме довольно сбивчивых показаний второго агента, но это в основном его догадки. Ну, ничего, – говорит Уитчерч, медленно пережевывая баранину, – в здешней тюрьме довольно жесткий режим. В любом случае, напоминание о порядке пойдет обоим на пользу, – продолжает Уитчерч, вытирая салфеткой лоснящиеся губы. – До тридцать девятого года немцы вовсе не возражали против еврейской эмиграции в Палестину, – продолжает он, – ситуация изменилась с началом войны. Они пробовали забрасывать парашютистов. Ничего не вышло. Они нуждаются в каком-то прикрытии для того, чтобы попасть в Палестину. И теперь они прибывают сюда вместе с другими беженцами, – говорит Уитчерч, закуривая сигарету.
Говоря о беженцах из Германии и Австрии, обосновавшихся в Хайфе, Уитчерч замечает, что «ментально» они все еще принадлежат «центральноевропейской» культуре, и так же далеки от арабов и британской полиции Палестины, как и от беженцев из других стран Восточной и Западной Европы. Они принадлежат к той части еврейской эмиграции, что почти полностью лишена была сионистских идеалов, к той прослойке, в которой почти каждый второй мужчина средних лет именовал себя «доктором» и никогда не расставался с пиджаком, галстуком и шляпой, в то время как дамы с лицами, покрытыми гримом а lа Марлен Дитрих, появлялись в кафе на Хадархакармел в кожаных шляпах с широкими полями.
Уитчерч говорит, что Отто категорически отрицает какое-либо сотрудничество с немцами. Рассказывая о пересечении с властями в Европе, Отто уточнил, что речь идет всего лишь о взятках, связанных с портовыми администрациями в Румынии и других странах на Балканах.
Из беседы с Уитчерчем Кэмерон заключает, что подозрения следователя основаны на сведениях о знакомстве Отто с несколькими беженцами. Это люди того же круга, что и Бруно Аккерман. Они замешаны в спекуляциях на черном рынке и как будто собирались ввозить в Палестину оружие для полувоенных организаций еврейских поселенцев. Оказавшись выброшенными на чужой берег, многие из них, люди средних лет, не имеющие полезных гражданских профессий и не умеющие делать что-либо своими руками, вновь начинают думать о заработке, ибо не представляют, как им удастся прожить завтрашний день. Некоторые из них надеются нагреть руки на менее сообразительных товарищах. Другие обещают устроить все, что только может представиться нужным, при условии получения приличных комиссионных.
Но Отто совсем другой человек, думает Кэмерон.
13
На следующий день Кэмерон вновь направляется в штаб и проводит там несколько часов. Штаб размещается в строениях монастыря на полпути к вершине горы Кармел. Это сырое здание, с крашеных потолков которого во время дождя беспрестанно падают капли воды.
После совещания Кэмерону удалось проехать по городу и посмотреть на дом, приобретенный Отто. С балкона дома, судя по его положению, должен открываться вид на голубое пространство залива. Но сейчас дом закрыт, закрыты и ставни, защищающие комнаты от яркого света. На воротах цепь и замок. Уезжая из Хайфы, Кэмерон полагает, что ему удалось донести мысль о том, что Отто вовсе не беспринципный авантюрист, до Уитчерча.
14
По возвращении в Александрию Кэмерон пытается отыскать Аккермана. В конце концов, он встречает его в кабаре «Клеопатра». Он долго говорит с Аккерманом, пытаясь донести до него всю серьезность ситуации, в которой находится Отто.
– В конце концов, – говорит Кэмерон, – это ведь вовсе не мое дело. Но неужели вы не хотите ему помочь?
Аккерман отвечает ему не сразу. Он долго думает и в конце концов говорит:
– Хорошо, м-р Кэмерон. Я знаю, что вы порядочный человек. Но есть и другие люди. Остерегайтесь их. Я думаю, вам придется съездить в Мекс.
Итак, вскоре после возвращения в Александрию из Хайфы, Кэмерон едет в расположенный неподалеку от Александрии курортный городок Мекс. Пальмы высажены посреди обширных клумб с сальвиями и каннами, а белые стены домов утопают в зелени. Здесь обычно отдыхают состоятельные люди из Александрии.
В Мексе Кэмерон находит человека по имени Ронис. Эдди попал в Александрию из Польши в начале тридцатых годов. На вид ему сорок с небольшим. Кэмерон полагает, что Эдди Ронис один из тех, кто занимается финансовыми аспектами деятельности Еврейского агентства. Расчеты с организациями и частными лицами проводятся наличными и через офшорные компании, имеющие счета в банках нескольких нейтральных стран.
Эдди Ронис – блондин очень крупного сложения. Он постоянно вытирает носовым платком пот с низкого и широкого лба, над которым светлые, аккуратно подстриженные кудри. У него крупные руки с толстыми пальцами. Он хозяин небольшого ресторана в Мексе. Он сидит у себя в офисе под большим вентилятором, расстегнув пиджак и распустив галстук, с сигаретой в зубах. Пепельница на столе перед ним полна окурков.
– Кто вы? – спрашивает Ронис, когда Кэмерон подходит к нему и говорит, что хотел бы побеседовать. Кэмерон представляется ему как знакомый Аккермана и Отто.
– Я хотел бы кое-что узнать, – говорит он.
– Почему вы пришли ко мне? – спрашивает Ронис.
– Я думаю, что вы хотите помочь Отто не меньше, чем я, – отвечает Кэмерон.
Ронис закуривает сигарету и погружается в раздумья.
Наконец приносят арабский кофе в маленькой медной джезве. Ронис разливает его по чашкам. Потом он начинает говорить. Он говорит медленно, тщательно подыскивая слова. В ответ на некоторые вопросы Кэмерона, он поводит головой, что, очевидно, означает то, что ему нечего больше добавить к уже сказанному. Иногда он повторяет уже произнесенные фразы. Кэмерон же пытается объяснить, что именно его интересует.
– Мне надо знать, с кем был близок Отто, обычно у каждого человека есть друзья, он связан с женщинами, у делового человека всегда есть партнеры, должники, кредиторы, и я полагаю, что кто-то из них решил посадить его в тюрьму, потому что это отвечает его или ее интересам, так что кто-то из них обязательно будет знать больше, чем следовало бы… Но его или ее надо найти…
– Не так-то просто ответить на ваши вопросы. Я знаю кое-что, но многого не знаю, – говорит Ронис.
– Но вы должны быть в курсе его дел…
– Что вы имеете в виду? – Ронис затягивается сигаретой.
– Насколько я понимаю, нам следует поговорить о беженцах.
– Ну что ж, – говорит Ронис, – я готов вас выслушать…
– У меня есть друзья, еврейская семья из Австрии, они успели бежать из Вены, но они в Италии, и я хотел бы, чтобы им помогли попасть в Палестину. Отто обещал мне помочь. Он единственный человек, которого я знаю и которому доверяю. Конечно, я беру все расходы на себя. Но в настоящий момент мои соотечественники и сослуживцы арестовали его. Как видите, я ничего не скрываю. Я не верю, что Отто виновен в чем-либо серьезном и я хочу помочь ему выйти из тюрьмы. Поверьте мне, это правда. Даю вам слово. Но чтобы помочь Отто, я должен знать, как лучше всего подойти к этому вопросу, с какого конца… Его подозревают в том, что он содействует проникновению немецких агентов в Палестину. Они прибывают туда вместе с настоящими беженцами. Я видел кое-какие бумаги и мне кажется, что Отто попал в тюрьму вместо кого-то другого. Я слышал, что Отто был связан с человеком по имени Псафас, – говорит Кэмерон, – Андреас Псафас. Вам знакомо это имя ?
– Да, знакомо, – говорит Ронис, – но вы можете узнать о нем у Инге.
– Но я здесь, и я бы хотел услышать от вас все то, что возможно. Мне нужна ваша помощь …
Ронис начинает говорить, но делает это очень неохотно.
Оказывается, именно Инге познакомила Отто, появившегося в Александрии вскоре после гибели ее мужа в аварии на автогонках, с Псафасом. У Псафаса большие связи в деловом мире, где сам он занимает довольно серьезные позиции, но нет друзей. Вскоре после того как они познакомились, Отто и Псафас стали деловыми партнерами. Позднее, когда одно из судов с беженцами было потоплено англичанами, партнерство распалось, и в последний год они уже не работают вместе. Ходили слухи, что судно это принадлежало Псафасу, хотя и плавало под коста-риканским флагом. Похоже, что у Отто и Псафаса есть еще неразрешенные вопросы финансового свойства, связанные с затонувшим судном. Кэмерон спрашивает у Рониса, может ли оказаться, что за всем, что происходит с Отто, стоит Псафас?
Ронис долго молчит.
– Все может быть, – отвечает он, – но нужны доказательства…
– Возможно ли, что у Псафаса есть свои интересы, связанные с нелегальной переброской беженцев из Европы? Возможно ли, что он поддерживает связи с оккупированной Грецией?
– Этого я пока не знаю, – говорит Ронис.
Кэмерон вспоминает, что однажды он видел Псафаса, выходящего из военной комендатуры.
Мужчина среднего роста, загорелый, с темно-карими глазами, плотного сложения, с курчавыми завитками черных волос, в светлой шляпе, светлом костюме, темных туфлях, и с массивным золотым перстнем на безымянном пальце правой руки. Псафас быстро окинул взглядом людей, сновавших вверх и вниз, спустился по ступеням, уселся рядом с шофером в поджидавшую его черную «Ланчию», и через несколько секунд его автомобиль исчез в потоке автомобилей, направляющихся в сторону гавани.
Затем голос Рониса возвращает его к реальности.
– По-моему, вам нужно побеседовать с Инге, – говорит он.
От Рониса Кэмерон узнает, что Инге недавно приезжала в Мекс для встречи с Псафасом. Внешне Кэмерон никак не реагирует на слова Рониса. Он допивает кофе, берет предложенную Ронисом сигарету и думает о том, что, скорее всего, ведет себя правильно, стараясь сообщать Инге как можно меньше из того, что ему удается узнать.
15
Вернувшись в Александрию из Мекса, Кэмерон направляется в дом на длинной набережной Абдулла-паши. Вот слова, с которыми он обратился к Инге:
– Если вы просите меня о помощи, то постарайтесь хотя бы описать ситуацию, в которой мы обретаемся, по возможности, полнее. Вы встречаетесь с Псафасом, с которым вас связывают длительные отношения, но вы ничего не говорите мне…
Инге не отрицает того, что связь с Псафасом когда-то имела место и началась еще до того, как Отто появился в Александрии. На вопрос о том, зачем она встречалась с Псафасом в последний раз, она отвечает, что понимает, что Кэмерону трудно сделать что-либо свыше того, что он уже сделал. Она обратилась к Андреасу, надеясь, что его связи помогут освободить Отто.
– Откуда вы знаете Псафаса? – следует вопрос Кэмерона.
С Псафасом она знакома много лет, он был деловым партнером и другом ее мужа. Именно благодаря поддержке Псафаса она сумела сохранить значительную часть состояния ее мужа, у которого ко времени его гибели накопились большие долги. Псафас спас ее от кредиторов.
– Он говорил, что любит меня, а у меня все больше нарастало ощущение, что я полностью принадлежу ему... Со мной происходило что-то странное, – я была обескровлена смертью мужа, мне нужна была поддержка, но с Андреасом я чувствовала, что теряю самое себя... Я хотела расстаться с ним, но у меня не хватало сил. Так продолжалось до приезда Отто. Я поняла, что начинаю воскресать. Отто попросил меня познакомить его с Псафасом... Они долго беседовали... Несколько вечеров. Не знаю, о чем они договорились. Но я стала возвращаться к жизни... Вскоре я рассталась с Псафасом.
16
Через несколько дней Кэмерон узнает, что венгерская певичка Лола Дарваш подтвердила алиби Отто, после того как арестованный в Александрии поджигатель назвал день и время их встречи.
Кэмерону кажется, что дело против Отто начинает понемногу разваливаться. Однако, вновь прибывший в Александрию Арчи Холмс, чья лысая голова несколько напоминает лошадиную, считает, что подобное алиби недорого стоит. Теперь центр деятельности следствия перемещается в Александрию, куда скоро будет перевезен и Отто.
Кэмерон направляется в дом на набережной Абдулла-паши. Вскользь отмечает он в дневнике наступление весны и ослепительный блеск солнечных лучей, отраженных опахалами пальм.
От Инге Кэмерон узнает, что та ожидала его появления сегодня, в ее день рождения. Она говорит, что предчувствовала и знала, что это произойдет. Кэмерон спрашивает, откуда это могло быть известно Инге. Та отвечает, что носила чашку, из которой Кэмерон пил кофе, к ясновидящей. Инге спрашивает у Кэмерона, по-прежнему ли он уверен в своих подозрениях по поводу Псафаса. Кэмерон говорит, что у него пока нет доказательств.
В этот вечер они пьют вино и становятся любовниками.
Наутро Инге встает с постели и направляется к окну.
– Так я привыкла начинать свой день, – говорит она, – с тех пор как я попала в Александрию, я каждое утро подхожу к окну и гляжу в море.
Далее следуют воспоминания Кэмерона о женщинах, с которыми он был близок в разных странах. Он сравнивает их поведение в постели, их отношение к тому, что он называет «love-making», то, как они говорят и ведут себя, как меняется цвет их глаз и тембр голоса.
17
В последуюшие дни Кэмерон заносит в дневник несколько записей, сравнивающих психологию и поведение Инге и Ханы.
Хана руководствуется в своих поступках своими эмоциями и надеждами. Инге не ожидает от будущего ничего хорошего. Какая-то тревога почти постоянно сопутствует ей. Взгляд ее порой перебегает с предмета на предмет, фиксируясь затем на окне и гавани. Но порой они ведут себя совершенно одинаково, и Кэмерон признается, что грань между ними стирается даже в его сознании.
18
Однажды ночью к Кэмерону приходит человек от Рониса. Невысокого роста, с покрытым ровным загаром птичьим лицом и манерами мелкого клерка, совершенно безукоризненно одетый, он передает Кэмерону пакет с документами. Среди прочего, Кэмерон узнает, что Андреас Псафас учился в немецкой гимназии в Александрии вместе с будущим мужем Инге. Вслед за этим Кэмерона вызывают на допрос.
Следователь полагает, что Инге была в компании Кэмерона перед тем как приняла яд. Во всяком случае, для следователя все выглядит так, будто Инге приняла яд вскоре после его, Кэмерона, ухода.
Те же пластинки разбросаны по полу, финики и сушеный инжир, маленькие белые чашки с остатками кофе и бутылка испанского коньяка «Фундадор» на столике. Постель раскидана. Пепельница, бокалы и чашки свидетельствуют, что Инге была не одна. Тело ее обнаружено на полу. Похоже, что она направлялась в ванную.
– Или к окну? – спрашивает себя Кэмерон.
Ковры в комнате впитали миндальный аромат синильной кислоты. Небольшой хрустальный флакон найден на полу у окна с видом на серый, словно выцветший залив.
Кэмерон подавлен. Он утверждает, что появился в доме на бульваре Абдулла-паши около девяти вечера и ушел оттуда около шести утра. И в самом деле, вернувшись от Инге к себе домой, он уселся за дневник, с тем чтобы описать события последних дней. Он пытается узнать, приходил ли к Инге кто-нибудь после него и не может получить вразумительного ответа. Служанка говорит, что вскоре после его ухода в доме прозвучал телефонный звонок. Инге долго говорила с кем-то по-немецки. Кэмерон пытается узнать у служанки, с кем, помимо Отто, могла Инге говорить по-немецки, но служанка как будто не понимает вопроса. Кэмерона окружает атмосфера страха и нежелания говорить.
19
В тот же день Кэмерон направляется к ясновидящей. Ее зовут мадам Элени, она уроженка Мальты. Она живет в небольшом доме на одной из пыльных окраин Александрии.
Здесь, похоже, уже наступила весна. Невдалеке заброшенный и никем не тронутый берег моря. Кое-где вокруг растут финиковые пальмы и смоковницы. Их плотные, темно-зеленые листья покрыты пылью.
Кэмерон останавливает автомобиль у двухэтажного дома с наружной лестницей, ведущей на балкон второго этажа. Дом побелен, а ставни, выкрашенные в синий цвет, плотно закрыты. Комната, в которую он попадает, увешана коврами.
Мадам Элени предлагает Кэмерону чашку кофе. Она просит Кэмерона выпить кофе и перевернуть чашку от себя на блюдце. Затем она снимает чашку с блюдца, заглядывает внутрь и ставит ее на бумажную салфетку донышком вверх. Вскоре, убедившись, что кофейные узоры на внутренней поверхности чашки высохли, она начинает говорить. Она говорит по-гречески, но Кэмерон не понимает ее. Затем гадалка неохотно соглашается перейти на английский. Поначалу мадам Элени отказывается рассказать Кэмерону что-либо о его будущем. Кэмерон настаивает. Он ссылается на Псафаса, это благодаря Андреасу он явился к ясновидящей. Он просит ясновидящую рассказать ему, отчего покончила с собой Инге.
Мадам Элени пытается удержать его от непродуманных шагов. Она говорит ему, что Инге осталась бы в живых, если бы последовала ее совету покинуть Александрию.
– Для некоторых людей этот город опасен, – говорит она, не глядя в глаза сидящему против нее мужчине. Кэмерону угрожает смертельная опасность, ему не следует оставаться одному...
– Но каждый из нас – один, – говорит Кэмерон.
20
Вечером Кэмерон направляется в кабаре, где когда-то познакомился с Отто.
Певичка напугана, англичане вызывали ее на допрос, она все еще боится неприятностей из-за ареста Отто. Аккерман уже побывал на допросе, он раздражен и не хочет ни о чем говорить с Кэмероном. Впрочем, он соглашается выпить бокал шампанского.
– Шампанское полезно в моем возрасте, – говорит он по-немецки, – оно разогревает кровь. Хотите, поедем к девушкам? – предлагает он Кэмерону. – Они попали сюда недавно с континента и совсем еще не видели света, – говорит он и сам смеется собственной остроте. Вскоре Аккерман покидает кабаре, признавшись, что от шампанского у него пучит живот. Кэмерон остается один и заказывает себе коньяк. Внезапно он понимает, что ему некуда идти. В ожидании конца представления он выпивает больше, чем следовало бы. Позднее, из обрывка услышанного в туалете разговора, он делает вывод, что за ним следят. Следят свои же коллеги, притворяясь, что встреча в кабаре, – дело случая. Скорее всего, они что-то извлекли из того, что я переписываюсь не только с Брайтоном, думает Кэмерон, кажется я упоминал имя Инге в письме к Хане, но я не мог этого не сделать.
Наутро Кэмерон анализирует причины того, что ему не доверяют его же коллеги.
Он скомпрометирован дружбой с Отто, который все еще находится под следствием. Он скомпрометирован и отношениями с покончившей с собой Инге. Следователь говорит ему, что, скорее всего, это было самоубийство, никаких следов насилия на теле Инге не обнаружено. Кэмерон понимает, что он в тупике. Его мучает вопрос, стоит ли предпринимать какие-либо действия или следует пустить все по течению...
Постепенно Кэмерон приходит к заключению, что ему придется встретиться с Псафасом. Он полагает, что Псафас, скорее всего, именно тот человек, что скрывается в тени. Кэмерон звонит Псафасу и наталкивается на его секретаря.
– Да, – говорит тот, – г-н Псафас предупредил меня о вашем звонке. Он готов с вами встретиться там, где вы сочтете это удобным... Вас устроит кафе во внутреннем дворе кабаре «Клеопатра»?
Кэмерон соглашается. Встреча назначена на начало следующей недели, на вторую половину дня понедельника, ибо в настоящий момент, как говорит секретарь, г-н Псафас находится в отъезде.
21
Предпоследняя запись в дневнике рассказывает о том, что за день до встречи с Псафасом Кэмерон внезапно вспомнил сцену из представления «Дон Жуана» в Венской опере, где повеса приглашает на обед Командора. Он пишет о приподнятом состоянии духа и вспоминает, как в перерыве между действиями он пил сухое шампанское и раскурил сигару, пепел которой упал на манжету.
Следующая запись рассказывает о том, что Кэмерон сортирует свой архив и оставляет письмо с указаниями о том, как поступить с письмами, приходившими в его адрес, в случае его смерти.
Последняя фраза достаточна тривиальна: «Now everything finally seems to be falling into place».1
Следует отметить, что слова эти для осведомленного читателя звучат зловеще...На этом текст, опубликованный Браунли под названием «Африканский дневник», заканчивается. Далее в книге помещено краткое сообщение об обстоятельствах гибели Иена Кэмерона. Из него следует, что на следующий день неизвестный застрелил Кэмерона в кафе, в заднем дворике кабаре «Клеопатра». Толбота, который обычно сопровождал Кэмерона, при этом не было.
Между тем причина отсутствия Толбота объясняется просто.
В тот день в кафе был произведен обыск, и вся контрабандная выпивка была конфискована. Кэмерон, не сумев приобрести выпивки в кафе, попросил Толбота раздобыть где-нибудь спиртное. Толбот отсутствует минут пять-десять. За несколько минут до возвращения Толбота в кафе убийца застрелил Кэмерона и скрылся. Через пару минут после появления Толбота к кафе подъехал автомобиль Псафаса, черная «Lancia». Узнав, что Кэмерон убит, Псафас покинул кафе, оставив свой адрес и телефон военной полиции.
Расследование, проведенное военной прокуратурой, ни к каким результатам не привело.
Комментарии
В своих комментариях Браунли приводит текст заключения следователя военной прокуратуры о дневниках Кэмерона, в котором утверждается, что данный документ не дает какой-либо ценной информации, связанной с исследуемыми вопросами, т. е. с вопросами, возникшими в связи с гибелью Иена Кэмерона.
«Более того, – пишет Браунли, – следствие предпочло, как это видно из рассмотрения заключения по содержанию дневника Кэмерона, пойти по пути сохранения чести мундира и замять все дело, представив Кэмерона завсегдатаем кабаре «Клеопатра» с широким кругом знакомств, офицером, павшим жертвой не преднамеренного убийства, но, скорее, нелепой случайности».
Далее Браунли приступает к рассмотрению вопроса о том, отчего Кэмерон-старший вел свои дневники в служебных тетрадях, и, после исследования ряда гипотез, приходит к заключению о том, что «Африканский дневник» был задуман и написан как материал апологетический, и апология эта записана была в служебные дневники с определенной целью.
Для кого именно предназначалась и писалась апология Браунли совершенно ясно, он полагает, что упоминание Кэмероном того, что за ним следят его собственные коллеги, факт, отнюдь не случайный.
Апология, полагает Браунли, предназначена для будущего читателя, если таковой возникнет.
Именно так, по словам Браунли, представлял себе ситуацию Иен Кэмерон, и именно это обстоятельство и является причиной того, что его последнее послание дошло до нас в виде дневников, оставаясь, по существу, развернутой предсмертной запиской. Предсмертной запиской и попыткой апологии, ибо, согласно Браунли, гибель Иена Кэмерона была отнюдь не случайной.
Как хорошо известно из отчета Толбота, медицинского заключения и протокола патруля военной комендатуры, составленного на месте происшествия, Кэмерон стал жертвой убийцы, который, как полагает Браунли, поджидал его появления в кафе. Мотивы убийства и личность убийцы следствием установлены не были.
Браунли полагает, что гибели Кэмерона предшествовала тщательно продуманная операция, и тем, кто ее готовил, Кэмерон был хорошо известен, известны были, в частности, его манеры и привычки. К этому заключению Браунли приходит, изучая обстоятельства, связанные с фактом конфискации спиртного из кафе во внутреннем дворике кабаре «Клеопатра». Он, как оказалось, предпринял детальное исследование архивов и установил, что, согласно хранящимся в архивах документам, в тот день подобные мероприятия в Александрии были проведены в ряде портовых увеселительных заведений, как об этом и говорил Толбот. Обыски и изъятия контрабандных напитков проводились военной и портовой комендатурой.
При этом Браунли отказывается верить в случайность и совпадения.
Он полагает, что удаление Толбота со сцены не только упрощало обстоятельства покушения на Кэмерона, но и превращало Толбота в козла отпущения, ибо, последний сопровождал Кэмерона для обеспечения его безопасности.
Из материалов следствия известно, что, по словам Псафаса, предложение Кэмерона о встрече его не удивило. Он слышал о том, что Кэмерон поддерживает приятельские отношения с Отто. Учитывая то обстоятельство, что его бывший компаньон находится под следствием, он не был удивлен звонком Кэмерона и его предложением встретиться.
На вопрос о том, кто конкретно был организатором убийства Кэмерона-старшего, Браунли не дает прямого ответа, лишь заостряя внимание читателей на приведенных материалах и рассуждениях.
Более того, Браунли утверждает, что одни лишь здравый смысл и логика помочь разобраться в этом деле не смогут. Нужны дополнительные сведения, а их нет...
И поскольку, говорит Браунли далее, ему не удалось получить доступ к архивам Управления контрразведки в Палестине, он не может ничего добавить к вопросу о цели и этапах планирования и выполнения операции, в ходе которой был арестован Отто, который позднее был освобожден за недоказанностью обвинений в организации поджогов.
Не удалось Браунли установить и имя того человека, что руководил операцией по борьбе с инфильтрацией немецких агентов в Палестину, и мог таким образом иметь прямое отношение к судьбе Иена Кэмерона.
При этом сам Браунли полагает, что одним из наиболее важных вопросов, возникающих в процессе изучения «Африканского дневника», является вопрос о знакомстве Иена Кэмерона с Отто. Состоялось ли это знакомство так, как это описано в «Африканском дневнике»?
«Рассуждая логически, нельзя исключить того, – пишет Браунли, – что Инге могла узнать о Кэмероне-старшем от своей кузины Ханы Фриш, находившейся в Лондоне. И если сведения о Кэмероне впервые поступили в дом на набережной Абдулла-паши от Ханы, находившейся во время войны в Лондоне, то смерть Кэмерона приобретает еще одно, дополнительное измерение...» – полагает Браунли.
Естественно, что помимо этого остается загадкой, как говорит Браунли, и причина смерти Инге.
Браунли утверждает, что отношения между Инге и Отто, скорее всего, были отнюдь не такими простыми, как это могло показаться. Они вовсе не были братом и сестрой, скорее всего, это лишь метафорическое описание их взаимоотношений после их встречи в Александрии в 1938 году.
Когда Отто приехал в Александрию, Инге представила его Псафасу, с которым у нее был в ту пору роман, как своего брата. Браунли же считает, что Отто и Инге были когда-то близки. В какой-то момент они расстались. Позднее Инге уехала из Вены в Александрию. Прошло время, и вот они снова встретились в Египте.
В подтверждение этого Браунли ссылается на свои беседы с выходцами из довоенной Вены, проживающими в Англии.
Далее Браунли постарался проследить судьбы наиболее важных, по его мнению, персонажей.
Согласно его разысканиям, Отто вышел из тюрьмы вскоре после смерти Инге и гибели Иена Кэмерона. Спустя некоторое время, он покинул Александрию, но всегда оставался на Ближнем Востоке. Поначалу он перебрался в Хайфу, затем в Тель-Авив и со временем в Иерусалим, став одним из руководителей израильской разведки.
Арчи Холмс, вскоре после гибели Кэмерона, переведен был в Иерусалим, где позднее стал жертвой взрыва, организованного в июне 1946 года вооруженной организацией еврейских поселенцев «Иргун цваи леуми» в отеле «King David», где размещалась британская администрация.
Что же до Псафаса, то основанная им династия судовладельцев до сих пор играет определенную роль в торговом судоходстве на Средиземном море. Сам Псафас, однако, погиб в начале шестидесятых годов в автомобильной катастрофе во время путешествия по Южной Америке.
В пабе The Eagle and Child
После окончания семинара в Сент-Энтони мы с Алистэром направились в паб «Орел и дитя», известном как место, где любили бывать К.С.Льюис и Дж.Р.Р.Толкиен. Доклад Браунли не содержал ничего нового, то была очередная попытка разжечь давно уже потухший костер.
Прогулка по тенистой Вудсток Роад привела нас к двухэтажному зданию с выкрашенным в серо-зеленоватый тон фасадом с темными переплетами окон и высокими, с того же размера окнами, мансардами на Сент Джайлс Стрит. Был теплый день и мы решили посидеть в саду. Вскоре появился официант с заказанными у стойки Fish and Chips и чуть влажными кружками светлого эля.
Как оказалось, Алистер подумывал о написании книги, посвященной биографии Иена Кэмерона, но до сего времени не сумел заинтересовать своим проектом какое-либо известное издательство.
– Для них я – никто, – сказал он, имея в виду издателей, – их не интересует биография, написанная «ученым сухарем» из Сент-Энтони. Но вот если бы у меня были другие книги, уже опубликованные, речь, возможно, пошла бы несколько иначе… Между тем, – добавил он, – мне удалось кое-что выяснить в ходе моей последней поездки в Израиль… В свое время Отто был действительно связан с людьми из Еврейского агентства и занимался вопросами, связанными с транспортировкой еврейских беженцев в Палестину.
– Судя по всему, – продолжал Алистэр, – ему поначалу удалось увлечь Псафаса идеей выгодного сотрудничества. Однако в дальнейшем сотрудничество это распалось. Произошло это после того, как судно с беженцами под коста-риканским флагом было затоплено англичанами. Кстати говоря, насколько я понимаю, Кэмерон считал преступлением то, что британские моряки топили невооруженные транспортные суда с беженцами из Европы.
– Конечно, – сказал мой знакомый несколько позднее, – нельзя недооценивать проделанную Браунли работу. Правда, рассуждая о гибели Кэмерона, он пытается попутно, сознательно или бессознательно, очернить деятельность хорошо знакомой ему английской контрразведки. Это неудивительно, вы ведь, наверное, знаете, – продолжил он с усмешкой, – что Браунли сам долгое время находился под наблюдением контрразведки по подозрению в измене. Считалось, что он что-то утаивает в своих отчетах о поездках в Чехословакию, предпринятых им в качестве туриста. Впрочем, все эти люди одним миром мазаны. Я говорю о людях из контрразведки и о тех, кто им обычно противостоит… В России, насколько я знаю, все это кончается иначе. Блюмкина, например, просто расстреляли в подвале, – добавил Эйди. – В сущности же, Браунли полагает, что контрразведка избавилась от Кэмерона, использовав услуги так или иначе заинтересованных в этом лиц… То есть, и это вполне возможно, что он переносит свое видение мира на оценку ситуации с Кэмероном. Ведь, в конце концов, тот указывал в своем дневнике, что за ним следили его коллеги по службе… Хорошо еще, что Браунли не стал подозревать Толбота…
– Естественно, – продолжал д-р Эйди, оглянувшись на погруженых в свои разговоры людей за другими столиками в освещенном солнцем саду, – все это как будто противоречит и здравому смыслу, и нашему ощущению того, что какие-то вещи попросту не могут произойти, но отсюда, из Англии мы часто видим вещи совсем не так, какими они являются нам на Ближнем Востоке.
P.S. Со времени той беседы прошло около двух десятилетий. Алистэр Эйди все еще преподает в Сент-Энтони, черты лица его стали несколько жестче, он почти так же строен как был, но седины в его волосах стало больше. Эйди оставил идею написания биографии Иена Кэмерона, но по-прежнему включает «Африканский дневник» в список рекомендуемых его аспирантам книг. Ну, а Браунли отправился доживать свои годы на один из греческих островов.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 7(64) июль 2015
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer7/Gelbah1.php
