Снискавший себе геростратову славу, которая теперь уже, по-видимому, никем и никогда не будет превзойдена, Гитлер, как никто другой в истории, заслуживает забвения. Окажись он, как иные нацистские руководители, на скамье подсудимых Нюрнбергского трибунала, где ему, опытному демагогу, оратору и актеру, пришлось бы не привычно морочить голову обезумевшей от восторга толпе, а отвечать на холодные вопросы бесстрастных судей, и люди наверняка увидели бы всю пошлость этого человека, по воле рока двенадцать лет возглавлявшего мощное европейское государство и, вероятно, самую сильную в мире армию.
Однако одиозная личность часто привлекает к себе не меньшее внимание, чем героическая, и Гитлер, как булгаковский Понтий Пилат, обречен на бессмертие. Вот только прощать его будет некому. Описывать же и пытаться объяснить его деяния предстоит все новым поколениям историков, социологов, политологов, психологов и психиатров.
Тема психической состоятельности нацистского фюрера по-прежнему вызывает интерес. Широко распространенные представления о психопатическом характере личности Гитлера, тем не менее, не исчерпывают картины – есть и другие взгляды на сей предмет. (Хотя, казалось бы, о чем спорить? Мог ли "нормальный" человек сотворить все то, что сделал он?) Около десяти лет назад вышла в свет двухтомная биография фюрера, написанная профессором университета в Шеффилде Яном Кершоу. Британский историк, среди прочего, отмечал, что Гитлер не был клиническим душевнобольным, хотя в его характере и проявлялись некоторые отклонения от нормы. Кроме того, Кершоу считает, что фюрер не был садистом, и не находит подтверждения предполагаемой сексуальной извращенности Гитлера.
"Последнее слово", особенно в таком сложном и деликатном вопросе, не обязательно ближе к истине, а потому стоит остановиться на взглядах на эту проблему такого авторитетного ученого, как Эрих Фромм – выдающегося философа, психолога и психиатра минувшего века. Фромм получил философское образование в Гейдельбергском университете, увлекся фрейдизмом и в 1920-е годы практиковал в качестве психоаналитика в Берлине. Познакомившись с произведениями К.Маркса, Эрих Фромм в дальнейшем пытался синтезировать марксизм с фрейдизмом, экзистенциализмом и неогегельянством. Он известен прежде всего как один из крупнейших представителей так называемой Франкфуртской социологической школы, сложившейся в 1930 году, когда руководителем Института социальных исследований при университете во Франкфурте-на-Майне стал Макс Хоркхаймер. Кроме Э.Фромма, ближайшими сотрудниками М.Хоркхаймера были также Т.Адорно, Г.Маркузе и Ф.Поллок. Социальная философия Франкфуртской школы с самого начала была близка к идеологии социал-демократии. С приходом к власти в Германии нацистов, Фромм эмигрировал в США, где стал (вместе с К.Хорни и Г.Салливеном) основателем американской школы неофрейдизма.
Эрих Фромм анализировал характер Гитлера в двух своих известных произведениях: "Бегство от свободы" (1941) и "Анатомия человеческой деструктивности" (1973). Психиатр Фромм ставит своему "пациенту" следующий диагноз: авторитарный садо-мазохистский характер, имеющий в своей основе некрофилию. "Некрофилия, – определяет Эрих Фромм, – ...может быть описана как страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Это страсть делать живое неживым, разрушать во имя одного лишь разрушения". В одной фразе из "Майн кампф", пишет Э.Фромм, Гитлер выразил и свой садизм, и свою некрофилию: "Все, чего они (массы) хотят – это чтобы победил сильный, а слабый – был уничтожен или безжалостно подавлен". "Садист, – подчеркивает Фромм, – сказал бы просто: "подавлен". Только некрофил мог потребовать "уничтожения". Союз "или" в этой фразе указывает на связку садизма и некрофилии как разных сторон личности Гитлера". Одной из главных черт в характере фюрера, согласно Э.Фромму, был также нарциссизм, то есть самовлюбленность. Как вспоминала одна из секретарш Гитлера, "у него была одна черта, которая отличала его от всех остальных людей (включая даже других диктаторов...): он никого не считал равным себе".
Между двумя работами знаменитого неофрейдиста, посвященными анализу характера нацистского лидера, – более тридцати лет. В "Бегстве от свободы" Фромм, по его словам, опирался на представление об авторитарном садо-мазохистском характере Гитлера и не касался его детства. В "Анатомии человеческой деструктивности" ученый подчеркивает, что этот анализ кажется ему правильным и спустя три десятилетия, но делает одно уточнение: садизм Гитлера вторичен по отношению к его некрофилии.
Исследование характера "пациента" Фромм начинает с детских лет Гитлера и находит истоки его некрофилии в злокачественных инцестуозных страстях. Иными словами, причины формирования некрофильской личности "фюрера германской нации" – в его склонности к кровосмешению. Мать для Гитлера "была олицетворением безличной власти земли, судьбы и даже смерти"; с нею и ее символическими ипостасями он был связан симбиозными узами. "Подобная связь, – продолжает Фромм, – встречается нередко как своеобразная перевернутая форма мистицизма, когда конечной желанной целью представляется единение с матерью в смерти". Со временем символом матери для Гитлера стала сама Германия. Свои личные неудачи и унижения (в реальном училище, академии художеств и др.) он стал отождествлять с поражением Германии в Первой мировой войне – это помогало ему забыть собственные провалы. Однако в бессознательном пласте его психики коренилось и вытесненное желание к разрушению матери (и Германии), и поведение Гитлера, начиная с 1942 года, когда стало ясно, что Вторая мировая война Германией проиграна, подтверждает предположение о его зловещей связанности с матерью. О склонности фюрера к инцесту говорит и его сексуальная связь с племянницей Гели Раубаль, которая жаловалась своей подруге: "Мой дядя – чудовище. Невозможно представить, чего он от меня требует!"
В "Анатомии человеческой деструктивности" Э.Фромм приводит конкретные свидетельства проявления Гитлером своей некрофильской ориентации. Характерной была его реакция в 1923 году на фильм "Король Фридрих". По сюжету, отец Фридриха собирался казнить своего сына за его попытку бежать из страны. После кино Гитлер повторял: "Его [сына] тоже надо убить – великолепно. Это значит: долой голову с каждого, кто погрешит против государства". Другой пример. Планируя в середине 20-х годов поездку в Англию, Гитлер оживился при упоминании о короле Генрихе VIII, который был женат шесть раз: "Шесть жен – неплохо, – заметил будущий фюрер, – и двух из них он отправил на эшафот. Нам действительно стоит поехать в Англию, чтобы пойти в Тауэр и посмотреть на место, где их казнили. Это стоит посмотреть". Соответствующим был и юмор Гитлера. Например, за столом в присутствии гостей он любил отпускать шутки по поводу мясной пищи (сам фюрер, как известно, был вегетарианцем). Так, если подавали бульон, он начинал говорить о "трупном чае"; увидев вареных раков, рассказывал историю об умершей старушке, тело которой ее родственники использовали как приманку при ловле этих членистоногих, и тому подобное, в том же духе.
Теперь, опираясь на анализ Э.Фромма, попытаемся взглянуть на гитлеровский антисемитизм. Вероятно, тайным "кредо" некрофила, сокрытым даже от него самого, является формула: "хороший человек – это мертвый человек". В этом смысле евреи для Гитлера не могли не быть непримиримыми, буквально смертельными врагами. В "Майн кампф" он писал о них с возмущением-восхищением: "Что за бесконечно цепкая воля к жизни, к сохранению своего рода и вида!" (Здесь фюрер по своей необразованности, усугубленной расизмом Ж.Гобино, отбросив общее понятие человечества, говорит о евреях как об отдельном виде и даже роде!) Отсюда – сверхзадача некрофила: ввиду того, что сломить эту волю еврейского народа к жизни не удастся (а об этом свидетельствует вся его сорокавековая история), следует уничтожить сам народ. Только так вполне могла быть утолена некрофильская жажда Гитлера.
Но истребление евреев должно было удовлетворить еще одну страсть бесноватого, вскрытую Эрихом Фроммом, – нарциссизм. Победа демократии, господство парламентаризма, считал Гитлер, – это конечная цель евреев. "Разве не ясно, – вопрошал он, – что парламентский принцип большинства неизбежно подкапывается под самую идею вождя?" Вот, оказывается, в чем дело! Стать "фюрером германской нации", используя демократические институты Веймарской республики, – одно, а удержаться у власти и добиться мирового господства – совсем другое. Ну, рядовых немцев, с их "примитивной душой", удастся убедить в гениальности и "святости" фюрера (что и было с успехом сделано). Русских, после их "освобождения от жидо-большевизма" и основательной "чистки", можно будет поставить на колени и подчинить расе господ; "прогнившие" западные либеральные демократии под ударами германской армии рухнут – во всем этом Гитлер почему-то нисколько не сомневался, как и в своей "призванности" и в своих сверхчеловеческих силах. (Когда ему в 1941 году сообщили о том, что немецкие солдаты погибают от мороза на подступах к Москве, он заявил: "Наступайте. Холодом займусь я сам".)
И только евреи!.. Тут даже склонный к мистицизму и абсолютно уверенный в себе фюрер не питал иллюзий. Не было никакой надежды на то, что народ Книги, обладавший критическим умом и смотревший на идолопоклонство как на тяжкий грех, признает в истеричном демагоге с дегенеративным, просящимся на карикатуру лицом, своего "мессию"! Это было особенно нестерпимо для Гитлера: нарциссический комплекс требовал всеобщего поклонения. А раз так – вывод ясен.
Наконец, не исключено также, что гитлеровский антисемитизм питался и архетипическим "комплексом Измаила", обиженного старшего брата. Он мог возникнуть после того, как у пятилетнего Адольфа появился младший брат (хотя сам Э.Фромм утверждал, что "рождение брата не стало для Гитлера травмирующим фактором, как это склонны считать некоторые психоаналитики").
Вообще, антисемитизм имеет, скорее всего, чисто аморальное начало. Это – негативная реакция подсознания на нравственные запреты, проявляющаяся как "месть" избранному народу. Можно с уверенностью сказать: если бы евреи внесли в цивилизацию не Моисеев Декалог, а "антизаповеди" – убивай, кради, лжесвидетельствуй, спи со всеми, на кого глаз положил, и т.п., – не было бы никакого антисемитизма (в том числе и "противоестественной" ненависти к собственному народу отдельных евреев). Правда, тогда не сложилось бы и еврейство как феномен мировой истории. (Стоит ли удивляться активизации "антисионизма" в современной Европе, где отвергаются уже практически все моральные ограничения и запреты? Недаром завсегдатаи гей-клубов дружно выходят не только на "парады гордости", но и на шумные демонстрации в поддержку "палестинского народа"! Весьма символично и совпадение по времени "канонизации" некоторыми шейхами "мученических" суицидов с легализацией в ряде западных стран эвтаназии.)
Гитлеровский же антисемитизм, кроме того, носил явно религиозный – языческий, антихристианский характер: уничтожение избранного народа представляло собой прямой вызов библейскому Богу. Хотя Гитлер происходил из католической семьи и даже иногда посещал храмы, его отношение к христианской церкви было скорее терпимо-презрительным; его рассуждения в "Волчьем логове" о науке и религии напоминают лекцию по "научному атеизму". Характерно и такое признание Гитлера: "Ислам, пожалуй, еще мог бы побудить меня вперить восторженный взор в небо. Но когда я представляю, как пресно и скучно на христианских небесах..." В самом деле, даже трудно представить себе фюрера осеняющим себя крестным знамением. Тем более отвратительна картина, запечатленная на многочисленных фотографиях, когда католические епископы Германии стоят, вытянув руки в нацистском приветствии.
Итак, приписывая евреям все мыслимые пороки, являющиеся, естественно, недостатками "общечеловеческими", Гитлер словно бы кричал: "Держи вора!" Действительно, развратник, доведший своми сексуальными фантазиями до самоубийства племянницу Гели и киноактрису Рене Мюллер (имеются, впрочем, весомые аргументы в пользу версии об убийстве Гитлером Ангелы Раубаль в 1931 году, ибо девушка была похоронена на родине по католическому обряду, что не допускается церковью по отношению к самоубийцам), санкционировавший в Третьем рейхе многоженство, – он обвинял евреев в "проституировании любви" и совращении невинных арийских девушек. Маньяк-разрушитель, обуянный страстью деструктивности, стремился силой добиться реванша за "национальное унижение" в Первой мировой войне. 30 января 1939 года Гитлер откровенно говорил министру иностранных дел Чехословакии Ф.Хвалковскому: "Мы собираемся уничтожить евреев. Они не смогут избежать наказания за то, что они сделали 9 ноября 1918 года. День расплаты настал". В тот же день, выступая в рейхстаге, Гитлер "предостерегал": "Если международным банкирам-евреям, находящимся в Европе или за ее пределами, удастся вовлечь народы в новую войну, ее результатом будет не всемирный большевизм, и, следовательно, победа иудаизма; это будет конец евреев в Европе". Таким образом, жертва была сознательно выбрана, и на нее, как на козла отпущения, сваливались все варварство, дикость и подлость нацизма – ведь ни банкирам-евреям, ни местечковым евреям-беднякам совершенно не нужна была война, да еще с целью установления "всемирного большевизма"!
Эрих Фромм не акцентировал внимание на исключительности Холокоста; он объяснял ненависть Гитлера к евреям типичными фантазиями некрофила. Вот цитаты из "Анатомии человеческой деструктивности": "Главными кандидатами на физическое уничтожение были евреи, поляки и русские"; "Гитлер, несомненно, ненавидел евреев, но мы бы не погрешили против истины, сказав, что одновременно он ненавидел и немцев. Он ненавидел человечество, ненавидел саму жизнь". Его юдофобия, по Фромму, сродни паническому страху некрофила перед любой инфекцией: "Гитлеру казалось, что евреи отравляют арийскую кровь и арийскую душу".
Разумеется, некрофил-мизантроп с нарциссическими наклонностями едва ли мог любить даже какого-нибудь одного человека, кроме себя самого, – и Фромм показывает, что у Гитлера не было ни друзей, ни по-настоящему любимых женщин. Но все-таки не любить и даже ненавидеть – одно, а истреблять поголовно – нечто иное. Возможно, еврей Эрих Фромм, "нивелируя" Катастрофу, хотел тем самым избежать подозрений в "необъективности". Десятки миллионов погибших во Второй мировой войне, независимо от их национальности, – это плата за бесовство идеологий, как реакционных, так и "передовых"; за ошибки и просчеты политиков, оказавшихся в плену опасных заблуждений и иллюзий. Шесть миллионов организованно и безжалостно уничтоженных евреев – особая жертва, принесенная избранным народом на алтарь вечных ценностей, не зависящих ни от исторической эпохи, ни от зигзагов прогресса.
Итак, человек, провозгласивший одной из своих целей очищение "арийской расы" от неполноценных элементов и давший "добро" на эвтаназию душевнобольных в Германии в 1935 году, сам был носителем "психотических, а возможно, и шизофренических черт", как полагал Э.Фромм. Не сумевший позитивно реализовать свои способности (например, художника), Гитлер нашел утешение в культивировании собственной мании величия с бредово-грандиозными целями. История умеет строить гримасы! Почему-то иногда бывает труднее ввести в заблуждение одного индивида, чем оболванить целый народ. Еще Фридрих Шиллер, говоря о поведении индивида в одиночестве и в толпе, заметил: "Сам по себе он умен и проницателен, а в массе – жесток и глуп". В ХХ веке идеология стала удобным камуфляжем некомпетентности и даже психической ущербности, а демагогия побивала логику и здравый смысл.
В России дворянчики во втором поколении, недоучившиеся студенты и пролетарии с мизерным трудовым стажем и жизненным опытом вознамерились на строго научной, как им казалось, основе создать новое, совершенное общество и вызвались стать подлинными выразителями интересов рабочего класса и крестьянства, имея – даже в силу своего социального положения – весьма смутное представление об этих интересах. В Германии психопаты и криминальные типы из числа лавочников и люмпенов принялись улучшать человеческую породу. Если бы немцы, согласившись на это дело, начали его с верхушки национал-социалистической партии, задавшись известным вопросом: "А ты кто такой?!" – на том бы все и закончилось, принеся Германии несомненную пользу и избавив мир от страшных потрясений и жертв. К сожалению, этого не случилось: маньяк-юдофоб сумел вызвать своими "проповедями" резонанс в душах миллионов немцев. Гитлер к тому же был игроком, и играл он не только своей жизнью, но и жизнями всех немцев. Об этой "игре" Фромм пишет так: "Он получил то, к чему всегда стремился: власть и удовлетворение своей ненависти и своей страсти к разрушению. Этого удовольствия он не лишился в связи с поражением. Маньяк и разрушитель не проиграл". При этом Гитлер не был гением, он не обладал какими-то сверхъестественными способностями. "По-настоящему уникальной, – указывает Фромм, – была социально-политическая ситуация, в которой он мог подняться до таких высот". Здесь перед нами встает тема психического здоровья целого общества, и Эрих Фромм немало времени уделял исследованиям в области социальной психологии.
Признавая наличие у Гитлера психических отклонений, Фромм в то же время отнюдь не считал его "сумасшедшим". "Нет сомнения, – писал он, – если бы Гитлер предстал перед судом, даже перед самым беспристрастным, его бы ни за что не признали невменяемым". И, наконец, главный для нас вывод ученого: "Нельзя использовать клинический диагноз для затемнения моральной проблемы". В самом деле, многие циничные рассуждения Гитлера о "толпе" как объекте манипуляций сильной личности (по сути – наблюдения по практической массовой психологии) – ко всеобщему стыду, в значительной своей части подтвердившиеся, – показывают, что сей господин ведал, что творил. Как сказал Томас Манн, Гитлер не изнасиловал, а соблазнил Германию. Эта "любовь" обошлась дорого всему миру.
