Фаня Юцис
Печать любви и памяти
Я держу в руках книгу Шуламит Шалит «Печать любви» и вспоминаю...
Мы приехали в Израиль в середине декабря 1995 года. Как и всех вновь прибывших, нас захлестнула суета устройства, узнавания того, что нам было неведомо, и вживания. Поскольку я филолог (русский язык и литература), то передачи радиостанции РЭКА мне сразу стали интересны. Однажды я услышала удивительный голос, приятный, низкий, искренний, проникающий в самое сердце – это была Шуламит Шалит и одна из ее «Литературных страниц». С тех пор старалась слушать все передачи, понимая, что это мои «новые университеты», так как многие имена звучали для меня впервые, а о многих людях, о которых рассказывала Шуламит, я знала преступно мало, поскольку это были рассказы о выдающихся евреях. Ведь в Советском Союзе публикации о жизни и деятельности евреев, мягко говоря, были не очень, точнее, совсем непопулярны.
В нашей семье «еврейская сущность» не замалчивалась. И когда в 1941 году мы, спасаясь от фашистов, уехали из Украины и, в конце концов, добрались до Барнаула (Сибирь), то первым же вопросом, которым меня встретили, когда я вышла во двор, где играли дети, был: «А ты жидовка?» Мне было шесть лет, но я поняла, что в самом вопросе было что-то нехорошее…
Лишь когда я с семьей моего мужа (родителей уже не было) прибыла в Израиль, то поняла, насколько мама ненавязчиво, но последовательно поддерживала в нас наше «еврейство». Многие из еврейских традиций, которые другим репатриантам представлялись непривычными, для меня оказались привычными, как и специфические еврейские блюда, например, на Песах, Рош а-Шана, Шавуот…
А потом вышла книга Шуламит Шалит «На круги свои...». Какие имена блестящих деятелей науки и искусства! Какие открытия!
И вот сейчас новая книга Шуламит Шалит «Печать любви». Открывается она страницами из жизни «ближнего круга» автора: матери, детей, близких и родных. Читаю и будто слышу, как горячо Шуламит говорит о любимой маме, но ее портрет вырисовывается на фоне целой эпохи, частично прожитой и нами, и это волнует. Потом об отце, казалось бы, покинувшем семью, но до самого конца остававшимся каким-то особенным, преданным и еврейским традициям и своим детям, очень «еврейским папой»… А дети заказывают в синагоге табличку памяти родителей, где их папа и мама снова и навсегда вместе… Если речь о сыне, то мы снова как бы внутри: это уже наша израильская действительность, когда вчерашний мальчуган взрослеет не постепенно, а сразу, как только надевает солдатскую форму… А милая, благожелательная ко всем свекровь («день рождения для нее – возможность увидеть разом всех друзей»), а свекор, которого их сын не успел запомнить…
Это не просто любовь, это удивительно бережное, нежное отношение к событиям и деталям их жизни. Вот отзыв профессора математики и поэта Бориса Кушнера, с которым я совершенно согласна: «Просто и величественно. Библейская интонация, в которойсоединено земное с небесным. Трогательные детали и отстранённая мудрость,позволяющая увидеть семейную хронику, как часть нашего Бытия, во всей егосложности, боли и радости. В улыбке и в слезах, как говорил Шекспир. Вижу людей так, как будто живу с ними на одной лестничной площадке, захожу на огонёк... Жизненная сага её отца печальна до боли в сердце... Мир ему, мир всем нашим ушедшим. В Шуламит, в её семье – мои еврейские надежды и вера – и как это нужно в наше жестокое время».
Исследовательская натура автора проявляется и в этой книге. Это рассказ о Цви Араде, поэте, писателе, переводчике, сделавшем иврит своим родным языком. Это повествование о семье рабби Глускина. Раньше я о нем ничего не знала, и настоящим откровением стало прочитанное о дочерях Глускина и их семьях. А открытие кумранских рукописей и изучение и толкование их Иосифом Амусиным? Шуламит взволнованно, с любовью рассказывает о жизни и деятельности академика В. Иоффе, о поэте Х. Ленском, об Ан-ском – авторе легендарной пьесы «Диббук». И, наконец, необыкновенная история жизни удивительного поэта и человека И. Каганова и его иврит-русского словаря, который он создал в тюрьме.
Эти вновь приобретенные знания с трудом умещаются в голове: надо еще и еще раз перечитывать... Но я не только восхищаюсь писательским и гражданским подвигом Шуламит Шалит, но и наслаждаюсь самим чтением.
Несколько добрых и теплых слов хочется сказать о Микки Вульфе, написавшем от редакции о таланте и таинственных секретах Шуламит Шалит. С удовольствием подпишусь под каждым его словом.
Всегда удивляет, как можно сказать одновременно и коротко и глубоко, емко и увлекательно, и так интригующе таинственно... Он насчитал пять секретов Шуламит Шалит привлечь внимание читателя к своему творчеству, но четыре нам открывает, а о пятом умолчал? Хочет, чтобы мы открыли его сами?
Сейчас принято говорить человеку, которому предстоит встретиться с новым произведением искусства: «Я вам завидую!»...
Новые (и старые!) читатели Шуламит! Я вам действительно завидую: ведь вас ждет встреча с умным автором и героями ее рассказов, очерков, эссе, с потрясающей женщиной, тонкой, эмоциональной, искренней и правдивой!
Дорогая Шуламит!
Здоровья Вам и возможности осуществить все Ваши планы!
Да хранят Вас лучшие силы, которые есть на Земле под голубым небом!
С искренним, сердечным уважением и любовью!
Виктор Гуревич
Печать любви, печать печали
Есть в безбрежном печатном океане книги, сотворенные таинственным образом: возьмешь такую в руки – и не оторвешься до следующего утра, забыв про ужин, сон и все остальное, пока не прочитаешь от корки до корки и не узнаешь, что же такое произошло в Восточном экспрессе или почему выла по ночам собака Баскервилей. Какое счастье, что они есть: что бы мы делали, не будь на этом свете Шерлока Холмса, мисс Марпл или комиссара Мегрэ… ну уж, на самый худой конец, майора Пронина или многочисленных героев Дарьи Донцовой…
Но куда это меня занесло? Ведь я хотел сказать совсем о другом. Книга Шуламит Шалит «Печать любви» – не из таких. Ее нужно читать медленно – с чувством, с толком, с расстановкой, вдумываясь в каждое слово, ощущая на вкус разговорную, но подробно аргументированную и научно документированную манеру изложения, смакуя каждое интонационное ударение, разгадывая вместе с автором происхождение каждого имени, фамилии или слова, записанного на иврите в русской транскрипции…
И тут высвечивается неуловимая ранее связь: ведь Шуламит Шалит – не просто филолог, историк и литературовед, а прирожденный частный детектив! А я, грешен, люблю этот жанр.… И особенно – литературный детектив, начало которому в русской литературе, если не ошибаюсь, положил Ираклий Андроников своей «Загадкой НФИ». Если не считать разысканий 20-х годов, связанных с дуэлью Пушкин – Дантес, или поисками таинственно пропавшего архива М. Шолохова.
Читать нужно книгу не торопясь, рассказ за рассказом, эссе за эссе. При этом особое внимание обращать на фотографии. Какие лица на них, на улицах или в метро таких не увидишь – эти лица не просто интеллектуальны и выразительны, они приятны во всех отношениях, да простит меня Николай Васильевич за невольный плагиат. Как удалось Шуламит эти фотографии подобрать, каким доверием со стороны дарителей нужно при этом располагать…
Книга – настоящая энциклопедия еврейской литературной и культурной жизни в России. И рецензенту – отнюдь не специалисту в этой области – трудно говорить о ней подробно. Поэтому скажу, в меру своих сил, только о нескольких из прочитанных вещей, касающихся, в первую очередь, ленинградцев-петербуржцев.
Вот рассказ об Иосифе Амусине (1910-1984). Начинаю с него потому, что с начала 60-х годов стоят в моем книжном шкафу, на почетном месте, две его книги. В то время только с их помощью (если не считать куцых газетных заметок) можно было расшифровать витающие в воздухе слова Кумранские рукописи, Мертвое море, бедуины– что это, где это, когда это и как? Увидеть хотя бы краешком глаза изображения этих загадочных свитков.… Кстати, обе эти книги написаны – вы угадали, если их не читали – почти в детективном жанре!
Свою печать, Печать любви, Шуламит Шалит ставит не только на образ Амусина, но и на все его книги и его судьбу. А мне ее повествование интересно вдвойне: оказывается, ленинградец (с 14 лет), не заточенный под партийные шаблоны доктор исторических наук Иосиф Давидович Амусин, доброволец-участник войны, дважды прошел через огонь и воду сталинских репрессий, сохранив при этом человеческий взгляд и на древнее прошлое, и на окружающую сиюминутную ситуацию. Чего только стоит портрет 1983 года этого мудреца (в конце статьи).… Недаром сказал академик В. Струве: «Амусин с гордостью носил звание еврея». Не о каждом докторе исторических наук можно сказать такое.
А вот еще одна выдающаяся историческая фигура, но из более отдаленного прошлого: Семен Акимович Раппопорт (1863-1920), известный под псевдонимом С. Ан-ский (производная от имени матери – Анны).
Встречая ранее эту фамилию в мемуарах народовольцев или в Интернете, относился к ней равнодушно – мало ли было в России литераторов и публицистов, всех не перечтешь. Тем более что было у меня к нему одно маленькое замечание. В заметке, опубликованной 9 ноября 1920 (на следующий день после его смерти), говорится, –Более 30 лет тому, в 1889 г., в глубине Сибири разыгралась одна из мрачнейших трагедий царского режима. Партия политических ссыльных, 32 человека (среди них было 26 евреев), прибыв в Якутск, отказалась следовать дальше, в далекую тайгу, где ссыльных ожидала неминуемая гибель от голода и холода. <…>. Прибывший из Иркутска военный суд присудил 20 человек к вечной или долголетней каторге, а троих – Льва Когана-Бернштейна, А. Гаусмана и Н. Зотова (русского) к смертной казни. Когана-Бернштейна, тяжело раненного во время перестрелки, принесли к виселице на постели и повесили. После Когана-Бернштейна, погибшего на 27-м году жизни, осталась молодая вдова, которая шла за ним в ссылку. Через несколько месяцев после его казни она родила сына. Через 8-10 лет я встретился с вдовою К.-Бернштейна, кажется, в Швейцарии. Она всецело посвятила себя воспитанию сына. Мальчик был очень способный. Он не знал иной среды, кроме революционной, и иных интересов, кроме революционных. Революция была для него в полном смысле слова религиозным культом. После отъезда матери с сыном в Россию я с ними долго переписывался.
Поскольку в свое время я довольно плотно занимался Якутской трагедией, знаю, что Матвей (Митюшка), сын повешенного Льва Матвеевича, родился не после казни, а в 1886 году, то есть за три года до смерти отца.
Однако когда прочитал в книге Ш. Шалит, что усилиями Ан-ского и других ученых и общественных деятелей в 1908 году в Санкт-Петербурге, в доме № 50 на 5 линии Васильевского острова, было создано сначала Еврейское историко-этнографическое общество, а затем и Еврейский музей, хлопнул себя по лбу: ведь целых 5 лет (1966-1971) я жил в таком же четырехэтажном доме, но под номером 52, на той самой 5 линии, на том самом Васильевском острове и в том самом городе, который тогда назывался Ленинград…. И я простил Ан-скому его маленькую ошибку. К сожалению, музей был закрыт «чуть-чуть» раньше, в начале 30-х годов (не то в 1932, не то в 1935 – мнения расходятся)…
Не имею возможности говорить об Ан-ском, как о писателе и драматурге, так как главное его творение – пьесу «Диббук» – на сцене не видел и даже не читал, не попадалась. Но многого стоят его этнографические экспедиции в Галицию и Подолье, материалы которых случалось видеть на выставках в ленинградском Этнографическом музее.
Вернемся к рецензируемой книге. Почти каждое слово в ней – чуть ли не на вес золота, по крайней мере, для меня. Вот автор упоминает Григория Хмару. Да ведь это тот самый Хмара – девический кумир моей мамы (которая была моложе его на 6 лет), о нем она часто вспоминала. Только в книге я нашел ответ на вопрос, который меня давно интересовал: кто он – украинец или еврей? Интернет этот вопрос обходит стороной. Мимоходом замечу: жил он, как мне кажется, не в г. Ромны, а в селе Малая Перещепина (той же Полтавской губернии) или где-то около. Но может быть я и ошибаюсь.
Или вот слова о Павле Гольдштейне. Но ведь именно благодаря его воспоминаниям о «жизни» в Бутырках, процитированным московской «Учительской газетой», я познакомился с замечательным журналом Евгения Берковича, именуемым «Заметки по еврейской истории». Но это, как говорится, отдельная история, еще ждущая своего летописца…
А что же Семен Акимович Раппопорт? Будучи избран по списку эсеров в Учредительное собрание России (наряду с упомянутым выше Матвеем Львовичем Коганом-Бернштейном, а также 73-летней Екатериной Брешко-Брешковской, Симоном Петлюрой, В. Лениным, Я. Свердловым, И. Сталиным, Л. Троцким и другими известными лицами), С. Ан-ский жил впроголодь в каморке при созданном им Еврейском музее, но вскоре бежал из Советской России и умер 8 ноября 1920 в Варшаве, в возрасте всего лишь 57 лет.
Книга «Печать любви» – достойный венок ему и другим выдающимся деятелям национальной культуры, с любовью сплетенный Шуламит Шалит, результат многолетнего труда.
Особо хочется отметить выразительную обложку книги: не то бабушкин клубок, не то моток каната с узлами на нем – вехами событий… Или и то, и другое?
О многих замечательных людях можно узнать из Вашей книги, Шуламит, спасибо! Разрешите пожелать Вам здоровья и новых больших успехов!
***
От редакции:
По итогам 2014 года Шуламит Шалит стала победителем конкурса «Автор года» сетевого портала «Заметки по еврейской истории» и журнала «Семь искусств».
За литературное творчество и вклад в русско-еврейскую и израильскую культуру (1990-2015) Шуламит Шалит награждена званием Лауреата премии им. Юрия Нагибина.
Книгу «Печать любви» можно приобрести:
Первое издание – Интернет-магазин Лулу
Второе издание – shalit@list.ru
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 7-8(186) август-сентябрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer8_9/Gurevich1.php
