...искусство есть дополнение науки.
Д. Дью́и, 1940
Введение
Контраст между двумя культурами - первой, к которой принадлежит в основном искусство и литература, и второй, к которой принадлежат точные науки.- который часто является непреодолимой пропастью для их носителей, хотя и осознавался в неявной форме многими мыслителями ранее (см. эпиграф), был четко артикулирован в 1959 году Чарльзом Сноу сначала в своей речи в Кембридже, а затем в книге того же года (см. второе издание 1963 года с изменениями [1]), которую иногда включают в список 100 наиболее влиятельных книг послевоенного времени http://www.interleaves.org/~rteeter/grttls.html). Идея противопоставления двух культур и деструктивного взаимного непонимания соответствующих интеллектуальных элит нашла немедленно и сторонников и противников, но, безусловно, не была заброшена и активно обсуждается и сейчас. Было предложено несколько вариантов " преодоления разрыва".
1) Сам Ч. Сноу во втором издании [1] предположил что пропасть может быть преодолена посредством "третьей культуры", в которой диалог между первыми двумя будет куда более осмысленным, чем в настоящее время (предсказание, как все чувствуют, далекое от исполнения);
2) Д. Брокман в 1995 году назвал "третьей культурой" некую область, в которой представители "гуманитарного" и "натуралистического" направлений обмениваются мыслями на взаимно понятном языке, то есть, по сути, назвал этим термином некую зону научно-популярной литературы, приведя в своей книге [2] множество бесед с выдающимися учеными, склонными к подобной популяризации;
3) С. Чесноков (1995), констатируя наличие двух культур, предложил особое внимание уделять тем областям человеческой деятельности, которые уже лежат на стыке между ними - таким как силлогистика Аристотеля (или, шире, логика вообще), что и должно способствовать преодолению взаимного непонимания [3];
4) К.Келли [4] констатировал зарождение "третьей культуры" в форме компьютерного "нердизма", в котором акцент перемещается с "высокого теоретизирования" культуры 2 (недоступного нердам) к получению эстетического и социального удовольствия культуры 1 (которую они также серьезно не знают - "Не читали Софокла", так сказать) посредством непосредственного творчества в искусственной компьютерной среде, где вопросы "почему и для какой (высокой) цели?" скорее заменяется вопросами "а как это сделать? и как показать, что это работает?". В качестве раннего примера такого нердизма автор приводит Томаса Эдисона, который, не владея реально современной ему наукой, сделал ряд гениальных открытий. Учитывая, что этa концепция была выдвинута в 1998 году, на заре эры Интернета, нельзя не признать, что во многом автор прав - этих самых нердов сейчас куда больше чем тогда (как и компьютерных Эдисонов без университетского образования). Заполнили ли они пространство между двумя полюсами культуры - куда менее понятно.
В статье [5] я предложил рассматривать понятие третьей культуры как некоей огромной зоны, лежащей в основном между "ядрами" двух культур в смысле Сноу - то есть признать тот факт, что никакой пропасти не существует, что она чрезвычайно плотно заполнена множеством наук и псевдонаук. Главной идеей было ввести некие разумные оси (шкалы), принадлежность к различным зонам которых и определяет специфику той или иной области знаний; соответственно, Сноу указал лишь на крайние точки в некоем пространстве. Главных шкал в [5] было две: апеллирование к рациональной или к эмоциональной компонентам человеческой психологии и точность в определении и измерении предмета изучения. Третья шкала, которая была введена, но под знаком вопроса, была нелинейная шкала "возможности фальсифицирования результата" (в смысле К. Поппера) - чем выше эта возможность, тем ближе область знаний к культуре 2 и соответственно наоборот.
Статья породила определенную дискуссию; затем я стал обдумывать некоторые вещи, не отраженные в первом тексте. Его вынужденная краткость и ограниченность была предопределена, в числе прочего, тем фактом, что это был фрагмент большой статьи о творчестве В. Сорокина, в то время как проблема трех культур, вполне очевидно, представляет специальный интерес. Кроме того, определенные положения были там оговорены не вполне ясно. В результате я решил развернуть предварительные заметки по данному вопросу в нечто более развернутое и прагматическое. Дополнительным стимулом было то, что многие люди, которые читают мои статьи принадлежат явным образом к одной из трех культур, а то и всем трем - так что, возможно, сам предмет будет им небезынтересен. Так появилась эта работа.
В [5] был приведен график, показывающий взаимное расположение трех культур в пространстве трех осей, о которых шла речь выше. В данной статье я несколько упростил его, удалил одну "нелинейную ось" (о чем ниже) и добавил некоторые новые элементы (рис.1). Наиболее существенно, на графике сейчас помещены не только некие "ментальные конструкты" как ранее, но и реальные виду человеческой активности, такие как бизнес, политика и пр. (выделены курсивом). Это сделано в соответствии с широким пониманием культуры как некоего цивилизационного кода, который включает в себя и сами действия, и их отражение в соответствующих науках и искусствах. Однако, даже при таком расширении, генеральная идея двух осей осталась неизменной. Попробую объяснить, почему именно такие оси мне представляются наиболее важными для классификации различных видов деятельности. Возможно, такое двумерное представление чрезвычайно сложного феномена культуры как раз и будет полезно для создания некоей "цивилизационной карты"; любое упорядочение помогает в процессе мышления, если оно не слишком далеко от реальности.
1. Эмоциональное и рациональное
Несмотря на многовековое противопоставление эмоционального и рационального в науке и литературе, только в последние одно-два десятилетия стали формироваться подтвержденные теорией и экспериментами взгляды на происхождение и взаимосвязь этих аспектов человеческой деятельности. Одним из наиболее замечательных открытий было, в частности, надежное установление A. Дамацио (A. Damasio) теснейшей связи между эмоциями и процессом принятия решений - было экспериментально доказано, что люди с поврежденной эмоциональной сферой не в состоянии принять никаких, даже самых простейших решений. Недавно он в соавторстве с Б. Карвало (B. Carvalho) опубликовал подробнейший обзор современных представлений о том, что такое чувства (feeelings), эмоции (emotions) и "позывы / побуждения" (drives) [6]. Базируясь на этой работе и некоторых других я кратко приведу некоторые определения, которые, надеюсь, прояснят отношения между категориями.
Вся та область которую я условно назвал "эмоциональной" на рис. 1, имеет в своей основе физиологическую реакцию центральной нервной системы (ЦНС) на внешние и внутренние раздражения и биологически ориентирована на поддержание организма в состоянии гомеостазиса (равновесия). Внешние сигналы, улавливаемые пятью видами чувств и внутренние (такие как изменение давления, пульса и т.д.), воспринимаемые специализированными сенсорами, обрабатываются соответствующими участками ЦНС (включая мозг). Любое изменение "нормы", как внешнее, так и внутреннее, порождает определенную реакцию организма, его следование неким "программам". Эти программы делятся на два типа: внутренние побуждения и эмоции (хотя многие авторы их всех называют "эмоциями").
Первые можно назвать "эмоции, связанные с инстинктами": голод; жаждa (по воде и по воздуху); либидо; исследование окружения и игрa; заботa о потомстве; привязанность к партнеру по семье (hunger, thirst, libido, exploration and play, care of progeny and attachment tomates - я ниже дам некоторые комментарии по этому списку).
"Просто эмоции", согласно [6]: отвращение, страх, гнев, грусть, радость, стыд, презрение, гордость, сострадание и восхищение. Этот лист не является каноническим. Первые четыре эмоции входят в авторитетный список "базисных эмоций" Т. Экмана (в котором, кроме них, есть также удивление и "ощущение счастья" - возможно, близкое к "радости" из первого списка). Этот список Т. Экман опубликовал на основе многочисленных исследований разных культур. Но, однако, и универсальность эмоций для разных народов подвергается большому сомнению - в частности, потому что некоторые эмоции вообще не имеют слов для выражения на определенных языках.
В целом, вопрос о том, сколько эмоций существует и даже какие из них базисные породил огромную литературу и, кажется, не находит согласия среди психологов. Например, другой авторитетных список С. Томпкинса пересекается со списком Экмана только в трех позициях -отвращения, страха и удивления - в то время как перечисляет также радость, стыд, гнев, интерес и тоску. В то же время именно список Томпкинса получил недавно дополнительное физиологическое подтверждение в работе Г.Ловхейма [7], где базисные эмоции непосредственно связываются с комбинациями содержаний трех нейротрансмиттеров - сератотина, допамина и норадреналина. В основании так называемого "колеса эмоций " Р. Плутчика - первые пять эмоций из [6], удивление (как и у Экмана и Томпкинса), а также ожидание и доверие. Эти основные эмоции производят в конечном счете в предложенном им "колесе эмоций" еще 24, среди которыхлюбовь, агрессивность, подчинение и др. Существует даже специальный компьютерный языкEARL, использующий 48 эмоций http://emotion-research.net/projects/humaine/earl/proposal. В сводке "базисных эмоций" из 14 источников [8] страх приводится 9 раз (в объединении с ужасом- 10); гнев - 7; отвращение - 6; печаль - 5; радость и удивление - по 5 раз. Таким образом, ни одна из базисных эмоций не встречает полного одoбрения специалистов, но, однако, у отрицательных эмоций в целом общий уровень согласованности выше чем у положительных. Если учеть, что сводка делалась в 1990 году, в настояще время степень рассогласованности мнений может только увеличиться.
Как видно, хотя все мы “понимаем”, что такое эмоции, попытки их четкого перечисления пока не привели к консенсусу. Поэтому важно лишь согласиться с тем, каково их общее назначение - являться своеобразным индикатором состояния "что-то не так". В этом смысле эмоции - нечто и универсальное, и "объективное", со всеми выше приведенными сложностями и оговорками. А вотчувства, в отличие от эмоций - вещь субъективная и классификации не подлежащая. Согласно [6], это "ментальный опыт, сопровождающий состояния тела. Программы действия (побуждения и эмоции) могут вызвать чувства. Опыт, связанных с внешними органами (зрение, слух, осязание, вкус и запах) регулярно вызывают эмоции и соответствующие чувста, но обычно не ощущаются сами по себе. Это определение также исключает использование "чувства" в смысле "размышления" или "интуиции".
Чувства - это то необходимое звено в цепи, которое информирует организм о восстановлении равновесия (или об отсутствии такового). Вся цепь, соттветственно, выглядит следующим обтазом [6]: стимулус (нарушающий гомеостазис) - коррекционные программы (побуждения и эмоции) - субъективная информация о прекращении состояния нарушения (чувства). Все компоненты цепи тщательно настроены в результате эволюционного процесса и являются совершенно необходимым условием выживания; нарушения в одном из звеньев обычно рассматриваются как болезни. Очень часто инстинктивные побуждения, эмоции в узком смысле слова и чувства смешиваются - не только в обиходном языке, но и в специализированной литературе, хотя, как становится все более ясно, чувства представляют собой малоизученную область, в которой составление "карт" внутренних реакций организма на комплексные стимулы становится не только психологической, но совершенно практической медицинской проблемой. В особенности авторы [6] подчеркивают значимость таких карт для понимания депрессии, одного из очень распространенных недугов, лечение которого до сих пор проблематично.
В каком отношении к "классификации культур" находится этот экскурс в теорию чувств и эмоций? Хотелось бы выделить лишь три аспекта.
1. Эмоции эволюционно намного древнее куда более позднего когнитивного аппарата, играющего главную роль в рациональном понимании мира и имеют фундаментальное значение в сохранении вида (не только человека, но и по крайней мере некоторых животных), что отражается и в структуре головного мозга. Уже этот простой факт корреспондирует с возрастом искусства (возникшим куда ранее науки), которое наблюдалось всю зафиксированную историю человека и во всех известных сообществах.
2. Эмоции появляются как реакция на отклонения от "нормального хода жизни"; искусство, по существу, есть также ни что иное, как создание параллельного (отклоняющегося от "нормального") мира, который одновременно и питается (инициируется) эмоциями автора, и нацелен на пробуждение эмоций у его "потребителя". Ниже я несколько разверну это определение.
3. Эмоции как таковые не преследуют какую-то "сознательную цель", кроме фундаментальной цели восстановления равновесия в организме. Можно, конечно, сказать, что "цель" возбужденного мужчины - получить сексуальное удовлетворение здесь и сейчас, но такая постановка цели вытекает из комбинации двух "бессознательных" вещей: полового инстинкта (как общего необходимого условия) и непосредственного (внешнего или внутреннего) источника возбуждения. Можно сознательно "поставить цель" возбудиться, но из этого ничего не выйдет (эмоция не возникнет) если хотя бы одно из условий не выполнено (инстинкт угас или нет источника возбуждения). Сексуальный акт (достижение равновесия) снимает эмоцию на какое-то время.
Можно также сказать нечто вроде "моя цель - получение только положительных эмоций", но для достижения этого требуется сначала вывести себя из состояния равновесия путем какого-то сознательного действия (в котором непременно есть рациональный "целевой" элемент), а уж потом "разница потенциалов" будет организмом восприниматься как искомая положительная эмоция. Человек не может просто сказать "давай-ка я порадуюсь" или тем более "давай-ка я впаду в гнев" - и войти в такое состояние. То есть: по своей природе эмоции реактивны, а не проактивны.
На другом конце шкалы находится рациональность. О ней написано не меньше чем об эмоциях - но, по крайней мере, самих по себе видов рационального мышления или поведения немного. Различают обычно два типа рациональности - инструментальная подразумевает строгоеследование своим целям ("не пооддаваться эмоциям" для достижения цели); аксиоматическая или системная ориентирована на построение непротиворечивой картины мира, в которой все элементы отражают "действительное положение вещей" и когерентны между собой. Другое дело - всевозможные отклонения от рациональности. Их, похоже, больше чем эмоций в самых длинных списках. Список когнитивных искажений, свойственных людям при принятии решений и при формировании своего мировоззрения, насчитывает около ста единиц (https://en.wikipedia.org/wiki/List_of_cognitive_biases). Большинство из них подвержены экспериментами. Это косвенно говорит о том, что найти человек, мыслящего рационально во всех случаях, по-видимому, просто невозможно - не одно, так другое нарушение обязательно обнаружится.
При этом очень важно осознать, что уровень интеллекта сам по себе слабо связан с уровнем отклонения от рационального мышления - ошибки делают и студенты (на которых в основном эксперименты и проводились), и ученые, и лица принимающие самые серьезные политические и экономические решения и т.д. Давно известно, например, что людям свойственно оценивать себя "выше чем в среднем", что, как правило, объясняется не только самолюбованием, но и слабым пониманием того, а что же есть "среднее". Но, как показано Б. Гиловичем в 1991 году, 94% (!) университетских профессоров (которых трудно, упрекнуть, что концепция среднего уровня им незнакома) так же оценивают уровень своих научных достижений выше, чем у своих коллег (см. [6]).
Другое обстоятельство - ошибки сознания таковы, что часто приводят к самообману, даже когда никакой выгоды (в рациональном смысле) от этого нет, что также проверено экспериментально [11]. Осознание того, что человеческое поведение в подавляющем большинстве случаев далеко не рационально, настолько важно, что повлекло, по сути, к пересмотру таких формализованных наук как экономика, теория игр, теория принятия решений и др., которые базируется на аксиомах рационального выбора (см.[9,12]). Интенсивное и профессиональное обсуждение проблемы не только когнитивных искажений как таковых, но и способов их преодоления производится регулярно в блоге lesswrong.com , где можно найти множество ссылок. Есть, однако, одно утешающее обстоятельство: чем более человек интеллигентен, тем, в целом, лучше он осознает границы своей компетентности - особенно когда есть возможность "учиться на ошибках", что экспериментально доказано в [10]. И соответственно, чем ниже уровень компетентности, тем выше самонадеянность, причем обучение помогает очень мало. Запомним это важное наблюдение.
Противопоставление на одной оси эмоционального и рационального, строго говоря, не соответствует обычной процедуре установления какой-то шкалы измерения. Противоположность эмоциональному есть не рациональное, а "бесчувственное", так же как рациональному - иррациональное. Поэтому горизонтальная шкала не имеет направления, а отражает разные модальности. Если какой-то вид деятельности находится, скажем, близко к середине по этой оси (как "психология" на рис.1) - это означает, что он ориентирован на обе модальности примерно в равной степени (см. часть 3).
Очень важно осознать, что и рациональное и эмоциональное присутствует в любой человеческой деятельности, и их классификация по этой оси может вызывать очевидные трудности. Самый "эмоционально раскрепощенный" поэт может, к примеру, использовать очень рациональную тактику завоевания успеха у публики (то есть быть "инструментально рациональным"; так себя вел, скажем, Игорь Северянин). Совершенно абстрактные результаты в математике могут вдруг вызвать бурю общественных эмоций (как в случае с Григорием Перельманом). Поэтому термин "направление культурного воздействия" на рис. 1 надо понимать в следующем смысле: движение в сторону рациональности подразумевает "построение непротиворечивой картины мира", а в стороны эмоциональности - пробуждение эмоционального сочувствия у людей ("потребителей культуры"). И в том, и в другом случае личность творца культуры, ее неизбежные эмоциональные и рациональные аспекты, остаются за кадром; речь идет не о том, кто творит, а о тех, кто "потребляет". Тут, в свою очередь, тоже могут возникнуть неясности - кто, например, "потребляет" современную топологическую теорему, кроме нескольких математиков во всем мире? Кто является "потребителями" уравнений Максвелла? Физики в университетах или все человечество, использующее электричество? Я попробую пояснить свою позицию в частях 3 и 4.
2. Определения и измерения
Вертикальная ось рис.1 имеет направленность: чем более строги определения и чем более точны процедуры измерения, тем ближе какая-то область деятельности, в целом, к культуре 2 и, соответственно, чем менее ясно то и другое - тем ближе к культуре 1. Вообще говоря, определения и измерения - это разные вещи, и объединять их в одну шкалу, на первый взгляд, неверно. Я могу привести лишь один аргумент в пользу такого объединения, но для этого надо сначала уточнить, что такое измерение вообще.
Обычно выделяют четыре основных типа шкал измерения по С Стивенсу (несмотря на определенную уязвимость в некоторых аспектах [13], эти шкалы достаточно точно передают основную идею измерения, достаточную для данной статьи):
а) качественная (шкала эквивалентности), когда объекты лишь просто различаются друг от друга, и этого достаточно для измерения - пол, раса, страна, профессия и т,д.;
б) ранговая (шкала порядка), где важно не просто различие объектов, но и их упорядочение друг отностельно друга - места спортсменов после соревнования; упорядочение продуктов по степени привлекательности и т.д.;
в) балльная (шкала интервалов) отличается от ранговой тем, что разница оценок между объектами имеет количественный смысл - например, измеряя прибыль, можно утверждать, что разница между прибылью -100 и 200 (равная 300) больше чем разница между прибылью 500 и 550 (50) в 6 раз (300/50=6). Для рангов такая процедура смысла не имеет. Популярная шкала интервалов - температура по Цельсию или Фаренгейту (но не по Кельвину) и вообще все значения, допускающие отрицательные значения.
г) относительная (шкала отношений) отличается от балльной тем, что непосредственное деление оценок друг на друга имеет смысл - таково большинство "количественных показателей", таких как доход, национальный продукт, возраст и пр. Главной особенностью этой шкалы является наличие "естественного нуля" и отсуствие, соотвeтственно, отрицательных значений. Именно поэтому можно сказать, что температура 500 по Кельвину в два раза выше чем 250, но нельзя сказать то же самое если измерение сделано по Цельсию (так как подобную фразу нельзя проинтерпретировать для "минус три", когда, например, одно значение -30, а второе +10). Очень часто в обиходе под словом "измерение" вообще понимается только шкала отношений (в технике она абсолютно доминирует), но это, конечно, большое упрощение.
Как видно, чем выше уровень шкалы (от а) до г)), тем больше известно об измеряемом явлении. Если что-то измерено в относительной шкале - все остальные атрибуты других шкал также приложимы (можно сравнивать разности оценок, можно ранжировать объекты, можно различать их между собой) - но не наоборот. Чем лучше что-то измерено (чем ближе к относительной шкале) - том глубже данный процесс понят. Очень часто весь прогресс и заключался, собственно, в том, что строились все более совершенные способы измерения - например, от первых представлений о наличии электростатики, возникающей после трения кусочков янтаря друг о друга (шкала эквивалентности - эффект либо есть, либо нет) до точного измерения силы тока в амперах (шкала отношений). Современная система измерений, кодифицированная в СИ - продукт как минимум трехвековой работы ученых, и она еще не завершена. Основная причина сложности измерений, помимо чисто научной (например, точно сказать, что такое один килограмм), заключается в том, что мало ввести какую-то шкалу - требуется, чтобы с этим согласились остальные. Именно поэтому уходят десятилетия и даже века на то, чтобы добиться унификации, даже в нескольких (всего семи!) базовых единицах измерения СИ. И то, при всех очевидных выгодах метрической системы унификация не полна - США, скажем, все еще ей не пользуется... Эти трудности неизмеримо возрастают по мере удаления предметов измерения от тех самых семи основных свойств.
Теперь можно вкратце охарактеризовать вертикальное направление шкалы на рис.1.
Во-первых, это означает все более широкое использование относительных шкал в культуре 2 сравнительно с культурой 1. Действительно, в искусствоведении, например, в лучшем случае ограничиваются перечислением авторов (как отличных друг от друга) и их прозведений, наименованием художественных школ (реализм, структурализм, импрессионизм, и т.д.), то есть шкалой эквивалентности. Модное в советский период упорядочение типа "социалистический реализм выше критического реализма, который выше романтизма, который выше классицизма” и т.п., ибо именно в этом заключается все более правильное отражение реалий жизни (то есть переход к ранговой шкале) вроде бы ушел в прошлое (хотя, возможно, в современной России возникнет и новый порядок по критерию "патриотичности" литературы). Какие-то более точные измерения чего бы то ни было - большая редкость, хотя уже довольно давно и развивается целое направление эмпирической эстетики, существует соответствующее международное общество и с 1983 года выпускается очень интересный журнал Empirical Studies of the Art. Единственная в своем роде попытка "объективного ранжирования "персонажей искусств и наук”, предпринятая Ч. Мюрреем [25] очень впечатляет, но принадлежит не столько к сфере искусствоведения, сколько к метаисследованиям в области культуры. Совершенно понятно, что предлагаемые эмпирические шкалы, связанныe с искусством, очень далеки от унификации или хотя бы минимальной согласованности и остаются обычно достоянием лишь их авторов (как, например, предложенные мной методики анализа стихотворений [14] или качества запоминания прочитанных текстов ([15],16]).
Теперь можно пояснить, почему на одной оси отражается точность не только измерений, но и определения понятий. Определение предполагает введение по крайней мере номинальной шкалы: оно должно давать какие-то признаки отличия определяемого предмета от всего прочего. Например, опредeление "женщины" должно быть четким настолько, чтобы отличать ее не только от мужчин, но и от трансжендеров, что уже менее тривиально (свойство, которое еще 50 лет назад и не предполагалось необходимым). Чем ближе область деятельности к культуре 2 - тем выше точность определений. Несмотря на множество глубоких проблем, связанных с определениями в логике (неизбежность циркулярности в определениях, ибо число слов в любом языке конечно; теорема неполноты Геделя; теорема неопределяемости Тарского и др.), вся математика основана на совершенно четких определениях; то же справедливо для физики, химии, техники. Уже в биологии и медицине начинаются проблемы (хотя бы просмотрите определения "жизни" или "невроза"), а в социологии и экономике, можно сказать, царит почти что хаос. Остановлюсь для примера лишь на одном понятии - "фашизм".
Вот основные черты фашизма, как его определял основоположник идеологии Б. Муссолини в 1930-е годы (https://en.wikipedia.org/wiki/Definitions_of_fascism#cite_note-12 ,https://en.wikipedia.org/wiki/Benito_Mussolini; мои переводы цитат):
1. Статизм (национализм), как противоположность либерализму 19-го века (предполагающего индивидуализм). "...все в государстве, ничто не противится государству, ничего нет выше государства"
2. Тоталитаризм: "Фашистское государство... интерпретирует, развивает и усиливает всю жизнь народа"
3. “Фашизм есть религиозная концепция, в которой человек рассматривается в его внутренним отношением к высшему закону объективной воли, которая ... поднимает его на уровень сознательного членства одухотворенного общества”.
4. "Фашизм... не верит ни в возможность, ни в полезность вечного мира. Только войнаприводит к высокому напряжению человеческую энергию и ставит печать благородства на народы, которые имеют мужество, чтобы встретить его".
5. Антирасизм. "Раса! Это чувство, а не реальность: девяносто пять процентов, по крайней мере, чувство. Ничто никогда не заставит меня поверить, что биологически чистые расы могут быть продемонстрированы сегодня" (известны другие его саркастические замечания насчет расизма Гитлера).
Из этого списка признаков, в частности, видно, что расовая проблема в первоначальную концепцию не входила (Б. Муссолини даже в 1943 году заявлял, что принятие "Расового манифеста" с антиеврейской риторикой в Италии в 1938 году под мощным немецким давлением было ошибкой).
А вот набор признаков фашизма, которые перечисляет У. Эко в 1996 году (https://en.wikipedia.org/wiki/Definitions_of_fascism#cite_note-12), причем он считает, что достаточно одного из них, чтобы остальное (или многие) "коагулироваклись" вокруг него:
1. Культ традиции, сочетающий культурный синкретизм с отказом от модернизма.
2. Культ действий ради действия - действие имеет значение само по себе и должно приниматься без интеллектуальной рефлексии.
3. Анти-интеллектуализм и иррационализм (часто проявляется в нападении на современную культуру и науку).
4. Разногласие есть измена - фашизм обесценивает интеллектуальный дискурс и критическое мышление в качестве барьеров к действию.
5. Страх "другого", часто в виде расизма или отрицательного отношения к иностранцам и иммигрантам; ксенофобия.
6. Обращение к "разочарованному среднего классу", который опасается давления со стороны низших социальных групп.
7. Одержимость конспиративными теориями заговора, раздувание вероятности вражеской угрозы.
8. Жизнь - постоянная война (борьба)
9. Презрение к слабым (вплоть до уничтожения "недоразвитых" евреев или душевнобольных)
10. Селективный Популизм, направляемый диктатором. Недоверие к демократии, не отражающий "голос народа".
11. Новояз - фашизм использует и способствует обедневший словарь, чтобы ограничить критическое мышление.
12. Ложь и пропаганда в публичном дискурсе
Удивительным образом в этом списке отсутствует то, что лично "практикующий Дуче" считал главным - центральная роль тоталитарного государства; акцент сделан на социальные и идеологические аспекты; включен расовый аспект, отсутствующий в оригинале. Если продолжать, перечислять различные свойства, придаваемые фашизму другими исследователями, то добавятся такие иногда взаимоисключающие вещи как "социализм, свободный от демократии" и "злейший враг социализма"; "плановая экономика" и "особая форма капитализма"; "террористическая империалистическая диктатура" и "автаркическая экономика" и др. Уже в 1944 году Д. Оруэлл писал: "Слово «фашизм» почти полностью бессмысленнo... Я слышал, онo применяется для фермеров, владельцев магазинов... Киплинга, Ганди, Чан Кайши, гомосексуализма... астрологии, женщин, собак и я не знаю, что для чего еще ... Похоже, просто появилось наиболееоскорбительное слово" https://en.wikipedia.org/wiki/Definitions_of_fascism#George_Orwell.
Оруэлл оказался, как и во многом другом, прав. Уже к тому времени произошлo слияние в сознании людей фашизма Италии с нацизмом Германии (хотя нацисты себя никогда фашистами не называли), что невероятно расширило круг толкования термина, а 1990 году был сформулирован "закон Гудвина", согласно которому любая достаточно длительная дискуссия (независимо от исходного предмета обсуждения) приводит к упоминанию Гитлера или нацизма. И хотя этот закон первоначально касался зарождающихся онлайновых дискуссий в Usenet, сейчас он по праву применим ко всему интернету и к обычным политическим перепалкам. Свежее напоминание - постоянное апеллирование к "фашистской" риторике в российско-украинских “дебатах” пост-крымского времени или даже сопоставление с фашистом кандидата в президенты США миллиардера Д. Трампа http://www.newsweek.com/donald-trump-fascist-354690.
Такое положение дел не ново; множество определений одного и того же понятия всегда сопровождало неформальные дисциплины и было поводом для беспокойства у многочисленных представителей соответствующих наук - по видимому, это был один из стимулов логического позитивизма в его прометеевом (и, конечно, безрезультатном) порыве свести науку к единообразному выражению понятий и правил их пользования. Предпринимались также попытки "унификации определений", то есть нахождения какого-то подмножества общих для них черт (к чему и я приложил руку 40 лет назад, анализируя десятки определений терминов "модель", "система" и др. [17]).
Ситуация полной определенности и общепринятости понятий в социальных науках является скорее исключением и касается в большинстве случаев нейтральных достаточно формальных категорий, таких как грамматические определения или точные названия некоторых (далеко не всех) исторических событий. Наиболее серьезные усилия придать понятиям точный смысл, безусловно, прилагаются в юриспруденции, ибо там от точности зависит слишком многое - но и там сплошь и рядом возникает неопределенность в интерпретации. То есть там формально есть только одно определение, скажем, "умышленного убийства" (другие, не прописанные в своде законов, вообще не принимаются во внимание), но, поскольку отдельные слова и выражения в нем могут быть по разному поняты - множественность толкований возникает на этапе применения и активно используется стoронами процесса. В конечном счете "верное толкование" признается за судьей какого-то уровня, то есть вступает в силу некий авторитарный механизм. Таким образом, можно сказать, что в социальных науках, за редким исключением, определения используемых понятий либо расплывчаты, неоднозначны и имеют множество вариаций, либо однозначны и строги, если (и только если) поддерживаются авторитетом власти и закона (в последнем случае, конечно, они все равно различаются от страны к стране).
Есть и еще одна фундаментальная проблема, непосредственно связанная с рассматриваемым вопросом - проблема ошибки измерения. Мало того, что, скажем, длину люди измеряют в сантиметрах (а не в терминах "длиннее-короче") - важно, насколько точно они это делают. В огромной степени теxнический прогресс связан именно с ростом точности в измерении различных процессов, что сделало вообще возможным конструирование почти всего, что нас окружает - достаточно себе представить, какая точность нужна для взаимной подгонки всех деталей мобильного телефона по сравнению с точностью, достаточной для изготовления пращи Давида.
Ошибка измерения определяется в отношении к некоему "истинному значению" - например, отклонение прибора измерения (рулетки) в 1 мм от измеряемой длины картины в два метра ("истинное значение") - очень маленькое, и им "пренебрегают", когда вешают картину на стену. Но такое же отклонение при измерении толщины волоска, где истинное значение куда меньше миллиметра делает рулетку вообще бесмысленной и вынуждает пользоваться другими приборами. Само понятие "истинного значения", таким образом, есть функция точности прибора. Скажем, для измерения правильной длины картины надо много раз измерить ее длину с помощью рулетки (точность которой заранее известна), принять среднее всех значений за "истину" и оценить степень ошибки как степень отклонения наблюденных значений от истинного (либо в милиметрах, либо в процентах к истинному размеру).
Процесс измерения принципиальным образом зависит от того, с какой целью он прозводится. Если картину требуется повесить в центре пятиметровой стены - никто не будет тратить время на неоднокрaтные измерения; тут уровень допустимой ошибки - несколько сантиметров. Если же ее надо разместить в нише, ширина которой - те самые 2 метра, то требования к точности неимоверно возрастают - достаточно превышения размера на пол-милиметра (что уже не отслеживается рулеткой), и картина в нишу не встанет. Но ведь и сама ниша измерена неточно! И если картина продается в Лондоне, а ниша покупателя в Париже, то вообще стоит вопрос - стоит ли картину покупать, когда неясно, разместится ли она там где планируется. То есть нужны скоординированные усилия двух измерителей и максимально доступная точность измерения с двух сторон, чтобы иметь гарантированный ответ для принятия решения.
Таким образом, четыре ключевых понятия должны быть взаимоувязаны в процессе измерения для правильного определения ошибки - цель измерения, истинное значения, точность измерительного прибора и процедура измерения. В точных науках и в технике все эти компоненты развивались хоть и асинхронно, но, в целом, согласованно, ибо в противном случае высокая точность и не была бы достигнута. Во всех прочих областях знания дело было куда сложнее, как следует даже из приведенных выше примеров. Цели измерения одного и того же в социальной жизни принципиально рассогласованы ( в технике это приводит к "эффекту Левши", когда блоха-то подкована, да прыгать больше не может); истинное значение практически никогда не определяется путем повторных измерений одного и того же (чему один из многих примеров – “эффект Протея”, см. ниже); измерительные приборы или вообще не существуют, или крайне несовершенны, или не имеют "эталона" для калибровки точности (проблема "унификации определений" и пр.); процедуры измерения не прописаны или неясны (статистика направлена, с переменным успехом, на решение этой задачи, но на пути есть множество принципиальных трудностей, которые здесь невозможно обсуждать [12]). Так что точность измерения, помимо использования шкал более высокого уровня, правомерно включена в понятие "строгости измерений" на вертикальной оси графика.
3. Сопутствующие обстоятельства
Являются ли две оси графика достаточными и необходимыми для различения культур? Нет ли других критериев для ришения то же задачи? Строго говоря, я не могу однозначно доказать единственность своего предложения (наличия всего двух осей, к тому же именно таких а не иных), но попробую рассмотреть вкратце другие концепции, которые выглядят как адекватные рассматриваемому вопросу.
1. Возможная фальсифицируемость результатов - та ось, которая предлагалась в [5] как третья. Основная идея К. Поппера была такова, что никакую теорию, строго говоря, доказать приведением многочисленных примеров (индукцией) невозможно (ибо они никогда не исчерпывают все допустимое множество состояний), но вот для опровержения достаточно одного факта, не подчиняющегося теории. Следовательно, сами формулировки любой научной теории должны быть таковы, чтобы они допускали возможность фальсифицируемости. Эсли это не так - теория не отвечает критерию научности (как, скажем, теория божественного прошождения вселенной и др.).
Этот взгляд был (и остатся) очень влиятельным в философии науки, но, однако находит все больше противников. Многие считают, что не все можно хотя бы в принципе подвергнуть фальсификации, и посему не стоит настаивать на этом для признания теории научной. Конечно, уровень потенциальной фальсифицируемости в целом растет при приближении к правому верхнему углу графика, но введение его в качестве еще одной оси сдалало бы всю картину очень неустойчивой (математика, скажем, как многие считают вообще не подвержена этому принципу, а многие "выводы" искусства очень легко опровержимы, но это никому и не важно). Учитывая индуктивную природу статистики и тот факт, что подавляющее и все возрастающее большинство каких-либо прикладных результатов во всех областях знания, действительно, нельзя опровергнуть "одним примером" (именно потому, что возможность, пусть с малой вероятностью, "другого" уже заложена в статистическом подходе) - принцип фальсифицируемости представляется избыточным и трудно применимым для отделения культур друг от друга.
2. Принцип прикладной полезности, согласно которому техника, наука и т.д. "полезны", в то время как искусство, литература и пр. - некие приятные дополнения к мощной поступи научно-технического прогресса, и уж по крайней мере не столь "полезны" как последний. В целом, есть множество сторонников такого технократического взгляда, пусть неявно сформулированного (в явной и наивной форме это было в пресловутых дискуссиях физиков и лириков в 1960-х). Безусловно, есть определённая корреляция в этом направлении, как бы "полезность ни измерять, и с осью "эмоциональное - рациональное", и с осью измеряемости. Но в целом такой критерий чрезвычайно уязвим - огромная часть научных результатов в любой области не обладают никакой практической полезностью, в то время как совершенно иррациональные вещи, полные эмоционального заряда (да и эмоции сами по себе) "полезны" не только в билогически-эволюционном отношении (см. 1), но и в конкретно-историческом (см. 4).
3. Принцип поиска истины выглядит наиболее адекватным для классификации культур - вроде все согласны, что в этом и есть призвание науки, в то время как искусство и пр. в лучшем случае к истине индифферентны. Но тут, конечно, надо сначала разобраться, что такое истина. В наиболее исчерпывающем, как представляется, философском исследовании проблемы [26], после анализа, наверно, пары десятков существующих концепций ясного ответа так и не дается. В этом отношении понятия измерения и разных аспектов мышления на рис. 1 выглядят, по крайней мере интуитивно, более определенно. Но, помимо этого, введение такой концепции как "истина" для анализа культуры неизбежно приведет к очень большим проблемам. Хорошая журналистика, например, которую никак нельзя причислить к точным наукам по другим критериям, может быть исключительно важна и успешна в установлении истины в каком-то конкретном случае. То же самое касается, фактически, чего угодно - понятие истины всеобъемлюще, и ее элементы есть в любом виде человеческой активности. А в сочетании с неясностью определения самой истины и с отсустствием теории ее формальной оценки (см. предложения на этот счет в [12]) это дает основание выдавать за истину почти все что угодно, от политической пропаганды до религиозной убежденности. Постмодернизм с его культом отсутствия объективной истины, порожденный именно таким вот отсутствием дисциплины мышления, естественно, не мог вызвать ничего кроме усмешки у представителей культуры 2 - но, тем не менее, был и остается чрезвычайно влиятельным. Пока сам уровень истинности не стал чем-то более менее измеряемым - он не может служить основанием для проведения границ между культурами.
Коротко говоря, мне не удалось найти других способов простого описания феномена культуры, используя другие критерии. Но, конечно, надо иметь в виду что они существуют как дополнительные - если, например, некий вид деятельности вообще не ориентирован на поиск истины - он явно далек от культуры 2.
Зададимся вопросом - что лежит в основе разрыва множества видов деятельности перечисленных в разделе культуры 3 и иных, относящихся к культуре 2? Безусловно, труд археолога или врача или психолога - это тяжелая работа, со всеми атрибутами научного исследования, со ссылками на предшественников, с анализом литературы и т.д. Общество и трактует эти виды деятельности одинаково, присваивая и этим специалистам, и физикам и математикам те же ученые степени, называя тех и других профессорами и т.д. Будет ли когда-либо достигнут в этих областях тот же уровень определенности, что и в культуре 2? Почему ученые не в состоянии "определиться" и ввести нечто подобное системе измерения СИ для социальных явлений? Почему они не способны полностью отмести эмоциональную компоненту в постановке задач и в самих исследованиях, о которой никто, скажем, в физике, не думает? Похоже, есть три основные причины.
1. Социальные процессы очень редко допускают возможность экспериментальнойубедительной проверки. Раз это так - никакие другие аргументы не в состоянии убедить научное сообщество в том, что нечто измерено с той же однозначностью, как, например, метр, килограмм или сила во втором законе Ньютона. Следовательно, никто не мешает "оставаться на своей точке зрения" и, в частности, давать свои собственные определения. Подобное поведение, скажем, в физике, вызвало бы только усмешку.
2. За социальными определениями и понятиями всегда стоят социальные интересы, часто абсолютно несовместимые. История человечества - это история войн и страданий. Очень часто нельзя одно и то же явление или личность охарактеризовать в одних терминах для противоборствующих сторон. Если, скажем, Богдан Хмельницкий для украинцев - национальный герой, то для евреев - самый страшный до Гитлера геноцидальный исторический деятель. Так что какие-то разногласия (и очень часто - антагонистические) будут всегда.
3. Социальная жизнь принципиально многомерна. Самые сложные уравнения физики содержат, наверно, не более 7-8 параметров. В технике их может быть больше, но они носят поправочный эмпирический характер. Вся простота и изящество точных формул часто нарушается даже в двумерной ситуации, когда параметры меняются одновременно (например, комбинации различных температур сплава и содержания углерода приводит более чем к 15 качественно различным состояниям стали/чугуна). А количество параметров, по которым можно "измерять" человека или тем более общество представляется произвольно большим, и все они в какой-то мере "важны" в каких-то аспектах. Например, при регулярно проводимом одной из влиятельных фирм в Америке опросе респондентов относительно их "образа жизни" (lifestyle) итоговая таблица данных содержит около 4,500 столбцов (типов ответов), к которым добавляется около 1,000 демографических показателей и десятки тысяч показателей, связанных с конкретными товарами и с конкретными видами медиа, которые люди "потребляют" - итого около 80,000 показателей каждые полгода! Эти данные самым рутинным образом постоянно используются для планирования размещения рекламы. Естественно, только их мизерная часть реально влияет на решение конкретной задачи - но я сейчас не об этом (как и не о способах обработки таких данных). А лишь о том, что их много, хотя известно, что люди просто не в состоянии оперировать более чем 6-7 параметрами в своем сознании. В результате гуманитарии просто-напросто все время говорят о разных вещах; споры между ними, как правило, бессмысленны именно поэтому. Один начинает об одном, а другой возражает о другом (если это не касается, конечно, простых вещей типа даты битвы).
Есть еще одно обстоятельство. При рассмотрении точности измерения в широком контексте (см.2) возникает интереснейшая и малоизученная, насколько я знаю, проблема: точность измерений, в целом, повысилась во всех сферах окружающей жизни (в технике куда больше, чем в социальной сфере, но и в ней она несопоставимо выше, чем, скажем 100 лет назад) - но, однако, требования к точности чего бы то ни было со стороны индивидуального человека остались практически без изменений. Как опаздывали люди на свидания - так и опаздывают, несмотря на указание точного времени на любом из десятков приборов в каждый данный момент времени. Как не могли планировать время выполнения проектов и свое собственное время - так и не могут (эффект так называемого "заблуждения планирования", planning fallacy [9]), несмотря на всю теорию принятия решений и т.д. Как делали огромные ошибки при определении цены или рисков - так и продолжают делать, несмотря на возможность смотреть на биржевые цены на ручных часах. Вероятно, что именно это обстоятельство - фундаментальное противоречие между формальным техническим прогрессом и чрезвычайно консервативной человеческой психикой, устойчивой к любым попыткам изменения - и есть одно из оснований существования гигантской третьей культуры, которая, грубо говоря, вместо того чтобы давать и уму и сердцу, не дает ни тому ни другому (точнее, дает - но не то).
Непохоже, что хотя бы одно из перечисленных противоречий (а их на самом деле больше) куда-то исчезнет в обозримом будущем, и в этом смысле перспективы приближения социальных наук к культуре 2, насколько я могу судить, остаются очень призрачными. Проблема, как представляется, не в этом довольно очевидном факте, а в том, что он фактически игнорируется - то, что по своей природе является зыбким и неустойчивым сплошь и рядом выдается за надежное и "научное". Поясняющим примерам посвящена заключительная часть статьи.
4. Культура умеет много гитик
Здесь будет кратко рассмотрено несколько видов деятельности, находящихся на разном расстоянии от культур 1 и 2 на рис.1.
1. Совсем близко к культуре 1 находится литературная критика (на основе [5]). Критика, говоря по-простому - это отражение мнения некоего человека о писателе или каком-то произведении; иногда - о целой группе или периоде, то есть дело чисто субъективное. С одной стороны, критика взывает к эмоциям, а эмоции - вещи не обсуждаемые (нет аргумента против "мне не нравится"). С другой - онa пытается нащупать что-то рациональное, обобщенное, поставить писателя или произведение в какой-то ряд, навести какую-то систему. Но чем больше оно это делает - тем ближе становится к литературоведению. А литературоведение, в свою очередь, называет себя уже наукой. Причем наукой весьма своеобразной - вот тут, например, насчитывается 23 "школы теории литературы" http://en.wikipedia.org/wiki/Literary_theory. Там же отмечается, что "один из фундаментальных вопросов литературной теории - вопрос о том, "что есть литература"...Отдельные теории различны не только по их методам и заключаниям, но даже по тому, как они определяют "текст".
"Теоретическое осмысление" литературного процесса превращается, по сути, почти в такое же субъективное занятие, как и написание собственно литературных текстов, но без их непосредственного обращения к "наивному читателю", на которого, по идее, рассчитана сама по себе литература и без претензий "научности", которые литература, естественно, и не имеет. И в этом отношении вступать в какие-то дискуссии с другими критиками или литературоведами относительно “правильного” или неправильного понимания произведений искусства – вещь бессмысленная и бесперспективная. Жаркие споры на страницах журналов или в интернете никакой “прикладной” цели, кроме, возможно, написания диссертаций для очень малого числа участников или просто получения гонорара не преследуют. Нацеленности на поиск “истины” в них также абсолютно нет, ибо и истины в искусстве быть не может. А все что есть - способ полученияудовольствия от высказыванния своего мнения, “освобождения” от напряжения, вызванного чтением и т.д. Возможно, на более глубоком уровне, критика также есть способ привлечения сексуальных партнеров путем демонстрации своего ума, интеллекта и пр. - вполне оправданная цель; но страшно далеко все это от культуры-2.
У критики есть и социальная роль - именно она, формируя некий классический канон, делает рекомендации о том, что должны читать дети или другие юные люди, чтобы "считаться культурными", что необходимо для патриотического, а что для общегуманного мироощущения и т.д. Но и в этой своей "рациональной" роли она остается абсолютно уязвимой и далекой от научных идеалов - политически, корпус "классики" сплошь и рядом есть дитя текущей конъюнктуры; национально - герои разных культур почти не пересекаются между собой; персонально - если учесть мнения Толстого о Шекспире, Набокова - о Достоевском, а Солженицына - о Бродском, разобраться в том, что есть хорошо, а что есть плохо хотя бы даже на Олимпе словесности весьма затруднительно. Все это и есть явные признаки третьей культуры.
2. Медицина - ну очень близко к культуре 2. В августе прошлого года я слишком резко повернулся на ступеньке и почувствовал сильную боль в правом колене. Нога распухла, я не мог толком ходить два дня. Врач после рентгена заявил, что ничего страшного, все пройдет. Около двух месяцев я ходил на физиотерапию - становилось то лучше, то хуже, но уж точно не проходило. Затем томограф показал, что порван мениск. Я решил сделать операцию - и сделал, у очень хорошего (судя по отзывам) хирурга, в январе этого года. Потом опять два месяца ходил на физиотерапию. Сейчас начало августа. Не могу без боли ни подниматься ни опускаться по ступеням; не могу бегать. Но могу ходить горизонтально - за что, так сказать, сердечное спасибо дорогой (счета до сих пор идут) медицине. То есть нахожусь примерно в таком же состоянии, как через две недели после травмы, только немного хуже. Возможно, самый первый врач, который потратил на меня не более двух минут и не поставил никакого диагнозa, и был прав - лучше бы ничего я не делал, и глядишь, пронесло бы. Но могло быть и хуже - уже не проверить. Что может сказать наука (в данном случае медицинская) по поводу сего печального инцидента? А вот попробуйте встать в ее, науки, положение.
Чтобы конкретно ответить на вопрос о состоянии именно моей (а не обобщенной) коленки после операции - коленку надо снова "изучить". Но ее уже изучали, и у меня нет ни малейшего желания опять затевать всю историю, соображать, будут ли покрыты расходы страховкой и т.д. - я просто не верю, что чего-то новое будет найдено. Впрочем, подожду еще. То есть в моем индивидуальном случе проверенная научная методика не сработала. Это само по себе, конечно, не удивительно. Более интересно здесь задать два вопроса: 1) Почему именно на мне она не сработала? 2) А как вообще эти методики работают на большом количестве людей, то есть "статистически"? Ответы имеют финдаментально разную природу.
Ответ на первый вопрос чрезвычайно сложен. Врач должен потратить массу времени, выявлять особенности моего организма и т.д. и, возможно, найти какой-то конкретный ответ на вопрос, почему тысячам людей операция помогала, а вот этому кадру - нет. Иногда такое исследование делается, иногда нет, но очень часто вместо конкретного анализа причин просто отыскивается некий компромисс - например, в моем случае могут сказать - "ну, походите еще пару месяцев на физиотерапию", и, если я соглашусь и она на сей раз поможет, то и прекрасно. Но тот, главный вопрос - почему именно мне так не повезло - останется все равно без ответа. Ески вкратце - вопрос об индивидуальных причинах того или иного явления чрезвычайно сложен и часто не может быть найден вообще. Попробуйте, для примера, разобраться, почему именно этот человек вдруг умер в 40 от инфаркта, а другой - живет себе до 90. Наука, безусловно, идет от индивидуумов к общим закономерностям и пытается отыскать типичные причины того же инфаркта или типичную эффективность физиотерапии на множестве людей. Мой индивидуальный случай, не включенный в общую картину, для нее почти всегда неинтересен.
Посмотрим, как это делается статистически. Вся медицина, с тех пор как она немного отошла от магии, так или иначе ориентирована на статистику. Огромное число исследований проводится в мире для доказательства тех или иных утверждений, от эффективности лекарств до пользы или вреда каких-то ингридиентов или процедур. Казалось бы, очень даже "культура 2". Но, однако, не совсем.
В 2005 году Д. Иоаннидисом (J. Ioannidis) была опубликована статья под вызывающим названием "Почему большинство опубликованных результатов исследования неверны" (Why MostPublished Research Findings Are False), которая вызвала массу откликов самого разного спектра. Она была посвящена медицине, но в принципе имеет более широкое значение. Предмет статьи достаточно технически сложен для обсуждение в данном тексте, но основная идея в том, что некое сочетание традиционных статистических методов (исполоьзование p-value, малый размер выборки и пр.) и человеческих слабостей (люди обычно не публикуют "отрицательные результаты) приводит тому, что огромная доля выводов опубликованных медицинских просто формально не может быть правильными - результаты не воспроизводимы. Позднее был даже предложен термин "эффект Протея", говорящий о том, что опубликованный результат будет немедленно oопровергнут после попытки его воспроизведения.
Вот яркая иллюстрация противоречивых "находок" в медицине [18]. Авторы сформировали из поваренных книг набор из 50 продуктов, который предлагался в случайно отобранных рецептах (это было сделано специально для того, чтобы снять подозрение в умышленной подборке продуктов). Наиболее ислледованными оказались следующие 20 продуктов: вино, помидоры, чай, сахар, соль, картофель, свинина, лук, оливки, молоко, лимон, яйца, кукуруза, кофее, сыр, морковь, масло. хлеб, говядина, бекон. Затем они провели специальный поиск научной литературы, в которой хотя бы один из этих продуктов рассматривался в связи с ответом на вопрос: как его потребление влияет на заболеваемость раком (любого типа; по факту выявились 6 основных типов рака - кишечника, груди, легких и др.). Анализ показывает удивительную картину того, как одни и те же вещи трактовались в разный исследованиях совершенно по-разному. Обобщенные результаты приведены на рис. 2.
Видно, что в большинстве случаев влияние отсутствует. Но есть исследования, которые делают крайние выводы о резком увеличении либо о снижении риска. Вино: 7 работ говорили о понижении риска заболевания с ростом потребления, 3 - о его росте; помидоры - 8 и 2; яйца и кукуруза - 4 и 6; кофе - 4 и 5; сыр 3 и 6 и т.д. Ярче всего противоречия видны относительномолока - не просто 6 и 4, но с oчень большим разрывом в степени риска, от резкого понижения, до сильного повышения. Для успокоения читателя - есть и целых два примера относительной согласованности оценок: бэкон -"единогласно" отрицательно (хотя с очень разно оснекой степени уверенности); оливки - единогласно положительно (тоже с разной степенью). И это все! Даже лук при 9 положительныx выводах имеет один резко отрицательный. И что со все этим делать нам, простым едокам?
Вот небольшой список медицинских скандалов последнего времени, получивших широкую прессу: маммография и колоноскопия являются гораздо менее полезными инструментами для обнаружения рака, чем считалось; антидепрессанты, такие как Prozak, Zoloft, Paxil не более эффективны, чем плацебо для большинства случаев депрессии; постоянное укрытие от солнечных лучей может увеличить риск заболевания раком; совет пить много воды во время интенсивных физических упражнений может быть потенциально смертельным; рыбий жир, упражнения, и решение головоломок на самом деле не помогает от болезни Альцгеймера. Делались противоположные выводы о том, могут или нет сотовые телефоны вызвать рак мозга; полезно или вредно спать больше восьми часов ночью, способствует ли принятие аспирина каждый день продлению или сокращению жизни; работает ли процедура ангиопластики лучше, чем таблетки, чтобы прочистить артерии сердца http://www.theatlantic.com/magazine/archive/2010/11/lies-damned-lies-and-medical-science/308269/.
Подход к оценке статистически ложных открытий, предложенный Д. Иоаннидисом десять лет назад, получил не только активную поддержку ряда ученых, но и серьезную критику (на которую, в свою очередь, были возражения). Однако в целом он поставил очень важный вопрос о надежности публикаций даже в наиболее серьезных журналах, и, судя по недавней дискуссии
http://www.stat.cmu.edu/~ryantibs/journalclub/ioannidis.pdf, никто не смог опровергнуть основные положения этого подхода, хотя, кажется, общий уровень недоверия к публикациям должен быть несколько ниже, чем оценивалось первоначально.
Я не могу вдаваться здесь в конкретные причины такого положения вещей в медицине (о чем есть огромная специальная литература), но должен лишь констатировать, что, судя по всему, более менее правильно расположил ее на графике в пограничной зоне между культурами 1 и 3: измерения наиболее существенных вещей в ней очень противоречивы; многие понятия не строго определены. А если сюда же, к медицине в западном смысле слова, добавить огромную область таких видов деятельности, как гомеопатия, "альтернативная медицина", знахарство, самолечение и т.п., в которых, с одной стороны, никаких, пусть даже противоречивых, измерений вообще не проводится, но, с другой стороны, имеются многочисленные (пусть неизмеренные!) случаи успешного излечения - то вся область человеческого здоровья в целом, возможно, попадет в культуру 3, с техническими выходами в науку в форме томографов и нанотехнологий, но с нарастающим объемом противоречивых "открытий".
3. История, близкая к средней зоне культурного пространства, как род деятельности, призванный запечатлеть прошлое в "надежных" фактах обладает несравимой ни с чем притягательностью; исторические книги (и еще более "истории" на их базе в форме романов и пр.) пользуются постоянным успехом; исторические артефакты заполняют музеи; ради взгляда на руины прошлого люди ездят по всему миру; персональные биографии и генеалогические исследования заполняют тысячи и тысячи томов и т.д. Человек страстно хочет знать "как оно было" - зачем?
Сказания о героическом прошлом любой группы людей были (и остаются) решающим элементом в осознавании себя в качестве "мы" в отличие от "они" и тем самым играли формообразующую роль в процессе групповой эволюции. Ссылки на древность происхождения как на особое достоинство - родовая черта традиционных обществ во всем мире, а персональные носители древнего происхождения - наиболее уважаемая (и очень часто правящая) часть общества. Эти признаки стали терять свою роль под давлением меритократических тенденций последних двух столетий, но, конечно, прочно удерживают свою позицию в иерархии ценностей у огромного числа народов и в наше время. В этом смысле история - рассказ о "самости" народа и о власти власть предержащих, в чем проявляется ее рациональный аспект.
Естественно, в такой ипостаси она никак не может быть "настоящей наукой" - слишком сильно давление интересов различных групп на исследователей, слишком велико значение мифа прошлого, слишком большие репутационные потери от замены мифа на факты. Даже если нет государственного давления, как в любом авторитарном режиме (в котором история почти всегда переписывается под текущего правителя) - есть мощное давление "общества", прессы, традиций, коллег по университету и т.д. Тому тьма примеров, приведу лишь один, очень безобидный на фоне, например, потока искажений истории в данное время в России (в связи с известными обстоятельствами). Он тоже о России - но с другой стороны. Вот что пишет замечательный английский историк Д. Левен в своей книге о войне России с Наполеоном: "Победа русских над Наполеоном является одним из наиболее драматических моментов в европейской истории... Много лет назад я пришел к заключению, что изложение этого события в западной Европе и северной Америке, просто напросто очень далеко от истины" [21, с. 3]. Итак, в течение 200 лет, после сотен, если не тысяч, томов на данную тему, изложение "очень далеко от истины"... Далее он рассматривает особенности историографии основных стран, вовлеченных в процесс написания текстов (включая российскую) для подкрепления своего тезиса (где, в частности упоминает о том, что "...Англия захватила Ватерлоо для себя", с. 7), а потом приступает к своему собственному (взвешенному, как мне кажется), изложению.
Другая причина, отдаляющая историю от культуры 2, заключается в том, что даже если текст пишется абсолютно незаинтересованным и объeктивным специалистом, на его пути непреодолимо встает очень "простой" вопрос: а что же помещать в изложение? О чем умолчать? Что включать в учебники для школ и под каким углом зрения? Должен быть учебник единым для всех или нет? Что есть, собственно, история? Стоит всерьез задуматься над этими вопросами - и становится ясно, насколько колоссально велика роль субъективного фактора во всем этом, насколько "наука" история, по сути, близка, к "рассказыванию историй" в самом бытовом смысле слова.
Еще один аспект. История как некое изложение того что было становится довольно бессмысленной, если автор не отвечает в какой-то степени на многочисленные вопросы типа "почему?" Почему Германия, не имея ни одного вражеского солдата на своей территории и заключив бесподобно выгодный мир c Советской Россией, тем не менее признала себя пораженной в 1918 году? Почему коммунизм в Советском Союзе помер, а в Северной Корее и Китае живет и процветает? Почему арабы, не взирая на гигантское военное преимушество, не победили евреев в 1948? Все такие вопросы предполагают знание причин происходящего - как и в настоящей науке, поиск причин вроде бы является главной целью этого вида деятельности. Но есть, однако, фундаментальная разница - в науке отыскиваются общие, типичные, массовые причины повторяющихся явлений, а в истории - индивидуальные, уникальные причины уникальных событий.
Вопрос: а как, если всерьез, узнать о том, что на самом деле проиходило в тот или иной момент времени в том или ином месте? Как, например, залезть в душу Николая 2-го, когда он принимал решение о вступлении России в войну? Может, и прав был Распутин, когда позднее сокрушался, что не смог этому помешать (так как находился в больнице далеко от столицы) - а то бы, глядишь, и помешал, и мировая история пошла бы абсолютно иным путем? Попробуйте сами себе задать вопрос - почему я в браке именно с этим человеком? Почему я в данном городе (стране), а не где-то еще и т.д? Ответы на подобные вопросы - а именно из них состоит распутывание "событий прошлого" - ясно показывают, что искать причины индивидуальных событий можно до бесконечности, и все равно никогда не уверен, что найдешь. В этом отношении вся история как наука - очень сомнительное мероприятие. И именно поэтому она так бесконечно интересна - люди видят себя, со своими колебаниями, проблемами и пр. в разных обстоятельствах - и это чрезвычайно близко им именно эмоционально. Когда говорят "Крымнаш" - ничего похожего на исторический (и тем более юридический) анализ реальной ситуации у пресловутых 86% не возникает, но возникает чисто эмоциональная эйфория - таки "наш", не "их", а "мое" всегда лучше чужого.
И это подводит к последнему замечанию насчет истории. Почему-то считается, что незнание истории приводит к повторению ее тяжелых уроков, то есть знать историю вроде бы очень полезно. Но вот, например, свежий опрос в Румынии показывает, что три четверти опрошенных не слышали что такое Холокост http://mignews.com/news/disasters/060815_133124_87375.html. Таких и еще более нелепых результатов полно в любых странах, где больше, где меньше. В какой мере подобная невежественность опасна? В Германии 40-х все 100% не знали про Холокост (его раньше и не было) - но вот же управились. Люди делают что-то не потому, что они знают или не знают историю, а потому что какие-то ситуации вынуждают их делать иногда сходные вещи. Наивный исторический "аналогизм" (любимый прием историков) - не более чем пародия на научную методологию. Десятки, если не сотни раз за последний год Путинa сравнивали с Гитлером (см. закон Гудвина выше) в связи с аннексией Крыма. Чему это помогает? Да, Путин сделал нечто похожее на то что сделал фюрер в свое время с Силезией - но в истории масса самых разных примеров и аннексии, и захвата и т.д. - почему именно этот выбран "для анализа"? И что из такого анализа следует? Что Путин развяжет мировую войну?
Вот отрывок из "Исхода" Л. Юриса о события 1948 года перед объявлением Израилем независимости: "Отряды евреев рыскали по ущельям и чащобам Иудейских гор, нападая на деревни, где скрывались бандиты. Они не спали сутками, изнемогали от усталости, но всегда были готовы отправиться в рейд. - Здесь партизанил еще царь Давид!...- Помни, ты сражаешься на том самом месте, где рос Самсон!- В этой долине Давид победил Голиафа." [22, с. 180]. Здесь, в концентрированном виде, история и играет свою главную - мобилизующую, возвышенную, объединяющую - роль, смешиваясь, очень незаметно, с религией и мифом. И неважно, что из упомянутых событий имело место "на самом деле", а что – не, важно поименовать некие опорные точки в прошлом, оттолкнуться от них, получить уверенность в своей принадлежности к потоку. Поэтому так болезненна истина - то есть то, где история приближается к науке на самом деле. Поэтому, скажем, недавно опубликованные архивные материалы, неопровержимо доказывающие, что весь "подвиг 28 героев-панфиловцев" - выдумка от начала до конца http://statearchive.ru/607, так тяжело многими принимаются, что самые вроде очевидные вещи , оригиналы документов тех лет, горячо оспариваются, причем не по поводу их аутентичности (там нельзя подкопаться), а по поводу того "надо ли было публиковать", да еще в юбилейный год и т.д.http://www.planetoday.ru/28-panfilovtsev-mif-ili-real-nost/. Из подобных вещей вся история и состоит. Это как сегодняшняя дипломатия, обращенная в прошлое, а кто управляет прошлым, как мудро заметил тот же Оруэлл - тот управляет и будущим (и тут истории нелья отказать в рациональности - с точки зрения "управленцев").
Знание истории - чудесная вещь, но помогать хоть чему-то в решении рациональных задач (принятии правильных решений) она может только в счастливом сочетании с огромным число других факторов (как, скажем, если бы Джорж Буш, помимо опоры на данные - не очень точные - разведки перед вводом войск еще бы и задумался о том, что вековой раздрай между шиитами и суннитами в Ираке можно сдержать только железной недемократической рукой). Eе эмоциональный заряд, однако, огромен, и для рассказчиков, и для слушателей - словом, типичная культура 3.
4. Очень кратко o некоторых других сферах человеческой деятельности, уже непосредственно в теле культуры 3.
Психология находится примерно в середине поля, что вполне отвечает ее статусу - с одной стороны, это наука, бурно развивающаяся на экспериментальной базе последние десятилетия, но с другой стороны, если и имеется прикладной аспект этой науки - то он обращен к познанию эмоциональной сферы ничуть не в меньшей степени, чем к познанию рациональной. Уровень и точность измерений в психологии еще ниже чем в медицине; любые медицинские решения в этой области обладают повышенной неопределенностью; специфика индивидуума играет в силу сложности измерений (куда легче измерить давление крови, чем уровень депрессии) куда большую роль, чем в других науках (соответственно, статистика менее надежна из-за этой разнородности). Психология по своему статусу находится "в центре событий", как на схеме, так и в жизни: она непосредственно живет в искусстве и она же напрямую внедряется в те науки, где ее еще недавно "близко не стояло". Особенно революционна была ее роль в экономике (которая на схеме все же существенно правее, хотя по вертикальной оси незначительно выше).
Классическая политэкономия (в первую очередь в лице А. Смита) непосредственно учитывала психологию людей и их моральные установки, но уже Маркс полностью освободил теорию от этих " излишеств". Неоклассическая экономика 19-го и 20-х веков, от Вальраса до Самуэльсона, исходила, фактически, из физических моделей рационального поведения, где каждый агент преследует свои индивидуальные утилитарные цели и никаким образом не отклонялся от рационально определенного выбора. Первые отступления от жесткой рациональной модели, сделанные Г. Саймоном (Нобелевская премия, 1978) в 1950-х - 60-х годах были связаны с гипотезой "ограниченной рациональности" (bounded racionality), в которой предполагалось, что каждый индивидуум имеет в своем распоряжении лишь часть (обычно очень маленькую) всей информации, необходимой для принятия решения. Но в рамках этих ограничений он действует так же рационально, как и предполагалось ранее. И только в 1970-х - 80 х годах в экспериментах психологов А. Тверского и Д. Канемана (Нобелевская премия, 2002) было продемонстрировано, что само поведение экономических агентов сплошь и рядом не рационально, что впoследствии получило оформление в форме "теории перспективы” (prospect theory, [9]) и заложило основы того, что сейчас называется "поведенческая экономика" (behavioral economics), в которой уже вполне осознанно используются термины типа "ожидаемая иррациональность" [18]. Такое мощное внедрение неформальной психологии в абсолютно заформализованную область экономической науки должно привести к какому-то ее изменению - либо в сторону еще большей формализации, учитывающей эту самую иррациональность (тогда экономика переместится поближе к культуре 2), либо в сторону "экспериментальной описательности" (тогда экономика "провалится" в культуру 3). Мне лично кажется более честным второй путь, но жизнь покажет.
Такое ощущение, что новая экономика должна базироваться на фундаментальном понимании того факта, что любые решения принимаются в рамках очень широких интервалов практической приемлемости и достоверности. Эти две вещи очень часто не совпадают: приемлемым может быть решение основанное на чистой лжи (например, сообщение врача безнадежному больному о том, что все в порядке) и неприемлимым - решение принятое при полной осведомленности (например, для Америки неприемлемо дать Израилю полностью уничтожить Хамас, хотя дипломаты прекрасно понимают, что только его уничтожение способно ликвидировать конфликт). Плата за отступление от правдивости может быть очень высока (как в технике), но может быть и нулевой (как в пропаганде). В этом смысле экономика - это техника и пропаганда в одном флаконе. Соответственно, роль науки как поставщика правды должна быть рассмотрена под иным углом, нежели сейчас.
Пока что идет лишь очень скромное признание роли поведенческой экономики в традиционных учебниках - например, в [20] (2014 год!) ей посвящено 5 последних страниц из примерно 500. Ни о каком изменении привычных формальных схем рационального поведения нет и речи; она подается как некий кивок в сторону теоретически некрасивых, но, к сожалению, упорно наблюдающихся фактов. Мои собственные беседы с двумя американскими профессорами экономики говорят о том же - они рассматривают подобные исследования как некое маргинальное занятие, отвлекающее от поиска "твердых законов экономической жизни". Тот факт, что экономическая экспертиза сплошь и рядом проваливается и в качестве предсказателя событий, и в качестве объяснителя мотивов человеческого поведения, на эту логику не влияет. Это надежный "вторичный" признак принадлежности данной области знаний к культуре 3, ибо в настоящей культуре 2 пересмотр теории после экспериментального опровержения следует незамедлительно.
Я лишь чуть-чуть задел вопрос о взаимосвязи психологии с категорией рационального; я опускаю вопрос о ее ее связи с категорией эмоционального (частично см. об этом в части 2). Каждый человек имеет десятки ассоциаций, от "психологического романа" до психоанализа, от психологии пропаганды до психологии толпы, от страстных текстов Ницше до интуитивизма Бергсона и т.д. Во всем этом практически нет ничего ни "измеримого" ни "рационального" - но есть много "психологии". Так что само слово это, как и рассмотренное ранее неприятное слово "фашизм", остается одним из наиболее многозначных - но более позитивных - порождений человеческого разума, ярким пятном на пестром поле третьей культуры.
Спорт занимает очень своеобразное место на графике: в нем высокий уровень измерения результатов, причем в сильных шкалах - ранговой (как в велогонках), интервальной (баллы гимнастам или фигуристам) или относительной (метры, секунды и колограммы в легкой и тяжелой атлетике, плавании и др.). Но сам по себе спорт лишен какой-либо рациональности в смысле “построения непротивoречивой картины мира", которая имеется в виду на графике (за теми редкими исключениями, когда занятия спортом поставляют какую-то ценную информацию для медицины, биологии и пр.). Эмоции же спорт вызывает грандиозные, по крайней мере судя по теле-рэйтингу Олимпиад, самому большому в мире.
В таком же духе можно рассмотрееть любые другие зоны третьей культуры. Везде будут присутствовать огромные проблемы с измерением, с точностью определений, с большим затруднением относительно поиска истины, с постоянным отклонением в сторону эмоционального давления или произведения впечатления "точности". Нет смысла продолжать разбирать отдельные виды активности - будет, в лучшем случае, как с медициной, а в худшем - как с политикой, о которой А. Недель однажды достаточно емко аметил: "Политика имеет ту неоспоримую особенность, что всякий политический дискурс или даже разговор о политике превращается в ложь" [22]. Важнее обсудить вопрос, почему такая гигантская область человеческой активности, которая названа здесь культурой 3, не просто существует, но чрезвычайно часто мимикрирует под культуры 1 и 2 (последнее куда опаснее первого). Предлагается следующая гипотеза.
1. Весь мир, окружающий человека, и сам человек глубоко эволюционны. Биологическая эволюция, имеющую скорость, куда более медленную чем человеческая жизнь, здесь имеется в виду в последнюю очередь (не говоря уже об эволюции космоса). Эволюция подразумевает развитие с плохо определенной целью, с еще хуже определенным направлениям, с огромным элементом случайности при выборе направлений пути в каждый существенный момент. Наиболее детальное изложение эволюционного развития общества, главным образом экономики, насколько мне известно, дано в книге Е. Бейнхокера [23]. У эволюционного развития столь сложного механизма, как общество (а также, возможно, не менее сложного механизма человеческого мышления) есть одна фундаментальная особенность - оно чрезвычайно оппрортунистично и поэтому в высшей степени непредсказуемо, как локально, так и глобально. Как невозможно предсказать, какие именно обстоятильства из гигантского числа потенциально возможных, сложатся в некий будущий момент времени в определенном месте - так нельзя предсказать, какие действия будут предприняты теми или иными участниками событий в это время и в этом месте.
2. Парадоксальным образом обилие информации почти не помогает решить эту проблему. Например, современные финансовые рынки, где объем доступной информации зашкаливает все мыслимые пределы, не в состоянии решить ни "локальную" проблему обогащения своих клиентов (мизерный процент финансовых финдов устойчиво работает лучше рынка), ни глобальную проблему - такую как периодические кризисы. Нелепо обвинять в этом самих игроков или их государственных регуляторов - просто системы очень сложны и не подлежат полному контролю ни при каких условиях; всегда будет стадный эффект, эффект подражания, эффект домино и прочие вещи, которые не дадут "жить нормально" при любом объеме информации [12]. Но обилие информации создает иллюзию контроля, и это чрезвычайно важно осознать, ибо иллюзии - это как раз то, к чему люди постоянно склонны (см. о когнитивных отклонениях в части 2).
3. Людям необходимо видеть мир в простых и понятных для интерпретации схемах. Масса экспериментов дказывают, что в любом хаотическом образе человек всегда находит какие-то закономерности. Эти "закономерности" он накладывает на мир и закрепляет в своем сознании, очень часто по принципу "прайминга" (priming, то есть первое, что попалось как объяснение, таковым и считается, невзирая на дальнейшие опровержения "практикой" - см. примеры выше о самообмане и др.). Идеи, чем-то противоречащие даже простейшим привычкам, с высокой вероятностью будут отвергнуты (как, скажем женщины - любительницы кофе куда чаще не верят, что кофе связано с раком груди, чем другие женсины [6]). В результате сложнейший эволюционно меняющихся мир оказывается покрыт огромной сетью примитивизирующих недоказанных концепций, представлений, и заблуждений которые выдаются за "истину", не удовлетворяя никаким ее критериям. При этом я сознательно не задевал вопросы религии и философии, которые добавлют в эту паутину очень много прочных нитей.
Человеку мучительно больно признавать, что мир не поддается простой категоризации, которая миллионы лет тому назад была заложена в рефлексии его пращуров для выживания и доминирует до сих пор в глубинах нейронных сетей. Статистическое мышление, признание того, что все лишь игра случая, не встроено в глубинное сознание человека - и он ищет обходные упрощающие пути, как прекрасно показано в [9]. И когда действительность ломает его ожидания - он все равно винит не себя, a ищет иные простые ложные схемы для замены старых. Вся эта сеть полузнаний - полупрактик и есть культура 3, неизбежное порождение человеческого разума, еще недостаточно мощного, чтобы до конца определиться в своих целях и средствах, но уже достаточно развившегося для создания "гумуса", из которого должны произрасти райские яблоки, если не состоится вторичного изгнания из рая познания.
______
Все что сказано в статье было так или иначе сказано сотни раз до меня - может быть, в других комбинациях. Здесь нет новых выводов, новых данных или алгоритмов. У меня не было цели просто ввести "новый термин". Единственный прикладной смысл всей работы таков: мы живем, главным образом, в культуре 3. Когда она выдает себя за культуру 2 - не поддавайтесь, но трезво давайте себе отчет, что никакой точности в ее завлекательных выводах нет и не будет. Когда она выдает себя за культуру 1 - не поддавайтесь, припадайте к дивным источникам искусства непосредственно. А уже если отвертеться никак нельзя - получайте эмоциональное удовольствие, не путайте его с чисто интеллектуальнум от погружения в культуру 2 (если вы там, конечно, не проживаете).
И последнее. Культура 1 обращена практически ко всем людям. Культура 2 - к несопоставимо меньшему количеству интеллектуальной элиты. Хорошего никогда не бывает слишком много; природа скупа, что бы ни утверждали свободолюбивые либеральные политики. Сделать реальный вклад (внести новое слово) в культуру 2 чрезвычайно трудно, ибо там все проверяемо и измеряемо. Сказать "новое слово" в культуре 1 несравненно легче, ибо не проверяемо ничего. Но если в культуре 2 требуется убедить в новизне и важности иногда всего 5-10 человек, способных понять результат (как бывает в математике), то в культуре 1 само понятие успеха есть ни что иное, как признание этого успеха большим количеством людей. Поэтому знаменитости обеих культур - люди, попавшие на общий раут абсолютно различными дорогами. Так что исходный разрыв двух культур, отмеченный Сноу, безусловно, никуда не делся. Писатель точно так же никогда не поймет физика, как не понимал полвека назад. А физик писателя - поймет. В этой асимметричности заложен огромный потенциал. Иногда кажется, что вся культура 1, как некий эволюционный первомеханизм, и существует лишь для того, чтобы, эмоционально стимулируя своими лучшими достижениями творцов культуры 1, подстегивать развитие ими новых идей, которые, пройдя через серию технико-экономических трансформаций, сделают жизнь тех же "творцов прекрасного" (а заодно и остальное человечество, потребителей третьей культуры) лучше.
Литература
1. C. Snow (1963). The Two Cultures: A Second Look. Cambridge University Press
2. J. Brockman The Third Culture: Beyond the Scientific Revolution. Simon & Schuster: 1995
3. С. Чесноков Два языка, две культуры: Проблема и ее составляющие. 1995,http://sergeichesnokov.files.wordpress.com/2014/03/01_twolangs-twocultures_1995.pdf
4. K. Kelly The Third Culture Science 13 February 1998: Vol. 279 no. 5353 pp. 992-993
5. И. Мандель: Социосистемика и третья культура: Sorokin- trip (в 4-х частях) http://club.berkovich-zametki.com/?p=13000;http://club.berkovich-zametki.com/?p=13122; http://club.berkovich-zametki.com/?p=13221; http://club.berkovich-zametki.com/?p=13361
6. A. Damasio and G. B. Carvalho The nature of feelings: evolutionary and neurobiological origins. Nature Reviews Neuroscience 14, 143-152 (February 2013)
7. Lövheim H. A new three-dimensional model for emotions and monoamine neurotransmitters. (2012). Med Hypotheses, 78, 341-348
8. Ortony, A., & Turner, T. J. (1990). What's basic about basic emotions? Psychological Review, 97, 315-331
9. D. Kahneman. Thinking fast and slow (2011) Farrar, Straus and Giroux
10. Kruger J, Dunning D. Unskilled and unaware of it: how difficulties in recognizing one's own incompetence lead to inflated self-assessments. J. Pers Soc Psychol. 1999 Dec; 77(6):1121-34.
11. D. Mijović-Prelec, D.Prelec Self-deception as self-signalling: a model and experimental evidence Phil. Trans. R. Soc. B 365, 227–240, 2009
12. I. Mandel Sociosystemics, statistics, decisions. Model Assisted Statistics and Applications 6 (2011) 163–217
13. P. Velleman, L.Wilkinson Nominal, Ordinal, Interval, and Ratio Typologies are Misleading The American Statistician (1993), 47:1, 65-72
14. И. Мандель “Измеряй меня…” Осип Мандельштам: попытка измерения, 2013 http://club.berkovich-zametki.com/?p=1687
15. И. Мандель Незабываемое как статистическая проблема. Анализ процессов забывания прочитанного на примере отдельной личности, 2014
http://7iskusstv.com/2014/Nomer6/Mandel1.php
16. Мандель И., Оксенойт Г. Моделирование долговременного процесса забывания прочитанного на основе самоанализа. Мир психологии, 2014, 4 (80), с. 146-162
17. И. Мандель К вопросу об унификации определений. Философские науки, 1975, 6, 133-138
18. J. Schoenfeld and J. Ioannidis Is everything we eat associated with cancer? A systematic cookbook review. American Journal of Clinical Nutrition, 2013 Jan;97(1):127-34
19. D. Arely Predictably Irrational: The Hidden Forces That Shape Our Decisions. 2d ed., 2012., HarperCollins, 2008
20. N. Mankiw Principles of Microeconomics 7th ed. South-Western College Pub;,2014
21. D. Lieven Russia against Napoleon. Viking Penguin, 2010
22. Л. Юрис Исход. М., Текст, 1994, т.2
23. А. Недель Манифест Философии. Зеркало, 37, 2011.http://zerkalo-litart.com/?p=4815
24. E. Beinhocker. The origin of wealth. Evolyution, complexity, and the radical remaking of economics. Harvard Business School Press, 2006
25. C. Murray Human accomplishments. HarperCollins Publishers, 2003
26. R. L. Kirkham Theories of Truth: A Critical Introduction A Bradford Book, 1997
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 9(66) сентябрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer9/Mandel1.php
