1. МАСТЕРСКАЯ «АЗ»
1993
ДМИТРИЙ МУРЗИН
В огненно-капельном апреле 1993-го я начал собирать Круг Мастерской.
Первым возникает-появляется ещё неумело-устойчивый Дмитрий Мурзин – поэт-студент пятого курса математического факультета и первый староста Мастерской. В жанре независимого КВНа и компьютерного сленга он уверенно входит в пространство публичного молодёжного творчества. Он похож на бывалого ангела – интернет-жокея, который нацепил на себя царско-дурацкий венец Вездезнания и подключил его во всемирную сеть интеллект-щекотки…
Но иногда Дмитрий срывает-сбрасывает с головы этот высоковольтно-искрящийся колпак-венец и, как настоящий дурак, вслушивается в живоначальную тишину Святаго Духа…
АНГЕЛОПАД
Это лето для ангелов
Было не особенно удачным.
Их крылья,
Намокшие под несвежими дождями,
тянули их вниз.
Они стучались
В светящиеся окна многоэтажек
В надежде на ласку и приют.
Но люди то ли не слышали,
То ли не хотели услышать.
И ангелы падали.
Падали своими белыми крылами
На мокрую, раскисшую землю.
Этим летом было много
Падших ангелов.
Этим летом был
Ангелопад.
Через пятнадцать лет, которые скрепили-просквозили разлом двух тысячелетий, поэзия Дмитрия Мурзина получила признание. Сегодня Дмитрий Мурзин – автор четырёх книг, член Союза писателей России, руководитель городской студии «Притомье», необходимый и незаменимый 37-летний сотрудник областного литературного журнала «Огни Кузбасса».
А когда-то он, непоправимо-семнадцатилетний, выдохнул исповедальное четверостишье, которое будет жить в русской поэзии, пока живёт русский грешный кающийся человек:
Я покопался в душе в душе и нашел Иуду.
Я покопался в сердце и нашел Иуду.
Я покопался в уме и нашел Иуду.
Я порылся в карманах и нашел серебро.
НАТАЛЬЯ ОСТАНИНА
В апреле же явилась Наталья Останина – пленительно-сероглазая, искусная вышивальщица северорусским жемчугом своих первоначальных стихов. Она сразу чувствует прощально-неповторимый вкус мгновенья. Она легко – через голову – сбрасывает кружевной пра-пра-бабушкин сарафан, но носит на себе не мини или джинсы, а древне-сияющее облако чувства. Она влюбила в себя Мастерскую.
Смешливый утренний любовник,
Ласкающий меня в траве,
Смотри, расцвел белоголовник
И у тебя на голове!
Смотри, рассыпались ромашки
В твоих глазах светлей листвы!
А пуговицы на рубашке –
Как предосенние костры…
Как некоторые пишут стихи о временах года, так Наталья пишет стихи о временах Любви. Она проживает мгновенья жизни, ухватывает эти драгоценные бусинки слёз и сладкого пота и нанизывает их на простую нить своей жизни. Вот и вся её ежедневная одежда-облачение-стихи… Она и бусы. Её изнывающая душа танцует-струится-идёт по отвесно-зеркальному лезвию судьбы. С одной стороны лезвия сияют нежно-смиренные лики святых – с другой стороны переливаются демоны прелести и страсти. Однажды Наталья показывает трёхстишье, которое навсегда, как татуировка, на запястьи памяти…
Да что ты знаешь обо мне?
Ты даже не видел
Мои трусики…
Наталья Останина – победитель Состязании Поэтов в 1994 и 95 годах и автор двух книг, которые она завоевала в этих состязаниях.
А в Мастерской звучат неожиданно-другие стихи:
ЕВГЕНИЙ КАЗАКОВ
Ёжик
С иголками
Вовнутрь
Это делает свои первые школьно-космические шаги Евгений Казаков – муж Натальи Останиной, «православный буддист», поэт-философ и мой долгожданный друг, который наконец-то нашёлся…
Без крестика
Я
Голый
Трёхстишия Евгения Казакова запечатлеваются во мне сильней, чем стихи многих русских поэтов…
У всех влюбленных женщин
Одно родимое
Лицо
Сегодня Евгений Казаков – автор книги стихотворений «Сосны золотой ствол», доктор философских наук, профессор Кемеровского университета. Четвёртый год дожидается издания рукопись книги стихотворений, которая называется: «С земли не упадёшь». Мне повезло – я уже перво-блаженный читатель этой книги.
Хотел сандалию застегнуть
А всему свету
Поклонился
АНДРЕЙ ПРАВДА
Андрей Правда – поэт, родившийся не с серебряной ложкой, а с кричаще-блаженной строчкой во рту. Он поэт – каждый миг. Он поэт – во все времена своей жизни. Андрей самоотверженно и мучительно-честолюбиво предан слову. Он Мастер Круга, хищно вдыхающий и выдыхающий цветогорящие образы.
ПРИМЕРЯЯ СВИТЕР СТАРШЕГО БРАТА
В такую сырую погоду мне хочется снова залезть
В библейское чрево комода, в Синайскую рыжую
шерсть.
В смятеньи слепого Исаака, в сплетении
мускусных трав…
Пусть голосом я не Иаков, и запахом я не Исав…
Вослед веренице верблюжьей, в колючую ярость
и страсть –
Успеть до ноябрьской стужи себе первородство
украсть.
Пусть это расплатой чревато: изгнанием,
рабством, войной…
И камнем за пазухой брата, и местью его
за спиной.
История эта вязалась из пряжи до боли родной,
А что было в самом начале – известно Ревекке
одной.
Так женщина с тихим упорством, простым
повтореньем: «Люблю» –
Втравляет нас в богоборство, с петлёю сплетая
петлю.
Андрей Правда родился в барханно-каракулевой Средней Азии, учился в поднебесно-сибирском Томске и творит в Кемерово – Городе Поэтов.
СРЕДНЯЯ АЗИЯ
Зелёный чай
Неспешно
Пьют,
Не трогая
Костей игральных.
Опять весна.
На сердце цвет
Миндальный.
Над влажной глиной
Ласточки
Снуют.
Андрей Правда – автор трёх книг стихотворений, две из которых он завоевал в Состязании Поэтов. Андрей – первый мастер Мастерской «АЗ» ставший членом Союза писателей России. Сегодня у Андрея своя студия в политехническом – «Лист».
ВЕРА ЛАВРИНА
Пятачок шестидесятого года…
Может, с ним
Бежала я в сельский клуб.
Вера Лаврина – хрупкая и сильная. Родилась в северном Казахстане, закончила Томский университет, стихи научилась писать в Кемерово. Жена поэта Андрея Правды. Два поэта, два жадногорящих костра в одной семье – это слишком.
Улёгся котёнок на руку
А хотела
Стихи написать
Круг Мастерской поддерживает творчество Веры Лавриной. Она начинает много и вдохновенно писать. Учится слушать и слышать Круг и – самое важное – различать, где получилось, а где нет. Она приручает Круг к своей поэзии и учится безопасно для жизни семьи усиливать-выравнивать своё стиховзыскующее пламя творчества.
С одной звезды на другую
Можно ль вдвоем перепрыгнуть,
За руки крепко держась?
И вот они – загустевающие в моей памяти, как сладко ноющие занозы, шестисловья Веры Лавриной…
Шелест дождя
Таким
Слышал его Иисус
Мастерскую связывают семейные отношения. Андрей Правда и Вера Правда-Лаврина, Евгений Казаков и Наташа Останина, Дмитрий Мурзин и Наташа Новикова-Мурзина – мужья и жёны. Они животворяще-ядерная основа Мастерской.
1994
АНДРЕЙ ПЯТАК
Однажды зашёл в Мастерскую и вот уже двенадцать лет неизменно по средам приходит Андрей Пятак – рабочий парень, экстравагантно-наивный и торопливо смущающийся, как фокусник, у которого вдруг получился фокус, а фокус в том, что почти в каждом его стихотворении сверкает Божия искра короткого замыкания – неожиданный поэтический образ, восторженно принимаемый Кругом…
Это сладкое слово – свобода,
словно ветер, пространство пьянит.
И не важно, какого ты рода,
если голубь в душе не убит.
К чёрту стены, замки и решётки,
притяжение грязных страстей.
Не летают по небу селёдки,
если в них не хватает костей.
Андрей Пятак – победитель Состязания Поэтов в 2004 году.
ТАТЬЯНА КИЧЕНКО
А вот недавние выпускники университета, уже неразлучно зарифмованные судьбой: призрачно-мистическая и самоуглубленно-ранимая поэтесса Татьяна Киченко и неизменный слушатель Круга, похожий на народовольца Дмитрий Расковалов.
Я стала креститься чаще,
И не украдкой, а просто,
Как прежде бабы в России
Жили с крестом и молитвой.
И никого не боюсь я,
И крест – не от страха спасенье,
А как обычное дело,
Как утром проснувшись – умыться.
СЕРГЕЙ БЫКОВ
Сергей Быков был членом Мастерской всего два года: с 1994 по 96-ой.
Однажды летом
Я стал поэтом.
Потом устал
И перестал.
Это одно из незабываемых стихотворений Сергея Быкова. Серей Быков – поэт-навзничь… Почему так? Я не знаю. Но именно эти слова приходят ко мне при мысли о поэте Сергее Быкове, корректно-непостижимом студенте филфака…
Не клади свои белые руки
На мои белоснежные брюки,
А не то положу я свои
На нагие колени твои.
1995
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВ
Дмитрий Мурзин приводит на Круг Алексея Петрова, как волшебного кота с чердака Бостонского Небоскреба. Алексей впервые выступает в Мастерской – у него застенчивая клубная улыбка славного парня, а на коленях – блюзо-изнывающая гитара:
Ты хотела любви, и не меньше.
Я хотел любви, и не больше…
Он читает свои демоноигривые и русско-бездно-исповедальные стихи, слегка покачиваясь, как канатоходец над гулким переулком гитары в живо-внимающей тишине Круга. Петров – любимец Мастерской и один из победителей Состязания Поэтов в 1995 году.
На лестнице – перестук твоих каблучков.
На пороге – твоё морозное дыхание.
Ты сбрасываешь с плеч снежную падаль
и припадаешь к огню.
Ты обнимаешь огонь и таешь…
Я умываю тобой лицо и руки.
Я чист перед тобой.
1996
НАТАЛЬЯ НОВИКОВА-МУРЗИНА
А вот запоздало – сначала рождала, потом выкармливала в Тисуле сынка – появляется в Мастерской Наталья Новикова-Мурзина. В её руках – два кувшина: лунно-хрустальный и солнечно-бликий – с Мёртвой и Живой водой. Влаго-свето-колеблющиеся Кувшины, как равновесие Зимы и Лета, плывут в руках Натальи. Она бережно ставит Кувшины на письменный стол – справа и слева от себя, садится, закрывает глаза и замирает-прислушивается. Ее губы розовеют-приоткрываются, как лепестки срединно-азийской розы, и начинается Слово-Свето-Творение. Вслушиваясь в созвучия-мерцания-сполохи, Наталья записывает внезапные слова на листе бумаги и брызгает на них, как в сказке, сначала Мертвой водой Зимнего Кувшина, и её стихи обретают стройность снежинок. Затем брызгает Живой водой на зарифмованные строчки из летнего солнечно-бликого Кувшина – и, как в сказке, – оживают Свето-Влаго-Творения Натальи Новиковой-Мурзиной…
Даже странно – в губах это имя нести,
Различать только этого имени сполохи.
Словно чуждую птицу сгоняю: «Лети!».
Потрепещет и сгинет в процеженном воздухе.
Но, спугнув, отпустить от себя не могу,
Хоть не мне его пить и не мной зацеловано.
Лишь однажды в протянутой ложечке губ
Это имя цвело тёмным медом ворованным.
Отпустить от себя – не встряхнув, как листву,
Не спугнув, как молитву, нечаянным возгласом…
Будто дикий шиповник губами сорву,
Окликая пустое пространство вполголоса…
Цветоструящиеся образы почти наяву выплывают из влажно-струящихся строчек ее рукописей:
Чудом осененная душа –
Словом осиянная бумага.
Господи, а может, это благо –
Не иметь в руке карандаша?
Из продолговатых учебных столов мы составляем шестигранный Круг, рассаживаемся, и начинается это завораживающее духо-вращение – читка стихов по корундовому грунту Круга, который сдирает с каждого всё лишнее, оставляя только неуничтожимо-живые строки…
3. МАСТЕР-КРУГ
Еженедельные занятия Мастерской я провожу по средам в 210-й аудитории 6-го корпуса университета. В этом квадратном помещении мы составляем из шести столов Круг, образуя вещественно-геометрическое основание для Творческого Круга Духа.
Постепенно собираются участники Круга… Приветствуют друг друга, рассаживаются, переговариваются, смеются, обсуждают свои дела или молча и сосредоточенно ожидают начала. Готовы?
И я даю первый толчок: кто-то начинает читать свои стихи… Робко или уверенно, тихо, громко или очень искусно… Круг вслушивается… возникает духовное напряжение… И вращение началось… Круг сдвинулся – читка продолжается: отрывисто или нараспев, с придыханием или завыванием озвучивают поэты свое сокровенное… Поскрипывают стулья… Все ушли в слух… Каждый – весь внимание: впитывает в себя эти новорождённые, кричащие, в первый раз прочитанные строки…
И невидимый чудесный ток струится по Кругу, образуя одно Круговое Самосознание… А дальше – каждый испускает свои нетерпеливо пульсирующие токи в Круг, высказывая своё впечатление об услышанном. И каждый старается сделать это Искренне, Точно и Благожелательно. Это моя установка, которой я обязан держаться. Дух Мастерской зиждется в этой Системе Координат: Искренность, Точность и Благожелательность. И неимоверно трудно это – почти так же трудно, как и отдавать свои стихи на Круг. И каждый раз мы учимся этому заново друг у друга. И радуемся точности и ясности высказываний, и готовы тут же опротестовать и подправить неверное или неловкое замечание, и смеёмся, и замираем, и негодуем, сочувствуем и переживаем. И облегченно вздыхаем, когда почувствуем: Круг-в-Полёте – мы здесь в этой квадратной комнате и во Вселенной, там – куда уносят нас наши Чувства-Образы. И приговоры Круга почти целомудренны и благодатно запечатлеваются в глубинах сознания. И каждый, кто изведал это чудесно-летящее чувство Круга, с недоверчивым нетерпением и радостным страхом ожидает повторения этого ни с чем не сравнимого состояния: Ясностремительное Всеединство подхватывает тебя, и нет ничего ни внутри, ни вокруг, что мешает лететь… Лети! Ты свободен! А это значит – Круг-в-Полёте!
Это и есть единственное орудие производства Мастерской и способ творческого совершенствования – наш Творческий Круг – Алмазный Сверкающий Вихрь – Наждачный Обдирочный Круг, сдирающий и сдувающий всё лишнее и наносное с каждого участника, оставляя нетронутой и целой непобедимо-божественную Суть Творческой Личности! Для этого и существует Мастерская «АЗ» со своей животворящей системой координат: Добровольность и Совершенство.
И моё место – Ось вращения этого мощного и чудесного ускорителя – нашего Самосовершенствования. И я должен блюсти как зеницу ока равное и ровное отношение-расстояние ко всем и каждому участнику этого стремительно вращающегося Круга. Я должен раскручивать и держать его вращение. И не дай Бог сдвинуться с этой точки-места, нарушить с кем-нибудь расстояние, приблизиться или отдалиться от кого-либо и потерять свою центровку. Последует неминуемый рывок-удар Круга. Это очень сильные удары. И моя душа всё время помнит об этом. И каждый вечер среды после Круга я почти лечу-возвращаюсь домой. Так легко, слава Богу! Но вновь день за днём нарастает ожидание следующей среды, почти похожее на ожидание казни…. И Творческий Круг – лобное место, куда мне нести свою голову. Только чуть-чуть оступился – и неотвратимый рывок Круга и сокрушительный удар.
Я не преувеличиваю – для меня всё это так. Удержать двенадцать-восемнадцать непоправимо-честолюбивых, невыносимо-талантливых, непримиримо-молодых поэтов – это да… Но если я делаю это в течение шести лет – и мы живы: я и Круг – значит, я делаю своё дело. И при этом у меня есть одно вознаграждение-преимущество перед другими участниками Круга. Моё место – Ось вращения, и поэтому я связан с каждым незримой, но непрерываемой нитью творческого взаимообмена. С каждым и со всеми вместе. Даже когда не очень хочется. Но я обязан держать упругую связь, иначе Круг распадётся. И такая необходимость чудесно животворна для меня. В эти годы я пишу свои наиболее точные книги: «Крест русского четверостишья» и «Это лето всех лет».
И я благодарен Кругу, в котором каждый из нас, в меру своих способностей, осуществляет своё стремление к Совершенству.
А разве не об этом семь слов Иисуса Христа: «Будьте совершенны, как совершенен Отец наш небесный»?
4. БЕСКОНЕЧНО-НОВАЯ ВОЛНА
В Мастерской университета я встречаю, удивляюсь, ужасаюсь и люблю стихи нового поколения поэтов – новых семнадцатилетних: по возрасту моих детей-внуков, по стремлению к совершенству моих братьев. Кто они такие? Откуда взялись? И о чём они пишут? И мы перекликаемся через долину-стремнину времени, непроходимо-сверкающую потоком «тойот-фордов»… Новые семнадцатилетние! Кто они такие? Они любят мир и хотят быть любимыми. Они уверены, что у них всё получится. Впрочем, я тоже так думаю.
1997
СЕРГЕЙ ХАРЦЫЗОВ
В дверях Мастерской возникает-мерцает экстремист-мигрант-антиатлантист – Сергей Харцызов. Его славяно-азийские глаза исполнены далёко-сербской болью. Иногда мне кажется, что вечером он уходит в боевой рейд в Косово, а рано утром возвращается в Кемерово, чтобы успеть на занятия в институт культуры… На лекциях он пишет свои родимо-юродивые стихи…
Про мою азиатскую Родину
мне б черкнуть пару строф невзначай.
Где душистую садят смородину
лишь затем, чтоб заваривать чай,
где растенья в жару поливаются
в две зари, а иначе – хана,
где бубнивые свадьбы играются
в чайханах…
Славна будь, золотая Узбекия,
ветра в парус тебе, солнца в грудь!
Даже в этом – трагическом – беге я
не сумею себя обмануть;
я люблю вас, страна помидорная
и верблюжьеколючковый край,
где рожден я соринкою сорною
просто так… невзначай… чтобы в чай.
Не брани нас, случайная Родина,
злой неправдой наш след не кропи.
Мы – лишь саженцы русской смородины
в азиатской степи.
Сергей Харцызов стал победителем Состязания Потов в 1999 году и не издал ни одной книги. А сейчас военный ангел-поэт-боевик Сергей Харцызов действует где-то в русском сопротивлении – в оккупированной натовскими слоганами Москве…
НАТАЛЬЯ САМОХВАЛОВА
Наташа Самохвалова – живёт в самой себе, как в избушке на курьей ножке. Рот закрыла и молчит-глянет-молчит. И вдруг – её напряжённо-сжатая тишина выворачивается наружу губ наивной улыбкой-извинением: «Это я… Наташа. Здравствуйте... Ой, забыла, что хотела сказать». И опять – молчок, губы – на крючок. «Ой, это я, но я забыла… Простите». Наташа живёт, как будто в радостно-долгожданном испуге. Мне кажется, она родилась от скачущего татаро-монгольского неба и смиренно-осенней вялой волглой равнины…. И она не знает, что ей делать здесь – на алмазно-обдирочном Круге Мастерской – на площади Пушкина – и вечером одной на Притомской Набежной…
набережная
вечер
иду
размышляю
мимо проходят люди
и тишина
и осень золотисто-зеленоватая
и листья слегка покруживаются
и люди проходят мимо
размышляю
иду
вечер
набережная
одиночество
Наташа – верный член Мастерской «АЗ».
2003
ВАЛЕРИЯ ФИЛОНОВА
Нарисуй меня
Красивой
Пальцем в небе
Это, как на апрельском ледке, – ой! – поскользнулась-воскликнула непоправимо-семнадцатилетняя Валерия Филонова.
Прислушайтесь к их шёпоту и вскрикам, они верят в то, что говорят об этом впервые на Земле! Подумайте только, – они верят, что их стихи обличат мир… и мир станет лучше. Они уверены, что научат нас любить бесконечно…
АННА ГЕРАСИМЕНКО
Ты не прочтёшь никогда моих писем
и горьких стихов.
Не посмеёшься
над неумелой рифмой.
Я слишком юна для тебя,
а ты не такой молодой
уже,
чтобы верить в любовь
с первого мгновения.
Поэзия Анны Герасименко – точно призрачный древнеегипетский мерцающий мостик между жизнью – Здесь – и жизнью – Там. Словно юно-воплотившаяся Нефертити пишет недосягаемо-любовные письма-стихи своему Эхнатону в Город Мертвых.
Любить на расстояньи
Мучительней и сладостней
В сто раз.
И пусть мы видим каждый день
Не те глаза,
Губы не те
Целуем.
Каждую минуту
Я помню о тебе
Ты обо мне.
ТАТЬЯНА КРАВЧЕНКО
Буду твоей музыкой, буду твоей музой
Нежностью светится комната, если ты рядом…
День, словно белый шар, закатился в лузу,
Так наступает ночь. Луна мягким взглядом
Скользит, будто пёрышко, по твоему плечу;
В мире горячих теней остаются звуки,
Ты берёшь меня за руку, я с тобой хочу
Оставаться в пространстве танца, где губы и руки
Касаются нежно, как воздуха первые листья.
Ветер теплеет, прячет волненье в траву,
Скрипит на балконе дверь, у рябины кисти
Еще остаются цветами, и я живу…
Иногда забывая дышать, превращаюсь в воздух,
В тишину для тебя и в слова, для которых вечность
Сжимается в точку, но я всё же делаю вдох
И люблю тебя, милый, только держи меня крепче.
О поэзии Татьяны я ещё не могу сказать образно, я ещё не ухватил суть её творчества – но эти стихи мне нравятся. В стихах Татьяны – переливается теплая волна нежности…
2004
ЕВГЕНИЙ АЛЁХИН
Я говорил учителю литературы: «Однако,
хоть набейте мне морду, но я не
понимаю Гумилева, Блока или Пастернака,
или там Вознесенского. Мне
кажется это какой-то словесной кашей,
а ваш хвалёный Пушкин, может,
он и является таким вот папашей
поэзии. Но он свое уже отжил».
«Евгений, – говорил интеллигентный, мать его,
литератор, – если вы не понимаете их,
это не значит: НИ-ЧЕ-ГО!
Ходите на уроки – поймёте».
Ему казалось: я утих,
но я воодушевлялся, спорил, вставал, махал
руками,
и меня уважали лопоухие одноклассники-пни,
и думали: голова!» Они не понимали,
что я ни черта не читал, так же, как и они.
Это оглашенно-покаянная и невинно-хульная стихо-исповедь наголо обритого ангела Евгения Алёхина… И, конечно, это самое благопристойное словоизвержение Евгения. Прислушайтесь к этому крику, переходящему в шепот травы, они верят в то, что говорят об этом впервые на Земле! И Женя Алёхин, вслед за Ивановым, срывает с Древа Жизни всероссийскую премию «Дебют».
АГАТА РЫЖОВА
Все влюблённые в мире безнадёжно похожи,
Нелюбимые все безнадёжно одни.
Агата Рыжова почти всегда сидит в Круге напротив меня. Она беззащитно похожа на юное облако-чувство с карими глазами и розоватым крестиком-шрамом на горле…
И закат разрезал тяжесть каменных туч.
Бесприютно одна, я не знала, куда же мне деться.
И одежда намокла – идет трепанация сердца,
Вместо скальпеля – солнечный луч.
Каждый в Круге выбирает-держит своё место. У каждого своё место и своя Сила. У Агаты – тоже своя Сила – Сила чувства – она как обнажённо-солнечный луч-меч.. Каждый сразу чувствует этот прямо-мгновенный клинок, от которого не увильнуть и не защититься полной луной. Чувство пронзает насквозь. Душа ранит душу… И стихи Агаты, как призрачные силки, в которых бьётся двуостро-пойманное чувство – безумный клинок, перелетающий из рук в руки. И непонятно, кто кого пронзил и кто кого ранил: Агата или Агату?
Я умираю с каждым часом, с каждым взглядом,
Который нежен, словно лезвие ножа,
И с каждым человеком, спящим рядом,
Я вновь умру, от холода дрожа…
ЮЛИЯ МАСЛОВСКАЯ
Белый голубь… он улетает.
Он роняет перо на когти
Черной проволоки колючей,
Что стянула мою улыбку,
Словно клейкая лента. Больно.
Поэзия Юлии Масловской похожа на подвенечное платье из редких снежинок, которое она сшивает колючей проволокой: Семнадцатилетняя – она знает всё и ничего. Она древо-мудрая.
Млечный Путь, бесконечно длинный,
Мудрым змием на райском древе
Он космической пуповиной
Завернулся в небесном чреве.
Эти звёзды – глаза младенцев,
Не успевших ещё родиться:
Выбирают, под чьим же сердцем
В сотый раз на Земле явиться.
Они в сотый раз рождаются на Земле и в сотый раз изумляются месту и времени, где рождаются…
2005
СИЦУНО АРИСАВА
Выплыла луна,
Озарив серебром
Далёкую заставу.
Уже той заставы нет,
А луна светит всё так же.
Это стихи семнадцатилетней Сицуно Арисавы, а при рождении ей дали имя Дарья Сильченко. А кто она на самом деле? – студент политехнического – юный поэт – девушка-самурай… Она независима, как обнажённый клинок в руках мастера. Попробуй – сунься.
Жизнь и смерть:
Шаг – и пустота.
Не страшно, что будет там,
Страшно, что «там» – не будет.
Хотелось бы знать…
ВИКТОРИЯ КОСТРИЦКАЯ
А Виктория Кострицкая – огненно-гордая латинос-креолка. Ну кому из русских поэтов придёт в голову образ «крест над чётками рёбер». Не бывает таких видений в русском озарении. А в испанском? – это же пламенно-танцующая Кармен, и, когда она выбрасывает вверх воскрылия рук, сквозь шёлково-стянутый лиф платья проступают чётки рёбер и над ними взблескивает страстно-католический крест…
Перила потрескивают
В камине лестничного пролёта.
Я задыхаюсь в угаре ревности.
Если дотла – то на твоей койке,
Спалив простынь, от меня отвыкшую.
Пока тебя нет, душа стала борделем,
Ласковые строчки из неё разлетелись крикливыми
чайками.
Я купила заменитель крови
И лакаю его из горла бутылки
Ты появишься в полночь,
Спокойно щёлкнув курком:
«Проходи, милочка».
К утру за дверью мой голос ломается –
Ты его посадил на шпагат.
МИХАИЛ СОЛОПОВ
Вечнозвенящая
Цикада –
Тишина.
Михаил Солопов явился в Мастерскую в 2005-ом с аккуратной стопкой своих бухгалтерских стихов. Михаил ровно год приходил на занятия, чтобы осознать это. И ещё год, чтобы почуять образ, ухватить его, и держать в себе высокий след нечаянной строки, и уже не упускать его на звёздно-пригородных еле мерцающих тропках божественного самосознания…
Фонари
Остолбеневшим светом
Подражают Будде.
В 2007 году Круг признал Михаила Солопова - поэтом. И теперь он приходит в Мастерскую и дерзновенно-кротко приносит на Круг новосияющие чувством капли Поэзии…
Боюсь,
Что Любовь
Размножается разлуками.
АЛЕКСАНДР КОМАНДИН
Александр Командин, как ангел-лётчик-самолёт, распят в небесно-заоконном проёме наива и сюрра. Так воплощённые ангелы расплющено мучаются – Здесь – на дне воздушного океана.
Только птицы знают,
Как трудно ходить
Пешком
Они вспоминают свободу около-божественного облакотворчества – Там. Там – Мысль превращается в Образ, а Образ сам по себе обращается в Нерукотворную Твердь. «Там в небесной тишине кто-то плачет обо мне» – это Марина Цветаева плачет о себе и о нас, расплющенных земным тяготением, поэтах.
Прощай и помни небо на ладонях.
Из выцветших бумажных плоскостей
Мы складывали белый самолётик,
А дождь стучал по нашим головам,
И раздавался то ли звук кастрюли,
То ли другой небьющейся посуды,
Но остаётся только это небо,
Разорванное солнцем пополам.
А мне пора умыться и забыться,
Стихи слагаются странней журнала мод.
И я читаю задом наперёд
Всё ту же уцелевшую страницу.
Дождь пахнет так, как будто это дождь,
В почтовых ящиках одни стихи и ветер…
От потусторонне-щемящего ветерка его стихов на городское небо набегают слёзы и хочется заплакать…
И наши счастливые лица поднимутся в небо.
Смотри – безмятежно растёт детвора облаков.
ВИТАЛИЙ ГАНОВ
Виталий Ганов – школьник из Кировского района и уже через три года – не школьник – обритый, как китайский император династии Ха, перепрыгивающий через Вершины Кунь-Луня и спотыкающийся о безымянно-осеннюю травинку возле угольного разреза… Бегущий от самого себя – к самому себе Виталий на бегу с Левого берега – на Правый захватывает-кусает-всасывает в себя газовый алмаз-воздух-вихрь времени. Он разбегается по новому мосту через Томь и, раскинув призрачно-антрацитовые крылья, как непостижимый альбатрос, скользит над Притомской долиной и не отбрасывает тень…
Я
Прозрачен,
Как бог.
Без тени сомнения летит-сияет-мыслит свою гениальную прозу Виталий Ганов, и отблеск его мысли, непостижимо, как, записывает на клочке бумаги, пролетающий навзничь поэт-самолёт-ангел Александр Командин. И строчка-след-шрам от пролетевших ангелов остаётся и не остаётся… – Я прозрачен, как бог.
Смотрите, это они – Новые Семнадцатилетние – мгновенно-летящим почерком расписываются прямо над нами – в небе Кузбасса… Они взмывают вверх и входят в солнечно-вертикальное пике. Они пикируют вверх – прямо в солнце! Они уверены, что у них всё получится – как они хотят!
Впрочем, мы тоже так думали.
Закрыть глаза
И оказаться
Ветром.
апрель 1999
апрель 2008
