ЕЛЕНА ЛИТИНСКАЯ
В РУКАХ БОЖЬИХ
Рассказ
По воскресным дням Соня любила ходить быстрым, спортивным шагом по главной аллее города. Вставала рано, когда муж еще спал. А чаще всего Андрея просто не было дома, так как он работал дальнобойщиком и водил грузовики с восточного побережья на Средний Запад и обратно. Муж был не только работящий, но покладистый и доброго нрава. Жену свою обожал, как в первый год после свадьбы. Вот только виделись они редко: по нескольку дней – всего пару раз в месяц. Не считая отпуска и отгулов. А Соня, молодая, тридцативосьмилетняя женщина, хотела, чтобы он был рядом, близости желала и подумывала, не завести ли ещё одного ребёнка. Зарабатывал Андрей хорошо, Соня тоже не сидела дома. Пять дней в неделю она работала в модном салоне красоты: стрижка, укладка, краска волос – всё по первому классу и стильно. Трудилась с увлечением. Словом, тяжёлые иммигрантские времена миновали, быт был налажен и даже уютно обустроен. Средств на жизнь хватало в избытке, и можно было себе позволить откладывать деньги на собственный дом и… даже завести малыша. Старший сын вырос, уехал учиться в колледж, приезжал к родителям только на каникулы, и вечерами и по выходным их уютная, ухоженная квартира дышала одиночеством и пустотой.
Когда Соня ходила по аллее, а делала она это почти всегда в одно и то же время, где-то часов в семь утра, навстречу ей часто шагал небыстрой, размеренной походкой некий ещё молодой человек, лет тридцати-тридцати пяти, высокого роста, с длинными до плеч темно-каштановыми волосами. Соня про себя отметила правильные черты лица, большой чистый лоб, аккуратно подстриженные усы и бородку. Его ясные голубые глаза созерцали окружающий мир с доброжелательным спокойствием. Уже со второй встречи Соня и молодой человек узнали друг друга, подтвердив это узнавание лёгким кивком головы и улыбкой. Каждый раз, когда они пересекались, Соня радовалась этому пересечению. Они произносили всего два слова «good morning» и расходились в противоположных направлениях. Соня шла на север, он – двигался на юг, к океану.
Мужчина был скромно, можно сказать, бедно, но чисто одет в неизменные джинсы и куртку или ветровку. В дождик и солнечный день, в холод и жару – всегда – с непокрытой головой, без зонта. За спиной – небольшой рюкзак.
Кто он, этот красивый, ясноглазый человек? Откуда и куда он идёт? Не спешит. Наверное, просто гуляет, как я? На бездомного не похож, на семейного тоже. Одинокий, немного странный, вроде как с луны свалился, не вписывается он в наш суетный город, ну, никак. У нас все куда-то спе-
ЛИТИНСКАЯ Елена Григорьевна – автор книг стихов и прозы. Член редколлегии сетевого литературного журнала «Гостиная», вице-президент объединения русских литераторов Америки – ОРЛИТА. Печаталась в «Ковчеге» №№ XXXVI (3/2012), XL (3/2013), XLIV (3/2014). Живёт в Нью-Йорке.
© Литинская Е. Г., 2015
шат, летят, мельтешат. И улыбка у него такая добрая, притягательная, прямо осиянная. Глаза умные, всепроникающие, и взгляд не сверляще-назойливый, а скорее – какой-то душевно обволакивающий. Такие люди мне ещё не попадались, – думала Соня. Ей хотелось сказать ему что-то ещё, кроме обычного приветствия, может быть, расспросить, кто он и откуда. Но она не решалась, понимая, что это будет лишним и нарушит элемент таинственности.
Соня привыкла встречать лучезарного незнакомца и заметила, что каждый раз, после его приветствия «good morning», её утро да и весь последующий день протекали действительно в добром, спокойном и каком-то умиротворённом ритме. Улучшалось самочувствие, настроение, раскрывались глаза на, казалось бы, привычные красоты природы: густые кроны деревьев, свежую зелень травы и яркие пятна желтоголовых одуванчиков вдоль дороги. Этот человек несомненно приносил ей удачу. Соня хотела рассказать о своих встречах Андрею, но передумала, решив скрыть от мужа этот невинный, однако приобретший для неё определенную жизненную важность секрет. Она была, как многие русские женщины, суеверна и боялась, что если поделится с кем-то своей тайной, незнакомец больше никогда не появится на дороге. Просто исчезнет, и неизвестно ещё, как это отразится на её дальнейшей судьбе. Возможно, чудесное влияние его взгляда, улыбки и короткого приветствия «good morning» на Сонину жизнь прервётся, рассеется, как в сказке.
На Labor Day weekend Андрею, наконец-то, дали отгул. Соня с мужем ликовали. Целых три дня они смогут провести вместе: понежиться в постели, съездить к океану, позагорать на ещё тёплом песке, а вечером – прогуляться в обнимку по Бордвоку или вдоль береговой кромки, посидеть в ресторанчике, насладиться морепродуктами и полюбоваться на морскую стихию и корабли.
Боже мой! Сколько всего, казалось бы, обыденного, но долгожданного и потому бесценного, можно успеть сделать за три свободных от работы дня и три ночи! А самое главное, можно попытаться зачать… И незнакомец вчера улыбался как-то особенно одобрительно и даже благосклонно, как будто прочитал мои мысли: если не теперь, то когда? Впрочем, я чересчур отдаюсь во власть своим фантазиям. Слишком большое значение придаю этим встречам. Прямо сбрендила, блаженная какая-то стала. Так нельзя, надо вернуться к реальной жизни.
Соня и Андрей любили друг друга с пылом и жаром, словно в молодые годы… Labor Day weekend пролетел быстро, как пролетает над землёй гонимый ветром, отгоревший, опавший осенний лист. Андрей уехал в очередной многодневный рейс, оставив Соню наедине с её рутинными делами, мыслями и надеждами.
Ну, вот опять я сама по себе, вроде мужняя жена, а на деле – одиночка, хоть ни вдова, ни солдатка, ни разведёнка. Так больше продолжаться не может. Я должна забеременеть и родить ребёнка, иначе просто сойду с ума в этих четырёх стенах.
Соня не была особенно религиозной: обычаи и посты соблюдала как придётся, в церковь ходила разве что два раза в год – на Рождество и на Пасху, но в Бога искренне верила, вернее, хотела верить, что существует где-то над нами высшая всеобъемлющая, справедливая, животворная сила, которая поймёт её нужды, простит грехи и поможет осуществить мечты. Она сходила в местную православную церковь на Божественную Литургию, на исповедь и к причастию, поставила три свечки за здравие мужу, сыну и себе. И всё это проделала лишь с одной неотступной, навязчивой мыслью: забеременеть.
Прошло четыре недели, Андрей вернулся домой и не узнал жену. Она помолодела, посвежела и сияла какой-то особенной, спокойной, изнутри льющейся красотой.
– У нас получилось? Ты беременна? Да?
– Да, да, да! Как ты догадался?
– Так ты ж светишься и сверкаешь, как свежевымытая хрустальная люстра. Радость и счастье – на твоём личике. Иди ко мне, солнышко моё! – Она подошла, он поднял её на руки, поцеловал и закружил по комнате.
– Поставь меня немедленно на пол, ненормальный! Не дай Бог, уронишь.
– Ни за что не поставлю на пол и никогда не уроню. – Он ещё покружил её несколько секунд и осторожно положил на кровать. А потом зацеловал, заласкал…
Беременность свою Соня берегла, как самое дорогое, что имела. Не таскала тяжести, старалась не переутомляться на работе. Каждую неделю ходила в церковь, истово благодарила Всевышнего за этот поздний, вымоленный дар.
Сонограмма показала, что должен родиться мальчик. Так как Соня и Андрей были уже не первой молодости, врачи предложили сделать тест на выявление синдрома Дауна. Соня сначала отказывалась: зачем? Что Бог дал, то и хорошо. Но Андрей всё же уговорил жену пройти этот тест.
А… лучше бы его вовсе не делать! Спокойнее было бы на душе.
Оказалось, что шансы ребёнка появиться на свет с синдромом Дауна равнялись восьмидесяти пяти процентам. Соня плакала, не спала ночь. Андрей её утешал как мог, гладил по голове, молча целовал. Не знал, что сказать: ни за, ни против аборта. Соня осознавала, что если родится ребёнок с синдромом Дауна, счастья не будет ни мальчику, ни его родителям. Больше проблем, чем радостных минут. По логике вещей, надо было делать аборт. Но лишь только она представила себе, как это крошечное тельце разрушат, извлекут из неё по кровавым кусочкам, ей стало морально, да и физически – аж до тошноты – плохо. И она не смогла решиться прервать беременность.
– Буду рожать, и всё тут! Во-первых, остаются ещё пятнадцать процентов. Во-вторых, это мой ребёнок, наш ребёнок. Я буду любить его, каким бы он ни родился. И не возражай! – сказала она мужу.
– А я и не возражаю. Ты – мать, твоё слово последнее.
Да, моё слово – последнее. Но правильное ли это слово? Может быть, всё-таки?.. Боже, как я могу даже подумать об этом!
Решение было принято, на тему аборта они с мужем больше не говорили, продолжали жить как прежде и ждать, ждать... По утрам Соня всё так же ходила по аллее, теперь уже не быстрым, а плавным шагом. Плыла, словно царевна-лебедь. С умиротворением и достоинством несла своё полнеющее тело, в котором ощутимо рос плод. Высокого ясноглазого путника Соня больше не видела. Сначала его отсутствие как-то беспокоило её, уж очень она привыкла к этим перекрёстным встречам. Потом Соня о нём просто старалась не думать.
Кто он такой, чтобы о нём переживать? Я даже не знаю его имени. Одно слово – Мистер Х. У меня теперь более важные проблемы. Люди встречаются и расходятся в разные стороны, и временная связь между ними безболезненно рвётся. Такое случается на каждом шагу… И ничего необычного в этом нет. Да, но он приносил мне удачу… Забыть надо о нём. Забыть, и всё! А удача? Но я ничего не могу поделать. Он больше не появляется.
Соня была женщина крепкая, на здоровье не жаловалась, и её беременность, возможно, завершилось бы благополучными родами, если бы не случай…
Как-то, будучи на пятом месяце беременности, ехала она в своей машине по шоссе на работу. Видимость была плохая. Моросил мелкий дождь, и над дорогой, ведущей вдоль океана, низко висел густой туман. Фары встречных машин слепили глаза. Она предчувствовала, что надо было бы остаться дома и взять больничный день, но хозяйка салона красоты, где Соня работала, умоляла её приехать: две сотрудницы уже позвонили, что не смогут явиться под разными предлогами. Кто ж работать будет?
Соня просто не могла отказать хозяйке. Вот такой характер, такая, себе во вред, порядочность. Соня ехала медленно и осторожно в нескончаемом потоке машин. Повторяла про себя: «Только бы ничего не случилось! Только бы добраться до работы!» Вдруг неожиданно туман слегка рассеялся, и все увеличили скорость. Потом передняя машина резко затормозила, и Соня тоже нажала на тормоз… Одновременно почувствовала и услышала сильный удар сзади. Водитель машины, ехавшей за Соней, вовремя не среагировал и врезался в Сонину «хонду». Раскрылся воздушный мешок и сильно ударил Соню в лицо, спасательный ремень туго обхватил её грудь и живот. Соня отключилась...
Очнулась она в огромной комнате. Открыла глаза. Взгляд наткнулся на белый потолок в серых разводах и уныло синие стены. Рядом были пустые больничные койки. Да и пахло больницей. Соня была вся в проводах, подключённых к датчикам, в кислородной маске и с капельницей. Перед ней в дымке полупробудившегося сознания возникла пожилая медсестра в белой монашеской рясе и клобуке. Женщина наклонилась к Соне, улыбнулась, показав лошадиные зубы. Соне её улыбка почудилась неестественно огромной и почему-то перекошенной на одну сторону, как кривая маска:
– Ты очнулась, деточка? Ну, слава Богу!
Соня показала глазами, что хочет говорить. Монашка приподняла кислородную маску с Сониного лица:
– Что ты хочешь, детка?
– Где я? – еле проговорила Соня.
– Ты попала в автомобильную аварию. Тебя привезли в отделение скорой помощи к нам, в католический госпиталь Н. Не волнуйся, ты в надёжных руках. Мы вызвали твоего мужа из другого штата. Он скоро прилетит. Повторяю: беспокоиться не нужно. У нас больных не так много, отличные доктора и прекрасный уход. Мы же христиане, работаем по-божески.
Тут медсестра-монашка, как бы в подтверждение своих слов, привычно быстро, мимоходом, перекрестилась и перекрестила Соню:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!
– Аминь! – машинально повторила Соня.
Она старалась вспомнить, что произошло. Приложила руку к округлившемуся животу. Значит, ребёнок ещё там, внутри.
Вот она едет на работу, беременная. Дождь, туман, скользкая дорога. Ослепительный свет фар. Удар сзади. Потом… ничего, темнота.
– Что со мной? Мой ребёнок жив?
– Ты вроде в порядке. Ну прямо в рубашке родилась. Просто потеряла сознание... Думаю, лёгкое сотрясение мозга. Сейчас придёт доктор, осмотрит тебя и всё подробно расскажет, деточка. Отдай себя на волю Господа! Мы все в руках Божьих.
– Да, да! – согласилась Соня… и тут же почувствовала слабые схватки и липкую влагу там, внизу. Хотела закричать, но сил не было. Простонала:
– У меня болит низ живота. Кажется, начинаются схватки. Доктора, доктора позовите… скорее.
Господи, ведь только восемнадцать недель! Значит, выкидыш. Неужели выкидыш?
Прибежал доктор, пожилой, усталый, с потухшим, ко всему привыкшим взглядом. Осмотрел Соню, послушал сердцебиение плода. Крохотное сердечко ещё билось, но очень слабо и с перебоями. Угасала жизнь ещё не успевшего родиться маленького существа. Ребёнок хотел вырваться наружу, но сил бороться за жизнь у него не было. И схватки скоро вовсе прекратились. Плод застрял в родовом канале и замер – ни жив, ни мёртв.
– Ну, что там, доктор? – прохрипела Соня. – Что происходит? Я уже ничего не чувствую.
Доктор вытер рукавом халата мокрый в испарине лоб. Позвал ещё одну медсестру, молодую девушку в обычном медицинском халате и белой шапочке. Теперь уже три силуэта стояли, склонившись над переставшей рожать роженицей.
– Ну, не молчите же, доктор! Скажите что-нибудь! – умоляла Соня.
– Утешить вас, милочка, к сожалению, ничем не могу. И сделать тоже ничего не могу. Околоплодные воды отошли. Плод очень слабый, крохотный, к жизни не приспособленный, скорее всего, погибнет. Или внутри погибнет сам по себе, или снаружи, если будем делать стимуляцию.
– Но мы же не можем делать стимуляцию хотя и недоношенного, но ещё живого плода, который, как только выйдет наружу, сразу погибнет... вне матери. Стимулировать роды сейчас – означает убить живое существо. Вы же знаете морально-этические предписания нашего госпиталя, доктор, – вмешалась медсестра-монашка. Будем ждать естественной смерти плода внутри матери.
– Да, я знаю наши, нет, ваши, псевдохристианские, иезуитские предписания и, к сожалению, ничего не могу сделать. Вы ведь донесёте на меня в дирекцию госпиталя, если я начну стимуляцию. И я лишусь работы. Вы приставлены сюда шпионить за мной. Строите из себя мать Терезу, а сами… чудовище. Вам лишь бы женщина подольше находилась у нас, чтобы мы продолжали доить медицинскую страховку. Госпиталю ведь деньги нужны на ремонт и вообще… А если эта женщина физически и психически не вынесет такого подвешенного состояния и сойдёт с ума или просто умрёт? Что тогда? Будете всё валить на меня? – Лицо доктора исказила гримаса презрения. К монашке, к администрации госпиталя, к самому себе за трусость? – Отвезите женщину в палату и наблюдайте за ней. Позовите меня, если появятся какие-либо изменения в её состоянии или состоянии плода, – бросил на ходу доктор, сорвал с рук резиновые перчатки, швырнул их в контейнер с медицинскими отходами и в раздражении пнул его ногой. Контейнер упал, вывалив содержимое наружу. Доктор не обратил на это никакого внимания. Он подошёл к раковине, тщательно вымыл руки, как будто хотел отмыть их от крови матери и нерождённого младенца. Умыл руки и ушёл… к другим больным, медицинская помощь которым была предписана госпитальным морально-этическим кодексом.
– О Господи, прости нас грешных! – вздохнула монашка, позвала уборщика и приказала немедленно всё убрать с пола. Она уставилась на мертвенно бледную Соню, пытаясь отыскать в её теле сквозь простыню признаки каких-то изменений. Изменений в теле не происходило, только на лице Сони застыли непонимание, страдание и беспомощность, из глаз катились слёзы. Вместе с другой медсестрой монашка покатила Сонину кровать в палату.
Несмотря на тупую боль и полузатуманенное сознание, Соня прекрасно слышала диалог доктора с монашкой и с ужасом поняла, что её ждёт.
Она будет лежать так, без всякой медицинской помощи, с умирающим ребёнком, застывшим там, внутри. Пока ребёнок не умрёт. И только тогда они его извлекут. Сколько осталось ждать смерти этого маленького существа: час, день, сутки, дольше?.. И никак нельзя было прервать этот кошмар. Вот оно возмездие. Это мне расплата за грех. Я отказалась от аборта, но втайне, подсознательно, сомневалась и желала смерти своему младенцу. Можно скрыть тайные желания от других, закамуфлировать их от себя самой… Но Господь всё видит и знает. И вот теперь…
Хотелось закрыть глаза и забыться сном. Чтобы больше не думать!
– Дайте мне какое-нибудь снотворное, – попросила Соня.
– Нельзя тебе снотворного, деточка. Снотворное может повредить твоему ребёночку, и он умрёт быстрее того времени, которое ему отвёл на Земле Всевышний, – строго сказала монашка.
– Но ребёночек же ещё не на Земле, он во мне. И он уже почти мёртв. Зачем вы мучаете меня и его?
– Мы только исполняем волю Божью. Когда Господь захочет, он заберёт к себе твоего ангелочка.
– Послушайте, у меня нет больше сил! Если вы ничем не можете мне помочь, вызовите перевозку и отправьте меня в другой госпиталь. В любой обычный городской госпиталь. Умоляю вас!
– Я уже справлялась. Свободных перевозок нет. Все машины в дороге, – очень тихо сказала монашка.
– Врёте вы всё! Никуда вы не звонили, ни о чём не справлялись.
– Это в тебе бес говорит, женщина. Но я не обижаюсь. Я тебе добра желаю. Вот умрёт твой мальчик, мы его оденем, как куколку, принесём тебе. Ты его приложишь к груди, и мы так тебя сфотографируем… на память. Потом ты его похоронишь и будешь навещать могилку.
– Да вы рехнулись! Что вы такое говорите? Мёртвого ребёнка прикладывать к груди, потом ещё фотографироваться! Ни в какого Бога вы не верите. Лицемерка вы и ханжа! Нет, вы хуже, вы просто фашистка, изуверка и гадина! Как вас только земля носит! – прохрипела Соня и прикрыла глаза.
Монашка ничего не ответила, лишь фыркнула и поджала губы…
Сколько Соня так пролежала, она не помнила. От нервного напряжения она не могла ни пить, ни есть, ни спать. Так… полудремала. Сквозь дымку смутного сознания Соня почему-то снова увидела высокого голубоглазого странника. Он шёл ей навстречу, но не улыбался, как прежде, не говорил «good morning», только смотрел на неё печальным взглядом. Потом простёр руки к ней… И видение исчезло.
Когда силы были уже совсем на исходе и Соне хотелось лишь одного – умереть, только бы закончился этот кошмар, она услышала над собой голос другой, молодой, медсестры и открыла глаза:
– Она ушла перекусить, эта лживая тварь. Мне плевать на их изуверские предписания. Я тоже христианка и верю в Бога. Бедный ваш ребёночек всё равно не жилец. Сейчас надо вас спасать, а не ждать его смерти. Если вы умрёте, я не смогу с этим жить. Что они мне могут сделать? Ну, выгонят меня с работы. Подумаешь! Найду другую. Медсёстры везде требуются. Я позвонила в ближайший городской госпиталь. Там нормальные, хорошие люди. Они прислали перевозку и сейчас заберут вас. Вы слышите меня? Они вам помогут.
– Слышу. Спасибо вам! Я вас никогда не забуду, – прошептала Соня.
* * *
В отделении скорой помощи городского госпиталя было много больных. Крики, стоны, дым коромыслом. Медработники: белые, чернокожие, азиаты – сновали туда-сюда, от одного пациента к другому, и как-то успевали всем оказать помощь. Никто не говорил о Боге, но Всевышний, видимо, незримо присутствовал здесь, так как каждый просто честно делал своё дело, оказывая помощь по медицинским показаниям.
Доктор-китаец взглянул на Сонино мертвенно бледное лицо и посиневшие губы, прочитал сопроводиловку, которую послала с перевозкой молодая медсестра, схватился за голову и велел немедленно вколоть Соне внутривенно валиум, а потом отправить её в родильное отделение на срочную стимуляцию.
Мальчик, как и следовало ожидать, родился мёртвым. Соне его не показали. Приехал Андрей и передал все права на распоряжение телом младенца госпиталю. Он решил, что так будет лучше для жены, чтобы она поскорее забыла весь этот ужас. Соня никаких документов не подписывала, так как находилась в состоянии тяжёлой депрессии.
Прошло полгода. Соня постепенно пришла в себя. Андрей ошибся. Она ничего не забыла: ни свои мучения, ни изуверку-монашку, ни молодую медсестру, спасшую ей жизнь. Просто пережитое отодвинулось в дальний угол памяти. Желание жить взяло своё. Андрей хотел подать в суд на католический госпиталь, но Соня отговорила его: «Процесс будет тянуться годы. Только нервы трепать. Уж лучше ещё раз… попробовать. Ведь мы с тобой нестарые. Ещё не поздно, да?»
Она вернулась на работу в салон красоты и увлечённо творит новомодные причёски к радости своих клиенток.
Андрей по-прежнему возит грузы на Средний Запад, оставляя Соню наедине с её рутинными делами, мыслями и надеждами. А Соня по уикендам ходит быстрым шагом по главной аллее города. В одно из воскресений она встретила высокого ясноглазого странника. Они улыбнулись друг другу как старые знакомые и сказали «good morning!».
