АНАСТАСИЯ КОКОЕВА
ПРИНЦЕССА СТРАНЫ NINTENDO
Стихи
Субретка
У главных героев вечно страданья, драмы,
Простуженный ветер, скалы, полынь и слёзы,
Пол-ампулы с ядом, под окнами чёрные розы
И в акте последнем финал, что трагичный самый.
У милых субреток, конечно же, всё иначе:
Задорнее ноты, мягче тона пастели,
На грядках морковь и в пивнушке полпинты эля,
И в целом они едва ль отчего-то плачут.
У них-то и времени нет на это сценарно –
В господском доме с рассвета опять скандал:
Графине виконт Пьери, говорят, писал,
А граф от кого-то случайно о том узнал,
И граф рассердился, и сцена была кошмарна.
Он сам, конечно, тоже не ангел, но
Свою баронессу Агнию скрыл получше.
И слёзы графиня напрасно ночами глушит,
От нервной горячки всё злей становясь и суше:
Измены супруга не вынести всё равно.
Осталось болеть, кляня седой небосвод,
И вместо свиданья опасного за калиткой
Служанку к любимому выслать с заветным свитком,
И только вздохнуть, как просто она живёт.
И только вздохнуть, отправляясь с письмом в дорогу…
С утра поругалась с Пьером, ушибла ногу,
И всё из-за этой рыжей дурнушки Агнесс!
Повыдергать эти б космы, ведь ей-же-богу...
А впрочем – и чёрт с ней, видали таких принцесс.
Вот Пьеру – тому б влепить, но только сначала –
Коровник, прачки, записка виконту Же.,
На кухне мелькнуть, прибрать парадную залу,
Потом накрахмалить платья к ночному балу,
КОКОЕВА Анастасия Измаиловна – автор трёх поэтических сборников. Неоднократный лауреат региональных и всероссийских конкурсов. Обладатель Гран-при фестиваля «Дон литературный – Ростовское время-2014». Дважды публиковалась в «Ковчеге»: № XXVIII (3/2010) – в подборке «Если крылья есть, то возможна высь» стихотворений участников фестиваля «Ростовская лира – 2009»; XXXVIII (1/2013) – в подборке стихов и прозы лауреатов и участников конкурса-фестиваля «Ростовское время-2012». Живёт в Ростове-на-Дону.
© Кокоева А.И,, 2015
А после ещё ответ передать госпоже.
Ведь там у неё такие грохочут грозы,
Такое сплетенье интриг и несчастной любви,
Какого не сыщешь в скучной житейской прозе,
Хоть тысячу жизней на этой земле живи!
...ты прав, мой Пьер, мы всегда в тени, и доныне
Всё крутим героям земную сюжетную ось...
Но знаешь, когда их драма в кулисы схлынет,
Смолчим, отчего я больше не героиня,
Мне это когда-то тоже непросто далось.
* * *
Ну что, принцесса страны Nintendo,
Пришёл твой принц, победил дракона?
На сердце девичье выиграл тендер,
Точней – местечко поближе к трону?
Прошёл по трупам врагов и монстров,
По трубам, лязгающим зубами,
От черепахи оставил остов,
Разбил башкой неприступный камень?
Скажи, он стал большим человеком?
Хоть ненадолго, с приставкой «Супер-»?
Допрыгивал много ли раз до вехи
И сколько раз, промахнувшись, умер?
Водопроводчик, обычный с виду,
Король и рыцарь грибного леса
(И то неплохо, ведь – без обиды –
На этом ты тоже росла, принцесса...),
Он головой получает деньги –
Из стен вышибает, снося преграды,
Монеты и славу, еду и рейтинг
И свой восьмибитный мотив баллады…
Он вряд ли сможет убить дракона –
Он верит каждому слову, слышишь?
И ты всегда в другом замке тронном:
Напалмом дракон твой и врёт, и дышит.
Всё так, принцесса страны приставок,
Ты с детства играешь легко и жёстко –
Он ходит по уровням жизней-ставок,
Ты держишь вросший в ладони джойстик.
Ты всё ещё веришь, – конечно, скрытно –
Во все финалы счастливых сказок...
Поставь на паузу этот праздник.
Как жизнь? Не слишком ли многобитно?
Принцесса, вы оба с ним – одиночки,
С одним на обоих двухмерным раем.
Он снова срывается. Финиш. Точка.
GAME OVER. Теперь на двоих сыграем?
* * *
Пришёл, как всегда, ближе к ночи, не чуя ног,
Зашторил глаза, привалившись спиной к спине,
И выдохнул в сетку неба привычный смог,
Чтоб чуяла, что в нём нынче – на самом дне.
Всё то, что копилось дорогами дел и слов,
И что оседало, царапало и скребло,
Забившись под кожу, скелет растирая в кровь,
Как спину – мелкие камешки под седлом, –
Принёс – и на выдохе, словно камень с души,
Измолотый в пыль полыхнувшим у губ огнём:
Ну что ты застыла? Хотела ведь. На, дыши
Моими нелёгкими, прожитым мною днём.
Он мог бы остаться, расставить всё по местам,
И я бы собой обняла его небосклон,
Чтобы рёбрами чувствовать рёбер безнотный стан,
И каждую щель конопатить его теплом,
И стать его пристанью, дружной семи ветрам…
Но он только хрипло поморщится, и взамен
Обронит измятую гильзу к моим ногам,
Огонь загасив о калёный металл колен.
И юркнет в ячейку, где выцветший абажур
Уют караулит, застиранный и родной…
И я, обмирая, до вечера снова жду,
Застыв у его подъезда немой скамьёй.
* * *
Что же, мой мальчик, давай напоследок сказку.
Правду, как было, ведь нас не услышат, верно?
Небо затянет слепая снежинок ряска,
С мига на миг здесь будет смелая Герда.
Им не напишется это и не приснится ‒
Детям нужнее надежды, пускай и ложные...
Слушай, мой милый, о маленькой девочке Лисса,
Той, что всегда мечтала не как положено.
Парус мелькал в ручье, отражаясь бликами
В светлых глазах цвета моря, лазурно-глубокого,
Чайки под солнцем о чём-то своём мурлыкали,
Главные все начинались оттуда уроки.
Первый урок – отпускать дорогие игрушки
Смелым фрегатом от сердца – до устья свободного,
Чтобы гремели в сраженьях прославленных пушки,
Чтобы взрывались под килем кипящие воды!
Только фрегат не добрался до райского берега,
Выловлен ловко и в новые воды ввергнут:
Верила сказкам скучающего волшебника
Юная дурочка в быте погрязшей Каперны.
Кем был мой старый Эгль – прорицателем или
Добрым Лукой, перепутавшим книжный ярус? –
Только чужую сказку мечтой окрестили,
Точно по плану взошёл над заливом парус.
Пусть они видят в нём путь к золотому финалу,
Здесь оборвём, и счастливою будет концовка...
В памяти мира тот парус волшебно алый,
Миру неведомы фокусы с марганцовкой.
Знаешь, она ведь на солнце темнеет быстро.
Прямо как кровь… Впрочем этого, милый, не слушай.
Верной команда была до последнего выстрела,
Чёрным был парус, ограбленный праведной сушей.
Старый причал с волнорезов смешками щербатыми
Мне до сих пор в этом замке холодном снится.
Если второй урок – примиряться с утратами,
Значит, прости, я была плохой ученицей.
Светские платья в тени отливали трауром.
Старый «Секрет» не узнал бы теперь капитана:
В мире морском мой Грэй назывался Артуром,
В мире людей нарекли его Дорианом.
Милый морской романтик столкнулся с сушей,
Выброшен в жизнь, словно юный дельфин на берег.
Перед глазами цвета калёной стужи
Жизнь пронеслась миллиардом снежинок серых.
Буря кричала в уши обидами-герцами,
Мы этот холод один на двоих делили:
Грэю ударило прямо в нежное сердце,
Мне лишь слегка серебром висок зацепило.
Оба с тех пор леденели в холодном доме,
Глянешь назад – и застынешь столбом игольчатым.
Видишь портрет? Вот таким молодым и помню...
Что же, солёные слёзы не мёрзнут дольше.
Грёзы разбить – то не главная драма на свете,
Много страшнее жизнь, где мечтам не место.
В тесной каюте нашлось бы место для третьего –
В залах дворца и двоим оказалось тесно.
Зря нас ревнует твоя упрямая девочка,
Всё-таки сердце моё совсем не замёрзло,
И подарить кому-то весь мир навечно
С парой коньков – это сладко, но слишком поздно.
Третий урок – это слушать других, так вот просто,
И научиться с мечтами других считаться.
Скоро уже твоим распускаться розами,
Выцветших глаз забывая по коже танцы.
Что же, соври напоследок о стылом сердце,
Губы сложи в холодное «до свиданья»,
Слушай её псалмы про чудо-младенцев,
Скоро забудь про лихие мои сказанья,
Крайний экзамен, проваленный мой беспечно,
Главный урок и последний уже каприз…
Видишь – и мне сложилась из льдинок Вечность,
Видишь, замёрз этот замок, мой маленький принц.
* * *
А завтра к восьми завершим регату,
отвяжем канаты и спустим парус,
забросим у берега якорь в море –
из всех переплавленных медью слов;
не то чтобы волнам нужна наша плата,
не чтобы вернуться куда оставалось,
а так, наудачу, чтоб дело спорилось,
и чтобы на суше чуть-чуть везло.
Штурвал приколотим у входа в спальню –
он всяко надежней подковной ржави –
просоленным солнцем, впитавшим ветер,
он будет светить через семь морей,
и нас согревать, чтоб с зимой не сплавились,
и чтобы от стуж её не дрожали мы,
и компасом, самым чутким на свете,
весну сторожить на борту дверей.
Укроемся в трюма перинном чреве
без качки и песен шальных матросов,
задраим плотнее все щели в окнах,
забудемся крепким равнинным сном;
и только смолёное палубы дерево
во сне отзовётся, как крик альбатросовый,
и нас, заступивший на вахту охотно,
возьмёт под защиту смотритель-дом.
