Из литературного наследия
К 60-летию со дня рождения Александра ИВАННИКОВА
ПРОДОЛЖАЯ ПРЕРВАННЫЙ РАЗГОВОР
В этом году Александру Геннадьевичу Иванникову исполнилось бы шестьдесят. Увы, он полтора года не дожил до своего юбилея. Мы были знакомы с Сашей со студенческих лет; не сказать, чтобы тесно дружили, но общались и не теряли друг друга из виду. Как большую ценность храню его машинописные книжечки, переплетённые вручную и содержащие чернильные авторские правки.
На протяжении четырёх десятилетий я с удивлением и восхищением наблюдал за тем, как строил свою жизнь этот незаурядный человек, для которого главным и единственным делом в жизни стала литературная работа. Свою страницу в ЖЖ Александр назвал «Ареал кириллик». Если изменить всего лишь одну букву, получится название популярного шрифта. Но, скорее всего, он вкладывал в эти слова иной смысл: ареал – область обитания, чего? – кириллической письменности. «Стихи, – писал Александр, – это путь совершенствования. Это неканоническое послушание, среднее между монашеством в миру и юродством». Русский язык, родная речь, творческим усилием преображённые в стихи, были его естественным ареалом:
Мы облачное тесто месим
Для сотворенья букваря.
Когда-нибудь и мы заметим,
Что всё не зря, и мы не зря.
Иванников непростительно мало публиковался при жизни. Но уже после смерти Александра его жена Татьяна Крещенская, сама великолепный поэт, сумела издать практически всё, написанное им: стихи, афоризмы, эссе и короткую прозу. Огромную поддержку в этом ей оказала Сашина мать Татьяна Вениаминовна Алейникова. Вышло шесть толстых томов, которые ждут своих читателей и исследователей.
Поэзия Иванникова отточена по форме и классична в своей простоте. Но она вовсе не проста для восприятия и требует от читателя ответной работы разума и души, а также предполагает наличие серьёзного культурного багажа.
* * *
Невнятен язык матерьяльных событий.
Тебе не понять, как китайскую речь,
Ни тщетных прибытий, ни мелких наитий,
Но ими тебе не дано пренебречь.
У памяти жалкой не вымолишь слова
Тяжёлого эха чужих похорон.
Безумье твоё суть твоя же основа,
Летейской водою течёт Рубикон.
За небо атласное в происках света,
За радость бездарно-отрадных ночей
Примите усталое сердце поэта
Ничейной землёю в отчизне мечей!
Это потрясающее по силе стихотворение написано Александром за два месяца до смерти. Его мастерство, помноженное на мужественную мысль, не слабело до последнего дня. Ещё и поэтому так болезненно ощущается его потеря.
* * *
Даруя чёрным небесам
То, что даровано и синим,
Здесь каждый умирает сам
На перекрестье гибких линий.
Затем шуршат карандаши
Своей мышиною пробежкой,
Что нет бессмертия души,
Пока есть вышняя надежда.
Что делать, если под стопой
Вдруг хрустнет панцирь насекомый?
Какою уходить тропой
От участи такой знакомой?
Литературоведческий анализ этих двенадцати строчек мог бы стать темой отдельной большой статьи. Но в оценке поэтического произведения можно использовать такой ненаучный оборот, как «пробирает до дрожи». Подобное чувство я испытал, читая его. Думаю, не я один.
Был ли Александр Иванников современным поэтом? По времени работы – да. По духу же и смыслу он сумел подняться над эпохой и сказать о ней и о себе нечто такое, чему суждена гораздо более долгая жизнь. Его стихи обладают проникающей силой кумулятивного снаряда, который прожигает броню равнодушия, непонимания, поэтической глухоты.
Социальная тема не так уж часто возникает в стихах Иванникова. И хотя он сам говорил, что «художник всегда в оппозиции к власти», эта оппозиционность носила в его случае скорее характер стилистических разногласий (определение Андрея Синявского) и выражалась в подчёркнутом пренебрежительном игнорировании. Россия ассоциировалась для Александра в первую очередь с её культурой, а не с государством, его великодержавным чванством, его властителями и формальными символами. «У нас не герб, но рабское тавро», – писал он в стихотворении «Патриотическое», которое завершается такими ироническими строками:
Глядят вокруг две хищных головы
И птичьими ворочают мозгами:
«Да, дело – дрянь, повсюду дикари!
Лишь мы одни обласканы богами…»
Официальный, насквозь фальшивый, но щедро проплаченный «патриотизм» вызывал у Иванникова глубокое отторжение. Его любовь к родине – это острая, сострадательная любовь-боль:
Я не могу ничем тебе помочь,
Ты – дочь моя, железная, немая.
И поезда, идущие сквозь ночь,
Тебя гудком протяжным поминают.
Александр Иванников прожил нелёгкую, но счастливую жизнь, наполненную творчеством. Такой жизни многие могли бы позавидовать, но немногие повторить.
Я не знаю, бессмертны ли наши души. Но душа поэта жива, пока не угасает взволнованный интерес к его стихам. На моём письменном столе лежат Сашины книжки, в которых он высказался со всей возможной откровенностью, полнотой и художественной убедительностью. Я их открываю, и мы будто бы продолжаем прерванный на полуслове разговор.
Борис Вольфсон
© Вольфсон Б. И., 2015
АЛЕКСАНДР ИВАННИКОВ
ПЕТЕРБУРГ
Тема и вариации
Тема
Снова на улице холодно,
Небо ушло в темноту.
На перекрестьях разорванных,
На разведённом мосту
Рваный фонарный, освищенный
Свет размывает столетья,
Вырвал фигуру Поприщина,
Снова метнулся – и нет его.
I
Снова в мире холодно, холодно в мире,
Снова немота подступает к горлу,
И, словно потерянные, бродят тени по квартире,
И часы к полуночи до пружин продрогли.
Небо отшатнулось в страхе неотчётливом,
Заскрипели стрелки, и зашатались гири,
И за все доносы, лжи и кривотолки
Я один в ответе в этом чудном мире.
Я один в ответе перед Божьей памятью,
Пред незарастающей тропой народной,
Не прощай, о Господи, ни грехов, ни шалостей,
Снова в мире холодно, холодно сегодня.
Что-то мне пророчит эта слякоть чёртова.
Все мосты разрушены, города в руинах,
Небо отшатнулось в страхе неотчётливом,
И над телом Каина плачет Магдалина.
Свет фонарный, матовый, освещает небо,
Ни звезды, ни облачка, чёрное пространство.
Выбирай между судом Совести и Веры;
Время неподкупное, пробудись и здравствуй.
Здесь порой случаются и не такие вещи,
Засыпай спокойно, досчитав до тыщи,
Это время новое на тебя клевещет,
Где в руинах города царствует Поприщин.
II (реминисцентная)
Опои меня отравой, опои!
Безразличием и славой одари!
Холод лютый. Промерзают провода.
Как минута отречения горда!
В темноту сокрылось небо от меня,
И звезда забилась немо, без огня,
А над южным морем стонут журавли,
А на вьюжном море тонут корабли.
Перепутьями, руками ли дорог,
Где чернеет барокамерой острог,
Небо в сполохах сиреневых дождя,
Небо северное высится, скользя.
Разведённый мост качнёт мне фонарём,
Я по плечи врос в неоновый пролом.
А на вьюжном море тонут корабли,
А над южным морем стонут журавли.
Как аккордами, подковами звеня,
Время новое уходит от меня.
Свет фонарный округлился и обмяк,
Там, где жёлтый покосился особняк...
Сыр «Виола», Донна Анна, газ Иприт –
Где Поприщин над Испанией царит.
Ангел Мери, дуй коктейли до утра!
Ночь над морем в клочья рвут прожектора.
III (раскольная)
Настали холода великие.
И мы за всё теперь в ответе.
Так смотрят в мир святые лики
И тяжело больные дети.
И безызвестность нам порукой,
Поэты, вмёрзшие в парадных,
И небо, обморозив руки,
Ласкает нас сквозь непроглядность.
И мы за всё теперь в ответе.
Свет в незашторенном оконце –
Так смотрят в мир святые дети,
Так смотрят в мир слепые старцы.
На перепутьях бесконечных,
Под разведёнными мостами
Мы думали о песнях встречных,
А это смерть браталась с нами.
Неаттестованных кумиров
Сопротивление сломила
Та, властью чьей погасли свечи,
Они ей больше не перечат.
И фонари сквозь непроглядность
Нам освещают мрак столетья.
Стихи, замёрзшие в парадных –
Так смотрят в мир слепые дети.
Но чья фигура там маячит
За непроглядною вьюгою?
Кого вьюга сегодня спрячет?
Кого поманит за собою? –
Король Испании всего лишь!
Ребята, не Москва ль за нами!
Он, лезвием по мягкой коже,
Скользит ослепшими глазами.
IV (бетховенская)
Всё холода, холода, холода,
Небо утюжит проклятая полночь,
Всё города, города, города,
Милый, да разве об этом упомнишь?
Память безумьем минутным горда,
Небо сокрылось во тьме беспроглядной,
Все города, города, города
В жизнь протянулись бесцветной гирляндой,
Впрочем, один – навсегда, навсегда
Вмёрз в мою память, и память не тает,
Там переулками ветер рыдает,
Вздулись и взвились пролёты моста.
Смотрит в упор, как зрачок пистолета,
Там темнота, темнота, темнота,
Там проживают два мёртвых поэта,
И, как Нева, и темна, и проста
Речь их сквозь куст раскалённого света,
Где фонари осветили беду
(Невыносимо, напрасно всё это!),
Словно деревья в промёрзшем саду...
Небо спустилось сегодня не зря,
Чтоб я напрасно уснуть не старался.
Милый Поприщин ни свет ни заря
Вышел из дому, и след затерялся.
V (малая)
Холод прильнул к земле,
Время моё над ним,
Время моё во мгле,
Что мне поделать с ним.
Небо моё во мгле,
И не горит восток
В мертвенной той золе,
Где тишины исток.
Путь мой в кромешной мгле,
Мост, разведён, застыл,
Сам я вор и наглец
Сам я палач и стыд.
Свет фонарный за мглой
Высветил старую роль:
Что меня ждёт за углом? –
Сумасшедший Король!
VI (сослагательная)
Когда вослед за листопадом
Снега падут на города,
Вновь обручённые с досадой
На землю лягут холода,
Когда закатною тесьмою
Повит и запад, и восток,
И всё, не бывшее со мною,
Живёт, смеётся и гнетёт, –
Последний отблеск гаснет в тучах,
Вот небо тьмой заволокло,
На лапках согнутых, паучьих,
Дрожит последнее тепло,
И мы живём, не зная сами,
Какой судьбою крещены,
Под разведёнными мостами
В ночном урочище страны;
Здесь тишина необорима,
И свет фонарный до конца
Стирает желтью маску грима
С вдруг постаревшего лица,
И, закрывая все фрамуги
От холода и от тоски,
Себе ты выбираешь в други
Петлю, удавку и тиски,
А за окном гудут скворешни
От декабристских сквозняков,
И, кто сегодня не повешен,
Дождется ль будущих веков.
Да, мы из поколенья лишних,
Лишённых права умереть...
В сугроб забившийся Поприщин
Уже сведён с ума на треть.
VII (сомнамбулическая)
За окнами холод в душе пустота
Железные створки взметнули мосты
И кто-то кружится летя от моста
Как лист обветшалый над гладью воды
Утопленник чья там душа над Невой
Не хочет на небо сроднилась с водой
Ах если б и мне бы бессмертье на час
И горечью хлеба наполнить суму
Мне страшно до боли предутренний час
И час предвечерний встречать самому
Я знаю что думает этот хромой
Прошедший сквозь землю с тяжелой сумой
Пока не погаснет неоновый свет
Сценарный фонарный горящий сквозь тьму
Меня со слезами продрогших планет
Оставьте и дайте побыть одному
Все сферы небес полноводны тобой
Слеза твоя стала моею судьбой
За окнами холод в душе немота
Мосты разводные грозят крутизной
И кто-то кружится летя от моста
Как лист обветшалый на встречу со мной
И небо которого не превозмочь
Навстречу Поприщину движется в ночь
VIII (библейская)
Как когда-то огонь на Гоморру,
Переполнившей чашу Творца,
Перламутровый холод на город
Опрокинут расплавом свинца.
От вокзалов разит мирозданьем!
Кто стреножил твои поезда?!
Пахнет холодом, пахнет познаньем,
Пахнет деревом эта беда.
Ввечеру всё кромешней и тише.
Раскачалась твоя голова!
И звезда, как большая шутиха,
Предвещает канун Рождества,
В темноте растворяется небо,
Как библейский пророк на Синай
Поднимается, шепчет: «Не мне бы
На скрижалях Завет сочинять!»
И причем тут неузнанный полис,
Раздвигающий ставни мостов,
Чтоб звезда пробиралась, сутулясь,
Сторонясь милицейских постов.
И причем тут фонарные сваи,
Примешавшие к свету звезды
Свой, недужный, свой, жёлтый, как клавиш,
Грязный клавиш всеобщей беды.
Пахнет холодом, пахнет познаньем,
Пахнет деревом эта беда.
Отголоском по дремлющим зданьям
От вокзалов идут поезда.
И звезда, как большая шутиха,
Возвещает канун Рождества,
А на улице тёмно и тихо,
А на улице слышно едва,
Как сквозняк переулками свищет,
Обрывающий мантию с плеч,
И корону принявший Поприщин
Произносит безумную речь.
IX (от первого лица)
Холод вызрел за окном,
Рaспахну окно наружу,
Kаждый, приходящий в дом,
Не поймёт мой смех и ужас,
Холод вызрел за окном
Вековой и ледниковый,
Не примерить ли оковы,
Не пройтись ли ходуном?
Небеса чисты – черны –
Стикса пасмурные воды
На полях моей Страны,
Не прощающей Свободы,
И, пока они чисты,
Мы живём, не зная сами,
Разделённые мостами,
Под созвездием Весы.
Если, вправду говоря,
Это Время копит жалость –
Середина декабря
В кулаке не задержалась,
Новый год, как новый дом,
Обживаю понемногу,
Холод вызрел за окном,
Что поделать! Слава Богу!
Слава Богу, фонари
Так запутали дорогу –
Что ты там ни говори,
Слава Богу, слава Богу!
Все мы Летой крещены
И Днепром в десятом веке
На полях моей Страны,
Не прощающей вовеки
Всех, кто ей не угодил,
И презревшей первородство.
Близ отеческих могил
Верным братьям не поётся...
Вы в ответе пред Судьбой? –
Компостируем билетик!..
Кто позвал тебя, изгой?! –
Не ответит! Не ответит!
Трудно быть непокорённым
Либеральным королём мне!
Кто стучится в дверь ко мне?
Что грозит моей стране?
Носовой платок в крови...
Господи, благослови!
X (белая)
Небо в синих сполохах дождя,
Навсегда утраченное «завтра»,
Вновь необретённое «всегда»,
Что ещё понадобиться может
Холоду, прижавшему к земле...
Холоду, прижавшему к земле
Города немой моей отчизны,
Рифмы мне, увы, не подобрать.
Рифмы мне вовек не подобрать
Ко всему, что делается с нами,
К тишине скворешен и домов,
Холоду, прижатому к земле,
Небу, растворившемуся в ночи...
Небу, растворённому в ночи,
Нет покоя от звездяной сыпи –
Сифилис непознанных миров.
Сифилис непознанных миров
Сопряжён дыханию вселенной,
Холоду, прижатому к земле,
Небу, растворившемуся в ночи,
Городу разверзнутых мостов...
Городу разверзнутых мостов,
Городу свинцовых перекрёстков
Двери неба глухо заперты.
Двери неба глухо заперты
Холоду, прижатому к земле,
Времени, распятому в ночи,
Городу разверзнутых мостов,
Фонарям, оплывшим, словно свечи...
Фонарям, оплавленным, как свечи,
Не прорваться в вековой покой
Холода, прижатого к земле.
Холоду, прижатому к земле,
Небу, растворившемуся в ночи,
Городу разверзнутых мостов,
Фонарям, оплывшим, словно свечи,
Нужен ли свихнувшийся король?
Нужен ли свихнувшийся король,
Нужен ли аккорд новорождённый –
Немотой пропитано столетье...
XI (подражательная)
Вежливый доктор в старинном пенсне, с эспаньолкой,
Вежливый доктор с улыбкой застенчиво-колкой,
Как мне ни странно и как ни печально, увы,
Милый мой доктор, мне нужны сегодня не Вы.
Холод Петровский вовеки свинца не избудет.
Нас не бывало, а хуже, что вовсе не будет.
Небо укрыто от глаз предвечерним свинцом,
Мост над Невою стоит обручальным кольцом.
Скоро ли ночь и мосты разомкнут над Невою?
Кто на мосту с непокрытой седой головою,
Как одуванчик, в морозы решившийся цвесть?
Слава, Держава, палата за номером «шесть».
Свет фонарей заметался во тьме непроглядной,
Жёлтой гирляндой, ослепшей и жёлтой гирляндой.
Как мне ни странно и как ни печально, увы,
Милый мой доктор, и Вам не сносить головы.
Нас не бывало, а хуже, что скоро не станет,
Поезд ушёл, кто его воротиться заставит,
Снова поштучно считать верстовые столбы,
Как ему скучно весь век увозить от судьбы!
Ветер крепчает, в погоде видна перемена!
Тихим ребёнком уснула навеки Равенна.
Если Свинья не сожрёт, так и Господь не взыщет...
Тихо качнётся к перилам безумный Поприщин.
XII (танго)
За холодами бесприют-ными,
За снеговыми их салю-тами
За голубыми их пило-тами,
За обретённостью и сном
(Живут же стукачи!)
Земля сокрыта и горда ещё,
Как под рояльной крышкой кла-виша,
Ты не найдёшь себе това-рища,
И небо скроется в ночи.
(Не знаю почему!)
Ког-да ты любишь –
Не дожить до седин,
Се-бя по-губишь
С ней один на один,
И го-рек чёрный
Хлеб полночной беды,
О, торс то-чёный,
Погоди, погоди!
(Цыплята табака! Там-там!)
Клянусь мостами разведён-ными,
И переулками и клё-нами,
И городами пропылён-ными,
Что мне сегодня не до сна,
(Томатный пейте сок!)
Что лишь падут на землю су-мерки,
Поют и здравствуют мазу-рики,
И фонари горят вполпла-мени,
И пуля тычется в висок.
(Поэзия для всех!)
Ког-да ты любишь ‒
Не дожить до седин,
Се-бя по-губишь
С ней один на один,
И жжёт перчёный
Шпиг полночной беды,
О, бюст то-чёный,
Погоди, погоди!
(Цыплята табака! Там-там!)
Фонарь качается, как ви-сельник,
Но дайте же собраться с мыслями,
Что было до, что после выс-трела,
Какое нынче мартобря?
(И дверь не заперта!)
Сквозь свет фонарный и осви-щенный
Пытается узнать Поприщина
В чертах пристреленного ни-щего
Вмиг всполошённая толпа.
(Включите тишину!)
Ког-да ты знаешь:
Не дожить до седин –
Се-бя те-ряешь,
А другим господин,
Как го-рек бедный
Сок полночной беды,
О, день по-следний,
Погоди, погоди!
(Цыплята табака! Там-там!)
XIII (последняя)
Я не знаю имени
Я не знаю отчества,
Холод, догони меня
По законам творчества,
Я не знаю прозвища,
Я не видел карточки,
Но «законам творчества»
Холодно на паперти,
Если куст рябиновый
Окровавил пальцы мне,
Небо, обними меня,
Холодно на паперти,
Не скрывайся в сумерках,
Я тебя не стою,
Но пальни из сумрака
Звёздной наготою.
Между мной и бывшими
Кто развёл мосты?
Перекрестье высшего –
Форма наготы.
Я не знаю имени,
Не узнаю почерка,
Так узнайте Вы меня
По канонам творчества!
Свет фонарный, матовый,
Обживает небо,
Пишем ультиматумы,
Хочем только хлеба,
Много надо, мало ли:
Николке – копейку,
Клетке – канарейку,
Дров не наломали бы.
Время милой зависти,
Кривотолков мнимых,
Ведь должно же повезти,
Время, догони меня!
Сдохла птица певчая
От людской заразы,
Нищему – копеечка
На церковный праздник.
Господи, смилуйся
Над рабом неверным,
Крыша прохудилася
От зари вечерней,
Отрастили бороды,
И в газеты пишем,
Где в руинах города
Царствует Поприщин.
© Иванников А. Г., наследники, 2015
