«Уходя по-английски…» Стихи и проза. Александр Александрович Пушкин. Москва, издательство АСТ, 2015.
Я хочу начать свою рецензию с имени Александра Сергеевича Пушкина. Книгу стихов и прозы «Уходя по-английски…» написал его потомок в шестом поколении – Александр Александрович Пушкин. Книга эта была издана в Москве в 2015 году издательством АСТ, а живет Александр Александрович в Нью-Йорке. И хочу я соединить эти два имени по родству, и отметить, что есть еще одно важное пересечение в судьбе этих удивительных и необычайных персонажей – эмиграция. Да-да, у Александра Сергеевича всегда была мечта уехать из России, но он не мог этого сделать – царь не давал разрешения на отъезд (по-современному сказали бы, что он был «не выездной», или отказник). А осуществил эту мечту его далекий потомок, Александр Александрович, покинув страну Советов в 1986 году.
Когда-то я брал интервью у поэтессы и философа, профессора Университета Пасифик в Калифорнии Татьяны Аист, задал ей вопрос о преемственности в русской литературе и получил следующий ответ:
«Когда я задаю вопрос людям, осведомленным в биографиях Пушкина и Бродского: “Что общего между Пушкиным и Бродским?”, то я получаю много ответов. Но ни один из них не отвечает на главную цель моего вопроса. А она состоит в том, чтобы узнать, знают ли бродсковеды и пушкиноведы, что оба героя их исследования под самый конец их жизни мечтали о том, чтобы уехать в Китай, и даже предпринимали самые практические шаги к осуществлению этой мечты. Пушкин умолял императора отпустить его в Китай, и видел в этом освобождение от многих, если не от всех своих жизненных проблем, и Бродский с 1993 года несколько раз просил меня по телефону организовать ему поездку в Китай. Но просил меня при этом, чтобы это не было обыкновенной туристической поездкой, и, что если в группе будут другие люди, чтобы они не были полными идиотами. Разумеется, что такое условие несколько затянуло организацию этой поездки».
Что касается Америки, то Александр Сергеевич Пушкин очень интересовался этой страной. В 1836 году в журнале «Современник» он опубликовал замечательную статью об американском писателе Джоне Теннере. А.С. Пушкин использовал «Записки» Теннера как повод для постановки вопроса о возможности подобного буржуазно-демократического пути развития для России. Интересно, что Джон Теннер девятилетним мальчиком был похищен индейцами и прожил с ними 30 лет, усвоив их традиции. Его называли «белым индейцем».
Особая связь между Америкой и А.С. Пушкиным возникла благодаря его дружбе с Павлом Свиньиным (1787-1839), основателем журнала «Отечественные записки», литератором и художником, дипломатом и путешественником. Он был родственником Александра Сергеевича по линии бабушки через стольника Федора Матвеевича Пушкина. В 1811 году Павел Свиньин отправился в Америку, в Филадельфию, где пробыл два года в качестве русского дипломата. Он написал книгу «Опыт живописного путешествия» – самая ранняя книга об Америке, принадлежащая перу русского писателя. Возвратившись в Россию, Павел Свиньин собирал у себя в литературном салоне цвет высшего российского общества и много рассказывал об Америке, читал свои записки, показывал художественные зарисовки. Частым гостем на этих вечерах был Александр Сергеевич Пушкин.
После этого вступления давайте перенесемся снова в современное Зарубежье и почитаем о нем стихи потомка великого поэта, Александра Александровича Пушкина.
Чужою пылью надышаться вволю,
Чужих дорог проехать много миль,
В чужом краю играть чужие роли,
И снова пыль, глотать чужую пыль.
И пасть бессильно в той стране веселой,
И пусть спасет тебя седой креол, –
Но их орел, морской, белоголовый, –
Он не двуглавый все-таки орел.
Или, например, такая картинка нью-йоркской жизни:
Совсем недавно, сотню лет назад,
Сюда суда и баржи швартовались,
Скрипели трапы, люди целовались
И грузчики ругались, как всегда,
Тюки роняли в воду иногда,
И люди падали, скользя по мокрым сходням,
И падал снег, как падает сегодня
На мокрый плёс гудзоновского льда.
И в продолжение этой темы чудесное ностальгическое стихотворение, последняя строчка которого и послужила названию этой рецензии.
Стирая ностальгию тщательно,
Как теркой – медленно и жестко,
Из памяти друзей-приятелей,
Сестер, морозные известки,
Квартиры – лабиринты критские,
Пивные – как кресты на карту,
Измайловские и Никитские,
И полустанки, и плацкарты,
Собак, буфеты, книги, ягоды,
Кирзу, опенки, грязь, блины...
И в час, когда уже не надо б и
Ни тех людей, ни той страны, –
Вдруг резанет, как свист из сада,
Московским запахом весны.
Стихотворения в сборнике, как фрагменты прекрасной мозаики, все вместе создают общую картину мира автора, его философию, его отношение к обществу, людям. Здесь всё важно для стихотворчества: рифмы, размеры, строфика. Но не менее важна и культура, традиция, духовность, нравственность. Этому автору присущ новый поэтический язык. Он достойно занял место в новейшей русской поэзии Зарубежья.
Сколько игры и блеска в ниже приведенном стихотворении. Оно не только оригинально, но в нем заложена глубокая философия жизни и отношение автора к ней, наша зависимость от силы природы, даже от температуры нашего тела.
Как тягостно порой в пределах,
Натурой отведенных нам!
Температурой только тела
В какой мы загнаны капкан:
На градус меньше – уж мы стынем,
Наоборот – горим огнем.
41-34 –
Вот щель, в которой мы живем.
Деленьиц жалких семь... А рядом –
Огромный Мир без вер и мер
Живет в мильярдных перепадах
Температурных перемен.
Не зная минусов и плюсов,
Он лед и пламень единит,
Великий мир великим чувством
Порой нам душу бередит,
Когда земной теснимым прозой
Так хочется вдохнуть сполна
Венерианского тепла
Иль марсианского мороза...
Увы! Толпою напирая,
Поглубже в щель спешим залезть,
Из всех семи предпочитая
Родные 36 и 6.
Не менее живописна и следующая картинка, запечатленная автором сценка на улице Нью-Йорка, поданная с сочувствием и иронией:
Я камень нищему вложил
В его ладонь, черней лопаты,
Я камнем этим дорожил –
Он был большой, продолговатый.
Бам благодарно помычал,
Без лести, но и без досады –
Бутылку он уже кончал,
Что я ему «доставил на дом».
Червонец плавно утонул
В его небрежных одеяньях,
Мне нищий руку протянул
И с чувством молвил: «До свиданья».
Теперь подошло время прокомментировать прозу автора книги «Уходя по-английски». В прозе, на мой взгляд, Александр Александрович Пушкин нашел интересную форму художественного выражения в виде документального рассказа. Всё это он услышал, запомнил и записал о своей родословной – в памяти и на бумаге. Заметки необычайно интересны и относятся к жанру дневниковых записей об одной из ветвей семьи Пушкиных. Сквозь время проступают удивительные характеры: члены семьи, родственники, друзья, как бы цепочка шести поколений, с их совершенно неповторимой судьбой.
Документальная проза или документальная литература – особый жанр, для которой характерно построение сюжетной линии исключительно на реальных событиях, иногда с редкими вкраплениями художественного вымысла. Такова повесть «Ветвь» Александра Александровича Пушкина, потомка великого поэта. Его документальная проза основана на воспоминаниях очевидцев одной из ветвей Пушкиных, и пересказанных для других поколений. Здесь также используются воспоминания самого наблюдающего автора. При этом точка зрения Саши Пушкина из Нью-Йорка проявляется в отборе и построении материала, а также в оценке событий, свидетелем которых он был или являлся носителем пушкинской генетической памяти. На суд читателя предлагается законченная версия этих событий, существенно дополненная деталями, которые известны только узкому кругу членов семьи. В данном случае, автор – Александр Александрович Пушкин – использует приемы художественной литературы. Он описывает большой временной период, прошедшие судьбоносные истории и тайны, мало известные широкой публике. Объем материала в общей сложности не очень большой и равновелик этим событиям. Надо отдать должное Александру Александровичу: он сумел воссоздать яркую, живую картину событий и, одновременно, психологический облик людей в них участвующих. Приведем отрывок из документальной повести, описывающий Екатерину Александровну Пушкину:
«…И Екатерина Александровна, преодолев себя, написала письмо Сталину. И случился забавный телефонный разговор. В шумном коммунальном коридоре, где к тому же оглушительно лаяла большая собака, раздался звонок: «С Вами говорят из секретариата Иосифа Виссарионовича Сталина. С Вами хочет говорить...» Екатерина, сквозь лай, ничего не разобрала. Звонков больше не было, ни имени звонившего, ни телефона она, благодаря собачке, не записала. Вообще, надо отметить, что Сталин мало кого из Пушкиных посадил, хотя, по тем временам, было за что. Позже, в 53-м, во время его похорон, Екатерина Александровна чудом осталась жива, вытащенная за руку оставшимся неизвестным ей военным из-под ног толпы».
Повествование дополнено еще двумя небольшими рассказами: «Крысоед» и «Lermant», являясь типичной фантасмагорией, описывающей призрачные, фантастические картины. А герои превращаются в нечто нереальное, причудливое, с видением красок и образов. Обычно этот жанр вызывает удивление. Рассказ «Крысоед» о маленькой доброй мышке и жестокой окружающей действительности. Второй рассказ «Lermant» такого же типа, но героями его являются реальные исторические личности: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, помещенные в нелепые ситуации. Вот его концовка:
«– Бабушка, что Вы здесь делаете, в такое время? – воскликнул Гоголь.
Женщина полуоборотилась. Лицо ее было красиво, не юное, но и не старое, преисполненное чрезвычайного достоинства и спокойствия. Жестом поистине царственным указала она вниз так, будто находилась на краю глубочайшей пропасти, и ответствовала:
– Какая я вам бабушка? Я – смерть ваша».
Ну что ж, ознакомившись с рецензией на Александра Александровича Пушкина, почитаем его книгу, тихонько перевернем последнюю страницу и, не прощаясь с автором: «Уйдём по-английски…»
