Часть пятая. «История на еврейскую тему»,
или Скандал в благородном семействе
«Ваши занятия я ни во что не ставлю»
То, что Томас Манн не слишком разбирался в математике, мы уже видели. Но и к художественным коллекциям, которые со страстью охотника собирал Альфред Прингсхайм, писатель относился равнодушно. Достижения тестя в деле коллекционирования Томаса интересовали мало. А ведь в этой области, столь далекой от его основной профессии, академик и профессор математики весьма преуспел, его уважали знатоки-собиратели, по материалам коллекций с его участием издавались серьезные каталоги, писались научные статьи и монографии[1].
Свои сокровища Прингсхайм охотно показывал желающим, не раз передавал экспонаты для различных выставок, являлся членом и первым заместителем председателя «Баварского общества друзей искусств», известного также как «Музейное общество»[2].
В уже упомянутой краткой автобиографии Альфред без ложной скромности говорит о своих достижениях в этой области:
«В кругах искусствоведов я считаюсь знатоком и успешным собирателем предметов искусства Ренессанса. Особенное значение имеет мое собрание итальянской майолики, представляющее собой самую значительную частную коллекцию такого рода. С моим участием Отто фон Фальке подготовил издание монументального каталога, который специалистами оценивается как одно из важнейших пособий для изучения истории искусства майолики» (Mendelssohn, 544).
Внук Альфреда Прингсхайма Клаус Манн сравнивал дом деда с музеем:
«Он собирал картины, гобелены, майолику, предметы из серебра и бронзовые статуэтки – все в ренессансном стиле. Его коллекция была столь значительной, что кайзер Вильгельм II за его заслуги наградил орденом Короны второго класса. Дворец на улице Арси действовал как музей»[3].
С этим орденом у мюнхенского профессора возникли проблемы. Дело в том, что орден Короны являлся не общегерманской наградой, а прусской, и Вильгельм II выступал при награждении не как император Германии, а как прусский король. С точки зрения баварского королевского двора, эта награда считалась иностранной, и государственный служащий, каковым являлся любой профессор университета, не имел права выходить с ней на публику. Пришлось изрядно потрепать нервы и потратить немало времени и сил, пока Прингсхайм не получил все-таки право носить этот орден в Баварии.
Хедвиг Прингсхайм записывала в дневнике, кому и когда ее муж показывал свои коллекции. Среди посетителей были знатные персоны: принц Рупрехт Баварский (20 марта 1900 и 11 декабря 1910), Юлиус Лессинг, директор берлинского музея декоративно-прикладного искусства (22 февраля 1888), американский автомагнат Генри Форд (26 сентября 1930), итальянский кронпринц с супругой (5 августа 1933)…
О страсти, с которой отдавался Прингсхайм своему увлечению, Хедвиг высказалась в дневнике: «Вечная мономания Альфреда» (Bilski, 24-25).
Таким же увлеченным коллекционером «стекла» представлен в романе «Королевское высочество» и Самуэль Шпёльман. Описанная Клаусом Манном столовая Прингсхаймов, «богато украшенная гобеленами, прекрасными серебряными приборами и длинными рядами переливчатой майолики Офея» (Klaus Mann, 49), превратилась в романе в зал дворца «Дельфиненорт», купленного миллиардером за два миллиона марок:
«Прекрасные витрины в стиле всего дворца, пузатые, с выпуклыми застекленными дверцами, были расставлены вдоль всех четырех стен, а в промежутках стояли нарядные стульчики. В витринах помещалась коллекция господина Шпёльмана» (II, 232).
Томас Манн подробно и со знанием дела описывает богатейшую коллекцию, так похожую на собрание Прингсхайма. Наблюдательный рассказчик отмечает даже упомянутый Клаусом «переливчатый цвет» разных «вещиц, которые были покрыты парами благородных металлов» (II, 232).
Хозяин дворца вместе с принцем Клаусом-Генрихом медленно проходили «по коврам вокруг зала, и господин Шпёльман скрипучим голосом рассказывал историю отдельных предметов, и, при этом бережно брал их с обитых бархатом полок своей худощавой рукой, наполовину прикрытой некрахмальной манжетой, и поднимал к электрическому свету» (II, 232-233).
Принца коллекция совсем не интересовала, в данный момент все его мысли занимала дочь Шпёльмана, загадочная Имма. Но он «был приучен обозревать, расспрашивать и высказывать лестные похвалы», думая совсем о другом. В этом состояли его «высокие обязанности» при дворе: представительствовать, председательствовать, принимать участие, делая вид, что находишься в курсе дела.
Опытный Шпёльман сразу понял, о чем говорит принц:
«Церемонии, празднества. Все для зевак. Я в этом смысла не вижу. И скажу вам once for all[4], ваши занятия я ни во что не ставлю» (II, 227).
Возвращаясь к прототипам героев романа, то же самое можно сказать и об отношениях Томаса Манна и Альфреда Прингсхайма, каждый из них «ни во что не ставил» занятия другого.
Томас, совсем недавно введенный в высшее мюнхенское общество, изо всех сил старался произвести хорошее впечатление, и это ему удавалось. Он знал эту свою способность и откровенно писал брату Генриху:
«У меня есть, в сущности, какой-то царский талант представительства, когда я более или менее свеж» (Manns, 73).
При этом он оставался холодным наблюдателем, который все увиденное старался использовать в своих работах. Коллекция тестя интересовала молодого писателя только с литературной точки зрения, как яркая деталь его нового текста и примета времени.
В дошедших до нас дневниках писателя коллекция майолики, главный предмет гордости тестя, первый раз упоминается лишь в записи от 14 июля 1920 года:
«К ужину на улицу Арси, где впервые снова выставлены майолика и бронза. Хорошая еда, на десерт фрукты и шампанское»[5].
Закончилось смутное время Баварской Советской республики, ужасы «красного террора» остались в прошлом, и Томас Манн старательно фиксирует в дневнике все приметы возвращения к нормальной жизни. Прингсхаймы в своем дворце на улице Арси, в целом, благополучно пережили время анархии и революционного произвола. Им удалось вернуть конфискованные драгоценности на общую сумму не меньше 300 000 марок (Tagebücher 1918-1921, 201). Теперь профессор достал из потаенных мест предметы своей бесценной коллекции и снова расставил их по привычным местам – в шкафы и стеллажи, стоявшие в столовой и прихожей.
С художественной стороны лучшая в мире частная коллекция средневековой итальянской керамики Томаса совершенно не интересует. То, что она снова украшает дворец Прингсхаймов, для писателя лишь свидетельство возвращения «старого, доброго порядка».
Безусловно, писатель знал материальную ценность коллекции тестя, ведь она была заметной частью ожидавшегося Катиного наследства. И читая дневники Томаса Манна, невольно задумываешься, так ли уж неправ был его язвительный критик Теодор Лессинг, который в книге «Томи доит моральную корову. Писателю-психологу» высмеивает литературного врага:
«Томас Манн не похож ни на Ньютона, ни на Наполеона. На первого он не похож потому, что он проявляет к математике в образе миллионов его тестя лишь вычитающий интерес»[6].
Справедливости ради нужно отметить, что и для профессора Прингсхайма литература не считалась серьезным занятием. Искусство для хозяина дома на улице Арси сводилось к музыке, живописи и работам эпохи Ренессанса. В этих областях он разбирался гораздо лучше простого любителя. Серьезную же литературу он не понимал и не призвал. Его сын Клаус Прингсхайм отмечал, что отец во время путешествий читает только детективные романы, а беллетристику не считает профессией, заслуживающей уважения. В послесловии к новелле «Кровь Вельзунгов» Клаус писал:
«Во всяком случае, университетский профессор мечтал о муже для своей дочери с более солидным общественным положением, обеспечивающим достойное существование»[7].
Совсем иначе относилась к литературе и литераторам жена профессора Хедвиг Прингсхайм-Дом (Hedwig Pringsheim-Dohm, 1855-1942). Она выросла в семье, не чуждой писательству. Отец - Эрнст Дом (Ernst Dohm, 1819-1883) - руководил популярным берлинским сатирическим журналом «Кладдерадач» и сам обладал острым пером. Мать – Хедвиг Дом, урожденная Шлезингер (Hedwig Dohm, geb. Schlesinger, 1831-1919) – писала романы из жизни высшего общества и книги о правах женщин. Ее труды выходили в том же издательстве С. Фишера, в котором печатались и работы Томаса Манна.
Хедвиг едва исполнилось девятнадцать лет, когда она стала артисткой знаменитого Мейнингенского придворного театра. Под покровительством просвещенного герцога Саксен-Мейнингена Георга II этот театр во второй половине девятнадцатого века стал явлением культуры европейского масштаба. После многочисленных гастролей по миру, в том числе, и в России, у театра появилось много поклонников и последователей. Одним из них считается К.С. Станиславский, первые постановки которого критики называли «мейнингентством».
Дочка редактора «Кладдерадач» попала в театр случайно: ее заметила жена и консультант герцога в театральных делах, бывшая пианистка и актриса театра Эллен Франц, ставшая баронессой фон Хельдбург (Helene von Heldburg, 1839-1923). Эллен училась игре на фортепьяно у знаменитого Ганса фон Бюлова, музыкального директора театра, и была дружна с его супругой, ставшей впоследствии женой Рихарда Вагнера – Козимой. Через них она познакомилась и с Эрнстом Домом, страстным поклонником Вагнера, председателем берлинского вагнеровского общества. Эллен нередко бывала его гостьей. Увидев красоту его повзрослевшей дочери, она уговорила мужа-герцога пригласить ее в придворный театр. Родители, скрепя сердце, согласились. В воспоминаниях «Как я попала в Мейнинген», опубликованных в берлинской газете «Фоссише цайтунг» (Vossische Zeitung) 3 января 1930 года, Хедвиг так описывала начало своей театральной жизни:
«До этого времени я редко бывала в театре, не имела ни малейшего театрального опыта, теперь со мной были только моя юность, красота, прекрасный грудной голос, интеллект и ничем не подавленная естественность»[8].
Надо думать, именно эти качества привлекли внимание молодого математика Альфреда Прингсхайма, чье предложение руки и сердца в 1878 году прервало карьеру артистки.
Всего три года работала она в труппе театра и теперь вынуждена была его покинуть. Хедвиг выбрала надежную роль жены обеспеченного ученого вместо романтической, но рискованной судьбы актрисы. С высоты почтенного семидесятипятилетнего возраста она с грустью вспоминает о несбывшемся:
«С тех пор осталась я „со своим талантом“ и нигде не могла его применить. Даже излить свою ярость в декламации стихов я не имела права. Мой супруг ничего не понимал в искусстве и находил мою манеру исполнения стихов отвратительной»[9].
Зато в новой роли хозяйки гостеприимного дома и матери пятерых детей талант Хедвиг раскрылся в полной мере. Она стала душой и украшением дворца Прингсхаймов на улице Арси. Клаус Манн попытался раскрыть секрет привлекательности своей бабушки:
«Хозяйка – обольстительная смесь венецианской красоты а-ля Тициан и загадочной гранд дамы а-ля Генрих Ибсен – владела столь редким в наш век искусством совершенной беседы, при этом ее яркая речь часто сопровождалась каскадами искристого смеха. Она умела всегда быть веселой и оригинальной – рассуждала ли она о Шопенгауэре или Достоевском или о последнем приеме в доме кронпринцессы. К ее поклонникам принадлежали такие художники, как Франц фон Ленбах, Каульбах и Штук, которым она позволяла писать свои портреты, и такие писатели, как Пауль Хейзе и Максимилиан Гарден, которые преподносили ей восторженные клятвы верности» (Klaus Mann, 18).
Хедвиг участвовала в различных литературных вечерах в Мюнхене, охотно принимала писателей и поэтов у себя дома, обменивалась с ними книгами, обсуждала новинки. Интерес к литературе у нее был неподдельный.
Именно Хедвиг стояла на стороне Томаса, когда он сватался к ее дочери, именно мать сделала все возможное, чтобы уговорить Катю согласиться на его предложение. Не случайно и Томас обращался к Хедвиг за советом, когда решался на публикацию рискованной новеллы «Кровь Вельзунгов». Правда, совет тещи, увы, не спас семейство от скандала.
Литературные скандалы
Профессор Прингсхайм не интересовался художественной литературой, но она сама время от времени напоминала о себе громкими скандалами, затрагивавшими его семью.
Первый удар он ощутил в 1896 году, когда в издательстве Самуэля Фишера, в том самом, в котором, начиная со следующего года, будут напечатаны все работы Томаса Манна, вышел роман «Сибилла Дальмар» тещи Альфреда Прингсхайма Хедвиг Дом. Хедвиг прославилась, прежде всего, борьбой за права женщин, ей принадлежит знаменитый лозунг «права человека не имеют пола». Но и в литературной деятельности она была активна, писала пьесы, театральные рецензии и даже романы. При этом, будучи женщиной, хотя и умной, но достаточно наивной, без зазрения совести вставляла в свои тексты фрагменты писем дочери, тоже Хедвиг, в замужестве ставшей Прингсхайм, благо дочь писала матери длинные послания два-три раза в неделю. Дочь жила в Мюнхене, в знаменитой вилле Прингсхаймов на улице Арси, 12, а ее родители – Хедвиг и Эрвин Дом, в Берлине, так что переписка была в то время основным способом их общения.
Роман «Сибилла Дальмар» содержал такие характеристики членов мюнхенского общества, в целом, и дома Прингсхайма, в частности, которые высказывают обычно с глазу на глаз только близким друзьям и очень доверенным лицам. Кроме того, в романе подробно описана любовная интрижка героини, в которой все узнали Хедвиг Прингсхайм, с неким юным прибалтийским бароном.
В личной жизни Хедвиг и Альфред Прингсхаймы давали друг другу достаточно большую свободу. Альфред, например, открыто жил как бы «параллельным браком» с известной хорватской певицей Милкой Тернина, примадонной основных опер Вагнера. Эта связь не скрывалась даже от детей, Милка официально считалась другом дома. Но сделать любовные похождения жены предметом пересудов всего города – было слишком даже для любвеобильного профессора. Хедвиг Прингсхайм, которая к литературным вольностям матери относилась более снисходительно, чем ее взрывоопасный муж, удалось погасить скандал только спустя несколько месяцев.
Еще одно вмешательство литературы в личную жизнь Прингсхаймов произошло в 1904 году, когда Томас Манн терпеливо и настойчиво добивался руки Кати. Осада продолжалась почти год, письма, которые писал будущий лауреат нобелевской премии по литературе, могли растрогать каменное сердце, но упрямая девушка не говорила ни «да», ни «нет». В ожидании окончательного ответа Томас закончил рассказ «У пророка», в котором бегло описал внутренность роскошного дворца и красоту его хозяйки:
«И вдруг вошла богатая дама, великая охотница посещать подобного рода сборища. Она приехала сюда в собственной обитой штофом карете, покинув великолепный свой особняк с гобеленами и дверными рамами, облицованными желтым нумидийским мрамором, поднялась на самый верх по темной лестнице и впорхнула в дверь — красивая, благоухающая, обворожительная, в синем суконном платье с желтой вышивкой, в парижской шляпке на рыжевато-каштановых волосах — и усмехнулась одними глазами, будто украденными с полотен Тициана» (VII, 288-289)[10].
Стоит отметить, что с образами Тициана сравнивает свою бабушку и сын Томаса Манна Клаус, говоря о ней, что она «обольстительная смесь венецианской красоты а-ля Тициан и загадочной гранд дамы а-ля Генрих Ибсен»[11].
На одной из встреч в доме по улице Арси, 12, Томас прочитал Хедвиг рассказ «У пророка», и Хедвиг сразу узнала себя. Каково же было удивление и разочарование молодого автора, когда его восхищенный портрет вызвал откровенное недовольство и раздражение будущей тещи. В письме другу Курту Мартенсу от 13 июня 1904 года Томас жалуется:
«“У пророка“ я для надежности предъявил госпоже проф. П.[рингсхайм] и не мог поверить, что она из-за моих невинных похвал так рассердится»[12].
К счастью, этот эпизод не дошел до вспыльчивого Альфреда Прингсхайма, и этим дело ограничилось. Зато через год разгорелся такой скандал, что потушить его удалось только с большим трудом, благодаря, в основном, женщинам с обеих сторон конфликта, проявившим терпение, такт и находчивость. И все равно последствия «военных действий» ощущались еще долго.
Причиной нового скандала стала новелла Томаса Манна «Кровь Вельзунгов», законченная в 1905 году. Ее публикация планировалась на январь следующего года в берлинском журнале «Нойе Рундшау».
Вкратце содержание новеллы сводится к следующему. Неразлучные близнецы, девятнадцатилетние брат и сестра Зигмунд и Зиглинда, сибаритствуют в роскошном доме своего отца, предпринимателя-богача Ааренхольда. За восемь дней до свадьбы Зиглинды и чиновника фон Бекерата, которого девушка не принимает всерьез как мужчину, брат и сестра решают в последний раз сообща насладиться оперой Рихарда Вагнера «Валькирия». Музыка приводит их в эротически-томное состояние, и по возвращении из театра они вступают в кровосмесительную связь, как бы повторяя сцену инцеста, которую только что видели на сцене. Первый опыт такого рода не только не порождает в них чувства неловкости друг перед другом или вины перед незадачливым женихом, которому наставили рога еще до свадьбы, но, напротив, больше сближает близнецов. А Бекерату они обещают с этих пор «менее тривиальное существование» [13].
Хотя действие в новелле происходит в западной части Берлина, в районе Тиргартена, читателям не составляло никакого труда узнать в действующих лицах членов семьи профессора Прингсхайма, которого хорошо знали в Мюнхене. Мало того, что хозяин и хозяйка дома показаны весьма неприятными людьми с карикатурно выделенными еврейскими чертами, рассказ заканчивается откровенно предосудительной сценой сексуальной близости брата и сестры, близнецов Зигмунда и Зиглинды. В семье Прингсхаймов младшими детьми тоже были близнецы Клаус и Катя, которая как раз в эти дни готовилась стать матерью – их браку с Томасом Манном не исполнился еще и год. Получалось, что писатель, недавно вошедший в семью Прингсхаймов, бросает тень на свою молодую жену, ее брата, их мать и отца.
Слухи о скандальном содержании еще не опубликованной новеллы распространились в городе и, в конце концов, дошли до Альфреда Прингсхайма. Тот пришел в ярость и потребовал запретить издание новеллы. И хотя его требование было исполнено, отношения между зятем и тестем испортились на долгие годы. Новелла официально увидела свет только в 1921 году в одном специальном эксклюзивном издании с ограниченным числом нумерованных экземпляров. Больше при жизни автора новелла в Германии не публиковалась.
Версия Клауса Прингсхайма
Ни одна новелла Томаса Манна не обсуждалась так горячо в последние годы, как «Кровь Вельзунгов». Много дискуссий вызвал вопрос, можно ли считать содержание новеллы антисемитским или нет. Не вполне ясна и загадочная история ее издания, начавшаяся с отказа от публикации уже готового текста в 1906 году. Кроме Клауса Прингсхайма, никто из участников конфликта не оставил подробных письменных свидетельств о происшедшем, да и то «Послесловие к „Крови Вельзунгов“» Клаус выпустил в свет лишь в 1961 году, спусти более полувека после описываемых событий. Автору «Послесловия» в том году исполнилось 78 лет.
Вот как Клаус описывает свое знакомство с текстом новеллы Томаса Манна:
«Однажды в конце лета 1905 года после обеда – Томас пришел к нам один – у него был короткий разговор с моей матерью; я сидел рядом, вопрос, сказал он, касается и тебя. Он говорил о своей новой новелле, которая зимой должна выйти в «Нойе Рундшау». Но в этом рассказе есть нечто особенное, заявил он, и он не хотел бы отсылать рукопись, не показав ее нам – мне в том числе – и не заручившись нашим согласием. В назначенное время мы втроем сидели в комнате моей матери. Мысль о том, что отец тоже захотел бы послушать, никому не приходила в голову; литература интересовала его меньше всего на свете. После того, как Томас закончил чтение, первой заговорила мать. Она поздравила автора, нашла его работу „превосходной“, при этом деликатная тема разработана на таком высоком художественном уровне, так тонко и ненавязчиво, что против публикации, действительно, нет никаких возражений»[14].
Время чтения новеллы в доме Прингсхаймов, указанное в этом отрывке, – конец лета 1905 года ‑ вызывает сомнение, о чем мы еще поговорим. Сейчас же интересно мнение самого Клауса, который мог бы обидеться, что списанный с него герой новеллы совершает неблаговидный поступок со своей сестрой. Но ничего подобного. Он пишет:
«Я чувствовал себя даже немного польщенным, когда в некоторых поступках и оборотах речи юного героя рассказа узнавал себя – скорее, польщенным, чем смущенным – и присоединился к оценке матери без всяких оговорок» (Klaus Pringsheim, 257).
После этого Томас Манн с легким сердцем отослал рукопись новеллы в Берлин и на время забыл о ней, так как на него навалились другие проблемы и переживания.
Далее, по словам Клауса, произошло следующее. Поздней осенью 1905 года в один книжный магазин на Бриннерштрассе, что в двух шагах от виллы Альфреда Прингсхайма на улице Арси, привезли большую партию книг из издательского дома Самуэля Фишера, тогда располагавшегося в Берлине. Книги предназначались для грядущей рождественской распродажи и были упакованы в пачки, оберточной бумагой, как обычно, служили испорченные или ненужные печатные листы от других книг и журналов. Молодой человек, которого Клаус называет «литературный юноша из Вены», помогал продавцам распаковывать товар и обратил внимание, что на оберточной бумаге напечатан какой-то художественный текст. Собрав все нужные листы вместе, он понял, что перед ним неизвестная ему новелла Томаса Манна «Кровь Вельзунгов». Текст должен был выйти в январском номере журнала «Ное Рундшау», тираж которого уже начал печататься в типографии. Прочитав еще не опубликованный рассказ, юный волонтер понял, что в его руках оказалась сенсация. Долго такую находку держать втайне от друзей он не мог, и скоро по городу поползли слухи:
«Автор „Будденброков“, который в феврале взял в жены единственную дочку известного математика, вагнерианца, коллекционера произведений искусства Альфреда Прингсхайма, описывает в некоторой новелле греховную связь близнецов из еврейской семьи, Зигмунда и Зиглинды, а также жалкую роль, которую должен был играть в ее семье жених девушки, позорно обманутый фон Бекерат. Кто послужил автору моделью для близнецов и из какой они семьи, было очевидно. Ясно, что речь идет о мести писателя; с разоблачением юной супруги он мстил за все унижения, которые пришлось ему претерпеть в ее родительском доме» (KlausPringsheim, 254).
Вскоре в гостиных, кафе и пивных баварской столицы начались разговоры о скандальном инцесте в некогда уважаемом доме. Ведь когда-то, по словам Бруно Вальтера, часто там бывавшего, «в гостеприимном доме на улице Арси в большие вечера можно было встретить „весь Мюнхен“» [15].
Дом на улице Арси, 12 служил городской достопримечательностью. Коллекции художественных ценностей, прежде всего, средневековой итальянской майолики, собранные Альфредом Прингсхаймом, приходили осмотреть интересующиеся любители и знатоки со всего мира, американские миллионеры и члены королевских фамилий…
Нетрудно себе представить, какой гнев должны были вызвать у хозяина дома слухи, задевающие честь семьи и его честь, первоклассного ученого, тонкого знатока музыки и искусства, гостеприимного хозяина…
Отметим еще одну слабость в версии Клауса. Выходит, что новеллу Томаса Манна еще до появления слухов все же напечатали в Берлине. Но далее пойдет речь о том, чтобы автор дал команду не печатать и вернуть рукопись назад. Если новелла уже напечатана, то команда должна была бы быть иной. К этому мы еще вернемся.
О слухах в городе Хедвиг Прингсхайм узнала от своей близкой знакомой, порекомендовавшей запретить публикацию новеллы, чтобы не было хуже. Хедвиг поняла, что обязана немедленно все рассказать мужу. Пережив скандал с тещиным романом «Сибилла Дальмар», получить теперь такой удар от зятя – это было бы слишком для впечатлительного и вспыльчивого профессора. Его реакция могла быть непредсказуемой.
Как и следовало ожидать, Альфред был взбешен. Он захотел немедленно встретиться с зятем, чтобы потребовать отчета. Но так получилось, что Томас Манн именно в этот день находился в отъезде. Возвращение писателя в Мюнхен планировалось на следующий день утром, а во второй половине дня профессор собирался навестить зятя и во всем разобраться. Все предвещало семейную катастрофу. Впоследствии ходили слухи, что старший Прингсхайм ворвался в квартиру Томаса с револьвером в руке, но Клаус утверждал, что, насколько ему известно, револьвера в доме никогда не было (Klaus Pringsheim, 258).
В «Послесловие к „Крови Вельзунгов“» Клаус рассказал, что произошло на следующий день:
«Я стоял перед спальным вагоном только что подошедшего ночного экспресса. Зять поблагодарил меня за то, что я оказал ему внимание и пришел встретить, мы обменялись парой сердечных слов. Когда мы расставались, я сказал, что хотел бы еще раз увидеть его до обеда, если это ему подходит. Речь идет об очень спешном деле, которое я хотел бы с ним обсудить. Почему нет, около одиннадцати; после того, как он немного освежится и отдохнет, он будет ждать меня. Там, в его комнате, я рассказал, что произошло. Он слушал, качая головой, потом, не дав мне закончить, заявил: „Естественно, я телеграфирую немедленно Фишеру, чтобы новеллу забрать назад“. Срочная телеграмма – телеграфное подтверждение, которое, в общем, и не нужно было, – пришла в тот же день» (Klaus Pringsheim, 258).
Клаус вернулся домой немного успокоенным. За обедом царила грозовая обстановка, все молчали. Профессор с мрачной решительностью ел суп. Наконец, кто-то робко спросил, а что будет, если «Томми» откажется отозвать новеллу из журнала? Клаус решил, что настал его момент:
«“Этого не будет, он уже телеграфировал в издательство, что он свою историю забирает“. ‑ Я сказал это приглушенным тоном, думая ослабить шоковое действие, которое вызовет мое открытие. Однако то, что последовало, было похоже на взрыв бомбы» (Klaus Pringsheim, 258).
Клауса поразило, что мать сидела с таким видом, будто не она пару месяцев назад одобрила публикацию новеллы в журнале. Отца выступление сына так задело, что, похоже, весь накопленный со вчерашнего дня гнев вырвался наружу. Альфред чувствовал себя обманутым, его отцовская честь была запятнана, а тут еще его младший сын захотел снять напряжение, считая, что инцидент исчерпан. Высказывание Клауса словно придало профессору новые силы, он вскочил, чтобы немедленно идти к мужу своей дочери и сказать ему все, что он о нем думает.
Разговор тестя с зятем прошел без свидетелей, с глазу на глаз. Что сказал Прингсхайм Томасу Манну, точно не известно. Писатель ответил на следующий день письмом, но примирение не было достигнуто.
Размолвка продолжалась долго, и потребовалось много женской мудрости с обеих сторон, чтобы восстановить мир в семье.
Немного хронологии
В августе 1905 года Томас с Катей отдыхали в Сопоте под Данцигом. Вернувшись домой, писатель в письме от 3 сентября 1905 года рассказывает романистке Иде Бой-Эд, хозяйке знаменитого литературного салона в Любеке, как прошел отдых:
«Так мило и бодро, так прекрасно и трогательно было пребывание тут в начале, так мрачно и отвратительно стало оно в конце; барометр колебался между дождем и бурей, но в наличии было все, и дождь, и буря, море смешано с грязью, дорожки превратились в пюре, в Данциге – сплошная холера, все в целом – серость» (Briefe I, 323).
Плохая погода иногда помогает творчеству – не дает писателю отвлечься, и Томас Манн успел за короткий отпуск написать большую часть новеллы «Кровь Вельзунгов». В том же письме Иде Бой-Эд, помогавшей молодому писателю добиться известности, он докладывает о проделанной работе:
«Начата большая новелла, история принца, кроме того, я написал небольшую, очень независимую новеллу, действие которой происходит в Западном Берлине» (Briefe I, 323-324)[16].
Окончание новеллы пришлось на октябрь или начало ноября. В письме брату Генриху от 17 октября 1905 года Томас пишет:
«Поскольку погода прояснилась, я кончу в ближайшие дни свою тиргартеновскую новеллу, которая будет напечатана сперва в январском номере «Нойе Рундшау» и потом не посрамит том с «Крл.[Королевским] Высочеством»[17].
Как видно, в это время «Королевское высочество» рассматривалось как название еще одной новеллы и сборника рассказов, мыслей о романе тогда не возникало. Так часто случалось с Томасом Манном – начиналась писаться новелла или рассказ, а получался роман, иногда в нескольких томах.
То, что новелла «Кровь Вельзунгов» занимала в творчестве Манна особое место, свидетельствует еще одно место из цитированного письма брату:
«Слава богу, я постепенно опять становлюсь художником. Последний мой год, год помолвки и свадьбы, был мучительно непродуктивен. Теперь я вжился и работаю регулярно» (Манны Г.-Т., 82).
Но именно новый семейный статус писателя, свежеиспеченного супруга, стал причиной серьезных осложнений и в личной, и в творческой жизни. Использование в новой новелле впечатлений времен сватовства – роскошной виллы Прингсхаймов на улице Арси, еще более шикарного дворца родственников Кати в Берлине, – несомненно, бросало тень на его новую родню, заставляло думать, что рассказ – про них.
Подспудно это чувствовал и сам писатель. Не случайно он настойчиво подчеркивает, что его новелла «очень независима» (см. приведенное выше письмо Иде Бой-Эд от 3 сентября 1905 года). Еще раз этот эпитет использовал Томас Манн в письме брату Генриху от 17 января 1906 года:
«Так вот, коротко и холодно: вернувшись из декабрьской поездки, я застал здесь слух, будто я написал какую-то резко «антисемитскую» (!) новеллу, где страшно компрометирую семью своей жены. Что мне было делать? Я окинул внутренним взором свою новеллу и нашел, что при всей своей невинности и независимости она не очень-то способна подавить этот слух. И должен признать, что в человеческо-общественном смысле я уже не свободен. Я послал, стало быть, несколько властных телеграмм в Берлин и добился того, что январский номер «Рундшау», который был уже совсем готов, вышел без «Крови Вельзунгов». Фишер взял на себя (из страха перед Лангеном[18]) расходы по новому тиражу, вероятно, вовсе не такие уж огорчительные» (Манны Г.-Т., 87-88).
По поводу расходов на новую печать номера Томас Манн, скорее всего, лукавит перед братом – потери должны были быть вовсе не маленькими. По слухам, Самуэль Фишер получил от Альфреда Прингсхайма около 6000 рейхсмарок. От этом написал в своем дневнике 25 января 1906 года австрийский писатель Артур Шницлер[19].
Не совсем ясно, когда поползли по Мюнхену слухи о клевете Томаса Манна на родню своей жены. Верить воспоминаниям Клауса Прингсхайма в этом вопросе не приходится – слишком много ошибок и натяжек они содержат, слишком предвзят автор, желающий снять с автора новеллы подозрения в желании мести и антисемитизме. Другие участники конфликта – Томас и Катя Манн – не оставили каких-либо развернутых воспоминаний о событиях вокруг «антисемитской новеллы». В своих «Ненаписанных воспоминаниях» Катя просто оценила тот скандал как «Много шума из ничего»[20].
Томас Манн высказался о том же много лет спустя, когда в 1931 году появился французский перевод новеллы и журналисты не упустили случай вспомнить револьвер в руках Альфреда Прингсхайма, с которым тот якобы прибежал к Томасу для выяснения отношений. Назвав выдумки журналистов блажью и враньем, писатель ничего не сказал ни о реальной последовательности событий после его возвращения в Мюнхен, ни о разговоре с тестем, ни об источнике слухов[21].
Последовательность событий постараемся восстановить по косвенным данным. Окончательно структура новеллы стала ясна автору в середине октября, когда он написал брату уже цитированную фразу: «я кончу в ближайшие дни свою тиргартеновскую новеллу» (письмо от 17 октября 1905 года). Поэтому чтение новеллы для Хедвиг и Клауса Прингсхаймов состоялось, скорее всего, в начале ноября. Слова Клауса, что чтение произошло «в конце лета» (Klaus Pringsheim, 257) нужно признать аберрацией памяти, ибо тогда новелла еще не была готова.
Некоторые биографы Томаса Манна полагают, что он послал рукопись в Берлин без предварительного чтения в доме Прингсхаймов, а когда получил назад текст с замечаниями редактора, то писателя одолели сомнения и он решил заручиться согласием родственников жены. Так считают, например, Инге и Вальтер Йенс, авторы серии биографических книг о Маннах и Прингсхаймах. В книге «Фрау Томас Манн» они пишут:
«Издательство С. Фишера с радостью согласилось опубликовать это вполне удавшееся автору художественное произведение в ближайшем номере «Нойе Рундшау». Однако во время чтения корректуры Томасом Манном овладели сомнения, не истолкуют ли превратно его рассказ, поэтому он решил проверить свои опасения, прочитав его шурину и теще»[22].
Думается, что такое предположение маловероятно. У Томаса Манн был уже неудачный опыт публикации рассказа «У пророка», вызвавшего раздражение Хедвиг Прингсхайм. Вряд ли писатель осмелился второй раз рисковать, тем более, содержание его новой «независимой» новеллы давало куда больше повода для обид и огорчений со стороны Прингсхаймов. Об этом же пишет Клаус Прингсхайм в уже цитированном «Предисловии»: «он не хотел бы отсылать рукопись, не показав ее нам – мне в том числе – и не заручившись нашим согласием».
Итак, можно с большой долей уверенности утверждать, что к началу ноября, когда состоялось чтение нового произведения Томаса в комнате Хедвиг Прингсхайм, еще никаких слухов и сплетен о скандальном содержании новеллы не было.
Шестого декабря Томас Манн слушал в королевской мюнхенской опере вагнеровских «Валькирий», звучавших и в его новелле, а 9 декабря отправился в недельную поездку в Прагу, Дрезден и Бреслау с лекциями и чтением своих произведений. Как и планировалось, в Мюнхен он вернулся 15 декабря[23]. Здесь, на перроне, его и встретил Клаус Прингсхайм с известием о слухах, заполнивших город.
Значит, слухи появились в промежуток времени со дня чтения новеллы в доме Прингсхаймов до начала декабря. Кто же был источником слухов? Кто сделал содержание новеллы достоянием толпы? Здесь возможны только предположения, точно сказать мы вряд ли сможем. Вполне вероятно, что на чтении в комнате Хедвиг Прингсхайм присутствовал еще какой-то третий слушатель. Нельзя исключить также, что сам автор показал кому-то рукопись или рассказал о содержании – ведь он охотно рассуждал в письмах о своей «независимой новелле». Как бы то ни было, но к возвращению Томаса Манна в Мюнхен 15 декабря 1905 года положение накалилось, от разгневанного Альфреда Прингсхайма можно было ждать чего угодно.
Рассказу Клауса Прингсхайма о случившемся дальше можно верить. Он предупредил зятя о возможной семейной буре и посоветовал забрать новеллу из журнала, чтобы избежать разговора с отцом. Несмотря на то, что Томас сделал все, что от него требовалось, беседы с разгневанным профессором избежать не удалось. Письмо, которое написал на следующий день Томас, не помогло снять напряжение в отношениях с родственниками жены.
Об обстановке в доме Прингсхаймов красноречиво свидетельствует письмо Хедвиг ее близкому другу Максимилиану Гардену 26 декабря 1905 года, во второй день рождественских праздников:
«О, Гарден, у меня плохое Рождество! Кроме моего Эрика, о котором я думаю с горькой болью, виновато кое-что иное, от зятя Томми, что я Вам как-нибудь позже расскажу. Он нам сильно отравил праздник. Моя бедная маленькая Катя все еще весьма бледна, весьма слаба, весьма несчастна, и она принимает все близко к сердцу»[24].
Однако Альфред Прингсхайм слишком любил свою единственную дочь, чтобы бесповоротно рвать отношения с ее мужем. Постепенно все утряслось, и через месяц в доме уже царил мир. Хедвиг Прингсхайм с облегчением сообщает Гардену 23 января 1906:
«С Томи и его семьей все в порядке. Эрика хорошо растет у материнской груди, и небольшие неувязки с зятем улажены» (Hedwig, 42).
Однако на этом скандал с «историей на еврейскую тему» не закончился. В феврале 1906 года появились новые обстоятельства. Шестого февраля Томас Манн написал довольно резкое письмо своему издателю, Самуэлю Фишеру:
«Вот тебе раз! Мне сообщают, что один местный книжный торговец получил от С. Фишера партию книг и заметил, что на одном оберточном листе бумаге напечатана часть «Крови Вельзунгов». Так не пойдет! Тем самым запрет на печатание становится иллюзорным. Вы не поверите, с какой жадностью тут набрасываются на эту историю. Если Вы хотите, чтобы я оставался спокойным в обстановке глупости и злости, которая меня окружает с тех пор, как я занимаю заметное положение в обществе, то потрудитесь, чтобы эта неосторожность больше не повторялась. Пошлите мне имеющиеся оттиски или уничтожьте их сами, это, пожалуй, лучше всего»[25].
А произошло то, что Клаус Прингсхайм описал как повод для скандала, хотя описанное ниже случилось после того, как первые страсти по злосчастной новелле уже улеглись. Юного волонтера в книжном магазине, которого Клаус назвал «литературным юношей из Вены», звали Рудольф Бреттшнайдер (Rudolf Brettschneider). Он сам впоследствии описал случившееся в своих воспоминаниях. Среди макулатуры, которую издательство Самуила Фишера использовало как оберточную бумагу, он нашел странные оттиски какой-то статьи. На оттисках не было ни автора, ни названия, но продвинутый в литературе юноша распознал стиль Томаса Манна. Вскоре от литераторов и художников, которых объединил в Мюнхене австрийский литератор, редактор журнала «Инзель» («Остров») Франц Бляй, Рудольф узнал о недавнем скандале, связанном с новой новеллой Манна. Поняв, что в его руки попала неслыханная литературная редкость, он стал ждать новых посланий из издательства С. Фишера. В конце концов, ему удалось собрать все листы новеллы, публиковать которую автор запретил. Примерно пятнадцать лет спустя Бреттшнайдер признавался:
«Сохраненные, сброшюрованные и переплетенные листы долгое время были, без сомнения, самым ценным владением в моей довольно скромной библиотеке» [26].
О том, что он пустил текст неопубликованной новеллы «по рукам», Бреттшнайдер ничего не пишет. Скорее всего, он понимал, что поступает незаконно, нарушая авторские права Томаса Манна. Однако точно установлено, что этот текст в машинописных копиях разошелся среди читателей. Один экземпляр такой копии хранится в архиве Томаса Манна в Швейцарии[27]. Возможно, что именно этот экземпляр попал в руки какого-то берлинского книжного торговца, предложившего Томасу Манну издать новеллу. Об этом есть запись в дневнике от 10 июня 1919 года:
«Один берлинский торговец книгами сообщил мне, что у него есть машинописная копия «Крови Вельзунгов», и он хотел бы ее издать. Я потребовал ее выдачи»[28].
Появление копий неопубликованной новеллы снова обострило отношения в доме Прингсхаймов. Даже через полгода после письма Томаса Манна Самуэлю Фишеру происшедшее еще живо обсуждается в переписке Хедвиг Прингсхайм и Максимилиана Гардена. Первого августа 1906 года Хедвиг возмущается:
«Подумайте только, дело, связанное с публикацией «Крови Вельзунгов» на оберточной бумаге имеет еще больший размах, чем мы думали. Один клерк из книжного магазина Яффе собрал таким образом полный экземпляр новеллы и пустил ее в свет. Так как речь может идти только о мошенничестве какого-то сотрудника издательства Фишера, то мне кажется абсолютно возмутительным то, что такое вообще могло произойти. Неужели наш любимый Мюнхен – трущоба?» (Hedwig, 51).
Скандал вокруг новеллы «Кровь Вельзунгов» – один из крупнейших в немецкой литературе ХХ века. Он так сильно подействовал на писателя, что он до конца жизни воздерживался от публикации новеллы для широкого читателя. Только один раз в 1920 году, когда стало казаться, что все «быльем поросло», он согласился на предложение своего мюнхенского знакомого издателя Георга Мартина Рихтера (Georg Martin Richter, 1875-1942) выпустить новеллу для узкого круга ценителей прекрасного. Всего должно было быть издано 530 нумерованных экземпляров на роскошной бумаге в сафьяновых переплетах с иллюстрациями художника Томаса Теодора Гейне (Thomas Theodor Heine, 1867-1948), близко знакомого с семьей Прингсхаймов.
Работа у художника продвигалась небыстро, им сделано в общей сложности тридцать иллюстраций, из них десять – на целую страницу. Книга увидела свет только в 1921 году.
Публикация новеллы вновь вызвала раздоры внутри семьи. Правда, Альфред Прингсхайм против ограниченного издания для библиофилов не возражал. Об этом Томас оставил запись в дневнике 25 января 1920 года, как только поступило предложение от Рихтера:
«Тайный сов.[етник] Пр.[ингсхайм] не ставит препятствий для частного издания „Вельз.[унгов]» (Tagebücher 1918-1921, 373).
Однако через год старые раны снова дали о себе знать. В понедельник второго мая 1921 года Томас пишет в дневнике:
«Вечером нервный срыв в противостояниях с К.[атей] о новелле «Кровь Вельзунгов» и еще об одной бестактной заметке, которая разозлила ее отца. Высказались и помирились. Давление на меня растет» (Tagebücher 1918-1921, 512).
«Бестактная заметка», о которой идет речь в этой записи, - это как раз опубликованные в 1920 году воспоминания Рудольфа Бреттшнайдера «Открытие „Крови Вельзунгов“».
Художник нового издания Т. Т. Гейне писал своему другу Альфреду Кубину (Alfred Kubin, 1877-1959):
«Скоро вышлю тебе книгу (как только печать будет готова), которую я иллюстрирую. Это первые литографии, которые я делаю. Я не очень доволен, литографии все же это не мое. Это книга о Прингсхаймах Томаса Манна»[29].
Гейне без колебаний называет новеллу «Кровь Вельзунгов» книгой о Прингсхаймах. Для всех, кто бывал в доме на улице Арси, 12, это было очевидно. Убедимся и мы, что такое мнение имело под собой серьезные основания.
(окончание следует)
Примечания
[1] См., например, Bode Wilhelm von. Die Majolikasammlung Alfred Pringsheim in München. In: Zeitschrift für Bildende Kunst, 1915, S. 307 f. Falke Otto von. Die Majolikasammlung Alfred Pringsheim. Neuausgabe, 3 Bde. Belriguardo Arte, Ferrara 1994.
[2] Bilski Emily D. „Nichts als Kultur“ – Die Pringsheims. Jüdisches Museum München, München 2007, S. 22. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слова Bilski и номера страницы.
[3] Mann Klaus. Der Wendepunkt. Ein Lebensbericht. Rowohlt Taschenbuch Verlag, Reinbek bei Hamburg 1984, S. 17. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слов Klaus Mann и номера страницы.
[4] Раз навсегда (англ.).
[5] Mann Thomas. Tagebücher 1918-1921, herausgegeben von Peter de Mendelssohn. S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main 1979,S. 453. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Tagebücher 1918-1921» и номера страницы.
[6] Lessing Theodor. Tomi melkt die Moralkuh. Ein Dichter-Psychologem. In: Lessing Theodor. Theater-Seele und Tomi melkt die Moralkuh. Schriften zu Theater und Literatur. Donat Verlag, Bremen 2003, S. 286.
[7] Pringsheim Klaus. Ein Nachtrag zu „Wälsungenblut“. In: Wenzel Georg (Hrsg.). Betrachtungen und Überblicke. Zum Werk ThomasManns. Aufbau-Verlag, Berlin, Weimar 1966, S. 256. В дальнейшем ссылки на эту работу будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Klaus Pringsheim» и номера страницы.
[8] Pringsheim-Dohm Hedwig. Häusliche Erinnerungen. 11 Feuilletons der Schwiegermutter von Thomas Mann in der „Vossischen Zeitung“- 1929-1932. Nikola Knoth, Berlin 2005, S. 78.
[9] Там же, стр. 88.
[10] Здесь и далее в круглых скобках с указанием римскими цифрами номера тома и, через запятую, номера страницы или номеров страниц даются ссылки на следующее издание: Манн Томас. Собрание сочинений в десяти томах. Государственноеиздательство художественной литературы, М. 1959-1961.
[11] Mann Klaus. Der Wendepunkt. Ein Lebensbericht. Rowohlt Taschenbuch Verlag, Reinbek bei Hamburg 1984, S. 18.
[12] Mann Thomas. Große kommentierte Frankfurter Ausgabe. Werke – Briefe – Tagebücher. Briefe I, 1889-1913. Band 21. S. FischerVerlag, Frankfurt a. M. 2001, S. 284. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Briefe I» и через запятую номера страницы.
[13] Манн Томас. Кровь Вельсунгов. В книге: Манн Томас. Ранние новеллы. АСТ: Астрель, М. 2011, стр. 522. Перевод Е. Шукшиной. Переводчица использует скандинавский вариант написания «Вельсунги». В некоторых энциклопедиях и в научных работах придерживаются нашей транскрипции «Вельзунги». В дальнейшем ссылки на русский перевод новеллы будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Кровь Вельсунгов» и номера страницы из этого сборника. В другом переводе новеллы на русский язык, сделанном Елизаветой Соколовой и опубликованном в журнале «Ясная Поляна», №2 1997, стр. 265-281, используется вариант «Кровь Вельзунгов». Так же пишет название новеллы Игорь Эбаноидзе в статье «О новелле „Кровь Вельзунгов“», опубликованной в том же журнале, стр. 283-286.
[14] Pringsheim Klaus. Ein Nachtrag zu „Wälsungenblut“. In: Wenzel Georg (Hrsg.). Betrachtungen und Überblicke. Zum Werk ThomasManns. Aufbau-Verlag, Berlin, Weimar 1966, S. 257. В дальнейшем ссылки на эту работу будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Klaus Pringsheim» и номера страницы.
[15] Walter Bruno. Thema und Variationen. Erinnerungen und Gedanken. S. Fischer Verlag, Frankfurt a.M. 1960, S. 273.
[16] «Большая новелла» через пару лет превратится в роман «Королевское высочество», вышедший в свет в 1909 году, а небольшая, «очень независимая» новела – это и есть «Кровь Вельзунгов».
[17] Манн Г., Манн Т. Эпоха; Жизнь; Творчество. Прогресс, М. 1988, стр. 82. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Манны Г.-Т.» и номера страницы.
[18] Альберт Ланген (Albert Langen, 1869-1909) – немецкий издатель, основатель журнала «Симплициссимус».
[19] Vaget Hans Rudolf. «Von hoffnungslos anderer Art.» In: Dierks Manfred, Wimmer Ruprecht (Hrg.). Thomas Mann und das Judentum. Vittorio Klostermann, Frankfurt a. M. 2004, S. 35.
[20] Mann Katia. Meine ungeschriebenen Memoiren. S. Fischer Verlag, Frankfurt a. M. 1974, S. 74. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слова Katia и номера страницы.
[21] Mann Thomas. Noch einmal „Wälsungenblut“. In: Mann Thomas. Rede und Antwort: Über eigene Werke; Huldigungen und Kränze: Über Freunde, Weggefährten und Zeitgenossen. S. Fischer Verlag. Frankfurt a. M. 1984.
[22] Йенс Инге и Вальтер. Фрау Томас Манн. Перевод с немецкого И. Солодуниной. Издательство Б.С.Г.-ПРЕСС, М. 2007, стр. 99.
[23] Heine Gert, Schommer Paul. Thomas Mann Chronik. Vittorio Klostermann. Frankfurt a. M. 2004, S. 40-41.
[24] Pringsheim Hedwig. Meine Manns. Briefe an Maximilian Harden. Aufbau Verlagsgruppe, Berlin 2008, S. 40. В дальнейшем ссылки на эту работу будут даваться в круглых скобках с указанием слова «Hedwig» и номера страницы. Эрик – старший сын Прингсхаймов, который за недостойное поведение был сослан отцом в июне 1905 года в Аргентину, где через несколько лет умер при странных обстоятельствах (известие о смерти пришло в начале 1909 года).
[25] Wysling Hans (Hrsg.) Dichter über ihre Dichtungen. Thomas Mann. Teil I: 1889-1917. Heimeran/S. Fischer 1975, S. 227.Подчеркнутое предложение выделено Томасом Манном. В дальнейшем ссылки на эту работу будут даваться в круглых скобках с указанием слова «DüD» и номера страницы.
[26] Brettschneider Rudolf. Die Entdeckung des „Wälsungenblut“. Die Bücherstube. Buchhandlung Stobbe, München, Oktober 1920, S. 110-112.
[27] Reed Terence J. Kommentar zu „Wälsungenblut“. In: Mann Thomas. Frühe Erzählungen. 1893-1912. Kommentar. Band 2.2.S. Fischer Verlag Frankfurt a. M. 2004, S. 323. В дальнейшем ссылки на эту работу будут даваться в круглых скобках с указанием слова «Kommentar» и номера страницы.
[28] Mann Thomas. Tagebücher 1918-1921, herausgegeben von Peter de Mendelssohn. S. Fischer Verlag, Frankfurt am Main 1979, S. 262. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут даваться в круглых скобках с указанием слов «Tagebücher 1918-1921» и номера страницы.
[29] Ralf Thomas (Hrsg.). Du nimmst das alles viel zu tragisch. Briefe von Th. Th. Heine an Alfred Kubin. 1912-1947. München 2009, S. 21.
Напеячтано в журнале "Семь искусств" № 11(68) ноябрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer11/Berkovich1.php
