Все повторяется? Современные раздумья над книгами, написанными полвека назад: А.Белинков. «Юрий Тынянов» и «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша»0

  « …и возвращается ветер на круги своя».

Книга Екклесиаста, или Проповедника, гл. 1, ст. 6)  

«…Ничто не ново под луною:  Что есть, то было, будет ввек. И прежде кровь лилась рекою, И прежде плакал человек…»
Н.М.Карамзин: «Опытная Соломонова мудрость…»

 

   

Предуведомление

Боюсь, что имя Аркадия Белинкова мало что скажет современному молодому читателю. А вот людям постарше оно наверняка знакомо. Как комета промчался он по литературоведческому небосклону и скрылся за горизонтом краткой своей земной жизни, оставив яркий след. Незатухающий уже свыше сорока лет.  А сейчас так и вовсе предстающий в первозданном блеске, в чем убедилась, сняв с полки эти любимые, но давно не попадавшие на глаза  книги, написанные в СССР в 60-х гг.  Начала читать, и не могла оторваться. Настолько современными и созвучными они оказались нынешним временам.

 

Введение в тему

 В этом году 14 мая  исполнилось 45 лет со дня смерти Аркадия Викторовича Белинкова – писателя и литературоведа, малоизвестного сегодня, чьи блестящие книги читала и передавала из рук в руки в середине 60-х годов инакомыслящая интеллигенция России. Книги, которые даже в относительно еще либеральные (по сравнению со сталинскими) хрущевские времена воспринимались как глоток свежего воздуха. И производили эффект разорвавшейся бомбы, разметавшей в клочья цензурные рогатки и прорвавшейся к читателю свободной речью. Я говорю сейчас об официально изданных в СССР книжках, но были и подпольные, напечатанные под копирку в так называемом самиздате. Или же за границей.

Одна из таких книг мне и попала случайно в руки прошлым летом. Однажды я ее уже "проглотила" запоем.  Когда-то очень давно. То ли еще в конце 60-ых, то ли уже в начале 70-ых гг. Но в любом случае больше 40 лет назад. Не прочла, а именно "проглотила". Книжка была там-издатская. А их давали тогда "на  прочитку" лишь верные друзья. Да и то чуть ли не на одну ночь (под угрозой риска преследования со стороны "недреманного ока" - так остроумцы именовали КГБ).  Книга называлась: "Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша". Имя автора ни о чем не говорило: Аркадий Белинков, литературовед, писатель. Сейчас бы я  добавила – великолепный стилист и мыслитель, философ в истинном понимании этого слова, а не по указанной в дипломе о высшем образовании специальности[1]1968 г. он навсегда уехал из России. Стал невозвращенцем, сбежав из туристической поездки на Запад вместе с женой. Вот как он сам объяснял мотивы своего поступка:

"Мы покинули страну, в которой родились и на языке которой писали, когда стало ясно, что сопротивление интеллигенции сломлено и что те приемы борьбы, которые были выработаны в двенадцатилетие после 1956 года, исчерпали себя.

Интеллигентская оппозиция в ее прежних формах раздавлена. Внутрипартийная борьба остается. Поэтому Россию ждут новые государственные перевороты. Но государственные перевороты совершаются сильными личностями, а сильные личности не приспособлены для насаждения демократии.

Московские, пражские, будапештские и нью-йоркские оптимисты яростно спорили: будет сталинизм или не будет?

Это случилось осенью 1968 года. Сталинизм уже был".

Чего стоило ему тогда принятие трудного решения о невозвращении, т.е. свое эмоциональное состояние, Белинков красочно описал в рассказе Побег:

 "Уходила, убывала, таяла земля великой России, гениальной страны, необъятной тюрьмы. Из этой страны-тюрьмы пытался бежать Пушкин и бежал Герцен. Прощай, прощай, прощай, Россия. Прощай, немытая Россия. Прощай, рабская, прощай, господская страна. Страна рабов, страна господ, страна рабов, страна господ…

Я десять раз видел смерть и десять раз был мертв. В меня стреляли из пистолета на следствии. По мне били из автомата в этапе. Мина под Новым Иерусалимом выбросила меня из траншеи. Я умер в больнице 9-го Спасского отделения Песчаного лагеря и меня положили в штабель с замерзшими трупами, я умирал от инфаркта, полученного в издательстве "Советский писатель" от советских писателей, перед освобождением из лагеря мне дали еще двадцать пять лет, и тогда я пытался повеситься сам. Я видел, как убивают людей с самолетов, как убивают из пушек, как режут ножами, пилами и стеклом на части, и кровь многих людей лилась на меня с нар. Но ничего страшнее этого прощания с родиной  мне не пришлось пережить. Мы сидели вытянутые, белые, покачивались с закрытыми глазами.

В Мюнхене нас встретили старинные московские друзья, милые и добрые брат и сестра, пишущие вместе и написавшие десяток книг и сотню статей по истории, литературе, социологии и общественной мысли России. О России они знали всё".

Но еще до эмиграции каким-то удивительным образом Белинков сумел напечатать большой кусок из свой книжки в 1968 г., когда брежневское похолодание не оставило и следа от хрущевского потепления.  Правда, только в периферийном областном журнале "Байкал", редакция которого впоследствии серьезно поплатилась за это (фактически была разогнана)[2].  Номер с данным отрывком сразу же стал библиографической редкостью (и не случайно: ведь там же была напечатана еще и "Улитка на склоне" братьев Стругацких). Я отчетливо помню, как его принесла на факультет сестра моей однокурсницы Риты Пеньковой - Люся Кулеш. И зачитывала нам оттуда кусочки из "Юрия Олеши" со всеми мерами предосторожности, как будто бы что-то подпольное. Читала с выражением абзац за абзацем". А мы заворожено слушали, изумляясь смелости формулировок, образности языка и отточенной искрометности стиля.

Так впервые я познакомилась с этим писателем, как автором  блистательных книг. И очень была благодарна Люсе за такую наводку.[3]  Сейчас уже не помню, кто дал мне позжезарубежное издание "Юрия Олеши". Признаюсь, что была просто зачарована музыкальной, я бы сказала, ритмикой стиля книги. Ну и, конечно, довольно откровенным и прозрачно выраженным в ней неприятием послеоктябрьской действительности. Причем советские нравы и порядки не просто препарировались здесь срез за срезом (в историческом ракурсе и в контексте современности), но с неподражаемой иронией описывались и истолковывались. И это был, не забудьте, только конец 60-х годов.

 Где-то уже  в 70-х  гг. я прочла и "Юрия Тынянова", изданного в СССР, кажется, году в 65-ом. И вот теперь держу в руках постперестроечное российское издание книги "Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша" - автора, умершего в далеком 1970 г. на чужбине в изгнании  (и не важно: добровольном или принудительном). Отвергнутого здесь, но и не вполне понятого и принятого  "там"[4].

В советское время его имя было у нас под запретом, а с наступлением гласности кое-что было издано и переиздано. Но все равно в новой, перестроечной уже, России о нем мало кто знал за исключением специалистов. Только сравнительно недавно начали появляться исследования, посвященные его творчеству (чаще же – просто упоминания). А также воспоминания людей, с которыми он соприкасался по жизни. И  это притом, что весь пафос его страстного и беспощадного анализа советского периода нашей литературы и (с широким замахом) - нашей истории, направленный на разоблачение царящих в СССР беспрецедентно лицемерных нравов и порядков, свежо и актуально, как ни странно (а точнее было бы сказать – совсем не странно), звучит сегодня. Чрезвычайно свежо и актуально. Что, собственно, и побудило меня взяться за перо.

Подход Белинкова к изучению творчества писателей был отнюдь не специфически литературоведческим, а в значительной степени историософским и социологическим. И не менее серьезным и глубоким, чем труды профессиональных историков, философов, политологов и социологов. И самое главное – он затрагивал такие пласты народной психологии и менталитета, которые выводили его на определенные умозаключения о характере, закономерностях и особенностях  развития страны и общества. Выводы эти были пессимистичны. Звучали в тексте как лейтмотив. Рефреном били по восприятию читателя. И запоминались. Чему способствовала также образно-метафоричная их подача.

Полагаю, что выбор Белинковым объектов для исследования (писателей) был предопределен тем, что позволял максимально обнажить точку зрения автора. Давал ему возможность делать свои негативные умозаключения, проникнутые духом противостояния. Если литературоведческий аспект (ракурс) и выступал здесь на первый взгляд, как основная задача, то философский и обществоведческий – как некая  сущностная, глубинная сверхзадача. Но она-то, по-моему, и была главной целью написания всех его книг.

Внимание автора сосредоточено на двух, по преимуществу, писателях  раннесоветского периода: Юрии Тынянове и Юрии Олеше. Луч прожектора, зажженного им, выхватил именно эти имена из толщи послереволюционной литературы, в которой количественно доминировали "творения" макулатурного уровня.  И в которой приспособленчество стало “conditio sine quanon”  проходимости (в прямом и переносном смысле слова)  произведений в печать.  Но почему именно их?

Ответ  вижу, во-первых, в том, что для анализа были избраны истинные таланты – мастера, а не "литературные подмастерья". И, во-вторых, в том, что в книгах данных писателей наиболее отчетливо проявилась свойственная им двойственность идейно-художественной и общественно политической позиции. С одной стороны – явное нежелание вливаться в многоголосый хор "подпевал режима", но с другой – не "остаться на обочине литературного процесса". Любой ценой пробиться к читателю. И в этом-то все дело. Оказалось, что "не постоять за ценой" безнаказанно ни для кого не проходит. Отсюда и  появляется в названии книги о Юрии Олеше такое уточнение – "Сдача и гибель советского интеллигента". На исследовании процесса, как все это происходит и к чему, в конце концов, приводит, и сосредоточено внимание автора.

Я не филолог и не литературовед по образованию. И даже не философ, хотя в дипломе мне и присвоена такая квалификация [5].  Я вообще непонятно кто: не вполне экономист  (притом, что почти двадцать лет – от инженера до с.н.с. и завлаба трудилась в лаборатории экономических исследований), не вполне социолог (хоть и принимала участие в социологических опросах). И не политолог (несмотря на то, что имею в своем активе несколько политологических по профилю работ). Однако в какой-то степени  и то, и другое, и третье.

Как ни странно, данное обстоятельство помогает мне. Дает возможность подойти к вопросу не с одной только узко профессиональной точки зрения, а более широко, как того и требуют книги такого автора, как Белинков. Хотя, вероятно, от этого и попахивает дилетантизмом и поверхностностью.  Впрочем, тут есть и свои плюсы: легче избежать односторонности, высмеянной еще Козьмой Прутковым в известном афоризме – "специалист подобен флюсу". Насколько это удалось – судить, конечно, не мне. И это, конечно, не литературоведческие по жанру заметки.

Повторюсь: взяться за перо меня побудил отнюдь не "писательский зуд", а, прежде всего, чувство великого изумления, что изрядно подзабытые книги А.Белинкова, написанные почти полвека назад, по своему идейному содержанию, по своей оппозиционной направленности сегодня звучат так, как будто только что вышли из-под пера. И это несмотря на то, что в государстве, в обществе произошли огромные изменения. И перемены, вроде бы, коснулись всех сторон жизни населения, начиная от социально-экономического и политического строя страны и кончая элементарно – бытом людей.

В чем же дело? Отчего так получилось? Этот вопрос требует изучения. И на него могут быть даны, по-видимому, разные ответы. Собственную точку зрения на этот счет я обязательно позже изложу. Но основную свою задачу вижу в том, чтобы говорил сам автор книг – от первого лица. Его прямую речь я буду снабжать лишь самыми необходимыми комментариями, без которых, как мне кажется, нельзя просто обойтись.

Обильное цитирование, таким образом, здесь – часть моего первоначального  замысла. Прошу простить заранее, если кому-то это покажется утомительным. Но свою главную цель вижу в том, чтобы пробудить желание познакомиться с великолепными книгами А.Белинкова. А лучше него самого никто иной, по моему убеждению, не сможет этого сделать. Цитаты станут теми "печками", отталкиваясь от которых  и вокруг которых мы и будем "танцевать". Эмоционально насыщенный, метафоричный, убежденный в своей правоте и убедительный в свой логике голос автора послужит своеобразной визитной карточкой его книгам.

Как я уже отмечала в самом начале, лейтмотивом повествования и в той, и другой является  тема русской революции 1917 г. Как так получилось, что начатая под социально-привлекательными и гуманными лозунгами (и поэтому поддержанная значительной частью интеллигенции), она  привела совсем не к тем результатам, на которые рассчитывали многие из ее искренних сторонников.

Когда спала пелена эйфории и люди увидели, что все идет не туда, куда хотелось бы, и на что они надеялись в марте, да и в октябре этого грозового года, тогда на смену одним стихотворным строчкам пришли  совсем другие.  Если в январе 1918 г. А.Блок писал: "всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте революцию", разве он думал, что пройдет совсем немного времени и наступит отрезвление. И попытка понять себя самого в стихотворении "Пушкинскому дому" (февраль 21 г.): "Но не эти дни мы звали, а грядущие года".  Тот же путь проделал и "глашатай революции" В.Маяковский. И многие другие.

Интеллигентское мироощущение, разлитое в воздухе, стало катастрофичным уже в первые послереволюционные годы, потому что в умах ясно вызревало понимание, что сделанного не вернешь. Дороги назад нет. А впереди, "в годы, когда все задушено, задавлено, заперто и забито, когда не видно просвета и в ночи лишь с гиканьем проносятся оруженосцы и запевалы режима" есть, по Белинкову, лишь три пути: взять пистолет и идти на площадь, как Кюхельбекер, или ехать за границу и там печатать свои книги, как Герцен, или, наконец, хотя бы "все видеть, все понимать, не дать обмануть себя и ни с чем не соглашаться"[6].

 Вот об этих выходах, т.е. о поведении писателя, поэта, художника  и – шире – интеллигента (в истинном, я бы сказала – дореволюционном понимании этого слова) и человека вообще перед отчетливой угрозой наступления нового, более совершенного (по сравнению с царским), более изощренного и вместе с тем – более грубого типа тоталитаризма (если его вообще можно таким образом подразделять), и размышляет автор.  Он рассматривает данную проблему и с нравственной точки зрения, и с социальной, и с психологической, и с художественной. Но прежде всего его волнует вопрос о последствиях исповедуемого каждым человеком образа мыслей и действий – как для общества, так и для самой личности, т.е. проблема общей и индивидуальной ответственности.

С убийственно-едкой иронией он описывает мораль, быт и порядки, неуклонно-последовательно, по-диктаторски неумолимо, утверждаемые в стране сверху и покорно-услужливо поддержанные снизу. И с убийственно–горькой интонацией констатирует "сдачу и гибель советского интеллигента", не могущего противостоять этому давлению. Не могущего или же зачастую не желающего. Поскольку неприятие чревато. И даже очень опасно для жизни и карьеры. А соглашательство, напротив, так необременительно и даже приятно.  К тому же открывает множество возможностей для удобной и обеспеченной жизни.

На протяжении всей российской истории находились люди, которые вступали в борьбу с властью, шли на эшафоты ради своих идеалов. То и дело возникали мятежи и бунты  (оставим пока в стороне вопрос об их, по большей части, бессмысленности и беспощадности, а иногда и реакционной направленности). Сталину же с компанией подельников-единомышленников удалось быстро утихомирить, "усмирить" страну. Всего-то за каких-нибудь 10-12 лет. Только ли за счет неимоверной жестокости, тотального сыска и тотального оболванивания, что не было вовсе новым словом в практике диктаторских режимов, в том числе и в России?  Или тут сработало что-то еще?  Что-то такое в жизненном укладе, традициях, привычках, психологии, менталитете народа, укорененное за много веков и учуянное звериным чутьем "злого гения"? Кавказского горца? Или, может быть, что-то в геополитических особенностях развития государства? Или что-то еще, пока не понятое, не увиденное? Или все вместе взятое?

А.Белинков не может пройти мимо данного сущностного вопроса. Его мысль все время крутится вокруг него: какова природа тоталитарной власти, в чем причины ее необычайной устойчивости в России и воспроизводства на каждом новом историческом витке? В такой сложной со всех точек зрения стране как наша? Вероятно ли и при каких условиях преодоление подобной тенденции? И как скоро это может произойти? Зависит ли тут что-то от позиции отдельной личности?  И прежде всего – от роли художника, поэта, творца, влияющего на чувства и умы людей?

Как вообще этому последнему живется в тоталитарном государстве? Какие взаимоотношения устанавливаются между ним и властью? Между ним и обществом (в частности – между поэтом и толпой)?  И каковы возможности их взаимного воздействия друг на друга?  И пределы, пороги чувствительности к ним? По прошествии полувека после свершившейся в России революции, после страшных послереволюционных лет (и в первую очередь, конечно, в разгул сталинщины), Белинкова  больше всего тревожит, как я уже отмечала, проблема  исторической ответственности. Те самые извечные русские вопросы – кто виноват и что делать? По сути именно об этом идет речь во всех его книгах. Блестящий литературоведческий анализ произведений писателей лишь оттеняет ее. Хотя, безусловно, значим и интересен и сам по себе.

Последуем  же за автором и посмотрим, какие темы больше всего волновали его в эпоху хрущевской оттепели – 50 лет назад. И какие ответы он давал на возникающие в связи с ними проблемы. По-моему, он делал это просто замечательно, что я и хотела бы показать в своих заметках. Спрашивается:  как бы мы сегодня оценили эти его ответы? С учетом всего того, что случилось уже после выхода его книг и ранней смерти. Мог ли он предугадать (и предугадал ли?), как отзовется выпущенное им слово?

А какие сегодня "в ходу" объяснения причин всего, что произошло в стране после октября 17-го? Не менее интересно также, думаю, для наших современников взглянуть под этим углом и на  беспрецедентные  события рубежа 80-х –90-х годов, тоже ушедшие уже в историю. На период так называемой Горбачевской перестройки (и неважно: считать ли ее просто верхушечным переворотом или революцией сверху) и всего, что последовало за ней. Теперь – по прошествии почти уже четверти века? Можно ли обнаружить тут сходство? И в чем оно? И в чем отличия?

Попытаемся сравнить, насколько взгляды Белинкова на русскую революцию начала ХХ века (и ее результаты) соответствуют реалиям нашего недавнего прошлого и сегодняшнего дня – конца ХХ-го и начала века ХХI-го, когда свершилось то, что назвали "Перестройкой". Насколько вообще методологически правильно проводить аналогию между двумя эпохами, разделенными  не просто временем, а существенно различающимся историческим ландшафтом и политическим антуражем?  Оправданно ли говорить о каких-то общих закономерностях  в том и другом событии? Но для начала попробуем поискать ответы в книгах  А. Белинкова. И, я полагаю, что найдем их. Хотя бы на часть вопросов.

 

 У России своя колея? 

Или можно ли дважды войти в одну и ту же реку?

 Некоторые древние философы, скажем – Гераклит, утверждали, что нет – никоим образом нельзя, потому что жизнь не останавливается ни на секунду, постоянно обновляется… и вы уже с каждым последующим  шагом входите в другой поток. Они были стихийными диалектиками, софистами, любителями парадоксов. Зенон, еще один древнегреческий философ, придумал, например, свою знаменитую апорию про Ахиллеса, который никогда не догонит вышедшую впереди него черепаху.

А вот российская история, которая  тоже полна парадоксов [7], демонстрирует нам нечто совсем иное: все течет, но ничего не меняется. По крайней мере, если иметь в виду известную поэму А.К.Толстого "История государства российского" с ее хрестоматийными строчками: "земля наша богата, порядка только нет". Или, что еще более точно – накрепко укорененные здесь авторитарные режимы и формы правления. Не дважды, а многократно – на каждом историческом витке – Россия входит в одну и ту же реку тоталитарного этатизма.

А. Белинкову было чуть больше сорока лет, когда он начал писать "Тынянова", а затем и "Олешу". Возраст акме – творческого расцвета. Только что закончилась послесталинская весна вольнодумных надежд и неожиданных послаблений. В результате дворцовых интриг и борьбы за власть смещен со своего поста соучастник, а затем – после смерти  вождя – разоблачитель его преступного режима – Хрущев. У руля стал бывший "верный" соратник и товарищ по партии Брежнев. Началась ползучая реабилитация и Сталина, и созданного им режима. Ужесточился идейный надзор.

Но постепенно ослабевающий ветерок свободомыслия все еще разносил свой бунтарский дух по инерции. Значительная часть советской интеллигенции уже подверглась его "тлетворному влиянию". И старалась заполучить правдивую информацию о стране из независимых источников: передач зарубежного радио, нелегальной, подпольной литературы. Иногда для этого было нужно "всего лишь" перетерпеть вой и скрежет глушилок, а иногда требовалось настоящее мужество, чтобы идти на риск  получить срок по статьям за антисоветскую агитацию и пропаганду. Всего-то лишь за чтение неподцензурных  книжек. Куда большему риску подвергали себя авторы таких  запрещенных материалов.

Что их подталкивало к этому? Стремление к истине и к гармонии между своими убеждениями и совестью? Нетерпимость к  пропагандистской лжи и обману, навязываемым чуть ли не с детского сада? Страсть к самовыражению? Природная склонность "идти наперекор"? А, может быть, все вместе взятое? В конце концов, это не так уж и важно. Гораздо важнее, что такие люди не всегда пассионарии, но все они из той породы, для кого "глаголом жечь сердца людей" (слегка перефразированная строка из Пушкинского "Пророка") – неистребимая потребность.

Таким был Мандельштам, написавший свое знаменитое стихотворение про кремлевского горца в самый разгар массовых репрессий и явно осознававший грозную опасность такого поступка. Таков и Аркадий Белинков. Хотя, справедливости ради, надо подчеркнуть, что его время было уже не столь людоедским, и риск был на порядок меньше. Он "всего лишь" в конце концов был вынужден расстаться с родиной, а Осип Эмильевич заплатил за свою отчаянную смелость жизнью.

Впрочем, и Белинков, как известно, уже однажды  "хватил лиха", и чуть было не погиб в лагере.

 Вряд ли, будет преувеличением сказать, что вопрос об особенностях исторического процесса в России, о своеобразной траектории ее общественного развития, не только один из самых значимых, но, пожалуй, и самый мучительный для Белинкова. Он не то, чтобы неоднократно, а прямо-таки с маниакальным постоянством возвращается к нему в обеих книжках. И приходит к неутешительному выводу: все, что произошло в стране после Октября – не случайность, предопределенная во многом личностью главного злодея, а обусловлено всем ходом предшествующего развития. Он провозглашает это как постулат, не требующий доказательств, как нечто самоочевидное. Но так ли это?

 С методологической точки зрения, наверное, не совсем. Но практический взгляд на вещи подсказывает – в  таком подходе что-то есть – своя, что называется, "сермяжная правда". В самом деле: на протяжении всей, тем или иным образом документированной истории страны мы видим в принципе одно и тоже (хотя и в разном конкретно-историческом контексте) – крайняя централизация власти, идеологическое оболванивание и одурманивание населения, принуждение и подавление как главные инструменты государственно-политической организации и управления. Менялось многое, но это оставалось в основном неизменным.

Конечно, бывали времена более и менее жестокие, более и менее либеральные. Потому что политическое развитие страны, обусловленное множеством факторов и привходящих обстоятельств (зачастую внешних и/или же случайных), шло не по прямой, а (по мысли Белинкова) по синусоиде. А по мне, лучше сказать – напоминало качели, что не раз было отмечено с давних времен в научной литературе и публицистике. Был ли такой путь характерен только для России? И, если так, то по каким причинам: субъективным или объективным? И как к этому относиться – как к проявлению исторического своеобразия  и только? Или же в этом есть нечто мистическое, какой-то заколдованный круг, какое то проклятие, злой рок? Данный вопрос на протяжении веков волновал очень многих в России – историков, философов, писателей, и просто задумывающихся о судьбе страны людей.

Для Белинкова он тоже один из самых важных. На страницах его книг во множестве рассыпаны суждения на эту столь злободневную (и вечную) тему. Но автор не мистик. Он – трезвый реалист, а в прогнозах, скорее даже пессимист. Его взгляд на исторический процесс трагичен, в нем отчетливо чувствуются нотки обреченности. Послушаем самого Белинкова. Вот пространная  (уж, простите) выдержка из его книги об Ю.Олеше:

"Штормы и штили русской истории получили выраженную последовательность, которая (если не настаивать на чем-то большем, чем метафора) скорее всего приближается к синусоиде.

С Екатерины II каждое новое царствование начиналось ревизией предшествующего, отличалось от предшествующего значительно большим или значительно меньшим количеством пролитой крови…Я не говорю о чем-то ином, чем окраска эпохи, и не настаиваю на том, что синусоида в состоянии объяснить все. Но темные и более светлые полосы, штормы и штили, глобальные и локальные удушения в последовательных сменах царствований Екатерины, Павла, Александра, Николая, Александра II, Александра III выражены с несомненной определенностью.

Более светлые полосы быстро переходили в более темные не случайно. Последовательность приливов и отливов деспотизма в русской истории не выдумана. Синусоида русского исторического процесса не сочинена.

Ревизия предшествующего царствования становилась неминуемой, потому что тягчайшие преступления прошлого доводили систему и вместе с ней страну до физической гибели, до политического и нравственного распада, до разрушения ее экономики, правовых, хозяйственных, государственных институтов. Нужно было спасаться, спасать себя, а уж заодно и Россию от анархии и бунта. От самоуничтожения. После все сожравшего, все истребившего деспотизма, оставившего одни голые памятники, спастись можно было, только бросив либеральную кость" [8]. Сегодня, когда читаешь эти строки, кажется, что в них была предсказана уже тогда неизбежность всего, что произошло лишь спустя 20 лет  - во времена горбачевской перестройки. Не правда ли?

И вновь (и снова, и снова) мысль автора возвращается к той же проблеме: "Нет – читаем -конечно, русская история двигалась. И усумнившийся в этом при похожих обстоятельствах П.Я. Чаадаев был не вполне прав. Он был бы, конечно, ближе к пониманию одного из важнейших законов русской истории, если бы сосредоточился на том, что историческое движение в нашем отечестве совершается с примернымпостоянством: вперед - назад, вперед - назад, реформа - реакция, подъем - отбой.

И действительно, чуть забежали вперед с реформами, - бац! бац! полетели бомбы, повылазили нигилисты, "Современник" такое стал вытворять, что можно было подумать, будто в России уже и самодержавия нет" [9]. 

Здесь Белинков лишь констатирует то, что ему представляется, как очевидность, как факт. Он не ставит перед собой, как основную, задачу подробного раскрытия причин, почему так происходит. Да и странно было бы ожидать этого от автора, пишущего отнюдь не сочинение на историческую тему. Да к тому же столь сложную, требующую серьезнейшего исследования. Тем не менее, он не может совсем не коснуться ее. Она беспокоит его, у него есть на нее свой взгляд. И он излагает его не гипотетически, а с убежденностью в своей правоте. От него и нельзя требовать иного, т.е. обстоятельной аргументации. Он ведь не  ученый-профи, историк или философ-социолог, он – писатель. Но он и мыслитель, и своим  художественным чутьем, своей интуицией прозревает, как мне кажется, суть происходящего. Давайте послушаем:

 "В прошлой истории люди претерпевали только события, и эти события почти ничего не меняли в жизни людей. Менялись обстоятельства, а жизнь людей оставалась неизменной. Проходили войны и революции, уходили одни режимы, приходили другие, а бытие человеческое, жизнь миллионов человеческих существ или не менялась вовсе, или менялась независимо от ударов истории. Исторического потрясения хватает ненадолго, и роль его сводится лишь к тому, чтобы одних властителей заменить другими. Потом в лучах славы и в ручьях крови являются новые властители. Иногда с ними возвращаются когда-то изгнанные люди (очень редко) и институты (часто). Есть какая-то обреченность каждого народа на свой исторический путь. Она заложена в географии и метеорологии, в земле, на которой он расселен, в близости его к морю. Казалось бы, именно народы с тяжелой исторической судьбой, претерпевающие частые и необратимые потрясения, имеют больше возможностей изменить свое существование. Но в реальной истории все происходит по-другому, и в жизни этих народов совершается лишь замена одного кровавого режима другим кровавым режимом, все остается, как было, обновления бытия не происходит.

И это всегда бывает так, где деспотизм и тирания лишь отступают в трудные дни, но хорошо знают, что нужно укрыться, переждать до поры и дождаться, когда позовут снова. Деспотизм и тирания знают, что их не убьют, что их ждут, их найдут, позовут и они снова придут и будут трубить победу.

Вот что мы знаем об особенностях развития деспотизма и тирании:

"Бацилла чумы никогда не умирает и не исчезает, десятки лет она спит в мебели и белье, терпеливо ждет в комнатах, погребах, корзинах, платках и бумагах, и, быть может, придет день, когда на горе и для поучения людей она снова разбудит своих крыс и пошлет умирать в счастливый город".  А. Камю. Чума. Цит. по статье С. Великовского. "На очной ставке с историей (Заметки о творчестве Альбера Камю)". - "Вопросы литературы", 1965, № 1, с. 123 [10] 

Можно соглашаться или спорить с подобными соображениями. Можно их отвергать полностью или опровергать частично. Но не в этом дело. Важен сам круг мыслей Белинкова.

Обратим внимание, что он формулирует отмеченную им политологическую закономерность не как специфически российскую, а как общечеловеческую. Такую, которую другой эмигрант, известный логик и писатель А.Зиновьев, назвал бы "простыми законами социальности", или законами "чистой социальности"[11].

Не случайно А.Белинков ссылается на "Чуму" Альбера Камю, исходя из чего можно предположить, что он не только формулирует, но и рассматривает по существу этот феномен без определенной географической привязки. Не считает его сугубо российским.  Хотя в контексте и в подтексте, конечно, чувствуется, что он имеет в виду именно нашу страну.

Но тогда возникает вопрос, почему, в отличие от России, большинство западно-европейских государств на определенных этапах своего развития сумело вырваться из порочного круга автократической (деспотической) модели управления? И почему не получилось здесь? Какие приводные ремни двигали механизмами  воспроизводства власти  на необъятных российских просторах? Систематического возобновления  здесь жестко-централизованного типа государственного устройства и руководства? Причем с упорным постоянством при малейших отклонениях. И вплоть до тоталитарных его форм.

Ответы на данные  вопросы давали многие историки и социальные мыслители: западники и славянофилы, монархисты и республиканцы, анархисты и государственники. Демократы и либералы разных мастей. И приверженцы жесткой вертикали власти – диктатуры так называемой  "сильной руки". Все они, разумеется, заметно и  концептуально отличаются друг от друга, потому что в их основе лежат совершенно разные, порой диаметрально противоположные  идейные установки. Из-за этого между их авторами и адептами велись бесконечные споры о путях, горизонтах и особенностях исторического развития России. И ведутся до сих пор. Временами с таким ожесточением, будто оппоненты принадлежат к издревле враждующим племенам.

Не стану углубляться в аргументацию сторон. Она достаточно известна. Отмечу лишь явное тяготение автора к тем концепциям, в которых доминирующая роль в историческом развитии отводится экономико-географическим и природным условиям [12].  Тут я не вполне разделяю его мнение. Бесспорно: значение данных факторов очень велико (вряд ли, можно отрицать). Но, как мне кажется, все-таки не до такой степени, чтобы считать его решающим.

Странно, но в его книгах почти не упоминается о влиянии на политическое устройство в различных странах таких моментов, которые многие относят к разряду определяющих, детерминирующих  конкретный ход истории в каждой из них. Например, национальный характер, традиции, психология и менталитет народа, господствующие нравы и обычаи, культурный уровень и жизненный уклад, верования масс, и т.п. Или, скажем, применительно к России – негативное воздействие на ее развитие длительного татаро-монгольского ига, а применительно к другим  государствам – каких-то иных обстоятельств их исторического пути. Можно ли, однако, требовать научной скрупулезности там, где важны не столько ответы, сколько сама постановка вопросов. Причем в смысле их публицистической заостренности. А Белинков  тем и силен. Он в основном не интерпретирует события. Он указывает на них.  И справляется с этим, на мой взгляд, просто блестяще.

И второе, что бросается в глаза – глубокий пессимизм автора в оценке возможностей выскочить из той исторической колеи, в которую волею обстоятельств бывают загнаны государства и вынуждены двигаться в ней. Здесь ощущается идея как бы генетической предопределенности развития.  И она  отдает фатализмом. Или  даже какой-то предначертанностью свыше. Хотя, как я уже упоминала, он далек от мистицизма в своих размышлениях.

Тут дело в  другом, как мне кажется: в горькой уверенности автора в том, что в России всегда, испокон веков, "так было, есть и будет". Ее он ощущает как общесоциологическую закономерность. И как раз по той причине, что не считает нашу страну каким-то исключением из общего правила. Но, если так, то тогда, по-видимому, появляется основа для более оптимистичного взгляда и на российскую историческую перспективу. На принципиальную (хотя бы и теоретическую пока что) возможность для страны, которая на протяжении веков демонстрировала тоталитарные наклонности, при определенных условиях соскочить с авторитарных качелей и встать на демократические рельсы развития.  На путь, по которому пошли все западные государства. То есть явно выраженный пессимизм Белинкова вступает здесь в противоречие с имплицитно (и имманентно) заложенным в его рассуждениях оптимизмом.

С проблемой "исторического проклятия" России, обрекающего ее на воспроизводство застарело привычных тоталитарных рефлексов на каждом новом витке спирали, тематически связан и другой извечный вопрос – кто виноват и что делать, о который обломано уже столько копий. И, уверена, будет сломано еще немало. По крайней мере, пока в стране не начнутся реальные демократические преобразования, которые затруднят проявление встроенных в нее и глубоко укорененных  механизмов единоличной власти и авторитарно-цезаристского (монархического) типа правления. А, возможно, и вовсе поставят им заслон. Под которым он понимает, прежде всего, механизм "сдержек и противовесов" в управлении страной и обществом. "Эпохи бывают лучше или хуже не под влиянием лунных затмений, - говорит автор, - а потому, что между людьми существуют или отсутствуют такие общественные взаимоотношения, когда спасительные противоречия создают устойчивое равновесие разнонаправленных намерений" .  [13]

Это едва ли не самая главная тема жгучего интереса и упорных размышлений Белинкова. К ней он возвращается постоянно, каждый раз находя какие-то новые повороты и нюансы, требующие освещения. И это понятно: ведь она - логическое продолжение той проблемы, которая сформулирована им, как тенденция к "возвращению на круги своя", отчетливо проявившаяся здесь, в России.

Другая (не менее, а, может быть, даже более важная для автора)  тема – общая и индивидуальная гражданская ответственность за происходящие в стране события, за утвердившийся политический режим. Ответственность со стороны народа и, прежде всего, наиболее образованного его слоя – интеллигенции.  Понятно и закономерно, что Белинкова в первую очередь интересует поведение самой влиятельной и творческой ее части, т.е. писателей, художников, ученых, врачей, учителей... Их отношение к власти и к государству, ею олицетворяемому. На страницах едва ли не всех своих книг, а не только тех двух, о которых здесь речь, он  многократно, без устали говорит об этом. Давайте вслушаемся (вчитаемся) в его речь. И в его интонации.

     

Об ответственности российского общества и гражданина перед историей

Начнем прямо с цитат. Из обилия высказываний автора я отобрала лишь некоторые, затрагивающие разные аспекты данной проблемы.  Характеризующие взаимоотношения между государством и обществом, властью и народом, интеллигенцией и властью, интеллигенцией и обществом, художником и обществом, художником и толпой. Характерно, что внимание Белинкова привлекает не только (и не столько) поведение власть имущих – установщиков авторитарных режимов (тут-то как раз автору все, в общем, понятно). Если и говорить применительно к ним об ответственности, то ее следует рассматривать не столько как моральную, сколько как юридическую категорию, имея в виду суд истории. Его интересует реакция людей, общества на тоталитарные антидемократические поползновения. Вот как он об этом пишет: не с бесстрастной объективностью исследователя, а крайне образно и эмоционально - кинематографично, я бы сказала. Кажется, что даже слышится его взволнованный голос. Анализируя романы Тынянова "Пушкин", "Кюхля" (и другие), автор приходит к выводу (и формулирует почти как постулат), что:

"В монархическом государстве до тех пор, пока против него не выступали с оружием, плохо понимали, что взаимоотношения государства и общества не могут строиться только на уверенности в том, что думать должно государство, а общество слушать, что ему говорят. Такая социология привела к тому, что, начиная с Ивана IV, государство систематически съедало общество. Нужны были особенно трудные обстоятельства, когда самодержавию приходилось очень плохо, чтобы оно снизошло до мнения своих подданных. Авторитарная монархия, уничтожавшая всякую попытку оппозиции, воспитывала веками уверенность в том, что истину знает только она, и жестоко расправлялась со всякой другой истиной, которая не споспешествовала тому, что было, по ее мнению, "процветанием" и что на самом деле было привитием обществу самых отвратительных полицейских привычек, культивированием абсолютного неуважения к чужому мнению, лицемерия и твердой веры в то, что прав тот, у кого власть, по самодержавным понятиям — палка.

И далее: Суровая оценка Тыняновым русской истории была правильной… одна из центральных идей его творчества — крушение и гибель надежд после поражения в борьбе с самодержавием."

Что это, в сущности, значит? (Частично повторю цитату, приведенную в самом начале, но так и у Белинкова – Н.Ш). Это значит, что в годы, когда все задушено, задавлено, заперто и забито, когда не видно просвета и в ночи лишь с гиканьем проносятся оруженосцы и запевалы режима, давя все, что подвернется под копыто, нужно сидеть и горько покачивать головой? Или, может быть, спотыкаясь, бежать за оруженосцами и запевалами режима? Неужели остается лишь покачивать головой или бежать? Но ведь Герцен и некоторые другие замечательные писатели не покачивали и не бежали. Они печатали в Англии и Италии свои книги, и эти книги говорили, что в России есть люди, которые не сдались, что если ничего нельзя сделать, то нужно все видеть, все понимать, не дать обмануть себя и ни с чем не соглашаться. [14]

И чуть дальше еще об одном выходе для честного нормального человека: Книга Тынянова ("Кюхля"-Н.Ш)— это биографическая повесть об умном, честном и талантливом человеке, которого история вынудила взять пистолет… это нормальный, то есть протестующий против социальной несправедливости... человек, который, увидев ложь и насилие, не стал сокрушенно покачивать головой и не побежал за оруженосцами и запевалами режима, а написал стихи против гнусной власти, взял пистолет и пошел против лжи и насилия. [15]

Не правда ли, все это звучит сегодня очень современно и своевременно? Но что интересно: в советские времена (а книжка Белинкова "Юрий Тынянов" была издана в 1965 г.), когда после короткого периода хрущевских либеральных веяний начала уже снова свирепствовать цензура, никто не усмотрел в ней призывов к экстремизму. Прошляпили, должно быть. А вот в наше постсоветское, и уже постперестроечное, декларативно-либеральное время автора вполне могли бы упечь за это. Ну, если не упечь, то уж точно не дать спуску. Причем, вполне по закону. Вот такие у нас теперь, как сказал бы В.Познер, времена.

Проблема поведения и нравственной ответственности человека  в тоталитарном государстве  настолько волнует Белинкова, что он вновь и вновь возвращается к ней, анализируя творчество и других советских писателей. Не только Олеши и Тынянова. Пользуется каждой подходящей возможностью, чтобы обозначить свое к ней отношение. Лишь на страницах этих двух книг насчитывается, по меньшей мере, с полсотни упоминаний на данную тему. И в каждом возникает какой-то новый нюанс, какие-то новые повороты. Например, вот как (не менее эмоционально) он пишет о  тех, кто вовсе не собирается протестовать против антидемократических шагов власти. О тех, кто во всем поддерживает ее. То есть об "оруженосцах и запевалах режима". Приведу лишь некоторые выдержки:

Но, кроме условий, которые диктует время, существует человеческая воля, нравственная ответственность и сознательный выбор. И человек, пребывающий в добрых отношениях со временем, то есть соглашающийся или не соглашающийся делать то, что ему велят, часто оказывается не столько лишенным выбора, сколько жаждущим сделать такой, который полегче.[16]

Или в другом месте: Естественно, что реакционные эпохи больше интересуются не благородством, а преданностью, не душевной стойкостью, а готовностью делать, чего велят. Реакционные эпохи с обожанием и щедростью взыскуют прохвостов, доносчиков, бездарностей, фразеров, свистунов, клеветников, перебежчиков, барабанщиков, запевал, подпевал, подлипал, готовых кого угодно возносить, кого угодно поносить, оборотней, шепчущих дома одно, в департаменте кричащих другое, болтунов, шаркунов, льстецов.[17]

Или вот еще: Всегда в эпоху реакции (и чем эпоха реакционней, тем больше) появляются тучи защитников деспотической системы, потому что в реакционные эпохи государство превращается в шайку преступников, связанных страхом за свои преступления…

У ног этой шайки ползает бездарность различных специальностей, и она защищает шайку, хорошо понимая, что если придет другая шайка, или, что уж совсем катастрофично, у власти окажется демократическое государство, то она (эта бездарность) потеряет приобретенное убийствами, предательством, лицемерием, унижением, бесчеловечностью, угодливостью, ханжеством, ложью и другими хлопотливыми способами благополучие…

Особенно омерзительны те мерзавцы, которые говорят только прелестные слова о добродете-лях и счастье подданных. Те, которые, пришепетывая и облизываясь, очень хвалят веру, царя и отечество, православие, самодержавие и народность.

Они особенно омерзительны, потому что если первые сомнений не вызывают и все, кто сам не такой, знают им цену, то во втором случае значительная часть общества верит лжи, а значит, не протестует против нее и, значит, ей помогает.[18]

 Проблема нравственного выбора интересует здесь автора не с точки зрения выявления психологических корней: почему одни люди идут в оппозицию к деспотической власти, а другие встают на ее сторону. Как я уже отмечала, для него тут нет вопроса, все априори ясно.[19]  Просто первые – это умные и честные люди, вторые  же – приспособленцы и мерзавцы. Гораздо больше его заботит, каким образом, с помощью каких приемов и методов тоталитарная система воздействует на человека, на его сознание и волю, чтобы вылепить из него лояльного гражданина. И как в этих условиях "работает" нравственность, определяющая поведение людей наряду с другими факторами.

 "Каждая эпоха и каждая система выбирает людей, которые ей нужны, и заставляет их делать то, что в эту эпоху и для этой системы следует делать,- пишет Белинков,- Этот закон распространяется на абсолютное большинство людей, которые живут, как им велят, думают, как научили в гимназии и написали в газете, не особенно заботясь о том, хорошо это или плохо. Но из-под действия этого закона всегда выходит небольшое количество людей лучше тех, которые велят, учат и пишут в газете, знающих истину и с которыми те, в чьих руках власть, расправляются с такой кровожадной свирепостью, какую только может придумать не ограниченное чужой волей, необузданное самовластие, главной задачей которого всегда является уничтожение всего, что ему сопротивляется и угрожает".

И далее под несколько иным ракурсом, но все о том же: "Если эпоха развязывает под разными предлогами войны… приучает восхищаться победами, парадами, наградами и патриотическими тирадами, втягивает людей в свои бесчинства, душит свободу по разным поводам и проповедует террор под разными именами, вытаптывает печать, уничтожает оппозицию, плюет на свои же законы, пытает в застенке всех, кто начал кое-что понимать, всех, кто ничего не понимает, и всех, кто никогда ничего не поймет, уничтожает соперников, чтобы не угрожали, и преданных дураков, чтобы другие видели: уж если душат таких, то что же будет с нами, заставляет людей одинаково думать, и все люди привыкают думать одно, а говорить другое, если буйствует пьянство, в хохоте, плевках.в грязной ругани тонет нравственность, ранее окруженная всеобщим почтительным уважением и высокой чистотой человеческих отношений, если люди с неистовством предают друг друга из страха и выгоды, клевещут и лгут, уничтожают своих близких в бесстыжей борьбе за власть, славу и деньги, если цветут лицемерие, ханжество, продажность, порочность и жизнь человеческая плавает в высоких, благостных, воинственных, подлых, хвастливых, трескучих, сентиментальных и сладких словах, которым не верит никто, то не вызывает сомнения, каких людей отбирает такая эпоха, и по ее поступкам и представителям можно отчетливо судить о государственном, общественном и экономическом строе, который она считает идеальным. Такие качества в отобранных представителях стимулируются только тоталитарным, полицейским, абсолютистским государством, где власть захвачена шайкой преступников, и эти преступники, обливаясь кровью, рвут на куски друг друга, и побеждает то одна часть шайки, то другая, но, кроме победы одной части шайки над другой частью шайки, не происходит ничего, и поэтому государственный, общественный и экономический строй, который такая эпоха считает идеальным, неизменен и недвижим. [20]

Понятно, что Белинкова, литератора и публициста, больше всего волнует вопрос о нравственном выборе применительно к интеллигенции – как к тому социальному слою, который по определению наиболее способен к самостоятельному мышлению, критическому  и самокритичному восприятию действительности. Это типично экзистенциальная тема.

 Не забудем: свои книги он пишет в начале и середине 60-х годов, когда  экзистенциализм получил значительное развитие и влияние на Западе, как одно из модных течений философской и общественной мысли. К тому времени он и у нас уже нашел немало приверженцев  (несмотря на вдалбливаемый в головы в ВУЗах и в школах, на политинформациях марксизм-ленинизм, диамат и истмат). Судя по тексту, автор не только знаком с ним, но и отчетливо к нему тяготеет. Приведенная выше цитата из романа Камю "Чума" в тексте его книги служит  тому подтверждением.

Итак, есть несколько излюбленных тем, на которых сосредоточено внимание автора, которые варьируются, перебираются на разные лады, высвечивая те или иные стороны и нюансы проблем. Каждая из них в свою очередь распадается и разветвляется на множество вопросов, составляющих  их общее пространство. И из них самый первый – попытка осмыслить, что произошло со страной после революции 17 года. Был ли изначально предопределен всей ее историей и географией ход дальнейших событий, к чему склоняется автор? И, стало быть, означает ли это, что все случившееся вполне закономерно, а иначе и быть не могло?

 Под этим углом зрения рассматривая  действующих лиц – участников, субъектов исторических процессов – и роль каждого из них в происходящем, он ставит проблему: в какой степени полученный результат зависел от них, т.е. какова роль личности в том или ином исходе событий?

И конечно, его, как исследователя, занимают люди, пришедшие к власти. И  государство, которое они олицетворяют. Чьи потребности оно отражает, в чьих интересах устанавливает свои порядки? И какими методами? И как народ, общество, население на это реагирует? В первую очередь – интеллигенция. К проблеме взаимоотношений между  нею и обществом – с одной стороны, и между нею и государством – с другой, он обращается многократно.

Однако интерес Белинкова намного шире. Его суждения затрагивают и отношение  народа в целом,  и общества к правящему режиму.  Впрочем, это последнее он рассматривает отнюдь не как институализированное гражданское (во всяком случае, я не нашла таких высказываний), а просто как наиболее активную и политизированную часть населения, зависящую от общественных настроений и влияющую на них.[21] Об ответственности народа за полицейские порядки, за тоталитарные наклонности власти он говорит со всей присущей ему страстностью. И не раз.

Таков уж его оригинальный авторский стиль. А вовсе не редакционные недоработки, как на первый взгляд может показаться.  Именно он  придает особую ритмику тексту, более присущую вообще-то поэтическим произведениям. Создает удивительный эффект непроизвольного закрепления внимания читателя на самых значимых для автора идеях, которые как раз и являются наиболее актуальными для нашего времени. Что я и попытаюсь сейчас продемонстрировать, сопоставив высказывания Белинкова и  некоторых современных авторов, размышляющих о нынешних временах. Провести между ними параллели.

Читаешь книги Белинкова, и тебя не покидает ощущение, что все  прозрачные аллюзии и намеки, содержащиеся в них, касаются  не советских, а сегодняшних наших дней. Впрочем, судите сами. Сопоставления проведем по самым важным для  автора темам. Излюбленным, многократно повторенным. 

Системные признаки  и тоталитарные рефлексы российской власти: насилие как системообразующий принцип государственного устройства. Рефлексология российской власти. Пирамидальный синдром российской власти.

Как я уже отмечала, об этих признаках и об этих рефлексах, хотя и не называя их так, автор "Юрия Тынянова" и "Юрия Олеши" говорит постоянно на протяжении текста обеих книг. И данная тема звучит как лейтмотив всего повествования. Из нее вытекает ряд производных, но не менее важных для Белинкова проблем, о которых речь пойдет ниже. Чтобы подчеркнуть чрезвычайную актуальность его суждений, не утративших своей свежести за полвека, предлагаю пройтись по некоторым из них. И сопоставить с высказываниями современных авторов – писателей, публицистов, политиков на столь злободневную и даже вечнозеленую тему.

Причем стоит еще, пожалуй, обратить внимание на то, что если Белинков вынужденно прибегает к так называемому эзопову языку и методу аллюзий, рассуждая о советских временах и нравах, то нынешним  авторам такой прием ни к чему: они высказываются обо всем открыто, прямым текстом. И возникает удивительное ощущение, что он, как и они, говорит обо всем без намеков и экивоков.  Впрочем, судите сами.  Пройдемся по актуальным темам новейшей российской политической истории, нашедшим отражение в Белинковских текстах.

Эти сюжеты то и дело возникают на страницах его книг. Можно было бы сказать, что они – предмет наиболее жгучего и пристального его внимания. Что, однако, было бы не совсем верно, так как они лишь предпосылки для рассуждений автора на действительно самую важную для него тему –  взаимоотношений между государством и обществом, властью и народом, властью и интеллигенцией, художником и обществом. И примыкающую к ней проблему моральной ответственности человека за все, что происходит в его стране. Явственно ощущается, что это очень значимая и больная  для автора тема. И он постоянно (как я уже об этом упоминала) к ней возвращается под разными углами зрения.

 Я не стану своими словами пересказывать то, о чем так красноречиво пишет А.Белинков. Да и лучше него самого не скажешь. Вот как он характеризует государство "трех толстяков" - советское послереволюционное тоталитарное государство, возникшее на обломках российской империи и затем воссоздавшее ее на новых (вроде бы), но во многом старых принципах:

Ю.Олеша, - пишет автор, - "изображает государство, которое полагает, что истину знает только оно, что эта истина неопровержима (в каждый данный момент), что эту истину при необходимости разрешается отменять только самому государству, что иное мнение не может быть правильным и что писателей этого иного мнения нужно убивать.

Это совершенно естественно для государства, владеющего всем, подкупающего всех и, если надо (как оно полагает), сажающего, расстреливающего, удушающего, попирающего, уничтожающего".[22]

И далее: "Сказка Юрия Олеши повествует о властителях, которые не могут думать, не могут позволить себе думать об истине. Они думают лишь о том, чтобы удержаться, чтобы их не спихнули другие толстяки…. И поэтому власть в этом государстве так катастрофична, всеобъемлюща, всепроницающа, так неустойчива и подвержена воздействию разнообразных случайностей". [23]

Измениться сама по себе она не может, считает автор, потому что "В чреве системы не завязывается чужой плод…" И потому еще, что  "Деспотическая система быстро и яростно рожает деспотов". [24]

Отсюда следует неизбежный для Белинкова вывод: "Тиранические системы неисправимы, не должны быть и не могут быть исправлены. Они могут быть только уничтожены. Важно понять, что тиранические системы не бывают хуже или лучше: они бывают только омерзительными".[25]  Но и такого жесткого приговора автору недостаточно. Он раскрывает скобки. Он должен разъяснить свою позицию. И он делает это по-белинковски страстно и  образно:

"Деспотизм омерзителен всякий, и его надо ненавидеть непрерывно, неутомимо, неумолимо и не отвлекаясь ничем. Не исправляйте его и не старайтесь войти в положение, не пытайтесь понять, не стремитесь простить, посмотреть на него по-новому, переосмыслить и переоценить; в нем нельзя видеть нечто заслуживающее внимания, нельзя склоняться к тому, что он исторически неизбежен, признать, что у него есть кое-какие заслуги, согласиться с тем, что он может одерживать внушительные победы; его нельзя взваливать на историю, на особенности развития и тяжелые обстоятельства..." [26] 

Для автора очень важна мысль, что разные национальные формы деспотизма и тирании в истории объединяют общие родовые черты, которые он не только ассоциирует с фашизмом, но и называет их именно так:

"Необходимо пристально и пристрастно исследовать фашизм и его всемирные модификации, его пути и его героев, чтобы узнавать его под любым самым привлекательным именем. Но все люди, и те, которые не могут изучать историю и социологию, должны знать, что если оскорбляется человеческое достоинство и не ставится ни во что человеческая личность, если человек приносится в жертву так называемым высшим интересам и если человек не в состоянии распоряжаться своей судьбой, если попирают его волю и растаптывают его честь, если нет свободы слова, а есть лицемерные фразы о свободе, если душит страх перед властью, если государство закрывает человеку небо, если царят произвол и бесправие, и несправедливость, и проливаются потоки лицемерия, если неразборчивость в средствах достижения цели становится государственной концепцией, если уверяют, что можно развязывать войны и развязывают их, если страну распирает шовинизм, если цветут фанатизм, ханжество, ненависть и самодовольство, если государство вмешивается в частную жизнь людей, если правит бесчеловечность, мстительность, сыск, кары и казни, если народу внушают надменную уверенность в превосходстве его над другими народами, то это фашизм, тирания, деспотизм, и их надо ненавидеть страстно, самоотверженно, самозабвенно и не отвлекаясь ничем". [26]

При этом Белинков  обращает внимание на характерную особенность, вроде бы, не вписывающуюся в общую нарисованную им мрачную картину тоталитарных систем. "Вроде бы" - потому что он тут же дает свое разъяснение данному феномену. Вот что он пишет:

"Самый гнусный самодержавный режим никогда не бывает всегда, во всем и для всех гнусен. Поэтому его защитники получают возможность не только палить из пушек, но даже выдвигать аргументы. Социологические дилетанты разводят руками перед неразрешимым противоречием: враги самодержавного режима показывают нищих, раздавленных людей, тюрьмы и казни, безмолвствующий народ, растленную интеллигенцию, растоптанную демократию, а апологеты - поражающие воображение полеты в космос. И кажется, что правы и те и другие. Но в отдельности неправы и противники и апологеты. Правы они вместе, ибо истина заключается в том, что самодержавный режим может существовать, только если он в состоянии обеспечить не меньше, чем два раза в неделю поражающие воображение удивительные успехи, которые превращают подданных в нищих, требуют ускоренного строительства тюрем, все возрастающего количества казней, растаптывания демократии, растления интеллигенции, превращения людей в рабов".

Вывод автора категоричен:

"Самый гнусный самодержавный тиранический полицейский режим, на котором, казалось, в состоянии расти лишь шипы и колючки, может заставить своих ученых создавать замечательные теории, своих техников строить удивительные машины, своих спортсменов завоевывать поразительные рекорды.

Все это не может служить мерой качества режима.

Замечательные теории, удивительные машины и поразительные рекорды это лишь сверкающие перстни на пальцах режима. Пальцы же, унизанные перстнями, могут душить так же прекрасно, как пальцы без перстней". [27]

Не правда ли – все это звучит чрезвычайно современно, хотя и написано полвека назад? Чуть позже я приведу высказывания разных авторов из сегодняшних дней, на основании которых можно будет наглядно почувствовать это  сходство (сближение) эпох. Хотя достаточно просто оглянуться вокруг себя и использовать свой собственный жизненный опыт.  Но прежде того хотела бы привести еще несколько цитат из книг А.Белинкова, очень актуальных и для наших времен.

Одна из них  касается  "взаимодействия закона и власти"  в тоталитарном государстве. Автор пишет об этом так:

"Больше чем за полвека до того, как был написан роман "Три толстяка", опыт тиранической империи позволил не только обратить внимание на взаимодействие закона и власти, но и строго сформировать характер власти в связи с ее отношением к закону". [28]

Ссылаясь на письмо министра внутренних дел графа Д.Н. Блудова Николаю I (Дневник П. Л. Валуева, министра внутренних дел. В 2-х томах. Редакция, введение, биографический очерк и комментарии проф. П. А. Зайончковского. Т. 1, М., 1961), он вслед за цитируемым автором  утверждает, что "что самодержец может по своему произволу изменять законы, но до изменения или отмены их должен сам им повиноваться".  И в этом, по его мнению, отличие самодержавия от деспотизма, тирании, для которых характерна,  как он пишет, "катастрофичность государственной власти".

 Дело в том, считает Белинков, что "катастрофичность государственной власти вызвана не только неохраняемостью граждан законом, но и неохраняемостью самого закона…

Нет, Россией управляли не самодержцы, - продолжает он,- повинующиеся закону, хоть какому-нибудь... Россией управляли деспоты. Деспоты - это такие люди, которым позволяют быть деспотами. Как только им перестают позволять, они становятся очень милыми людьми, а лучшие представители - даже демократами." [29]

Увы, история и социология не могут рассчитывать лишь на хороший характер и природные достоинства властителей, ибо известно, что если человеку, даже самому прекрасному, позволено все, то даже самый прекрасный человек становится тираном.

История и социология могут рассчитывать только на сдерживающую силу оппозиции..." [30]

И далее следует очень важное (хотя, может быть, и спорное, но верное в рамках своей логики) резюме:

"человеческая свобода может существовать лишь в слабом государстве, подвластном ожесточенной борьбе не дающих друг другу разгуляться общественных групп..."

"Я не верю,- продолжает он, - в добрых радикалов и нежных католиков, в целомудренных социалистов и в любезных республиканцев.

Я верю в то, что когда добрые радикалы получают возможность убивать, то злые католики им этого не позволяют. Я верю только в оппозиционное равновесие сил, которое не дает разгуляться ни добрым, ни злым, ни целомудренным, ни любезным.

А ведь хочется разгуляться? Правда?..

История и социология могут рассчитывать только на сопротивление угнетенных, умеряющее самые гнусные, самые отвратительные, самые разнузданные, самые извращенные инстинкты властолюбия, которые всегда даже в прекрасном человеке при благоприятных обстоятельствах готовы развязаться с тропической стихийностью". [30] 

"Оппозиционное равновесие сил"- вот оно! - та самая концепция "сдержек и противовесов" на политической арене, о которой много говорила интеллигенция во времена "стремящегося стать развитым социализма". И о которой немало пишут сейчас либералы и демократы, когда государство довольно успешно укрепляет свою вертикаль и наступает на любые проявления свободомыслия и независимости. Как же так получилось, что пришедшие к власти под флагом демократии и либерализма люди претерпели такую метаморфозу?  В чем дело: просто обществу не повезло персонально с ними? Или же тут проявилась определенная закономерность и личные качества верхушки здесь вовсе ни при чем (или не столь уж важны)?

Размышляя над данными вопросами, Белинков приходит ко второй значимой идее, многократно повторенной им на страницах обеих книг – о революции и  "неминуемом", как он считает, послереволюционном перерождении государства:

 "Но очень скоро что-то случилось, - пишет он,- и люди, которых никак нельзя было заподозрить в том, что они станут Толстяками, начали уничтожать все, что мешало их власти, и в первую очередь расправились со своими недавними соратниками, которые были не лучше их самих, но обладали силой оппозиции, способной сдерживать разнузданное властолюбие. И вот тогда люди, еще недавно обещавшие свободу, равенство и братство, начали с каждым часом толстеть, превратились в Трех толстяков и стали душить все, что осталось от тощей свободы, и задушили. И все видели это, и он видел вместе с другими, как эту свободу душат и как вместо нее предлагают ежедневные победы, успехи, завоевания и триумфы. Он помнил, как сначала это не пугало его и тот круг либеральной интеллигенции, к которому он принадлежал, он не верил в это, не мог поверить. Но вскоре он увидел, что зло серьезней, чем казалось ему, и он возмущался этим бешеным натиском власти и лжи, а потом с ужасом понял, что его или перевоспитают, или просто выбросят на свалку истории (в лучшем случае), и, пометавшись в разные стороны, а также под влиянием жены стал проявлять признаки жизни и энтузиазма…. терзаемый страхом и жаждой успеха, он пронзительно закричал, как прекрасна власть Трех толстяков, и уже продолжал кричать, не останавливаясь ни на минуту, даже по ночам, когда разрешалось обожать Трех толстяков молча". [31]

В данном отрывке, написанном с горечью и иронией, автор усматривает едва ли  не общесоциологический закон, хотя напрямую об этом и не говорит. Но если судить по контексту и отсутствию каких-либо оговорок, то это так. И как похоже на нашу нынешнюю действительность!

Говоря о перерождении людей во власти, он не упускает из виду и перерожденцев среди населения, в самых разных его слоях. И в первую очередь внутри интеллигенции. Именно то, что происходит с нею, волнует его прежде всего. А народ? О нем он отзывается так:

"Художник знает, что люди в самые замечательные эпохи начинают предавать друг друга, извиваться в корчах тщеславия, терзаться жаждой денег, власти и славы, лицемерить и лгать, разбрызгивать апологетические фонтаны, произносить патетические монологи, выкрикивать патриотические тирады, слагать панегирические оды, растлевать малолетних, сжигать книги, запрещать думать и заливать, затапливать, наводнять жизнь липкими, непролазными, непроходимыми фразами.

Тогда создается новое измерение человеческой порядочности".[32]

 И еще далее: "Литература не однажды отмечала, что народ сам строит для себя тюрьмы, возводит виселицы и выкармливает околоточных надзирателей". [33]

Что же касается поведения части интеллигенции в тоталитарном государстве, то о ней он пишет следующие  жесткие и горькие строки: "Интеллигент-перебежчик (в иных местах он называет его перерожденцем)  обладает многими данными. Как-то: подвижное мировоззрение, устраивающее других мировоззрение, согласованное с вышестоящими инстанциями мировоззрение. Кроме того, имеются другие дарования. Как-то: не придавать существенного значения землетрясениям мировой истории и лгать, врать, обманывать, предавать, лицемерить, фальшивить, обставлять, обводить, проводить, втирать очки, пускать пыль в глаза, вкручивать шарики и пролезать без мыла...

И для того чтобы не было так стыдно подчиняться этой власти… интеллигент-перебежчик, судорожно глотнув слюну и набрав воздуху, начинает, взвизгивая и брызгаясь, убеждать сначала всех, а потом и себя в том, что толстяки - это самые великие умники и власть их, то есть власть великого ума – прекрасна". [34]

Он выводит как закон, что "после гибели общественного движения" в обществе возникает потребность – "усталая жажда", как он ее определяет, "приспособиться, подчиниться, выразить совершенное согласие и восторженное обожание… Общество жаждало, чтобы его трясли за ворот, а не дождавшись, трясло самое себя [35]". Сейчас, когда я пишу эти строки, именно это с нами и происходит. Не так ли?  Усталая жажда дает о себе знать.

Белинков показывает на примере произведений Ю.Олеши, что рано или поздно, но происходит постижение истины: "Писатель начинает догадываться, что революция легко уничтожает старых Толстяков, но широко открывает ворота новым". [36] И тем не менее "Юрий Олеша, - продолжает автор,- написал о том, что власть тирана прекрасна".Вот почему можно сказать, что он  "был и жертвой эпохи, и ее садовником, ее узником и ее каменщиком". Такой "диалектикой жизни" отличалось время, на которое пришлось творчество автора "Зависти" и которое впоследствии назовут периодом "культа личности".

Развивая свои суждения о процессах перерождения режима, наблюдаемых  в послереволюционном (после-перестроечном, если проводить аналогии с сегодняшними днями) государстве, Белинков создает предпосылки для перехода к наиболее важной, пожалуй,  для него теме – исторической роли населения страны в ходе ее социально-политического развития. Речь идет, по большей части, о моральных аспектах  проблемы.

 Формула российского авторитаризма: числитель и знаменатель. (Верно ли, что каждый  народ достоин своего правительства?)

Из двух извечных вопросов российской истории – кто виноват и что делать? – внимание Белинкова сосредоточено на первом. Что касается второго, то и его он рассматривает только под углом персональной ответственности каждого гражданина за все происходящее. И поэтому он больше говорит не о том, что тот может сделать, а о том, чего он не должен делать ни при каких обстоятельствах.

Если попытаться представить российскую политическую систему в виде формулы, в которой в числителе - действия властей, а в знаменателе - реакция на это населения, то на выходе мы получим, как результат - установившийся  в государстве политический режим. Автор рассматривает все части этой формулы и приходит к неутешительным для российской истории выводам.

Вот что он пишет по данному поводу: "Юрий Олеша понимает, что когда судят и осуждают эпоху, то недостаточно привлечь к ответственности за совершенные злодеяния одного главного злодея. За злодеяния самодержавной эпохи отвечают министры, жандармы, фабриканты, помещики, банкиры и интеллигенты, красиво декорировавшие самодержавие. Это обстоятельство - общую ответственность всех выкормышей режима - почему-то забыли многие историки и стали все преступления взваливать на плечи одного бедного главного злодея". [37]

Как  видим, к выкормышам режима Белинков относит и продажную интеллигенцию. И не просто относит, но полагает, что именно на ней, а не на других слоях населения, лежит основная вина за  преступления режима и его сохранение, потому что вместо того, чтобы "все видеть, все понимать, не дать обмануть себя и ни с чем не соглашаться", она идет в услужение власти. Он убежден, что за все, "что происходит в стране, ответственны все граждане этой страны: одни за то, что творят преступление, другие за то, что позволяют его творить, за то, что позволили, чтобы их испугали или обманули, или соблазнили, или заставили"

Мы уверенно заявляем,- пишет он,- что народ творит историю. [38]

Развивая в другом месте эту тему, автор четко формулирует: "…кроме проблематичной ответственности времени и гипотетичной ответственности человечества, существует реальная, подлежащая обследованию ответственность каждого человека". [39] Из чего делает вывод: "Никакой ответственности, кроме персональной  в обществе не существует".

Получается таким  образом, что он, вроде бы, полностью разделяет известное изречение – каждый народ достоин своего правительства. Тем не менее, на мой взгляд, это не совсем так. Ибо весь пафос, вся страстность и настойчивость, с которой он клеймит авторитарную, деспотическую власть за ее тоталитарные поползновения, свидетельствуют, что именно в ней он видит корень зла. А вовсе не  в том, "что миллионы людей обречены совершать вместе с шайкой, бездарностями и перебежчиками ежедневное преступление, которое эти миллионы разных людей никогда бы не совершили, но которое они совершают, потому что, если не станут его совершать, то их назовут преступниками и уничтожат". [38]

Что это? Наблюдаем ли мы здесь противоречивость во взглядах автора на данный вопрос или это всего лишь отражение неоднозначности самого явления? Мне кажется, что верноименно последнее. Как нельзя сказать, что первично – курица или яйцо, так и здесь скорее подойдет формула "и – и", нежели "или – или". Очевидно и понятно стремление государства внушить населению представления о себе как о самом справедливом и заботящимся о народном благе. Но ясно и другое: оно само питается от укорененных в населении мнений, предрассудков и фобий, на которых зачастую и пытается играть, добиваясь своих целей. Т.е. здесь действует система прямых и обратных связей. При этом для Белинкова бесспорно, что именно на  власти,  а не на обществе (а точнее было бы сказать – подданных, так как вопрос о наличии в стране победившего пролетариата гражданского общества остается открытым), лежит главная ответственность за все, что тут происходит.

Особое место среди злободневных для России историко-философских и социологических тем, которые он затрагивает в своих книгах, занимает проблема взаимоотношений художника, творца с государством и властью - с одной стороны, с обществом и народом - с другой. Позиция автора здесь очень четкая: не следует прогибаться перед тоталитарно-авторитарным государством, несмотря ни на какие соблазны и ни на какие возможные репрессии. Но не стоит идти на  поводу и у общества, находящегося в плену заблуждений.

Он пишет:  "Между художником и обществом идет кровавое неумолимое, неостановимое побоище: общество борется за то, чтобы художник изобразил его таким, каким оно себе нравится, а истинный художник изображает его таким, какое оно есть… Поэт говорит только правду. И ни пытки, ни казни, ни голод, ни страх, ни искушения, ни соблазны, ни кровь жены и детей, ни щепки, загоняемые под ногти, ни женщина, которую он любит и которая предает его, не в состоянии заставить поэта говорить неправду, льстить, лгать, клонить голову и славить тирана. Сдавшийся человек не может быть поэтом. Человек, испугавшийся сказать обществу, что он о нем думает, перестает быть поэтом и становится таким же ничтожным сыном мира, как и все другие ничтожные сыновья." [40] 

Это звучит как категорический императив. Он объясняет  далее жесткость своей позиции:"Я решительно не согласен с тем, что писателя нельзя винить за то, что он не может или не хочет быть социальным пророком …что он искренне… верит в явно нелепые, а иногда и гнусные вещи… что он не считает важным быть умным, оставшись совершенно одиноким, а предпочитает лучше ошибаться, но зато вместе со всеми…

… Писатель должен быть умным.

Он не должен заблуждаться.

Он должен знать твердо: вот список благодеяний, вот список преступлений.

И почти всегда он это знает. Но почти никогда в этом не признается". [41]

Белинков задает сам себе вопрос: "Как же отнестись к человеку, который знал о событиях трагической эпохи и молчал?

Как отнестись к человеку, который не знал, не видел, не понимал, что происходит вокруг?". И отвечает на него: "Кровав и трагичен результат этих бескорыстных и этих небескорыстных иллюзий, заблуждений и успешных самовнушений.

Он уверен: писатель должен быть умным.

И поэтому негодяй, написавший, что тиран на самом деле не тиран, а лучший друг интеллигенции, искусства и языкознания, подлежит более строгому суду, чем художник, ушедший в лирику, пейзаж и историю.

Время и люди равно подлежат суду, только разных инстанций: время судит история, а человека уголовный суд". [42]

Трагичной бывает судьба художника, осмелившегося идти наперекор власти и сервильному общественному мнению. Наша история полна таких примеров. Но что происходит с самим искусством в тоталитарной стране? Белинков пишет по этому поводу поистине провидческие слова, так подходящие к нашему времени. Послушаем…

 "Но истинная победа полицейского государства над искусством достигается не тогда, когда полицейское государство что-то запрещает, что-то уничтожает. Это может убить художника, но еще не убивает искусство: в оставленные ему дни художник успевает сказать обществу хоть немного из того, что он о нем думает, успевает бросить в лицо ему свой стих, облитый горечью и злостью. Искусство погибает тогда, когда ему начинают советовать, предлагать, рекомендовать, когда от него начинают требовать, устраивают исторические встречи с работниками искусств, когда жандармы начинают сокрушаться о том, что художник, "описав темные времена быта России, не хочет говорить о ее светлом времени..." (Письмо начальника штаба Отдельного корпуса жандармов Л. В. Дубельта М. М. Попову от 6 сентября 1837 года. В кн.: Мих. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826-1866 гг. По подлинным делам третьего отделения собст. е. и. величества канцелярии. Издание второе, С. В. Бунина, 1909, с. 124). [43]

 Автор завершает тему взаимоотношений между поэтом, художником и властью, обществом уже ставшие хрестоматийными  высказываниями: "Однако даже у интеллигенции в полицейском государстве всегда остается не очень большая, но существенная возможность, которой она так часто и так постыдно пренебрегает: не делать с восхищением и энтузиазмом, захлебываясь от счастья и перебегая дорогу коллеге, верноподданническую подлость, которую так нетерпеливо ждет и без которой не может жить полицейское государство. Хуже всего в деятельности такого интеллигента это стремление сделать свою подлость лучше, полезнее, стать первым учеником".

И далее: "…самодержавие не довольствуется лояльностью поэта… Самодержавие не довольствуется единовластием, оно требует единомыслия". [44]

По части единомыслия тоталитарному режиму труднее всего приходится, конечно, управляться именно с интеллигенцией. Несмотря на идейный разброд и шатания, так часто ей свойственные, она "была нужна, ее выгоднее было использовать, чем уничтожить. И вот с этой-то ничтожной, прости Господи, так называемой прослойкой, которую достаточно только положить на наковальню и стукнуть тяжелым молотом по лицу (о чем в двух своих произведениях упоминает Юрий Олеша), чтобы от нее, в сущности, ничего не осталось, пришлось выяснять отношения. Вместо того чтобы просто стукнуть молоточком. А ведь не стукнешь… без нее современное промышленное государство, которое в числе прочего изготовляет такие молоточки, существовать не может. И кроме того, с одними дворниками тоже не превратишь в исторически короткий отрезок времени целый народ в громадное мычащее стадо скота. Для этого, кроме дворников, нужны были еще хорошие, образованные интеллигентные люди, которые научно докажут, что мычащее стадо исторически прогрессивнее акмеизма".[45]

Не правда ли - такое рассуждение очень актуально и для наших дней, к которым я и собираюсь теперь перебросить мостик. И продемонстрировать как бы перекличку времен – из 60-х гг. ХХ века в век ХХI.  Повторюсь: таким образом мне бы хотелось показать, насколько свежи и своевременны сегодня его размышления о тоталитарном государстве, написанные почти полвека тому назад. Но прежде  о том же самом на ряде высказываний автора по конкретным темам.

Об иностранном влиянии: "Попытка связать восстание в своей стране с иностранным влиянием характерна для мышления реакционных эпох. Это легко понять: куда приятнее считать, что восстание подброшено врагами, нежели вызвано ненавистью к своему любимому правительству. И поэтому все следственные производства по делам о покушении на существующий строй всегда начинаются с выяснения связей между преступником и заграницей.

Следует отметить, что впервые мысль о связях декабристов с заграницей приходит в голову Булгарину… Фаддей Бенедиктович, забегая вперед и предупреждая дальнейшее развитие русского исторического процесса, с необыкновенным оживлением донес об австрийской интриге.

Еще ошеломленные случившимся жандармы, вяло листая следственные дела, бормотали что-то невнятное о язве, занесенной к нам с Запада; еще правительство, едва приходя в себя, начинало размышлять над тем, что бывает, когда молодым, не успевшим окрепнуть умам дают много воли; еще только развезли по острогам и ссылкам государственных преступников девяти разрядов, а Булгарин уже нашелся: нынче он утверждает, что, кроме злосчастного влияния иностранных держав на политический образ мыслей в России, имели место шпионаж в пользу Австрии и разглашение государственной тайны… Булгарин, несомненно, опередил юридическую мысль своего времени". [46]  Добавлю: и нашего времени – тоже.

О цензуре: "одним из самых жестоких и противоестественных орудий тиранического самовластия была человеконенавидящая, рвущая языки, выкалывающая глаза, затыкающая уши цензура. С трелями и придыханиями она воспевалась солистами режима. Один солист воспевал ее так:

"10  июля (1826 года. — А. Б.) вышел новый устав о Ценсуре. Эта заботливость о Русской литературе, столь юной еще и слабой в сравнении с Францией, Германией и Англией, вполне доказала, что Император Николай намерен идти по следам своего предшественника, который во все свое царствование неусыпно покровительствовал словесности и наукам. Западная Европа, привыкшая к своеволию и безначалию, упрекает всегда Россию за ее Ценсуру, как бы оковывающую мысль и успех литературы. Это ложь, каких завистливый Запад много выпускает на Россию. Нет! Благонамеренная и просвещенная ценсура — истинное благодеяние для общества. Она не оковывает, не подавляет мыслей: она одобряет все доброе, умное, полезное и благородное; путникам на литературном поприще указывает она те дорожки и тропинки, которые ведут к предположенной цели. Какая польза обществу и литературе, если путник, сбившись с пути, попадает в непроходимую чащу, болото или овраг? Ценсура ограждает личность граждан, святость законов, неприкосновенность веры и общественные нравы. За что эти священные и основные предметы человеческой жизни подвергать своевольству недоучившихся юношей, закоснелых вольнодумцев и грязных развратников? Если бы какое государство и общество граждан дошло до такого просвещения, что исполнение законов почиталось бы сердечным убеждением и первой обязанностью, то свобода тиснения состоялась бы в самом деле без понудительных законов к соблюдению правил общежития. Но как между миллионами людей всегда найдутся такие, которых дурные страсти увлекают за тропинки, указанные законами, то для спасения их самих и всего общества нужен надзор и воздержание". [47]

Не правда ли – это просто ода, песнь песней цензуре. И не правда ли, что-то очень похожее мы слышим из уст подпевал и запевал режима сегодня?

"…в России, - говорит Белинков,- кони цезуры не застаивались в конюшнях".[48] 

О фальшивых выборах: "Когда людей заставляют на выборах в верховную власть выбирать, а выбирать нечего, то люди опускают бюллетень с той фамилией, которая на нем написана. - Одобряете нашу демократию? - спрашивают их. - Одобряем! - хором ответствуют избиратели. - Другой не знаем. - И еще добавляют: - И знать не хотим". [49]

О том, как проходят выборы в наши дни, не писал, как говорится, только ленивый. Об ужесточении выборного законодательства, о подтасовках и фальсификациях, об использовании административного ресурса – и все для того, чтобы не допустить проникновение  даже на самые низшие выборные должности нежелательных для власти "элементов", как говаривали некогда. В первую очередь, конечно, оппозиционеров. [50]

В советское время об этом даже не могло быть речи, ибо кандидатом назначался, как правило,  хорошо проверенный, отвечавший всем идейным установкам человек, о чем  и говорится в приведенной цитате. В начале перестроечных лет, прошедших под флагом демократизации, впервые в истории СССР были проведены действительно свободные выборы. Но в дальнейшем опомнившаяся власть такого уже больше не допускала. Хотя в избирательных списках и бюллетенях и стояла теперь не одна фамилия, однако это никого не обманывало. Всеми правдами и неправдами обеспечивался нужный для правящей верхушки результат. И на должности проходили, как и при Советах, в основном хорошо проверенные и отвечающие всем идейным установкам люди. Все это давно известно.

 

О методах и приемах тоталитарной власти в борьбе с оппозицией

За века деспотического самодержавия и тоталитаризма Россия накопила богатый опыт по этой части. В арсенале таких средств на первом месте всегда были репрессии. "Центральный пункт исторического процесса свидетельствует, - пишет Белинков, - что в случаях, когда исключаются дискуссии, начинаются репрессии".[51]  Их диапазон простирается от запугивания до истязаний и убийств. Конечно, от крайних способов по мере общемирового смягчения нравов приходилось отказываться: не сажать на кол, на дыбу, не колесовать или четвертовать. Пытки становились изощреннее, казни – не столь кровавыми и устрашающими. Однако суть остается прежней – уничтожение и устранение с политической арены идейных противников.

Но это крайние формы. Помимо них существует великое множество других приемов, в том числе – превентивных, с помощью которых власть добивается нужных ей результатов. А именно: лояльности, покорности, поддержки и даже обожания со стороны значительных масс населения. В арсенале таких средств ложь, демагогия, агрессивная пропаганда, ведущая к оболваниванию населения, подкуп, запугивание (устрашение), создание образа  и поиски внутренних и внешних врагов, шельмование и компрометация  идейных противников, финансовое удушение оппозиции, недопущение ее представителей к выборам и т.д., и т.п.[52]  Все это – с целью обратить вспять и канализировать назревающее недовольство, энергию протеста на людей на несогласных с правящим режимом,  якобы вставляющим палки в колеса прекрасным  начинаниям вождей – конечно же,  действующим во благо народа.

Автор говорит об этом так: "Одних убивали. Других заставляли молчать. Третьих заставляли писать". [53] Неплохо зарекомендовал себя для особенно упертых довольно эффективный метод (на многих действует безотказно) – приписать человеку моральное разложение, продемонстрировать его "двойное дно".

Белинков иронизирует: "Никогда нельзя начинать прямо с компрометации убеждений человека. Это ведь, знаете, еще кому как покажется. В понятии "убежденность" всегда есть нечто, вызывающее уважение. Поэтому нужно скомпрометировать человека уже скомпрометированными вещами. Например, воровством. Воровство мало кто станет оправдывать изысканными побуждениями, как это было во времена Виктора Гюго. Но вообще свет клином не сошелся на воровстве. В последнее время хорошо разработана методология смешения человека с грязью за низкопоклонство… [54]  (в современном варианте – это, видимо, американофилия и вообще прозападная риторика – Н.Ш.).

 Однако, самый эффективный метод в борьбе с идейными врагами - это, конечно убийства, ну, как окончательное решение вопроса. "Художника, интеллигента, свободного человека убивают за то, что он поставил под сомнение нечто, не подлежащее обсуждению, за то, что он не осудил без оговорок и без проверки Европу, за то, что он стал сомневаться, рассуждать, сравнивать, размышлять и страдать; это наказание за альтернативу, за то, что смел подумать, допустить мысль об одинаковости двух миров, за право на выбор; убивают за то, что он сравнил списки, за то, что поставил на одну доску список благодеяний и список преступлений, за то, что усомнился в списке благодеяний. [55]

 Читаешь эти строки, и в голову невольно приходят ассоциации с недавними историями: с Навальным – по части компрометаций, с Немцовым – по части убийств. Здесь тоже вижу перекличку времен.

 

 А птица-тройка летит…

 Об отношении Белинкова к тоталитарному режиму и государству было сказано уже достаточно много, собственно – весь предыдущий текст. Напрямую или иносказательно автор выплескивал на читателей с иронией и сарказмом свою горечь по поводу порядков и нравов, утвердившихся на российских просторах. Менялся исторический антураж, а это оставалось тут неизменным:  власть с деспотическими наклонностями "тащить и не пущать" [56] и народ, то молчаливо-покорный и доверчивый, то вдруг срывающийся в бунт "кровавый и беспощадный". Конечно, в первую очередь он имел в виду сталинскую эпоху, принявшую эстафету от царских времен и успешно их превзошедшую по части репрессий против собственного народа. Но он не уставал подчеркивать, что не большевики открыли такой способ управлять населением – они просто довели его до совершенства.

Ну, а что сейчас? Что об этом думают наши современники: ученые, публицисты, писатели и иная творческая интеллигенция? Приведу несколько высказываний. Вот, к примеру, что пишет в своем блоге (пост под названием "Слабость ненависти" от 04.03.15) на "Эхе Москвы" известный псковский политик, яблочник Лев Шлоссберг после потрясшего всю демократическую общественность убийства Б.Немцова:

"Главной целью Российского государства при Владимире Путине стала борьба за власть. Борьба за власть любой ценой. Власть вместо инструмента благоустройства жизни людей стала главной ценностью оказавшихся у власти…

Для защиты такой власти нужно особое состояние народа, когда виновными в любых неудачах и трудностях признаются враги власти, которых очень удобно называть врагами народа…

Для защиты такой власти нужно возвести в ранг врагов народа всех инакомыслящих, всех не согласных с беззаконием и произволом властей, всех готовых к самостоятельному мышлению.

Для защиты такой власти нужно превратить страну в "осажденную крепость", о взятии и разрушении которой мечтают бесчисленные враги — враги власти, враги народа, враги России.

Для защиты такой власти нужно превратить человеческое достоинство, право на мнение и убеждения, саму человеческую жизнь в ничто, в мусор…

В таком государстве не может быть независимого суда и честных выборов, не может быть защищено право собственности, в таком государстве с трудом выживают свобода слова и свобода массовой информации…

Российское государство развращает российский народ...

Российское государство всеми силами старается не допустить к народу правду, потому что правда, как солнечный свет, разрушает все эти мрачные средневековые сооружения ненависти.

Российское государство строит народ в виртуальные, а часто и в реальные колонны ненависти, которые готовы не остановиться ни перед чем. И ни перед кем. Дойти до цели любой ценой…

История никогда не повторяется, но никогда не меняет своих правил.

Государство ненависти в России обречено.

Государства добра и разума в России сейчас нет.

Но будет". [57]

Эту пространную цитату я привела, чтобы показать, что по степени своей эмоциональной насыщенности данные строки не уступают тем, что так выразительно подчеркивают мысли Белинкова в его книгах. А их смысл настолько интонационно и содержательно перекликается с излюбленными высказываниями последнего, что кажется: поменяй их местами… и подмены никто не заметит. Есть, правда, существенное различие между данными авторами. Если один из них не верит в наступление "светлого будущего" в России и утверждает предопределенное исторической синусоидой постоянное возвращение ее "на круги своя", то второй заканчивает свой пост на оптимистической ноте: "Государства добра и разума в России сейчас нет. Но будет".

Кто прав из них – покажет будущее. Сейчас трудно сказать: с одной стороны – да, синусоида, однако с другой: пусть и медленное, пусть и крохотное, пусть и скрипучее, с отступлениями, но все же продвижение вперед по пути демократизации. Особенно это заметно, если сравнивать со временем Ивана Грозного.

Возьмем другого автора: Виктор Шендерович, писатель, публицист (интервью на "Эхе Москвы 02.04.15):

"В нашем случае…все механизмы обратной связи отрезаны… Нет ни выборов, ни суда, в который можно прийти, ничего нет. Власть, таким образом, сама "старым, казачьим способом" загоняет протест в нелегитимное русло. Это Россия проходила столько раз, на эти грабли прыгали с разбегу столько раз, что у людей, имеющих хотя бы тройку по истории, должна бы загореться красная сигнальная лампочка в мозгу…

Всякая революция – это свернутые реформы. Это результат того, что закупорена обратная связь. Потому что нельзя выбрать своего депутата, изменить политику легальными путями, прийти в суд, выйти на митинг, который будет освещен свободными СМИ, а не этим бандформированием останкинским. Телезрители потом становятся избирателями — сменяется власть и так далее. Колесо крутится. Когда это колесо не крутится, это кончается… как это кончается, мы знаем. И тогда народники становятся народовольцами, и перестают идти в народ с образованием, а когда их долго-долго винтят и отправляют в Сибирь за попытку образования, то тогда они уходят в "Народную волю" и начинают взрывать, а их снова сажать – а они снова взрывать. И все это кончается так, как кончается. И потом век мы не можем выйти из этой кровавой безнадежной трясины. Ну, хоть бы троечку имели. Но откуда им взять троечку?. [58]

Могу поспорить с Шендеровичем насчет "троечки": ни "троечка", ни даже пятерочка тут не при чем. Дело в другом. Во-первых, люди редко учатся на чужих ошибках. И потому-то история так часто ничему не научает. Во-вторых, образовательный и интеллектуальный уровень человека во власти может быть и высок, но этого оказывается недостаточно для принятия хорошо продуманных взвешенных решений. Если зашкаливают амбиции, если слишком велика шкала самооценки, а самокритичное восприятие – наоборот, если со стороны нет достойного отпора своеволию, тогда и возникает ощущение всемогущества и вседозволенности. И атрофируется или притупляется чувство опасности.

Впрочем, речь не о том. Шендерович, как и Шлоссберг, описывает признаки болезни под названием тоталитаризм.  И показывает, что в обновленном (вроде бы) перестройкой государственном организме, тем не менее,  уже проявились первые ее симптомы, и как бы дело не приняло необратимый характер. А 50 лет назад детальное описание этих проявлений дал А.Белинков. Вот такая перекличка времен.

А вот еще высказывания  на ту же тему блестящего ученого, историка, заслуженного деятеля науки, главного научного сотрудника ИМЭМО Г.И.Мирского на "Эхе Москвы" в своем блоге от 20.02.15 "Сталин, Путин и бояре":

"А я вот какие уравнения соединить пытаюсь: первое – недавно слышали. " Без Путина нет России". Второе – очень давнее, в зубах навязшее. "Без Сталина войну бы не выиграли. Не было бы Сталина – не устоял бы русский народ, лег бы под Гитлера". Смотрите, что получается: без Сталина России бы не было, без Путина России нет. Соедините тонкой линией – и что выходит? "Путин – это Сталин сегодня"…

Так еще не говорят. Но так думают... Путину быть "вторым Сталиным" совершенно невыгодно, потому что тогда от него будут ожидать двух вещей: первое – раскулачить олигархов, покарать виновников безобразий, устроить показательные процессы, установить социальную справедливость, и второе – вновь утвердить Россию в мире как великую державу, чтобы" никто ноги об нее не вытирал, а все чтобы боялись." Первого Путин сделать не захочет да и не сможет: можете себе представить, что он разносит по кочкам богатую элиту? Смех один. Второе не в его силах: идти на риск мировой ядерной войны он не станет...

Чего же добиваются пропагандисты и стоящие за их спиной бояре, форсируя ре-сталинизацию и ре-советизацию, вопя о том, что критика Советской власти должна считаться русофобией? Тех, кто действительно любит Сталина, среди них немного. Речь идет о средстве утверждения своей власти, о консолидации системы, все более начинающей напоминать тоталитаризм, о предотвращении "майдана" и "оранжевой революции", о преследовании инакомыслящих ("пятая колонна"), об искоренении гражданских свобод и прав личности. Короче говоря, об устранении всего, что может мешать увековечению политической власти и материальных привилегий в руках класса новых бояр. Можно ли представить себе лучший символ для этого, чем имя Сталина?

Имя, только имя, но не суть. Никаких процессов, Гулагов и расстрелов никто не хочет. Да и если приглядеться к вырисовывающейся сейчас на наших глазах системе, то мы увидим всего лишь жалкую пародию то ли на сталинизм, то ли на самодержавие.

Может ли быть тоталитаризм без идеологии? Кот с остриженными когтями. Сталин и его люди действительно верили в марксизм-ленинизм. Идеологии нет и в помине, и не может быть у нас, нет людей, способных и готовых что-то сотворить, а главное – нет потребности. Идеология – дело серьезное, а кто сейчас воспринимает что-либо всерьез? "Православие, самодержавие, народность" – кого это на самом деле трогает?

Все это – пародия. Все какое-то убогое, не настоящее, суррогатное. Да и могло ли быть иначе после 70 лет античеловеческой системы и четверти века сплошных разочарований? …Да большинство и не хочет ничего настоящего, глубокого. Отучили от этого, промыли мозги "ящиком". Хорошо обставленная квартира, иномарка, дачный участок, отпуск в Египте или Каталонии…  А свобода? Да вот же она, Интернет. Открой и пиши любую мерзость, что еще надо? ...А интеллигенция? Пусть слушает пару своих радиостанций и читает несколько своих газет. Она боярам не опасна". [59]

Как видим, Г.Мирский констатирует наличие тех же признаков болезни под названием тоталитаризм, что и два других автора. Правда, он склонен винить за создание благоприятных условий для ее развития и подталкивание главным образом современных "бояр", что мне представляется лишь отчасти верным. Потому что факторов для этого на самом деле, с моей точки зрения, множество. И среди них первейшие – объективные. А среди субъективных... Вспомним народную мудрость: рыба гниет с головы.

Можно привести еще немало цитат из разных авторов. Но думаю, что их и так более чем достаточно – приведу, пожалуй, только еще одну выдержку (правда, пространную – уж, простите) из интервью В.Кара-Мурзы под названием: "Пожар академического масштаба" с академиками С. Арутюновым, Ю.Пивоваровым и Ю.Рыжовым  23.04.15 на радио "Свобода".

Сергей Арутюнов:  В человеке прежде всего нужно уважать человеческое достоинство... Иначе все эти разговоры о том, что мы великая держава, мы должны вернуть себе руководящее место на мировой арене остаются пустой, самонадеянной болтовней… Ну, таков сегодняшний день.

Владимир Кара-Мурза-старший: Юрий Сергеевич, является ли ситуация, когда ученые оказались беззащитны перед произволом, следствием общего наступления государства на автономию Академии наук?..

Юрий Пивоваров: У меня есть своя гипотеза. Безусловно, советская наука не была идеальной, но она имела огромные достижения. У большевиков была идея – противостояние всему миру. Значит, нужны физики, создающие атомные бомбы, и так далее. И для идеологического противостояния нужны общественные науки. А когда все закончилось, то оказалось, что не нужно ни то, ни другое. Это очень грубая версия, но я думаю, что в ней что-то есть…

Я думаю, что эта ситуация отражает ситуацию в обществе: кризис и наступление на гражданское общество, на права и свободы человека. Все переделы собственности, наверное, имеют какое-то значение. Но философски и исторически это, конечно, удар по свободной, высокой России, которую мы любим и знаем, в которой есть Пушкин, Чайковский, Менделеев и так далее. И это трагично.

Юрий Рыжов: … "утечка умов" произошла колоссальная… Есть еще один аспект. Что происходит здесь с учеными, которые никуда не уехали. Идет наступление на ученых, их обзывают "шпионами", которые продают секреты Родины…

Сергей Арутюнов: Ленин выслал один или два парохода ученых-гуманитариев в основном. Но я имею в виду массовые гонения на ученых, обвинение их во вредительстве, в шпионаже, в измене Родине – то есть то, что становится модным сейчас…

Владимир Кара-Мурза-старший: Юрий Алексеевич, не кажется ли вам, что Юрий Сергеевич стал отчасти неугоден, поскольку высказывал альтернативную точку зрения на историю, в частности на историю Второй мировой войны, пытался напомнить о роли союзников…?

Юрий Рыжов: Возможно. Сейчас пытаются что-то сделать с историей официальные лица, причем малограмотные и плохо знающие историю. Несчастье… в том, что необразованна подавляющая масса наших людей, которые 70 лет были изолированы от правды. В 90-х годах правда приоткрылась, открылись архивы... Но потом все, даже открытое, стали снова засекречивать… Отрицательная селекция происходила 70 лет, что обескровило интеллектуальный потенциал страны.

Юрий Пивоваров: Мне кажется, что я понимаю, что происходит в стране. И я не сомневаюсь, что все это изменится. Вот что я понял, прожив 65 лет почти… Поскольку, когда идет такое беспрецедентное давление на частного человека, научного работника, я понимаю, что все твои знания, какие-то книжки, статьи и так далее, словно бы говорят: а вот выстои! "Смеешь выйти на площадь в тот назначенный час?!" Вот это самое главное я понял к концу жизни. Ну, я постараюсь. Я сейчас нахожусь в экзистенциальном выборе: как себя вести в этой ситуации. И я постараюсь вести себя достойно. Мне этого больше всего хочется…

Мне кажется, что этот последний абзац в высказываниях Ю.Пивоварова – самый важный. В нем он прямо отвечает на вопрос, поставленный Белинковым в его книгах: как вести себя умному и честному человеку в условиях  деспотического режима (в начале данного текста я уже цитировала его рассуждения, а сейчас перескажу своими словами). Если, образно говоря, нет возможности идти на площадь, как Кюхельбекер, или ехать за границу и там печатать свои книги, как Герцен, то остается еще один выход  по Белинкову – "все видеть, все понимать, не дать обмануть себя и ни с чем не соглашаться". И тут у Пивоварова чувствуется прямая перекличка с автором "Сдачи и гибели советского интеллигента".

На этом можно было бы поставить и точку. Потому что цель достигнута. Две главных проблемы в его книгах: как живется людям в тоталитарном государстве  и как следует в этих условиях жить (чтобы сохранить незапятнанной совесть) – нашли отражение в приведенных высказываниях ныне живущих моих современников.  И они текстуально, порой дословно совпадают с тем, о чем писал Белинков в 60-е годы, А мне ведь именно это и хотелось показать. Его мысли настолько актуальны для наших дней, что напрашивается предположение о некоей исторической константе для России, некоем генетическом коде, закрепленном за века существования на необъятных географических ее просторах.

О чем это свидетельствует?  Не о том ли, что, совершив очередной виток в период горбачевской перестройки, Россия вновь возвращается в свое привычное русло? Тем самым подтверждая правоту взгляда автора  на русскую историю как историю тоталитаризма со всеми его победами и поражениями, достижениями и провалами. А, как известно, и того, и другого в ней было немало: и благодаря усилиям власти, нуждающейся в демонстрации успехов, и вопреки ее разлагающему и разрушающему влиянию на страну и общество – производному  от недемократических режимов.

Когда-то, незадолго до своей кончины Лев Николаевич Толстой опубликовал статью "Чингис-хан с телеграфами", основной смысл которой понятен уже из названия. Он утверждал, что научно-технический прогресс сам по себе не способствует улучшению нравов и искоренению тиранических наклонностей властей. Скорее наоборот: он подстегивает их амбиции, он позволяет им с большими техническими возможностями самодурствовать, гнуть свою линию как внутри государства, так  и в мире.  И подчинять народ своему диктату.

Не о том ли говорит и Белинков, когда предупреждает об опасности иметь соседа с подобными тенденциями? И эти же тревожные нотки зазвучали в высказываниях наших современников, особенно в последнее десятилетие.

Заканчивая, не могу не привести замечательные строки из "Сдачи и гибели советского интеллигента" о "птице-тройке" (Николая Васильевича Гоголя). Вот что пишет автор:

"Ни в "Зависти", ни особенно в поздних вещах Олеша не хотел понять или признаться, что понимает, что в его положительном герое спрятано стремление к разрушительной власти с фанфарами, фонтанами, штандартами и сочной исторической традицией.

Рысью прошли рыжие, потом вороные, гнедые. Пронесся автомобиль Андрея Петровича Бабичева.

А за восемьдесят пять лет до него на одной из важнейших страниц русской литературы пронесся другой транспорт.

Это была незабываемая птица-тройка.

Она неслась, оставляя за собой все народы и государства.

Она безудержно и неотвратимо стремилась в будущее.

Тройка была заложена в бричку, а в бричку был заложен Павел Иванович Чичиков.

Можно предположить, что тройка неслась так быстро, что исследователи просто не успели заметить это решающее обстоятельство.

Оно все еще ждет своего внимательного исследователя.

Теперь неотложной задачей является синтезирование тройки, брички и Чичикова, потому что до сих пор тройка, летящая в грядущее, совершенно ненаучно отрывалась от брички, а бричка от Чичикова.

Но мы ведь знаем, что тройка летела не сама, а везла именно Павла Ивановича Чичикова.

Когда приехали, Павел Иванович вылез из брички и огляделся по сторонам. Глаз у него был опытный, нос вострый, а ум быстрый.

-  Ничего, - сказал Павел Иванович, окинув опытным глазом, - ничего-о. И добавил: - То есть в том именно смысле, что ничего особенного не изменилось. - И повел налево-направо носом вострым и чутким. - Дороги не в пример лучше стали. Особенно стратегические. И жандарм будто крупнее из себя нынче, - отметил он. - А как по части мертвых? - с быстротой молнии пронеслась мысль в его мозгу. - Больше их против Венгерской, тьфу, прости Господи, Турецкой 1828-1829 гг. кампании? Или после прошлогоднего недороду-то и других целительных забот и мероприятий? - Оценив прибыль целительных забот и мероприятий, Павел Иванович понял, что не ошибся дорогой и велел Селифану распрягать.

Несется бричка с Чичиковым, летит автомобиль с Бабичевым, оставляя за собой все народы и государства"… [60]

А теперь вспомним чем заканчивается поэтический пассаж о "птице-тройке" (который нас заставляли заучивать наизусть в школе) у Н.В.Гоголя: "Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства". [61]

Косясь, постораниваются и дают ей дорогу… - есть ли тут предмет для гордости? Но не это ли как раз сейчас и происходит: именно гордость за страну, якобы "вставшую с колен", переполняет 85% наших сограждан, обеспечивших столь высокий рейтинг поддержки президенту Путину (если верить опросам). И не эти ли чувства культивируют власти и мощная государственная пропаганда?

Всегда ли так будет? Как знать: поживем – увидим. Если не мы, то наши потомки.

27.04.15

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я очень бы хотела закончить этот текст  на более оптимистичной ноте, как посоветовал мне один мой давний друг и учитель, известный политолог и общественный деятель В.Л.Шейнис. Но, к сожалению, не нахожу достаточных оснований. А посему завершу его примиряющей обе наши позиции (как мне кажется) цитатой из "Розы мира" Даниила Андреева: "А может быть – обойдется, тирания никогда не возвратится? Может быть, человечество сохранит навеки память о страшном историческом опыте России? – Такая надежда теплится в душе всякого, и без этой надежды было бы тошно жить".

19.06.15.

Примечания:

[1] Я как раз  одна из числа таких дипломированных специалистов. Поступив на философский факультет ЛГУ в 1967 г. на излете хрущевских послаблений, я еще смогла, тем не менее, застать среди преподавателей не одних лишь только партийных начетчиков, а достаточно свободомыслящих людей. Их было не так много, но они были. Один из них – Виктор Леонидович Шейнис, читавший на первом и третьем курсах политэкономию капитализма (и впоследствии ставший моим научным руководителем, наставником и другом). Да так, что по окончании лекций заслужил и там, и там  бурные аплодисменты. И высокую оценку студентов по данным социологических опросов.

 В СССР производство «штатных философов» было поставлено на поток. Университеты штамповали их каждый год для пополнения армии кремлевских пропагандистов, сражающихся с идеологическими противниками за цепкое овладение умами подрастающих поколений. Во времена хрущевской оттепели, когда идейный надзор был несколько ослаблен, на гуманитарных факультетах  (в том числе - и на нашем, в ЛГУ) стали появляться смельчаки, которые отваживались отступать от «генеральной линии партии» – кому насколько удавалось. Пробиваясь (просачиваясь) через, казалось бы, неприступную броню (сито) цензуры, вовсю используя «эзопов язык», авторы сомнительных с марксистско-ленинской точки зрения сочинений изредка умудрялись их публиковать в советской печати.

[2] Эти сведения почерпнуты мною из Википедии, и за их достоверность поручиться не могу.

[3]Фактически тогда и началась наша многолетняя дружба, продолжающаяся и по сей день. Люся закончила филологический факультет университета и была направлена в Новосибирский Академгородок в аспирантуру, где еще до ее окончания вышла замуж за своего бывшего однокурсника – Виктора Захарова, также с блеском закончившего отделение математической лингвистики. Оба они, вернувшись в Ленинград, стали одними из самых близких мне людей.

[4] Если верить  некоторым опубликованным сведениям, в том числе - и в Википедии, у Белинкова случился инфаркт, от которого он и умер. Произошло это вскоре после того, как он увидел многотысячную демонстрацию с красными знаменами под окнами своего дома в Нью-Хевене (США). Рассказывается также, что студентам, которым он читал лекции в Йельском Университете,  не очень-то нравился резко критичный тон его высказываний в адрес СССР.  Все это он тяжело переживал.

[5] Не правда ли, смешно и нелепо выглядит именовать себя философом на основании записи  в дипломе? Представители этой профессии – «штучный товар», их не может быть и не бывает много. А в советский период истории  они  почти  что «не произрастали». Разве что чудом. По пальцам можно пересчитать.

[6]  А.Белинков. «Юрий Тынянов», с.27 ( цит. по Интернет-изданию)

[7]  Один из таких основополагающих и извечных парадоксов образно и афористично выразил наш бывший премьер В.Черномырдин: «Хотели как лучше, а вышло как всегда».  Впрочем, «как всегда» у нас получалось с  завидным постоянством. И независимо от хотенья.

[8] А. Белинков. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М., 1991, с.137

[9] Там же, с. 141

[10] Там же, с. 191

[11] См., к примеру, «Зияющие высоты» М ,1976 г..и др.изд.., «Светлое будущее» М.,1978 г.,  «Логическая социология» М.,2006 г.,.«На пути к сверхобществу».М.,2000 г.,

[12] Особое внимание в них акцентируется на роли  географического положения стран,  их размерах,  природных ресурсах, климате, численности населения и других естественных условиях развития. Этот аспект так или иначе затрагивается в трудах наиболее известных социофилософов, даже не принадлежащих к различным гео-политическим направлениям  русской общественной мысли. См.: Медушевский А.Н. История русской социологии. - С.- Пб., 1991г.

[13] А.Белинков. «Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша», М.,1991, с.132.

[14] А.Белинков «Юрий Тынянов», М., 1965г., с.27  ( цит. по интернет-изданию)

[15] Там же, с.33

[16] Там же, с. 102

[17] Там же, с. 95

[18] А.Белинков. «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М., 1991 г., с. 144-145

[19] На мой взгляд, тут все не так просто, не так однозначно. И этот вопрос заслуживает досконального  изучения.

[20] Там же, с. 132-133. Ранее я уже приносила свои извинения, но сейчас еще раз прошу простить за длинные цитаты. Уверена, что лучше услышать самого автора, чем короткий пересказ его мыслей.

[21] Существует великое множество определений понятия общества, говорится об его многогранности. Но попыток, претендующих на то, чтобы представить его как обобщающую или универсальную дефиницию мне не встречалось. Это же относится и к понятию гражданского общества. В этом проявляется их размытость и трудности при попытках установить между ними однозначное соответствие. Но на ментально-бытовом уровне скорее интуитивно, чем рационально оно осознается.

[22] А.Белинков. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М., 1901 г., с.116

[23] Там же, с. 117

[24] Там же, с.121

[25] Там же, с.123

[26] Там же, с. 124

[27] А. Белинков «Сдача и гибель…», с.131

[28] Там же, с. 117

[29] Истории взаимоотношений между властью и законом  посвящено фундаментальное исследование В.Л.Шейниса, вышедшее в 2014 г. В этой книге автор формулирует важную мысль, перекликающуюся  с идеями Белинкова.: «В континууме власть(политическая система)  - закон (Конституция) первичным и определяющим всегда была власть. Исходя из разных соображений, под давлением или по произвольному выбору власть вводила или изменяла Конституцию. Но никогда ни одна Конституция не сдерживала власть, когда та действовала в нарушение конституционных норм» - см. В.Л.Шейнис. Власть и закон. Политика и конституции в России в ХХ –ХХI веках. М., 2014 г. с.15.

[30] А.Белинков. «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша», с.118

[31] Там же, с. 158-159. Если бы А.Белинков был жив сегодня, то прочитав в Блоге Б.Вишневского о бывшем сотруднике радио «Свобода» А.Бабицком, который « нынче организовал телеканал в т.н. «ДНР» на средства ее «министерства информации»  и утверждает, « что он не видит отличий между  войной в Чечне  и ситуацией на востоке Украины», мог бы воскликнуть вслед за известным литературным персонажем: о,  как я  угадал, как я все угадал!  (см. «Эхо Москвы»: Прощайте, Бабицкий.,  22.07.15 )

[32] А.Белинков. «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша», с. 64

[33] Там же, с.121

[34] Там же, с. 146. Сравните с совсем свежей репликой о том же неувядающем феномене на материале современной действительности  главного научного сотрудника ИМЭМО Г.И.Мирского «Бессовестные» ( см. Блог на «Эхе Москвы»  от  09.08.15)

[35] Там же, с.147-148

[36] Там же, с 243-244

[37] Там же, с.134

[38] Там же, с 146

[39] Там же, с.270

[40] Там же, с.181-182

[41] Там же, с. с.211-212, си.116

[42] Там же, с. с. 270-271,си.153

[43] Там же,  с.172,си.93 

[44]  Там же, с.164

[45] Там же, с. 190-191

[46] А.Белинков. «Юрий Тынянов» М.1965, с.44

[47] Там же, с. 58

[48] А.Белинков. «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» М.1991, с. 136

[49] Там же, с.153

[50] Об этом как раз сообщается в блоге А.Навального на сайте «Эха Москвы» (26.04.15): «Сегодня выборы в Балашихе и Железнодорожном. Классика жанра: выгоняют с участка наблюдателей, режут им шины и, конечно, вбрасывают пачки бюллетеней».

[51] Там же, с. 269-270

[52] О методах удушения НКО с клеймом иностранных агентов см.: Степан Опалев, Фарида Рустамова, Анастасия Михайлова -Подробнее на РБК:http://top.rbc.ru/politics/17/10/2014/543ba9d5cbb20f6d797e67b9

[53] Там же, с.270-271

[54] Там же, с.306

[55] Там же, с.310

[56] Выражение из рассказа Г.И.Успенского  «Будка»

[57] Сопоставьте с цитатами из Белинкова, приведенными на стр.14,18, и со следующим его же пассажем: «Она (власть- Н.Ш.) хорошо, очень хорошо понимает, что если временно не уступит или, упаси Бог, уступит больше, чем требуется, то от нее останется только пренебрежительно написанная страница в истории отечества, и поэтому, сочтя уже доказанным, что возврата к прошлому не будет, начинает помаленьку убеждать, что либеральные затеи зашли слишком далеко и неокрепшие умы, не имеющие жизненного опыта, желают посягнуть на все святое. И тогда ищут какого-нибудь случая, чтобы все могли убедиться, до какой смуты и оскорбления святынь (в такие волнующие минуты обычная речь прекращает свое существование и начинаются шаманские заклинания) довели пособничество либерализму и мягкость властей. И такой случай, конечно, находят и начинают изо всех сил, но не очень заметно поворачивать историю вспять. И тогда, дождавшись своего часа, приходят застоявшиеся было ущемленные мерзавцы и, перебирая ногами от нетерпения, щелкают зубами и засучивают рукава. Теперь они покажут, что такое настоящая синусоида. И показывают» (там же, с.137-139)

[58] О том же высказывается и многие другие. К примеру - Л.Шевцова, известный политолог, публицист:«Чем жестче авторитаризм и герметичнее система, тем сильнее возможен прорыв на улицы. Особенно когда нет других каналов выражения интересов — свободных  медиа, ТВ, профсоюзов, реально действующих партий. Вот и возникает эффект «кипящего чайника с закрытой крышкой». Это тот эффект, который создает сейчас Кремль, закрывая все клапаны, превращая остальные политические и общественные каналы в имитацию. Сама система порождает общественный протест». «Своим возрождением Запад будет обязан Путину». 14.04.15. Школа гражданской журналистики на COLTA.RU

[59]  Простите за длинную цитату, но уж больно она хороша.

[60] Там же, с.206-207. В одном из своих рассказов, помнится, В. Шукшин также обыгрывает эту ситуацию с прохиндеем Чичиковым в бричке.

[61] Н.В.Гоголь. Мертвые души

 

Напечатано: в журнле "Семь искусств" № 11(68) ноябрь 2015

Адрес оргинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer11/Shustrova1.php