* * *
Кажется, что не живу,
а играю,
Но не хватает еще куражу.
Женщин бросаю,
Друзей оставляю...
И лишь со временем я понимаю:
Когда их теряю,
Когда их теряю,
Когда их теряю,
Я их нахожу.
***
Светлане Русских
Театр и жизнь
Я люблю за игру.
Коллизии драмы
И жизни капризы
Сквозь действия зла
Нас приводят к добру
По вечным законам
Развития жизни.
Когда же сливаются жизнь и игра,
Когда все законы толпа презирает.
Мне жутко за действия зла и добра.
И страшно, что в драму никто не вникает.
* * *
В квартире номер семь
И в доме номер три
Прописан я со всем
Имуществом внутри.
Мой ордер на метраж —
Как ордер на арест:
За мой рабочий стаж,
За мой глухой протест.
Мой каменный приют
На верхнем этаже, —
Как каменный уют.
В квадратном метраже.
В квадрате номер семь
И в цели номер три —
Правительственных схем,
Программных эйфорий.
Мой каменный Содом!
В двухтысячном году,
Как жертву, в этот дом,
Наследника введу.
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ДНЕВНИК
Живу в провинциальном городке,
Томлюсь от зимнего тяжелого покоя.
Здесь жизни нет! В бессмысленной тоске
Гляжу на улицы купеческого кроя...
И чувствую в себе другую жизнь,
Но и как будто жизни этой трушу.
Как тот игрок, что промотавшись вдрызг,
Пустой надеждой утешает душу.
“В столицах шум”, а милый городок
Тихонько улыбается — не слышит.
Пускает в небо свой печной дымок,
И кажется ему, что тоже дышит.
Но жизни нет. И видится, как мир
Вращается помимо этих улиц,
А жители в плену своих квартир
Ждут, чтобы времена перевернулись.
О, если б мог я что-то изменить.
Раздвинуть эти улицы и зданья,
Изношенные души заменить,
Спокойствие привычного сознанья.
Я помню, как в иные времена,
У старого родительского дома,
Мне вся была вселенная видна,
Томила сердце мудрая истома.
Я помню пыл мальчишеских ватаг,
Бои “спартанцев” нашего квартала.
Святую честность юношеских драк,
За то, чтоб подлость не торжествовала.
И как потом, однажды повзрослев,
Я в роли Прометея встал на сцену,
И вверх горящий факел свой воздев,
Почувствовал всей жизни перемену...
Так я прозрел! Но сколько надо сил,
Чтоб в жизни устоять и не сломаться.
О, сколько раз себе я говорил:
- Ты должен человеком оставаться...
ЧЕРНОВИК
Когда экзамены я сдал,
И аттестат вручила школа, —
Я верил в некий идеал
И знал награды комсомола.
А также думал я: пока
До идеала не дожиться,
То жизнь моя — как бы страница
Ненужного черновика.
Я верил: заживу потом —
Когда достигну совершенства.
И ждал, что вот пошлет блаженства
Судьба сама в наш общий дом...
Я совершенства не достиг.
Но не испытываю жалость.
Все в жизни верно оказалось.
Вернуть бы мне свой черновик.
ВЕЧЕРНИЙ МОНОЛОГ
Стою перед зеркалом пьян...
— Хорош! Ну, хорош же, собака!
И голову сунул под кран —
Да не полегчало, однако.
Ах, если бы видела мать.
Но, впрочем, не в этом и дело.
Ну сколько же можно так лгать,
Хоть все это осточертело!
Все вышло “за круги своя”:
Ни радости жизни, ни веры.
Ах, мама, твои сыновья
Устали от вечной химеры.
Прости мне душевный изъян,
Прости мне пустое служенье.
Стою перед зеркалом пьян —
И вижу свое отраженье.
БАЛЛАДА О ТРЕТЬЕМ
Н. Елисееву
Фотографии желтый цвет —
Прокатились двенадцать лет.
Три товарища, три птенца —
Три улыбочки в пол-лица.
Ах, улыбку сотрут года:
Постучится еще беда.
Но один — бедовитей всех:
Потянуло его на грех...
Отмотал он двенадцать лет
И вернулся на вольный свет.
Три тюрьмы, три состава дров.
В тридцать лет — под отцовский кров.
Замотался, забился птенец:
— Разучился я жить, отец!
Потянула его земля —
Захлестнула горло петля.
Три товарища, три птенца -
Три дороженьки от крыльца.
Мальчик в маечке и трико,
Далеко ты теперь, далеко.
Два товарища где твоих —
У бараков спроси своих...
* * *
Реактивное облако тает,
Реактивный туман оседает,
Реактивное солнце встает,
Реактивная жизнь настает.
НА РОДИНЕ ОТЦА
Ну вот я здесь, на родине отца —
В заброшенной, забытой деревеньке, —
И только бабка дряхлая с крыльца
Явилась мне навстречу на ступеньке.
— Да чей такой? Знаком, будто, с лица...
И то, сказать, — совсем слепая стала...
— Мартьянов я... Не помнишь кузнеца?
На том конце изба его стояла...
Старуха промолчала мне в ответ,
Прикрыла задрожавший подбородок.
...Ах, бабка, бабка, сколько же вы лет
Живет здесь таким большим народом?
И дом, смотрю, почти что в землю влез,
И не хозяйство — сущая разруха.
А ты — жива! Хранит тебя твой крест.
Ну так живи еще сто лет, старуха!
Стою в избе. Крестьянский русский быт —
Кровать да печь. Неструганные стены.
И в рамке фотография висит:
Тут вся родня до третьего колена...
И липы видно старые в окне,
За ними, ниже, огород и речку.
И бог с иконы словно в старине...
Но бабка прерывает думы речью:
— И схоронить — от некому меня, —
Старуха подала в ковше мне квасу, —
А ты, поди-ко, тоже нам родня,
И сына же, наверно, помнишь — Васю?
Но я молчу, хоть знаю, что родня.
Я помню, в детстве хватывала вицей.
Но стыдно, что узнает вдруг меня,
И даже рад, что забывает лица...
— Ну, я пойду! Взгляну на прежний кров,
А после — и на дедову могилу...
Прощай, старуха!.. — Да и был таков.
Но слышу следом: “Господи помилуй!”
Да что ж ты так болишь, моя душа!
Зачем в слезах иду я по деревне?
Как мелко все пред этой Русью древней!
Как просто: судьбы руша и верша...
Когда же мы расплатимся с тобой
За все свои премудрые науки?
Мне вслед глядят, глядят глаза старухи,
И дым отечества струится над трубой...
* * *
Быть, но казаться
Лучше, чем ты есть, —
Вот современные
И ум, и честь.
Формула мира
* * *
Две половинки мира основные:
Влюбленные — и остальные.
* * *
А город как будто спит.
И солнца все нет и нет.
Не знаю, что нас томит.
Не вижу, где тень, где свет.
Прости, я тебе не люб.
На сердце печаль и тьма.
Касаюсь предавших губ
И тихо схожу с ума.
* * *
жене Светлане
Осень желтые листья закружит
И на мокрое бросит крыльцо...
Назови, назови меня мужем
И надень золотое кольцо.
Этой осени больше не будет,
Как не будет оставленных лет.
Наши души для счастья разбудит
Золотистый пронзающий свет.
Я ни разу весной не влюблялся,
Но бессчетно в осенней глуши —
В шуме ветра — в любви объяснялся
Непонятным движеньем души.
Как все было легко и непрочно!
Обнажались, как души, стволы,
И слетали пустой оболочкой
Золотые сердечки листвы.
Плачут мокрые ветки нагие,
И свиданьям закончился счет.
Дай мне руку, моя Берегиня,
И целуй же, целуй горячо...
* * *
Закричала мне: “Ты — вор!
Ты любовь украл, Отелло!”
А сама глядит в упор —
Аж от гнева побелела.
Знаю, женщина права,
Если даже виновата.
Может, это и слова —
Только стало страшновато.
— Погоди, не уходи!
Что за глупое пристрастье!
Я не вор. И наше счастье
Я не крал. Оно — в груди.
Дело, милая, в ином.
Ты права, но лишь отчасти.
Надо вырастить вдвоем
Наше маленькое счастье.
Я порой к тебе жесток.
Мне в любви нужна свобода.
Только счастье, как цветок, —
Счастье требует ухода.
Счастью надобно трудов.
Может, нам, родная кроха,
Прополоть свою любовь
От корней чертополоха.
* * *
Ирине
У реки, где запах ивы
Так тревожит сердце вновь,
Вспомнил я признанье Иры
И забытую любовь.
На лугу пасутся кони,
На лугу сплошной туман.
От любви, как от погони,
Я сбежал, узнав обман.
Ах, как ты меня любила,
Ах, как я тебя любил!
Отчего ты все забыла,
Отчего я не забыл?
Отчего душе, как прежде,
Так горьки слова твои.
Отчего в пустой надежде
Жду обмана и любви.
Жду, как будто по привычке,
Но с годами все сильней.
Жду, что в той же электричке
Я столкнусь однажды с ней,
И спрошу: “Ты все простила?”
— Ах, мой мальчик дорогой!
И пока смеется Ира —
Плачет ива над рекой.
* * *
На окраине города — тишина.
День осенний воскресный, как небо, чист.
Я тебе говорю: “Ты на свете одна!”
Ты глядишь, как плывет по реке одинокий лист.
Ты спросила меня, зачем я жил.
Я ответил, что жил, потому что рос,
Потому что мечтал, потому что любил,
Потому что не знал ответ на вопрос...
Уплывет по реке одинокий лист,
По воде скользнет веселая тень.
День осенний воскресный, как небо, чист —
Этот самый прекрасный и лучший день.
* * *
Река. Костер. И чудится в протоке
Неясное течение души...
Быть может, мы теперь не одиноки —
Со всей вселенной вечностью дыши.
Подкинь еще в живой огонь поленьев
И тайный отблеск в пламени лови.
Как говорил умнейший мой Тургенев,
Мы тоже доживемся до любви.
И тишина. И так легко незнанье,
Непониманье нашей нелюбви.
И так светло тревожится сознанье.
И так прекрасно свищут соловьи...
* * *
Вот они остались на перроне,
Женщина с ребенком и собака,
Вот они стоят на том перроне
И глядят, глядят кому-то вслед...
Два огня последнего вагона,
Словно маяки в ночное время,
Словно добрый знак самой надежды,
Все мигали, все дрожали там...
Наша жизнь на этом темном фоне —
Эти два колеблющихся знака,
Эти два огня на том вагоне,
Что уходит в ночь на том перроне,
Где остались женщина с ребенком,
Рядом с ними — белая собака,
И они глядят кому-то вслед...
ВЕТРЕНАЯ СКАЗКА
Н.М. посвящается
И была, возможно, осень:
День стоял ненастный очень,
И, конечно, не хотели
Люди мокнуть под дождем.
Только Он шагал по лужам
И искал кому Он нужен:
Должен в городе быть кто-то,
Кто поймет его глаза.
И Она шагала тоже
И глядела на прохожих,
И искала — у кого же
На лице живут глаза.
Эта девушка сказала:
—Я вас так давно искала...
Вы, наверно, были где-то,
Где не видят ваших глаз.
Ветер, дождь прохожих мчали,
Но прохожие молчали
И совсем не замечали,
Что на свете есть любовь.
В сказке этой нет морали —
Просто Он, Она шагали...
Сочинил ее, возможно,
Невозможный фантазер.
* * *
Мимо века, мимо города и мира,
Мимо маленького дома моего
Проплывает призрак черного кумира —
Или дух злодейства века самого.
Так прощай! Где нет любви, там нет и веры.
Уходи и не тревожь забытый прах.
Пусть никто не испытает высшей меры,
И в душе людей исчезнет вечный страх.
Мимо века, мимо города родного,
Мимо вечности, стоящей на крови,
Проводи его до берега святого
И покайся в совершившейся любви.
Это лето, это небо, эта речка,
Эта милая в природе синева!..
От грозы мое волнуется сердечко.
От любви моя кружится голова.
Полюби свое земное пребыванье
В это лето, в это время, в этот век,
Полюби свое земное ликованье,
Городской и малодушный человек!
Мимо века, мимо города и мира,
Мимо глупых ротозеев городских
Ускользает тень зловещего кумира
И стирает краски радостей людских.
Поднимись и ты над темною рекою
И спроси себя: “Зачем же я живу?”—
С этим злобным недоверием к покою,
С этим сердцем, не принявшим синеву.
Я взываю к потрясенному народу:
— Полюби меня за прошлые грехи!
И покайся божьей милости в угоду,
И почувствуй, что раскаянья легки.
Мимо века, мимо города и мира,
Мимо маленького дома твоего
Уплывает призрак черного кумира —
Или дух злодейства века самого.
* * *
Е. Позерту
Дорогой мой,
Скучна мне эпоха:
В ней, как в женщине,
Скрытая страсть,
Чтоб ты верен ей был
До последнего вздоха,
Чтоб имела она
Над тобой свою власть.
Нет, художник,
Дела твои плохи,
Если сердце твое в кабале.
Ни от женщины,
Ни от эпохи
Не зависеть —
Оставь это счастье
Другим на земле.
* * *
Как это больно сознавать
В полуразрушенной отчизне,
Что разрушать и созидать
Почти необходимо жизни!
Гляжу в затихшие поля.
Ботву сжигаю в огороде.
Неслышно движется земля.
И что-то рушится в природе.
РОДНИК
Чист и свеж сквозь ил и глину
Пробивается родник.
Жизни пласт пробью иль сгину
Я — природы ученик?
* * *
Я мир открываю, где пахнет землей,
Где небо лазурное над головой,
Где травы растут, где струится вода,
Где чувствую счастье земного труда.
В двухтысячный год я войду налегке.
И только лишь Библия будет в руке.
Две тысячи лет я был словно слепой!
О солнце, о небо, о дух молодой!
* * *
Что-то залаяли кошки
Да замяукали псы —
Словно бы в божьей ладошке
Дрогнули правды весы.
Солнца не стало на небе,
Месяц горит среди дня.
Люди забыли о хлебе,
Звери алкают огня.
Страшно земное затменье.
Много творится грехов.
Но на Руси, как знаменье,
Слышится крик петухов.
* * *
Сквозь равнодушия барьеры
Стремиться к таинству искусств, —
Хватило б только сил и веры,
Не сбиться б на обман, искус.
От дилетантства и химеры,
От самомнения глупца —
К тому, чтобы ломать барьеры
На грани жертвы и творца.
В ПРОВИНЦИИ
В провинции, где только три двора,
Гусар опальный — ленствую с утра
И удивлен, что в наш разумный век
Здесь трудится и счастлив человек.
Иду к реке, к заброшенному лугу,
Хожу, хожу по замкнутому кругу,
Как заключенный в камере своей,
Шаги считаю, думаю о ней,
И не о ней, и просто ни о чем.
Мечтаю, хорошо бы стать врачом,
Чтоб исцелить упаднический дух.
Прославиться. А после в Лету — бух!
Вдали я вижу длинный красный поезд,
А может, слышу стук его колес —
Торопится: повез, по-овез, по-о-ове-ез!
Туда, туда, где новой жизни повесть...
ДОРОГА
Далеко еще до поворота.
Погодя, не рви по тормозам.
Мне сегодня загрустилось что-то.
Эй, шофер, давай-ка по газам?
Хорошо в прокуренной кабине
Опустить холодное стекло,
Чтобы по запущенной щетине
Мелкими дождинками секло.
Ах, дорога — штука!
Ты послушай,
Сколько в сердце боли и любви!
Наши поизношенные души
Словно бы впервые расцвели.
А дорога вьется,
Заводная,
Оставляя время позади.
И земля,
Как истина простая,
Видится без края впереди.
ТРИ ЦВЕТА
Три цвета первородной простоты —
Три цвета, три сияния, три звука, —
Среди щемящей сердце пустоты
На бледной ткани выцветшего луга.
Три цвета, сотворившие покой,
Когда душа томится и немеет,
Когда душой мятущейся владеет
Зеленый берег с красною рекой.
Три цвета, три стихии, три огня,
Три начертанья жизненных посулов,
Три тайные загадки бытия —
Судьбы моей законченный рисунок.
Зеленое свечение листвы,
Дыханье неба нежно-голубое
И солнца красный купол — таковы
С рождения три цвета предо мною.
Три цвета, обещавшие мне жизнь,
Три цвета, три единства, три печали.
Заката краски тихо зазвучали,
И я шепчу судьбе: “Не торопись!”
Я не хочу другого бытия.
Мне дороги три цвета основные,
Три цвета, три пристанища земные,
Три ранившие сердце острия...
Три цвета, уходящих от меня.
Когда небытия сомкнется омут, —
Три цвета, три стихии, три огня
Не ощутить, не выразить, не тронуть.
НА РОДИНЕ
Отец меня на родину привез.
Когда-то здесь была его деревня...
Как памятники, высятся деревья
И бывший двор крапивою зарос.
Мы сели на траву среди лужка,
Достали снедь и водочки-зазнобы.
Эх, много ли нам требуется, чтобы
Разбередило душу мужика!
Какая тайна в памяти людской,
Что прошлое так чувствуется нами?
Вот и теперь — я, житель городской,
Взволнован вдруг забытыми полями.
Я в городе родился и живу.
Лишь иногда гостил на сельской ниве.
И босиком не бегал по жнивью,
И не люблю преданий о крапиве.
Но здесь я полон смысла бытия.
Я — вятич! Да, я родом из России!
Моя любовь к отчизне — без нытья.
Наоборот, я нахожу в ней силы.
И дай нам Бог с отцом еще не раз
Здесь посидеть, как мы сидим сейчас,
И песню спеть “На муромской дорожке”,
И вспомнить жизнь, и погрустить немножко...
СИБИРСКИЙ ТРАКТ
Старые российские дороги.
Облака божественно чисты.
Кромки елей немолчны и строги,
Словно православные кресты.
Из окна сверхскоростной машины,
Может быть, замечу только вскользь
Сломленные бурями вершины
Тех, екатерининских берез.
О земля! Что чувствую, что знаю
О тебе? Что видел на пути?..
Времени два века не хватает,
Чтоб к тебе с любовью подойти.
Только сердце что-то растревожит:
Может, облака — что так чисты,
Может, оттого — что время множит
На погостах черные кресты.
САДА
Все дороги ведут сюда —
К этой церкви в селе Сада,
Где мы просимся на постой
В черном доме у церкви пустой.
А дороги за то село
Белым снегом перемело.
И три дня и три ночи мы
Провели в объятиях зимы.
И три дня и три ночи на храм
Всё глядим как на чей-то хлам:
Тридцать лет — и ночью и днем —
Кочегарка пылает в нем.
И дымится там черный чад,
Словно черти устроили ад.
А страшенный, как черт, кочегар
Выдыхает седьмой перегар
И таращит бельма как вор,
Выходя за церковный притвор.
И три дня и три ночи нас
Все пугал сволочной богомаз,
Чтоб забыли дорогу сюда —
К этой церкви в селе Сада.
* * *
О чем грущу я?
Тает зимний вечер.
Песню ночную
Запевает ветер.
И предо мною —
Времена и люди:
Идут чередою —
Все, что было, будет.
Дедовы песни,
Вятская сторонка,
Черные вести —
С войны похоронка...
Слов я не слышу.
И откуда это —
Словно мне душу
Выпевает ветер.
* * *
Тянутся гибкие тени.
Крыши в закатном огне.
Звуки вечерней деревни
Ясно слышны в тишине.
Солнце качнулось упруго,
Сочно блеснула река.
Запахи влажного луга
Чувствуешь издалека.
Замерли чутко деревья.
Сумерки — гуще, черней...
Старая наша деревня
Не зажигает огней.
Тихий заслышался говор,
Спичка погасла во мгле.
Как удивительно дорог
Этот покой на земле.
ЭЛЕГИЯ
Уйдет дорога в летние поля,
Вдали затихнут улицы Ижевска, —
И предо мной, как солнечная фреска,
Откроется забытая земля.
О, сколько помнят эти небеса
Суровый край роскошного Урала,
Где в скупости природа создавала,
Смешав, холмы, и реки, и леса.
Мой тихий край, Удмуртия моя!
Как древний миф, во времени обжитый,
Веди меня дорогою забытой —
Я твой цивилизованный дитя.
И если есть какое-то во мне
Сердечных дум и чувств изображенье —
Оно земной природы отраженье,
Явившейся нам в этой стороне.
Пусть я душою русский человек,
Но я рожден удмуртскою землею.
Умом и сердцем связан я навек
Земля моя, как с матерью, с тобою...
Я повидал иные города,
Я земли знал, казавшиеся дивом,
И все же... Я не смог бы никогда
Иной земли быть жителем счастливым.
Так, может, счастье это вот и есть:
Когда душа созвучна мирозданью,
Когда так ясно чувствую, что здесь
Меня влечет к истоку, к осознанью...
Здесь я прозрел и сердцем и умом,
Здесь я проникся сутью человечеств,
Здесь я познал достоинство отечеств,
Здесь мои жизнь и родина, и дом.
Мой милый край, Удмуртия моя.
Моя любовь, отчизна и святыня,
Прими меня, как собственного сына,
Благослови же, матушка-земля.
* * *
Я устал говорить о пустом,
Я хочу говорить о прекрасном!
Черный мир в одеянии красном
За моим потемневшим окном.
В мир! На землю! Смотрящим — дано!
Для великого сердце открыто!
Жизни краски так буйно разлиты
На вселенское полотно!
В красной речке разломится мост,
Всколыхнется мозаика улиц.
И дымящие трубы уткнулись,
Словно жерла, в жемчужины звезд.
Пахнет илом и сорной травой,
Пахнет черным пространством и гарью.
И земля, будто синий фонарик,
Раскачается над головой.
Мне тревожно. Но мысли чисты.
Я люблю многодумные ночи.
До утра, как вселенский рабочий,
Я смыкаю земные мосты.
(2005)
Я ПОМНЮ...
Андрею Углицких
Я помню, пермяк Андрей,
Полночный посёлок у ГЭС,
Где нет ни души, ни огней –
Лишь лай да мороз до небес!
А мы – по сугробу – вниз
Нисходим на камский снег,
И тут – вдруг заслышали свист,
Откуда-то шедший на брег.
Так тонко, в ночной тишине,
Он лился от кромки льда –
Рождался ли звук в глубине,
Иль – тихо звенела вода?
То – Матушка Кама поёт:
Про звёзды да звонкий лёд!
Но, явно, в пречистой тиши
Мы слышали пенье души.
И шли мы домой по тропе –
Столь узкой, что – по одному.
Что спели нам – мне и тебе?
Что слышали мы? Не пойму.
Но помню ещё тот век,
Когда мы, в глухой тиши,
Стояли у русских рек –
И слышали пенье души…
15.03.2012
ДУМКИ
О себе
Я никогда не ведал правил,
И потому стихи не правил.
О справедливости
Сам правь,
Если хочешь прав.
О последствиях
Среди рыбаков много умных ребят —
Потому что рыбаки
фосфор едят.
О школьной реформе
“О сколько нам открытий чудных
Готовят...” в просвященьях скудных
Минпрос — родитель средней нормы —
И школа — мачеха реформы.
Об экономическом факторе
Мой гений не подвластен модам!
Но жить-то надо на какие-то шиши.
Вот почему и я с моим народом
Перехожу на хозрасчет души.
