Первое явление
У Лики был талант появляться внезапно. Звонки, предупреждения, заранее оговоренное время были не для неё. И вовсе не потому, что Лика отличалась какой-то необычной наглостью или невоспитанностью. Скорее, это была уверенность с её стороны, что уж подругам детства нечего церемониться. А дружили мы с первого класса замечательной советской школы.
B тот первосентябрьский день она тоже появилась неожиданно. Все первоклассники, их родители, учителя и десятиклассники, передающие эстафету малышам, уже давно перетоптались в школьном дворе, усыпали его оборвавшимися цветками гладиолусов, астр и георгин, отгремели колокольчиком и отбубнили приветствия. Взбудораженная событиями ребятня расселась за партами в классе и стала внимательно следить за учительницей, выводящей мелком на доске – 1 СЕНТЯБРЯ, когда за дверью кто-то поскрёбся, а потом несколько раз вяло ткнул в неё ногой. Учительница оглянулась на класс с некоторым недоумением, но решив, что это не стоит внимания, закончила надпись жирным восклицательным знаком. Именно в этот момент в дверь стукнули сильнее. Потом ещё раз. И ещё.
– Войдите! – громко сказала учительница, и в класс просунулась невероятно симпатичная мордашка. У мордашки были необычайные золотисто-карие глаза в обрамлении густых черных ресниц, милый вздернутый носик и белокурые кудряшки с двумя бантами на макушке. Взгляд был настолько потрясённый, а красный ранец настолько огромен, что у учительницы на губах замерли уже готовые сорваться упрёки.
– Здравствуй, – только и проговорила она.
Мордашка грустно кивнула и без лишних слов поплелась между рядами. Большинство самых козырных мест в классе было уже занято – у окна, впереди и в середине. Сзади оставались еще четыре места, и чудо в неуверенности остановилось в муках выбора.
– Побыстрее. Опоздала, так уж поторопись сейчас! – строго сказали ей.
– Я не опаздывала! – ответила девочка, – меня фотографировали на плече дядьки рядом с рябиной.
– А-а-а-а-а… – только и протянула учительница, догадавшись, что это была та первоклашка, выбранная фоторепортером из местной газеты для снимка, который намеревались потом поместить в колонке о начале учебного года.
А вот заявление девочки, что её снимали (!) для газеты, тут же сделало из неё звезду класса. Мальчики стали весело поглядывать на неё вполоборота, а девочки поджали губы и возвели очи лампам дневного накаливания.
– Давайте познакомимся, дорогие первоклассники, – ласково сказала учительница, – ведь с этого дня и ещё три года впереди я буду вашей классной руководительницей. Буду учить вас считать и писать, рисовать и узнавать какая погода на улице!
– Чего там узнавать, – тихо, но ясно пробурчало новоприбывшее чудо, – выглянул в окно – и знай себе!
Дети захихикали, а учительница с укором покачала головой:
– Всё не так просто. Всё намного интереснее! Меня зовут Евгения Павловна. Вот вы и знаете мое имя. А теперь, давайте, вы будете вставать по очереди и называть своё.
И Евгения Павловна стала по очереди указывать своей деревянной палочкой на детей и те вставали и назывались:
– Соболев Боря.
– Чуринцева Лена.
– Аксёнов Вова.
– Хасян Салехов.
– Грудский Лев.
– Оксана Капрановская.
– Левшина Ладмира.
– Виноградников Андрюша.
– Лазарян Дима.
– Заславский Сережа.
– Колымцева Инна.
– Варягина Таня – это я.
– Липатов Олег.
– ……………… .
Весь класс обернулся на опоздавшую девочку. Учительница внимательно смотрела на нее, но для белокурого чуда это ровным счетом ничего не значило, оно было поглощено тем, что в данный момент выводило на белом листе красным фломастером.
– А как тебя зовут? – довольно спокойно и чётко произнесла учительница.
Чудо не отреагировало, оно просто было не здесь.
Евгения Павловна подошла к её парте и с интересом заглянула к ней в листок. Чудо уловило движение рядом сбоку и быстро двумя ладошками прикрыло то, что сейчас с таким азартом вырисовывало.
Учительница улыбнулась.
– Как тебя зовут?
– Лика.
– А полностью?
– Это с фамилией? – чуду явно надо было объяснять всё подробно и несколько раз.
– Полное имя и фамилия.
– Гайтулина Малика.
Создалась странная ситуация. Учительница стояла над малышкой и явно чего-то ждала, а малышка сидела, прикрыв листок, и тоже явно ждала – когда же эта надоеда отойдет от стола.
– А что ты рисовала? – наконец поинтересовалась учительница. – Мы тут все собрались, чтоб вместе учиться. Вместе играть и рисовать. Поделись с нами.
– Вы его не знаете! – уверенно сказала Малика.
У учительницы порозовели щеки, но она решила в первый учебный день не портить ни с кем отношений и не повышать сильно голоса.
– Знаешь что, милая, – сказала она с некоторым напором, – давай-ка ты сейчас мне отдашь этот рисунок. Я верну тебе его после уроков. И ты дорисуешь его дома. В школе, Малика, надо учиться и делать то, что говорит учительница, а не то, что ты сама хочешь. Договорились?
Малика внимательно смотрела на неё какое-то время. Потом её тонкие бровки изломились, губы дрогнули, глаза зажмурились, из них полились слёзы, а из разверстого рта раздалось громкое и надрывное:
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Не хочу того, чего не хочу!!!
Один на двоих, или Все на одного
Надо ли говорить, что отношения Лики со школой были сложные. Девочка она оказалась неглупая. Училась неплохо, но с таким надрывом, словно всё время тащила на себе то, что должен был тащить кто-то другой.
Я прекрасно помнила, как она на уроке труда в первом же классе слепила медведя из пластилина. Точь в точь такого, какого требовала Евгения Павловна, но от себя добавила ему зелёную шляпу. Евгения Павловна поставила Малике четыре, добавив, что если бы она не самовольничала, то получила бы пятерку! С тех пор у Малики, видимо, появился комплекс: когда она писала сочинения, то делала это, как того хотели учителя, а в конце всегда приписывала: «Всё, что вам нужно!» Когда отвечала у доски, то слово в слово повторяла то, что было написано в учебнике, а получив свою четверку, вопрошала учительницу: «Вы вполне довольны?».
В конце же листа с контрольной по математике она приписывала: «Другого решения не обнаружено!».
То есть характер Малики отличался явным упрямством. И мы, её подруги, неоднократно испытывали его на себе.
– Малика, пойдем сегодня на горку кататься на санках?
– На санках?.. – Лика смотрела на нас недоуменно и разочарованно. – Ну вы что? Ведь на коньках намного интереснее! Давайте на коньках сегодня, а на санках завтра?
Мы переглядывались, но соглашались. И вот, когда все приходили на коньках, то Малика являлась в валенках и с санками. Глядела на нас она вполне себе спокойно и заявляла, что в последний момент ей перехотелось на коньках, зато захотелось на санках.
Но, как ни странно, на Лику мало кто сильно обижался. Вот умела она как-то так глядеть и говорить таким нежным и искренним тоном, что это не вызывало раздражения или злости у других, зато очень хотелось Лике посочувствовать или просто согласиться.
Подрастая, мы очень завидовали Лике, в которую влюблялись почти все мальчики и очень не завидовали мальчикам, которые в неё влюблялись. Обычно она нещадно эксплуатировала влюблённого мальчика, а потом, когда он ей надоедал, меняла на другого. Вела себя она с ними довольно строго и насмешливо. В общем, была молодец. Пока сама не влюбилась.
Было это в девятом классе, ближе к весне. Февраль явно торопил весну ранними капелями, а Лика раньше всех сняла вязаную шапочку и ходила щеголяя своими белокурыми крупными кудряшками. С уроков она убегала так быстро, что даже не успевала сказать нам «Пока!».
Однажды, в субботу вечером, она пришла ко мне вся в слезах.
– Танька, я просто сдохну! – картинно заломленные руки довершили трагичность ситуации.
Я притянула её на диван рядом с собой и, обняв, твёрдо сказала:
– Рассказывай!
И Лика рассказала, как она познакомилась месяц назад в гостях у двоюродного брата с одним очаровательным мальчиком по имени Максим. Как он за ней ухаживал и как пригласил в кино. В общем всё было банально и просто, пока Лика не почувствовала, что он ей очень нравится. Тогда она впервые позволила ему поцеловать себя. Несмотря на частые романы с мальчиками, до этого первого раза Лика еще не целовалась. А тут! Сорвалась… Целоваться она не умела. Зато как целовался Максим!!! И их встречи стали более насыщенными и интересными. Пока… Пока она не увидала его с какой-то… Рыжей! Противной! В белом пуховике! Они шли за ручку! Прямо, ну точно как она с ним ещё два дня назад!
Лика рухнула головой в диван и зарыдала.
– И что? – не поняла я.
– Как что? Я его люблю, а он меня бросил!
– Может это была его сестра?
– У него нет сестры. У него брат.
– Ну… – я подумала и добавила:
– Может, не стоит так плакать? Может, это хорошо, что ты их увидала? Ты же ведь не знаешь – кого он из вас обманывал – её с тобой или тебя с ней?
Лика покосилась на меня, шмыгая носом и на время перестала рыдать:
– Ты сказала что-то сложное, Тань.
Я вздохнула. Объяснить Лике, что на её счастье парень стал прозрачен и безвреден, я не могла. Так как это было только моё понимание.
– Тань, ты просто скажи, на чьей ты стороне – этого дебила или на моей?
– Естественно, на твоей. Я того дебила и не видала никогда! – уверила я Лику.
Она облегченно вздохнула и, приникнув к моему плечу, стала что-то усиленно обдумывать, сосредоточенно сдвинув брови. Наконец она выдала:
– Поможешь отомстить?
– Как ты себе это представляешь? – Удивилась я.
– Ну… Например, собачьих какашек в почтовый ящик наложим.
– Лика, он даже это не оценит. Его маме придётся все это выгребать.
– Тогда на двери напишем краской, что он гад.
– Не пойдет. Ещё застукают и нашим родителям надо будет оплачивать новую обивку двери.
Лика приуныла. Как же мне помочь Лике?
– Знаешь, – пришла я ей на помощь, – ты говоришь, что он знакомый твоего двоюродного брата Рамиля? Вот и расспроси сначала своего брата об этом Максиме… Может быть, сделаешь выводы. И додумаешься до чего-нибудь!
– Наверно, ты права, – неожиданно согласилась Лика. Настолько неожиданно, что я даже удивленно сказала про себя: «Ого!» Потому что Лика обычно редко соглашалась с кем-либо и по своему обыкновению всё старалась сделать с точностью до наоборот. Вот и сейчас я была не совсем уверена, что она пойдет и именно расспросит двоюродного брата перед тем, как предпринять что-то.
Но Лика пошла и расспросила брата уже в воскресение с утра. И пришла ко мне ещё более злая, чем накануне.
– Танька, он такой гад, такой идиот! Представляешь, Рамиль сказал, что он бабник и что у Максима хобби – коллекционировать девчонок. Когда я стала его про этого Максима расспрашивать, он очень насторожился и весьма строго меня предупредил, чтоб я по нему не сохла, потому что можно наколоться. И что среди ребят это как бы даже доблесть – девчонок менять, но Рамиль вовсе не хочет, чтоб в коллекцию Максима попала я. И почему он меня раньше не предупредил?
– Кого первого будем наказывать? – рассмеялась я.
– Дура, – незло огрызнулась Лика, – Рамиль не при чём. Максим тогда гулял с какой-то Машкой, и брату даже в голову не пришло, что он будет одновременно ко мне клеиться.
– Знаешь, Ликусь, а мне в голову пришла очень обычная и примитивная месть. Но мне кажется, что в данном случае она сработает!
И я рассказала подруге о своей идее. Лике идея очень понравилась. Она все воскресенье то и дело принималась смеяться, представляя себе, как он будет повержен, низкий и подлый предатель!
В понедельник мы с Ликой посвятили несколько перемен тому, чтобы сагитировать близких подруг на наше незамысловатое деяние. Подруг очень повеселило предстоящее приключение. Заранее узнав от Рамиля об увлечениях и привычках Максима, Лика повела нас в среду вечером во двор к коварному изменнику. Во дворе его старенького трехэтажного, еще довоенной постройки дома, стояла такая же древняя беседка. Жухлые и подмороженные инеем резные листья винограда, увивавшие беседку еще с лета, давали укрытие тем, кто в неё приходил. Там мы разместились и стали тихонько ждать событий.
– Он выйдет. А мы двинемся позже! – шепотом распоряжалась Лика, – держаться будем на расстоянии. Чтоб не заметил. Да он и не заметит! Козёл самовлюблённый!
Так все и оказалось. На той самой дивной заснеженной липовой аллее, где он за ручку ходил с Ликой, Максим прогуливался теперь с другой девочкой. Девочка зажимала рот варежкой и прыскала со смеху, а мальчишка что-то рассказывал, делая руками объясняющие движения. Он даже представить себе не мог, что его ожидало. В тот момент, когда он нежно отвел от лица девочки варежку и, обдавая ее паром изо рта, приник губами к щеке… в конце аллеи появились мы! Мы приближались к нему с угрожающей скоростью, не дающей ему возможности подумать и изменить ситуацию. Нет, мы не собирались никого бить. Мы всего лишь окружили парочку и стали вопить:
– Изменник! Негодяй! Придурок! Ты бросил всех нас по очереди! Ты глумился над нашими чувствами, меняя одну на другую! Ты обманул нас и ещё столько и столько, и столько девчонок! Девочка, не верь этому негодяю – он встречается с тобой и ещё с тремя одновременно!
Девочку было жаль. Она стояла растерянная и хлопала ресницами, с которых тихонько начинали капать слезы.
– Знаешь, Тань, – шепнула мне Лика, – я даже рада, что он не успел обмануть бедняжку!
– Успел, – мрачно ответила я, – потому что она уже страдает!
А через неделю Максима побил Рамиль. Этот дурачок лично пожаловался Рамилю, как обломала его двоюродная сестра друга. Рамиль слушал и сопел. А когда Максим закончил: «Такая дура твоя Лика», – Рамиль дал ему в морду.
Трижды продумано
В общем, из всего вышеизложенного, вы, наверно, уже сделали выводы о том, как своенравно и спонтанно поступала ещё в детстве моя подружка Лика. И точно не удивитесь, когда я вам расскажу о том, что произошло с ней через 12 лет после окончания школы. Расскажу я это с её согласия во имя спасения множества других замечательных красавиц и умниц, подобных Малике.
Так что вот так!
Я ни капельки не удивилась, когда в одно прекрасное утро получила от Лики имэйл: «Привет, Танька! Извини, что давно не писала – сама знаешь, какое время, и сколько всего на нас висит. При встрече куча подробностей. Встречай в Торонто в четверг в 10 утра. Рейс из Лондона. Целую. Твоя Лика».
Естественно, я поехала её встречать. Муж имел на субботу другие планы, но, будучи наслышан о Лике из моих рассказов о детстве, вздохнул, кивнул и только спросил:
– Интересно, в командировку или как?
– Зная Лику, могу предположить, что «или как», – ответила я, захлопывая дверь автомобиля.
Лика кинулась мне на шею и долго рыдала от переполнявших ее чувств. Признаюсь, что я тоже всплакнула. Правда, мысли мои были отягощены кучей вопросов к Лике, которыми я закидала её уже в автомобиле на обратном пути.
– Какими судьбами в Канаде? – был мой первый и основной вопрос.
– Танька, я эмигрировала! – восторженно заявила моя дорогая подруга, – помнишь, я у тебя еще три года назад интересовалась реалиями Канады?
– Ага, – только и сказала я, – я тебе ещё написала, чтоб ты не дурила, а занялась повышением образования и устройством личной жизни. И как ты в итоге додумалась до этого?
– Я трижды продумала это решение. Анализировала днями и ночами, – она покосилась на меня с явной грустью, – ты не рада?
– Встрече – да. А вот радоваться за тебя или нет в дальнейшем – ещё не решила.
– Нет, ну честно, послушай… – затараторила она, – для меня там – никаких перспектив! Мужики – пьют, свободы самовыражения нет, режим достал… И никакой личной жизни, – добавила она тише.
– Ну, да, ну, да… – осторожно, как бы поддержала я, – а тут мужики понятия не имеют, что такое виски, ты сразу станешь свободнее в сто раз самовыражаться и местный режим тебе до лампочки…
– Нет, ну честно! Там все такие меркантильные! По пятницам пьют. Мужики только про баб. Бабы про мужиков! А замуж не за кого! Все мне: такая ты хорошенькая! Такая ты хорошая! А как дойдет до выяснения отношений – фьють и нет их! А работа? Работа?! Я предлагаю на работе план, даю новые дизайнерские идеи, а мне: «Вы должны выполнять заказ, который спущен сверху, а не фантазировать тут!». Скажи, Тань, так можно жить и работать?
– Нет! Однозначно, нет, – сделала я понимающую физиономию, – а тут ты, значит, и мужа найдёшь и внедришь новые дизайнерские идеи?
– А то! Я смотрю – тут поле непаханое! – воскликнула Лика, разглядывая в окно машины незамысловатые канадские пейзажи с редкими рекламными щитами, заполненными немудренными картинками.
– Тебя дожидаются! – обнадеживающим тоном подтвердила я.
Лику разместили в спальне младшей дочери, которая временно перебралась к сестре. Лика критически оглядела маленькую, три на три, спальню и саркастически спросила:
– А это спальня?
– И тренажерный зал, – подтвердила я, указывая на узенькую шведскую стенку, присобаченную между письменным столом дочери и встроенным шкафом.
– Обалдеть! Я думала только у нас способны делать такие микроскопические комнаты.
– Это ещё ничего, – уверила я, – это ещё вполне себе нормальный метраж.
Лика недоверчиво глянула на меня и рассмеялась.
Ночью раздался грохот и крик.
– Мама! Мама! – вбежала ко мне старшая дочь Машка, – там тетя к нам стену проломила!
Я кинулась в спальню, где мы разместили Лику, и обнаружила, что моя подруга, подвывая, сидит на полу, потирая ногу. Ровно за шведской лесенкой в стене зияла небольшая, размером в Ликину стопу, дырка.
– Блин! – хлюпала Лика, – из чего хоть стены то?
– Из папье-маше, – согласилась я, – всё из него, родная. И стены. И крыша. И полы. А чего случилось-то?
– Тань, – виновато отвела глаза в сторону Лика, – у меня ведь адаптация. Понимаешь, в Москве сейчас утро. А у вас ночь. Не могу я заснуть. Вот решила немного на стеночке позаниматься, чтобы, так сказать, устать физически и потом заснуть. В самолете сидела, тут сразу в постель… Я ногами взмахнула, а когда по стенке стукнула…
– Ну, тут сила нужна стукнуть, Лик, – сказала я, – если бы с такой силой стукнуть по цементной стене, то не стена, а нога твоя сломалась бы!
– Я даже не знаю, как так вышло! Но, блин, как нога-то болит! У вас тут в деревне есть где рентген сделать?
– Главное в этой деревне не найти ренген, а дождаться, когда тебя примет врач, который назначит рентген, которого тоже надо будет ещё полгода дожидаться! За это время нога твоя успеет срастись сама! – сказала я ретируясь под офигевший от этой фразы Ликин взгляд.
Когда я вернулась к мужу, он понимающе прошептал мне:
– Завтра же надо помочь ей снять жильё.
– Главного ты не знаешь, Степ.
– Что?
– У неё с собой всего три тысячи. Остальные переводом будет ждать.
– Ну, на месяц ей хватит – аренда, депозит, коммунальные и пожрать. – Степан вздохнул, – ну… Если на тряпки не потратит всё в первую неделю.
– Не потратит, – я улыбнулась в темноте, – какие тут тряпки после Москвы? Она ещё по магазинам не ходила. Завтра пойдет – вот хохма будет!
Да. Была и хохма в молле. Хохма сопровождалась вытянутым в сторону витрин указательным пальчиком в маникюре и восклицаниями: А это что тоже покупают? И снятые кем-то по пути из Москвы в Канаду с карточки Ликины деньги. И лэндлорд, который потребовал от нас подтверждения ее кредитоспособности. И занятые ею у нас уже в следующем месяце деньги. Но, тем не менее, все устаканилось. Через два месяца упорных поисков работы по специальности и объяснений ей всеми эмигрантами-соотечественниками того, что без канадского опыта работы ей не светит профессиональная деятельность, а на непрофессиональную её тоже могут не взять, потому что этого канадского опыта ведь нет у неё ни в чём, а требуют его даже у уборщицы, Лика устроилась туда, куда ей предложили. А предложили ей менеджером по продаже одежды в магазин со звучным названием Value Village, точнее – кассиром в магазин сэконд хэнд. А то, что она менеджер в модном бутике, это она в Москву подругам написала. И еще написала, что у неё Понтиак аквамаринового цвета. То, что Понтиак 2001 года, с пробегом в почти 250 000 километров, восстановлен после аварии и куплен ею за 3 тысячи в кредит, она писать не стала. На фотографии, слава Богу, всё смотрелось круто.
Проработав в магазине кассиром полгода, Лика затосковала. Свою мечту устроиться по профессии она не оставляла, как и не оставляла мысли выйти удачно замуж. Размышления ее об этом были отрывочны и фееричны.
Обычно встретившись в популярной в Канаде кофейне Tim Hortons после трудовой недели, разместившись где-нибудь в уголке за скромным пластиковым столом и наблюдая за толстыми и ленивыми канадцами, бледными от круглогодичной нехватки солнца, подруга моя начинала наши немудрящие женские плакалки с восклицания:
– Где ты, где ты сейчас бродишь, мой пока неизвестный супруг?
– Ау, любимая, я тут! – подначивала я её, – я брожу среди ёлок в диких лесах Канады, тоже ищу тебя! А каким ты меня представляешь, радость моя?
– Чтоб был не старый. И не бедный. И очень мужественный!
– Это как водится, – соглашалась я, – смелый и отважный альпинист на лыжах, зарабатывающий себе на пропитание отстрелом проснувшихся зимой на склонах гор гризли! За каждого гризли я получаю по сто тысяч!
– Ну тебя, – отмахивалась она, – Тань, я же не дура, понимаю, что миллионер мне не светит. Но чтобы работал на приличной работе и был… очень такой… свежий, знаешь!
– Знаю, – соглашалась я, – такой же свежий и сладкий, как донатсы в этой забегаловке!
Лика для приличия хмурилась и отводила от меня свои погрустневшие глаза, но через короткое время возвращалась к другому наболевшему:
– А почему ты меня не можешь к себе на работу устроить? У нас в России друзья, например, помогают друг другу в трудоустройстве.
– Ну, ты же не хочешь работать в коллективе старосовковых служащих! – возвращала я ее в реальность и добавляла, – кстати, а почему бы тебе не вернуться тогда в Россию?
– Ты уже поняла почему… Там моё возвращение все непременно воспримут либо как лузерство и будут злорадствовать, либо… либо я им совру, и они все сдохнут от зависти! А я уже почти люблю своих глупых бывших соотечественников и не желаю им такого конца.
Лика вздыхала и задавала совсем уже обалденный вопрос, который приходит в голову эмигрантам только тогда, когда они до него созревают: то есть через несколько месяцев после приезда:
– Так зачем они тогда сюда людей-то берут?
– Владельцам крупных сетей торговли, строительным компаниям и таксопарку рабочих не хватает! Прямо как в Москве. Там для этого таджиков берут.
– Так что, – недоумевала Лика, – иммигранты тут таджики?
После этого вопроса мы весело смеялись.
Четыре месяца кошмара
В тот день Лика приехала ко мне рано утром. Был выходной, общеканадский праздник, и мы все спали. Лика звонила упорно и радостно.
– О, боже! Ликусь, ты можешь дать мне выспаться в выходной? – поинтересовалась я.
– Танька! У меня крутые перемены в жизни! – Лика плюхнулась в кресло и прижала к румяным от мороза щекам ладони.
– Любовь? – спросила я, наливая из кофе-мейкера себе и ей по чашечке.
– Любовь! – восторженно воскликнула Лика.
Мимо нас на кухню прошлепал Степан. Налил себе минералки и ушлепал обратно, по пути приложив палец к губам и показав другой рукой со стаканом в сторону детских спален.
У Лики была особенность – она при общей своей невероятной болтливости, старательно хранила некоторые секреты до того момента, когда уже могла только огорошить и потрясти. И делала это мастерски. У собеседника после новости обычно либо отваливалась челюсть, либо выпадали из орбит глаза.
– Рассказывай, – согласилась я на экзекуцию. – Только потише. Дети спят.
– Тань, вот ты, дура, не любишь социальные сети, а там такая жизнь кипит! Просто трэш и угар!
– Догадываюсь. Подробнее.
– Я эти полгода переписывалась с одним парнем!
– Ты уверена, что это парень, а не старый дед с катетером под креслом?
– Мы в чате болтали. И по скайпу. Я его видела!
– Ну, ну и что?
– Тань, не обрывай крылья на взлете! Он – чудо!
– Максима помнишь? А Костика-виртуальщика из планового? Может, забыла про женатого Вадим Вадимыча?
– Блин, да какой Максим? То в детстве было! А я сейчас взрослая опытная женщина! И, между прочим, очень красивая и еще очень молодая!
– Согласна, – кивнула я, – про то, что красивая и молодая. А вот насчет опыта не уверена.
– Тань, я к тебе делиться пришла и советы слушать. Ты же у меня спец по советам, – Лика наклонила голову на бок и так взглянула на меня, как умела только она – с ласковой детской улыбкой, обезоруживающей и заставляющей собеседника почувствовать перед ней всю ответственность.
– Лик, если советы ты готова слушать, то дам. Если делиться пришла, то выкладывай все по порядку – кто, откуда и какая его последняя фраза.
– Значит так…
И Лика мне подробно рассказала весь свой фейсбучный роман. Боже мой, думала я, это сейчас так банально – пишут, пишут на фейсбуке, придумывают про себя сказки, верят чужим сказкам и строят радужные замки. Дураки! Вот как сказать своей, потерявшей голову от предстоящего счастья подруге, что она дура? Нет, я могу сказать, но тогда она хлопнет дверью и пойдет делать глупости сразу и не задумываясь. Может все-таки я смогу как-то повлиять на её фантазии своим занудством и дам ей шанс ещё подумать?
Короче: Эмилио – богатый мексиканец. Режиссер. Живёт на шикарной вилле у океана. Ему 30 лет! Он не женат. Детей нет. Он влюблён в мою наивную красавицу по уши и зовёт к себе в Мексику на каникулы. А там… и марш Мендельсона срывается с алых ланит моей ангелоподобной Лики. Боже, неужели этот примитивный набор банальностей мог на неё подействовать?
– Лика, ты испанский знаешь?
– Нет. Но он знает английский.
– Насколько я знаю, твой английский так себе.
– И его так себе, вот мы и понимаем друг друга!
– Согласна… А тебе не кажется, что это странно, как такой красивый-молодой-богатый до сих пор одинок?
– Танька, не зуди! Я еду к нему в отпуск! Там я всё и увижу, там я всё и узнаю!
– А отпуск когда?
– Через два месяца!
Я вздохнула с облегчением. Ну, за два месяца, может быть, «богатый режиссер 30 лет» еще передумает к себе приглашать «невесту». Ведь та приедет ненароком и обнаружит, что там – крытая соломой хижина, а он ходит по пляжу с обезьянкой и предлагает сфотографироваться туристам.
Но за два месяца в планах Лики ничего не изменилось. Она купила билет в Мексику и улетела счастливая, под мои нудные нравоучения и наставления.
– Звони, – сказала я ей напоследок, – и пиши мне по имэйлу. Вообще не пропадай от счастья.
– Жаль, что ты не сидишь в чатах и не имеешь фейсбука! Ты бы могла разделить со мной моё счастье! Но так уж и быть, я вернусь через две недели, чтобы вручить тебе приглашение на свадьбу!
Через две недели Лика не вернулась. Один единственный звонок она мне сделала через три дня после прилёта в Мексику:
– Татьянка, – кричала она мне в трубку, – тут еще лучше, чем я думала! Он такой обаяшка! Он такой секси! У него такая вилла! Здесь такие виды! Он мне делает такие обалденные подарки! Он говорит, что не сможет без меня жить!
– Лика, – сказала я, – я за тебя счастлива. Только, пожалуйста, будь внимательна!
– Танька, не зуди! Я – в дамках! Просто мне повезло!
Не приехала Лика и через месяц. Я вопросительно смотрела на мужа: что делать?
– Может, она от счастья там свихнулась? – разводил руками Стёпа. – В конце концов, она взрослая баба, что мы можем сделать?
Я, попирая собственные принципы, тщательно исследовала фейсбук в поисках своей подружки, но следы ее обрывались на её сообщении, оставленном более месяца назад: «Друзья и подруги! Я счастлива! Тонкости после возвращения домой!», – нашлось несколько дивных фотографий, на которых жених обнаружен не был, но зато была Лика в обалденном бикини на фоне бешеных волн Тихого океана.
Пыталась я её разыскивать и через официальные органы. Но там, выслушав меня, сказали: взрослый человек уехал к жениху! Подождите какое-то время, может быть, она объявится. Если нет, то сообщите нам снова.
Ещё через месяц Ликин лэндлорд выставил её вещи из квартиры и нам пришлось их забрать, чтоб не пропали.
А ещё через два месяца Лика наконец позвонила.
Моя Ликушка рыдала в трубку и одновременно в её голосе звучала радость. Радость от возможности говорить со мной.
– Танечка, я нахожусь в городе Н. В здании церкви такой-то. Мне очень нужна помощь. Я тут не одна. Со мной еще один парень. Канадец. Франко-канадец. И ребенок – из США. Мы сбежали. Я тебе потом все объясню. Нам нужны документы и деньги. Сколько? А сколько надо на билет на двоих в Канаду? Танечка, я знаю, ты работала где-то в Латинской Америке, у тебя в посольстве есть знакомые? Может, они помогут нам сделать документы? Ну… подскажут как быть! Мы же не знаем испанского! Вышли нам «вестерн юнионом» в Н. на адрес евангельской церкви на имя пастора (она назвала имя). Я приеду, все объясню!
Через две недели, Лика, исхудавшая, с больными глазами, сидела у меня в столовой, пила горячий глинтвейн и чуть охрипшим и удивительно тихим голосом рассказывала о своих злоключениях в Мексике:
– Тань, я же не знала, кто он… Я приехала. Он меня встретил. На такой крутой тачке! Такой красивый! Привёз в такое место!
Ты даже не представляешь, как он был нежен и обаятелен! У него были такие глаза – нельзя не поверить! Одним словом – артист! Знаешь, он не обманул. И вилла его, и машина. И он, реально холостой. Ну насчет детей теперь не скажу. Там такое…
Мы целую неделю просто не выходили из эйфории – музыка, прибой, вкусная еда, подарки. Он меня со своими друзьями познакомил – все такие галантные, красивые… Он мне сказал: «Я сейчас снимаю сериал про бешеную любовь! Ты – такая красивая и артистичная, хочешь я тебя тоже снимать буду?» Я просто голову потеряла.
Потом он меня повёз к другу на виллу на вечеринку. Там все такие были красивые и в таких прикидах! Такие вина, живая музыка. Потом… Знаешь, я помню, как мы пили вино, потом что-то курили… – Лика виновато на меня посмотрела. – Потом я отрубилась.
Когда пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь снова у него на вилле. Ну, думаю, домой вернулись. Наверно, я перепила, дурочка. Хотела выйти из комнаты, выпить ледяной водички, искупаться в бассейне, а обнаружила, что комната заперта. Я постучала, но никто не ответил. Я подумала, что он уехал по делам. Но потом слышу голоса. И его голос тоже. Я кричу: «Эмилио!» Долго кричала. Я была уверена, что он слышал, но он не пришёл. Я целый день в комнате сидела. Пить хотела – ужас! Тем более, накануне… так сухо во рту. И в комнате жарко. Ещё ночь прошла следующая. Опять утро. И опять никого. Я подумала, что его убили, ограбили, а я тут в каменной комнате за дубовыми дверьми – умру от жажды. Даже через окно вылезти нельзя – решетки. Я думала от воров, а потом, как оказалось… от нас!
А к полудню пришел он.
– Что, пришла в себя? – спрашивает.
– Эмилио, – говорю я, – где ты был? Я уже второй день без воды умираю! Кто меня запер и зачем?
– Я запер, – отвечает, – у меня тут вчера съёмки были, ты могла помешать.
– Зачем бы я мешала? – удивилась я.
Он смеется. Потом говорит:
– Ты со мной контракт подписала на съёмки. Помнишь?
– Да? Зачем контракт? Я же так была согласна.
– Контракт на год.
– На год? Мне надо домой возвращаться. Я думала, что улажу дома всё и вернусь. У меня же там работа.
– Дизайнером? – он так усмехнулся, как будто давно в курсе, что я вовсе не дизайнером работаю.
– Эмилио, я очень хочу пить.
Самое ужасное, это то, что я почувствовала его ко мне перемену. Где нежное обращение? Где беспокойство за мое здоровье? Я ведь больше суток просидела без единой капли воды!
– Пить? – он кивнул. Потом крикнул кому-то по-испански. Пришли два огромных парня. Знаешь… они были голые!
– Иди с ними, – говорит.
Я так испугалась. Стала упираться и кричать. И Эмилио меня ударил. Не больно, но я поняла, что он может сильнее. Мне вовсе не хотелось, чтоб он меня бил и я пошла за ними. Я решила, что убегу, когда получится, потому что когда увидела голых мужиков, поняла, что вляпалась во что-то скверное.
Но убежать скоро не получилось. Весь дом был на замках, каких-то решётках и везде были люди, которые следили. Какие-то камеры, провода. За эти два дня часть интерьеров изменилась. Вроде тот дом, да не тот. Я с первого раза, как вышла и увидела всё, поняла – всё, попала и пропала. И тебя вспомнила…Как ты всё время мне нудила: «Будь осторожна!»
Знаешь, нас оказалось десять человек. Не так чтоб мало, но их было больше. Они – это профессионалы. Те, которые на съемках были профессионалы. Потом я так же поняла, что имя его вовсе не Эмилио. А как – бог знает. Его всегда по-новому звали. Но про себя я его всё равно звала «Эмилио». И он реально был режиссёр. И продюсер. И вообще – вся идея была его. И он круто на этом зарабатывал.
Ни я, ни другие, которых они между собой называли «новички», не хотели сниматься. Сопротивлялись вначале. Но они умели заставить! – У Лики из глаз снова потекли потоки слез. – Тем, кто проявлял особое сопротивление, они делали инъекцию. Я потом поняла, что это наркотики, потому что те, кого укололи, становились какими-то странными и как бы воли лишались. Я больше всего боялась, что мне тоже эту гадость введут. И они еще шутили, что главные потребители отснятого дерьма – европейцы и североамериканцы. И что, если нас родные, знакомые и друзья увидят, то обрадуются, что мы живы и весело живём.
Ты знаешь, Тань, я тебе не буду подробности описывать. Мне так плохо… как вспомню.
Там один бразильский негр был, Дюк. С ними, но он как-то пожалел нас, и я подумала, что вроде и не с ними. Вообще, я почувствовала сразу, что он немного другой. К нам черного мальчишку привезли из США. Лет 13. Он так сопротивлялся! Эмилио сказал: «Дюк, отведи и научи его слушаться!» Дюк увел мальчика. И, как потом оказалось, пожалел его. Дом огромный. Он его в самой дальней кладовке запер и сказал, чтоб вёл себя тихо. Сам ему еду приносил. А Эмилио сказал, что мальчишка оказался слаб… Умер, короче. И что он его труп убрал так, чтоб без последствий.
Знаешь, они такие хитрые. Эмилио ведь даже по фейсбуку не назвал ни своего настоящего имени, ни места, куда меня повез. Я думала, что это одно место, а оказалось потом другое. Настоящее название я узнала вообще, когда сбежали только.
Потом двое ребят, лет по 20 им было, куда-то неожиданно пропали. Они такие забитые были, если рот открывали, то только чтоб что-то из «роли» сказать. Мы все испугались. Думали, что нас убирать начинают. Но Дюк сказал, что ребят перебросили на другие съёмки. Что время от времени он делает перестановки. А нам привезли других. Один из них канадец оказался.
На ночь нас всех по отдельным комнатам разводили. Мы даже толком поговорить не могли. Эмилио Дюку доверял, так как Дюк уже несколько лет с ним был. Так Дюк, узнав, что один из этих парней тоже из Канады, решил его и меня вместе оставить, чтоб по душам поговорили. Парень, Рош, оказался франкоговорящий. Нет, он говорил по-английски, но постоянно на французский срывался.
Он мне рассказал, что его уже полгода в Мексике держат. Со съёмок на съёмки перебрасывают. И что у него сил уже нет. И он думает, что если не сбежит в ближайшее время, то найдет способ покончить с собой, а, значит, и с этим кошмаром.
Рош рассказал, что он с другом работал в Монреале в модельном агентстве. «Ну, да, он такой симпатичный, почему бы нет?» – подумала я. Я так даже смеялась, когда решила, что мужик-модель. Он сначала не понял, чему я смеюсь, но в итоге разобрался и мне уже более понятно объяснил, что он не моделью был, что по подиуму ходит и маечки рекламирует, а конструировал компьютерные модели архитектурных решений. Что это совершенно другой модельный бизнес. А в Мексику он с другом в отпуск приехал – на пляже позагорать, девочек поснимать. Короче, оторваться по полной. А получилось, что его оторвали. Они с другом познакомились с красивыми девчонками, которые пригласили их на вечеринку. Ну и… всё дальше как у меня. Веселились, пили, потеряли сознание, а когда в себя пришли, то оказались узниками. Их даже в машине тонированно-бронированной перевозят. Не постучать в окно, не позвать на помощь… Рош мне сказал тогда, что его не покидало ощущение, что его реальная жизнь вообще перешла через какую-то черту, где закончилась реальность и началось сплошное кино.
Знаешь, Тань. Я вот думаю, сколько людей так пропадает? А ведь их никто особенно не ищет. Вот и ты меня толком не искала… Думала, что я взрослый человек и сама знаю, что делаю. – Лика закрыла лицо руками. Плечи ее вздрагивали.
Дюк, негр этот, рассказал, что он сам был мальчик из хорошей семьи. Папа его в городском совете заседал, бизнес хороший имел. У себя в Сан-Паулу Дюк в частную школу ходил. Английский язык учил. Что ему было 17 лет, когда он на одной из дискотек, куда пошёл со своей девушкой, в Сан-Паулу же и был похищен. Эмилио тогда в Бразилии снимал. И что он тоже сопротивлялся. Как все. Но быстро заметил, что некоторых время от времени куда-то уводили, и он подумал, что их убивают. Ведь если бы вырвались на свободу те, кто был таким образом похищен, то они бы выдали их? Так он подумал. И он решил, что ему совсем не хочется умирать, что он сам сильный и лучше будет не тем, кого, а тот, который… и может еще убежит. И поменял игру. Он думал, что быстро убежать сможет. Но там такая охрана всегда была! Такие правила! Везде камеры. Чтобы свободно передвигаться, ему пришлось два года доказывать, что он послушный и всё такое… И за это время у него в голове что-то щелкнуло, и он понял, что его душу и тело изломали, и что тот, прошлый мир, теперь еще заслужить нужно. А таким, каким он сам был раньше, он никогда уже не станет…
И он понятия не имеет – где теперь родители, что они думают, живы ли. Когда у него появилась возможность самому убежать через пару лет, так ему Эмилио стал доверять, то он испугался. Ведь он приедет к родителям. Отец пост солидный занимает. Спросит: «Ты где был? Что делал всё это время?». Что он ответит ему? А если все узнают правду, то отец может лишиться своей должности, братья и сестры пострадают. И он решил, что останется и будет помогать тем, кто сюда не по своему желанию попадает. Всем не может помочь, так как тут много глаз. Физически невозможно. Но он очень старался помогать кому мог. И теперь очень постарается нам помочь и… тому мальчику. И вообще… он наконец-то понял, что надо сделать.
В общем, через какое-то время он нас, по указанию Эмилио, должен был перевезти на другие съёмки. Они по двое всегда перевозили. С напарником. Но Дюк напарнику что-то там в соду добавил. Тот говорит: «Давай, Дюк, без меня. Что-то мне хреново. А ты езжай, а то влетит, что вовремя не привезли!» Помог Дюку нас только до машины доставить, чтоб мы не выкинули чего. Потом уже в машине мы обнаружили сумку, а в ней – того мальчика, спрятанного ранее в кладовке. Все-таки Дюк профессионально его спрятал!
Дюк нам говорит: «Повезу вас отсюда в другое место. Только пересесть на другую машину надо кое-где. А то тут вся полиция куплена. Быстро Эмилио расскажут – куда за нами ехать, еще и сами догонят и ему вернут».
Мы пересели в какой-то эвкалиптовой роще на другую машину, которую оказывается Дюк там держит специально. Такая раздолбанная, ржавая, крытая брезентом и с каким-то дерьмом внутри, чтоб никто на неё не позарился, и чтобы она не вызвала подозрений. Вроде как работяга какой-то заехал и на время оставил, по делам пошёл. Сели и поехали бог весть куда, отдавшись на волю случая и Дюка.
Рош, пока ехали, его спросил:
– Дюк, а почему ты нас выбрал из всех на этот раз, ну, чтоб спасти?
– Потому что мальчик маленький. Жалко. Я всегда старался детей вызволить. И мальчиков и девочек. А вы мне понравились, потому что во вкус не вошли. Некоторые на наркотики садятся. Особенно, если понимают, что сбежать невозможно, то прямо отрываются, как перед дорогой в ад. Есть такие, что видно, что не жильцы. Что умом тронулись и начать все снова уже не смогут. Да… – он запнулся, – сам не знаю. Интуитивно.
Долго ехали молча. Уже ночью приехали в какое-то место.
– А как ты объяснишь Эмилио – где мы и где ты сам был?
– А я уже ничего объяснять не буду, – как-то с хрустом сказал он.
– Не вернешься?
– Вернусь…
– Дюк, давай с нами? Мы их все вместе сдадим, – предложил Рош и добавил мрачно, – детей жалко.
Дюк промолчал. За эти несколько месяцев я уже поняла, что Дюк хороший человек, только вот так вот с юных лет в беду попал и запутался.
Он высадил нас около вокзала. Дал деньги.
– Вас тут Эмилио скоро не найдет. Это совсем другой округ. Чем скорее вы уедете отсюда, тем лучше. Документов ваших я вам дать, к сожалению, не могу. Они у Эмилио в сейфе. Но вы можете добраться до столицы и там пойти в свое посольство и объяснить ситуацию. Думаю, что вам выдадут документы. Не оставляйте Лоуна. Ему тоже надо домой вернуться. Его в США ждет бабушка и сестра.
Дальше ты знаешь, Тань. Я тебе позвонила, потому что сначала оказалось, что Дюк дал недостаточно денег на дорогу. Нам в кассе сказали, что на два билета не хватает. Мы пошли в церковь. Там была американская христианская миссия. И они вошли в наше положение. Накормили. Дали помыться. Дали позвонить. Потом оказалось, что на билет нам Дюк оставил столько, сколько нужно, просто на автовокзале с нас, как с туристов решили взять больше. Пастор согласился получить на своё имя остальные деньги. А потом сопроводил вместе с кем-то из миссионеров до столицы на своем траке. Дело в том, что мы, без документов и без знания языка, могли снова попасть в неприятности. И, действительно, были ситуации, когда ему за нас приходилось что-то объяснять останавливавшей нашу машину полиции. А с Лоуном вообще они все сами решили. Я верю, что он уже дома.
Уже сидя в посольстве, мы увидели в новостях по телевизору, который был в фойе, как в городе С., откуда мы бежали, кто-то устроил резню на вилле. Показали фото убитых… Мы узнали Эмилио и других… Мы не знаем, чем там закончилось всё. Но Дюка реально жалко. Мы сразу поняли, что это он так решил со всем этим кошмаром покончить. Жив ли он, в тюрьме ли, вернётся ли домой – не знаю.
Пятая жена. И последняя
Спустя некоторое время Лика постепенно пришла в себя. Поправилась, подлечилась. Стала серьезней и немногословней. Спустя какое-то время нашла работу – оформление витрин в одном из магазинов в Торонто. Может быть, не совсем то, о чём она мечтала тогда, когда ехала в Канаду, но уже, как говорится, теплее, теплее…
Разговоров о любви и устройстве в личной жизни она старалась избегать, как, впрочем, и самой любви и устройства. Когда же какая-нибудь знакомая женщина случайно упоминала о поисках любви на просторах Интернета, то Ликино красивое лицо передёргивала гримаса отвращения и презрения. А на вопрос, чего она так кривится, отвечала:
– Если от кого нужен совет, то не советую. Если не нужен, то мне жаль.
Естественно, делиться пережитым собственным опытом она не могла. Стала часто ходить в церковь. Русскую православную. На мой вопрос, истинна ли ее вера, ответила:
– Не знаю. Но это самое лучшее, что может унять мой стыд и мою боль. Наверно, так и приходят к вере те, кто не впитал её с молоком матери.
Я уже было решила, что Лика, получив такую психологическую и физическую травму, так и останется одна, зализывая раны и молясь в одиночестве в храме, как неожиданно она явилась к нам, как всегда без предупреждения и заявила с порога, что едет к жениху.
Я чуть не села прямо в прихожей на коврик и не потеряла там же сознание. На мой немой полный укора и вопроса взгляд, она ответила:
– В Арабские Эмираты. Эмир Насрулла берет меня пятой женой!
– Ликушка, милая моя девочка, – простонала я, – не говори чушь! Я не переживу еще одного твоего приключения. К тому же, в Эмиратах у меня нет знакомства, чтоб решить вопрос с утраченными документами и установлением личности.
Лика обняла меня и нежно засмеялась. Такой переливчатый музыкальный её смех я помню с детства. Она всегда так смеялась, когда всё было решено и она не намеревалась никого слушать.
– Ладно, Танюш, я пошутила, – примирительно сказала она, – я еду к Рошу в Монреаль.
Лика протянула мне отсканированную из почты фотографию парня лет 27. Волнистые темные волосы, широко открытые очень грустные карие глаза.
– Всё серьезно? – уточнила я.
– Хочется верить, – уклончиво ответила Лика.
Через два месяца нас пригласили на свадьбу. В свадебное путешествие Малика и Рош поехали в Россию. Путешествие длится уже 7 месяцев. Лика говорит, что Рошу очень понравилось в России, а она, Лика, просто очень соскучилась по дому.
