Лейтенант Артамонов, успевший уже обзавестись семьёй, вселился в двухкомнатную квартиру старинного одноэтажного дома дореволюционной ещё постройки с огромными рамами и печным отоплением. Казённая мебель – пара тумбочек, стол и кровать – шикарная обстановка для начала службы. Печка для приготовления пищи, а также обогревающая зимой обе комнаты, жаждала побелки. Дрова и уголь – в сарае. Вода с доставкой – водовозка приезжала два-три раза в неделю по расписанию. Но ничего, жить можно. Зато морская вода рядом! Море всего в десяти минутах ходьбы.
За небольшим пригорком, называемым Сопкой Любви, метров на сто тянулся песчаный пляж, облюбованный местным населением для купания.
Выходной день выдался на редкость солнечным. Лейтенант пытался научить своего двухлетнего сына держаться на воде, поддерживая его снизу. Максимка вырывался и никак не хотел оторвать ноги от дна.
– Греби под себя воду сильней. Я же тебя держу
– Юра, что ты его мучаешь? Он же маленький ещё. Научится потом, – причитала Вера, его жена.
– На берегу моря живём. Здесь учатся плавать раньше, чем ходить.
Максим наконец оторвал ноги от дна.
– Не бойся, греби сильней. Ты же сам уже держишься на воде.
Артамонов постепенно стал опускать руку. Максимка дёрнулся, глотнул воды, ощутил дно под ногами.
– Осторожно! – забеспокоилась жена. – Там могут быть ямы. И вода холодная.
– Вода хорошая. Правда, Максим?
– Павда. Хоёшая.
– Интересно, чему ты научишься раньше: плавать или говорить букву «р»?
Вера заботливо вытирала мокрого ребёнка.
– Повторяй за мной, – не давал ему покоя отец, не предполагая, что непроизносимая сыном буква сыграет злую шутку. – На горе Арарат…
– На гое Аяят астёт касный виногад.
– Хватит тебе ребёнка мучить. Научится.
– Пора, пора научиться.
Они шли вдоль южного берега бухты. Сопка Любви осталась позади. На мелководье работала землечерпалка, с характерным грохотом гоня по трубам воду вместе с песком и мелкими камнями.
– Скоро сюда цивилизация придёт. Видишь, землечерпалка работает, дно углубляет, порт здесь будет и завод, а нас переведут куда-нибудь на новое необжитое место.
– Землечепалка… пот… – повторял Максимка.
– А вон там смотри, как облака образуются.
Пляж ещё оставался солнечным, а с другой стороны бухты тянулся туман, вползал на крутой склон высокой сопки, а за ней уже по небу плыли облака.
– Вот вырастешь, как тебя будут звать?
– Максимка, – улыбнулся малыш.
– Не Максимка, а Максим Юрьевич.
– Максим Юевич.
Лейтенант безнадёжно махнул рукой.
Когда пришли домой, Артамонов внёс охапку дров, затопил печь. Вера принялась готовить обед. В это время из расположения части донёсся сигнал тревоги.
– Всё. Выходной кончился. Выпадает-то раз в месяц всего и то… Надо бежать.
Погладив сынишку по голове и поцеловав жену, лейтенант побежал в расположение части.
Автопарк ожил. Бронетранспортёры зелёными змейками потянулись к выходу. Расчехлённые танки громко стучали моторами, разворачивались, выползали на дорогу. Крики. Команды. Обычная тревожная суета.
Командир батальона майор Верёвкин, заметив лейтенанта, подозвал его к себе.
– Лейтенант Артамонов! У нас бронетранспортёры все заправлены?
– Да, конечно.
– Выдвигаемся на дальнее стрельбище. Вы пойдёте замыкающим в колонне.
Артамонов поспешил к месту стоянки батальона. Возле подвижной автомастерской, называемой обычно варемкой, сержант Ротенко размахивал руками перед водителем. Водитель, высокий полноватый и сутулый матрос Мошкин, виновато склонив голову, выслушивал сыпавшиеся на него упрёки. Маленький сержант даже подпрыгивал на месте, чтобы его внушение лучше дошло до нерадивого водителя.
– Что случилось? – спросил Артамонов.
– Тревога, все здесь, а его не дождёшься, пропадает где-то.
– Нигде не пропадаю. Прогуливался в расположении части. Услышал сигнал, пришёл.
– Пришёл!? Ты бегать должен, а не прогуливаться. Ты в морскую пехоту служить пришёл…
– Ладно, Ротенко, потом разберёмся. Бронетранспортёры все завелись?
– Все.
– Старшим в варемке поедешь, в дороге и Мошкина воспитаешь, а я – на бронетранспортёре замыкающим.
– Как всегда, пыль глотать.
– Не подавимся.
Колонна вытянулась вдоль дороги, тронулась в путь. Сопки, словно огромные зелёные волны, замерли по сторонам. Дорога, изобилующая подъёмами и спусками, петляла, извивалась, таила опасности.
Замыкающий бронетранспортёр Артамонова окутался клубами пыли, поднятыми батальонной техникой. Лейтенант нагнулся к водителю, предупредил:
– Терёхин, притормози немного.
– Господин Терёшкин, тормозите трошки, – усмехнулся водитель. – Пыли глотнули, товарищ лейтенант?
– Ты дорогу видишь всего на два метра, держи дистанцию.
– Товарищ лейтенант, мы на десантные корабли? В моря?
– Нет, сегодня на стрельбище, а потом не знаю.
Стокилометровый марш прошёл без приключений. На стрельбище приехали, когда стемнело. Чёрные цепочки морских пехотинцев растянулись по всему стрельбищу и растаяли во мраке. Застрекотали автоматы. Яркие линии трассирующих пуль неожиданно возникали в ночи и так же неожиданно пропадали.
Только к часу ночи всё затихло. Получив соответствующую команду, стали устраиваться на ночлег. Ротенко расстелил брезент на траве, морские пехотинцы повалились на него, положив под головы противогазы.
– Дождя бы только не было, – сказал Ротенко, натягивая сверху половину брезента.
Моряки успокоились на брезенте, лейтенант улёгся крайним.
– Дождя не будет, – уверенно сказал он сержанту. – Вот в позапрошлом году я ещё был курсантом. Участвовали мы в учениях осенью. Также на ночь расстелили такой же брезент, накрылись тоже брезентом. Утром просыпаемся, а на нём снег лежит. И вокруг всё бело.
– И не замёрзли?
– Не замёрзли.
Однако в этот раз долго спать не пришлось. Ещё рассветные лучи не вышли на прогулку по звёздному небу, птицы не проснулись, а команда «Подъём!» перечеркнула все сны морских пехотинцев.
Командир батальона, возвышаясь по пояс над бронетранспортёром, выехал вперёд, занял позицию на дороге. Спрыгнув на обочину, он прошёл вдоль выстроившихся машин.
– Внимательно слушать мои команды, – предупредил он.
Командиры взводов добросовестно внимали его голосу. Водители дремали в ожидании марша, поругивая командиров, не дающих им покоя. Матросы продолжали спать, сидя на своих местах в бронетранспортёрах.
Прошло полчаса, никакой команды не поступало.
– Зачем было будить нас, – возмутился Терёхин, отрывая голову от руля.
– Сиди, жди команды. Начальству видней, – успокоил его Артамонов.
Но вот бронетранспортёр командира батальона тронулся с места и покатил по дороге. Вытянувшаяся колонна бронетранспортёров продолжала стоять на месте.
– Что-то Верёвкин поехал один, – вслух подумал Артамонов.
Терёхин продолжал дремать, положив голову на руль.
Через полчаса бронетранспортёр командира вернулся. Верёвкин выскочил из него и подбежал к колонне.
– Что ты стоишь? – закричал он командиру первого взвода таким голосом, что на деревьях птицы проснулись, а луна с перепугу спряталась в тёмном облаке.
Командир взвода старший лейтенант Панюшкин недоумённо пожал плечами:
– Так команды не было.
– Как не было? Я же дал команду «Вперёд!»
– Я не слышал.
Оказалось, что Верёвкин, получив сигнал о начале движения от командира полка, давая команду по переговорному устройству, видимо слабо нажал клавишу. Команда не прошла.
Если бронетранспортёр командира первого взвода не тронулся с места, естественно, что и следующие за ним тоже остались на месте. Командир батальона, устремив взгляд вперёд, не догадался оглянуться. Оглянулся только проехав приличное расстояние, и с ужасом обнаружил, что позади него нет батальона.
Водитель бронетранспортёра первого взвода высунулся, протирая глаза.
– Спите вы все!.. – дальше следовала речь комбата, не поддающаяся воспроизведению.
Панюшкин принял все обвинения на свою голову, дал команду своему водителю. Комбат успокоился, и колонна с опозданием на полчаса начала движение.
Обратный путь оказался неспокойным. Сначала вышел из строя бронетранспортёр третьего взвода. Пока его чинили, варемка и бронетранспортёр Артамонова отстали от колонны. Потом они вытаскивали бронетранспортёр второго взвода, свалившийся в кювет. А потом случилось настоящее ЧП.
После крутого спуска дорога резко поворачивала вправо, огибала склон и круто уходила влево. С горки варемка катилась, набрав хорошую скорость. Надо было тормозить, но Мошкин, памятуя обвинение в нерасторопности, не стал этого делать.
– Тормози!.. – закричал, сидящий рядом с ним Ротенко, но было уже поздно.
Варемка вылетела на пологий мысок, словно с трамплина, перелетела через круто повернувшую дорогу и полетела вниз по крутому склону, ломая деревья на своём пути. Пролетев около тридцати метров, она была остановлена дубком сантиметров двадцати в диаметре. Машина не перевернулась и даже на бок не завалилась.
Артамонов увидел впереди варемку, летящую со склона, выскочил из бронетранспортёра и с ужасом посмотрел вниз. Если бы не дубок, лететь бы этой прыгунье ещё метров сто и тогда трагедия стала бы неизбежной.
Лейтенант бросился по крутому склону к аварийной машине. В крытом кузове её находились пять матросов-ремонтников. Дверь варемки открылась, и все пятеро вылезли из неё один за другим.
– Все живы? – закричал Артамонов.
– Все, – отозвались моряки, потирая ушибленные места и с ужасом поглядывая вниз и на крытый кузов, едва не ставший для них общим гробом.
Варемка уткнулась кабиной в спасший её дубок. Лобовое стекло разбилось вдребезги, сучок воткнулся в кабину, едва не коснувшись водителя.
Из кабины выпрыгнули Ротенко и Мошкин. Сержант подбежал к растерянному водителю. Ротенко стоял ниже, поэтому оказался Мошкину вообще по пояс. Сержант схватил водителя за ремень, но сдвинуть его с места не мог. Мошкин едва ли осмыслил произошедшее. Вытирая поцарапанную щёку от крови, он приходил в себя, мигал округлившимися испуганными глазами. Взгляд его бродил по крутому склону и поломанным деревьям. Губы дрожали.
Артамонов подошёл к нему и остановился на расстоянии трёх слов от готовых взорваться эмоций. Запылённое лицо скрывало его гнев. Уяснив, что самое страшное не случилось, он произнёс:
– Что же ты, мерзавец, наделал?
– Т-т-ак т-торопился же.
– Торопиться надо, но не гнать с такого спуска. У тебя люди в кузове.
Мошкин всё ещё осмысливал произошедшее, тупо смотрел перед собой и молчал.
– Иди! – Ротенко хотел шлёпнуть его ногой под зад, но покачнулся и сам чуть не упал.
Карабкаясь по крутому склону, все выбрались на дорогу. Артамонов вышел на связь с командиром батальона, объяснил случившееся.
– Танк нужен. Иначе не вытащим.
Пока ожидали танк, Артамонов топором сам очистил склон от поломанных деревьев и пеньков.
На дороге загрохотал танк. Размотали трос. Артамонов зацепил его за крюк варемки, убедился в надёжности крепления.
– Давай потихоньку, – скомандовал он.
Варемка шевельнулась, медленно поползла вверх по склону. Когда все четыре колеса машины оказались на дороге, лейтенант облегчённо вздохнул.
В расположение части вернулись во второй половине дня. Верёвкин долго расспрашивал Артамонова о происшествии, вызвал Ротенко и Мошкина, раздумывая, кого и как вздрючить. Вздрючить было его любимым словом. Мошкин сопел, уныло упёршись взглядом в пол. В это время сильный взрыв потряс казарму, прервав воспитательный процесс комбата. Из окна вылетело разбитое стекло, осколки посыпались на пол.
– Что такое? – Верёвкин вскочил со стула, хрустя сапогами по битому стеклу, выглянул в окно.
Взрыв прозвучал со стороны бухты. Начали взрывать скалу, мешающую строительству завода. Первый взрыв не был хорошо рассчитан. Взрыватели переборщили с зарядом.
– Ничего себе грохнуло, – обернулся Верёвкин, – как на войне.
Взрыв отвлёк его от разбора происшествия с варемкой.
– Ладно, идите, – махнул он рукой.
– А ты, Артамонов, куда смотрел? – продолжил он, когда моряки ушли. – Посади на варемку другого водителя. А с этим разберись.
– А куда же Мошкина? На бронетранспортёр его сажать нельзя.
– Обучай. Воспитывай. Переведи в ремонтники.
В казарме собрали разбитые стёкла, подсчитали материальные потери.
Артамонов вернулся домой. Его лицо и чёрная форма по пояс, выкрашенные пылью, стали единого серого цвета. Вера вопросительно посмотрела на мужа.
– Устал?
– Немножко. Зато сыт по горло. Наверно тонну пыли проглотил.
– А у нас тут тоже война. Что это за взрыв?
– На строительстве скалу взрывали и не рассчитали наверно.
– А мы на волосок от беды были. Стёкла целы, но оконная рама подалась внутрь. Хорошо ещё, что удержалась. Максимка в кроватке лежал, сильно испугался.
Вера показала, как разогнулся гвоздь, удерживающий внутреннюю раму. Газетная полоска на щелях, спасавшая квартиру от холода зимой, порвалась.
– Юра, посмотри! Один миллиметр удержал раму. Ещё чуть-чуть, и она в комнату грохнулась бы. Говорила тебе, забивай сильней.
Артамонов втиснул раму на место, загнул разогнувшиеся гвозди.
– И чего они так сильно взрывают? Нельзя же так. Максимка испугался, – причитала Вера.
– Не рассчитали силу взрыва. А ты, Максим, чего испугался? Взрыва? Ты мужиком растёшь. Привыкай. Не такое ещё можешь услышать.
Максимка таращил глазёнки и молчал, вникая в разговор взрослых.
Вера взяла сумку, собралась пойти в магазин на другую сторону деревни, наказав лейтенанту не прозевать воду.
– Водовозка подходит с той стороны, из наших окон её не видно. Набери, а то воды совсем не осталось.
– Не прозеваю. А ты смотри, долго не путешествуй, мы сегодня в кино идём в наш клуб. Я билеты уже купил.
В дверь заглянула соседка Маша, и женщины ушли.
– Пап, мы в мячик игать будем?
– В мячик играть не будем. Можешь с ребятишками поиграть, вон они играют. Посмотри в окно.
Максимка положил руки на подоконник, поднялся на носочки, выглянул в окно.
– Нет, мне асхотелось в мячик игать.
Лейтенант положил молоток на подоконник.
– Подожди. Воду привезли.
Артамонов схватил пустые вёдра, ринулся к двери и наткнулся на малыша. Тот стоял у выхода и не хотел выпускать отца. Глаза мальчишки переполнились слезами.
– Ты чего?
– Там яма.
– Какая яма? Пусти меня, мне надо воды набрать.
Мальчик стоял у двери, загородив выход. Лейтенант резким движением руки отодвинул сына в сторону и выбежал во двор. Водовозка уже готова была отъехать.
– Стой! Дай воды набрать.
С полными вёдрами зашёл он в комнату. Максимка стоял у двери и ревел.
– Что ты ревёшь?
– Яма-а…
– Какая яма?
У лейтенанта перед глазами всплыла картина пропасти с висевшей над ней варемкой.
– Успокойся.
Максим засопел, затих.
– Ну, давай, я тебе почитаю что-нибудь.
– Сказку?
– Сказку.
Мальчик успокоился, сел на родительскую кровать, слушая отца.
Пришла Вера, сунула продукты в ящик стола.
– Ну, что Максимка?
– Всё нормально. Сидит, слушает «Муху-цокотуху».
Через час Юра предложил жене собираться в кино. Решили пораньше уложить Максимку спать, что делали не в первый раз. Всегда это проходило безболезненно. На этот раз они столкнулись с проблемой: Максимка ревел и наотрез отказывался ложиться. Отец завернул мальчика в одеяло, положил в кроватку. Максимка не противился и вдруг снова заревел:
– Яма-а-а.
– Давай не пойдём в кино, – сказала Вера, вытаскивая Максимку.
– Что значит, не пойдём. Он так вообще нас никуда не выпустит. Что за капризы? Кого мы растим, мужика или тряпку?
– Но он плачет.
– Поплачет и перестанет. Ложись, Максим, и спи. Мы скоро придём.
Наконец, Максимку удалось уложить в кроватку после долгих уговоров. Родители потихоньку вышли, осторожно повернув ключ в двери. На всякий случай обошли дом и остановились у окна. Из комнаты раздавался рёв ребёнка.
– Подожди, я попрошу соседку Машу посидеть с ним, пока мы ходим.
– Конечно, посижу, не беспокойся, – Маша взяла Максимку на руки и занесла в свою квартиру.
В кино они опоздали, сели на задний ряд. Вера всё время дёргалась, порывалась уйти домой. Артамонов в приказном порядке заставил её досмотреть фильм.
Дома их встретил счастливый улыбающийся малыш.
– Ничего, – сказала Маша. – Всё нормально. Никаких слёз, никаких капризов. Чудесный мальчик.
Но, как только стали этого чудесного мальчика укладывать в кроватку, все капризы возобновились. Максимка не хотел ложиться в свою постель.
– Яма-а… Яма падает…
– Какая яма? Вот смотри.
Артамонов включил свет, вытащил из кровати одеяло, матрац, подушку.
– Вот видишь? Здесь крепкая сетка. Слона выдержит. И никакой ямы. Ложись и спи.
– Пусть он с нами поспит сегодня.
– Ты соображаешь, что ты говоришь? Приучишь, так и будет спать с нами.
После долгих уговоров малыш, наконец, успокоился и затих в своей кроватке. Родители со спокойной душой легли в свою постель. Уснуть не могли, хотя тишину квартиры ничто не нарушало.
В это время с моря подул ветерок, зашуршала рваная газетная наклейка на щелях рамы, оставшаяся ещё от старых владельцев квартиры. И с новой силой раздался рёв почти уснувшего малыша.
– Яма-а… Яма падает.
И тут до Артамонова дошёл смысл каприза его сына. Что не яма его пугает, а рама, которая чуть-чуть не упала во время взрыва, так напугавшего малыша. Непроизносимое «р» и «я» вместо «а» привели к полному непониманию ребёнка. Рваные полоски газеты, снова зашуршав, вызвали в детском сознании страшный взрыв. Днём Вера показывала, что рама едва удержалась на гвозде, даже не на гвозде, а на его шляпке. Максимка связал это с прогремевшим взрывом. И как только начинала шуршать газета от дуновения ветра, мальчику представлялось, что произойдёт что-то страшное. Артамонов схватил малыша на руки, и тот прижался к нему всем своим тельцем, чувствуя надёжную защиту самого близкого ему человека. Уснул малыш между матерью и отцом, понятый, наконец, бестолковыми взрослыми. А лейтенант не спал и думал: чтобы вырастить человека, надо научиться сначала его понимать.
Утром он взял молоток, сорвал остатки наклеенной газеты, подвёл мальчика к окну и вколотил большой гвоздь, накрепко укрепив раму.
– Никакой рамы, никакой ямы больше не будет.
Мир в семье был установлен. Но Максимка ещё долго боялся оставаться в комнате один. На улицу его сопровождали родители до угла, пока он не увидит играющих детей на детской площадке. А потом сильный взрыв забылся, Максимка научился плавать, а потом и говорить букву «р», порт был построен. Артамонов был назначен в другую часть. Там не велось строительства, но и моря рядом не было.
