*
Ее жизнь настолько богата яркими драматическими событиями и резкими поворотами судьбы, что так и просится на театральные подмостки в качестве пьесы.
*
Рахель Гера живет в «Квартале художников» с 1965 года – с самого момента его образования. Она частенько вспоминает, как с мужем Эли, молодые, но уже получившие признание коллег по искусству, решили уехать из Гиватаима и попытать счастья в Старом Яффо. Для начала поселились в доме 11 по улице Натив Мазалот, что прямо напротив греческого православного монастыря.
Квартира в явной спешке была оставлена предыдущими жильцами, о деятельности которых супружеская пара догадалась в первый же вечер: с наступлением темноты один за другим к дому стали подтягиваться мужчины подозрительного вида. На новых хозяев незваные гости почему-то реагировали одинаковым образом: испуганно восклицали и моментально скрывались. Так продолжалось всю ночь, а наутро «счастливчики» уже окончательно выяснили, что всего за несколько дней до их вселения в этом помещении находился бордель, весьма популярный в «определенных кругах».
«Прекрасно, - засмеялась Рахель - если у нас не пойдет дело с искусством, без заработка мы все равно не останемся».
Но дело пошло, в чем, собственно, никто из знакомых и не сомневался. Ведь они уже несколько лет занимались производством уникальных ювелирных изделий, вызывающих изумление публики не только своей формой, но и огромными размерами. Другой особенностью являлось то, что эти изделия предназначались как для женщин, так и для мужчин, По сути, речь шла о нательных скульптурах из серебра. Кстати, когда модельеры первый раз увидели необычную продукцию, то чуть не попадали в обморок: «И кто, скажите на милость, это наденет на себя?». «Я!» - решительно ответила дизайнер, тут же подтвердив свои слова демонстрацией. Так, не останавливаясь до сегодняшнего дня, Рахель продолжает начатую тогда традицию: все украшения на ней исключительно собственного изготовления.
Рахель получила хорошее систематическое образование: училась в иерусалимской Академии искусств «Бецалель», в институте искусств при педагогическом колледже («Семинар Ха-Кибуцим «Ораним»), а в дальнейшем совершенствовала свое мастерство в Открытом университете Нью-Йорка. Однако, самое большое влияние, по собственному же признанию, на нее оказала учеба у легендарного Марселя Янко. «Отец» нового направления в искусстве - дадаизма эмигрировал из Румынии в 1941 г., а в начале пятидесятых основал под Хайфой деревню художников Эйн-Ход. Туда к нему она и поехала оттачивать свои знания и навыки.
Балансируя на опасной грани эпатажного искусства, Гера все время смело шла впереди времени, диктуя моде одной ей известные правила и выискивая любую возможность заявить о своих взглядах и вкусах: организовывала бесчисленные показы, устраивала уличные представления, участвовала в презентациях, выставлялась в лучших галереях мира. При этом, никогда не ограничивалась только украшениями: дизайн одежды и обуви, ковры, живопись, монументальная скульптура, театральная режиссура и даже актерская игра – все это находится в ее послужном списке, о чем свидетельствуют многочисленные дипломы, призы, вырезки из газет на разных языках.
- А, ты знаешь, я уверена, что мир потерял во мне великую комическую актрису, смеется Рахель, рассматриваю очередной снимок.
- Однако приобрел большого художника, продолжаю я.
Она не возражает.
Не возражают и многочисленные поклонники ее таланта. Галерея с их портретами могла бы составить честь любому музею «знаменитых персон второй половины XX века». На пожелтевших фотографиях Рахель Гера в обнимку с президентами и королями, великими певицами, актерами, писателями, политиками, журналистами, военными и учеными: все оказывались равными перед удивительной красотой этой женщины и ее творчеством. Элизабет Тейлор, Питер Устинов, Сальваторе Адамо, Майя Плисецкая, Нина Симон, Дэнни Кей, Лоуренс Харви, сэр Исаак Вольфсон, Марсель Марсо, Леонард Бернстайн – с каждым из них у нее связана какая-то история.
Но особую привязанность она испытывает к своим израильским друзьям, среди которых Шушана Дамари, Яфа Яркони, Нира Галь, Дан Бен-Амоц, Менахем Голан, Дуду Фишер, Яков Бен-Герцль, Алона Френкель, Давид Шарир и многие другие. Пожалуй, трудно назвать какое-нибудь более-менее известное имя в израильской культуре, чтобы тут же не увидеть его обладателя в «семейном» альбоме и не услышать из уст хозяйки очередную занятную байку.
Некоторые рассказы похожи на легенды. Например, такая... Во время войны Судного дня Рахель Гера присоединилась к своей подруге, скульптору Матильде Альперин. Женщины на собственных машинах, пренебрегая явной опасностью, разъезжали по самым горячим точкам для того, чтобы поддержать бойцов в трудных условиях, привезти им сувениры, изготовленные своими руками. Как-то ночью Рахель заблудилась и, если бы не бдительность израильских солдат, то вполне могла попасть на вражескую территорию. Она поблагодарила спасителей, подарила им украшения и поехала дальше.
Хаим Шукрун (справа) во время воинской службы. На груди – «Хай». Из архива Хаима Шукрун.
Художница вскоре забыла об этом эпизоде - такие подарки она раздавала на фронте сотнями, если не тысячами, но Хаим Шукрун, получивший тогда кулон из ее рук, запомнил событие на всю жизнь. Для него этот кусочек серебра в виде ивритского слова «хай», обозначающего «живой», являлся амулетом, веру в чудодейственность которого он пронес через многие годы. И лишь мечтал о том дне, когда найдет блондинку, с которой встретился у Суэцкого залива и расскажет ей, сколь многим обязан подарку, уберегшему его от смерти в тяжелых боях. Их встреча состоялась через 36 лет, благодаря счастливому случаю, и нет нужды говорить о том, насколько она была трогательной.
*
О чем бы ни был ее рассказ, в любом случае он привлечет внимание слушателя, однако самый большой интерес у меня все же вызывают воспоминания о Яффо 60-х годов прошлого века. Тогда Тель-Авив внезапно стал эпицентром богемы, духовным побратимом «свингующего» Лондона, притягивающим молодых артистов, художников, музыкантов и журналистов со всего мира. То тут, то там в приморском городе гремели грандиозные скандалы, выплескивающиеся на новостные страницы, что лишь прибавляло популярности. В результате жить и развлекаться в Израиле оказалось настолько модным, что многие звезды переезжали сюда на постоянное место жительство, вступая в брак с местными жителями, и принимая новую для себя религию - иудаизм. Рахель не только хорошо помнит наиболее ярких из них, таких как Мэнди Райс-Дэвис (фигурантка самого громкого сексуально-шпионского скандала 60-х, свалившего британское правительство) или Ленни Кюр (нидерландская певица, победитель конкурса песни Евровидение 1969 года), но с некоторыми сохраняла теплые отношения в течение многих лет.
- Я не согласна с теми, кто считает, что проект «Квартала художников» в Яффо не удался. Возможно, это мнение «одиночек», не желавших общаться с соседями. Их право! Большинство же только и ждало вечера, чтобы встретиться. Мы все работали допоздна, как проклятые, а потом шли веселиться с друзьями. Прямо по соседству с нами Шломо Цафрир и Зеев Берлинский открыли в 1958 году ночной клуб «Омар Хайям», где с заходом солнца собирались местные «сливки общества» и тусовались. Мы там были завсегдатаями. А, если не там – так рядом был клуб «Халиф», напротив – «Арианна», «ха-Меара», «Аладдин», «ха-Хаммам». Дома не сидели. Было очень интересно. Выступали замечательные артисты, обсуждались значимые события. Художники, жители квартала, могли и сами показывать, на что были способны – устраивали вечера, выставляли собственные произведения, пели, танцевали. И наше общение было лишено дрязг и склок, в общем-то, обычных для мира искусства. Все чувствовали себя молодыми, способными, успешными. Совсем скоро мы с Эли приобрели собственную студию на улице Мазаль Дагим в доме 9, потом купили квартиру в доме напротив - по соседству с театром «Ха-Симта». Жизнь казалась замечательной.
На показе изделий Рахели Гера в клубе «Омар Хайям». На переднем плане культовый британский актер Лоуренс Харви. За ним стоит, демонстрируя серебряный галстук, Моти Бахарав, известный артист, поэт и драматург. Из архива Рахели Гера.
Но в конце 70-х пора молодого веселья уступила место зрелым размышлениям над будущими перспективами. Многие из яффской богемы открыли для себя мировой рынок произведений искусства и потянулись за границу. Уехала и Рахель Гера. Поселилась в Нью-Йорке (естественно, в квартале художников). Дела сразу же пошли хорошо. Ее изделия не только раскупались, но и выставлялись на показ широкой публике в лучших галереях Старого и Нового Света. Появились влиятельные друзья, о ней начали писать в газетах, журналах, она стала желанной гостьей на вечеринках селебрити. В общем, все сложилось замечательно, но тянуло к родным. И, прожив в Америке шесть лет, Рахель возвратилась в Яффо.
Она быстро восстановила все старые связи (собственно, они и не прерывались), заново обжила свою студию и галерею. И все вернулось в привычную колею: работа, общественная деятельность. И, конечно же, бесконечные встречи с друзьями. Будучи в широком смысле человеком искусства, Рахель не только не пропускает ни одного мало-мальски стоящего культурного события, но и устраивает у себя дома вечера, на которые приглашает талантливых исполнителей музыки, среди которых, кстати, немало иммигрантов, только начинающих свою карьеру в Израиле. Страницы ее дневника расписаны планами с утра и до вечера и лишь немногим счастливчикам удастся встретиться с ней, не договорившись заранее. В целом, для нее, действительно, мало, что изменилось в жизни, правда, клубы уже позакрывались, а многие знакомые порастерялись – кто уехал, кто умер. Но она не унывает.
- Я люблю элегическое настроение, оно во мне будит вдохновение, но я не бываю депрессивной, это мне не свойственно.
Я ей верю. Она всегда улыбается, всегда прекрасно выглядит. Такое впечатление, что эта женщина создана для веселья, для радости, что судьба к ней неизменно благосклонна, а жизнь состояла лишь из успеха. И даже самым близким друзьям никогда не приходило в голову, что она уже в самом раннем возрасте прошла через тяжелые испытания. Выяснилось это только в 2008 году после выхода в Германии документального фильма режиссера Стефана Фогеля «Одиссея детей». Сюжет картины основан на воспоминаниях «детей Тегерана» - еврейских ребят, потерявших своих родителей, бежавших от войны на восток и, после бесчисленных перипетий, оказавшихся в Палестине незадолго до образования Государства Израиль.
Среди 719 еврейских сирот из Польши, была «Раечка», резко выделявшаяся от окружающих детей своими документами. Там в графе «место рождения», вместо привычных для беженцев названий «Варшава», «Познань» и «Лодзь», значился неизвестный никому город.
Рахель Гера между экс-президентом Государства Израиль Ицхаком Навоном (слева) с супругой Мири Шапир-Навон, и режиссером Стефаном Фогелем (справа) на премьере фильма «Одиссея детей». Из архива Рахели Гера.
*
Она родилась в Тель-Авиве через пару лет после переезда туда родителей. Первые годы жизни Рахели Штейнберг были безоблачно-счастливыми. В середине тридцатых малышка «сабра» - уроженка Палестины, свободно говорящая на иврите, чувствовала себя в избранном меньшинстве на фоне множества детей, эмигрировавших из Европы. Ее наполняло ощущение радости, свободы и защищенности от всех внешних невзгод. Родители также не испытывали особого дискомфорта: они были молоды, устроены, здоровье не подводило, обстановка в стране, хоть и оставляла желать лучшего, но мало сказывалась на их повседневной жизни. Поэтому, когда возникло желание навестить родных, оставшихся в Польше, все решилось очень быстро. И весной 1939 года мама с дочкой отправились в Европу, оставив папу «следить за домом». Тогда невозможно было даже предположить, каким кошмаром обернется эта поездка.
А в сентябре началась война, и мать, движимая инстинктом сохранения, ринулась на восток. Каким-то чудом оторвавшись от преследования гестапо, охотившимся за евреями, она настрого запретила дочке плакать, чтобы не выдать свое присутствие. Так, молча, и перебирались от места к месту, пока не вышли к пограничной реке, разделившей Польшу на две части в соответствии с актом Молотова – Риббентропа. За рекой их встретили советские солдаты.
К тому времени Западная Украина уже была переполнена беженцами, которых, эшелон за эшелоном, отправляли дальше на восток, где каждый выживал, как мог. Юдит Штейнберг тоже выживала, как могла. В таежном поселении, заброшенном медвежьем углу, лишенном каких бы то ни было благ цивилизации, она поднималась ни свет, ни заря, умывалась водой из талого снега, и бежала на лесоповал. Возвращалась с темнотой. Тяжести жизни того периода малолетней Рахели не коснулись, она помнит лишь то, что «мама была стахановка», перевыполнявшая дневную норму, чтобы заработать еще одну порцию еды – для нее. В марийской глуши имя Рахель звучало странно, ее стали называть Раечкой, именно там она научилась русскому языку, на котором и сейчас говорит вполне сносно.
Но в 1941 году война докатилась уже и до России, и тогда они, опасаясь смертельного голода в суровых краях, отправились в Ташкент, который, по мнению мамы, был «городом хлебным». Добравшись до места, убедились: город был, а хлеба не было. И снова остро встал вопрос выживания в чужой стране, в которой их положение иностранцев представляло реальную опасность. Но тут подоспела хорошая новость: стараниями генерала Андерса в Ташкенте формируется эшелон «польских» еврейских сирот для отправки их в Палестину. Юдит сделала все возможное для того, чтобы определить малышку в группу отъезжающих, но организаторы были непреклонны: записывали только детей, лишившихся родителей. И тогда, совсем отчаявшись, она втолкнула девочку в вагон уже тронувшегося поезда. Так Рахель ее и запомнила стоящей одиноко на перроне в розовом платье. А поезд все набирал и набирал ход...
Путь от Ташкента до Тель-Авива растянулся на долгий срок. Жизнь еврейских сирот, оказавшихся в тегеранском лагере перед отправкой на свою новую родину была непростой. Сотни испуганных детей, познавших все ужасы войны, голод, смерть близких, потерявших веру в людей, лишенных надежды на будущее. Сейчас, по прошествии семидесяти лет, не столько удивительно, что они смогли выжить, сколько то, что они, в массе своей, не потеряли человеческого достоинства, смогли подняться, занять подобающее место в жизни. По их воспоминаниям написано множество статей и книг, сценарий фильма.
После премьеры на иврите (в оригинале фильм снят на немецком языке), я сижу в кафе Тель-авивской синематеки между двумя героинями картины: блондинкой Рахелью Гера и огненно-рыжеволосой Лидией Гранот. Красавицы обсуждают самый актуальный для них вопрос – катастрофический дефицит времени. Лидия постоянно отвлекается на телефонные звонки: она, известный архитектор, вынуждена беседовать с заказчиками. Рахель, инициатор просмотра, отвечает на бесконечные вопросы зрителей, подходящих к столику. Зрители эти, мягко говоря, не молоды, большинство из них разменяло девятый десяток лет – те самые «дети Тегерана», о которых и была снята лента. Вот подошел еще один: от нетерпения постукивая палкой по полу, он возмущенно объясняет дамам про то, насколько ужасающе несправедливо то, что ему до сих пор не выдали какую-то из денежных компенсаций.
«Да-да, конечно. Ты абсолютно прав, нужно обязательно бороться за свои права» – улыбаясь, отвечает Рахель и тут же переключается на продолжение беседы с подругой.
«Чего он хочет?», - спрашивает Лидия, когда их «товарищ» отходит к соседнему столику, повторяя там свои доводы и точно также постукивая палкой. «Не знаю, все ищет вчерашний день. Чего ему не хватает? » - пожимает Рахель плечами и, заразительно смеясь, объясняет, почему в завещании указала пожертвовать свое тело медицинскому факультету: «Желаю и после смерти общаться с молодыми студентами».
*
Рахель Гера точно помнит день, когда она начала рисовать. Точнее, это был не день, а ночь. Тогда в их львовскую комнату, в которой они поселились в ожидании отъезда, проникли грабители. Угрожая женщине с ребенком, они перерыли все вверх дном в поисках денег. Прихватив из скудного скарба то, что могло представлять хоть какую-либо ценность, бандиты убрались восвояси. А девочка, находясь в шоке от пережитого, машинально подобрала разбросанные по полу карандаши и стала ими водить по бумаге. Получилась картинка, с которой и началась ее дорога в искусство. С тех пор прошло три четверти века.
-Для тебя искусство-это самое главное в жизни? – спрашиваю я.
-Нет, для меня самое главное в жизни – это свобода. Я думаю, что когда я вылезла из чрева матери, то посмотрела направо, посмотрела налево, и закричала громко: «Либерти!». А искусство для меня – это выражение свободы.
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 10(187) октябрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer10/Lisnjansky1.php
