Как я зарубил Хрущева
Летом 1963 г. Саша Олейников, Саша Ждан и я решили поехать на Валдайское озеро.
Мы работали в Институте радиотехники и электроники АН СССР в Москве: Олейников в «Вычислительном центре», а Ждан и я в Отделе «Микроэлектроника».
Не помню точно, но, наверное, с Олейниковым я познакомился через Федора Федоровича Волькенштейна (Фефа) – моего аспирантского руководителя. Олейников – сын второй жены Фефы, Наталии Оскаровны Минц. Наталия Оскаровна – известная художница и оформитель детских книг. Отец Наталии Оскаровны – архитектор, ему принадлежит, насколько я помню, здание телеграфа в Москве. Сам Фефа – сын поэтессы Крандиевской, второй жены Алексея Толстого. В этом кругу было много известных Толстых в разных областях (например, физик, музыкант). Все были переплетены родством и, как правило, хорошими отношениями; бывшие и настоящие жены, и мужья в том числе. Правда, Фефа терпеть не мог Алексея Толстого, считая, что он сломал судьбу его матери Крандиевской – великолепной поэтессы и красивейшей женщины: они развелись по инициативе Алексея Толстого. Фефа называл его только «Эта скотина Алексей Толстой». В общем, я хочу сказать, что Олейников происходил из потомственной русской интеллигентной среды.
Олейникову было 24 года; довольно высокий, плотный, в очках, лицо интеллигентное, умное, несколько ироническое (не помню, носил ли он тогда уже бороду). Он окончил физфак МГУ. Поэт. Сейчас уже вышло две книги его стихов, и он печатается в разных изданиях. Олейников любит женщин и имеет у них большой успех (во всяком случае, сейчас он женат 4-й раз).
Саше Ждану было 33 года; роста выше среднего, темноволосый, красивый, ладно скроенный мужчина. Саша окончил Инженерно-физический институт и был физик-экспериментатор божьей милостью. Он – мастер на все руки, и не было такого прибора или машины, которые он не мог бы починить. Саша имел свою машину «Волгу», что в 1963 г. было неординарно. Говорили, что он отказывал себе во всем, чтобы её купить. Но и ухаживал за ней соответственно: отрегулировал, всё, что только возможно. Спереди на капоте машины был бегущий олень; машину так и называли – «Волга с Оленем».
Мне было 34. Я участвовал как теоретик во многих работах отдела. С группой Ждана у меня были очень тесные отношения. Ждан и я выполнили много работ в соавторстве. Для меня это всегда были звездные часы. Ждан умел поставить эксперимент очень близко к теоретической модели.
Как познакомились Ждан и Олейников, я не знаю, скорее всего через какую-то работу по автоматизации эксперимента в группе Ждана. В общем, мы были в хороших, дружеских отношениях, и наша совместная поездка была совершенно естественной.
Валдайское озеро состоит из двух озер, соединенных узким судоходным каналом: большого озера, на котором стоит город Валдай и малого озера Ужин. Наша цель – озеро Ужин.
План был такой. Едем на Волге с Оленем на Валдай. Там оставляем машину, рентуем лодку и переправляемся на Ужин. Через две недели я должен вернуться в Москву, а Олейников и Ждан едут дальше в Карелию.
Мы купили на троих лодочный мотор. Достали основные продукты. Самое главное: приготовили 20-ти литровую автомобильную канистру лабораторного спирта. У Ждана было полно рыболовных принадлежностей - хватало на троих; Ждан был страстный и квалифицированный рыболов. У нас была отличная большая палатка, спальные мешки, штормовки, резиновые сапоги и личные вещи в рюкзаках. Когда загрузились, то Волга с Оленем была под завязку: использовались оба багажника – задний и верхний. Руководителем, конечно, был молчаливо признан Ждан, как наиболее опытный турист, мастер на все руки, шофер и владелец Волги с Оленем.
Мы загрузились накануне, и рано утром выехали. На Валдай приехали днем. В Валдае находилась студенческая база Гидрографического института. В одном из заливов озера построили крупномасштабные сооружения дамб, плотин, шлюзов и т.п. Студенты обучались на этих моделях. У нас были какие-то знакомые в Гидрографическом институте, и нам разрешили оставить машину на их базе. «Гид» продемонстрировал действующие модели в заливе. Все было очень интересно, и мы бы этого не увидели, будучи обычными туристами.
На Валдайской лодочной пристани мы арендовали большую 4-х весельную лодку, оставили только два весла и прикрепили на корму наш мотор. Мотор был прикреплен на оси, чтобы его можно было поднимать в опасных местах, где можно срезать пропеллер. Тщательно загрузились, поставили парус (тоже был с собой) и отплыли. Первая задача была найти канал в Ужин. Почти сразу начался шторм с дождем. На большом Валдайском озере штормы сильные и отнюдь не безопасные. Ждан, который, конечно, был капитаном, обматерил меня и Сашу за медлительность выполнения его команд и проявил незаурядные качества морехода. В частности, он приказал немедленно спустить парус. Мы нашли канал и вошли через него в Ужин. К этому моменту шторм уже кончился. Тут же увидели «наш» полуостров, вытянутый в сторону Валдая, и высадились на нем. Полуостров имел роскошный пляж, переходящий в поляну, и смешанный лес, типичный для средней полосы России. Полное одиночество – изумительно!
Поставили палатку, разгрузились, сняли мотор, спрятали весла, вытащили лодку. В лесу было полно топлива, так что костер был не проблемой.
Отдыхали мы классно. Купались, загорали, играли в футбол, волейбол, карты и пьянствовали. В общем, исключая отсутствие девушек, мы отдыхали, как американские морпехи в увольнительной.
Как-то играли в карты и пьянствовали. Я почувствовал, что отключаюсь и пополз куда-то в сторону с последними словами: «Берите кинга без меня». (Это выражение стало потом нарицательным в лабораторной практике). Когда я очнулся (проснулся), уже начинало темнеть. Никого не было видно. Ждана я нашел спящим в палатке, а Олейникова обнаружить не мог. Наконец нашел его, спящим на песке, ногами в воде. Ноги уже посинели. Оттащил его полностью на песок, и там оставил отдыхать.
Справа от нашего мыса через пролив находилась деревня Нелюшка. Сплавали туда и познакомились с «бабкой Наташей». У нее была баня, и нам разрешили ей пользоваться. Мы что-то покупали у бабки Наташи (овощи и молочные продукты), и она была вполне довольна. Это знакомство стало прочным, и в последующие годы друзья и родственники регулярно в отпуске жили у бабки Наташи (Прочитал в Интернете, что сейчас Нелюшка – частная деревня, и там есть маленькая гостиница; очевидно, потомки бабки Наташи держат её).
Около Нелюшки много маленьких озер, богатых рыбой. Одно из них, как помнится, так и называлось «Щучье». Хотя оно километрах в пяти–семи от Нелюшки, Ждан ходил туда и ловил щук на спиннинг; так что рыба тоже входила в наше меню.
Однажды вечером в проливе со стороны Нелюшки увидели над водой характерную голову плывущего лося. Нам было совершенно очевидно, что делать: мгновенно сели в лодку и погнались за лосем. Лося не догнали (к счастью), но азарт был велик.
Прямо напротив нашего полуострова находилась деревня Долгие Бороды. Там была когда-то дача Жданова, и в ней он умер. Затем сделали партийный санаторий. Сейчас там Путин проводит «Валдайские встречи».
Прошло две недели, и мы вернулись в Валдай. Прогулялись по городу, зашли в книжный магазин – мое любимое развлечение в любом месте. В периферийных городах встречались иногда необыкновенные вещи местных издательств. Ждан и Олейников посадили меня на московский автобус и перед посадкой вручили подарок - завернутый в плотную бумагу предмет размером примерно 50 см на 70 см. При этом они просили клятвенно не открывать его вплоть до приезда домой. Что я искренне и обещал.
Автобус приходил в Москву к метро «Белорусская». Затем надо было доехать до станции Комсомольская и сесть на Ярославском вокзале на Фрязинскую электричку. Дома я должен был оказаться поздно ночью.
Уже в автобусе меня стал беспокоить подарок: ведь это наверняка какой-нибудь сюрприз-засада, как говорил Вини Пух. Можно было бы в автобусе его забыть, но могут заметить и вернуть, кроме того я не узнаю какая там была гадость. В электричке я не выдержал и надорвал обертку. Это была картина: Хрущев в позе Ленина читает газету Правда в Кремле. Вот зачем эти гады заходили в книжный магазин. И тут родилась гениальная идея – подарок должен исчезнуть материально!
Я вошел в квартиру уже ночью, тихонько, все спали. Разгрузился, взял картину, топор, спички и флакончик спирта. Спустился во двор к мусорному ящику, и там при свете луны, злорадно усмехаясь, изрубил картину на мелкие куски, затем полил их спиртом и поджог. Когда сгорело все до последнего кусочка, я переворошил пепел и развеял его.
Осенью Ждан, Олейников и я встретились в институте. Они со скрытым ехидством вопросительно смотрели на меня. Я тут же с искренним сожалением извинился, что забыл подарок в электричке, очень сожалею, и до сих пор не знаю, что это было. Но они сказали, что не могут рассказать, т.к. это был замечательный сюрприз, который надо видеть. Одно удовольствие было наблюдать их разочарованные рожи.
Отпуск на Камчатке
Летом 1976 г. Саша Ждан и я решили в отпуск поехать на Камчатку. Привлекала экзотика – вулканы и уникальная «Долина гейзеров». Мы работали в Институте Радиотехники и Электроники АН СССР в одном Отделе Микроэлектроники, дружили, и целый ряд работ сделали в соавторстве.
Саша - очень грамотный и талантливый божьей милостью физик-экспериментатор (окончил Инженерно-физический институт); у него золотые руки – не было такого прибора или машины, которые он не мог бы починить или настроить; работать с его группой было увлекательно и приятно. Саша – интересный, ладно скроенный, красивый мужчиной, роста выше среднего, темноволосый, пользующийся большим успехом у дам.
К этому времени мы оба уже были докторами физ.-мат. наук. Мне было 47, а Саше – 46 лет.
Камчатка была погранзоной, поэтому для поездки потребовалось оформить некоторые справки. Мы работали в режимном институте, и с документами не было проблем. Однако самостоятельная поездка стоила довольно дорого, и мы не были уверены, что сумеем посмотреть все желаемое. Например, «Долина гейзеров», насколько мы узнавали, для туристов вообще закрыта. Поэтому мы решили поехать на Камчатку, нанявшись туда работать на время отпуска. Меня, как «леворучного» теоретика, не смущала техническая сторона предстоящей работы, т.к. Саша был рядом, а он разберется и объяснит.
В свое время Саша проводил у себя в группе электрические измерения для Института физики земли АН СССР (ИФЗ) в Москве. Через своего знакомого Саша выяснил, что ИФЗ имеет в Петропавловске-Камчатском отделение – «Дальневосточная экспедиция». Её состав частично менялся «вахтами» из Москвы на летние рабочие сезоны. С помощью Сашиного приятеля мы нанялись в «Дальневосточную экспедицию» на время летнего отпуска (июль – август) 1976 года. Должность называлась «лаборант», но нам заранее сказали, что будут использовать как разнорабочих. Нам оплачивали авиабилеты в обе стороны и платили зарплату. В свободное время мы могли делать, что хотим.
Летели в Петопавловск-Камчатский с пересадкой в Хабаровске. В Петопавловске-Камчатском «Дальневосточная экспедиция» снимала номера в гостинице. Там находились и администрация и жилые комнаты. Местный руководитель принял нас хорошо и сказал, что наша задача – ставить сейсмическую станцию на полуострове Шипунский. На базе в Петропавловске-Камчатском мы должны были подготовить все материалы и инструменты, доставить их на Шипунский и там выполнить работу.
Петропавлоск-Камчатский мне показался ничем не примечательным. Может быть, только многочисленными пивными бочками и очередями мужиков к ним. Пиво наливали в целлофановые пакеты. Каждый клиент имел заранее такой пакет, и, наполнив его, уходил с желтым пузырем.
На Камчатке было очень мало женщин, и они высоко ценились во всех отношениях. Женщины специально ехали на Камчатку, чтобы выйти замуж. Рассказывали, что одинокие женщины даже с тремя детьми на Камчатке легко выходили замуж. Были и «тайные» бордели-салоны с дамами высокого класса.
На Камчатке существовала одна проезжая автомобильная дорога и то для джипов только. Она проходила посредине полуострова, вдоль реки Камчатка. Поэтому, «хозяевами» на Камчатке были вертолетчики, т.к. только они могли тебя доставить в требуемый пункт. Вертолеты были лишь у военной санитарной авиации и у Института Вулканологии АН СССР.
Шипунский находится всего в 90 км от Петропавловска-Камчатского. Однако чтобы вертолет мог долететь до места, необходимо иметь одновременно хорошую погоду в Петропавловске-Камчатском, Шипунском и на разделяющем их высоком перевале. Летная погода наступает по сезонам. Скоро такой сезон должен был наступить, и его следовало подождать.
Незадолго до нашего приезда закончилось извержение вулкана Толбачик. Пока ждали погоды, представилась возможность полететь в район Толбачика. Туда летели геологи, они останутся там работать, а мы прилетим обратно. С высоты полета вертолета можно посмотреть район Толбачика.
Вертолет летел низко и медленно, и хорошо были видны все детали местности. Еще далеко до Толбачика раскинулась громадная область, покрытая старыми, застывшими лавовыми потоками. Они были черные и серые, лакированные. В них пробивались пятна сгоревшего поваленного леса, зеленые пятна полян и зеленого леса. Основное впечатление – как от гигантской пронесшейся бури, сметавшей огнем все на своем пути и оставившей сплошной хаос. Ближе к месту последнего извержения все было покрыто слоем пепла. Когда вертолет садился (где-то в районе поселка Ключи), то от вращения винта пепел так поднимался, что ничего не было видно. Летчик ждал пока пепел хоть немного осядет, чтобы приземлиться. Но когда осел пепел, иллюминаторы сплошь залепили комары. Нас об этом предупредили заранее, но это было нечто невообразимое. Мы были обмазаны антикомарином, одеты в штормовки и накомарники. Только так можно было выйти из вертолета. Ландшафт вокруг был лунный. Нам удалось еще немного прокатиться на джипе и посмотреть окрестную тайгу.
После этого короткого путешествия вернулись в Петропавловск-Камчатский и дождались летной погоды на Шипунский. Нас было на аэродроме трое, ожидавших вертолет, чтобы лететь на Шипунский. Третий - мужчина лет 50-и: спортивная гибкая фигура, умное, интеллигентное лицо, волосы – короткий ежик, рост – немного выше среднего. Он – тоже москвич и летел к сыну на Шипунский, где тот обслуживал метеостанцию. К сожалению, я не помню его фамилию, пусть будет Гусев; во всяком случае, это была какая-то простая русская фамилия. Гусев – полковник КГБ, мастер спорта по рапире; работал военно-морским атташе в одной из латиноамериканских стран, кажется в Уругвае. Он окончил Юридический факультет Московского университета, по специальности – адвокат.
История с сыном не тривиальная. Парень очень талантливый. Стал посещать химический кружок при Московском Доме Пионеров. Быстро начал синтезировать наркотики и «сел на них». Отец пытался всячески отучить его; обращался в Институт Сербского, но безрезультатно. Тогда он решил на время изолировать сына от общества людей вообще, и, пользуясь своими связями, поместил его оператором на метеостанцию на Шипунский.
Кроме метеостанции на Шипунском находился только отряд военных моряков, человек 20. Их база была довольно далеко от метеостанции.
Парню 17 лет, он провел уже год на метеостанции совершенно один, и была надежда, что он слез с дозы. Отец приехал проверять результат. Кроме того, парень в Москве влюбился в девушку-татарку, и они решили пожениться. Отец был категорически против, и это тоже послужило причиной ссылки сына на Камчатку.
Гусев знал много интересных историй и полезных советов, и общаться с ним было очень познавательно.
Прилетел большой вертолет Института вулканологии, мы погрузились и благополучно долетели до Шипунского. Прежде чем вертолет приземлился, он парил около земли; один член команды спрыгнул на землю и попробовал грунт колом. Убедился, что грунт твердый, и тогда вертолет окончательно сел.
Шипунский – скалистый мыс, круто спадающий в океан; весь изрезан крутыми холмами и ущельями. Верхняя часть столообразная и покрыта тундрой и киржачом. Киржач – хвойный кустарник, высотой порядка метра, очень густой и весь перевитый, ветки твердые как камень. По киржачу можно ходить не проваливаясь. В тундре всевозможные ягоды. В море видны скалы, разбросанные вдоль всего берега и довольно далеко в море, так что корабли близко к Шипунскому подходить не могли. С Шипунского в океан стекает горная река. По ней раз в два года поднимается горбуша на нерест. Тогда запасают красную икру. Наш год был не нерестовый.
На Шипунском находилась метеостанция, которая функционировала круглый год и обслуживалась одним работником. В наш приезд это был Юра Гусев. Моряки имели пару боевых машин пехоты (БМП) и автомашины – радиостанции. БМП могла подниматься по очень крутому склону. Может быть, эти машины специально конструировались для горной местности. Мне один раз дали немного поводить БМП. Это было непривычно, т.к. она имела рычажное управление. Автомашины-радиостанции имели короткий моральный срок службы, после чего их просто бросали на дороге и заменяли новыми. Саша и я залезали в такую брошенную машину. Она была полна прекрасным радиооборудованием – просто мечта экспериментатора-физика.
Вокруг водилась всякая живность. Говорили, что частые гости росомахи. В море на валунах лежали морские львы. Рассказывали, как акулы-касатки охотятся на морских львов. Касатка разгоняется, выпрыгивает, летит над валуном, сбивает льва в воду, а там его приканчивает. Однажды в море сравнительно недалеко от берега я увидел нерпу, выпрыгивающую вертикально из воды. Охотничий азарт был непреодолим. Мне дали спортивную снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Хорошо было видно усатую голову нерпы. Я стал стрелять, и нерпа скрылась, Дождались прибоя, но нерпу не выбросило. Или не попал, или её выбросило в другом месте.
Юра Гусев – высокий красивый парень, очень похожий на молодого Джека Лондона. Он один прожил на метеостанции год. Метеостанция состояла из жилой части и аппаратной. Юра умел делать все. Он был электрик, сантехник, плотник, повар и оператор на станции. Зимой из метеостанции выйти практически нельзя из-за высокого снега и сильнейших ветров. Чтобы можно было отойти от дома и вернуться протягивали леера.
Отец и сын встретились сердечно, но сдержано. Мы жили все на метеостанции. Гусев через пару дней улетел обратно в Петропавловск-Камчатский. Позже Ждан и я были у него в Москве один раз в гостях.
Саша и я начали работать. Наша задача – ставить сейсмическую станцию. Это значит - проложить колею в земле и заложить в неё кабели. Для этого надо было, прежде всего, прорубить траншеи в киржаче. Наши инструменты: топор, кирка, лом и лопата. Работа была тяжелая и изнурительная. Впервые я ощущал, что занимаюсь настоящей мужской работой и ей зарабатываю деньги. Психологически я нигде так не отдыхал, как на Шипунском. Дом в 10 тысячах верст; что там происходит от меня никак не зависит; связи никакой. Только тяжелая физическая работа, еда, сон и наслаждение окружающей природой в свободное время.
Интересна дальнейшая история Юры, которую рассказали через несколько лет сотрудники ИФЗ в Москве. Отец оставил его еще на год на Шипунском для уверенности, что он слез с наркотиков. У Юры заболел зуб, и он прилетел в Петропавловск-Камчатский к врачу. В первый же вечер он разбил витрину аптеки, проник в нее и вытащил наркотики. Отец сумел замять уголовное дело, и оставил сына еще на два года на Шипунском. Затем Юра вернулся в Москву, с наркотиками завязал, но на девушке-татарке женился.
На Шипунском ходили на «выброс». С иностранных кораблей, проходящих мимо Шипунского, в море попадал разный ненужный хлам – флакончики, красивые бутылки, сигаретные пачки, мыльницы и т.п. Прибой выбрасывал эти предметы на берег. Для советского человека все это было интересно. Мы ходили вдоль берега и рылись в этом мусоре.
На Шипунском сухой закон, но это противоестественно для советских людей. Поэтому моряки выходили на шлюпке к проходящим кораблям и обменивали красную икру на алкоголь.
В последний день на Шипунском я ходил смотреть местную достопримечательность - «Нефритовую бухту». Она находилась в километрах восьми в 8-и от метеостанции, и идти надо было все время вдоль берега, так что заблудиться невозможно. Не помню, почему я пошел туда один. Начался сильный дождь, но я все равно решил пойти, т.к. это был последний день на Шипунском. Промок я практически сразу, но это меня не остановило – охота пуще неволи. Я дошел до «Нефритовой бухты» часа через два. Спутать было невозможно – эта была она. Полуовальная бухта, метров 100 в длину, с песчаным пляжем. За ним поднималась опоясывающая вертикальная цилиндрическая стена, Я стоял как бы в середине каменного стакана и смотрел изнутри на его стенку. Был уже вечер и дождь кончился. В лунном свете в стене поблескивали серо-зеленые слои нефрита. Зрелище было величественно красиво.
Мы закончили работу на Шипунском и вернулись в Петропавловск-Камчатский. Последние пару дней нашей вахты работали на маяке «Петропавловский», его называли «французским». Построен он русскими, но оптика использовалась французская 19-го века. Как я прочитал в Интернете, оптика работает до сих пор.
До отъезда мы успели участвовать в массовом восхождении на вулкан Авачинская сопка. Авачинская сопка высотой более 2,500 м. На вершину её к жерлу вулкана ведет, в общем, неопасная тропа. Местные альпинисты устраивали массовые восхождения на сопку. (Сейчас эта аттракция входит в список стандартных туристических услуг). В восхождении участвовало человек 100. Было много девушек 15-16 лет из спортивного или оздоровительного лагеря, расположенного около Петропавловска-Камчатского. Сашу и меня тоже взяли. Форма одежды: горные ботинки, штормовка, шапка; рюкзак с едой. Каждому дали лыжную палку для опоры. Восхождение началось в 4 часа утра, а вершины достигли примерно в 12 часов дня. Впереди шли 12 альпинистов с довольно прилично нагруженными рюкзаками. Они задавали темп. Где-то, в середине пути одна девушка подвернула ногу; альпинисты сделали ей тугую повязку, затем один из парней перекинул её через плечо, и восхождение продолжалось. Начались снежники, и мы уже поднялись выше уровня облаков. Наконец, достигли кратера. Он был огромный, метров 300, если не больше. Над ним поднимался пар с серным запахом. Я подполз к краю и посмотрел в жерло. Там был дым и мелькали какие-то фиолетовые огни. Действительно, огнедышащее чудовище.
Спускались мы довольно быстро, особенно по твердым снежникам. Вставали у верхнего края снежника шеренгой человек по 15; поперек шеренги держали лыжные палки, так, что твоя палка шла внахлест с палками обоих соседей; за эти палки крепко держались; получалась шеренга с палочным скреплением; в таком виде скользили на каблуках по снежнику. Весело и быстро!
В Петропавловске-Камчатском продавали много красивых женских украшений из самоцветов – местных, уральских, китайских, индусских. Я потратил все заработанные деньги на них, и это имело дома большой успех.
К сожалению, в «Долину гейзеров» я не попал.
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 10(187) октябрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer10/Sandomirsky1.php
