Полный круг Нью-Йорк – Москва и обратно История моей жизни0

(окончание. Начало в №5-6/2015 и сл.)

Глава 6. Свобода

1955-1979

 

15 июня 1955 года я вышел из лагеря свободным человеком. Но меня не помиловали исудимости с меня не сняли, так что по советским законам того времени я не имел права селиться впределах 101 км от больших городов. Список городов был длинным, и на первом месте, конечно,Москва.  Заполняя мои документы, лагерный чиновник спросил:

Куда вы поедете? Где будете жить?

Я вспомнил, как задолго до войны мы с папой ехали в отпуск к Черному морю, поездсделал первую остановку в Серпухове, а на платформе был указатель “101 км”. И я сказал:

Как насчет Серпухова?

Чиновник проверил по списку и сказал:

Да, Серпухов в порядке.

Он выдал мне документы и объяснил, куда направляться. Выбор был сделан. Первым деломя сел на поезд и поехал, но не в Москву, а в Темиртау, где после лагеря поселился мой добрыйдруг Дмитрий Вышегородский. Его выпустили не потому, что отменили или смягчили приговор, апотому, что срок его был всего десять лет. Его арестовали за пару лет до меня, а в лагере онзаработал дополнительное время через вышеупомянутую систему поощрений. После освобожденияон поехал домой в Ленинград, но остаться там ему не разрешили, и он в конце концов вернулсяв Темиртау, куда тюремный поезд привез нас в 1948 году. Там он повстречал девушку, на которойженился. Научился управлять экскаватором и работал на железном руднике. Мы ухитрялисьподдерживать связь, и я первым делом поехал к нему.

В Темиртау, кроме Димы, поселились и другие освободившиеся ребята из нашего лагеря. Неимея возможности жить в больших городах, они осели в Темиртау, женились на местныхженщинах, устроились на работу. Там были Гоша Лоскутников, которого я хорошо знал полагерю, и Коля Мудренко, тоже лагерный приятель. Он женился на Наде Рагун, недавновышедшей из Тельмесского женского лагеря. Мы, конечно, хорошо выпили за мое освобождение.Я остался там на пару дней, познакомился с Диминой женой Ириной, которая была беременна, иначал привыкать к жизни на свободе.

Через два дня я сел на электричку до Сталинска (ныне Новокузнецк). В поезде я натолкнулсяна одного охранника из нашего лагеря. Мы узнали друг друга, и он сказал:

— Отпустили? Ну, не поминай лихом.

 Я и не поминал.  Ведь парень отбывал свой срок обязательной службы в армии.

По вагону прошел кондуктор, спрашивая, не нужны ли кому билеты от Сталинска и далее. Уменя были деньги, заработанные за годы лагерного труда, и я сказал: “Да, один до Москвы.”

Вскоре приехали в Сталинск, и я пересел на поезд до Москвы. Путешествие заняло околочетырех дней. Я купил самый дешевый билет - в общий вагон, с жесткими полками, без двереймежду отсеками, без пронумерованных мест. Полки были трехъярусные, и хотя верхний яруспредназначался для багажа, люди спали и там. Хотя мне было уже тридцать, многие моипопутчики приняли меня за студента, возвращающегося с практики. В Москве меня встречалабольшая толпа - мама, тетки, дядя, двоюродные братья и сестры - вся семья, с цветами ибурными приветствиями. Мои попутчики, уверен, страшно удивились масштабам встречипрактиканта.

Первым, если не считать членов семьи, меня навестил друг юности Миша Зив. На следующийдень он повел меня в Кремль, который совсем недавно открыли для публики. На фотографии мыстоим перед Царь-пушкой.

Я прjвел в Москве несколько дней: надо было зарегистрироваться в милиции по местужительства.  Мое  место  жительства  было  в  Серпухове,  туда  я  и  поехал.  Мой  дядя,  Миша

Годованный, муж маминой сестры тети Маруси, занимал довольно высокое положение вминистерстве сельскохозяйственного машиностроения и имел много знакомых в автомобильной имашиностроительной промышленности. Один из них был директором Серпуховскогомотоциклетного завода, другой работал там же главным инженером. В прошлом они оба занималивысокие посты на Московском шарикоподшипниковом заводе, но, будучи евреями, лишилисьдолжностей в вихре антисемитской кампании конца 40-х – начала 50-х годов и нашли работу вудаленном от центра Серпухове. В результате я получил работу на мотоциклетном заводе –рабочим на конвейере по сборке трехколесных инвалидных автомобилей с мотоциклетным мотором.

Я снял комнату в небольшом частном доме недалеко от завода. Поначалу я на конвейереприкреплял к машинам брезентовую откидную крышу. Попутно учился водить мотоцикл и, получивводительские права, перевелся в отдел тестирования готовой продукции, что было гораздоприятнее работы на конвейере.

Как только я устроился, первым делом написал еще одно прошение о пересмотре приговора.В первом ответе, который я получил 21 декабря 1955 года, мне сообщили, что делопересмотрено, срок заключения сокращен до семи лет, и для второго пересмотра нет оснований.Тогда я написал еще раз, подчеркнув, что я отправил 15 прошений из лагеря и каждый разполучал отказы, а на 16-й раз мой срок был сокращен. Поэтому, написал я, “ваш ответ меня неудовлетворяет, и я пишу снова”.

На выходные дни я ездил в Москву к маме. Она со дня на день ждала полной реабилитацииотца, о чем ее предупредили. Наконец, в декабре 1955 года ее и других членов семейрасстрелянных участников ЕАК вызвали в Верховный Суд СССР (или в Генеральную прокуратуру- точно не помню), где вручили свидетельства о реабилитации. Вскоре маму поставили на очередьна получение жилплощади. На одного жильца отдельная квартира не полагалась, только комнатав коммуналке. А тем временем она жила у сестер - Маруси, Веры и Ани, или у брата Миши.

Обосновавшись в Серпухове, я начал разыскивать старых знакомых и встречаться с ними вовремя воскресных наездов в Москву. Я уже говорил, что первым был мой друг детства Миша Зив. Ятак же нашел сокурсника по ВИИЯКА Юрия Черневского и его жену Майю Круть, мою берлинскуюколлегу Лизу Стенину, лагерного товарища Жору Семенова, берлинского коллегу Альберта Григорьянца.  Это  совпало  по  времени  с  ХХ  съездом  КПСС,  на  котором  Никита Хрущевразоблачил злодеяния Сталина. Григорьянц уже был в чине полковника. Придя к нему домой, яостолбенел, увидев на стене большой портрет Сталина, только что разоблаченного Хрущевым.Григорянц, судя по всему, испытывал к вождю прежнее почтение. Больше я с ним не встречался.Нашел я и старых одноклассников по Англо-американской школе - Марка Лурье, ДжоржаЯнковского и Святослава Прокофьева.

Однажды летом или осенью 56-го года в продуктовом магазине я наткнулся на КларуСтоклижскую, переводчицу с французского в Берлине. Мы, конечно, обнялись, и она пригласиламеня к себе на день рождения. Там я встретился с берлинскими коллегами и друзьями ЛарисойПростаковой и Валей Ершовой, а также с однокурсником по ВИИЯКА и школе армейских инженеровАлександром Нолле, тоже переводчиком с французского. В гостях у Клары были капитан ВВСБорис Прозоров с женой Стеллой. Борис был славным малым и хорошим рассказчиком. Оннемного говорил по-английски и по этой причине был за несколько месяцев до нашей встречиназначен штурманом в самолет, который переправлялся в Индонезию в дар от Никиты Хрущевапрезиденту Сукарно.  Эту историю Борис рассказывал бесподобно.

В мои наезды в Москву Миша Зив брал надо мной шефство и вводил меня в кино-театральные круги. Миша познакомил меня с Аркадием Райкиным, Зиновием (Зямой) Гердтом и егоженой Катей Семерджиевой, кинорежиссером Владимиром Басовым и знаменитым поэтомМихаилом Светловым, с несколькими известными композиторами, в первую очередь, с АрноБабаджаняном, и другими.

Иногда после воскресных поездок в Москву я выходил на работу в Серпухове в вечернююсмену, с 4 часов до полуночи, так что я мог провести в Москве и часть понедельника. Это даваломне возможность наведываться в приемную Главного военного прокурора на Кировской (ныне Мясницкой)  и следить за продвижением моего последнего прошения. В один такой приход летом1956 года меня принял полковник юридической службы со словами:

Ах,  как хорошо, что вы пришли - ваше дело как раз сейчас на контроле в нашем отделе.

Вам надо пойти туда немедленно и поговорить с офицером, который им занимается.

Я немедленно пошел в этот отдел, под названием Секция особо важных дел, к подполковникуПедусу. Пройдя все проверочные посты, обычные в таких учреждениях, я,  наконец, добрался доего кабинета, постучал и вошел.

Меня зовут Владимир Тальми, - сказал я. - Меня послали к вам из приемной Главноговоенного прокурора.

Не успел я закончить, как он вышел из-за стола и пожал мне руку. Я понял, что все впорядке. На столе перед ним была большая папка, которую я видел в 1948 году, за день доВоенного трибунала. Он листал ее и тихо ругался:

Все дело высосано из пальца... А эта сволочь, полковник Хиценко, ушел себе на приличнуюпенсию. – Он сказал, что я буду полностью реабилитирован.

Через несколько месяцев я получил по почте короткую справку:

Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР

26 октября 1956 года No. 1н-01033/56

ул. Воровского д. 13 Москва

СПРАВКА

Дело Тальми, Владимира Леоновича, было рассмотрено Военной коллегией Верховного СудаСССР 20 сентября 1956 года.

Приговор Военного трибунала Советской Военной Администрации в Германии от 28 апреля 1948года, в свете вновь обнаруженных обстоятельств, аннулирован, и дело прекращено за отсутствиемсостава преступления.

Председатель

Военной Коллегии Верховного Суда СССР

Полковник юридической службы       КОСТРОМИН

  Со справкой в руке, не теряя ни минуты, я занялся переездом в Москву. Не обошлось безосложнений с главным инженером мотоциклетного завода Клио, который помог мне на эту работуустроиться. Справку о реабилитации я получил в конце октября или начале ноября, и когдаподал заявление об уходе, завод, по советской традиции, лихорадило - надо было, хоть убей,выполнить производственный план к 7 ноября. Мой главный инженр считал, что я сильноподведу коллектив, если уйду в такое горячее время, но я ответил, что ждал этого дня слишком долго.

В Москве я первым делом занялся всякими формальностями. Начал с визита в отдел кадровминистерства обороны, где начальником отдела, куда я был направлен, оказался не кто иной, какполковник Яхно, мой бывший начальник факультета в Военном институте иностранных языков. Сего помощью я получил официальную справку об  увольнении из армии, где время, проведенное влагере, было записано как время пребывания на военной службе, так что я теперь был ветераномс 13-летним стажем, воевавшим на переднем крае; мне полагалась почетная отставка с выплатойдвухмесячной зарплаты и пенсией в 500 руб. в месяц сроком на один год, чтобы не торопиться споисками работы. Мой следующий визит был к московским властям с просьбой о жилплощади,положенной мне как жителю Москвы до ареста и отобранной государством. Потом я посетил ЦККПСС с целью восстановления членства в партии. Это мне было нужно отнюдь не изидеологических соображений, а как помощь в поисках работы и продвижении по службе. И,наконец, я подал прошение в Президиум Верховного Совета СССР о возвращении военных наград.Мне еще надо было как жителю Москвы срочно зарегистрироваться в милиции. Так чтовосстановил я свою московскую прописку по адресу Миши Зива - ул. Огарева д. 13, кв. 41.

Тем временем, вскоре после моего переезда из Серпухова в Москву маме,  наконец, даликомнату. Была она площадью 12 кв м в трехкомнатной квартире; в остальных двух комнатахжила татарская семья из пятерых человек с шестым на подходе. Находилось квартира в новомдевятиэтажном доме в новостройках Юго-Запада, на Ломоносовском проспекте. Так мы с мамойстали жить нормальной семьей из мамы с сыном (сыну, правда, было уже 32 года). Переехали мытуда в декабре 1956 или январе 1957 года. У меня, наконец,  появилось свое жильё, куда я могприводить друзей, и я решил устроить новоселье (пока мама гостила, по своему обыкновению, уродных и друзей). Я назначил сбор на 23 февраля, День Красной Армии. Среди гостей были БорисПрозоров с женой Стеллой и ее двоюродной сестрой Инной Галкиной. Инну они привели с собой,чтобы развлечь после ссоры с возлюбленным. Инне тогда было 22 года, она училась на последнемкурсе Химико-технологического института им. Менделеева. Пришли также мои сокурсники поВИИЯКА Юра Черневский с новой женой и Валентина Ершова. Главным событием этой вечеринкистало то, что я пригласил Инну пойти со мной назавтра на новоселье пополам с помолвкой кмоему лагерному другу Жоре Семенову, и она согласилась.

На следующий день, 24 февраля, я заехал за Инной, и мы поехали троллейбусом наВолоколамское шоссе на северо-западную окраину Москвы. Мы познакомились с Жориной будущейженой Людой, Жориным другом Юрием Котлером (которого я, правда, уже встречал незадолго доэтого) и его девушкой Наташей Евсеевой. Было очень весело. Потом я проводил Инну домой.Она жила с матерью Саррой, отчимом Иосифом Бродским и сводной сестрой

Ириной в двух смежных комнатах в  обычной советской коммуналке на первом этаже старогодвухэтажного дома на 1-ой Брестской, недалеко от центра города. С того дня я начал за Иннойухаживать и через две недели сделал ей предложение.

16 марта 1957 года мы поженились. Регистрация брака в районном ЗАГСе была весьмаскромной, в присутствии только двух наших свидетелей - Ларисы Простаковой и Инниной подругиГалины Дегтяревой.

В тот же вечер Иннина мать Сарра устроила дома свадебный обед, на котором, кромеИнниной семьи, были моя мама и две институтские подруги Инны. А в следующее воскресенье мыпраздновали свадьбу в большой компании на квартире моего дяди Миши Россовского, в доменапротив Американского посольства на Садовом кольце. Пришли все наши московские двоюродныесестры и братья, много друзей с обеих сторон. Все хлопоты по проведению свадьбы, к счастью,взяла на себя Иннина двоюродная сестра Стелла, жена капитана Бориса Прозорова.

После свадьбы Инна переехала к нам с мамой в комнату на Ломоносовском проспекте. Юго-Запад быстро застраивался и становился оживленным жилым районом. Чтобы оставить нас вдвоем,мама проводила большую часть времени у сестры Веры на подмосковной станцииЛосиноостровская (Вера жила одна, ее муж погиб на войне). Как-то в апреле Борис и Стеллапредложили нам пожить у них, пока они с дочкой Мариной уедут на месяц в отпуск. У Прозоровыхкомната была гораздо больше маминой, тоже в коммунальной квартире, с еще двумя семьями.Одной из них была семья журналиста Вили Самохина, который работал в журнале

«Вокруг света», и с которым мы подружились. Квартира находилась на углу улицы Горького иВасильевской, в двух шагах от дома Инниной семьи.

Пребывание у Прозоровых быстро подошло к концу, и мы вернулись в мамину комнатушку.Я,  как реабилитированный,  уже стоял в очереди на получение жилплощади, теперь уже с женой.Через год я получил ордер на крошечную комнатенку в крошечной квартирке далеко на окраине.Мы с Инной поехали ее посмотреть и тотчас же отказались. Наконец в 1959 году мне предложиликомнату на шестом этаже в доме на углу Пушкинской площади, в самом центре. Мы согласились,не раздумывая. Комната была в двухкомнатной коммунальной квартире с простыми, но славнымисоседями, у которых было два взрослых сына, одного из которых призвали в армию вскоре посленашего переезда, так что, опять же по советским нормам, все было не так уж плохо, особенноучитывая расположение нашего нового жилища. В нашей комнате даже был балкончик с видом наплощадь.

Как я уже говорил, когда я кончил школу, я решил учиться на инженера, и за один год,1941– 42-й, между окончанием школы и призывом в армию, проучился в трех разных техническихВУЗах. Осенью 1955 года, через пару месяцев после того, как я осел в Серпухове, я записался воВсесоюзный заочный политехнический институт. Я получал задания, учил материал, и даже сдалнесколько экзаменов в конце семестра. Но переехав в Москву, я стал искать работу в областипереводов, которая была мне ближе. Я связался с несколькими переводчиками, работавшими санглийским языком.   Инна поддержала мое желание бросиь

технику и заняться переводами. Вернувшись в Москву, я навестил Пегги Ветлин, мою бывшуюучительницу из Горького, с которой мама иногда общалась. Кажется, именно она предложилапопробовать Совинформбюро, где когда-то работал мой отец. Моя фамилия, конечно, была тамизвестна. Мне дали пробный перевод с русского на английский, который я принес Пегги напроверку. Вскоре Совинформбюро предложило мне работу, для начала в качестве редактора, счего началась моя карьера после заключения. Теперь я работал с полной нагрузкой в престижномучреждении. Инна окончила Менделеевский институт и осталась там работать, а вскоре поступилатам же в аспирантуру. Однако у меня возникла проблема с отделом кадров: как это человекзанимает такой серьезный пост и не имеет диплома о высшем образовании? Чтобы закрыть этотвопрос, я пошел в Московский институт иностранных языков (Иняз), где моя мать преподаваламного лет до и после войны, и записался на вечернее отделение, закончил четырехлетнююпрограмму за три года, сдал все экзамены и в 1960 году получил диплом.

В Совинформбюро я встретил кое-кого из старых знакомых - Рема Грозного, а также людей,которые работали с моим отцом, - Льва Лемперта, Олега Трояновского и Сюзанну Розенберг,которая впоследствии тоже проделала “полный круг” и возвратилась в Канаду. Она написала книгуоб опыте жизни в Советском Союзе 1.

Центральное расположение нашей комнаты на площади Пушкина быстро сделало ее местомвстречи друзей. Люди заходили почти каждый день, и уж конечно каждое воскресенье. У насбывали Галина Волчек и Женя Евстигнеев, семья популярных актеров, которые вскоре станутзнаменитыми. Они вселились в комнату Вили Самохина в квартире, где жили Борис и СтеллаПрозоровы. Мы быстро подружились с актерами театра “Современник”. Женя бренчал на гитаре, аГаля пела блатные песни, ставшие популярными в исполнении Владимира Высоцкого, а такжепесни бардов. Во время оттепели, пришедшей на смену тяготам сталинского режима, люди, вособенности молодые, были полны надежд на перемены к лучшему. Молодежь часто собираласьнеподалеку от нас, на площади Маяковского около памятника нашему былому “другу семьи”.Барды пели свои песни. Поэты читали стихи. Один раз мы видели, как толпа пронесла на рукахпопулярного поэта Евгения Евтушенко. Потом мы узнали, что там же на площади КГБ производиларесты «нежелательных элементов».

В гости к нам на площадь Пушкина приехал мой дядя Сэм из Чикаго. Отец с ним переписывалсядо войны (кажется, Сэм приезжал к нам в 30-е годы). Переписка прервалась с

началом войны. Нашей семье было не до писем. Но вскоре после моего выхода из лагеря мыполучили от Сэма открытку, адресованную на наш старый адрес в Капельском переулке. Каким- тообразом кто-то из бывших соседей ее передал, и переписка с Сэмом возобновилась. В 1959 годуСэм приехал к нам в гости с женой.

В 1960 году мы приобрели первую машину, маленький двухдверный ”Запорожец", большоесобытие по тем временам. Работая в Совинформбюро, я однажды зашел в Издательство иностраннойлитературы, где мой отец проработал много лет и когда-то возглавлял секцию английского языка.Этой секцией теперь руководил Георгий Стеценко, знавший отца. С отцом работали многиепереводчики и редакторы, которых я тоже знал. Были там и мои бывшие соученики по Англо-американской школе. Меня тепло встретили и предложили штатную должность переводчика,которую я принял, уйдя из Совинформбюро (которое к тому времени стало называться Агентствопечати "Новости"). Мне дали на перевод первую книгу –  короткий научно-популярный опусКонстантина Циолковского “За пределами Земли”.

Среди моих старых и новых знакомых и коллег по издательству были переводчики ПеггиВетлин, Джордж Янковский, Фаина Соласко - дочь Беллы Соласко, подруги моей матери еще поНью-Йорку; Роберт Даглиш, который прославился тем, что перебежал из Великобритании в СССР;Ленни Стоклицкий, Виктор Шнеерсон и Давид Сквирский, которые родились в Китае, где ихродители оказались после революции 1917 года и приехали в Россию на волне послевоенныхвозвращений; мои бывшие соученики по Англо-американской школе Роуз Фактор-Варшавская иОвидий Горчаков; а также Рая Червякова и Рая Боброва, редакторы английской секции, которые,наряду с Роуз Варшавской, редактировали мои переводы.

Где-то в середине 60-х годов Издательство иностранной литературы разделилось наиздательство “Прогресс” для выпуска политической и художественной литературы и издательство“Мир” с научной специализацией. Я выбрал издательство “Мир”, так как в то время чувствовал себяуютнее с книгами по науке и научной фантастике, чем с беллетристикой.

Году в 1962 или 1963 мой дядя Миша Россовский, который тогда был замом главногоредактора газеты “Труд”, предложил нам обменять нашу комнату на Пушкинской и маминукомнату на Ломоносовском на отдельную двухкомнатную квартиру, которую Моссовет выделилгазете для двух ее сотрудников. В результате мы будем жить одной семьей в отдельной квартире, ане в коммуналке с соседями. Мы согласились и вскоре переехали в квартиру   в Хорошево-

Мневниках. Квартира была на втором этаже одного из множества жилых домов, которые быстровозводились на окраинах Москвы и стали известны как “хрущобы”. Это были пятиэтажки безлифта. И все же это было новое, более просторное, а главное, отдельное жилье. В нашей квартиребыло две комнаты с балконом, а между ними кухня и ванная. Мама по-прежнему жила с сестройВерой, поэтому мы с Инной были практически хозяевами отдельной квартиры. По московскимпонятиям это был важный шаг вверх по социальной лестнице. К сожалению, когда мы стализаписываться на установку телефона, оказалось, что ждать придется несколько лет,что тоже былонормой для тогдашней Москвы. Мы установили для друзей один “приемный” вечер в неделю,четверг, когда можно было приходить без звонка, так что гости у нас бывали практическикаждый четверг, не говоря о воскресеньях. Инна к тому времени училась в аспирантуре, и частымигостями были ее соученики Евгений Лукин и Валерий Бокунов, с которыми я быстро подружился.

Одним из больших преимуществ должности штатного переводчика в издательстве “Мир” былавозможность работать над переводами дома. Только во время подготовки рукописи  к печати яприезжал обсуждать с редакторами их замечания и предложения, читать гранки и т.п. Другимпреимуществом, если это можно так называть, были приглашения для письменных переводов вздание ЦК КПСС на Старой площади. Это было не только престижно, но и давало возможностьпокупать дефицитные продукты в буфете для партийной элиты внутри этого глухо охраняемогоздания.

Работая в “Мире”, я также делал внештатные переводы и для  “Прогресса”,  включая статьи дляиллюстрированного литературного журнала “Советская литература”, где печатались новые работысоветских писателей и литературная критика. Постепенно я стал делать для них все большеработы, и однажды Валентина Жак, редактор английского отдела, спросила, не хочу ли я перейти вжурнал в качестве переводчика и редактора. Я согласился, но продолжал время от времени делатьпереводы и для “Мира”, и для “Прогресса”.

На фоне всех этих положительных перемен в нашей жизни мы с Инной стали задумыватьсяоб увеличении семьи. Иннина беременность совпала с подготовкой к защите кандидатскойдиссертации. В это же время мы подружились с семьей соседей по дому, жившей под нами, напервом этаже. Это была семья Владимира Нахабцева, который, как мы вскоре узнали, былкинооператором в группе Эльдара Рязанова, начинающего кинорежиссера, которому суждено быловскоре прославиться. Жена Нахабцева Нонна Тен была актрисой и позже ушла преподавать вИнститут кинематографии. Познакомились мы случайно: однажды в феврале 1965 года на улицеНонна на минуту отвернулась от коляски с новорожденным сыном Вовой, и коляска покатилась ккраю тротуара. На счастье рядом оказалась Инна, сама на четвертом месяце беременности, котораяколяску поймала и остановила. Так они с Нонной подружились, а когда у нас родилась дочь, мысблизились еще больше. Наша дружба длится по сей день (Владимир Нахабцев, увы, скончался в2002 году).

Через несколько месяцев, 9 августа 1965 года, родилась наша дочь Даша, и Инна разделила сНонной будни материнства. Кстати, в момент Дашиного появления на свет я забирал у машинисткиокончательный вариант Инниной кандидатской диссертации. Появление ребенка в семье,естественно, вызвало перемены в нашей жизни. В частности, к нам переехала моя теща Саррапомогать с уходом за Дашей (ее муж, Иосиф Бродский, умер в 1961 году). У Инны все силы ивремя уходили на подготовку к защите, а моя мама по-прежнему жила с сестрой Верой вЛосиноостровской.

Среди многих перемен в советской жизни после смерти Сталина было строительствожилищных кооперативов, что давало людям выход из тупика коммунального быта. К середине 60-х годов мы с Инной вступили в кооператив, который строился в Химках, и через год въехали в нашуновую трехкомнатную квартиру. Нам удалось также купить Инниной матери Сарре однокомнатнуюквартиру в нашем же доме, так что она оставалась поблизости для присмотра за Дашей.

Все время после приезда к нам в гости дяди Сэма я с ним переписывался, а в 1965 годуполучил письмо от дяди Эйба, с сообщением, что дядя Сэм умер, и переписываться со мнойтеперь будет он. Через пару лет дядя Эйб предложил мне приехать в гости в Штаты и прислалофициальное приглашение. Я начал собирать необходимые документы, включая характеристику отпарткома с заключением о том, что мне можно доверить поездку за границу. Как положено, яподал документы в ОВИР, но мне отказали в выдаче разрешения. Как раз в это время советскиетанки вторглись в Чехословакию для удушения «Пражской весны». Тогда Эйб решил, что, раз я немогу приехать в Штаты, он приедет в Россию, что он и сделал в 1969 году, вместе с женойМарион и дочерьми Джери и Сьюзен.

В том же году произошло крупное событие в нашей жизни. Как-то раз мы с Инной пошли вкино, и я наткнулся на моего сокурсника по ВИИЯКА Андрея Сачкова. Несмотря на годы,прошедшие с нашей последней встречи в Берлине перед моим арестом, мы узнали друг друга,

поболтали, обменялись номерами телефонов и разошлись. Андрей сказал, что работает в ЦККПСС. Он позвонил через несколько месяцев и рассказал, что отвечает за кадры международногокоммунистического журнала “Проблемы мира и социализма”, который издавался на несколькихязыках, включая английский, в Праге. Под впечатлением нашей случайной встречи Андрейпредложить мне работу в журнале. Я тут же согласился, и мы начали готовиться к переезду вПрагу. Стояла осень 1970 года. Я уволился со своей работы в журнале, а Инна, котораяпреподавала материаловедение в Московском авиационном институте, со своей.

Мы приехали в Прагу поездом в ноябре. Нас встретило прекрасное бабье лето. Журналвыделил нам двухкомнатную квартиру на другом конце города, так что каждое утро я ездил наредакционном автобусе (в нашем доме жило много работников журнала). Вскоре, однако, яначал ездить на машине. Дело в том, что еще за год до переезда в Прагу я записался в очередь напокупку автомобиля. И вот, в конце 1970 года мне сообщили, что моя очередь подошла, и ядолжен явиться на единственную в Москве станцию по продаже автомобилей, чтобы оформитьпокупку.

Я немедленно вылетел в Москву и оттуда направился в Прагу на новеньких “Жигулях”, копииитальянского “фиата”, тогда еще с некоторыми узлами из Италии.

Хотя Чехословакия и была коммунистической страной, жизнь там во многом отличалась отжизни в Советском Союзе. Это была Европа. Чехи и словаки, правда, не выказывали дружескогорасположения к нам, но мы быстро научились адаптироваться к ситуации, прилежно учась говоритьпо-чешски, что давало возможность заводить чешских друзей. Нашими самыми первыми чешскимидрузьями были Коны - Джулия и ее сын Павел, с которыми моя семья жила до войны в однойкоммунальной квартире в Капельском переулке в Москве, пока они не вернулись в Прагу в 1945году. Павел женился и жил с женой Боженой, дочкой Дашиного возраста, и матерью Джулией водной квартире в центре Праги. Туда мы к ним и приходили в гости.

К концу нашего первого года в Праге Даше исполнилось шесть лет. В этом возрасте вЧехословакии дети начинают ходить в школу, а в русской школе в Праге для детей работниковСоветского посольства, моего журнала и прочих советских граждан, живших в Праге, школаначиналась на год позже. Мы решили записать Дашу в местную начальную школу, где онанаучится говорить по-чешски. Ее первый день в школе был ужасен, она ничего не понимала изтого, что происходит в классе, и пришла домой в слезах. Мы с Инной не паниковали, помятуя,

что научить щенка плавать можно только бросив его в воду, он наверняка выплывет.Действительно, очень скоро Даша уже свободно говорила на чешском и даже стала одной излучших учениц в классе.

Инна провела первый год дома и ходила на курсы чешского языка. К концу 1972 года яполучил квартиру на улице Лермонтова в пражском районе Девице, в нескольких шагах отредакции. По счастливой случайности напротив моей работы находился Пражский химико-технологический институт с кафедрой керамических материалов, и Инна решила узнать нет ливозможности устроиться там на работу. К тому времени она уже закончила курсы чешского, да ктому же вся кафедра, включая студентов, говорила по-русски. С помощью чешской секретарши“Проблем мира и социализма”, муж которой занимал высокий партийный пост, Инна былапринята на работу в Институт.

Наша новая квартира на ул. Лермонтова находилась в комплексе жилых домов,арендованных журналом. Мы оказались соседями многих моих коллег и подружились с ними, вчастности, со Львом и Норой Степановыми, Егором Яковлевым и Отто Лацисом, ставшими виднымижурналистами в горбачевскую перестройку, с Вадимом Печеневым, который сделал себе имя какпомощник Черненко, в недолгое пребывание того на посту генсека; и управляющим деламиредакции Евгением Качугиным. Именно он дал нам почитать “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицина, изчего можно сделать вывод о царивших в журнале либеральных нравах.

Из Праги я продолжал переписку с дядей Эйбом, и постепенно к нам стали наезжать гости изАмерики. Не помню уже, в каком порядке приезжали Энди Дэвис, сын моей кузины Метты,который позже стал кинорежиссером в Голливуде; Стив Сомерман, сын кузины Джери, и ДэвидКантер, мой дружок по Англо-американской школе и сосед по Капельскому переулку. Его семьявернулась в Штаты еще до войны, в 1939 году. Как выяснилось, Кантеры осели в Чикаго, гдеДэвид каким-то образом познакомился с Меттой и, по его словам, был даже одно время в неевлюблен. Через Метту он и нашел меня в Праге.

Жизнь в Праге с машиной была – по нашим тогдашним ощущениям – замечательной.Советский паспорт разрешал нам ездить без визы по всей Восточной Европе: из Чехословкии вМоскву через Восточную Германию, Польшу, Венгрию, Румынию, Болгарию, и даже вЮгославию. Мы побывали в Дрездене, Лейпциге, Берлине, Варшаве, Будапеште, Бухаресте,объехали практически всю Чехословакию. Мы даже как-то рассматривали возможность погрузитьсявместе с  Дашей  в  машину,  проехать  через  Венгрию в  Югославию,  оттуда    -  в

Австрию или Италию, а там уж и в Америку. Но это означало бы, что наши матери навсегдаостались бы в Москве с клеймом родителей “предателей Родины”. Именно в это время к нам вПрагу приехал Дэвид Кантер, и однажды мы сели с ним в машину, подальше от возможных

«жучков» в квартире, и завели разговор о нашем гипотетическом переселении в Америку. Кнашему удивлению, ему эта идея не понравилась - мы не получим никакого социальногообеспечения и вряд ли когда-нибудь найдем работу, отрезал он.

4 сентября 1974 года редколлегия “Проблем мира и социализма” пригласила меня назаседание Совета директоров и поздравила с пятидесятилетием. Мы с Инной организовали послучаю моего дня рождения большой прием, на который пригласили редколлегию и всех нашихдрузей из журнала. У нас в это время гостила моя мать. Все время, что мы жили в Праге, Соня иИннина мать Сарра навещали нас по очереди каждый год. В свой последний приезд в 1972 годуСарра заболела, и мы срочно отвезли ее в Москву, где ее пришлось положить в больницу. Сарребыл поставлен диагноз депрессивного состояния. Мы познакомились с ее лечащим врачом, ЛюсейГальпериной, с которой подружились и пригласили ее с мужем, Сергеем Прохоровым, приехать кнам в Прагу. Мы хорошо провели время и расстались с заверениями, что Люся будет продолжатьследить за Сарриным здоровьем. Однако вскоре стало ясно, что она больше не может житьодна. По этой причине в конце 1975 года я подал заявление об уходе из журнала, Иннауволилась из института, и мы вернулись в Москву.

Я вернулся на прежнюю работу в издательство “Мир”, а Инна устроилась в Институтинформации по строительным материалам. Вскоре после возвращения в Москву у нас вновьвозникла возможность улучшить жилищные условия, на сей раз через многоступенчатый обмен. Врезультате мы отдали нашу трехкомнатную квартиру и Саррину однокомнатную и въехали в 4-комнатную квартиру у Белорусского вокзала.

Очень скоро после возвращения в Москву мы узнали, в основном, через Наума и ГалинуЧерепаховых, что многие люди нашего круга горячо обсуждают идею выезда из СоветскогоСоюза. Дело в том, что в начале семидесятых годов Советский Союз начал необычный для себяпроцесс: власти под давлением мировой общественности стали выдавать евреям разрешения навоссоединение с родными, живущими в Израиле. Мы своими глазами видели этот людскойпоток, когда ездили поездом в отпуск из Праги в Москву и обратно. В пограничном Бресте нажелезнодорожной  станции  толпы  людей, как  выяснилось,  евреев  из  самых  разных  мест

Советского Союза,  ожидали завершения визовых и прочих формальностей, необходимых дляпосадки на венский поезд.

Кое-кто из наших московских знакомых уже уехал и писал письма о трудностях и радостяхэмиграции. Эти письма переписывались и распространялись среди друзей и знакомых. Нашим жеосновным источником информации был Наум Черепахов.

Я продолжал переписку с дядей Эйбом. Не удивительно, что мы тоже стали подумывать обэтом новом повороте в нашей жизни. Я опять обсуждал с ним идею поездки в Штаты - хотелосьосмотреться и самому оценить прогнозы Дэвида Кантера. В 1977 году я получил от него очередноеприглашение и снова начал собирать документы для поездки за океан. Требовалось опятьполучить в парткоме и месткоме положительную характеристику. Дело тянулось, я раздражалсявсе больше и в какой-то момент решил уйти с работы и делать переводы внештатно. Как это нистранно, возражений не было. Я подал документы в ОВИР и стал ждать ответа.

Весной 1978 года нас посетил очередной гость - Алекс Белл, муж моей кузины Сьюзен.Будучи профессором Калифорнийского университета в Беркли, Алекс был в Москве с деловойпоездкой и нашел время повидаться с нами. Мы обсудили с ним идею эмиграции из Союза инаши шансы по приезде в Америку; он горячо нас поддержал. В отличие от Дэвида Кантера, Алекс считал, что мы с Инной сможем легко адаптироваться и найти себе место в американскойжизни.

Вскоре после этой беседы я, наконец, получил разрешение на поездку в Штаты, новыйсоветский международный паспорт и визу в посольстве США. В агентстве единственной дляпростых советских граждан авиакомпании Аэрофлот я оплатил в рублях перелет от Москвы доЛос-Анджелеса, где я планировал остановиться.

И, наконец, 14 июля 1978 года мы отправились в Шереметьевский аэропорт к самолету доНью-Йорка. Инна и мама проводили меня до стойки паспортного контроля. Я сел в автобус,который должен был подвести меня и других пассажиров к нашему самолету. Всю дорогу нассопровождали бдительные пограничники. Сидя в кресле в ожидании взлета, я обратил внимание,что сидящий рядом пассажир пересчитывает франки. “Странно, — подумал я, — зачем человеку,летящему в Америку, французские франки?” Через несколько минут в самолет поднимаетсяслужащий и спрашивает, нет ли здесь пассажиров, летящих в Нью Йорк. Оказалось, есть – целыйавтобус!  Бдительные  охранники  привезли  нас  не  к  тому  самолету! Нас  попросили  выйти  иотвезли к нашему самолету.

Через 12 часов после посадки в Гандере на Ньюфаундленде, где я купил блок сигаретМальборо за 4 доллара, мы прибыли в аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке. Я вернулся в Нью-Йорк 46лет спустя после того, как покинул его пароходом в ноябре 1931 года. Я взял такси и поехал на 54-юулицу в Манхэттене, где жили родители Алекса Белла, Владимир и Ольга, у которых я собиралсяостановиться. Первым делом по приезде в Нью-Йорк я пошел в городской отдел здравоохраненияза копией моего свидетельства о рождении. Я провел в Нью-Йорке неделю, осмотрел вседостопримечательности, включая экскурсию на пароходе вокруг Манхэттена. Сходил посмотреть надом на 95-й улице, где я родился, и на Гранд-Конкорс в Бронксе, последнее место нашегопроживания перед отъездом из Штатов. Район этот уже не был таким фешенебельным, как в нашивремена. Я также навестил Либера Каца, адрес которого мне дала в Москве его сестра Мира. Непомню, когда я посетил старого сотрудника отца по “Морген- Фрайхайт” Поля Новика - в тот разили после окончательного переезда в Америку через 2 года.

Из Нью-Йорка 20 июля я прилетел в Сан-Франциско. Там меня встретила Сьюзен и отвезла ксебе в Окланд, где жила с Алексом Беллом, их пятилетней дочкой Алисой и дочерьми от первогобрака, Карми и Нехамой. Во время моего визита у них жил еще и студент университета в Беркли,сын двоюродного брата Алекса Ильи Белзицмана из Израиля. По правилам ОВИРа, мотивомпрошения о выезде из Советского Союза должно было быть воссоединение с родственниками,живущими в Израиле. Для этого следовало представить официальный вызов от родственника сперечислением всех приглашаемых членов семьи с адресами и датами рождения. Нетрудно былоналадить производство вызовов и от фальшивых родственников, которым передавалась всянужная информация. Мы посовещались и решили, что Илья, будучи реальным родственником, могбы послать мне такое приглашение. Алекс соединил меня с Ильей по телефону, и я сообщил емувсе необходимые данные. Илья, как и Алекс, говорил по-русски, так что с написанием имен ифамилий проблем не возникло. Илья заполнил все необходимые анкеты и послал их в Москву. Кмоему удивлению, Инна получила этот вызов еще до моего возвращения из Штатов.

Тем временем Сьюзен с Алексом показывали мне Сан-Франциско, возили в знаменитый лесгигантских деревьев и на озеро Тахо. По дороге проезжали Сакраменто, где жара достигала

сорока градусов. Сьюзен устроила мне встречу с Ричардом Тальми, сыном дяди Мирона, и сосвоим бывшим мужем Гарри Вейнингером.

Следующая остановка была в Лос-Анджелесе. Здесь я останавливался у Джосси, дочериМетты, и ее мужа Бэрта Фридмана. Летел я в Лос-Анджелес вместе с сыном Джосси Дэвидом. УДжосси я познакомился с ее старшей дочерью Джессикой и младшим сыном Джэйсоном. В Лос-Анджелесе я навестил младшую дочь дяди Сэма, Джэки, ее мужа Герша Шефера и дочку Корри в ихдоме в Риверсайде, тетю Лилиан и ее мужа Ричарда Берлина в Лагуна-Хиллз, Леонарда Тальми,сына покойного Исаака, близнеца дяди Эйба, и Эстер, мать Лэнни. Когда я гостил у Джэки вРиверсайде, Кори и ее новый муж Дэвид Икин возили меня в Диснейленд.

Из Лос-Анджелеса я полетел в Чикаго, где жил Эйб с тех самых пор, как семья переселиласьиз Сиу-Сити в начале 20-х годов. Он жил с женой Марион в квартире с видом на озеро Мичиган наЛэйк-Шор-Драйв. В Чикаго я жил в Скоки у Джэри, муж которой Натан умер за несколько месяцевдо моего приезда. Я, конечно, встретился с кузиной Меттой и Натаном Дэвисом, тетей Саррой иее дочерью Кэрол с семьей. Я обсуждал с Эйбом варианты нашего переезда в Штаты. Эйбповел меня в местное отделение ХИАСа, где Би Каплан предложила заполнить анкеты дляпрямого вызова на постоянное жительство в Штатах. Я обсудил этот вариант с друзьями вМоскве, и мы решили, что лучше воспользоваться действующим сценарием, который Советскоеправительство пока принимает, и подать вызов в Израиль от Ильи Белзицмана.

Перед отъездом из Штатов я решил не брать с собой копию свидетельства о рождении, аоставить ее Сьюзен. Кто знает, что придет в голову контролерам в Московском аэропорту - могутведь и конфисковать. Мы договорились, что, когда я, будем надеяться, получу разрешение навыезд, Сьюзен пошлет мое свидетельство о рождении в посольство США в Вене. Вена былапервой остановкой после вылета из Москвы.

Через несколько дней, 6 сентября, я летел из Чикаго в Нью-Йорк. Там я встретился сЛибером Кацем, и мы договорились, что я буду посылать ему из Москвы посылки со словарями икнигами, которые мне хотелось бы сохранить. Либер вызвался проводить меня в аэропортКеннеди на случай, если у меня будет перевес багажа, и мне придется что-то вынуть - Аэрофлотимел обыкновение не пропускать перевес. 13 сентября 1978 года перед посадкой в самолет яоглянулся на Либера, за которым маячил Нью-Йорк, и в голове мелькнуло: что, если остаться? Ноя тут же отогнал сомнения и вошел в салон самолета.

Когда я приехал в Москву, Инна показала мне вызов от Ильи Белзицмана, который она ужеполучила, и мы немедленно начали приготовления к подаче документов на эмиграцию. Посколькув Советском союзе подобные процедуры требовали, помимо прочего, сбора заверенных документовс места работы и из партийной организации, Инна уволилась с работы, а я подал заявление овыходе из партии (Инна в партии никогда не состояла). Для меня это означало, что меня вызовутна собрание местной парторганизации с обсуждением и голосованием. Так и вышло. Я предсталперед собранием, выступившие обвинили меня во всех смертных грехах перед Родиной. Позже яузнал от одного сочувствующего партийца забавнейшую вещь, что ходят слухи, будто на самомделе я отбываю за границу по спецзаданию, и собрание было  только для видимости!

Итак, все необходимые документы были собраны, и 16 ноября 1978 года я подал заявление навыезд от имени всей семьи, включая наших матерей. Мы знали, что ожидание может тянутьсяот нескольких месяцев до двух-трех и даже более лет. Через Наума и Галю Черепаховых мыпознакомились с другими людьми, подавшими, как и мы, документы на выезд. Многие из нихсобирались в группы «погружения» в английский язык, готовясь к будущему приезду в Америку.Часто они «погружались» у нас. В таких случаях я заглядывал к ним и рассказывал, конечнопо-английски, о своей жизни, о недавней поездке в Америку. Так мы встретились с Наной Рабени Галей Письменной. Вскоре мы познакомились с Наниным мужем Марком Беленьким и началипогружаться с ними в милые застолья без английского языка. Забегая вперед, скажу, чтоБеленькие были несколько лет в «отказе» и приехали в Вашингтон только в августе 1987 года. Яс радостью встречал их с дочерью Машей в аэропорту. Наша дружба, теперь уже со всем ихбольшим семейством, продолжается и, похоже, навсегда. Галя Письменная приехала почтиодновременно с нами, вышла замуж за американца Брайна Бакстона и родила двух сыновей. Мыподдерживаем связь и изредка встречаемся.

В ожидании выездной визы я продолжал делать внештатные переводы. Что касается нашихпланов на эмиграцию, то я старался посвящать в них как можно меньше народу. Согласно старойсоветской поговорке, чем меньше ты будешь рассказывать о себе, там меньше люди будут о тебезнать. Этот совет нашел подтверждение в середине 1979 года, когда мне позвонили из ЦК КПССс просьбой приехать сделать перевод. Я вежливо отказался, сказав, что очень занят срочнойработой.

Ранней осенью 1979 года в Москве открылась Международная книжная ярмарка, первая вСоветском Союзе. Я сразу же туда пошел и быстро нашел павильоны нескольких американскихиздательств, сосредоточенных в Нью-Йорке. В каждом из них я остановился поговорить,представился как русско-английский переводчик, планирующий переехать в ближайшее время вШтаты, и собрал их визитные карточки. Реакция была неизменно дружественной, сприглашениями связаться с ними по приезде в Штаты. Я ушел с книжной ярмарки полныйрадужных надежд на  скорую переводческую карьеру в Америке.

26 сентября 1979 года, через 10 месяцев и 10 дней ожидания, вскоре после моего 55-го днярождения, по почте пришла открытка с приглашением придти в ОВИР для оформлениядокументов на выезд из страны. Мы начали паковать и сортировать вещи, которые возьмем ссобой в нескольких чемоданах на пять пассажиров самолета. Мы получили дорожные документы никаких паспортов, только листочки с выездными визами в один конец и уведомления о лишениигражданства СССР. За этот последний шаг, кстати, надлежало уплатить круглую сумму. С этимидокументами я пошел в билетные кассы Аэрофлота, забронировал билеты до Вены и позвонилСьюзен с просьбой послать мое свидетельство о рождении в посольство США в Австрии.

Утром 19 октября друзья отвезли нас в Шереметьевский аэропорт. После задержки втаможне, где все наши чемоданы были тщательно досмотрены, мы оказались у выхода к будкампограничного контроля. Тут мы помахали на прощание провожающим с твердой уверенностью, чтоникогда больше их не увидим. На душе было горько и радостно – одновременно.

 

 Глава 7. Земля обетованная

1979-2005

 Самолет приземлился в Венском аэропорту в тот же день к вечеру. Нас приветствовалипредставители oтдела иммиграции и абсорбции СОХНУТа (Еврейского агентства для  Израиля). Всопровождении вооруженной охраны нас привели в большой шатер, возведенный на территорииаэропорта, где нас спрашивали о дальнейшем направлении - Израиль, США или другая страна?Ехавших в Израиль тут же повели на посадку на самолет до Тель-Авива. Остальных автобусомотвезли в гостиницу на окраине города, где нам дали одну комнату на всю семью из пяти человек.С этого момента мы поступали в полное распоряжение ХИАСа – Общества помощи еврейскимиммигрантам.

Через пару дней после приезда в Вену мы с Инной пошли в консульство США справиться,получили ли они мое свидетельство о рождении, которое им должна была выслать Сьюзен.Консульский работник подтвердил, что да, оно было получено накануне, и передал мне его вместес анкетой, которую мне надо было заполнить для восстановления моего американскогогражданства. Анкета была на нескольких страницах и содержала такие вопросы как: “Состояли ливы когда-нибудь в членах коммунистической партии, или любой другой партии, имеющей цельюсвержение правительства США?” или “ Служили ли вы когда-нибудь в иностранной армии?” или«Была ли у вас судимость?» Разумеется, мой ответ на эти и другие, не менее неудобные, вопросы должен был быть “Да”.

Я долго думал над заполнением анкеты, и вернул ее 23 октября. Консульский работниксообщил, что ждать надо будет, наверное, несколько месяцев, так что мне следует продолжатьиммиграционный процесс по линии еврейских беженцев из Советского Союза. Мы стали ждатьследующего этапа нащего путешествия - переезда в Рим. Тем временем мы осматривалидостопримечательности Вены – Оперу, дворцы, Венский лес и другие. К сожалению, денег на такиевещи, как билеты в оперу, у нас не было. Мы выехали из Москвы, имея 200 долларов наличными.Эта сумма представляла собой все, что нам разрешалось обменять на рубли на пять человек,выезжающих на постоянное жительство за границу. По совету наших предшественников  на  этоммаршруте  мы  запаслись  несколькими  биноклями,  фотокамерой, русскими шалями и прочимитоварами, которые, как нам сказали, можно будет продать в Риме и кое-как покрыть расходы нажизнь до приезда в США. 

Через 12 дней после посадки в Вене нашу группу посадили в автобус и доставили на вокзал. Оттуда нам предстояло ехать поездом в Рим. Нам выделили отдельное спальное купе навсю семью. Мы уложили наших мам и Дашу спать, а сами сидели и смотрели в окно напролетающие мимо пейзажи. Ехали мы всю ночь, и по пути пересекли Альпы. Как мы узнали, этобыла Ночь поминовения всех святых, и на кладбищах в деревнях, которые мы проезжали, горелибесчисленные свечи.

Около полудня мы подъехали к Риму, и на маленькой пригородной станции нас пересадили вавтобус под вооруженной охраной. Автобус привез нас в гостиницу, где мы должны былиостановиться на первое время, пока ХИАС работает с нашими документами. Гостиница была вцентре Рима, недалеко от главного вокзала, и мы опять получили одну комнату на 5 человек. Наследующий день нас привезли в ХИАС, где нас разобрали ведущие. Нам попалась г-жа Сузи Хазанродом из Румынии. Она свободно владела четырьмя или пятью языками, включая английский и русский. В ходе беседы она узнала, что мы с мамой были членами КПСС, были арестованы МГБ, апосле смерти Сталина и реабилитации восстановлены в компартии. Это, видимо, вызвало в нейчувство глубокой антипатии, которое еще более усилилось, когда она узнала, что в Вене яподал заявление на восстановление американского гражданства. Все это, сказала Хазан, осложнитпроцедуру признания нас в качестве беженцев и, как она выразилась,  наш “условный въезд” вСША. А мне и моей матери  во въезде может быть и вовсе отказано из-за нашего членства вкомпартии. Поэтому, считала она, нам лучше всего будет поехать в Израиль, где нас примут безпроблем, и связаться с иммиграционными службами США оттуда.

Я позвонил Сью, она проконсультировалась с адвокатом, который сказал, что поКонституции США я, родившись в Нью-Йорке, являюсь гражданином США – и точка. Гражданствомоей матери через натурализацию тоже никто не отменял. Мы посовещались и отклонилипредложение Хазан. Более того, мы решили, что моя мать тоже должна подать в консульствоСША заявление на подтверждение ее американского гражданства.

Как я уже упоминал, с момента приезда в Вену ХИАС обеспечивал нас жильем, едой ифинансовой помощью. В Риме же, где нам предстояло прожить от двух-трех недель до двух-трехмесяцев,      надо   было  самим  снимать   квартиру  или   комнату,   для   чего   ХИАС   выделял определенную сумму на оплату жилья. Большинство эмигрантов селились в соседних городкахОстия и Ладисполи, на морском побережье, где плата за квартиру, во всяком случае, вне сезона,была намного ниже, чем в Риме. Мы предпочитали остаться в Риме - я надеялся, что с моимзнанием английского я мог бы работать в ХИАСе с «трансмигрантами». Да и жизнь в Риме –вблизи стольких исторических памятников была праздником.

Через пару дней после приезда нас навестила Фанни Сигал, которая когда-то работала сотцом в издательстве иностранной литературы; она сразу узнала фамилию Тальми. Фаннипринесла коробку шоколадных конфет и, казалось, горела желанием нам помочь. По ее подсказкея справился о работе в ХИАС. Однако после размолвки с Сузи Хазан мне отказали. Тогда я пошелв СОХНУТ. У них тоже было много работы с русскоязычными эмигрантами. Я связался с КармиШвейцером, директором культурно-информационного проекта для еврейских “трансмигрантов” изРоссии в Италии. Этим проектом руководил СОХНУТ под вывеской Американского еврейскогообъединенного распределительного комитета (“Джойнт”). Одной из его задач была пропагандапереезда евреев не в США, а в Израиль. СОХНУТ находился на Виале Реджина Маргерита, пососедству с ХИАСом. В мои обязанности входил выпуск ежедневного бюллетеня на русскомязыке. Я переводил на русский и форматировал для печати разные материалы на злобу дня,которыми меня снабжал Карми и его сотрудники. За это мне полагалось 200 тысяч итальянских лирв месяц, или приблизительно 200 долларов США по тогдашнему курсу. Стало совершеннойнеобходимостью найти квартиру в Риме. Но это было не так просто, и сначала даже казалось, чтоневозможно. Но в один прекрасный день в нашей гостинице появился человек, сообщивший, чтохочет сдать квартиру. Я тут же за него ухватился. Синьор Ди Гаспери оказался приятным вежливымчеловеком. Он пригласил нас с Инной домой для заключения договора. Так в середине ноября1979 года мы переехали в двухкомнатную квартиру на Виа Маттиа Баттистини на окраине Рима кзападу от Ватикана.

Вскоре после нашего приезда в Рим там же оказалась и моя старинная учительница Маргарет(Пегги) Ветлин с дочерью Дашей и внуком Федей. Пегги, которая, как я упоминал, родилась вШтатах, но прожила 50 лет в России, восстановила свое американское гражданство и ехала домой,но не через ХИАС. Немного позже в Рим приехал еще один друг - мой бывший одноклассник поАнгло-американской школе Марк Лурье с женой Алей и сыном Борисом. Они смогли покинутьСоветский Союз по еврейской линии.

Средняя продолжительность пребывания в Риме следующих в США “трансмигрантов”составляла от трех до пяти недель. Наше дело, как о том нас предупредила ведущая Сузи Хазан,осложнялось тем, что мы с мамой подали на восстановление американского гражданства. Но 6января 1980 года меня вызвали в консульство США для получаения американского паспорта.Консул вручил мне паспорт со словами, что теперь я волен ехать в Нью-Йорк или куда угодно,хоть обратно в Москву, если захочу. Однако моя семья - другое дело. Для моей жены, дочери иматери оформление, пожалуй, займет не так уж много времени, но моя теща Сарра не такой мнеблизкий родственник и не может быть включена в дело. Последовали переговоры между ХИАСом ,Иммиграционной службой США и Госдепом, и было решено, что нами продолжит заниматься ХИАСна обычных основаниях. Так что наше пребывание в Риме растянулось почти на четыре месяца.Мы получили документы на въезд в США только в конце февраля.

Между тем я продолжал работать у Карми Швейцера в СОХНУТе. Мы имели возможность какследует погулять по Риму. Мы были в Риме на Рождество, нам хотелось посмотреть Рождественскуюслужбу в Ватикане. Когда мы с Инной и Дашей подошли к дверям Собора святого Петра, оказалось,что нужны входные билеты. Мы стояли в нерешительности на ступенях, как вдруг к нам подошелчеловек и спросил, не нужны ли нам билеты. Мы ответили

«Да! Конечно!» - и он нам их дал бесплатно. Мы вошли в собор. Службу вел Папа Иоанн-ПавелII. Ближе к концу службы он прошествовал вдоль прохода меньше, чем в метре от нас - мы былипод большим впечатлением от увиденного.

За время жизни в Италии мы съездили в Сиену, Пизу, Флоренцию и Венецию и, наконец, за тридня до отъезда, побывали в Неаполе и видели Помпеи - захватывающее зрелище.

Как я упоминал, чтобы возместить нехватку долларов, мы привезли с собой русские сувенирыв надежде, что в Риме удастся что-то продать. Это была широко распространенная среди нашихпопутчиков практика. В Риме был рынок “Американо” (барахолка), мы несколько раз ходили туда сДашей, которая с большим успехом находила покупателей для нашего добра. Выручка была оченькстати для оплаты экскурсий и прочих расходов.

Из Рима я писал письма и посылал их вместе с моим послужным списком американскимиздателям, стенды которых я посетил во время книжной ярмарки в сентябре 1979 года. Я надеялсянайти работу к приезду в Штаты. Я получил несколько ответов еще в Риме и кое-что на адресЛибера Каца в Нью-Йорке. Однако, единственно дельным был ответ от корпорации "М. Е. Шарп",приславшей мне пробный текст на перевод.

Наконец, 26 февраля мы сели в самолет авиакомпании ПанАм, летевший в Нью-Йорк. ВКонсульстве США мне посоветовали на выезде из Рима показать советскую выездную визу, а ваэропорту Кеннеди в Нью-Йорке - мой американский паспорт. Я так и сделал, и меня с улыбкойпропустили через паспортный контроль. В результате мне пришлось два часа ждать, пока моясемья пройдет через обычные иммиграционные процедуры. В аэропорту нас встречали Галя иНаум Черепаховы и Марк Лурье, уехавший из Рима за два месяца до нас.

Уже наступила ночь, когда нас, наконец, погрузили в автобус и отвезли в многоквартирный домв район Краун-Хайтс в Бруклине. Нас отвели в квартиру с одной спальней, но при наличиистоловой и гостиной квартира была вполне просторной. К сожалению, она была довольно грязнаяи, как вскоре выяснилось, кишела тараканами. Мы с ужасом обнаружили, что в холодильникебыло пусто - вопреки тому, что нам писали первопроходцы. К счастью, у нас осталось немногошоколада из самолета, и кое-какая кухонная утварь да ножи-вилки нашлись в багаже, хотяпользы от этого в данный момент не было никакой, разве что вскипятить воду и запивать еюшоколад. Оставалось дожить до утра.

Утро 27 февраля выдалось холодным и ветреным, когда мы с Дашей вышли на поискипродуктового магазина. Нам нужно было закупить продукты и хозяйственные товары, чтобыначать жизнь в Америке. Мы запаслись предметами первой необходимости, включаявсевозможные моющие средства для кухни и уборки квартиры. Благодаря стараниям, в первуюочередь, Сарры, квартира вскоре приобрела приличный вид. К концу дня к нам пришли первыегости - Либер и Элейн Кац с бутылкой виски.

На следующее утро мы отправились в Нью-Йоркскую ассоциацию новых американцев(НАЙАНА), расположенную на Юнион-сквер в Манхэттене. Теперь все формальности, в первуюочередь, постоянный вид на жительство для Инны, Даши и наших матерей, были в рукахведущей НАЙАНы, хотя и при участии ХИАСа. Наши матери, Сарра и Соня, вскоре стали получатьпособие через систему социального обеспечения, бесплатное медицинское обслуживание(Медикэйд) и талоны на продукты питания. Нам же с Инной и Дашей помогал ХИАС — талонами напродукты и, насколько помню, карточкой на бесплатное медобслуживание. Нам такжепосоветовали самим найти подходяшую квартиру, которую ХИАС берется, в определенныхпределах, оплачивать первые шесть месяцев. Мы скоро нашли такую квартиру на Юниверсити-авеню в Бронксе,  куда и переехали в середине марта.

По прибытии в Нью-Йорк я начал созваниваться со всеми нью-йоркскими знакомыми.Связался с сотрудником отца по “Морген-Фрайхайт” Полом Новиком и его женой Ширли; состаршей сестрой моего одноклассника по Англо-американской школе Джорджа Янковсого Наташейи ее новым американским мужем Леонардом Шиллером (Наташа, как и мы с Джорджем, родиласьв Штатах и восстановила свое американское гражданство); с Галиной и Наумом Черепаховыми,которые прибыли в Нью-Йорк за год до нас, и Марком Лурье. Ленни Шиллер помог мне открытьмой первый счет в СитиБанке, а Марк помог купить мой первый американский автомобиль -«Понтиак Каталина» 1975 года за 1200 долларов.

Естественно, я начал обзванивать своих американских родственников — дядю Эйба, тетюЛиллиан и тетю Сарру, двоюродных сестер Джери, Сьюзен и Метту. Летом по приглашению Эйбамама летала к нему и Марион в Калифорнию, куда они переехали после моего визита в Чикаго в1978 году. Мама провела у них две недели.

Ведущая из НАЙАНЫ направила Инну в группу английского языка в Программе помощисоветским ученым-эмигрантам при Национальной Академии наук, а я тем временем пыталсясвязаться с издателями, которым писал из Италии. Увы, только двое смогли предложить нечтоконкретное – «М. Е. Шарп» и «МакМиллан». Последний предложил ставку редактора для изданияБольшой Советской энциклопедии на английском языке — они уже выпустили 23 тома исобирались выпустить еще восемь. В качестве теста мне прислали текст перевода с русского наанглийский, который я должен был отредактировать с целью демонстрации своих редакторскихспособностей. Увы, как написал мне старший редактор Бернард Джонстон, “с сожалением сообщаемвам, что данные тесты не выявили того профессионального уровня, который бы соответствовалтребованиям настоящей работы.” Издательство «М. Е. Шарп» приняло мои переводы, и я время отвремени переводил для них, начиная с первых месяцев жизни в Нью-Йорке.

В июле я связался с Объединенной службой обзора печати - отделом ЦРУ, занимавшимсяпереводом на английский интересующих их материалов из иностранных источников. Вскоре я сталрегулярно получать оттуда заказы на перевод статей, и наше сотрудничество продолжалось вплотьдо распада Советского Союза в 1991 году. В поисках работы я познакомился с Джорджем Марковым,который иммигрировал из Советского Союза за пару лет до нас. Он открыл собственноепереводческое агентство, где в какой-то момент дела якобы шли хорошо, но теперь, послесоветского вторжения в Афганистан и ухудшившихся отношений между США и СССР, его бизнестерял клиентов. Джордж все же нашел мне один заказ на перевод на русский язык, для которогодал мне в долг пишущую машинку «Селектрик П» с русской клавиатурой. Я в конце концов купил унего эту машинку за 960 долларов, выплачивая в рассрочку по 38 долларов в месяц. Когдачерез два года я выплатил всю сумму, Джордж заявил, что машинку он мне не продавал, а сдавалв наем. На этом наша дружба закончилась.

Пока Инна училась на курсах английского, она разослала заявки на работу по своейспециальности - исследования в области керамических материалов - по всей стране. Редкиеответы содержали вежливый отказ, за исключением одного, из алюминиевой компании околоФиладельфии. Инна поехала туда на собеседование и получила предложение на должностьинженера с зарплатой 15.000 долларов в год, которое она с готовностью приняла. Мы началипланировать переезд, когда пришло письмо из “Кемикал абстрактс сервис" с приглашением нарабочее собеседование в Колумбус в штате Огайо. Ей предложили должность редактора,включавшую составление рефератов и абстрактов статей из химических научно-техническихжурналов, выходящих в Советском Союзе и странах Восточной Европы на русском и другихславянских языках, с годовой зарплатой 22.000 долларов. При разнице в зарплате в семь тысячмы, конечно, выбрали Колумбус .

В августе 1980 года вся наша семья, включая обеих мам, переехала из Нью-Йорка вКолумбус. Инна с Саррой полетели первыми. Их радушно встретили и поместили в гостиницу.Даша в это время находилась в детском летнем лагере “Киндерланд” от еврейской организации, всовете директоров которой был Либер Кац. Мы с мамой остались в Нью-Йорке, чтобы поприглашению Пола Новика принять участие в вечере памяти казненных членов Еврейскогоантифашистского комитета 12 августа, день их расстрела. На следующий день я повез маму насвоем авто в Колумбус, где мы присоединились к Инне с Саррой в гостинице. В этой гостинице мыпровели несколько дней, пока искали квартиру. Мы нашли милую двухэтажную трёхкомнатнуюквартиру в Верхнем Арлингтоне, районе на севере Колумбуса недалеко  от здания “Кемикалабстрактс сервис". А 25 августа 1980 года Инна начала там работать под опекой ШаломаМеламеда, тоже иммигранта из Советского Союза, с которым мы вскоре подружились.Приближалось начало нового учебного года, и Дашу записали в 10-й класс Верхне- Арлингтонскойсредней школы.

Что касается меня, я тоже начал искать работу в Колумбусе — любую, посколькупереводческая работа с полной нагрузкой представлялась маловероятной. Наконец, в декабре я

все-таки нашел работу, связанную с языком, - помощником по переводу в лабораторияхМемориального Института Баттела. Работа была примерно такой же, как у Инны - чтение иреферирование советских научно-технических журналов, но зарплата для начала была 3.25долларов в час (впоследствии 4.00 доллара ). Все же это было лучше, чем ничего, к тому же явремя от времени получал переводы от издательства “М.Е. Шарп”, от Объединенной службыобзора печати и, изредка, от других найденных мной небольших компаний. Я вступил вАмериканскую ассоциацию переводчиков и получил удостоверение об аккредитации в качествепереводчика с русского на английский и с английского на русский языки. Это пригодилосьвпоследствии в поисках работ по контракту.

 

 Таким образом, жизнь постепенно налаживалась. Колумбус был первым и единственнымместом, где мы стали членами местной реформистской синагоги и довольно регулярно посещалислужбу по пятницам. Лидером конгрегации был Роберт Майер, с дочерью которого Даша училась вшколе. Примерно в это время Иннина сводная сестра Ирина с мужем Виктором Евсиковым идочерью Наташей, подавшие документы на выезд из Советского Союза, получили разрешения навыезд. Посовещавшись с ними, мы пришли к выводу, что лучше всего им будет приехать к нам вКолумбус. При поддержке местной еврейской общины мы выступили их спонсорами, как этотребовалось для беженцев, направляющихся во все города, кроме Нью-Йорка. Боб Майер помогнам оформить для Евсиковых иммиграционный ваучер, и они приехали в Колумбус в конце июня1981 года.

Через несколько месяцев Виктора, который когда-то работал в Институте ракетных икосмических исследований под руководством академика Королева в подмосковных Подлипках,вызвали в ЦРУ для беседы о подробностях его работы там. Вслед за тем с ним связался Джеральд(Джерри) Генсберг, вышедший на пенсию ветеран ЦРУ. Он создал небольшую компанию “ДельфикАссошиэйтс”, главной целью которой было находить иммигрантов из Советского союза, которыеработали прежде в научных центрах или на промышленных предприятиях, представляющих интересдля некоторых кругов в США. Компания публиковала их отчеты. Джерри попросил Виктора написать о своей работе в Королёвском институте. Поскольку Виктор в то время почти не говорилпо-английски, я перевел его отчет и таким образом познакомился с Генсбергом. Я подружился сДжерри и сотрудничал с ним несколько лет, переводя отчеты довольно большого числаспециалистов по советской науке и технике. Для меня это был дополнительный источник дохода.Через семь лет Джерри предложил мне управление компанией. Не могу сказать, что этопредложение меня не заинтересовало, но к тому времени у меня уже была стабильнаягосударственная работа. Наши переговоры закончились с безвременной смертью Джерри в 1988году.

Даше было уже около 16 лет, и она училась водить машину. По воскресеньям мы с нейвыезжали тренироваться. В августе, как только ей исполнилось 16, Даша с первой попытки сдалаэкзамен на получение водительских прав. Я отдал ей наш «понтиак» для поездок в школу, а мыкупили свой первый новый автомобиль - «дацун».

Итак, мы с Инной оба работали, наши матери получали социальное пособие, так что в 1982году мы начали подумывать о покупке дома. Через некоторое время мы нашли подходящий дом наСомерфорд-роуд в Верхнем Арлингтоне за 72 тысячи долларов, заплатив задаток в 7 тысяч.

В апреле, незадолго до завершающего этапа в покупке дома, я получил письмо от БарбарыЭппель из Программы помощи советским ученым-эмигрантам. В конверт была вложена вырезкаобъявления от 22 марта 1982 года из “Нью-Йорк таймс” о том, что требуется русско-язычныйпереводчик, ”для преподавания техники перевода с русского языка в районе г. Вашингтона.Кандидат должен иметь лингвистическую подготовку и опыт устного и письменного перевода срусского на английский. Работа постоянная, стартовая зарплата от 23.566 до 28.245 долларов вгод в зависимости от образования и стажа. Американское гражданство обязательно. Писать поадресу: Военный институт иностранных языков” — и почтовый адрес в Монтерее, штатКалифорния.

Я немедленно послал заявление на эту должность. Вскоре мне позвонили из Военногоинститута и сообщили, что мое заявление получено, и я признан годным для следующего этапа впроцессе отбора - языковых тестов по телефону по-русски и по-английски. Затем мне позвонили изИнститута и предложили первый тест (не помню, какой тест был первым, русский или английский).Второй тест по телефону я проходил уже из нового дома, куда мы переехали. А через некотороевремя я получил приглашение приехать в Вашингтон 9 июня 1982 г. для личного собеседования.

В Вашингтонском представительстве Института меня встречал подполковник Роланд В.(“Билл”) Флемминг. Он представил меня Майклу Сушко, который и должен был меняэкзаменовать. В случае, если я буду принят, ему предстояло стать моим старшим коллегой иментором. Вместе с двумя коллегами из Военного института в Монтерее Сушко проверял моизнания по целому ряду лингвистических тем, от перевода с русского на английский и санглийского на русский до грамматики русского языка. С устным и письменным переводом уменя проблем не было, но с грамматикой, в которой я никогда не был силен, произошла заминка.Сушко задал мне вопрос о применении предлогов и падежей, и, поразмыслив немного, я ответил:“Извините, но я не понял вопроса и поэтому не могу ответить”. Сушко сказал, что это не такважно, и продолжал собеседование. В общем, когда я позвонил Инне из гостиницы послесобеседования, и она спросила, как оно прошло, я ответил, что результат, похоже, “50/50”, потомучто я не смог ответить на один вопрос. На следующий день я улетел домой в Колумбус и стал ждатьокончательного решения. Особых надежд у меня не было.

И наконец — удача! 22 июня 1982 года мне позвонили, а потом подтвердили письмом, что мнепредлагается “должность переводчика по категории государственных служащих GS-1040-12, вВашингтонском отделении Военного Института иностранных языков в Арлингтоне, штат Вирджиния… с окладом 28.245 долларов в год”. Выход на работу был назначен на 16 августа. Впоследующей переписке с Институтом было указано, что первый год работы будет испытательнымсроком, я буду зачислен в штат “условно”, а окончательное утверждение в должности произойдетпо прошествии года. По этой причине мы решили, что семья останется  в  Колумбусе,  Инна продолжит  работу в  “Кемикал  абстрактс”,  а  Даша  закончит выпускной класс.

В начале августа 1982 года я повез Инну и Дашу в Вашингтон, чтобы втретиться с моимибудущими сотрудниками и присмотреть жилье. Через Бернис Чорнок, американскую подругуГалины Черепаховой, мы связались с братом Бернис Ирвином, который тут же предложил мнеостановиться в его доме, пока я не подыщу себе жилье. В этом доме мы познакомились с женойИрвина Руфью и детьми Джо, Ленни и Венди, с которыми мы дружны по сей день. Черезнесколько дней, осмотрев достопримечательности Вашингтона, я отвез Инну с Дашей в аэропорт, и они улетели обратно в Колумбус. А 16 августа я явился на работу.

Меня приветствовали подполковник Флемминг, директор, Майкл Сушко, мой будущий ментор,и Айви Джибиан, администратор учебных программ. Айви занималась всеми административнымиделами, включая набор и выпуск слушателей (кстати, Айви до сих пор там — 24 года спустя,).Сушко ввел меня в круг рабочих обязанностей. Они заключались в обучении переводу с русскогона английский офицеров, которые обслуживали прямую телеграфную линию связи между Москвойи Вашингтоном, установленную в 1962 году по соглашению между президентом Кеннеди исоветским премьером Хрущевым после Карибского кризиса. Эти офицеры владели русским языкомна уровне выпускника американского колледжа. Как-то, спустя насколько месяцев, в беседе сФлеммингом я спросил, почему на эту должность выбрали меня, хотя я не смог ответить навопрос по грамматике на собеседовании. Флемминг сказал, что на объявление о работеоткликнулось 35 человек, из них после телефонных тестов для личного собеседования былоотобрано семь. Всем семи задали один и тот же вопрос по грамматике, и ни один не смог ответитьправильно, но я был единственным, кто честно сказал, что не знает ответа. Вот как мне досталасьэта работа!

Теперь я должен был найти жилье. Я все еще жил в доме Ирвина Чорнока в Роквилле, но порабыло съезжать. Из окна моего кабинета в Арлингтоне был виден комплекс из четырехдесятиэтажных зданий под названием “Ривер-Плейс”. Я пошел туда навести справки, и у нихоказались свободные квартиры. Я снял однокомнатную квартиру –“студию”, так что жить стал внескольких шагах от работы. Жил я один, на расстоянии 420 миль (680 километров) от семьи вКолумбусе, куда ездил раз в месяц. Первоочередным требованием моей работы было пройтипроверку на допуск к секретным документам. Моё членство в компартии, служба в КраснойАрмии и “судимость” вполне    могли    оказаться    серьезными    помехами.    Я заполнил все   анкеты, приложил биографические данные и через некоторое время получил приглашениепройти тест на “детекторе лжи”, что меня нисколько не удивило. Я приехал в Агентствонациональной безопасности в Форт-Миде в Мэрилэнде, где меня усадили в кресло и прилепили круке электроды. Длилась эта процедура до полудня, когда оператор предложил сделать перерывна ланч. Когда мы через час вернулись, я сел в кресло, и поток вопросов возобновился. В какой-то момент офицер сказал: “ Эй, я тебя теряю”. Сидя в кресле после еды в темном помещении, я,очевидно, задремал от скуки. Офицер предложил на этом остановиться и продолжить наследующий день. Я приехал на следующее утро, и мы все закончили к обеденному перерыву.Мне оставалось продолжать работать и ждать допуска. Он пришел примерно через год.

Через несколько месяцев после моего появления в Вашингтоне мой начальник, подполковникФлемминг, получил другое назначение, и на его место пришел майор Кеннет Колуччи. Такиесмены, как я узнал впоследствии, должны были происходить регулярно, каждые 2 -3 года.

В начале лета 1983 года я приехал на Дашину церемонию окончания средней школы. Дашапоступила в Университет Боулинг Грин недалеко от города Толидо в штате Огайо, и я приехал вКолумбус в конце августа, чтобы ее туда перевезти. Тем временем Инна начала искать работу врайоне Вашингтона, где мы собирались поселиться.

Как я уже говорил, я снимал квартиру в “Ривер-Плейс”, напротив Центра Кеннеди на другомберегу Потомака. Примерно в это время владельцы “Ривер-Плейс” начали преобразовывать наемныеквартиры в частные кондоминиумы. Квартиры быстро распродавались, и в один прекрасный деньквартиру, которую я снимал, тоже купили. Я переехал в другую, и через некоторое времяповторилось то же самое. Потом еще раз. Мне предложили самому купить студию со скидкой в5%. Мы с Инной подумали и решили купить квартиру с одной спальней на третьем этаже, котораяобошлась нам в 56 тысяч долларов. Задним умом понимаю, что нам стоило купить квартиру с двумяспальнями, но мы еще были новичками в этом деле, да и Инна собиралась уходить с работы в“Кемикл абстрактс”, а с новой работой у нее пока не было никакой ясности, и мы боялись, что непотянем ежемесячных выплат банковской ссуды и эксплуатационных расходов.

При планировании предстоящего семейного переезда в Вашингтон нам надо было решитьвопрос с жильем для наших матерей. К счастью, этот вопрос удачно разрешился  - Соня и Сарраполучили возможность снять квартиры со скидкой в доме для пожилых. Наш дом в Колумбусе былпоставлен на продажу, и Инна с Соней и Саррой приехали в Вашингтон. К концу года Иннаустроилась на работу в качестве научного сотрудника в Военно-морскую исследовательскуюлабораторию в Уайт-Оук в штате Мэрилэнд. Инна тогда еще не водила машину, и мы стали искатьжилье поблизости. Через какое-то время мы нашли симпатичный дом на Роял-Роуд в г. Силвер-Спринг, с остановкой автобуса всего в нескольких метрах от дома. Оттуда автобус подвозил Иннупрямо к дверям ее лаборатории. Через несколько лет, по мере того, как Инна привыкала камериканскому образу жизни, она взяла курс по вождению автомобиля, сдала экзамен наводительские права, и мы купили ей машину. Наш новый дом был близко к месту, где жили нашиматери. Мы навещали их каждую неделю, забирали к себе, помогали с покупками и прочиминуждами. После нашего переезда Даша решила перевестись из Боулинг-Грин в Университет штатаМэриленд, который тоже находился недалеко от нашего дома, так что, естественно, жила она снами.

Моя работа в Вашингтонской секции Военного института иностранных языков тем временемпродолжалась. Я уже привык к расписанию занятий, когда мы с Майклом Сушко преподавалинашему, как правило, единственному слушателю по очереди по одной неделе. Второй моейобязанностью было усовершенствование и обновление учебных пособий, которые почтиисключительно строились на материалах из последних новостей. В середине 1985 года наступиловремя смены директора — Кеннет Колуччи был повышен в звании, а на смену ему прислалиподполковника Кеннета Китинга. Вскоре наступила еще одна перемена: Майкл Сушко вышел напенсию, и я остался единственным преподавателем.

Нужно было искать нового работника в упряжку. Было объявлено об открытой вакансии, изадачу выбора кандидата доверили мне. Это заняло несколько месяцев и потребовало поездок навоенно-воздушную базу Лэклэнд в районе города Сан-Антонио в Техасе, где Военный институтимел свою программу изучения русского языка, и в Монтерей в Калифорнии, главную базуИнститута. Именно на этом последнем этапе моего путешествия я встретил Стивена Судакова,который преподавал в Монтерее русский язык. Буквально через несколько минут после началасобеседования я понял, что он как раз тот, кто нам нужен, и сможет заменить Майкла Сушко. Ясообщил это подполковнику Китингу, но тот сказал, что мы, тем не менее, должныпроинтервьюировать всех оставшихся кандидатов; мой выбор остался между нами, а Китингдоложил о результатах тестирования всех кандидатов в отдел кадров Института.

Кандидатуру Судакова утвердили, и он вышел на работу. Наше расписание не изменилось:работа один-на-один со слушателем, обновление учебных материалов — вот, собственно, и все.Кончился срок директорства Китинга, и на его место пришел подполковник Питер Козамплик. С его приходом в работе Вашингтонской секции Военного института начались большие перемены.Козамплик часто бывал в Пентагоне. Не знаю, что он там делал и с кем встречался, но вскоремы стали получать вызовы на устный и письменный перевод из Секретариата министра обороны,Объединенного комитета начальников штабов и прочих организаций в системе министерстваОбороны.  Один из моих первых вызовов был для работы в Организации по стратегическойоборонной инициативе в марте 1988 года, за которую я получил мою первую благодарность от еедиректора, генерал-лейтенанта Джеймса Абрамсона. В мае 1992 года я получил благодарность отгенерала Джона Шаликашвили за устный и письменный перевод в Объединенном комитетеначальников штабов (он тогда еще не был председателем Комитета). Еще одна благодарностьбыла подписана генерал-лейтенантом Барри Р. МакКаффри, директором стратегическогопланирования и политики  Объединенного комитета начальников штабов.

В 1988 году умерла моя мать. Как-то в субботу в середине марта я заехал за ней, чтобыповезти за покупками. Она лежала в постели и не могла подняться. Я позвонил домой и вызвалИнну и Дашу. Они приехали с Дашиным другом Игорем, который помог отнести ее вниз. Мыотвезли ее в приемное отделение больницы Холи Кросс, где ее быстро положили в палату иприкрепили к ней всевозможные трубки.

Мамины легкие были в таком состоянии после почти семидесяти лет непрерывного курения,вплоть до дня поступления в больницу, что она получала слишком мало кислорода и страдала ототравления углекислым газом. Это продолжалось около десяти дней, и 29 марта 1988 года, ровноза 6 месяцев до своего девяностолетия, Соня умерла. Это было серьезным психологическимударом для Инниной матери Сарры, которая привыкла быть с Соней, через нее, не зная английского,общалась за обедом в общей столовой и вообще поддерживала связь с внешним миром. Сарраначала уходить в себя, вскоре у нее нашли ранее не замеченную опухоль, и, не прошло и двухлет, как 30 декабря 1989 года Сарры тоже не стало.

В 1990 году, подполковник Козумплик получил по неведомым мне каналам запрос изуправления полиции штата Нью-Йорк на устный и письменный перевод на семинаре порасследованию убийств, который планировался к проведению в Полицейской академии штата

Нью-Йорк в Олбани с участием представителей нескольких стран, включая Советский Союз.Единственным условием было то, что, в силу отсутствия у полицейского управления средств наоплату переводов, я получу мою обычную зарплату от Института без суточных и оплаты проезда.Мое отсутствие на рабочем месте должно было быть санкционировано отделом кадров. Этивстречи, получившие известность как Семинар полковника Генри Е. Уильямса по расследованиюубийств, стали проводиться ежегодно (первый семинар был в 1989 году), и мы со СтивеномСудаковым ездили туда переводить по очереди вплоть до 2002 года. Впоследствии мы обаотказались от этой работы - она была весьма напряженной, требовала большого объемасинхронного перевода, письменного перевода, перевода застольных бесед на вечернихмероприятиях, где много пили, засиживались за полночь, а на следующий день заседанияначинались в 8 утра. Кроме того, все хорошие приятели из полиции штата Нью-Йорк, с которыми яподружился за все эти годы, в частности, майор Тимоти МакОлифф, руководитель Отделакриминальных исследований и организатор этих семинаров, ушли на пенсию, и я почувствовал,что мне тоже пора.

В начале следующего, 1991 года у меня, к моему ужасу, нашли менингиому, опухоль навнешней оболочке мозга. К счастью, как мне рассказал потом доктор Лоз, хирург больницыУниверситета Джорджа Вашингтона, который эту опухоль удалил, она оказалась незлокачественной и находилась в легко доступном для хирургического вмешательства месте внутрилевого виска. Операция была проведена в середине марта, через неделю я был дома, а черезмесяц вышел на работу.

Пока я приходил в себя после операции, Даша представила нам своего нового поклонникаПитера Коэна. Через полтора года, в ноябре 1992 года, Даша и Питер поженились. Мы устроилибольшую свадьбу и, как отец невесты, я произнес такой тост: ”После возвращения в Штаты мамачасто спрашивала меня: “Ты меня когда-нибудь простишь за то, что я увезла тебя в СоветскийСоюз?” Вот мой ответ:"Если бы ты не увезла меня в Союз, я бы не встретил Инну, у нас неродилась бы Даша, и эта свадьба не состоялась бы. Так что я прощаю тебя, мама!” В сентябре1995 года у них родилась дочь Мишель, которую мы зовём Миша, а в марте 1998 года - сынГрегори. Даша и Питер много работали, и мы, несмотря на занятость, старались помочь им. Одиниз выходных дней мы обязательно проводили с ребятами; брали их к себе с ночёвкой; водили втеатры, кино, зоопарки.

 Летом 1991 года меня направили переводить на мероприятие под названием “Объединенныеманевры с моделированием” (ОБСИМ), которые проводились уже три раза с союзниками поНАТО, но теперь была приглашена и российская делегация. Эти маневры, ОБСИМ-VI, проводились всентябре в районе Монте-Арджентарио в Италии, и я получил огромное удовольствие от этойкомандировки. Впоследствии эти маневры проводились два раза в год, весной в Баварии иосенью в Италии, вплоть до 1995 года, что для меня обернулось приятными путешествиями. Двараза, отправляясь в Италию в сентябре 1992 года и в Германию в мае 93-го, я брал с собойИнну, и, когда моя работа заканчивалась, мы нанимали машину и отправлялись путешествовать,в первый раз по маршруту Флоренция - Равенна - Сан-Марино - Перуджиа - Неаполь - Сорренто  иостров Капри, а второй раз из Гармиш-Партенкирхена в южной Германии в Австрию с остановкамив Инсбруке и Зальцбурге, а оттуда в Прагу. В апреле 1994 года, когда моя работа в Бавариизакончилась, Инна прилетела во Франкфурт, где я ее встретил, и мы отправились в Берлин, уже вобъединенной Германии и без печально известной Стены. Оттуда мы поездом добрались доВаршавы, где провели два дня со старыми друзьями Янушем и Барбарой Шиманскими.

В 1993 году, благодаря усилиям тогдашнего министра обороны Леза Аспина была установленапрямая телефонная связь между ним и министром обороны России, в то время генераломГрачевым. Меня попросили переводить на открытии этой линии, когда  министр Аспин говорил сгенералом Грачевым. В апреле 1994 года это задание было за мной закреплено формальносоглашением между Военным институтом и Секцией кабельной связи при министре обороны США.Я продолжал переводить телефонные разговоры для последующих министров обороны - УильямаПерри и Уильяма Коэна. Моим административным начальником со стороны Пентагона былКристофер Стрэнс. Поскольку эксплуатация кабельного канала связи предполагала техническиеконтакты с русскими коллегами, я сопровождал Стрэнса во время его поездок в Москву один-двараза в год, где он встречался с сотрудниками Российского минобороны, а также во время ихприездов в Вашингтон с ответными визитами. Это продолжалось до моего выхода на пенсию в1998 году. Моя последняя поездка была в столицу Казахстана Астану с целью установленияаналогичной системы телефонной связи с министерством обороны этой страны.

В самом начале моей работы в системе министерства обороны ко мне обратилась ЭлизабетШервуд, помощник заместителя министра по связям с Россией, Украиной и странами Евразии,относительно устного и письменного перевода на встречах представителей этих стран иминистерских чиновников различного ранга. Одно такое задание было в связи с приездомгенерала Ахмедова, министра обороны Узбекистана, в октябре 1995 года. Мы с госпожой Шервудсопровождали генерала в его поездке по нескольким военно-воздушным и армейским базам (сзаездом в калифорнийский Диснейлэнд в Анахейме) и во время его визита к министру обороныСША Перри.

Все эти задания требовали частых отлучек из дома, Инна оставалась одна, а мне было всетруднее выдерживать напряженное расписание впридачу к моей основной работе в Военноминституте. Постепенно я приходил к мысли, что к 75 годам пора подумать об отдыхе. В 1998году Военный институт объявил, что люди пенсионного возраста, желающие уйти на пенсию,получат премию в 25 тысяч долларов. Почему бы и нет? - подумал я, и летом 1998 года подалзаявление о выходе на пенсию. Оно прошло по инстанциям довольно быстро, сразу после моейпоследней командировки в Казахстан с Крисом Стрэнсом в августе того же года.

В связи с выходом на пенсию я получил в знак признательности фотографию министраобороны Уильяма Коэна с надписью “Владимиру Тальми. Спасибо за ваш выдающийся вклад всоздание русской телефонной линии связи для министерства обороны.” И подпись министра.  А 30сентября Вашингтонская секция Военного института иностранных языков устроила прощальныйприем в мою честь, на который я пришел с Инной, Дашей и Дашиным мужем Питером. Наприем пришли, кроме Стивена Судакова, Дона Смита, Айви Дживиан и других сотрудниковВоенного института, офицеры из обслуживания канала прямой связи Москва - Вашингтон, КрисСтрэнс из кабельной секции при секретариате министра обороны, Грегори Фрейзер изНациональных систем коммуникации министерства обороны, представитель от Военного агентстваинформационных систем (все они наградили меня настенными знаками отличия), а такжепредставители бюро переводчиков Федерального и Мэрилендского судов Марийке Каскаллар иКристина Ховард. Благодаря этим двум дамам я до сих пор иногда перевожу для русскихэмигрантов, выступающих в суде в качестве истцов или ответчиков. Получил я письмо и отчеловека, который взял меня на работу в Военный институт, - подполковника Билла Флемминга, который не смог приехать на проводы.

        Теперь, на пенсии, я могу, наконец, расслабиться — немного попереводить, когдапредставится случай, подстричь лужайку у дома, починить что-нибудь в хозяйстве и приготовитьобед к Инниному приходу с работы. Я сопровождаю Инну в ее поездках на научные конференции,мы вместе ездим в отпуск. Наши последние отпуска мы провели в круизах на лайнере “КоролеваЕлизавета II” по Средиземному морю в 2005 году и на борту “Бриллиантовой принцессы” отАнкориджа на Аляске до Ванкувера в Канаде в 2006 году. В мае 2005 года я съездил в Москвупосетить Донское кладбище, где за несколько месяцев до этого был установлен надгробныйкамень в память членов Еврейского антифашистского комитета, казненных Сталиным 12 августа1952 года. Среди имен на этом памятнике — Леон Тальми.

 Мой приезд в Москву совпал с днем 60-ой годовщины победы над Германией, 9  мая 2005года. По этому случаю я привинтил к лацкану пиджака свой Орден Красной Звезды и пошел в скверперед Большим театром, где каждый год в День Победы собираются ветераны. Последний раз я былтам в 1979 году, и теперь ветеранов было гораздо меньше — человек двадцать с небольшим.

Итак, круг почти замкнулся, а с ним и мои воспоминания.

Примечание:

1 Suzanne Rosenberg.  A Soviet Odyssey. Oxford University Press. Toronto, New York, 1988.

 

Напечтано: в журнале "Заметки о еврейской истории" № 10(187) октябрь 2015

Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer10/Talmi1.php