(продолжение. Предыдущие главы см. в №2_3/2015, №4/2015,№5_6/2015)
Глава седьмая
Геула едет
Знайнаших полнился слухами. Сельчане собирались кучками у палисадника, который давно служил «Тминифорумом», зубоскалили, жалели бессмысленно пропавший день, посылали соискателей должностей вместе с инженером по разным адресам. И, как ни старались, никто не мог вспомнить, о чем же говорил Дольникер. Все как один хорошо помнили, что он снял с руки часы, все, что было после этого – словно проваливалось в черную дыру.
Ближе к обеду к харчевне подъехала автолавка «Тнувы». Шофер вышел из машины, поискал кого-то глазами и рассказал сногсшибательную новость: в Знайнаших едет делегация высокопоставленных чиновников во главе с женой господина Дольникера. Постарайтесь-ка не ударить лицом в грязь, чтобы все было как у людей.
В это время в дверях появился сам Дольникер, и шофер поспешил ему навстречу, до ушей улыбаясь.
– Какими ветрами, Чичерон? – поприветствовал партфунк старого знакомого, – что слышно в столицах?
– Ваш подвиг, господин Дольникер, произвел форменный фурор. В Тель-Авиве вас ждет триумфальная встреча, с кругом почета перед мэрией.
– Ты опять говоришь загадками?
– Вы действительно не в курсе или притворяетесь?
– Не тяни жилы, Чичерон, выкладывай все начистоту.
Шофер, не жалея красок, описал картину переполоха, который вызвало исчезновение популярного оратора с арены общественной жизни. По городу, сказал он, поползли слухи, один другого сенсационнее. Говорили о миссии особой важности, о секретных переговорах с некоей сверхдержавой, об отважном вызове судьбе. Обстановка накалилась настолько, что Шолтхаим вынужден был раскрыть местонахождение любимца партии. Весть об отъезде Дольникера в глухое село привела всех от мала до велика в неописуемый экстаз. Простые люди восхищались мудрым затворником, нашедшим в себе силы отказаться добровольно от высокого кресла, благ цивилизации, служебных привилегий... Служители второй древнейшей профессии, называемой еще «четвертой властью» взахлеб писали о первопроходце новой жизни, окрестив его поступок «амицизмом». У Дольникера появились последователи в верхнем эшелоне власти. Они без страха и сомнений уходили в пустыню, чтобы строить новые поселения в песках. Словом, основоположник «амицизма» превратился в звезду первой величины...
– Минуточку, Чичерон, – прервал шофера вконец ошалевший от этого сообщения Дольникер, – надеюсь, ты хоть догадался захватить с собой пару газет?
Шофер смущенно извинился за оплошность, заметив, что он уверен: господин Амиц в свой звездный час не станет придавать значения газетной белиберде. Партфунк на словах согласился с шофером, а в душе обозвал этого «звездочета» последними словами.
Обдумывая последние новости, Дольникер поймал себя на мысли, что его вовсе не радует близкое избавление от жизни в этом глухом углу. В последнее время у него появился общий язык с сельчанами, и он ощутил себя в Знайнаших своим сред своих. А теперь... И всему виной голуби. Как эти глупые существа находят в небесах дорогу? Паршивые замухрышки...
***
–Господин инженер, умоляю вас, не увозите Зеэва, сжальтесь надо мной, – слезно просила Двора, застав Дольникера одного в «офисе» на втором этаже Белого дома.
– От меня мало что зависит, – развел руками партфунк.
– Но я так его люблю, – словно не слышала ответа дочь сапожника.
Дольникер вспылил. – Нашла в кого влюбляться, в пустомелю и циника – ночами целуется, а днем мечтает улепетнуть.
– Милая девушка, заглянул ей в глаза Дольникер, – поверь моему слову, не стоит он твоей любви.
– Почему? Он такой умный и красивый... В очках и вообще.
– Послушай, Двора, проблема взаимоотношений мужчины и женщины не может быть решена в индивидуальном порядке. Нужен закон о равноправии полов. Мы должны бороться за эмансипацию женщин.
– Надо мной все смеются. – Двора чуть не плакала, виновато потупясь.
Чувствительный к женским слезам, Дольникер подошел к ней, погладил по огненно-рыжим волосам.
– Ладно, я согласен остаться еще на две-три недели, только перестань плакать.
Двора вмиг повеселела и упорхнула со словами благодарности. Партфунк самодовольно ухмыльнулся: замаячила надежда на поддержку и со стороны Зеэва. Отъезд можно отложить ровно на столько времени, сколько понадобится для создания управленческих структур и укрепления станового хребта села.
Вскоре появился и референт. Поздоровавшись, он стал деловито упаковывать чемоданы. Дольникер ядовито ухмыльнулся и запел вполголоса: «Понапрасну, мальчик, ходишь, понапрасну ножки трешь»... Зеэв будто и не слышал песенки и не видел ухмылочки босса:
– Полный порядок, шик-блеск, – сказал он, захлопнув последний чемодан, и добавил со скабрезным смешком: – только банный халат я оставил в качестве сувенира.
Партфунка задело за живое. – Сопляк паршивый, мало этому очкарику совращать девушек, он еще мне осмеливается шпильки подпускать. Уж я его проучу, он у меня еще попляшет.
Господин секретарь, позаботьтесь, пожалуйста, о созыве внеочередного заседания сельсовета, только не в ночное время, – произнес он сладким голосом.
Помилуйте, босс, но завтра мы уже сделаем им ручкой!
Именно поэтому и следует посовещаться. Надеюсь, вопросов больше не будет. Точка. Абзац.
***
Впереди был напряженный день, поэтому Дольникер решил провести заседание сельсовета в темпе. Как только все расселись по местам, он сделал архиважное заявление: в связи с обострившейся международной обстановкой он вынужден покинуть Знайнаших. Далее, сославшись на дефицит времени, кучу неотложных дел и плохое самочувствие, партфунк попросил прощения за лаконичность своего выступления и на этом закруглился.
Если верить протоколу, заявление председателя собрания было встречено доброжелательно и с пониманием. Перед началом исторического заседания партфунк пригрозил секретарю административными мерами в случае нерадивого ведения протокола. Эта угроза заставила Зеэва записывать каждое слово до мельчайших подробностей. Родившийся в результате документ заслуживает того, чтобы привести его здесь полностью.
«Председатель (встает): Подводя итоги нашей многотрудной работы, хочу с чистой совестью заявить, что в общих чертах мы определили статус старосты, условились о регламенте всеобщих демократических вы боров. У кого есть вопросы по этим пунктам?
Офер Киш, чвс (здесь добросовестный Зеэв сделал пометку, что этим сокращением обозначается член временного совета): Я давно хотел спросить, на кой нам нужен староста?
(Недоуменное молчание).
Председ. (стучит молотком): Вношу ясность. Староста нужен для ведения текущих дел, обеспечения четкой системы взимания налогов. Жители Знайнаших обязаны вносить свою лепту в бюджет сельского муниципалитета.
Офер Киш, чвс: А что это за хреновина – бюджет?
Председ. (хмурится): Прошу выбирать выражения. Отвечу по существу. Каждое уважающее себя село что-то строит.
Алифаз Германович, чвс: Село строить не может. Оно стоит, а строят люди.
Председ. (отмахивается): Прошу без глупых замечаний. Продолжим. Для строительства необходимы средства.
Яаков Шохат, чвс.: Господин инженер прав. Село обязано построить синагогу.
Залман Хасидов, староста де-факто: Обойдешься и без синагоги. Молиться можешь у меня в парикмахерской.
Алифаз Германович, чвс.: Кроме тебя, никто не бубнит, а для этого достаточно и моей кухни.
Яаков Шохат, чвс.: Атеист!
Голоса: Святоша. Фигляр. Длинный нос.
(Начинается общая свалка).
Председ. (яростно стучит молотком): Выношу всем первое предупреждение. Прошу не оскорблять лидера религиозной партии.
Зеэв Шлезингер, секретарь: Господа, время – деньги. Давайте решать в цивилизованном порядке.
Залман Хасидов, староста де-факто: Вношу предложение построить контору.
Цемах Гурвиц, чвс. (кричит): Исключено! Главное – вырыть колодец.
Председ. (негромко, в сторону): Выявились разногласия, дела идут на лад.
(По его же указанию реплика вычеркнута).
Залман Хасидов, староста де-факто: Ишь, чего захотел. Колодец – бред собачий, селу нужна контора.
Цемах Гурвиц, чвс.: Вот тебе контора (выставляет комбинацию из трех пальцев).
Председ. (вне себя): Товарищи депутаты, прошу вести дискуссию парламентскими методами. Если вникнуть в суть вопроса, то селу, конечно, нужна контора. Но с другой стороны, рытье колодца будет способствовать ликвидации безработицы, этого бича современного мира. Давайте обмозгуем.
Цемах Гурвиц, чвс.: Правильно, обмозгуем колодец.
Председ.: Не прерывайте меня, товарищи. Сколько в Знайнаших безработных?
Голоса: Ни одного. Нет, и никогда не было.
Зеэв Шлезингер, секретарь: Может, подумаем, как создать армию безработных?
Председ.: Отложим до лучших времен. Ставлю на голосование вопрос о строительстве конторы. Кто за?
(Руку поднимает Хасидов).
Перейдем к рытью колодца. Кто за?
(Руку поднимает Гурвич).
Что происходит, товарищи? Откуда такая пассивность? Пора размежеваться, чтобы сплотиться. Пора каждому обрести политическое лицо, занять определенную позицию. Проведет повторное голосование.
(Результаты те же).
Товарищи, неужели вы не понимаете, что созидаете развал? Давайте определимся. Объявляю перерыв на пятнадцать минут».
Дольникер подал знак Малке, и стряпуха обнесла делегатов крымскими чебуреками. Позабыв о распрях, все уплетали за обе щеки. Дольникер не преминул рассказать свой анекдот о фараоне, еврее и клизме. Обстановка разрядилась, каждый заговорил о своем. Только Ривка не могла усидеть на месте. Она подсаживалась то к одному столику, то к другому и уговаривала всех по очереди голосовать за контору. Расходов – плюнуть и размазать, доказывала парикмахерша, зато будет, где собраться, потолковать. Да и «контора» громко сказано, комнатушка для Залмана да закуток для секретарши, то бишь для меня. Если хотите, можно пристроить сарайчик для тех, кого староста не захочет принять. Дольникер ловил жадным слухом Ривкин шепот и дивился ее административным талантам. Напоследок парикмахерша отвела в сторону портного Киша и попросила перелицевать брюки Залмана – дескать, неприлично старосте ходить в лоснящихся штанах. Пообещав не постоять за ценой, она выразила уверенность, что при новом голосовании Офер поступит по велению совести. Дальнейшие события нашли в протоколе такое отражение:
«После перерыва председатель в третий раз поставил на голосование предложение Хасидова. За строительство конторы было поднято две руки.
Цемах Гурвиц, чвс. (в адрес Киша): Паскудник, до перерыва ты голосовал против.
Офер Киш, чвс.: От паскудника слышу. А ты закажи брюки, подниму руку и за колодец.
(По указанию председ. реплика вычеркнута).
Председ.: Итак, товарищи, по итогам открытого голосования принимаем решение о строительстве конторы.
(Долгие аплодисменты госпожи Хасидовой).
Теперь обсудим вопрос налогообложения. Нам следует выработать критерий, по которому будут взиматься прямые и косвенные налоги. Поступило предложение поставить величину налога в зависимость от размера земельного участка.
Залман Хасидов, староста де-факто: Исключено! У меня самый большой участок. Разумнее взимать с количества комнат.
Цемах Гурвиц, чвс.: Интриган! Завидуешь моей квартире?!
Яаков Шохат, чвс.: Налог следует брать с многодетных. Пусть платят те, у кого в семье больше ртов.
Алифаз Германович, чвс.: И эта бесплодная тварь учит наших детей. Закрыть школу.
Председ.: Господа, воздержитесь, пожалуйста, от бранных слов. Не забывайте, что здесь вам не харчевня, а Белый дом. Больше деловитости, товарищи!
Офер Киш, чвс.: Лучше всего брать с покупок у «Тнувы».
Голоса: С поголовья скота. С количества собак. Кресел. Люстр. Шкафов. Правильно, шкафов. Только с двумя дверками. Нет, с тремя.
В результате бурной дискуссии было принято решение финансировать строительство конторы налогом в размере четырех талонов «Тнувы». Данью обложить каждого, у кого имеется трехстворчатый шкаф. Опись имущества всех поголовно крестьян поручить Оферу Кишу.
Председ. (задушевно): Разрешите поблагодарить всех присутствующих за добросовестное и бескорыстное участие в заседании Временного совета и пожелать ставшему на путь перестройки села Знайнаших больших успехов, а труженикам тминных полей личного счастья и крепкого здоровья. За работу, товарищи! Миру – мир!
(Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, все встают).
Вел протокол
Зеэв Шлезингер.
С подлинным верно».
Глава восьмая
Приехали
Настал знаменательный день. Жители Знайнаших все как один собрались перед Белым домом. Только Дольникер, напустив на себя безразличный вид, с утра погрузился в будничные дела, будто ни сном, ни духом не ведал о приближающемся визите и вовсе не для фоторепортеров облачился в жеваную робу.
Солнечные часы показывали ровно полдень, когда к харчевне подкатил черный «Мерседес». Из его чрева вывалились шестеро сановных мужчин и единственная женщина – поперек себя шире. Было заметно, что езда по тряской дороге не прибавила им бодрости. Крестьяне обступили столичных гостей тесным кольцом, не заученно улыбались, ища глазами виновника торжества. Но Дольникер не спешил с явлением народу. Он выждал солидное время, прежде чем возник на пороге своей резиденции.
Номенклатурный бомонд плюс профессор Танненбаум встретили его аплодисментами. Фотограф изготовился запечатлеть момент встречи для грядущих поколений и для завтрашних газет. Рыхлая Геула поплыла навстречу супругу, приложилась пухлой щекой к его щеке, чмокнула воздух.
– Дольникер, ты зарос, как дикобраз, – недовольно поморщилась она.
– Нашла время для замечаний, – фыркнул Амиц.
Геула повернулась к Зеэву. Референт почтительно поклонился и попытался поцеловать госпоже Дольникер ручку. Однако воинствующая феминистка отдернула руку и направилась к стоящей в дверях Малке. Стряпуха, смерив взглядом ее квадратную фигуру, осталась довольна собой.
Тем временем один из номенклатурщиков выступил вперед:
– Дорогой товарищ Дольникер! Мы прибыли сюда, дабы выразить вам от имени народа, правительства, Кнессета, партии свое полное восхищение. Мы приехали сюда, чтобы поздравить вас с громадными успехами в деле перестройки села и, говоря расширитель но, всей Верхней Галилеи. Мы стремились визуально удостовериться, что вы полны сил и энергии и сможете посвятить всего себя служению народу, правительству, Кнессету, партии. Мы приехали...
Дольникер не дал гостю закончить речь. Он никогда не был любителем слушать других и решил преподать косноязычному оратору урок красноречия.
– Спасибо вам и низких поклон, – оттеснил он говоруна, – однако, думается, после столь утомительной дороги не грех было бы перекусить и отдохнуть. Но прежде чем я еще раз пожму ваши честные руки и скажу «Уэлкам ту Знайнаших!», разрешите буквально телеграфным стилем ознакомить вас с историей этого славного села и теми преобразованиями, которые оно претерпело благодаря посещению вашего покорного слуги.
Дольникер нарисовал короткую ретроспективу жизни села до и после его прибытия, перескочил на перспективы развития речного флота и борьбы с наркоманией, этой чумой двадцатого века.
А пока он выпутывался из зарослей воображаемой конопли, незадачливого газетчика, забывшего прикрыть голосу, хватил солнечный удар, и тот растянулся на земле. Дольникер мысленно назвал его слабаком.
За те считанные минуты, что потребовались партфунку, чтобы ввести гостей в курс дела обещанным «телеграфным стилем», многие сельчане успели сбегать домой, перекусить и вернуться. По подсчетам Хасидова, «телеграмма» господина инженера состояла из плюс-минус десяти тысяч слов и, будь в селе почтовое отделение, могла бы влететь в копеечку. Уже смеркалось, когда Дольникер приступил к церемонии представления гостям сливок местного общества.
– Залман Хасидов, виртуоз бритвы и ножниц, мой соратник, староста де-факто. Ривка, его жена, ума палата, не зря говорят, мал золотник, да дорог.
– Цемах Гурвиц, холодный сапожник с горячим сердцем, динамичная личность, лидер оппозиции.
– Гершон, его отец и правая рука, многие годятся ему в подметки, кандидат на руководящий пост.
– Алифаз Германович, владелец гостиницы, интеллигент с головы до пят, с его закусками можно гвозди глотать. Малка, его жена, сама добродетель, она буквально выходила меня...
Ритуал грозил затянуться до ночи, но тут фотограф попросил Дольникера попозировать соло. Партфунк блаженно жмурясь, встал между двух коров. Щелканье фотоаппарата и вспышки флеша вызвали бурное оживление. Покрасовавшись в обществе коров, Дольникер взял на руки плачущую девочку, поцеловал ее в живот, и заулыбался в объектив. Потом он попросил снять его рядом со старостой села. Хасидов выступил было вперед, но Гурвиц оказался более проворным.
– Еще неизвестно, кто настоящий староста, этот самозванец или я, – ударил он по земле ногой.
Дольникер и тут проявил смекалку – предложил сфотографироваться втроем.
– А мне не положено? – обиделась Ривка.
– Не только вам, но и госпоже Малке тоже. Сделаем групповой портрет, – вновь нашелся Дольникер, а про себя подумал: «Не окажись я случайно в Знайнаших, они все здесь перегрызли бы друг другу глотки».
Геула с брезгливой гримасой наблюдала за лицедейством мужа и не заметила, что стала объектом пристального внимания близнецов.
– Тетя-бочка, ты жена господина инженера? – спросил, наконец, Хейдат.
– К великому сожалению, – горестно вздохнула Геула.
– Жена де-факто? – не унимался постреленок.
– Законная. Оставьте меня в покое, – отмахнулась мадам Дольникер.
– Вот приставучий! Сказано тебе – жена. Точка. Абзац, – одернул брата Мейдат.
– Вы просто прелесть, – умилилась Геула, – чьи вы, мальчики?
– Мы муниципальные близнецы, – гордо ответил Хейдат. – Я старший, а он младший, он вылез на три минуты позже, чем я.
– Кто вас научил таким словечкам – де-факто, абзац?
– Чокнутый инженер и его слуга, полтора Зеэва.
– Вы, наверное, хотите мне рассказать о Дольникере, что он здесь делает, как проводит время?
– Почему?
– Ну-у, мне интересно. Кто первый начнет?
– Оба начнем, только за конфеты или жвачки. Логично?
У Геулы в сумочке конфеты были припасены на все случаи жизни. Сделка состоялась немедленно.
– Вот вам по конфете, расскажите все подробно, получите еще, – пообещала она.
– А ты нас не выдашь?
– Честное слово.
– Могила?
– Могила!
– Чокнутый инженер полез ночью за глубями, а папа его отдубасил, – хихикнул Мейдат.
– Он хотел продать телегу, и парикмахер подрался с сапожником, – добавил Хейдат.
– Но почему вы называете его чокнутым инженером?
– Он каждый вечер вешает на балконе красный флаг.
Геула вытряхнула близнецам весь свой запас конфет, и они обрадовано убежали на кухню.
«Бедный, бедный Дольникер, – шептала Геула, – я знала, что ты плохо кончишь, но чтобы так бездарно»...
Дольникер лежал на кровати и с удовольствием вспоминал подробности встречи со своими друзьями-врагами, которые проделали такой длинный путь, чтобы приветствовать самого Амица Дольникера, хотя и были все выкормышами его злейшего врага Гройдса. Как ни крути, а все получилось отлично. Не Гройдс, а он, Дольникер, въедет в столицу на белом коне. Дольникер так размечтался, что явственно услышал стук копыт белого коня, но оказалось, что стучат в дверь.
– Это я, разрешите войти, – пропел профессор Танненбаум.
Присев у кровати, профессор задал пациенту несколько вопросов, пощупал пульс, попросил показать язык, смерил давление, послушал сердце.
– Прекрасно, – удовлетворенно заключил он, – как мы и предполагали, отдых на лоне природы – это то, что вам было нужно. Я без колебаний разрешаю вам встретиться с журналистами, они уже ждут в холле.
Пресс-конференция удалась на славу. Корреспонденты были уверены, что их отчеты произведут эффект разовравшейся бомбы, а эхом этого взрыва ста нет прибавка к зарплате.
«Зыбкий компромисс».
«Шестидневная война – инфляции».
«Тмин – решение всех проблем».
Такие заголовки готовили они для первых полос, цитируя нетленные высказывания Дольникера. А один, самый прыткий, уже заготовил и название для «последухи» (рубрики «по следам наших выступлений): «Зрячий патриотизм».
Хотя коллеги-конкуренты, естественно, не договаривались между собой, а может быть, как раз по этой причине, их отчеты оказались похожи друг на друга, как Хейдат и Мейдат.
«Амиц Дольникер, бодрый и посвежевший, принял нас в овальном зале гостиницы «Белый дом» некогда захудалого села Знайнаших, что на самой границе Израиля с Ливаном (подробный рассказ об истории села см. в пятничном номере). Слушая этого удивительного человека, не знаешь, чему больше удивляться – цепкости его ума, четкости формулировок или тонкому чувству юмора. С любезного разрешения уважаемого господина Дольникера приводим избранные места из беседы с ним.
ВОПРОС: Господин Дольникер, как вы себя чувствуете?
ОТВЕТ: На букву... «б» – блестяще.
ВОПРОС: Следите ли вы за событиями в стране:
ОТВЕТ: Пристально и с опасением: на расстоянии все видится четче, лучше, выпуклее.
ВОПРОС: Ваше отношение к назревающему правительственному кризису?
ОТВЕТ: Нельзя допустить, следует ликвидировать. Я против огульной критики, как и безудержной апологетики. Двух арбузов в одной руке не удержишь. Религиозным ортодоксам надо выделить требуемую сумму. От этого не уйти. Кнессету – кнессетово, Богу – Богово... Лучше зыбкий компромисс, чем агония власти.
ВОПРОС: Как вы относитесь к законодательной и исполнительной властям?
ОТВЕТ: У нас исполнительная власть чрезмерно политизирована. Законодательная власть должна деполитизировать власть исполнительную. Так называемые правые ближе к этой идее, чем так называемые левые. И тут я за так называемых правых. Но когда так называемые левые выступают за усиление общественного контроля над властью вообще – я за так называемых левых. А когда так называемые левые требуют лишить каких-то прав определенную группу населения, я против так называемых левых. Словом, обе хуже.
ВОПРОС: Что вы можете сказать о фронте безопасности?
ОТВЕТ: Надо безотлагательно объявить мораторий на разговоры, иначе поставим страну на уши. Параллельно следует объявить войну войне и готовиться встретить мир во всеоружии.
ВОПРОС: Каковы, на ваш взгляд, перспективы хозяйственного развития?
ОТВЕТ: Хлеб родится и в Америке. Нам следует сосредоточить все усилия на выращивании тмина. Вырубим виноградники и посадим тмин. Даже слепому видно, что в тмине – решение всех проблем.
Пресс-конференция была в разгаре, когда Геула поманила пальцем Алифаза и попросила устроить ей встречу с местным женсоветом. Тот по обыкновению часто заморгал, выхватил здоровым глазом из толпы свою Малку и позвал ее громким шепотом:
– Поди сюда, инженерша талдычит что-то мудреное.
Геула взяла стряпуху под руку, одарила улыбкой и вывела во двор. Но уединиться им не удалось: следом выскочила бдительная Ривка. Против такой компании Геула возражать не стала.
– Теперь мы все в сборе, – сказала она доверитель но, – можем поговорить по душам. Давайте проведем социальную акцию в рамках села. Ведь на то вы инициативная группа женского движения.
Малка с Ривкой обе сделали умные лица, хотя и поняли, что им лапшу на уши вешают.
– У нас в Тель-Авиве, – продолжала Геула, – имеется сиротский дом, там двести сорок малышей, лишенных родительской ласки.
– Подумать только, двести сорок ртов, и всех накормить надо, – всполошилась стряпуха, – как вы и господин инженер справляетесь с такой оравой?
– Мы не одни, этим занимается целый штат координационного совета.
– Неважно, что штат, главное – забота, – у Малки от уважения появилась дрожь в голосе, – очень красиво с вашей стороны.
– А кто стрижет столько голов? – ужаснулась жена парикмахера.
Геула принялась рассказывать о быте сирот, их нуждах, коснулась прав малолетних граждан и выразила уверенность, что женсовет Знайнаших не останется глухим к их мольбам. Она подала активисткам по пачке открыток с изображением босоногого малыша, жующего горбушку, и велела им стучаться в каждый дом для сбора добровольных пожертвований.
– Не забывайте, мы единственная в мире страна, которую построили на зарубежные пожертвования. Постарайтесь охватить всех сельчан, чтобы никто не уклонился от лепты в детский фонд, – Геула сложила губы бантиком, – залог нашего успеха, – в вашем умении разжалобить сердца людей. За дело, девочки!
Первым, к кому постучались Малка и Ривка, был Герман Шпигель.
– Я ведь предупреждал, не надо перепаивать коров водой, – высунул в дверь заспанную физиономию ветеринар.
– Коровы ни при чем, мы деньги собираем, – придержала дверь ногой Ривка.
– Умер кто? – испугался Шпигель, – я ведь вроде никого не лечил.
– Успокойтесь, никто не умирал, деньги нужны сиротам инженерши, – объявила Малка. – За один шекель вы получите открытку и уменьшите страдания круглых сирот, у родителей которых нет ни гроша.
– Нет, конечно, вы не обязаны давать этот шекель, я-то знаю ваше положение, вы уже за две стрижки Залману задолжали, – затараторила Ривка, – мы тоже не по своей воле пошли, инженерша заставила, ей оправдать расходы надо, открытки бесплатно не печатают.
– На вашем месте я бы тоже крепко подумала, сироты-то не ваши, – вступила Малка, – если этой барыне приспичило покупать картинки, пусть поработает, как все, заодно и жирок порастрясет...
– Вот именно, – подхватила Ривка, – похудеть ей не мешает.
– Нашла занятие, сирот плодить, – вошла в раж Малка, – сама удовольствие получает, а нам – ходить попрошайничать. Нужны вам ее сироты, как лысому расческа. Извините за беспокойство, господин Шпигель, спокойной ночи, – с этими словами активистки удалились.
Больше они решили ни к кому не ходить. Посидели с часок на лавочке и вернулись к Геуле с пустыми руками.
– Скорее курица петухом запоет, чем наши жадины копейку выложат, – со знанием дела проворчала Малка.
– Злыдни и жмоты, – подтвердила Ривка.
– Нельзя сказать, что Геула слишком расстроилась: у нее уже был припасен альтернативный вариант – близнецы. Дождавшись, пока активистки женского движения двинулись по домам, она поманила к себе Хейдата с Мейдатом. Те, помня еще конфеты тети-бочки, охотно подбежали к ней.
– Скажите, детки, вы любите маму с папой? – сладким голосом спросила она.
– Когда конфеты дают, любим, а когда дерутся – нет, – дружно ответили близнята.
– А известно ли вам, что на свете есть дети, у которых нет ни папы, ни мамы? И вы, конечно, хотите им помочь.
– Почему?
– Хотя бы потому, что я решила угостить вас конфетами. – Геула обняла двойняшек за плечи и повлекла за собой к машине, где у нее хранились большие залежи сиротских открыток. – Если наполните эти копилки монетами, получите много-много конфет.
– Наполним. Точка.
– Только каждому, кто опустит монетку, не забудьте вручить открытку.
Близнецы ретиво взялись за сбор пожертвований. Хейдат спрятался за деревом, Мейдат – за соседним. Стоило кому появиться на улице, Хейдат выскакивал из укрытия с громким криком:
– Папа умер, мамы нет, подайте монетку! Сироте!!
Прохожий норовил увильнуть, однако новоявленный мытарь преследовал его по пятам, причитая нараспев «папа умер, мамы нет». Добившись своего, Хейдат тут же исчезал, прохожий не успевал вздохнуть с облегчением, как из-за дерева появлялся Мейдат и тоже начинал канючить монетку для инженершиных сирот. Сельчанин обреченно бросал монетку и в его копилку. А через мгновение перед ним снова стоял Хейдат.
– Поганец, я уже дал и тебе и брату, – возмущался прохожий.
– Неправда, ты оба раза дал Мейдату, а я чем хуже, – изображал праведное возмущение юный доброволец
Таким макаром маленькие грабители с большой дороги очистили карманы доброй половины населения села и были в восторге, возвращая Геуле звенящие копилки:
– Тетя-бочка, вот тебе деньги, чтобы делать сирот.
Геула одарила близнецов улыбкой и пригоршней карамелек. Ей и в голову прийти не могло, что юные мытари до этого дважды опорожнили коробки и спрятали свои трофеи в тайнике.
***
Заявление Дольникера было неожиданным, как гром с ясного неба. Поначалу банкет протекал вполне гладко. Столичный бомонд, салютуя стаканами, провозглашал витиеватые тосты во славу Дольникера и «амицизма» – этого учения конца века. И вдруг – на тебе – в ответном слове, настолько кратком, что даже вино не успело испариться в стаканах, Дольникер объявил о своем твердом решении повременить с отъездом.
– Я должен укрепить в народе приверженность новым ценностям, – сказал он, упершись взглядом в керосиновую лампу, – оставь я сейчас достигнутый статус-кво без присмотра, катастрофа неминуема. Произойдет развал властных структур. Дело моей жизни рухнет, как карточный домик. Даю вам слово партийца, что как только завершу демократические преобразования, немедленно вернусь в столицу.
В зале воцарилась тишина, даже кошки затаили дыхание. Номенклатурщики недоуменно перегляды вались. Очнувшись от шока, они вновь принялись за уговоры.
– Уважаемый Амиц, вас ждут неотложные дела, – доказывали они наперебой, – люди соскучились по вашим речам, на карту поставлены судьбы страны, дружбы народов, не за горами утверждение бюджета на прошлое полугодие.
Дольникер оставался тверд, как кремень. Всеобщее возбуждение достигло предела. Одна только Малка, стоя за кухонной дверью, снисходительно ухмылялась. О бесповоротном решении господина инженера она узнала еще прошлой ночью, в беседке, поэтому мышиная возня столичных пустомель только смешила ее.
Банкет был скомкан. Алифаз распределил приезжих сановников кого куда. Дольникер вернулся в свои апартаменты на втором этаже харчевни.
– Сделай одолжение, распакуй чемоданы, – бросил он мимоходом Зеэву.
Референт поднялся следом, пощелкал для виду чемоданным замками, переставил тяжелые кофры с места на место, присел отдышаться. Он лихорадочно обдумывал предстоящую встречу с Геулой, которая пожелала переговорить с ним с глазу на глаз. Бросив взгляд на часы, он поспешно удалился. Дольникер снисходительно махнул рукой, пусть, мол, целуется со своей рыжей кралей хоть до утра. Зеэв, между тем, бегом спустился с лестницы и направился в дальний конец зала, Геула уже ждала его там.
– Садись, нам надо поговорить, – кивком показала на стул. –Скажи, Зеэв, только откровенно, ты заметил странности в поведении моего мужа? Мне показалось, что он немного не того, – она выразительно покрутила пальцем у виска.
– Мне было как-то неловко первому говорить об этом, – замялся референт, – но раз уж вы сами начали, скажу без утайки. Да, босс немного съехал с рельсов.
– Ты видишь в этом что-то новое? Он ведь и прежде был с причудами.
– Дело не в причудах, к ним мы привыкли. Боюсь, у него появилась мания величия.
– Паранойя?
– Скажем так, идея мессианства. Его следует немедленно увезти отсюда. – Зеэв понизил голос, – пусть даже силой. Иначе он наверняка погибнет.
– Согласна. Но все же посоветуемся с Таненбаумом.
– Профессора я беру на себя. Он быстро убедится в правоте моих слов, тут без вариантов.
– Что ж, действуй! – Геула заглянула в глаза Зеэву. – Я верю, нам удастся вернуть Дольникера в нормальное для него состояние. Мы его отвоюем!
***
С первыми лучами солнца в комнату Геулы проник профессор Таненбаум. Выглядел он перепуганным до полусмерти. Руки крупно дрожали, в лице не было ни кровинки.
– Это ужасно, – произнес он упавший голосом, – чертовщина какая-то...
– Рассказывайте по порядку, – похолодела Геула.
– Мадам, приготовьтесь к худшему, только не паникуйте. Зеэв усадил меня у окна, из которого видна вся харчевня. Около часа пополуночи на балконе появился Дольникер. Он долго смотрел на луну... Нет, госпожа Геула, то, что я увидел дальше – не для женских нервов.
– Я женщина сильная, – стиснула губы Геула, – могу проглотить самую горькую пилюлю. Итак...
– ...Дольникер привязал свой халат к перилам балкона и начал спускаться по нему, как по канату.
Когда халат кончился, он достал из-под мышки зонт, раскрыл его и прыгнул, словно с парашютом.
– Мой муж – лунатик? – в ужасе застонала Геула.
– Это еще надо выяснить, – возразил профессор, – правда, лунатики ходят во сне, однако науке известны случаи...
– Не отвлекайтесь, доктор, что было дальше?
– Он опустился на землю и скрылся в кустах. Исчез, растворился во тьме. Я собрался было уйти, но Зеэв удержал меня, обещая продолжение. Мы просидели с ним у окна часа два-три. Вдруг откуда ни возьмись, на балконе снова появился Дольникер. Сладко потянулся, снова бросил взгляд на луну и скрылся в комнате.
Таненбаум скорбно опустил голову. Весь его вид изображал отчаяние. Геула молча смотрела в пространство застывшим взором. Казалось, прошла целая вечность. Наконец, они вернулись к действительности.
– Профессор, умоляю, верните мне мужа, спасите, ради всего святого, излечите Дольникера, – забормотала Геула горячечным шепотом.
– В Америке такие заболевания лечат электрошоком. Не знаю, стоит ли отправлять Дольникера за три моря, может, вначале положить в нашу клинику для...
– В дурдом? – испугавшись собственной догадки, истерически взвизгнула Геула.
– Первым делом его следует увезти отсюда. Но как это сделать?
– Спросим у Шлезингера, у него что-то есть на уме.
Зеэва они застали сидящим на сундуке в обнимку с рыжей зазнобой. Двора, смущенно зардевшись, выскочила во двор. Геула без лишних слов заявила:
– Мы должны увезти Дольникера. Зеэв, ты обязан нам помочь!
– И отправить на лечение, – добавил профессор.
– Ради босса я в лепешку расшибусь, – заверил референт, – а что касается лечения, так лучшего места, чем Швейцария, не найти.
– Не возражаю, но как отпустить его одного? – заколебалась Геула.
– Позвольте, а помощник на что? Разве вы сомневаетесь в моей преданности Дольникеру?
– Конечно, конечно, ты верный друг, – зачастила Геула, – но сперва надо его выманить из этой западни.
– Мы поставим его перед фактом. Незаметно уложим в машину чемоданы, я специально их не распаковывал, потом попросим проводить вас до шоссе, а дальше – дело техники.
На том и сошлись: Таненбаум отвлечет внимание Дольникера, Зеэв перенесет в машину чемоданы, Геула заманит мужа в автомобиль, остальное срежиссируют на месте.
Дольникер охотно согласился проводить гостей до первого поворота. Сразу после завтрака всей компанией направились к машине. А там их ждал сюрприз: толпа крестьян, взметнув вверх сиротские открытки, в едином порыве кричала:
– Верните наши деньги!
Номенклатурщики красноречиво развели руками, дескать, смотрите, нет у нас никаких ваших денег. Геула мгновенно сориентировавшись, вступила в переговоры с демонстрантами.
– Товарищи! – громко сказала она, – деньги вы дали добровольно, пожертвовали на нужды сирот. И каждый получил по открытке. Чего же вы хотите?
– На фиг нам эти карточки, если шофер «Тнувы» их отказывается принимать, – галдели сельчане.
Испугавшись, как бы ситуация не вышла из-под контроля, Геула поспешно принялась скупать свои открытки. И вскоре убедилась, что терпит немалые убытки. Обшарив толпу глазами, она не нашла близнецов: Мейдат и Хейдат предусмотрительно спрятались за спиной монументальной Малки, с которой Дольникер в это время вел тихий междусобойчик. Улучив мгновение, Хейдат шепнул ему на ухо:
– Твой слуга утром уложил чемоданы в багажнике.
– Что-о?! – сдавленно прорычал Дольникер.
– Тетя-бочка велела нам молчать, – сообщили близнята, – мы ничего тебе не говорили.
Партфунк рванулся к машине, открыл багажник. Чемоданы мирно покоились на дне. Лицо Дольникера исказилось гримасой гнева.
– Я требую объяснений, – закричал он, срываясь на фальцет.
– Прекратите истерику, садитесь в машину, – схватил его за руки профессор.
Геула подтолкнула мужа сзади и захлопнула за ним дверцу «Мерседеса».
– Трогай, полный вперед! – приказала она шоферу, плюхаясь на сиденье.
Номенклатурщики обалдело хлопали глазами, (фотограф лихорадочно пытался расчехлить аппарат, но было поздно, сцену похищения партфунка запечатлеть не удалось.
– Помогите! Насилие! – высунул голову в окно Дольникер.
Сельчане шумно бросились спасать господина инженера. Могильщик Киш по пояс влез в переднее окно машины, сапожник с парикмахером распахнули заднюю дверцу и потянули Дольникера на себя. А по селу уже летел набатным звоном призыв: «Все на вы ручку,предводителя воруют!»
Заговорщики оказались в кольце вооруженных подручными средствами освободителей. Хасидов и Гурвиц, забыв свою вражду, общими усилиями выдернули из машины любимого вождя и учителя. «Мерседес» с помятыми бокам и выбитым задним стеклом рванулся вперед.
– Быстрей, быстрей, – подгоняла водителя Геула, – эти народные мстители могут верхом на лошадях за нами погнаться.
Лимузин на полной скорости вырвался на проезжую дорогу, увозя всю компанию и заодно референта.
– Кажется, пронесло, – с облегчением вздохнул Таненбаум, – жаль только, что Дольникера спасти не удалось.
– Старпер окончательно спятил, – сорвалась Геула.
Номенклатурщики согласно закивали головами: они уже представляли себе, как потешат Гройдса, лучшего подарка ему и не придумаешь. Газетчики тоже не унывали. Они тут же, не сговариваясь, изменили заголовки уже готовых отчетов: «Бесславный конец карьеры Дольникера». Сенсация все равно обеспечена, значит, и прибавка к зарплате тоже.
После получаса бешеной гонки, на перевале, водитель сбавил скорость.
– Профессор, вы считаете, что Дольникер безнадежен? – воспользовалась передышкой Геула.
– Не надо гипертрофировать ситуацию. У Дольникера психоэмоциональное расстройство. Сейчас самое разумное – дать ему переболеть. Время – лучший лекарь, – высказал профессор свежую мысль.
– Бедный, бедный Дольникер, – запричитала Геула, – остался в глуши, один как перст. Ни близких вокруг, ни друзей, все покинули его, бросили на произвол судьбы. – Она выразительно посмотрела на Зеэва, тот сжался в комок, но от ответа уклонился.
Водитель, останови-ка машину, нам надо потолковать, – многообещающе произнесла Геула, продолжая буравить душу референта укоряющим взглядом.
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 7(185) июль 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer7/Kishon1.php
