В 1945 году я окончила институт. Сразу возникла проблема – как жить дальше, если нет на квартиры, ни работы. К счастью, после войны мужа демобилизовали, и ему удалось получить в Подмосковье комнату в коммунальной квартире, 4,5 метра, и работу в сельскохозяйственном техникуме. Неожиданно, как всё в это время, из Министерства Сельского хозяйства СССР пришло предложение выпускникам поступить на работу во вновь организованной топливной инспекции. Шесть девочек, я в том числе, явились к заместителю министра по механизации сельского хозяйства, Васину, в одинаковых сатиновых платьях в оранжевых и голубых цветочках и крапинках. Их выдали в профкоме, как подарок выпускницам, вместе с новыми галошами. Галоши оставили на вешалке, они были мокрые – шёл дождь. На приём пришли в рваных тапочках, из которых выглядывали голые пальцы.
Работать в топливной инспекции согласилась только я – квартирами министерство не обеспечивало, а остальным нужно было жильё. Попросила только, чтоб дали тёплый район – намёрзлась за войну. За мной закрепили Краснодарский и Ставропольский края.
Меня прельстила перспектива оплачиваемых путешествий, причем зарплата оказалась неожиданно высокой: оклад 1200 рублей, плюс командировочные – ещё оклад наберётся, командировки составляют 60 процентов рабочего времени.
Министерский распределитель, рабочая карточка, литер «Б», бронь в баню, бронь на проездные билеты, бронь на номер в гостиницу; билеты и гостиница оплачиваются.
Надежды на новые впечатления сбылись. За 2,5 года я объездила не только свой округ.
Побывала во многих городах, глухих деревнях, столицах, на морях, реках, в горах. Перемещалась в поездах, на телегах с волами или с лошадьми, на грузовых машинах, на «кукурузниках» военного времени, встречалась с множеством людей самого разного уровня.
В первой командировке проверяла рыболовецкий совхоз в Приморско-Ахтарске, никаких серьёзных претензий к ним не было. Всё мелководье было разгорожено сетями. Рыбаки торговали чёрной икрой за бесценок. Покупатели её брали неохотно – жара 32 градуса, не довезёшь до дома. В воскресенье, перед отъездом, зашла на базар. Шемая и рыбец, самые вкусные, но маленькие рыбки, очень дороги. Зато судаки, по-здешнему сула, дешевле картошки, лежат на тачках, громоздкие, как брёвна. Я выбрала самого маленького, 12 килограмм, подхватила под жабры, в глаза ему гляжу, хвост по земле волочится. К вечеру привезла в Краснодар. Остановилась я у своей знакомой, Эльзы.
Всю ночь мы этого судака препарировали в саду. Голова светилась, пришлось закопать
Часть пошла на котлеты, остальное положили в ледник. Котлеты очень понравились кошке, полноправному члену семьи. Она сидела на столе рядом с Эльзой, лапку окунала в кувшин со сметаной, обмазывала котлету, и съедала.
Поражала разница уровня жизни в разных местах страны. На Кубани даже после войны станицы были зажиточные. Дороги, к сожалению, запущенные, грязные, сапоги тонут, но это плодородная грязь. На полевых станах сажают деревья, цветы. Рабочим варят рыбу – они ворчат, требуют мяса. Дома изнутри и снаружи чисто выбелены, в доме - расписные шкафчики, полосатые половики. У всех скотина, бахчи, разнообразные птицы.
В Поволжье колхозникам, даже в страду, ни рыбы, ни мяса не достаётся.
В Башкирии нищета – на войну мобилизовали не только мужчин, но и лошадей, а они в Башкирии были главной тягловой силой. Мужчин вернулось мало, а лошади так и не прибыли. Работать некому, не на чём, поля засорены, хлеб горький от полыни. Персонал даже в министерстве зачастую малограмотный.
Туймаза, нефтяной центр, такая же убогая. Спят на печках, накрываются овчинами.
Много помидоров «Буденновка», с заострёнными, как пики армии Будённого, верхушками. Они привязаны, как виноград, к высоким палкам, и очень урожайные. Ещё больше мёда, замечательно вкусного, его пьют банками, как воду, им торгуют.
Начальник топливного отдела мной недоволен, слишком долго копаюсь в документах, работать мешаю. Когда увидел результаты, ахнул – бухгалтерия, по неграмотности, могла подвести под суд. Получив из Москвы выговор, прислал мне благодарность.
Работа, по сути, всегда одинаковая: выбрать в Крайзо (Краевой земельный отдел, начальник Федин) один хороший колхоз (МТС, колхоз, совхоз), и один плохой. Написать в областную газету статью о результатах проверки, отсталых поругать, передовых похвалить. Статью утвердить в обкоме партии.
Передовых рабочих найти было нелегко, хотя передовых совхозов и колхозов числилось много.
Однажды всё же удалось увидеть передового тракториста. Около него уже стояли четыре газетных репортёра, один из них из московской газеты «Известия».
Тракторист налаживал маленький, ярко-красный, как жук-пожарник, двухтактный трактор «Ланц-Бульдог», который, как назло, остановился. Корреспонденты не скупились на советы. Наконец, двигатель удалось завести, и трактор затрясся, как в лихорадке.
Никто не сфотографировал всех вместе, а жаль – удачный кадр упустили.
В министерстве результаты проверки обрабатывала, составляла отчёт, готовила проект приказа. Времени на это хватало с лихвой, но приходилось имитировать деятельность. Уйти нельзя даже после законных семи часов вечера.
При этом, на пять минут опоздаешь, получишь строгий выговор с предупреждением. Начальники главков и министры работали по ночам, как Сталин. Отсыпаются утром, вечером приезжают, всех приводят в движение: Звони в Ставрополь, что предпринято по результатам твоей проверки. Доложи результат. Переделай проект приказа, у него недостаточно официальный стиль. Продемонстрировав деятельность, они удаляются в кабинет с секретаршами, смотреть трофейные фильмы. Теперь можно домой ехать, бывает, и в час ночи приезжаешь. Валя ждёт у платформы – одной идти страшно, после войны всюду стреляли трофейные ружья и пистолеты. Когда разгромили банду «Чёрная кошка», оказалось, что хорошенькая Аня из бухгалтерии техникума – участница этой банды. В тюрьме Аня родила дочь и умерла. Девочку удочерила бабушка, повар детсада, женщина добрая и порядочная. Потом эта Ирочка ходила в детсад вместе с моими дочерьми. Бабушку она считала мамой.
В инспекции от меня требуют строгих мер по отношению к самым мелким хищениям. Тогда пришлось бы всех, кого проверяешь, сажать в тюрьму. Директора МТС, совхозов и колхозов – неутомимые работяги, но с документами, мягко говоря, неосторожны.
Все левые расходы, без которых тогда нельзя было работать, они фиксировали, а документы держали в сейфах. Секретарь райкома требует, ему дают бесплатно 10 литров бензина – попробуй не дать! Запчастей для ремонта без взятки в сельхозснабе не получишь, с этим приходится считаться, как с законом всемирного тяготения. И лежат в сейфах записи об украденном бензине, о машинах зерна и рыбы, посланных в сельхозснаб, а он вне нашего контроля.
Я одного директора МТС спросила, зачем ему эти записи в сейфе. Он простодушно объяснил – для сведений, откуда недостача! Когда я заметила, что в тюрьму садятся то только стрелочники, это его озадачило и огорчило.
В Поволжье директор МТС ведёт себя странно – хвастает, завирается, ухаживает, пытается отвлечь моё внимание от своей работы. Я спросила секретаря райкома, где он этого Хлестакова взял. Он объяснил:
- Дурак и плут, работает плохо. Но сами понимаете, хорошего человека в нашу глушь не заманишь. Вот до него чудный был директор. Но так получилось, что я его погубил.
Ремонт на носу, а он упирается – за зерном для сельхозснаба в колхоз не поеду, председателя не подведу!
Я его заставил, трактора отремонтировали. Но кто-то из воров, которых он уволил, написал донос. Я был на суде, дали моему директору десять лет.
А вы ему письменное распоряжении давали?
- Да что вы, это невозможно!
А посадить хорошего человека за преступление, которое сделал сам, возможно. С такой логикой я часто сталкивалась. Перед проверкой своего объекта я обычно заходила в какой-нибудь дом, расспрашивала о том, что хотела узнать, выслушивала их жалобы. В Саратове я заночевала у женщины, которая рассказала, что совхозным трактористам дали премии – часы и костюмы, но они её так и не получили.
В Саратов я приехала с комиссией Госконтроля, с ними приятно было работать Взяток не брали, им без того хорошо платили, они своей работой дорожили. В Саратове они задержались, и у меня осталось свободное время. Гостиницы были разбомблены, мы все жили в в партере оперного театра, в котором я в 1942 году смотрела спектакль «Царь Фёдор Иоаннович». Кровати заполнили партер почти без проходов, освободится койка – её тут же занимают, неважно, мужчина или женщина. Чтоб избежать греха, всю ночь горели люстры, днём там деваться некуда. Вот я и занялась не своим делом, нашла, кто присвоил премии. Оказалось, работники обкома партии, я заставила их отдать всё трактористам.
В Москве начальник инспекции, Туманов, сделал мне выговор:
- Ещё по твоим материалам не арестован ни один директор МТС, а вот советскую власть ты порочишь!
Выходит, не она себя опорочила, обокрав трактористов.
После командировки в Казахстан, увидев, что я пью чай с ржаными сухарями, Туманов назидательно произнёс: - из Казахстана приехала, сухой корочкой питаешься. Ты бери, что дают, а делай, что надо.
Он был когда-то секретарём Сталинградского обкома партии, уволен за превышение власти. Можно представить, что он там вытворял.
Даже Федин, начальник Краснодарского Крайзо, был рабом этой логики.
Однажды в мае, взяв в Крайзо (Краевой земельный отдел) сведения о хороших и плохих МТС и колхозах, поехала в станицу Новолеушковская. В майские праздники поезда на узкоколейке отменили, пришлось заночевать в конторе МТС. Директор, узнав, что я инспектор из Москвы, сразу предложил: завтра утром пригоню к конторе полуторку, лишь бы у меня не оставались!
В половине шестого утра грузовик ГАЗ-АА стоял у конторы, за рулём директор МТС, предлагает проехать через поля интересного колхоза, можно и в контору к ним заехать.
Рассвело, птички запели. По обе стороны просёлка, по росе, по утреннему туману, женщины, не разгибаясь, пропалывают всходы. В такую рань!
Перед большим садом, у деревянного дома с мезонином, останавливаемся. Семи часов нет, а председатель в конторе. На стенах ни лозунгов, ни плакатов. Под стеклом, на столе, план севооборота.
Перед председателем ворох документов. Спутник нас знакомит:
- Сердюков, вот женщина из Москвы, интересуется твоим хозяйством.
- Что вас именно интересует?
- Хотя бы то, что в такой ранний час все в поле, и никто не погоняет!
- Отчего же им не работать – я плачу 15 рублей за трудодень деньгами, да ещё зерно, овощи, фрукты, яйца. Молоко покупают дёшёво, на нашей ферме. Мясо можно хранить в леднике. Они и курицы дома не держат, в колхозе работать выгодней и легче, машины помогают. У нас коммуна с 1925 года, в этой самой усадьбе. Я заинтересовалась:
- А детей куда девают?
- У нас ясли, детсад, школа.
В Краснодаре я спросила Федина, почему колхоз «Коммунары», Новолеушковского района, не числится в передовых. Сдержанный Федин даже в лице изменился:
- Это кулак Сердюков передовой! Да его давно пора из партии исключить, только о себе и думает. Уберёт урожай раньше всех, отсыплет семена, сдаст план, и тут же раздаст остальное колхозникам.
А соседи свой план выполнить не могут – поля большие, работников не хватает, урожаи низкие, семена, и те приходится сдавать. Работать никто не хочет, весь район план не выполняет, а Сердюкова это не волнует. Сколько раз мы его снять хотели, присылали других кандидатов. Так колхозники упёрлись, опять за него голосуют. Ну, ничего мы до него доберёмся!
Добрались, скорей всего, колхоз, ясное дело, развалили, и людей нищими сделали.
Командировка в Казахстан была с приключениями. Надо было срочно выехать в начале декабря. Хороших билетов не оказалось, и я купила в общий, бесплацкартный вагон.
В купе набилось 19 взрослых и двое детей. Мне досталась половина боковой багажной полки, которую я делила с каким-то мужчиной. Лежали головами к стенкам, вещи под головой, согнутые ноги упирались подошвами. Под нами, на верхней полке, лежала беременная женщина с маленьким сыном. На нижней полке сидели её муж, и две опереточные артистки с гитарой. В купе, у окна, устроилась молоденькая вдова с годовалым сынком; мужа убили на войне, они по приглашению свекрови едут к ней. На верхних полках два старика, на багажных полках - двое мужчин. Восемь человек сидели внизу, двое из них ночевали в проходе, на чемоданах. Пришёл пьяный человечек, поставил чемодан на верхнюю полку, ушёл, и больше мы его не видели. Старик сверху свалился на мужчину, спящего в проходе. Чемодан свалился на ногу мужу беременной, он сорвал злость на жене, ткнул её кулаком в живот, она закричала, начались роды. Из соседнего купе прибежал кореец, вооружился нитками, ножницами, одеколоном, завесил роженицу простынёй, и принял новорождённого. На станции вызвали скорую, семью увезли уже вчетвером.
Юная мать, нежная мадонна, кормит сыночка размоченным печеньем. Все за неё беспокоятся, угощают. На полустанке помогли выйти.
В снежной метели одиноко стояла бедная девочка с младенцем на руках, никто её не встретил. Вспоминаю это до сих пор, и думаю, её приютили в тёплом домике, которые всегда бывают на полустанках. Поезд шёл не по расписанию, поэтому и не встретили. До Алма-Аты мы ехали неделю.
И так же, как в Подмосковье, поезд встречала конная милиция.
В большом номере гостиницы, на втором этаже, квартировало 15 женщин, в том числе постоянно жила врач скорой помощи. На вызовы её сопровождал милиционер – чаще всего больные были жертвами бандитских разборок и нападений, с ножевыми ранениями.
Бандитов было больше, чем в России. Одна из раскрытых банд состояла из золотой молодёжи, детей привилегированных родителей. С вечерних заседаний в Министерстве нас развозили по домам на машине.
Только что прошло Ашхабадское землетрясение, толчки отозвались и в Алма-Ате. Странно ощущать, как земля уходит из-под ног. Держась за стенки, мы спускались на улицу. При мне толчки были дважды.
Город просторный, красивый, прямоугольная планировка, много деревьев. В перспективе центральной улицы вырисовываются снежные горы в голубой дымке.
Мне опять дали список МТС. Из хороших объектов я выбрала Красногорку. Поездка туда была в конце командировки, но запомнилась.
Дорога – немыслимой красоты. Возле города сады в серебре, за равниной – горы Алатау. Далеко, по серпантину, чётко выделяясь на белом снегу, едет казах на коне, в толстом стёганом халате, остроконечной, отороченной лисьим мехом шапке, с ружьём за плечами и соколом на руке, впереди бежит собака. Мы тоже поднимаемся по серпантину, в открытом джипе с брезентовым верхом. Сотрудник министерства и шофер в овчинных тулупах. Я стыну в пальто и ботинках, мороз 28 градусов, на ходу продувает.
Около небольшого глинобитного домика стоит бочкообразная глиняная бочка-тандыр и стол, накрытый одеялом. Пожилая женщина отлепляет от внутренней поверхности печки лепешки, и кладёт под одеяло. Подозвала нас, угостила горячими лепёшками – согрейтесь! На самом деле теплей стало.
Казахские лепёшки очень вкусные, их пекут только из муки, которую размалывают на ручном жернове под названием «дермень», непосредственно перед выпечкой.
Сотрудники советуют выпить для сугреву, им за рулём нельзя, но водка есть. Я решительно отказываюсь – может стать ещё хуже.
Наконец, въезжаем на широкое плато, на нём несколько небольших домов. Снег кристальный, ослепительный, тени длинные, голубые. Идти тяжело, сердце колотится – слишком быстро поднялись на4000 метров. Ночевать придётся у директора МТС, молодого казаха. В доме у него тепло, чисто, уютно. Жена на кухне, двухлетняя дочка, гладенькая, черноволосая, обнимает меня за ноги, и радостно лопочет, не понять что – русские и казахские слова вперемешку. Хозяин предлагает выбор: для русских гостей есть боковая комната, там стол, стулья, кровати. А можно здесь, в большой комнате, по-казахски. Против двери, во всю ширину стены, спускается на пол полосатый ковёр-палас, под ним матрасы. Много подушек, низенький переносной столик. Обычаи в семье европейские, хозяин помогает жене на кухне.
Я продрогла до костей, согреться не могу. Шофер опять предлагает водку. На этот раз осушила сразу гранёный стакан. Тепло стало, просто блаженство, и не развезло.
Тем временем хозяин поставил на стол бешбармак, лепёшки, шурпу в пиалах. Я, наконец, оценила преимущества казахского ритуала еды. Как-то более расковано, чем за столом. Поговорили – в основном, говорил хозяин, рассказывал, что здесь, на границе с Киргизией, живут несколько иначе, чем в центральном Казахстане, не так жёстко.
После еды сразу откинулись на подушки. На ночь каждому принесли постель, места хватило бы ещё на десятерых.
В МТС всё было в образцовом порядке, вплоть до документов.
Поехали в ближайший колхоз – и там всё в порядке – документы, инвентарь, машины, хоть сейчас работы начинай.
Здесь тоже прошёл ритуал гостеприимства, председатель пригласил на чай. Обычно сначала едят мужчины, остатки доедают женщины и дети. Для меня, как инспектора из Москвы, сделали исключение, посадили с мужчинами.
В Кзыл-Орде скатерть стелили на полу, а Алма-Атинской области везде низкие переносные столы, ноги кладут под стол, сидят на ковре. Женщины садятся у самовара, нарядные, в бархатных казакинах, монистах. Заваривают чай, ароматный, оранжевый. Спитой чай из чайника выбрасывают, заваривают свежий. На столе сливки, сузбе – сушёные шарики солёного творога, сушёная дыня, изюм, лепёшки.
Начинаю подозревать, что и МТС, и колхозы здешние – потёмкинская деревня для контролёров, уж больно всё беспорочно. А может, и нет – в горах не воруют, и гости всегда в почёте.
На обратном пути в долине начало смеркаться. Вдали, вдоль хребта, нас упорно провожает цепочка из семи волков, не отстают и не обгоняют.
Мотор заглох внезапно. Волки остановились. «Виллис» открытый, соображаем, как разжечь факелы. К счастью, мотор завёлся, бензина хватило до Алма-Аты. Командировка окончена.
Утром пошла на базар, купила яблок, знаменитого Апорта. Попробовала дунганской лапши в красном соусе – это перечный пожар, ложки не могла проглотить. А дунгане, китайская народность, едят с удовольствием. Пришлось ограничиться мантами – большими пельменями.
На вечер у нас шесть билетов в театр. Чтоб не проголодаться, налила в кружку кипяток из термоса. Размоченные ржаные сухари с салом и сахаром – любимая еда в командировках. В спешке сухари плохо размокли. Зато они размокли в желудке во время спектакля, боль нестерпимая. Сосед проводил в гостиницу, всё обошлось.
28 декабря я уже сидела в поезде, в двухместном купе международного вагона; туалет, зеркала, красные бархатные диваны. 31 декабря проводник принёс свежий чай, печенье, бутерброды, я выложила колбасу, попутчик достал «мерзавчик» с коньяком, встретили Новый год.
В Москве Туманов настаивает, чтоб я поступила в партию, я одна в инспекции беспартийная.
- Зачем?
- Унизительно инспектору заказывать пропуск в горком партии. Они должны тебя бояться и уважать!
Мне начинает казаться, что скоро я сама себя уважать перестану. От меня требуют наказывать людей, в сущности невиновных, а руководители неприкосновенны. В Казахстане я опять сунула нос не в своё дело. Моя обязанность – топливо проверять, а я обнаружила пропажу крупной партии зерна. Зам. министра посоветовал этим делом не заниматься – зерно затребовало Министерство сельского хозяйства СССР!
Стало понятно – дальше действовать бесполезно.
Валя говорит – бросай эту работу, в техникуме учителей недостаёт. Кстати, и летний отпуск, 48 дней, будем проводить вместе.
Но я обязана проработать ещё год. Однако, судьба делает новых поворот – топливную инспекцию ликвидируют, а меня требует к себе начальник Главка Сибири и Востока, ему понравились моя работа в Уфе, на должность плановика-экономиста.
Работа мне противна – зачем якутам план, где всё расписано по разумению начальства. Встречные требования они не успеют привезти. Без командировок снизилась зарплата. К тому же пора и детей завести.
Я забеременела и добилась перевода в техникум. Началась другая жизнь.
КОМАНДИРОВКА В ГРУЗИЮ
При Хрущёве наш техникум перевели в Яхрому. Всем, кто пожелал туда переехать, дали в Яхроме квартиру. Мы не пожелали и остались без работы. Валя нашел работу в институте промкооперации, а меня Аня Колодий взяла на работу в КБ (Конструкторское бюро) при экспериментальных мастерских Пушкинского института ВНИИЛМ (Всесоюзный институт леса и мелиорации), старшим конструктором. Работали мы по БРИЗу (Бюро рабочего изобретательства), по предложениям и идеям изобретателей.
В 1962 году моя машина по молотьбе шишек пошла в серию. Перед этим, в мае, была командировка в Тбилиси, к изобретателю. Никогда её не забуду.
Соседка по купе оказалась грузинкой. Её муж при Сталине был заместителем министра электростанций и другом Орджоникидзе. Обоих Сталин уничтожил.
Попутчица моя отозвалась о вожде с ненавистью:
- Этот мерзавец даже после смерти погубил наших мальчиков. Они вышли на улицу, требовали реабилитировать своего кумира – их расстреляли! А кто виноват?
Поезд проходил над долиной реки Риони, по уступу горы. На сырых зелёных равнинах стояли домики на сваях, с галереями. Под домами – открытые кухни. Ночью мы ехали по берегу моря. Над тёмным морем, над пустыми бесконечными пляжами, мерцали оранжевыми огоньками мириады летающих светлячков, будто на незнакомой планете.
На вокзале спутница дала мне записочку с адресом:
- У нас сейчас праздник, сорокалетие Грузии, гостиницы переполнены. Если не найдётся места, приходите ко мне, я вам расскажу много интересного.
В гостинице свободных номеров не было, мне посоветовали заночевать в подвале соседнего дома, у некой Тамары-Ханум. Там оказался длинный полутёмный зал, с множеством кроватей, застеленных белоснежным бельём со штампом гостиницы. Перед сном я попыталась выпить чаю. Увы, в ночных ресторанах и столовых еды и вина сколько угодно, а чаю в Тбилиси вечером не бывает. К счастью, в какой-то закусочной, мойщица посуды принесла два стакана кипятка, после чего я отлично выспалась в подвале Тамары-Ханум. Наутро всё же дали номер в гостинице на проспекте Руставели. Изобретателя на работе не было, уехал в деревню на похороны. Раньше, чем через три дня, не вернётся, похороны – святое дело. В Грузии к похоронным обрядам относятся трепетно. На кладбище, над могилами, под навесом, можно увидеть целую комнату с обстановкой из вещей покойного.
Отношения между сотрудниками конторы похожи на семейные. Все живут в том же доме, где работают. Каждый принимает живое участие в жизни других семей.
Одна сотрудница, узнав, что гостиничный номер у меня на двоих, тут же пригласила к себе: - Зачем Вам жить с каким-то незнакомым человеком! Я сегодня уезжаю в командировку, квартира пустая, там комната, кухня. Ванны нет, но я скажу соседям, они для вас колонку протопят. И не возражайте, вы мне удачу принесли – как раз сегодня я получила извещение, что пришла моя очередь на получение эстонской мебели! А ключ оставьте соседке.
Три свободных дня, успею весь город посмотреть!
В открытой кабине подвесной дороги проплыла над городом, прямо из вышки на станции метро, к вершине горы Мтацминда, у подножия которой похоронен Грибоедов. Позавтракала на веранде, весь город оттуда виден, круговая панорама. Обратно вернулась на фуникулёре.
Этнографический музей – на высоком холме. Лихой таксист почти взлетел туда, с непозволительной скоростью срезая повороты. Экспозиция с воспроизведением сцен из быта ушедших времён вознаградила меня за страх в дороге.
Повидала я Верейские сады, побывала на двух выставках, организованных к приезду Хрущева. Одна выставка была в Музее, грузины решили показать Хрущёву работы знаменитого художника-самоучки, Нико Пиросмани. Хрущёву она активно не понравилась, он не стал её смотреть.
Другая выставка восхитила всех. Это были миниатюрные пейзажи, с игрушечными холмами, водопадами, садами, цветами, фонтанами, камнями, озёрами, речушками – конкурсная работа специалистов.
Не утерпела – вымылась в древней бане с целебной водой из горячих источников.
Старый город – как в 19 веке. В крутом, глинистом обрыве над быстрой и мутной Курой вырыты открытые комнаты-пещеры, в них работают мастерские, уличные сапожники, лавочники. Вокруг внутренних двориков теснятся небольшие двухэтажные дома, с галерей и балконов свисает бельё, переговариваются женщины. Мужчины во дворе играют в нарды. Иногда столы окружают дерево, которое жалко срубить, чаще всего платан.
Для приезжих – экзотика, на самом деле – нищета, и отсутствие перспективы получить вместо ветхого, тесного жилья квартиру с городскими удобствами. Зато живут дружно, хотя, случается, и ссорятся.
Вообще, грузины неравнодушные, горячие, общительные люди. Некоторые принимали меня за грузинку, укоряли, что забыла родной язык. Узнав, что я из Москвы, угощали вином – попробуйте, в Москве такого не найдёте!
На базаре мясо, рыба, десятки сортов сыра, орехов, брынзы. Горы зелени, редиски, черешни, огурцов. Покупатели не торопятся. Пробуют, переходят от продавца к продавцу, торгуются. По утрам я жарила редиску с сулугуни, заливала яйцами с зеленью. Обедала в уютном полуподвальчике, с цветами в кадках, фонтаном, шашлыками, и сухим грузинским вином.
Приехал изобретатель, в конторе даже разговаривать не захотел:
- Сейчас перерыв, я обедаю дома, и вас приглашаю. Узнаете, что едят грузины. Всё свежее, из деревни привёз, вино молодое, такого в магазине нет! И не возражайте, отказываться неприлично и бессмысленно: машина всё равно стоит у меня в подвале.
Пришлось пообедать. За большим овальным столом сидело всё семейство, семь человек. Много мяса, зелени, большая миска простокваши с киндзой.
- Что вы киндзу не берёте? У вас Москве её не едят? Что же там едят?
Вино и впрямь очень вкусное и ароматное.
Свой агрегат он уже сварил, но хочет выпустить серийную машину, сделанную по всем правилам. На обратном пути ехали по побережью, днём, с зелёных склонов, сплошь свисали ярко-голубые и белые весенние цветы. Дома порадовала детей черешней, зеленью, пшатой и чурчхелой. После этой поездки я так влюбилась в Грузию, что выписала песни о ней и некоторые интересные сведения об этой стране.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
ГЕЛАТИ – Гелатский монастырь, один из самых крупных средневековых монастырей Грузии, выдающийся памятник архитектуры, в 11 киломметрах от Кутаиси.
КАРТЛИ - Историческая область в Восточной Грузии, в долине р. Куры, с центром в городе Мцхета. Во второй половине 11 – 12 веков стала ядром объединения грузинского народа. С началом 16 по 18 век образовалось Картлийское царство с центром в Тбилиси.
КУТАИСИ – город в Западной Грузии, по обоим берегам реки Куры.
МЕТЕХИ - город-тюрьма на высоком, отвесном берегу Куры, находился рядом с древним храмом 13 века Метехи. Ныне тюрьму снесли.
МЦЫРИ – послушник, монах.
МТАЦМИНДА – Святая гора Давида. Находится в старой части города, на правом берегу Куры. Там находится Храм св. Давида, Пантеон выдающихся писателей и деятелей Грузии, а также могила Грибоедова.
НИКО ПИРОСМАНИ – Николай Асманович Пиросманишвили (1868 – 1918) знаменитый грузинский художник-примитивист, самоучка.
НИЖНИЙ ХРАМ – Кафедральный собор грузинского царя Баграта 111, (975 – 1014) Храм освящён в честь успенья св. Богородицы.
ПСОУ - натуральное полусладкое вино. Названо в честь реки Псоу, которая служит границей Грузии и России.
СВЯТОЙ БЛАГОВЕРНЫЙ ДАВИД 111 СТРОИТЕЛЬ, выдающийся государственный, культурный и церковный деятель, царь Иверии и Абхазии.
ТАМАР – царица Тамара, (1160 – 1216) – при которой Грузия достигла вершины своего могущества и славы.
ТЕЛИАНИ – одно из самых популярных сухих красных вин Грузии.
ХАШИ, ХАШ - суп из требухи и чеснока, имеющий ритуальное значение.
У армян – насыщенный, как холодец, мясной суп, укрепляющий кости и мышцы.
ХИНКАЛИ – крупные пельмени с начинкой из мясного фарша.
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 7(185) июль 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer7/Surkova1.php
