Древнееврейский эпиграфический памятник, известный как “Жалоба жнеца” из места, которое условно называют “Крепость Хашавйагу” (Мецад-Хашавягу) рядом с городом Явне, был обнаружен в ходе раскопок в 1960 году. Этa небольшая крепость на границе Иудеи и Филистии существовала в эпоху, когда эти земли становились объектом территориальных притязаний египетского фараона Псамметиха I. Подлинное название крепости неизвестно. Хашавйаху - имя, которое упомянуто в двух надписях, поэтому археологи условно назвали это место “крепость Хашавйаху”[1].
Речь о глиняном черепке (остраконе), на который нанесена надпись на древнееврейском языке палеоеврейским письмом. Надпись представляет собой жалобу (возможно – коменданту крепости) от работника в связи с тем, что, предположительно, надсмотрщик отобрал у него одежду или одеяло, вероятно, в качестве наказания за плохую работу. По археологическим данным надпись датируется 610-620ми годами до нашей эры, то есть временем иудейского царя Иосии (царя-реформатора, очистившего иудаизм от язычества). Историческому и социальному контексту этой надписи посвящена немалая литература.
Этому памятнику посвящена обширная литература, в том числе классиков библейской археологии и эпиграфики, включая И. Наве (первооткрывателя памятника), С. Ейвина, У. Олбрайта, Ф. Кросса, Ш. Ахитува. Уже в 1963 в “Вестнике Древней Истории” вышла по-русски статья И. Амусина и М. Гельцера [2] про этот памятник. Исследовался он и позднее. Большинство историков полагает, что автор не был рабом или крепостным, а, возможно, отбывал трудовую повинность, которая упоминается в Библии. Считается также, что жалобщик апеллирует к библейскому закону “Если же возьмешь в залог плащ ближнего твоего, то до захода солнца возврати его ему. Ибо это единственный покров у него, одеяние тела его, в чем он будет спать...” (Исх. 22:24-26, ср. Втор. 24:13). По поводу обстоятельств написания жалобы историки спорят, отмечая превосходный библейский язык и четкое письмо, в эпоху, когда литература и грамотность были уделом немногих. Некоторые считают, что жалоба была записана профессиональным писцом со слов жалобщика. Согласно этой версии, запись служила кратким изложением обстоятельств, которые жалобщик должен был лично высказать во время аудиенции с вельможей.
Несколько работ посвящены установлению жанра этой надписи, обычно полагая ее “письмом”. Ф. Доббс-Аллсопп отмечает, что надпись не похожа на другие известные древнееврейские письма, и полагает ее “внесудебной жалобой” [3]. Отмечается также, что в этой надписи упомянуто слово “суббота”, что может служить первым внебиблейским свидетельством того, что шаббат широко отмечался в Иудее до вавилонского пленения. В этой связи интересно, что первооткрыватель надписи, И. Наве [1], и другой израильский исследователь, С. Ейвин, читали это слово как инфинитив שבת “отдых” (буквально “сидение”), в то время как советские исследователи Амусин и Гельцер, вслед за американцами Кроссом и Олбрайтом, предпочитали чтение “суббота” [2]. Исследователи также отмечают некоторое сходство с жалобой “женщины из Текоа” в 14 главе Второй книги Самуила [3].
Когда я первый раз, более двадцати лет назад, ознакомился с текстом “жалобы жнеца”, у меня зародились определенные сомнения, является ли он действительно юридическим документом? Слишком уж не похож текст по стилю на бюрократический документ своим богатым литературным языком и стилистикой. Возможно ли, что бедный батрак или издольщик нанимает профессионального писца или жреца для составления относительно мелкой имущественной жалобы? Не проще ли изложить дело устно? Почему ситуация излагается то от третьего, то от первого лица? Почему в тексте нет ни малейших признаков признания лояльности могущественному вельможе, богоданности его власти? Мыслимо ли это на древнем Востоке, где любое обращение с просьбой к высокостоящемy человеку обычно сопровождалось пространным и льстивым перечислением эпитетов? Наконец, чем объясняется высокий литературный стиль подобного документа, по-видимому, не имеющего параллелей на древнем Востоке?
Некоторые исследователи полагают, что стиль письма объясняется тем, что библейские тексты были основным литературным памятником того времени и естественным объектом подражания для того, кто желал написать письмо “высоким штилем”. Подобная точка зрения, на мой взгляд, мало что объясняет. Представьте, что вы решили написать жалобу на неправомерное действие вашего начальника “высоким штилем” и составили вашу петицию поэтическим языком “Евгения Онегина”, наняв для этого профессионального литератора. В этом случае ваш текст будет, прежде всего, литературным феноменом, а его утилитарно-юридическое значение вторичным, либо вообще ничтожным. Какова цель подобного сочинения? Да, оно написано прежде всего, чтобы его читали как литературный текст или памфлет, а не ради того, чтобы вернуть себе рубашку! Следовательно, и относиться к этому тексту следует как к литературному явлению.
Все крупные библеисты и гебраисты, исследовавшие до сих пор этот текст, полагали “жалобу жнеца” юридическим документом. Я же хочу перевести этот текст, исходя из совсем другой гипотезы. Для меня очевидно, что это литературное произведение. Я стараюсь быть максимально близким к тексту (перевод ниже - дословный) и пользуюсь в основном интерпретацией A. F. Rayney [4], которая, по-моему, проясняет ряд до того непонятных моментов. Например, вслед за Rayney, я перевожу глагол כל как “взвешивал”, а не “завершал”, а כימם как “как обычно”, а не “в те дни”, что лучше соответствует смыслу ситуации (работник как обычно взвешивал собранный урожай, поэтому не заслужил наказания за недостаточную производительность).
Транслитерация современными еврейскими буквами (на основе чтения A. F. Rayney [4]).
Да услышит господин мой, правитель, слово раба своего!
Раб твой - жнецом он был, раб твой, при Амбарном Дворе.
И жал раб твой, и взвешивал, и складывал как обычно, до субботы!
Когда взвесил раб твой жатву, то сложил как обычно. Ho пришел Гошаягу, сын Шоббая, и взял одеяние раба твоего.
Когда взвесил я жатву как обычно, взял он одеяние раба твоего!
И все собратья мои ответят мне, которые жнут со мной на солнцепеке.
Cобратья мои ответят мне: "Истинно!"
Очистился я от обвинения, и пусть вернет мне одеяние мое, взываю я.
Пусть правитель вернет одеяние раба твоего!
И смилостивься над ним, и верни одеяние раба твоего, и не будь безмолвен!
Xарактерным приемом древнееврейской поэзии является параллелизм - повторение, усиливающее во второй половине стиха мысль, уже высказанную в первой половине. Для того, чтобы читатель, не искушенный в библейской поэтике и просодии, мог сравнить, приведу пример из Песни Деборы: “Поток Кишон увлек их, поток Кедумим, поток Кишон” (Суд. 5:21) или “Да будет благословенна между жёнами Иаиль, жена Хевера Кенеянина, между жёнами в шатрах да будет благословенна!” (Суд. 5:24). Другой пример из Песни Песней (3:1) “На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя. Искала его и не нашла”. Здесь мы видим структуру стиха, состоящего из трех частей: А-Б-А, причем последняя часть повторяет и эмоционально усиливает мысль первой части, выступая своеобразным “эхо”.
Тот же самый прием используется в “жалобе жнеца”. При этом эмоциональный накал в третьей части, обычно повторяющей первую, нарастает, все переводчики ставят восклицательный знак. Аналогично, тройная структура в перечислении “жал-взвешивал-складывал” не является случайной. Перечисление трех предметов или трех действий типично для многих жанров фольклора.
Стихотворение написано одновременно от третьего лица и от первого, создавая определенный эффект многоголосия. Первое лицо вступает в конце третьего стиха, обозначая пик эмоционального накала. Четвертый стих – целиком от первого лица. В пятом стихе повествование вновь возвращается к третьему лицу. Это можно сравнить, например, с полифоничной структурой “Песни Песней”, в которой “хор” подпевает влюбленным главным героям.
Помимо дошедших до нас книг, вошедших в библейский канон, в древности, по-видимому, существовало множество других древнееврейских литературных текстов. Эпиграфических литературных текстов эпохи Первого Храма, перекликающихся с библейскими книгами, известно очень мало, одним таким примером является “Книга пророка Валаама” [5]. В самой еврейской Библии упоминаются, “Книга Праведных” (ספר הישר) и “Книга браней Господних” (ספר מלחמות ה') - предположительно, поэтические книги, не дошедшие до нас. Возможно, “жалоба жнеца”, переписанная на черепке в крепости Хашавйагу, является фрагментом бытовавшего тогда поэтического сочинения, своеобразной трудовой песней или даже “песней протеста”.
В связи с этим интересно взглянуть на текст и с другой стороны. Образы, используемые в нем, свидетельствуют об определенных ценностях. Прежде всего, об уважении к физическому труду земледельца. Упоминания солидарности “собратьев-жнецов, работающих на солнцепеке” и субботы (намекающее на нарушенное право на достойный субботний отдых), требование справедливости по отношению к человеку труда – все это вызывает ассоциации скорее с социализмом рубежа XIX-XXвеков, чем с VII веком до нашей эры. Трудно представить, что отбывающий повинность батрак или издольщик на Древнем Востоке, где изнурительный рабский труд был нормой, приводит в качестве аргумента тяжесть работы на жаре. Подобная риторика как будто предназначена для переселенцев из Европы новейшего времени, выражая их представления о социальной справедливости, классовой солидарности и эксплуатации. Hо вряд ли эта риторика убедила бы коменданта крепости VII в. до н. э.!
На память приходит другая знаменитая древнееврейская надпись, открытая в 1880 году - надпись из построенного царем Хизкиягу Силоамского водного тоннеля в Иерусалиме, датируемая примерно 700 г. до н.э. Как и “жалоба жнeца”, Силоамская надпись представляет собой гимн труду:
“И так была история пробития его. Когда ещё каменоломы ударяли киркой, каждый навстречу товарищу своему, и когда ещё оставалось три локтя пробить, слышен стал голос одного, восклицающего к товарищу своему, ибо образовалась пробоина в скале, идущая справа налево. И в день пробития туннеля ударили каменоломы, каждый навстречу товарищу своему, кирка к кирке. И пошли воды от источника к водоёму двести и тысяча локтей. И сто локтей была высота скалы над головами каменоломов.”
В этой надписи не прославляется строитель туннеля, царь Хизкиягу, и не утверждается богоданность его власти (что было бы типично для древних надписей). В ней славятся люди труда - простые каменоломы с кирками и мотыгами! Именно они, по мнению автора надписи, были центральными фигурами в создании туннеля. Для сравнения, вот как те же обстоятельства описаны в Библии: «Он же, Хизкиягу, запер верхний проток вод Геона и провел их вниз к западной стороне города Давидова» (2 Пар. 32:30).
Профессор Уззи Орнан в статье о возрождении современного иврита в Стране Израиля, начиная с 1880-ыx годов, отмечает важность того, что он называет “археологическим шоком”:
“‘Археологический шок’ не был тем фактором, который вызвал возрождение иврита, но он несомненно содействовал данному процессу и давал ему надлежащее обоснование. Все более многочисленные открытия археологов и, особенно, те из них, что были связаны с обнаружением предметов с древними надписями, усиливали мотивацию поколения, взыскавшего еврейского ренессанса. Они укрепляли образ великого прошлого и веру в то, что иврит был изначальным языком Эрец-Исраэль. И если был язык, достойный стать языком страны в настоящем и будущем, то им, конечно, являлся иврит, кричавший об этом своем призвании даже из-под земли.”[6]
А спрос, как известно, порождает и предложение. Именно в то время, в середине и в конце XIX века, появляются многочисленные подделки древних надписей. Например, известный иерусалимский антиквар Мозес Шапира в 1873 году продал более тысячи поддельных археологических “находок” с надписями. Я далек от того, чтобы оспаривать в этой статье подлинность надписи из силоамского тоннеля (важным аргументом в пользу ее аутентичности является необычное слово זדה“пробоина”) и, тем более, “жалобы жнеца”. Но полагаю, что если мы отнесем “жалобу жнеца” к жанру художественной литературы, а не к юридическим документам, это поставит вопрос о ее аутентичности в гораздо более надежный контекст.
Литература
1. И. Наве. Еврейские надписи из Мецад-Хашавягу (на иврите)
2. И. Д. Амусин и М. Л. Гельцер. Надпись из Мецад-Хашавяху (жалоба жнеца VIIвека до н. э.) // Вестник Древней Истории, 1963, вып. 3, cc. 118-125
3. F. W. Dobbs-Allsopp, "The Genre of the Meṣad Ḥashavyahu Ostracon," Bulletin of the American Schools of Oriental Research, No. 295 (Aug., 1994), pp. 49-55
4. A. F. Rayney. "Syntax and Rhetorical Analysis in the Hashavyahu Ostracon," JANES 27 (2000) 75-79
5. М. Носоновский. “Книга Билама, сына Беора: Рассказ Торы и находка археологов” Заметки по еврейской истории, 3 (2002)
6. У. Орнан, "В начале был язык"
Напечатано: в журнле "Заметки по еврейскрй истории" № 11-12(188) ноябрь-декабрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer11_12/Nosonovsky1.php
