Давид Шарир
- А что это ты последнее время, в своих прогулках по Яффо все о художниках рассказываешь? – спросила меня одна женщина, одаренная как приятной наружностью, так и недюжинным умом.
- А о чем я должен рассказывать, гуляя по Яффо?
- Ну, о домах всяких, о достопримечательностях, об истории...
- Ну, не знаю, не знаю. На мой взгляд, само по себе место без людей теряет всяческий интерес. Да и история есть нечто иное, как рассказ о человеческой деятельности, о судьбах. А иначе нет никакого смысла.
- А вот и нет! Посмотри, какой замечательный дом! У него наверняка богатая история. Что ты о нем знаешь?
- Знаю, что отстроен он практически заново в 60-х годах 20-го века во время реконструкции района, превращенного во время беспорядков 1936 года в огромный пустырь. Отсюда начинался «Квартал художников», в котором жили скульпторы, художники, владельцы галерей. Вот, посмотри, в память об одном из них, не так давно на стене дома укрепили доску:
Впрочем, чего это мы будем все вспоминать, да вспоминать. Слава Богу, среди обитателей этого дома есть и живые художники. Давайте-ка поговорим о них.
Давид Шарир и ожившие картинки
Театральный художник, как иконописец, жестко ограничен содержанием и формой. Он бесконечно зависим от замысла режиссера, благосклонности рабочих столярных и механических цехов, дирекции театра, обычно усматривающей в его работе лишь безумное транжирство.
А как он зависим от вкусов публики! Далеко не каждый зритель жаждет увидеть Ленского, Мефистофеля или Канио не в традиционном наряде, а в деловых черных костюмах, переносящих действие в наши дни.
Это режиссеру хорошо: он может рассказать «невежественной публике» про свои смелые замыслы, объяснить принципы постмодернизма, в конце концов, просто заявить про «свое виденье» - и ему все сойдет с рук, а художнику вольности никто не простит: он театральный крепостной и что ему повелят, то он должен исполнить. А иначе....
А иначе театральному художнику нужно быть больше, чем художником. Он обязан стать соавтором драматурга, тонким ценителем композитора, коллегой режиссера, партнером артистов, близким товарищем мастеровых, авторитетом для директора. Он должен каждой своей клеточкой почувствовать живую ткань театра, его могучее дыхание, его кровь, его нерв, его ритм. Иногда на это уходят годы, иногда – вся жизнь, иногда – совсем малый срок. Все зависит от личности.
Давид Шарир родился сразу театральным художником. Нет, конечно, не в буквальном смысле. Родился он в подмандатной Палестине в 1938 году, в Тель-Авиве, в обыкновенной семье иммигрантов из Украины и Бессарабии. Его отец владел весьма востребуемой профессией землемера и, видя, как мальчик увлеченно рисует целыми днями, снабжал его самым необходимым - бумагой и карандашами. Это было главным впечатлением детских лет будущего мастера. А еще - театр «Габима», который находился совсем недалеко от дома и родители не пропускали в нем ни одной премьеры. Давида, по причине малолетства, приходилось брать с собой, поэтому он не только знал артистов в лицо, но и помнил наизусть все роли. Правда, тогда никто не мог предположить, что через несколько лет служители Мельпомены сами будут внимательно ловить каждое его слово.
А пока он еще только начинал делать свои первые шаги в искусстве. Летом, когда все Тель-авивские школьники хватали мяч и бежали на море, Шарир записывался на курсы. В те времена многие талантливые художники, ставшие впоследствии знаменитыми, подрабатывали ведением кружков рисования для рабочих и кибуцников. Зачастую они скучали, понимая, что их ученикам абсолютно неинтересны законы перспективы и принципы цветопередачи, но, открыв талант в каком-нибудь малоприметном парне, могли щедро одарить его своими знаниями и накопленными опытом. Давид неизменно привлекал к себе внимание, и с ним увлеченно занимались такие известнейшие мастера израильской живописи, как Исраэль Пальди и Йоханан Симон. Он был их любимцем, все впитывал как губка, развивался, делал явные успехи... и через три месяца уходил. Это было каким-то наваждением, в результате чего он так и остался без законченного образования. Бросил впоследствии и Тель-авивский институт искусств «Авни», где учился у Авигдора Стеймацкого и Йехезкиэля Штрайхмана, и флорентийскую академию, и факультет архитектуры в римском университете. Как только учеба становилась для него скучной или насильственной, он оставлял ее без особых колебаний.
- Учителя навязывали нам свой стиль, более того, все их сомнения, связанные с прохождением пути, скажем от живописи фигуративной к живописи абстрактной, были с нами. Но этот путь они проделывали в течение нескольких лет, а от нас ожидали моментального скачка.
Подобные сетования нередко приходится выслушивать от лентяев и бесталанных неудачников. Но ни в том, ни в другом Д. Шарира обвинить невозможно: уже в 1958 году (ему всего 20 лет отроду!) – первая персональная выставка в Тель-авивской галерее Чигиримского, через год - еще одна. Позже, в 1962 и 1963 годах в Риме, пока учился там, организовал две «персоналки». С ними пришел первый значительный успех, укрепивший веру художника в свои силы, на него обратили внимание серьезные критики. Правда, стоит отметить, что выставлял он, большей частью, абстрактные работы, весьма популярные тогда, в начале 60-х. А сам всей душой тянулся к театру. И, как это зачастую случается, стремление не осталось безответным. Но это уже совсем другая история. Впрочем, именно она и имеет непосредственное отношение к нашему рассказу.
Как уже упоминалось, рос Давид вблизи от театра «Габима». По дороге из школы частенько останавливался и смотрел через окошко в подвал мастерской, где расписывали костюмы и декорации. Как-то на мальчика обратил внимание художник Джо Карл, готовивший модели к спектаклю «Король Лир», и поманил его: «Заходи, посмотри!». Давиду модели не понравились, дома он сделал все по-своему. Таким был дебют. Вскоре стало ясно, что творчество на этом поприще сулит немало выгод. Так, например, экзамены по английскому он прошел лишь потому, что рисовал иллюстрации к шекспировскому «Юлию Цезарю». Само произведение Шарир не читал, но нарисовал 12 эскизов в манере «полукубизма», которые настолько понравились преподавательнице английского языка, что она попросила: «Ты не можешь подарить мне эти рисунки?». В этот момент Давид понял, что экзамен прошел. Правда, английский ему пришлось, все-равно потом зубрить – надо же было как-то общаться с зарубежными режиссерами.
Когда Давид уже изучал в Риме архитектуру (которой, кстати, так никогда и не занимался), ему посчастливилось записаться на курс профессора Веньеро Колоссанти, преподававшего пятикурсникам сценографию. Это был великий человек, создававший костюмы к таким культовым фильмам, как «Клеопатра» и «Падение Римской Империи. «Небожитель» пришел в аудиторию один раз, дал задание нарисовать эскизы костюмов к «Отелло» и уехал на полгода в Испанию. Шарир весь семестр работал в одиночку, ему все ужасно наскучило, он вернулся в Израиль, пошел в «Габиму» и предложил свои услуги, показав папку набросков. Ответ был моментальным: «Начинай!». Первый спектакль по пьесе Луиджи Пиранделло «Это так, если вам так кажется» он ассистировал главному художнику, а потом, вслед за фламандским режиссером Этьеном Дебеллом, перешел на работу в театр «Ойхл» («Шатер») для постановки «Швейка во второй мировой войне» по Брехту.
Об этом периоде мастер вспоминает:
- Я был совсем новичком. Рисовать – и то учился как автодидакт, а уж театр... Не знал вообще, что нужно для сцены. А «Ойхл» учил как раз тому, что не нужно делать. Это был во всех отношениях провинциальный театр с отвратительной сценой, которая толком не двигалась. В голове у меня роилось огромное количество всяческих идей, которые я непременно хотел осуществить и понаделал невообразимое множество всяких приспособлений, сооружений, чего-то страшно бестолкового. Я тогда только начинал, как говорят, «учился бриться на чужой бороде», но счастье заключалось в том, что на общем низком уровне никто не заметил мои недостатки.
Думается, что художник чересчур критично отнесся к своей работе – по отзывам критиков, декорации имели грандиозный успех. Более того, именно после этого спектакля его пригласили в Камерный театр, который переживал далеко не лучшие свои времена. Для исправления ситуации дирекция решила поставить несколько мюзиклов, и, в том числе, «Царицу Эстер» Саши Аргова на слова Натана Альтермана. Давид вспоминает, что никак не мог «зацепить» самое главное, чтобы потом оттолкнуться от него в своей работе. И тут на помощь пришел режиссер Гершон Плоткин: «Послушай, нарисуй только одну сцену – как Мордехай торжественно шествует и как это воспринимается злодеем Аманом».
- Оттуда и пошло развитие всей изобразительной части представления, строительство декораций. Более того, работа над спектаклем «Царица Эстер» дала толчок моему дальнейшему творчеству, и я возвратился к тому, что обожал в детстве - персидским миниатюрам, рисункам Палеха, византийскому искусству, фрескам эпохи кватроченто», вспоминает мастер.
Впоследствии Сара Колдуэл, легендарный режиссер бостонской оперы, скажет ему: «Ты первый человек, которого я знаю, способный одинаково хорошо работать как с самыми крупными формами, так и с миниатюрами». Она хорошо понимала, про что говорит: когда зашла речь о театральной постановке «Летучего голландца» Р. Вагнера, никто не представлял, каким образом создавать декорации. Плоская сцена, глубиной всего 9 метров не давала никакой возможности превратить ее во что-то похожее на судно, находившееся в центре действия, а жители Бостона, крупнейшего кораблестроительного центра Америки, могли запросто освистать за любую неточность. И тогда Давид, приглашенный в качестве художника, принял революционное решение: все оперные артисты устроились в чреве «настоящего» огромного парусника, разрезанного поперек. Корабль, 24-метровая махина, находился непосредственно в зрительном зале, и это создавало совершенно необычный эффект звучания.
Совместная работа с Сарой Колдуэл была продолжительной и очень плодотворной. Но про Д. Шарира никак нельзя сказать, что он «художник одного режиссера». С кем он только не работал! Просматривая обширный послужной список мастера, отчетливо понимаешь, что перед тобой чуть ли не вся история израильской сцены. «Вот, только в театре «Гешер» мне не удалось пока ничего сделать, - сетует он,- но я не отчаиваюсь, может, еще создадим что-то совместное». Я ловлю азартный блеск его глаз и недоуменно трясу головой: «Это говорит человек, разменявший 76 лет?». А что? Его работоспособности многие молодые могут только позавидовать. Вот всего лишь месяц, как отгромыхала персональная выставка в Тель-авивском музее Рубина «Псалмы Давида». Своим вниманием ее почтил весь «бомонд» израильской культуры. Йехуда Став, знаменитый театральный критик вел диалог с художником, задавал ему вопросы и надо было слышать, насколько остроумны и тонки были ответы.
Иллюстрации к «Псалмам» сделаны в виде миниатюр. Оторваться от них невозможно. При внимательном рассмотрении маленькие цветные фигурки вдруг оживают, начинают двигаться, разговаривать, ссориться, любить друг друга. Они скачут на лошадях, строят дома, дерутся, играют на музыкальных инструментах, пекут хлеб, собирают урожай. Они абсолютно реальны, но это «иная реальность», сходящая с листа бумаги и смело вступающая в диалог с «реальностью зрителя». И еще одно: герои иллюстраций милы. Все, включая явно отрицательных персонажей. Такое впечатление, что Давид просто не в состоянии изобразить «Зло». Наверное, это не случайно. Он производит впечатление очень хорошего человека, доброго, открытого и оптимистичного. Не знаю, есть ли какая-то связь между характером художника и его произведениями, но в данном случае факт остается фактом.
Сказочный мир Востока Шарир открыл для себя давно, что очень помогло ему при подготовке декораций к «Царице Эстер». По словам художника, «виной» всему явилась близость к Яффо. Окончательно он переселился туда в 1966 году, после женитьбы на красавице Гиле – актрисе «Габимы». Как раз тогда формировался «квартал художников» и молодая пара, подписав договор, который показался им поначалу выгодным (что, впоследствии не подтвердилось), купила «шикарные» апартаменты в старом доме османской постройки.
Впрочем, то, что они получили под видом романтического жилья, оказалось лишь стенами с протекающей крышей. Воды и электричества не было, если не считать дождевой влаги и солнечного света, проникающего через многочисленные щели. А ближайшая к ним улица Пастер представляла собой сплошной канализационный поток. Сейчас странно слышать, что они тогда не только не замечали бытовых трудностей, но, наоборот, восприняли их как возможность все начать «с нуля». Внутреннее оформление взяли на себя - благо, такая возможность, при условии сохранения внешнего облика домов квартала, предоставлялась контрактом. Помогали им друзья-художники, дизайнеры и, конечно, без профессиональных архитекторов (Рут и Рики Мегиддо) дело не обошлось. В результате возник дом в восточном стиле с высокими куполообразными потолками, арками и круглыми окнами. С крыши открывался вид на соседский дворик. Дворик был синего цвета, и по утрам там собиралась «триполитанская» семья Магнази и завтракала.
Давид, выросший в городской обстановке центрального Тель-Авива, заворожено наблюдал за повседневной сценой. Это было настоящее театральное представление, разбитое на акты: хозяйка вносила кастрюлю с кускусом, раздавала тарелки, наливала дымящийся кофе, хозяин читал молитвы, пел песни, дети чинно кушали, стуча вилками. Он не мог пропустить все это, не нарисовав. И он рисовал. А потом ходил по крышам домов друзей и рисовал еще и еще. Яффские дворы, дома, порт. Людей, кошек, птиц, собак, летающих ангелов, рыб, караваны верблюдов и снова купола крыш... У него набралось такое количество картин, что в какой-то момент ничего не оставалось, как издать книгу. Ее так и назвали «Яффо, краса морей». В ней более 40 иллюстраций, а текст написал ... Шай Агнон. А чего удивляться? Лауреат Нобелевской премии по литературе не только жил в Яффо, но и красочно описывал город. Вот из этих отрывков-описаний и состоит книга, выпущенная в 1998 году в издательстве «Шокен» и уже давно являющаяся библиографической редкостью. Найти ее можно только случайно и по большому везению.
Однако, для тех, кто, все-таки, мечтает познакомиться с «яффскими» мотивами Давида Шарира, такая возможность имеется. С 1996 года одна из стен в фойе знаменитой Тель-авивской башни на улице Герцля («Мигдаль Шалом Меир») украшена мозаикой «Тель-Авив-Яффо, второе поколение». Площадь картины составляет 80 квадратных метров и состоит она из миллиона цветных стеклянных кубиков (тессеры), собранных в итальянской Равенне. Эта работу под руководством художника делали 10 человек в течение целого года, а потом еще год собирали на стене.
И опять невозможно оторваться от оживающих картинок. От горемычного Ионы, заглатываемого Левиафаном, от строителей города (к этой теме художник возвращается постоянно), от женщин и мужчин, простых, вельможных, сказочных и абсолютно реальных.
- Все твое искусство – это театр, населенный живыми персонажами, чем-то похожими друг на друга, но очень разными. Мне кажется, ты их всех любишь и относишься к ним тепло.
- Вот, совсем нет. Погляди на эту картину: здесь мы с Гилой обнимаемся, а за нами подглядывает сосед. Видишь, какой он злой, на него даже собака лает.
Я смотрю на «злого» соседа и улыбаюсь, пожалев беднягу. Ему очень одиноко и так хочется зайти, пообщаться с юной парой, послушать, рассказать, посмеяться вместе с ними, но им до него нет никакого дела. Они вообще ничего вокруг не видят. Их переполняет Счастье.
Это и есть мир, создаваемый художником Давидом Шариром: разумный, гармоничный, светлый, лишенный грубости и насилия, преисполненный чувством тонкого юмора, и самоиронии.
В Яффо, в доме номер 5 по улице Кикар Кдумим, семья Шарир прожила целую жизнь – 44 года. За это время выросли дети, появились внуки, возникли новые интересы. Уже меньше привлекала романтика ночного неба над морем, не тянуло к шумным застольям с художниками-соседями (впрочем, не тянуло и раньше). Стало непросто подниматься по лестницам - сказывался возраст. Им изрядно поднадоела жизнь в районе, лишенном элементарных бытовых удобств для жителей. Ведь, в свое время, даже детей в школу они отправляли с «дежурным родителем», объединяясь с соседями - Ционой Шимши, Даном Бен-Амоцем, Франком Мейслером и Моше Амаром. Ну, и туристы, конечно, были не всегда в радость. По плану организаторов «Квартала художников», многочисленные посетители должны будут заглядывать в студии и непременно покупать картины, но на практике «непрошенные гости» заходили лишь для того, чтобы воспользоваться туалетом - долгие годы в Старом Яффо отсутствовали общественные удобства. Это отвлекало от работы. И еще бесконечный шум. От прохожих, от вечеринок у соседей, от туристических «аттракций». Например, в 70-х годах, прямо напротив дома семьи Шарир, над морем открылся ресторан «Таршиш». Его хозяином был легендарный Мати Шмуэлевич - боец «ЛеХИ», приговоренный британцами к пожизненному заключению и дважды сбегавший из тюрьмы. Чтобы привлечь внимание потенциальных посетителей, в ресторане крутили шлягерную музыку с утра до вечера, включая звук через усилители. Понятно, что сосредоточенно работать над картинами в такой обстановке было просто невозможно. И однажды Давид, доведенный уже до белого каления, отправился в ресторан с претензиями.
- А что я должен ставить? Симфонии Бетховена? – спросил недоуменно Шмуэлевич.
На том они и расстались.
Несколько лет тому назад Давид и Гила переехали в тихий престижный район северного Тель-Авива. Сейчас они только вспоминают про былые неудобства. Все рядом, никаких проблем с транспортом. У них большая и, в то же время, очень уютная квартира. Все стены квартиры увешаны картинам художника Давида Шарира, а на картинах – Яффо.
Напечатано: в газете "Заметки по еврейской истории" № 11-12(188) ноябрь-декабрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer11_12/Lisnjansky1.php
