Государственная дума Российской империи и еврейский вопрос0

П.А. Столыпин

Глава из книги

Почему Столыпин стал персонажем отдельной главы, хотя в предыдущем материале ему уделено достаточно много внимания? Дело в том, что, по нашему мнению, его можно назвать главным действующим лицом первых трех Дум. Столыпин – фигура противоречивая:

в советское время его оценивали совершенно негативно, в постсоветское – в десятках книг и статей ему поют дифирамбы.

Не претендуя на абсолютную истину, постараемся дать собственную оценку деятельности Столыпина, используя также оценки его современников.

На наш взгляд, за все время существования Российской империи Столыпин был самым значимым руководителем исполнительной власти страны (самым значимым – не оценка, только констатация факта). Кроме того, он являлся до своей гибели активнейшим и постоянным участником работы Думы, поэтому в исследовании, посвященном Думе, Столыпина естественно выделить среди других высших чиновников.

Приняв руководство правительством в разгар революции 1905–1907 гг., Столыпин стал искать себе сторонников; он хотел противопоставить демократическому движению и либеральной II Думе активную массовую организацию правого толка и пытался делать ставку на СРН. Например, член Главного совета СРН Булацель сообщал о переговорах в сентябре 1906 г. Столыпина с союзом: он обещал видным «союзникам», что, если они составят большинство в Думе, то к изменению Основных законов в их духе «вряд ли бы встретились препятствия» (118, с. 50).

Однако СРН практически не имел никаких шансов не только получить большинство в Думе, но вообще пройти в нее. Но что более важно, приведенное высказывание вызывает большое сомнение, ибо при этом Столыпин выглядел бы двуликим Янусом, стоит только учесть, с одной стороны, его заявление, сделанное депутату Нисселовичу о том, что правительство пойдет Думе навстречу, если в ней возникнет законодательное предположение об улучшении быта и положения евреев (см. ранее), а с другой стороны – дичайшую антисемитскую идеологию СРН. Кроме того, премьер являлся противником изменения Основных законов. Впрочем, вовсе неважно, говорил Булацель правду или нет, ибо СРН был ярым противником реформ и самого существования Думы.

Сначала, когда Столыпин еще рассчитывал на поддержку СРН, он финансировал союз, и тот существовал на средства, получаемые от правительства официальным и неофициальным путем. Деньги шли через товарища министра внутренних дел Крыжановского (147, с. 100) и передавались заместителю председателя СРН Пуришкевичу, фактически руководившему делами союза, в том числе созданием отделов в провинции и развитием союзнической прессы.

Отношения с союзом у Столыпина начали портиться еще в конце 1906 г., когда «союзники» перешли к открытому террору. Так как Столыпин активно боролся с революционным террором, то и правого, союзнического террора он допустить не мог. Убийства бывших депутатов I Думы Герценштейна и Иолосса, покушения на Витте, нападение на Милюкова, ряд задуманных покушений на неугодных людей, бесчинства в Киеве, Одессе и других центрах союзнического засилья, вызвавшие широкий резонанс в России и за рубежом, делали поддержку СРН премьером и правительством крайне непривлекательной. Поэтому Столыпин стал отказывать союзу в деньгах.

Когда произошла заминка в их выдаче «вследствие нелояльности» союза, его председатель Дубровин обратился за посредничеством к начальнику петербургского охранного отделения полковнику А. В. Герасимову. Тот сказал, что не знает как помочь, когда дубравинская газета «Русское Знамя», не стесняясь, ведет резкую кампанию против Столыпина. Дубровин уверял, что это недоразумение; если бы он знал, читал бы все статьи, то не пропустил антистолыпинские материалы. Он даже клялся перед иконой.

Почему-то Герасимов решил ходатайствовать за СРН. Столыпин не хотел давать деньги, говорил, что не верит клятве Дубровина, но, в конце концов, уступил и распорядился выдать 25 тысяч рублей. Он был прав, что не верил клятве, ибо уже на следующий день в «Русском Знамени» появилась антистолыпинская статья, наиболее резкая их когда-либо печатавшихся в этой газете. В ней говорилось, будто «Столыпин дал эту сумму за то, чтобы Дубровин не печатал известных статей, как бы подкупил его» (456, с. 75). Герасимов сразу же вызвал Дубровина и отчитал его, но тот лишь сконфузился (70а, с. 156).

Дубровин, видевший в сельской общине один из самых надежных устоев царизма, заявлял, что столыпинская политика индивидуального землевладения «выгодна только жидомасонам, стремящимся поколебать самодержавный строй». «Союзники» и связанные с ними чиновники говорили Николаю II, что популярность Столыпина растет в ущерб царской, порочили его реформы. Но премьеру приходилось считаться с черносотенцами, которые были влиятельной силой, так как им покровительствовал царь, и они были в одной струе с дворянским консерватизмом в Думе и в «Объединенном дворянстве».

В отличие от многих русских сановников, Столыпин не оставил воспоминаний, поэтому неизвестно его мнение о черносотенцах и их руководителях.

Противостояние Дубровина, его союза и газеты «Русское Знамя» со Столыпиным продолжалось. Премьер стал добиваться смещения Дубровина, и в 1910 г. Главный совет СРН полностью обновился. Дубровин был вынужден уйти и впоследствии создал новую черносотенную организацию Всероссийский Дубровинский союз русского народа (422а, с. 192).

Член ЦК кадетской партии, депутат I Думы Обнинский писал: «Царь не раз говаривал преданному слуге Петру Аркадьевичу: „Отчего Вы не запишитесь в СРН? Ведь Дубровина теперь там нет“». Затем Обнинский добавил: «Да, Дубровина-то не было, зато Николай II оставался» (188, с. 78).

До своей кончины Столыпин продолжал контактировать с СРН, но с обновленным, более умеренным (114, с. 97). А в III Думе его поддерживала самая влиятельная фракция – октябристы и до определенного момента он делал на них ставку. Но с 1909 г. положение стало меняться. Возникла идея создания единой партии националистов за счет слияния умеренно-правых и националистов. Дело почти не двигалось. «Положение изменилось, когда за него взялся Столыпин, который и стал создателем и хозяином партии националистов» (4, с. 132).

В сентябре 1909 г. Столыпин дал интервью редактору саратовской газеты «Волга» – одному из черносотенных листков, содержавшихся на казенные субсидии. Столыпин заявил, что царь как был, так и остался самодержцем; манифест 17 октября ничего не изменил, никаких «реформ» в ближайшем будущем не будет, землевладельцы должны сохранить в земстве свое влияние. Интервью завершилосьодной из самых известных фраз Столыпина: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России» (75).

Премьер перенес центр тяжести с «реформ» на национализм, с Гучкова на Балашова. Это был тяжелый удар по октябристам, которые возлагали на Столыпина все свои надежды. 25 октября 1909 г. думские фракции националистов и умеренно-правых слились во фракцию «русских националистов», а 31 января 1910 г. эта партия слилась с Всероссийским национальным союзом, образовав партию националистов. Ее основными принципами были: «Россия для русских», «Отпор инородному засилью» и «Равноправие евреев недопустимо» (172, с. 144).

* * *

Вернемся к вопросу о Западном земстве. Принятый Думой 29 мая 1910 г. проект неожиданно для Столыпина провалился в Государственном совете. Его предложение о создании двух курий по национальному признаку, в чем состояла суть закона, встретил сопротивление, и весь проект решился смысла. Один из самых непримиримых его противников – Витте заявил, что курии «не могут быть терпимы, доколе в России сохранится ясное и твердое сознание единства русской государственности». Проект же содержит «законодательное на весь мир признание, что в искони русских губерниях <…> могут существовать политические курии нерусских людей, которые могут иметь свои интересы, не тождественные интересам русской государственности» (422, с. 814, 817–818) 4 марта 1911 г. выступило «против» большинство Государственного совета; поддержали его немногие, в том числе Пихно.

Столыпин узнал причину полученного им удара и сказал царю: «Мне в точности известно, что перед слушанием дела о Западном земстве в Государственном совете его член П. Н. Дурново представил Вам записку с самыми неверными сведениями о самом деле, скрытно обвиняя меня чуть ли не в противогосударственном замысле. Мне известно также, что член Совета В. Ф. Трепов спросил у Вашего Величества аудиенцию с той же целью, с какой писал Вам записку Дурново. Я прошу <…> не только осудить их, но и подвергнуть их взысканию» (139, с. 390).

Столыпин ультимативно заявил царю, что либо инициаторы провала будут удалены, а закон будет проведен по 87 ст., либо он уйдет в отставку. Это был настоящий шантаж со стороны премьера.

Такой разговор происходил на аудиенции 5 марта 1911 г. Царь дал понять, что не считает криминалом интриги правых против Столыпина (344а, л. 1–2). На позиции Николая II отразились «и совпадение его политических взглядов с воззрениями дворянской реакции и становившаяся все более очевидной личная неприязнь к премьеру, позволявшему себе иметь свою точку зрения, и раздражение против культа Столыпина в определенной части буржуазно-помещичьего общества, приводившего к тому, что, по мнению царя, Столыпин „заслонял“ его в глазах подданных» (144, с. 494).

7 марта газеты сообщили, что отставка Столыпина принята. В тот же день орган кадетской партии «Речь» писала: «Вправо поворачивать больше некуда <…>. Для этой политики услуги Столыпина больше не нужны <…>. И справа, и слева хорошо понимают, что на одной отрицательной программе „успокоения“ нельзя оставаться навек. А на что другое „успокоители“ не показали себя способными» (353).

Та же газета 9 марта писала, что царь якобы разрешил членам Государственного совета по назначению голосовать «по совести», т. е. против законопроекта. Разрешил ли Николай II или нет, но они так и сделали. В том же номере «Речь» привела выдержку из немецкой газеты «Vossishe Zeitung»: «Столыпин подавил революцию, но сам же предвидит новую. Он сделал все для подавления минувшей революции, но очень мало для предотвращения революции будущей».

9 марта царь отклонил отставку Столыпина. Существует несколько версий того, почему он не принял отставку. Аврех поверил в утверждение «Речи» о том, что царь разрешил голосовать «по совести». Поэтому Аврех выдвинул такую версию: «Царь не хотел, чтобы Столыпин узнал о его роли в голосовании „по совести“. Приняв отставку, он бы себя разоблачил» (4, с. 202). Другая версия говорила о давлении на царя императрицы-матери Марии Федоровны, великих князей Александра и Сергея Михайловичей, а также принца Петра Ольденбургского (428, с. 256). Витте указывал несколько иной состав оказывавших давление: Мария Федоровна, великие князья Александр и Николай Михайловичи (27, с. 1172). Все эти лица были против отставки Столыпина.

И, наконец, версия самого Николая II. Премьер так рассказал министрам, почему царь не удовлетворил его просьбу об отставке: «Я не могу согласиться на Ваше увольнение, и я надеюсь, что Вы не станете на этом настаивать, отдавая себе отчет, каким образом могу я не только лишиться Вас, но допустить подобный исход под влиянием Государственного совета. Во что же обратится правительство, зависящее от меня, если из-за конфликта с Советом, а завтра с Думой, будут сменяться министры» (139, с. 389).

Какая из версий истинная, остается только гадать.

В конце встречи Столыпин сказал царю: «За пять лет я изучил революцию и знаю, что она теперь разбита и моим жиром можно будет продержаться еще пять лет. А что будет дальше, зависит от этих пяти лет» (99, с. 292).

Известный советский историк Дякин предположил, что, вероятно, Столыпин имел в виду будущую революцию. Если это так, то он «срок предсказал довольно точно» (Там же).

На следующий день после встречи царя со Столыпиным, 10 марта, стало известно, что премьер остается на своем посту, а Дурново и Трепов отправлены в отпуск до осенней сессии Государственного совета. Николай II своим указом прервал на три дня – с 12 по 14 марта – занятия обеих палат и 14 марта подписал закон о Западном земстве (307а).

Какова же была истинная подоплека оппозиции Государственного совета законопроекту? Все газеты, от кадетских до крайне правых, утверждали, что в действительности дело было не в самом проекте, а в Столыпине. Крайне правый публицист Меньшиков писал: «Было бы неправдой говорить, что Столыпин не популярен. Напротив, он пользуется общим уважением, но <…> годы идут, а большого дела что-то не видно» (175).

Но это очень мягко сказано. Николай II предсказал премьеру, что Государственный совет и Дума не примирятся со столыпинским методом проталкивания закона. Гучков демонстративно ушел в отставку с поста председателя Думы (402, с. 670), ибо «его роль посредника между Думой и правительством, основывалась на взаимном доверии, теперь нарушенном». Новым председателем Думы избрали октябриста Родзянко (402, с. 1455).

Меньшиков назвал описанные события кризисом, который не кончен, а продолжается (176), Аврех уточнил – «министерским кризисом» (4, с. 285). ДепутатС. И. Шидловский, близкий премьеру человек, писал, что результатом этого кризиса «явилось полное отчуждение Столыпина от всех трех источников государственной власти в стране. Ни с Государем, ни с Государственным советом, ни с Думой он по-прежнему уже работать не мог, и этот эпизод надлежит считать концом его государственной деятельности. Он продолжал оставаться главой правительства, исполнять свои обязанности, но политически он являлся уже поконченным человеком, долженствующим в ближайшем будущем сойти со сцены». Шидловский назвал действия Столыпина в этом деле «актом политического самоубийства, совершенным им над собой» (427, с. 172).

В те дни Мария Федоровна говорила Коковцову: «Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел» (139, с. 395). Эти слова можно считать предсказанием в мягкой форме его политической смерти.

* * *

На первых порах царь был в восторге от Столыпина. Он писал

матери: «Я тебе не могу сказать, как я его полюбил и уважаю» (207, с. 204). Но прошло немного времени, и отношения начали ухудшаться. А после инцидента с неутверждением царем законопроекта о штатах Морского генерального штаба отчуждение Николая II от премьера стало нарастать.

Аврех назвал этот инцидент «первым кризисом» (1, с. 47).

Морской министр в рамках комплекса законопроектов о мероприятиях по морскому ведомству внес в Думу проект о выделении средств на ежегодное содержание создаваемого Морского генерального штаба в сумме 81 тысяча рублей, проект с приложением – штатным расписанием штаба, представленным только для сведения Думы. Вопрос был мелким, относящимся к «вермишельным» законопроектам, но, как видно из дальнейшего изложения, стал основой крупного конфликта, названного первым «министерским» кризисом.

В Совете министров проект прошел без запинки. Бюджетная  комиссия Думы приняла его без возражений, а комиссия по обороне не только утвердила сумму ассигнований, но и штатное расписание. 24 мая 1908 г. Дума приняла законопроект (390, с. 457).

Здесь Дума превысила свои полномочия из-за несогласованности ст. 96 Основных законов и ст. 31 Учреждения Государственной Думы (144, с. 457). Ст. 31 гласит: «Ведению Государственной Думы подлежат: а) предметы, требующие издания законов и штатов, и также их изменения, дополнения, приостановления действия и отмены» (274). В ст. 96 Основных законов слово «штаты» вообще не упоминается (368, с. 17).

При рассмотрении проекта в финансовой комиссии Государственного совета «во всем, что говорилось, чувствовалось желание сделать подвох Столыпину, который якобы пропустил через Совет министров ограничение верховной власти» (215, с. 47). 3 июля 1908 г. Государственный совет на общем собрании отклонил законопроект, ибо Дума нарушила прерогативы императора: она имела право утвердить только испрашиваемую сумму, но не штаты. В ходе прений Дурново, Шванебах, Витте и др. обвинили правительство в «узурпации» власти и во вмешательстве в область верховного управления (421, с. 1818, 2230).

Тогда Дума вторично рассмотрела законопроект и, признав его спешным, 19 декабря 1908 г. приняла его снова в прежнем виде (391, с. 3116–3121). 19 марта 1909 г. Государственный совет снова обсуждал проект. По данным Авреха, ценой большого нажима Столыпину удалось добиться его утверждения (1, с. 48).

Либеральная пресса писала, что «министерский» кризис спровоцирован, чтобы ликвидировать реформы демократической направленности: отправить Столыпина в отставку, распустить Думу, отменить манифест 17 октября, изменить Основные законы, сделать Думу законосовещательной или вообще упразднить ее (74). Ожидалась отставка Столыпина: «Правительственный вестник» подготовился опубликовать сообщение о ней (374); об отставке в интервью говорил председатель Думы Хомяков (174). Но отставки не произошло.

25 апреля 1909 г. премьер получил от царя следующее письмо: «Петр Аркадьевич. После моего последнего разговора с Вами я постоянно думал о штатах Морского генерального штаба. Ныне, взвесив все, я окончательно решился не утверждать представленный мне законопроект. Потребный расход на штаты отнести на 10-миллионный кредит. О доверии или недоверии речи быть не может. Такова моя воля.

Помните, что мы живем в России, а не заграницей <…>, а поэтому я не допускаю и мысли о чьей-нибудь отставке. Конечно, и в Петербурге и в Москве об этом будут говорить, но истерические крики скоро улягутся» (206, с. 120).

Столыпин дал прочитать это письмо Коковцову. Тот спросил, заходила ли при свидании с царем речь об отставке Столыпина? Премьер сказал, что речи об отставке не было, но добавил: «После такого письма мне, конечно, следовало бы подать просьбу об отставке, но я этого не сделал, чтобы не огорчать Государя» (139, с. 300).

Если Столыпин не просил отставки, то почему царь в конце письма так акцентировал этот вопрос? Через два дня, 27 апреля, Николай II направил Столыпину рескрипт: «Петр Аркадьевич. Не признав возможным утвердить закон о штатах

Морского генерального штаба, поручаю Вам, совместно с министрами военным и морским, в месячный срок, выработать в пределах, указанных Основными законами, правила о том, какие из законодательных дел по военному и морскому ведомствам подлежат непосредственному Моему разрешению в предназначенных ст. 96 Законов порядке и какие из означенных дел должны восходить ко Мне, на утверждение в общем законодательном порядке. Таковые правила, по обсуждению в Совете министров, имеют быть представлены Мне, и по одобрении их Мной, преподаны к неуклонному исполнению» (227).

Указание царя было выполнено, и 24 августа 1909 г. он утвердил положение Совета министров «О порядке применения ст. 96 Основных законов». Ст. I 1) Положения гласит: «На разрешение Государя Императора, Державного Вождя Российской армии и флота, по предварительном рассмотрении Военным и Адмиралтейским Советами <…> непосредственно представляются все законодательные дела, относящиеся до устройства сухопутных и морских вооруженных сил и обороны Российского Государства, а равно всего управления армией и флотом, в том числе все положения, наказы, штаты, табели и расписания по военному и морскому ведомствам» (305).

Уже сам рескрипт означал нарушение Основных законов, так как любое толкование закона должно было происходить в обычном законодательном порядке – через обе палаты. Само принятие правила являлось еще одним нарушением Основных законов. Аврех назвал этот факт «очередным маленьким государственным переворотом» (1, с. 49). По этому поводу Ленин писал: «По разъяснению „правил“, утвержденных без Думы, ст. 96 Основных законов оказалась сведенной на нет! Штаты военные и морские оказались по этим „правилам“ изъятыми из ведения Думы» (151, с. 227).

Как и раньше, Николай II вольно обращался с законами, им же утвержденными, нарушая их, когда хотел. Дума не пропустила незакономерные действия властей, и 12 октября 1909 г. социал-демократическая и трудовая фракции внесли заявление № 69 о запросе председателю Совета министров, в котором сказано, что опубликованные 24 августа «Правила о порядке применения ст. 96 Основных законов» вносят существенные изменения в эту статью и изданы с нарушением ряда статей этих законов и п. 1 ст. 31 Учреждения Государственной думы. Эти изменения составляют, по существу, пересмотр Основных законов, исключая из компетенции законодательных учреждений все законодательные дела, касающиеся военного и военно-морского ведомств. Такой пересмотр может быть произведен по почину Императора лишь обеими палатами. Порядок издания и опубликования «Правил» явно незакономерны. «Правила» трактуют вопросы разграничения законодательства правительства и обеих палат. Если бы правительство имело право подобного разграничения и толкования Основных законов (что эти законы не признают), то законодательные учреждения лишались бы всякого значения.

В виду сказанного предлагаем Думе обратиться к председателю Совета министров с запросом: 1) Известно ли ему, что «Правила» по существу являются частичным пересмотром Основных законов? 2) Если известно, то что он намерен по этому поводу учинить? Авторы просили признать запрос спешным.

Дума приняла «условную» спешность, т. е. передала заявление в комиссию по запросам и тем, чтобы она представила заключение в двухнедельный срок (396, с. 162–172).

Следующий раз Дума обратилась к заявлению № 69 только 26 марта 1910 г.; обсуждение продолжалось 31 марта, 28 апреля и 5 мая. Выступили депутаты почти всех фракций. Центристы и правые утверждали: во-первых, что «Правила» носят конструктивный характер и не являются государственным актом (указом или законом); во-вторых, согласно ряду статей Основных законов император вправе утверждать любые государственные акты в порядке верховного управления, не нарушая эти законы; в-третьих, запросы могут относиться к незакономерным действиям должностных лиц, а в «Правилах» нет таковых, как нет незакономерных действий. Левые же видели незакономерность в самих «Правилах» и их утверждении.

Столыпин, выступивший 31 марта, говорил, что «Правила – акт Верховной власти по отношению к правительству – не распоряжение властей, подлежащее контролю Думы, а выражение воли Государя Императора, последовавшее в порядке верховного управления на точном основании ст. 11 Основных законов».

Затем премьер сказал о сроке, налагаемом на запрос. Слышатся попреки, что правительство достигает порядка способами противозаконными, усиливает репрессии, тормозит реформы и старается свести на нет деятельность Думы. Столыпин опроверг обвинения, приводя конкретные примеры существенного смягчения своей политики.

«Россия недовольна не только правительством, но и Думой, и Государственным советом, недовольна и правыми и левыми партиями. Недовольна потому, что недовольна собой. Недовольство пройдет, когда Россия выйдет из смуты».

Возвращаясь к «Правилам», Столыпин заявил: «Правительство не допускало мысли, что устройство военных частей, значит и их штатов, могло бы происходить иначе, как по ст. 96, ибо для правительства было бесспорно, что постановления по строевой, хозяйственной и технической частям армии объемлют собой и военные штаты <…>.

Вокруг дела о штатах Морского генерального штаба разыгрался спор, поднятый общественной молвой на небывалую высоту. Решение Государя Императора положило конец этим спорам <…>. По мнению правительства Дума в целом с величайшим уважением относится к правам Верховного Правителя нашей армии, а правительство никогда на права Думы не покушалось <…>. Я уверен, что Дума отклонит заявление о запросе» (398, с. 2521–2530).

По окончании обсуждения Дума рассмотрела формулы перехода социал-демократической и кадетской фракций и трудовой группы, в текстах которых были те же обвинения, что и в заявлении и в речах депутатов. Но Дума отклонила запрос и формулы автоматически отпали (399, с. 707–709).

* * *

После второго «министерского» кризиса в марте 1911 г., когда премьер не только вынудил царя принять свой ультиматум, но и, не доверяя ему, потребовал письменного закрепления условий, на которых Столыпин соглашался взять обратно прошение об отставке (427, с. 172), Николай II стал думать о расставании с премьером.

В истории с Западным земством тонкое политическое чутье изменило Столыпину: он не предугадал, чем для него могло закончиться внесение им в Думу пресловутого законопроекта и продавливание его. Но после шантажирования царя он, наконец, понял, в какой капкан попал. Сразу после предъявления царю своих требований Столыпин говорил Коковцову: «Государь не простит меня, если ему придется исполнить мою просьбу (о трехдневном роспуске палат. – А. М.), но мне это безразлично, так как и без того я отлично знаю, что до меня добираются со всех сторон, и я здесь ненадолго» (139, с. 393).

Царь вообще не простил бы премьеру шантажа. С. И. Шидловский писал: что Николай II «собственноручно писал эти условия синим карандашом на большом листе блокнота. Его я видел своими глазами у Столыпина, который нам его показывал. Цари такого недоверия никогда не прощают» (427, с. 171–172).

В своих воспоминаниях после того, как привел слова Столыпина, Коковцов от себя добавил: «Былая уверенность в себе (у Столыпина. – А. М.) куда-то ушла, и сам он, видимо, чувствовал, что все кругом него молчаливо или откровенно, настроены враждебно» (139, с. 397).

Аврех считал, что «отставка Столыпина была лишь растянута во времени <…>, агония его политической смерти затянулась» (4, с. 200, 202).

Трудно сказать, как решил бы царь судьбу Столыпина. Но вмешалось провидение. И после его смерти при назначении Коковцова председателем Совета министров Николай II сказал ему: «У меня к Вам одна просьба: пожалуйста, не следуйте примеру Петра Аркадьевича, который как-то старался все меня заслонять, все он и он, а меня из-за него не видно было» (427, с. 173). Сам Коковцов в воспоминаниях не привел эту фразу, она цитируется по воспоминаниям С. И. Шидловского.

* * *

Предсказание царя реализовалось: в день подписания им указа о Западном земстве, 14 марта, четыре думских фракции – октябристов, прогрессистов, кадетов и социал-демократов – внесли спешные заявления о запросах председателю Совета министров, соответственно, №№ 134, 135, 136 и 137. По тексту они почти одинаковы. Вот обобщенное заявление, составленное из четырех указанных:

1) Требуемых ст. 87 чрезвычайных обстоятельств не было, ибо отклонение законопроекта Государственным советом не могло считаться таким обстоятельством.

2) Чрезвычайные обстоятельства предполагаются возникшими во время прекращения занятий Думы и Государственного совета во время летних каникул или роспуска палат до новых выборов. Трехдневный перерыв занятий палат не может считаться «прекращением занятий».

3) Никакой новый закон не может считаться принятым без одобрения обеими палатами.

4) Указ 14 марта говорит, что проводимое по ст. 87 преобразование «ожидается почти полвека». Проводя данную меру, указ объясняет это «необходимостью положить предел в колебаниях». (Совершенно неубедительное основание. Кроме того, если «ожидали полвека», можно было не так торопиться, а сделать это в спокойном повседневном режиме. – А. М.).

5) Интерпеллянты усмотрели в действиях правительства и его председателя незакономерность.

На основании сказанного авторы предложили предъявить следующий запрос: на каких основаниях Совет министров представил на Высочайшее одобрение законопроект, а его председатель незакономерно скрепил своей подписью указ 14 марта, противоречащий Основным законам? (402, с. 719–725).

Депутат А. А. Бобринский от имени фракции правых сказал, что хотя указ 14 марта не соответствует точному смыслу 87 ст., это не должно служить основанием для принятия запроса, ибо акт есть волеизъявление Верховной Самодержавной власти, являющейся источником закона. Спешность фракция отвергла.

Депутат К. М. Петров говорил, что правительство терпит чиновничий Государственный совет и господскую Думу, пока они беспрекословно ставят печать под всеми его проектами. В крайнем случае оно спокойно обходится без Думы и Совета.

Депутат Лерхе заявил: «Факт, когда глава правительства сам нарушает Основные законы, является чрезвычайным. Поэтому фракция октябристов выступает за спешность».

Депутат Мотовилов сказал, что национальная фракция будет голосовать против спешности и самих запросов.

Дума все запросы признала спешными (402, с. 725–730) и перешла к их обсуждению.

Депутат И. Н. Ефремов резко критиковал Столыпина. Он заявил: «Человек, потерявший способность разбираться в политической перспективе, различать между закономерностью и произволом, должен уйти, чтобы не наносить отечеству непоправимого ущерба».

Депутат Милюков утверждал, что «Дума ранена смертельно. Ее мнимый друг и защитник нанес ей смертельный удар».

Депутат Гегечкори отметил, что наступило «маленькое 3 июня. Акт государственного переворота, совершенный по 87 ст. 14 марта, есть логическое последствие акта 3 июня». В противовес Милюкову он сказал, что Дума, как реальный фактор государственной жизни давно умерла, с ней не считаются.

Депутат В. В. Шульгин спрашивал, кто подымет тяжесть, если Столыпин упадет от вашего толчка?

Депутат И. П. Покровский указал, что правительство последними актами показывает, что может издать закон помимо Думы; для него вообще нет ее. Правительство бросило вызов не Думе, а, главным образом, народу.

Депутат Пуришкевич – противник закона. «Я, как верноподданный, подчиняюсь <…>. Издание закона есть торжество принципов царского самодержавия <…>. Председатель Совета министров низринул авторитет и значение Государственного совета». Затем Пуришкевич сказал, что Столыпин все время говорил об успокоении, но не добился его, говорил об усилении России, но не добился его, а добился объединения всего благомыслящего русского общества в оппозицию самому себе.

Депутат Н. Е. Марков призывал отвергнуть запросы, ибо закон 14 марта издала Верховная власть. «Государь Император может приказать сделать все, что Ему богоугодно».

Депутат Булат от имени трудовой группы сказал, что она поддержит запросы. По словам Столыпина он заботится о благе народа, а в действительности о том, чтобы «не слететь с места».

Дума приняла все четыре запроса (402, с. 730–812).

27 апреля 1911 г. выступил Столыпин с разъяснениями по запросам. Он сказал, что палаты в праве предъявлять правительству запросы из области управления, но сомнительно, чтобы у них было право запросов по законодательным предметам. У палат нет права цензурировать формальную правильность актов Верховной власти, а также запрашивать Совет министров; только отдельных министров по их незакономерным действиям. Премьер говорил, что «правительство заподозрено в пренебрежении всеми законами, в том числе Основными. Оно желает править страной по собственному произволу». (Именно эта мысль выражена в запросах. – А. М.). Законный выход во вторичном внесении <…>. Но ведь это было бы лицемерием, тем более, что полномочия III Думы скоро заканчиваются. Оставался один выход – 87 ст. <…>. Опорочивается искусственность перерыва и проведение закона по 87 ст. <…>. Эта статья – средство исключительное, но она дает Монарху по законувозможность выхода из безвыходного положения».

С политической точки зрения на обсуждении Думы еще не было законопроекта, более серьезного, чем вопрос о Западном земстве. Столыпин поставил в заслугу принятие правительством на себя ответственности и «всех ударов», лишь бы спасти основу русской политики (402, с. 2850–2863).

По поводу выступления Столыпина можно сказать, что один из лучших, а может и лучший оратор страны с помощью красивых фраз и юридической казуистики пытался отвергнуть все обвинения, изложенные в запросах.

Приведенный ответ на запросы оказался последним выступлением Столыпина не только в Думе, не только в его деятельности, но и в жизни. Но за пять с половиной лет речей в Думе, заключавшихся, главным образом, в ответах на запросы, он почти ни разу не признал обвинений в его адрес и его подчиненных в незакономерных действиях, только изредка называя эти действия ошибками. По речи премьера начались дебаты.

Депутат Каменский говорил, что при принятии закона о Западном земстве «завязалась как бы игра в законность». Он сказал, что фракция октябристов будет голосовать за ту формулу перехода, «которая признает рассматриваемое правительственное мероприятие противоречащим смыслу Основных законов» (402, с. 2864–2868).

Депутат В. А. Маклаков отметил: «Можно было бы обойтись без явной демонстрации; недолго оставалось до летних каникул, тогда одного из нарушений – искусственного роспуска – не было бы. Оказалось, что воля премьера выше законов. <…>. Воскрешено всевластие бюрократии <…>. Премьер не понял, что для Думы вопрос о том, быть или не быть Западному земству, мелочь сравнительно с вопросом, быть ли России правовым государством или столыпинской вотчиной? <…>. Говорят, что с земством нельзя дожидаться, что шесть губерний не могли оставаться при старом порядке. Но старый порядок оставили в трех губерниях, значит экстренности не было» (402, с. 2868–2887).

Депутат Пуришкевич заявил: «Мы, правые, ждем твердой правительственной власти <…>, твердости и непреклонности по делу Ющинского, боясь, что дело будет замято из страха перед еврейской прессой и наглеющим еврейством». Своей деятельностью по вопросу о Западном земстве правительство потеряло поддержку почти всех фракций Думы и дискредитировало себя в глазах народа.

Пуришкевич резко критиковал политику Столыпина и провозгласил следующие положения государственного национализма: 1) В России главенствующее значение принадлежит русской народности. 2) Русский народ является народом-хозяином, управляемым неограниченным Самодержцем Всероссийским. 3) Окраинам Империи с однородным по языку массовым инородческим населением <…> прав выборного самоуправления предоставлено быть не может. 4) На этих окраинах устанавливается определенный процент для замещения административных властей на местах от инородческого населения по всем ведомствам государственного управления в охрану прав русского меньшинства от служебного произвола. <…>. 6) Евреям строжайше воспрещается занятие в Империи каких-либо должностей в области государственного управления как вообще, так в особенности на окраинах. 7) Евреи, изобличенные в посягательстве на занятие любой должности по государственному управлению, привлекаются к судебной ответственности.

Затем Пуришкевич сказал, как понимает национализм фракция националистов: 3) Окраины Империи с инородческим населением пользуются наравне с русскими губерниями широким местным самоуправлением на выборных началах. 4) В интересах русского меньшинства, проживающего на этих окраинах, должна быть система двух курий – русской и инородческой. Видно, что взгляды националистов значительно либеральнее взглядов правых (402, с. 2887–2914).

Депутат Гегечкори задался вопросами: «Пристало ли апологету перманентного права государственного переворота, человеку, <…> перегруженному огромной тяжестью беззаконий и правонарушений, на совести которого лежит ответственность за военно-полевые суды, за роспуск I и II Дум, за тысячи людей, казненных и повешенных, который потопил народ русский в его собственной крови, бывшему саратовскому губернатору, совершавшему кровавую экзекуцию над крестьянами, пригоже ли такому человеку оперировать нормами конституционного права? <…>. Перед обществом предстала основная черта существующего правительственного режима – беззаконие как система <…>. Самый злейший враг не мог принести русскому самодержавию такого вреда, какой нанес Столыпин» (402, с. 2916–2931).

Выступление депутата Н. Н. Львова можно выразить в одной его фразе: «У нас конституции нет, парламентаризма нет, Основных законов нет, а есть только произвол» (402, с. 2954).

Депутат Л. В. Половцев завел антиеврейскую песню: «Западное земство является единственным обстоятельством, дающим возможность увеличить благосостояние населения края. Но в настоящее время оно (якобы. – А. М.) находится в тяжелой материальной зависимости у евреев». Затем он сказал, что кадетская партия находится в рабском подчинении у еврейской группы и отсюда «понятна борьба кадетской фракции с законопроектом о Западном земстве» (402, с. 2957).

(Какую еврейскую группу имел в виду Половцев? Ведь в III Думе в то время были всего два депутата-еврея. Кроме того, разве евреи были против Западного земства? Им-то было все равно – ведь их лишили права выборов в земство. – А. М.).

Депутат Мейендорф сказал, что «осуществление земской реформы в шести западных губерниях на несколько лет позднее не является вопросом существования России». Поэтому у Столыпина не было необходимости совершать свой трюк (402, с. 3013).

В тот же день – 27 апреля 1911 г. – обсуждение законопроекта закончилось. Дума приняла октябристскую формулу перехода, где говорилось, что премьер совершил незакономерный акт, а его объяснение признано неудовлетворительным (402, с. 3024). Это означало недоверие премьеру и правительству в целом. Но за этим ничего не последовало, ведь по Основным законам у Думы не было права на отставку правительства или отдельных министров.

13 мая был оглашен указ о прекращении 14 мая занятий Думы с их возобновлением 15 октября 1911 г. – 4 сессия III Думы закончилась. А 14 же мая истекал двухмесячный срок внесения в Думу принятого по 87 ст., значит временного закона о Западном земстве. Невнесение закона в такой срок формально означает прекращение его действия. Но затем III Дума просто «забыла» об этом, а IV Дума и не вспомнила. Временный закон остался постоянным, что было очередным незакономерным действием правительства.

* * *

14 сентября 1907 г. собрание Киевского губернского отдела СРН в письме Столыпину потребовало очистить Киевский политехникум от «засилья» евреев. Премьер на полях письма написал: «Наконец, среди грубой брани и требований, вызванных политиканством и интригой, дождался и от СРН мыслей правдивых и серьезных. Безобразный прием в политехникуме уже обратил на себя мое внимание, и я принял соответствующие меры» (324а, л. 107). Столыпин приказал исключить из политехникума 100 студентов-евреев, выдержавших конкурсные экзамены, и на их места принять русских, получивших меньшие баллы (96, с. 76).

Ранее указано, что 16 ноября 1907 г. премьер-министр выступил в III Думе с правительственной декларацией, в которой уже не было ни одного слова об отмене или хотя бы смягчении ограничений для евреев (388, с. 307). До 16 ноября Столыпин более или менее считался со всем, «что было левее того настроения, в котором он сам находился. После 16 ноября он считался только с крайне правыми по тем немногим вопросам, по которым с ними расходился» (430, с. 201).

Сын Столыпина, А. П. Столыпин писал об отце: «Живя и работая в крае, в котором сказывалось влияние трех национальностей – польской, литовской и еврейской, Петр Аркадьевич узнал их сильные и слабые стороны. Широко просвещенный и воспитанный в культурных русских традициях, он привык с уважением относиться к правам инородцев, но огонь национального самосознания разгорелся в нем ярким пламенем» (424, с. 6).

Панегирик А. П. Столыпина вряд ли оправдан – «огонь национального самосознания» часто сжигал уважение к правам инородцев. К приведенным ранее фактам можно добавить еще один: в феврале 1910 г. Столыпин издал циркуляр, указавший губернаторам, что культурно-просветительные общества инородцев содействуют пробуждению в них «узкого национально-политического самосознания и ведут к усугублению начал национальной обособленности и розни и потому должны считаться угрожающими общественному спокойствию и безопасности». Поэтому циркуляр признавал учреждение подобных инородческих обществ (особенно были выделены общества украинцев и евреев) недопустимыми. Губернаторы должны были тщательно ознакомиться с деятельностью уже существующих с указанных позиций и в необходимых случаях закрывать их (179, с. 16).

В весьма напряженные для Столыпина дни, 20 марта 1911 г. к нему обратился с письмом И. П. Балашев, в котором он призывал премьера не уходить со своего поста, пока он не выполнит «национальную» программу. Балашев предлагал «явиться на думский запрос с роспуском в кармане <…>. Сделайте это предстоящим летом и в октябре соберите „обновленную“ Думу. Тем временем введите на основании 87 ст. окончательный принцип черты оседлости для евреев и их полное устранение от школы, суда и печати» (210, с. 292–293). Эта программа Балашева полностью совпадала с взглядами националистов, что, как сказано ранее, «равноправие евреев недопустимо».

Крайне правые и националисты ужесточали политику антисемитизма. Например, на заседании Постоянного совета «Объединенного дворянства» 27 марта 1911 г. в резолюцию по еврейскому вопросу включили категорические требования изгнания евреев из армии, строжайшего исполнения всех существующих для них ограничений, а также указали желательность недопущения евреев к законодательной, административной и педагогической деятельности и полного разобщения русской и вообще христианской молодежи от евреев (59, л. 11).

* * *

После ряда антисионистских мероприятий, проведенных Плеве (169, с. 284–285), российские сионисты продолжали свою деятельность. Положение евреев и проблемы сионистов побудили одного из их руководителей Вольфсона попытаться найти какой-то выход.

И подобно тому, как Герцль посетил министра внутренних дел Плеве после кишиневского погрома 1903 г. (169, с. 285–286), Вольфсон в июле 1908 г. добился встречи со Столыпиным. В их беседе премьер повторил практически то же, что и пять лет назад говорил Плеве Герцлю: правительство не против деятельности сионистов пока она направлена на создание очага евреев в Палестине, но не может допустить их борьбы за права евреев в России. Ту же позицию занял Сенат, когда в 1907 г. отменил решение о регистрации сионистского союза в Минске в качестве легальной организации. Вольфсон ходатайствовал за улучшение положения российских евреев. Как и Плеве Герцлю, так и Столыпин обещал содействовать облегчению их положения, но, как и тогда, обещания не были выполнены (157, с. 270–271).

Если говорить о выполнении или невыполнении обещаний, уместно привести итоги «еврейской политики» Столыпина. Следует сказать об оценке его современником профессором Рейснером: «Либерализм, насаждаемый палкой, реформы, подкрепляемые виселицами и пушками, – такова была программа министра-президента, которая <…> закончилась, наконец, истинно либеральным подвигом – Седлецким погромом!» И далее Рейснер описывал ужасы одного из самыхстрашных в период 1903–1906 гг. антиеврейских погромов (347, с. 114–129).

Был ли Столыпин антисемитом? Однозначно не ответить. Современный исследователь Федоров считал, что, наверно, у Столыпина были предубеждения, характерные для самых образованных людей того времени. Если он иногда в письмах называл евреев «жидами», это не означало презрения к ним: тогда так было принято. «Русские ценности для него были превыше всего, но он знал, что ограничение прав других народов <…> ведет к нарастанию революционной активности (445, с. 221).

Для более полной оценки отношения Столыпина к евреям приведем несколько примеров.

15 июля 1906 г. в беседе с Шиповым и депутатом I Думы Г. Е. ЛьвовымСтолыпин развернул программу своей ближайшей деятельности:

«Для успокоения всех классов населения нужно в ближайшем же времени дать каждой общественной группе удовлетворение их насущных потребностей и тем привлечь их на сторону правительства». В числе таких «насущных потребностей» Столыпин, по словам Шипова, указывал и на расширение прав евреев (463, с. 461). Но это не произошло.

В начале 1907 г. Столыпин записал несколько тезисов по вопросу об отмене черты оседлости евреев:

«1) В еврейском вопросе каждый этап, каждый шаг должен быть сделан с соблюдением такого хладнокровия, при условии подчинения не чувству, но политической и государственной необходимости. <…>.

5) Благополучно ли было в области еврейства? Естественно ли ненормальное, озлобленное настроение пятимиллионного племени? Ясно, что и тут нелегко и необходимо поставить диагноз.

6) При этом основным условием должно было быть постановлено: никаких мер в порядке уступки революции, наглости и никакого ущерба русскому населению.

7) Нельзя не прийти к убеждению, что уничтожение черты оседлости без Думы, без опроса представителей страны было бы легкомысленным, поспешным актом, ничем не вызванной уступкой, разрешение же приобретения земельной собственности в момент мобилизации почти всего земельного фонда государства, могло бы нанести и чувствительный вред народу, если принять во внимание большие денежные средства, находящиеся в распоряжении еврейства.

8) Поэтому те области, в которых без Думы может работать правительство в еврейском вопросе, касаются отмены полицейских стеснений в черте оседлости и уравнения под одни правила всех народностей вне этой черты, а также уничтожения торговых стеснений. <…>.

10) Люди, мыслящие страстно, не разберутся в чем дело и начнут кричать об измене; еврейство, желающее политического преобладания, сочтет себя обиженным «полумерой» <…>. Правительство не должно терпеть такого положения, при котором часть подданных может справедливо считать себя обиженными <…>. Быть может, если стесненная в городах и местечках часть еврейства будет иметь возможность <…> двигаться в пределах оседлости, найдет более широкую область применения своего труда, не будет питаться одной селедкой в неделю, то не будет выделять из себя одних только бомбардиров и экспроприаторов, от этого России будет не ущерб, а благо» (345, л. 1–2 об.).

В качестве комментариев к тезисам необходимо сказать следующее.

Столыпин ограничился в основном общими рассуждениями, хотя и это немало, если вспомнить, что незадолго до написания тезисов он потерпел поражение от царя, не утвердившего законодательное предположение об отмене некоторых ограничений для евреев. Царь предложил передать его на рассмотрение Думы, да и сам Столыпин говорил, что вопросы, поднятые им в тезисах, невозможно решить без Думы. Однако если в декларации правительства при открытии II Думы предполагалось отменять некоторые еврейские ограничения (кроме отмены черты оседлости), то при открытии III Думы этот вопрос вообще не упоминался.

В начале же 1907 г. Тверской, независимый русский и американский журналист, как он сам себя называл, специальный корреспондент агентства American Associated Press, взял интервью у Столыпина. Тверской говорил об антиеврейских погромах, как уже о хроническом явлении, к которому присоединились и другие явления, например, избиения интеллигенции. Он обвинял власть не только в бездействии, но и в поощрении погромов и указывал на черносотенную агитацию и апатию «в преследовании ее кровавых последствий, несмотря на существование военных положений и полевых судов». Тверской говорил о помиловании многих погромщиков, осужденных обычным судом (Тверской наверняка не знал, что военно-полевые суды не рассматривали дела погромщиков. – А. М.).

Отвечая Тверскому, Столыпин сказал, что в этой области и он и правительство бессильны вследствие постоянно действующих на них «различных давлений и влияний». Поэтому он не раз думал об отставке, а так ему только остается лавировать. Закончил Столыпин, сказав: «Погромы теперь прекратились, и пока я у власти их больше не будет» (430, с. 189–190).

Последний раз Столыпин столкнулся с еврейским вопросом в Киеве 1 сентября 1911 г., вечером этого дня он был смертельно ранен. В 5 часов дня премьер приехал на ипподром, где должен был начаться смотр потешных. Он спросил у киевского губернатора Гирса: «Кому принадлежит распоряжение о запрещении учащимся-евреям участвовать 30 августа, наравне с другими, в шпалерах во время шествия Государя с крестным ходом к месту открытия Памятника Александру II?» Гирс ответил: «Распоряжение сделал попечитель Киевского учебного округа Зилов, мотивировавший это тем, что процессия имела церковный характер. Поэтому он исключил нехристиан – евреев и магометан». Столыпин спросил: «Отчего же Вы не доложили об этом мне или генерал-губернатору?» Гирс сказал, что в Киеве находился министр просвещения, от которого зависело отменить распоряжение попечителя округа». Премьер возразил: «Министр тоже ничего не знал. А Государь узнал о случившемся раньше меня. Его Величество крайне этим недоволен и повелел мне примерно взыскать с виноватого. Подобные распоряжения, которые будут приняты как обида, нанесенная еврейской части населения, нелепы и вредны. Они вызывают в детях национальную рознь и раздражение, что недопустимо, и их последствия ложатся на голову монарха» (427, с. 246)

Из сказанного видно, что отношение Столыпина к евреям было неоднозначным. Он был представителем своей эпохи и того строя жизни, в котором формировался. В государственной деятельности Столыпин являлся прагматиком, и его попытки провести какие-то законодательные облегчения для евреев определялись только сознанием того, что их существующее положение вредно для России. Но позиция Николая II и давление на Столыпина правых кругов оказались сильнее.

Резюмируя сказанное, можно утверждать, что результаты его «еврейской политики» никакого улучшения жизни евреям не принесли, а в ряде случаев своим «вынужденным» бездействием или отрицанием вреда, наносимого чиновниками или другими людьми, приводили к ухудшению их положения.

* * *

Просуммируем результаты государственной деятельности Столыпина. Естественно, что это – субъективная оценка автора настоящего исследования с использованием материалов, в том числе, его и наших современников. Оценивали работу Столыпина в начале XX в. как его сторонники, так и недоброжелатели и даже враги. Советские историки показывали его, в основном, в черных красках. Исследователи самого конца XX – начала XXI в. акцентируют внимание, главным образом, на достижениях Столыпина. К этим историкам относятся, например, «Саратовский культурный центр имени П. А. Столыпина», но основную работу проводит «Фонд изучения наследия П. А. Столыпина», созданный в 2001 г. в Москве. Оба фонда глубоко изучают его деятельность. Так, московский фонд с 2002 по 2011 г. издал серию фундаментальных публикаций. Однако их авторы, на наш взгляд, являются апологетами Столыпина, акцентируя его достижения, и мало внимания уделяют недостаткам и ошибкам в его деятельности. Но следует подчеркнуть, что эти авторы проделали огромную работу, включив в изданные книги колоссальный объем фактического материала. Его некоторые фрагменты использованы в данном исследовании.

В § 3.4 рассказано, что в период между I и II Думами, в начале своего премьерства Столыпин в порядке чрезвычайно-указного законодательства по 87 ст. инициировал принятие ряда аграрных законов, основным из которых был закон о переходе от общинного к единоличному хозяйству.

Главноуправляющий землеустройством и земледелием А. В. Кривошеин еще до назначения Столыпина премьером пропагандировал такую реформу. Но он не был первым. В XIX в. министр внутренних дел с 1861 по 1868 г., близкий друг Александра II, фельдмаршал князь Барятинский, министр финансов с 1881 по 1886 г. Бунге также были противниками общины и сторонниками личного землевладения. Столыпин взял эту мысль на вооружение, исходя из следующего рассуждения: «Дикая, полуголодная деревня, не привыкшая уважать ни свою, ни чужую собственность, не боящаяся, действуя всем миром, никакой ответственности, всегда будет представлять собой горючий материал, готовый вспыхнуть по каждому поводу» (99, с. 276).

Но аграрная реформа были плохо продумана.

Во-первых, ее проводили насильно и поспешно.

Во-вторых, общину обязывали выделять в один участок землю выходящему из нее, хотя бы по требованию одного человека и поэтому производить передел, что приводило к передвижке всех полос. (Напомним: в общинах надельная земля всегда была в виде чересполосицы). Передвижка не давала возможности спокойного хозяйствования. В результате возникала вражда между оставшимися общинниками и выделявшимися из общины.

В-третьих, хотя правила землеустройства предполагали возможность для собственных отрубных хозяйств (когда усадьба остается в деревне), при попытках сведения в один участок всех полос, по подсчетам Дякина 85 % отрубников не смогли собрать их в один кусок, и на этих чересполосных землях весьма трудно было хозяйствовать, если о разделе не договаривалась вся деревня. Поэтому после октябрьского переворота во многих местах крестьяне восстанавливали общину.

В-четвертых, хутора не годятся для всех регионов страны. Хуторское хозяйство требует для скота водопоя, но существенная часть сельскохозяйственных земель Европейской России засушлива и маловодна. Кроме того, для создания хуторов необходимы немалые денежные вложения, в том числе и на перенос усадьбы со всеми постройками.

Это понимали и власти: на совещании МВД в 1908 г. говорилось: «Нарезать отрубные и хуторские участки, посадить на них приобретателейкрестьян, а затем бросить их на произвол судьбы, значило бы обречь реформу на верную неудачу». Но у казны средств не было. К началу реформы государственный долг России составил 9 млрд. рублей за счет зарубежных займов, расходов на перевооружение армии и восстановление военно-морского флота после русско-японской войны и непомерных расходов на поддержку дворянского землевладения.

Все же, созданный в то время Крестьянский банк выдавал ссуды под залог надельных земель и оказывал некоторую денежную помощь крестьянам.

В-пятых, Столыпин, начиная реформу, рассчитывал создать «крепкого» крестьянина-собственника, но во многих случаях выходили из общины бедняки, которых в деревне было большинство; они так и оставались бедняками» (99, с. 278, 298).

Разные авторы приводят различные данные о числе крестьян, ставших единоличными собственниками. Дякин писал, что к началу первой мировой войны было создано 1,5 млн. отрубных и хуторских хозяйств, что составляло 10 % общего числа крестьянских дворов в Европейской России. И на той же странице сказано, что к этому периоду из общин вышла четверть всех крестьян (99, с. 279).

Разночтение объяснил советский исследователь Анфимов; в его книге, написанной на рубеже 1980–1990‑х гг., указано, что в 1916 г. отруба и хутора составляли лишь около 10 % крестьянских дворов. Но их было меньше, чем «единоличных хозяйств в пределах селений» (7, с. 266).

В книге, изданной в 2011 г. сказано, что к началу 1916 г. из общин вышла четверть крестьян, половина из них предпочла отрубно-хуторскую форму хозяйства (428, с. 18).

Как бы то ни было, любая из этих цифр показывает, что реализация аграрной реформы проходила намного медленнее, чем рассчитывал Столыпин.

А. В. Кривошеин еще в 1905 г. в записке царю предупреждал, что «до зарезу необходимый переход к отрубам и хуторам – задача нескольких поколений» (99, с. 294).

Столыпин хотел уложиться в 20 лет, но темпы реализации реформы показывали, что даже при его методах с насильственным давлением на крестьян нужно 80, а в идеале 50 лет (99, с. 301). Но Столыпину было отпущено всего 5 лет, а России – 8.

Спорным является утверждение о том, что реформа привела к быстрому подъему крестьянских хозяйств. Это можно отнести только к сибирским хозяйствам. В период 1906–1914 гг. в Сибирь переселились 2,7 млн. человек (428, с. 579). Конечно, не все переселенцы оказались удачливыми, многие стали батраками у старожилов или нищими вернулись домой, где у них ничего уже не было.

В 1909, 1910, 1912 и 1913 гг. страна получала обильные урожаи. Современный исследователь Забоенкова пишет, что вряд ли удастся точно установить, были ли хорошие урожаи следствием реформы или больше влияли иные факторы, включая погоду? (104, с. 85).

Более определенно высказались современники Столыпина. Совет съездов представителей промышленности и торговли – орган российской буржуазии, очень заинтересованной в подъеме сельского хозяйства, без которого у нее не могло быть достаточно покупателей сельскохозяйственного оборудования и бытовых товаров, заявил правительству: «Высокие урожаи не могут быть поставлены на счет новому аграрному законодательству. Ведь за урожайными годами неизменно приходят неурожайные» (99, с. 280).

Как же оценить результаты аграрной реформы? Дякин в цитируемой книге задавал вопрос: «Был ли шанс у Столыпина?». Прямого ответа автор не дал. Но если проанализировать весь материал книги по аграрной реформе, ответ напрашивается сам собой: при жизни Столыпина и в ближайшие последующие годы реформа не могла дать ожидавшихся им результатов, возможно, они появились бы через много лет. Более уверенно и резко высказался Анфимов, заявивший о крахе реформы (7, с. 266).

* * *

Деятельность Столыпина не ограничивалась аграрным вопросом; он, как глава правительства и вообще, как заинтересованный и болеющий за страну человек, занимался всеми сферами жизни России. В п. 5 указа «О предначертании к усовершенствованию государственного порядка» от 12 декабря 1904 г. (259) говорилось о необходимости неотложно пересмотреть законодательство об исключительных положениях. Для выполнения этого пункта Столыпин 22 марта 1907 г. подписал «Проект исключительного положения», который по утверждению президента «Фонда изучения наследия П. А. Столыпина» Пожигайло и исполнительного директора Фонда Могилевского «был призван, в известной мере, ограничить возможности государственного произвола» (213, с. 2). Проект (340) должен был заменить «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» (249) и Правила «О местностях, объявляемых на военном положении» (255), а их отменить.

Содержание проекта мало отличалось от содержания этих двух документов, поэтому ни о каком ограничении возможностей государственного произвола говорить не приходится. Проект последовательно вносили во II, III и IV Думы, но в порядке общего законодательства утверждения он так и не получил (426, с. 704–705), и указанные два документа отменены не были, а действовали, очевидно, до февраля 1917 г.

Один из ближайших сотрудников Столыпина Полежаев в книге, изданной сразу после его кончины, в 1911 г., и переизданной в 1992 г., писал, что во время революции 1905–1907 гг. и после нее исключительным положением было охвачено 90 % (!) территории страны (214, с. 19). Там же приведена беседа Полежаева со Столыпиным, проходившая примерно в то же время. Премьер сказал: «Я взял революцию за глотку и задушу ее окончательно, если буду жив <…>. От нас требуют прекратить произвол, отменить чрезвычайное положение <…>, отменить декреты, расширяющие полномочия полиции, упразднить ссылку по административным решениям. Но правительство не может, пока революция полностью не умерла, отказаться от специальных полномочий <…>; бандитизм, результат двух лет анархии, еще продолжается. Революционная пропаганда ведется как никогда активно.

Революционеры приписывают нам жестокость, обвиняют в том, что мы неумолимы в репрессиях. Но за три года 26268 терактов, 6090 чиновников и частных лиц убиты, более 6000 ранены, более 5 млн. рублей украдены с оружием в руках у государства и частных лиц.

Что означают по сравнению с этими цифрами 20 тысяч политических приговоров, 3000 смертных приговоров и 2000 казней? Не находите ли Вы свидетельством выдающегося милосердия, что в 1908 г., когда 365 чиновников и 1349 частных лиц были убиты анархическими бандитами, мы казнили только 697 человек?

От нас требуют с помощью угроз введения парламентского режима, всеобщего избирательного права, ответственности правительства перед Думой, свободного создания организаций и проведения собраний, решения аграрного вопроса путем насильственной экспроприации земельной собственности, создания федерации малоцивилизованных национальностей с полной автономией. Может ли правительство подчиниться требованиям, сделанным с оружием в руках? Нет! Должен быть порядок» (214, с. 35–36).

А вот, что писал по этому поводу Дякин: «В советской историографии имя Столыпина стало символом карательной политики самодержавия; 1907–1911 гг. в курсах истории до сих пор (1990 г. – А. М.) называют периодом «столыпинской реакции». Основания для этого есть. Устояв под ударами революции 1905–907 гг., царизм (значит и Столыпин. – А. М.) творил суд и расправу. 1102 человека казнены по приговорам военно-полевых судов в 1906–1909 гг., 23 тысячи отправлены на каторгу и в тюрьмы, 39 тысяч подверглись административной высылке без суда. Десятки, а может быть сотни тысяч человек расстреляны карательными экспедициями генералов Меллера-Закомельского и Ренненкампфа на железных дорогах и в Сибири, Орлова – в Прибалтике. Тогда эти цифры были ошеломляющими, ведь за предшествовавшие 80 лет казнили в среднем 9 человек в год» (99, с. 282).

Подчеркнем, что в тот период казнили не только виноватых или виноватых в мелких преступлениях, но и невиновных, и не только казнили, но и присуждали к другим наказаниям. Анфимов отметил жестокие действия Столыпина, когда он был губернатором Саратовской губернии. В мае 1905 г. он арестовал 22 крестьянина за их требование допустить их к участию в народном представительстве (7, с. 22). А в следующем году это вошло в закон. Анфимов указал на террористический характер военно-судебных приговоров не только революционерам, но и рядовым гражданам, что распространилось и на послереволюционный период. Так, в 1909 г. военно-окружной суд приговорил к повешению двух крестьян за поджог стога сена стоимостью 350 рублей (7, с. 59).

* * *

Естественно, что в деятельности Столыпина было немало достижений. Вот важнейшие из них.

По инициативе премьера Совет министров поручил министру просвещения разработать проект «О введении всеобщего начального обучения в Российской империи». Подготовленный проект предусматривал возможность всем детям обоего пола пройти полный курс начального обучения (428, с. 388). Министр внес проект в Думу 1 ноября 1907 г., но обсуждали его лишь в 1911 г. Однако 6 июня 1912 г. Государственный совет отклонил законопроект (426, с. 625–626, 750–751).

Помимо этого проекта, носившего достаточно общий характер, министерство просвещения разработало проект «Положения о начальных училищах», которое должно было обеспечить бесплатное обучение всех детей любых сословий и исповеданий в возрасте от 8 лет. Начальные училища разделялись на одно – и двухклассные: первые с четырехлетним или трехлетним курсом, вторые с шестилетним или пятилетним. Министр внес проект в Думу, где его обсуждали в течение 22 заседаний в 1910 и 1911 гг. Однако окончательное законодательное решение по проекту вынесено не было (426, с. 627–641, 751–752).

Министерство также разработало «Положение о высших начальных училищах» с четырехклассным обучением, с годичным курсом в каждом классе. Училища создавались, чтобы дать учащимся законченное низшее образование. В них должны были принимать детей всех сословий и исповеданий. В первый класс должны были принимать детей 10–13 лет, прошедших курс одноклассного начального училища или выдержавших соответствующие этому курсу вступительные испытания. Обучение в этих училищах предполагалось платное.

Организации, города и частные лица, содержащие училище, могли не назначать плату за обучение (426, с. 642–649, 752–753). Такие училища заменяли городские училища и их курс должен был соответствовать курсу городских училищ по Положению 1872 г. Министр внес проект в Думу 13 февраля 1909 г.; обсуждали его в мае 1911 г., а 25 июня 1912 г. он стал законом (307в).

К сожалению идея Столыпина о всеобщем начальном образовании не была реализована вследствие непринятия «Положения о начальных училищах». И если городские дети могли обучаться в высших начальных училищах, то для сельских детей оставались только приходские (церковно-приходские) школы, дававшие лишь основы религии и азы начальных знаний.

* * *

Столыпин большое внимание уделял военным реформам, но лишь в пределах компетенции своей и Совета министров, ибо согласно Основным законам законодательство в части армии и флота являлось прерогативой императора.

Поражение России в войне с Японией показало насущную необходимость военных реформ. Требовалась реорганизация управления армией, ее перевооружение и восстановление военно-морского флота. В войне страна полностью потеряла Балтийский и Тихоокеанский флоты, а Черноморский флот был устаревшим, не соответствовавшим требованиям времени.

В книгу «П. А. Столыпин. Энциклопедия» включены обстоятельные статьи Демина «Военные реформы», «Военное министерство» и «Морское министерство» (428, с. 86–87, 83–85, 359–361), где, в частности, рассмотрены аспекты военных реформ. Опишем, как участвовал Столыпин в осуществлении военных реформ.

В ходе русско-японской войны был подорван военный авторитет России, верхи армии полностью скомпрометированы, высший генералитет оказался неспособным к ведению боевых операций, офицерство слабо подготовлено к войне, очень плохим было боевое и интендантское снабжение армии, тыловое воровство достигло фантастических размеров.

Столыпин предложил реализовать программу, которая смогла хотя бы в некоторой степени улучшить положение. Программа включала следующее:

«1) сокращение чрезвычайных расходов военного ведомства;

2) упразднение Совета государственной обороны и создание вместо него правительственного Совета под председательством главы правительства;

3) освобождение от должностей руководителей военных инспекций из-за ненадобности таковых;

4) упразднение Адмиралтейств-совета;

5) удаление из армии и флота лиц, скомпрометировавших себя в ходе войны;

6) обеспечение армии новой техникой;

7) перевод обучения солдат и офицеров на современный уровень» (148, с. 98).

Часть предложений была реализована. В 1909 г. упразднили Совет государственной обороны, но другой Совет не создали. Большинство должностей генерал-инспекторов замещали великие князья; их от должностей не освободили и инспекции не упразднили. Но реальная власть в военных делах оставалась у военного и морского министров. Адмиралтейств-совет не ликвидировали. Значительная часть руководства армии и флота, неумело руководившая боевыми операциями, осталась на своих местах. Но в 1905–1906 гг. по решенияматтестационных комиссий уволили около 7 тысяч офицеров, в том числе 4,3 тысячи по возрасту или несоответствию своему назначению. Армия постепенно обеспечивалась новой техникой, но достаточно медленно. Были приняты меры по улучшению подготовки офицеров, в частности, в 1910 г. юнкерские училища с двухлетним сроком обучения преобразовали в военные училища с трехлетним сроком обучения (148, с. 86–87).

1 февраля 1908 г. Совет министров обсуждал вопрос о рассмотрении в законодательных палатах военных расходов на текущий год. Были две точки зрения – ассигнования на армию и на флот. Сначала Столыпин не поддерживал ни одну из сторон. Но вскоре, разделяя мнение царя, министра иностранных дел Извольского, Морского генерального штаба, присоединился к позиции морских офицеров кружка Римского-Корсакова. Резолюция этого кружка от 8 февраля 1908 г.:

«1) Для защиты своих морских границ и обеспечения самостоятельной политики Россия нуждается в активном флоте (в противовес оборонительному флоту для защиты побережья. – А. М.). 2) Таким является линейный флот (линкоры) с судами специального назначения, базами, вспомогательными судами <…>. 3) Подводные лодки (один из типов судов специального назначения); только действуя в единении с линейными кораблями, они могут создать сильную угрозу неприятелю <…>. 5) Идея создания оборонительного флота кружком признается вредной и опасной» (117, с. 180–181).

С марта 1908 г. Николай II, недовольный позицией вел. кн. Николая Николаевича и возглавляемого им еще существовавшего Совета государственной обороны по программе военного кораблестроения и их выступлениями в пользу преимущественного финансирования сухопутных войск, возложил объединение деятельности военного и морского министров на Совет министров или Особое совещание под председательством Столыпина (148, с. 86).

3 марта 1908 г. Столыпин выступил на заседании думской комиссии по обороне. Он сказал, что «если не будет флота, придется отойти вглубь страны <…>. Как обучить личный состав, не имея ни одной полной эскадры, не имея судов нового типа, которые строит весь мир? Как спасти кораблестроительные заводы? Без их работы вы уничтожите не только настоящий, но и будущий русский флот» (425, с. 91–93).

24 мая 1908 г. Столыпин на заседании Думы при обсуждении

доклада бюджетной комиссии по смете расходов морского министерства на текущий год продолжил борьбу за морской бюджет, защищая «почти безнадежное, почти проигранное дело <…>. России нужен флот, который был бы быстроходен и вооружен не хуже, не с более слабой броней, чем флот предполагаемого неприятеля. России нужен могучий линейный флот, который опирался бы на флот миноносный и на флот подводный, так как отбиваться от плавучих крепостей, называемых броненосцами, нельзя одними миноносными судами» (390, с. 1400).

«Последствием остановки в устройстве наших морских сил было бы длительное беспомощное положение России в отношении морской обороны <…>. Такая беспомощность не соответствует мировому положению России» (390, с. 1405). Столыпин закончил речь утверждением: «всякая заминка в деле флота будет для него гибельной <…>. В деле воссоздания нашего морского могущества может быть только один лозунг – вперед» (390, с. 1408).

Ни аргументы, ни ораторское искусство Столыпина не смогли преодолеть негативное отношение большинства Думы к морскому бюджету; она приняла решение о резком снижении запрашиваемых сумм. Тогда премьер по указанию царя перенес вопрос в Государственный совет, где 13 июня 1908 г. изложил краткую судостроительную программу на ближайшие четыре года. В заключение он указал на опасность самому режиму, если обе палаты будут блокировать бюджетные запросы правительства и призвал Совет исправить решение Думы (425, с. 140–146).

Совет поддержал премьера и средства были отпущены «в порядке верховного управления страной». Дума санкционировала это решение задним числом (457, с. 185–186).

Борьба за воссоздание флота продолжалась. Зимой 1908–1909 гг. премьер проводил совещания с участием представителей морского министерства. На них обсуждались основные положения судостроительной программы на последующие 10 лет. Для ее рассмотрения по указанию царя было созвано Особое совещание, заседавшее 3 и 21 августа, 14 декабря 1909 г. и 2 января 1910 г. В первый же день военный министр Сухомлинов и начальник Генерального штаба Мышлаевский возражали против проекта развития линейного флота. Министр финансов Коковцов заявил, что запроектированная сумма неподъемна для страны. Тогда премьер предложил строить только 4 линкора (вместо запланированных 8) в дополнение к уже четырем заложенным (457, приложение, с. 322–331).

24 февраля 1910 г. финансовую часть судостроительной программы обсуждал уже Совет министров. Коковцов предложил ввести новые налоги и поднять цены на алкоголь, что обещало казне получить 100 млн. рублей в год, из них 70 млн. пришлось бы на беднейшее население, потреблявшее бóльшую часть горячительных напитков (будущий бюджет назвали «пьяным»). Совет министров во главе с премьером ничтоже сумняшеся, ради восстановления военной мощи России, пошли на ухудшение материального положения малоимущего населения. (Но кто когда бы считался с населением? – А. М.).

Великодержавно-националистические воззрения Столыпина были мотивами его позиции сторонника линейного флота. Но в данном случае эти воззрения пошли на пользу стране. Деятельность Столыпина подготовила почву для принятия и реализации военно-морской программы России на 1911–1914 гг. (117, с. 187–190). Построенные в 1911–1914 гг. новые корабли Балтийского флота не сыграли большой роли в первой мировой войне. Но значительные расходы на их строительство стали одной из причин недофинансирования армии и недостаточной подготовки сухопутных войск.

* * *

Если аграрный (крестьянский) вопрос постоянно был в центре внимания Столыпина и правительства, то рабочему вопросу уделялось намного меньше внимания, возможно потому, что численность рабочего класса в стране была во много раз меньше численности огромной массы крестьян.

После образования в октябре 1905 г. министерства торговли и промышленности началось некоторое движение по пути насущных проблем наемных рабочих. Одним из аспектов комплекса проблем было социальное законодательство, точнее – социальное страхование.

Министр Шипов 28 марта 1908 г. внес в Совет министров два законопроекта, разработанных министерством торговли и промышленности. Однако лобби союзов промышленников и предпринимателей всячески затягивало их продвижение в Думе, ибо в случае их принятия предприниматели должны были бы идти на дополнительные расходы. Но они делали «хорошую мину при плохой игре», заявляя, что понесенные финансовые потери придется компенсировать повышением цен и пострадают потребители.

Все же проекты пробили себе дорогу, но уже после гибели Столыпина, в 5 сессию III Думы. 23 июня 1912 г. проекты утвердил Николай II, и они стали законами: «Об обеспечении рабочих на случай болезни» (307г) и «О страховании рабочих от несчастных случаев» (307д). Второй закон – о страховании рабочих распространялся лишь на категории профессий, в которых число рабочих было всего 3 млн., что составляло только 1/6 численности рабочего класса.

* * *

Дополним приведенные ранее оценки личности и деятельности Столыпина, дававшиеся в разные годы различными людьми. Хотя собранные далее высказывания представляют лишь малую толику оценок из огромного массива литературы о Столыпине, они вместе с включенными в предыдущий текст позволят расширить представление о нем как о человеке, так и государственном деятеле. Естественно, что выбор автора субъективен.

Упоминавшийся ранее крайне правый генерал Е. В. Богданович в письме царю 10 мая 1907 г. писал: «Страна возмущена слепотой и преступной слабостью правительства <…>. Премьер <…> недальновидный и нерешительный государственный деятель <…>. Столыпин совершенно негодный премьер, он не видит будущего и не понимает настоящего <…>. Когда же будет прекращен позор, которому подвергает нас Столыпин перед лицом всего мира? Эта малодушная и бесчестная игра в конституцию и заигрывание с „достойнейшими“ мерзавцами, сидящими в так называемой Думе, не имеет никакого объяснения» (199, л. 47 об. – 48 об.).

Витте в разных местах своих более чем 1000-страничных воспоминаний (27) резко критиковал все действия и начинания Столыпина. И только один раз развал его «порядочным» и тут же добавил «но недалекий». В другом месте Витте, забыв о «порядочности» Столыпина, писал, что тот «тратил на себя казенные деньги» (27, с. 1120), что вызывает большое сомнение. Характеризуя Столыпина, как личность, Витте говорил, что «он был человек мало книжно-образованный, человек средних умственных способностей и среднего таланта». Затем Витте дошел до грубых оскорблений: «он был человек неискренний, лживый, беспринципный <…>» (27, с. 1029).

В. В. Шульгин прокомментировал это так: «То, что не удалось сделать Витте, удалось Столыпину законом 9 ноября 1906 г. В этом и была истинная причина лютой ненависти Витте к Столыпину» (471, с. 138). Сам Шульгин высоко оценивал Столыпина: «Он несомненно был наиболее выдающимся государственным деятелем Российской империи в ее последний период. Это признавали и его враги» (471, с. 74).

В Думе Шульгин был одним из лидеров правых. Он поддерживал реформы Столыпина, считал, что «предначертанный им путь действий единственно правильный для спасения России и ее дальнейшего эволюционного развития» (471, с. 74). Шульгин осуждал революционный террор и был сторонником военно-полевых судов. У Столыпина «была двуединая система: в одной руке пулемет, в другой – плуг <…>. Он не мог не считать „ограничения“ евреев временными и развращающими русское население <…>. Поэтому и перед Столыпиным в еврейском вопросе стояла задача: органическими мерами укрепить русское национальное тело настолько, чтобы можно было постепенно приступить к снятию ограничений» (470, с. 49).

Лидер октябристов Гучков ушел в отставку с поста председателя III Думы в связи с парламентским кризисом, вызванным законом о Западном земстве. Но так как его связывали со Столыпиным дружеские отношения, он, не желая лично участвовать в нападках на премьера при обсуждении запросов во время кризиса, уехал на Дальний Восток (428, с. 156, 157). Гучков оценивал Столыпина чрезвычайно высоко: за пять лет государственной деятельности «Петру Аркадьевичу пришлось много перестрадать и вынести. Он вел борьбу на два фронта и терпел поражения, о которых знают только немногие близкие. Столыпин был патриот и глубоко предан своему монарху <…>. Мученический конец рельефно подчеркнул жизнь Петра Аркадьевича, всецело посвященного интересам народа» (203, с. 35).

Министр внутренних дел с октября 1905 г. до апреля 1906 г. П. Н. Дурново высоко оценил работу Саратовского губернатора Столыпина по подавлению крестьянских бунтов в губернии в 1905 г. и в январе 1906 г. представил его к Высочайшей благодарности (428, с. 505). Столыпин «отблагодарил» его в 1911 г., в деле о Западном земстве, вынудив царя отправить члена Государственного совета в отпуск. По договоренности премьера с царем тот должен был быть освобожден от присутствия в Совете. Но Николай II хотел вернуть Дурново в Совет. Тогда Столыпин в письме царю от 1 мая 1911 г. писал о «неутомимой деятельности» Дурново, направленной на создание ему «искусственной обструкции». Премьер просил царя отложить «вопрос о милости» (возвращении Дурново в Совет. – А. М.) до возобновления занятий Совета после летних каникул. После убийства Столыпина Дурново в октябре 1911 г. вернулся из «отпуска» (428, с. 174).

Товарищ министра внутренних дел, ближайший соратник Столыпина Крыжановский писал, что «в его лице перед обществом впервые предстал <…> новый героический образ вождя, двигающего жизнь и увлекающего ее за собой <…>. Столыпину удалось то, что не удавалось ни одному из его предшественников. Он примирил общество, если не все, то часть его с режимом» (428, с. 271).

Лидер кадетов Милюков был политическим противником Столыпина, считал неоправданным мнение о нем, как о реформаторе, ибо программа реформ основывалась на национализме и защите дворянских интересов. Наиболее остро Милюков противостоял премьеру в решении земельного вопроса. Он считал, что уничтожение общины и формирование класса мелких земельных собственников лишь «отвлекает внимание крестьян от раздела дворянских земель» (165, с. 276, 317–318).

Б. В. Никольский, правовед, публицист, политический деятель, член Русского собрания, убежденный монархист, близкий к черносотенцам, крайне негативно относился к Столыпину. 17 сентября 1907 г. в салоне генеральши А. В. Богданович он прямо назвал премьера «дураком», «квартальным». На следующий день Никольский сказал, что хотя Столыпин крепко сидит, почва под его ногами разрыхлена Хозяйка салона А. В. Богданович в дневнике привела слова Никольского о том, что Иоллос и Герценштейн были убиты на деньги Столыпина (11, с. 437, 480).

Отношение Пуришкевича со Столыпиным не были безоблачными. Когда в 1908 г. в III Думе при прямом участии Столыпина на первые роли вышла фракция националистов, то депутаты других монархических фракций были отодвинуты на второй план; Пуришкевич был этим оскорблен.

Разрыв произошел после принятия закона о Западном земстве. 15 апреля 1911 г. Пуришкевич в Думе заявил, что о подобных действиях Столыпина «только холоп может мечтать», и обвинил премьера в подрыве авторитета Государственного совета и «позволил себе сосчитаться <…> с лидером правых в Совете П. Н. Дурново» (402, с. 789).

Продавив закон, «Столыпин наносит сильнейший удар тому, чему мы служим <…>, на что надеемся и во что мы верим <…>. Он попрал основные понятия права <…>. Горит душа бешенством против этой попытки оскорбить лучшую часть русского общества в лице лучших его представителей в Государственном совете. Столыпин <…>, удовлетворив свое мелкое, личное, эгоистическое самолюбие, нанес непоправимый удар на многие годы авторитету высших законодательных учреждений Империи и всей России <…>. Это был председатель Совета министров, неоднократно с этой трибуны говоривший о закономерности, выставляя себя первым ее носителем» (402, с. 791). На слова В. В. Шульгина о том, что Столыпина некем заменить, Пуришкевич возразил: «Помимо него найдется немало талантливых людей» (4, с. 207).

На нападки Пуришкевича премьер в интервью одной из немецких газет ответил так: «Дума Пуришкевича для меня так же неприемлема, как Дума Милюкова» (355).

Л. Н. Толстой в письме Столыпину 26 июля 1907 г. высказывался категорически против частной собственности на землю. 28 октября премьер ответил писателю: «Вы считаете злом то, что я считаю для России благом». 28 января 1908 г. Толстой писал премьеру, что разрушение общины и насаждение личной земельной собственности не принесут мир в русскую деревню. Только признание земли «равной собственностью всего народа <…> может успокоить народ и сделать бессильными все усилия революционеров». Постепенно отношение писателя к премьеру становилось все хуже. Столыпин утверждал, что правительство вынуждено прибегать к самым решительным мерам, чтобы пресечь беззаконные действия революционеров, в том числе грабежи и убийства. Эти слова вызвали у Толстого «чувство негодования и отвращения». 12 марта 1910 г. в доме писателя зашел разговор о премьере. Дочь Татьяна Львовна заметила, что «Столыпин влюблен в закон 9 ноября». Толстой резко ответил: «Столыпин влюблен в виселицу, этот сукин сын» (428, с. 653–655).

С. И. Шидловский во многом поддерживал реформы Столыпина, в том числе аграрную. Но и выступал против ряда существенных положений: резко критиковал почти повсеместное сохранение исключительных положений, требовал применять политические репрессии только по суду, осуждал создание охранных отделений, обвинял правительство в нежелании считаться с общественным мнением (428, с. 707–708).

Шидловский очень высоко оценивал личность Столыпина: «Столыпин был на редкость выдающийся человек, если не по государственным способностям, то по благородству характера, чистоте убеждений и способности забывать все, кроме интересов государства. Такие натуры встречаются вообще редко, рыцарство, присущее Столыпину, почти исчезло из жизни <…>. Это был благороднейший человек, искренне любивший свою родину и желавший ей добра всеми своимидалеко недюжинными силами» (427, с. 165, 172). «Объединенное дворянство» поддержало жесткий курс Столыпина на подавление революции, разгон I и II Дум, новый избирательный закон, основные положения аграрной реформы, но намерение Столыпина провести преобразования, обещанные манифестом 17 октября, встретило в штыки. При этом «Объединенное дворянство» заручилось заверениями царя о поддержке дворянского сословия и о пересмотре правительственных законопроектов. Организация сыграла большую роль в ослаблении позиций правительства Столыпина, фактически предрешив еще при жизни его отставку (428, с. 404).

Члены консервативно-монархических партий и объединений, именуемые общим названием «правые», поддерживали Столыпина только в вопросе подавления революции, в других вопросах они расходились. Так, граф Н. Е. Комаровскийутверждал, что «путь Столыпина есть путь уступок. Неизбежными результатами этого пути является „начало разложения России, мобилизация Русской земли в пользу евреев и подчинение им всех экономических сил страны“» (313, л. 379 об. – 380).

Правые ожидали, что после взрыва на Аптекарском острове политика Столыпина станет жесточайшей по отношению к революционерам. Но, по их мнению, это не произошло, он «продолжал развивать идеи 17 октября» (312, л. 205). По мысли правых, следовало повторить в большем масштабе успешные приемы подавления Московского вооруженного восстания. Но правительство по легкомыслию демонстрирует двойственность: «заигрывание и движение влево вперемежку с произволом, доселе небывалым» (312, л. 98).

Столыпина упрекали в двуличии, двойственности, вилянии, неискренности.

Правые предлагали: для восстановления порядка в стране следует, хотя бы временно, приостановить действие манифеста 17 октября. Результаты выборов во II Думу правые объясняли «глупостью и легкомыслием» премьера. Они считали необходимым его устранение от дел. Недовольство и ругань в адрес Столыпина – мотив всех правых газет весной 1907 г. Разгон II Думы не удовлетворил правых; они негативно восприняли близкую дату выборов в III Думу, но еще более негативно – налаживание ее работы.

Во время министерского кризиса весной 1909 г. ожидалась отставка Столыпина, но, главное, правые рассчитывали на изменение статуса Думы с законодательной на совещательную. Это не случилось, и правые стали критиковать радикализацию столыпинских реформ. Особенно ненавистным для правых была политика Столыпина по отношению к дубровинскому СРН и другим черносотенным организациям, а также в «затенении личности Монарха» (47, л. 31). Правые постоянно очерняли Столыпина в глазах императора (84, с. 603).

Завершим обзор деятельности Столыпина следующим: «Анализируя и сопоставляя плюсы и минусы столыпинских преобразований, следует со всей определенностью сказать, что их позитивные итоги многократно превосходят имевшиеся при их реализации издержки» (428, с. 21). Эта фраза взята из предисловия к книге «Столыпин П. А. Энциклопедия». Она отражает мнение составителей книги, являющихся сотрудниками «Фонда изучения наследия П. А. Столыпина».

На наш взгляд эта мысль весьма спорна и наверняка имеет как сторонников, так и противников однозначно позитивной оценки его деятельности.

В 2010 г. по инициативе «Фонда» был подготовлен указ президента Российской Федерации о праздновании 150-летия со дня рождения Столыпина в 2012 г. на государственном уровне. Распоряжением правительства РФ был создан организационный комитет, который возглавил его председатель В. В. Путин. Он высоко оценил личность Столыпина и результаты его деятельности (428, с. 5). Юбилейная дата торжественно отмечалась 14 апреля 2012 г.

В свете изложенных выше материалов государственное празднование указанной даты, по нашему мнению, вряд ли было оправданным. Необходимо подчеркнуть, что независимо от оценок сторонниками и противниками деятельности Столыпина, ему принадлежит важное место в истории отечества.

* * *

Весь предыдущий материал подтверждает, что Столыпин приобрел массу врагов во всех классах населения и намного меньше сторонников. В том числе и из-за этого он считал, что не только его государственная и политическая карьера близка к концу, но он предвидел, что и жить ему осталось недолго. Он не ошибся.

1911 г. был годом 50-летия отмены крепостного права. Император решил торжественно отметить эту дату. В Киеве – колыбели русской государственности – в конце августа должно было состояться открытие и освящение памятника Александру II, автору этого эпохального события. В Киев направились царь с семьей и фамилией, двор, министры, депутаты Думы, члены Государственного совета, представители высшего света и крупные чиновники.

Несмотря на то, что 24 августа, за два дня до выезда премьера из столицы в Киев в московской газете появилась заметка о возможном покушении на Столыпина и принятые жандармами и полицией меры для его охраны в пути, в Киеве, куда премьер прибыл 28 августа, его охрану осуществляли халатно. 1 сентября в Киевском оперном театре на парадном спектакле «Сказка о царе Салтане» в присутствие царя и многих высокопоставленных лиц во время второго антрактаСтолыпина смертельно ранил двумя выстрелами петербургский помощник присяжного поверенного, агент Киевского охранного отделения, с марта 1911 г. член кружка анархистов-коммунистов Киевского университета, выдававший своих коллег-революционеров охранке, еврей Богров.

Не останавливаясь на подробностях трагедии, многократно описанной в литературе, например, в (423, 429, 436), укажем, что 5 сентября 1911 г. Столыпин умер, а 9 сентября похоронен в Киево-Печерской лавре.

Власти хотели быстро и негласно расправиться с Богровым. Предварительное следствие провели за 5 дней, его материалы передали в военно-окружной суд, так как Киевскую губернию на время приезда царя объявили на положении усиленной охраны. Суд заседал всего 3 часа 9 сентября, а после окончания заседания через 20 минут вынесли смертный приговор. 12 сентября Богрова повесили. «Скорый» суд и «поспешная» казнь породили слухи о том, что Столыпин пал жертвой заговора против него в высших сферах. Эта версия бытует в историографии до настоящего времени (428, с. 52, 53, 667–669).

Высочайшим повелением 7 (по другим данным – 9) сентября 1911 г. сенатору Трусевичу было поручено расследование действий Киевского охранного отделения и деятельности должностных лиц, осуществлявших охрану во время пребывания императора в Киеве. Комиссия Трусевича работала до 11 февраля 1912 г. Трусевич представил доклад на высочайшее имя, где утверждал необходимость привлечения к уголовной ответственности за бездействие товарища министра внутренних дел Курлова, заведующего охранной агентурой при дворцовом коменданте полковника Спиридовича, вице-директора департамента полиции Веригина и начальника Киевского охранного отделения подполковника Кулябко. Доклад рассмотрел на заседании первый департамент Государственного совета, где решили начать предварительное следствие по обвинению перечисленных лиц в бездействии (428, с. 244, 246, 669).

Предварительное следствие поручили сенатору Н. З. Шульгину. Его комиссия работала с июня по октябрь 1912 г., когда он вынес постановление о привлечении к следствию в качестве обвиняемых перечисленных выше четырех лиц. 11 декабря 1912 г. доклад Шульгина поступил в первый департамент Государственного совета, который постановил упомянутых лиц предать суду. Вместо утверждения постановления Николай II 4 января 1913 г. решил Кулябко отрешить от должности, а дело об остальных отставных трех лицах оставить без последствий (428, с. 247).

Премьер Коковцов 19 октября 1913 г. докладывал царю о разногласиях с военным министром Сухомлиновым по вопросу о лишних, по его мнению, кредитах для армии на 1913 г., указав, что неизрасходованные кредиты прошлого года вдвое превышают эту сумму. Затем Николай II сказал: «Я хочу, чтобы Вы меня поняли, не осудили <…>. Я хочу ознаменовать исцеление сына каким-нибудь добрым делом и решил прекратить дело по обвинению привлеченных лиц».

Коковцов на это ответил: «Вашего великодушия никто не поймет, и всякий <…> увидит в этом <…> несправедливость. И это тем хуже, что Вашим решением Вы закрываете саму возможность пролить полный свет на это темное дело, что могло дать только окончательное следствие, назначенное Сенатом <…>. Не раскрыло ли бы оно нечто большее, нежели преступную небрежность <…>. Если бы Ваше Величество не закрыли теперь это дело, то в Вашем распоряжении всегда была бы возможность помиловать этих людей в случае их осуждения. Теперь же дело просто прекращается; никто не знает и не узнает истину» (140, с. 96–98).

Дата резолюции царя – 4 января – ошибка, ибо дата его встречи с премьером точная, и Николай II вспомнил, что это «Ваш лицейский праздник».

* * *

После покушения еврея Богрова на Столыпина еврейство ожидало погромы, «ужас объял еврейское население не только Киева, но и самых отдаленных местностей черты оседлости и внутренней России». Киев мог оказаться «свидетелем резни, не уступавшей место ужасам времен Хмельницкого» (371, с. 249).

Коковцов узнал от киевских полицмейстера и начальника охранного отделения, что в городе «готовится грандиозный еврейский погром», предотвратить который они не в силах, так как войск в городе нет, ибо они «ушли на маневры и на парад в присутствии Государя».

Коковцов заступил на место главы правительства и под свою ответственность вызвал с маневров три казачьих полка, которые заняли районы города, заселенные сплошь евреями. Погром был предотвращен. Премьер этим не ограничился и послал телеграммы губернаторам всех губерний черты оседлости, требуя энергичных мер к предупреждению погромов: «В выборе этих мер прибегать ко всем допустимым способам до употребления в дело оружия включительно» (139, с. 409, 411).

Коковцов слыл в помещичье-буржуазном общественном мнении, особенно в кадетско-прогрессивных кругах либералом, и когда он заместил премьера, либеральная пресса восприняла этот факт как «начало конца националистического курса» Столыпина; партия националистов сильно обеспокоилась (2, с. 28).

Еще до кончины Столыпина, 3 или 4 сентября 1911 г. Коковцова посетила группа фракции националистов III Думы во главе с П. Н. Балашовым. Тот сказал, что партия националистов взволнована покушением на Столыпина как на человека, слившегося с этой партией и оказывавшего ей покровительство. Партия не доверяет Коковцову и опасается его симпатий «элементам международного капитала и инородческим». Коковцов ответил: «Обещаю не быть игрушкой в руках какой-либо партии <…>. Вашей политики угнетения инородцев я не разделяю и служить ей не могу. Это политика вредная и опасная. Оказывайте какое хотите покровительство русскому элементу, будем вместе возвышать его во всех отношениях и давать ему первые места, но преследовать сегодня еврея, завтра армянина, потом поляка и финляндца и видеть в них всех врагов России, которых нужно всячески укрощать, этому я не сочувствую и в этом нам с вами не по пути».

За этой депутацией пришла другая – от киевских евреев из 4–5 человек. Это были мелкие торговцы с базара на Подоле. Они умоляли защитить их от погрома. «Я успокоил их, сказав, что казачьи полки для предотвращения погрома вовремя вошли в Киев. На следующий день газета „Киевская мысль“ писала, что мой прием внес успокоение, базар открывается и жизнь входит в свою колею. Эту заметку перепечатала петербургская газета „Новое время“, где в добавлении с язвительностью говорилось о моей чрезмерной заботливости о благе и спокойствии евреев» (139, с. 413, 415–420).

После утверждения Коковцова председателем Совета министров в сентябре 1911 г. СРН, Русский народный союз Михаила Архангела и другие черносотенные организации подали ему записку с требованием ужесточить режим в отношении евреев, поляков и финнов. Правительство, в частности, обвинялось в издании циркуляра от 22 мая 1907 г., который запретил выдворять в черту оседлости евреев, незаконно расселившихся во внутренних губерниях, хотя на практике циркуляр игнорировался. Записка требовала ликвидировать это явление, лишить евреев права выборов в Думу и не допускать их в армию (231, с. 47–48).

* * *

Дума, конечно, отреагировала на убийство Столыпина. В день открытия 5 сессии III Думы, 15 октября 1911 г. три фракции внесли заявления о запросах по поводу убийства премьер-министра Столыпина.

Заявление № 148 фракции октябристов, в частности, гласило:

«Революционные партии и враги России, объединившись, отомстили тому, кто подавил революцию <…>. Вся постановка охраны во время киевских торжеств была совершенно неудовлетворительной; должностные лица, на которых возложена охрана, допустили преступные действия, которые могли бы повлечь ужасные последствия – покушение на Императора и Царскую семью <…>. Выясняется полная несостоятельность политического сыска и охраны и необходимость их коренной реорганизации». Запрос был обращен к министру внутренних дел (403, с. 25–26).

В заявлении № 149 о запросе русской национальной фракции министрам внутренних дел и юстиции говорилось: «Убийство Столыпина <…>, совершенное служившим в охранке евреем Мордкой Богровым, дерзновенно заявившим, что он намеревался посягнуть на Священную Особу Государя Императора <…>, он не привел в исполнение этот замысел из опасения народного самосуда над его соплеменниками, обнаружило полнейшую несостоятельность охранения не только высших представителей власти, но даже драгоценной жизни русского Монарха. <…>. В охране ведение дела предоставляют неумелым до преступности, в охране состоит много лиц, не заслуживающих никакого доверия, немало евреев, непримиримых врагов России <…>. К преобразованию охраны следует приступить без промедления» (403, с. 26–27).

Заявление № 150 о запросе социал-демократической фракции председателю Совета министров и министру внутренних дел по смыслу являлось таким же, как предыдущие, но было составлено в ином ключе. Заявление явно указывало на причастность к убийству чинов охраны. Был перечислен ряд высших сановников, убитых за последнее десятилетие; убийства организовал известный провокатор Азеф. «Система требовала жертв вверху среди ее творцов и защитников, но в стране она уносила тысячи жертв <…>, втянутых этой адской машиной. Они идут в ссылку, в тюрьму, на каторгу, на виселицу <…>. Охрана стала государством в государстве, правительством среди правительства, министерством в министерстве <…>. По словам князя Мещерского, Столыпин говорил: „Охранник меня убьет“. Столыпин, создавший культ охраны, погиб от руки секретного агента охранки при содействии высших чинов охраны» (403, с. 28–31).

Авторы просили признать запросы спешными.

Депутат Пуришкевич был против спешности; следует дождаться результатов ревизии Киевского охранного отделения (403, с. 34).

Депутат Н. Е. Марков присоединился к Пуришкевичу, сказав, что «много еще неясно, еще неизвестны виновники, кроме обсуждаемых четверых». Слова «жид», «жидовство» он повторял много раз (403, с. 38–42, 50–52).

Первые два запроса Дума признала спешными и по существу (403, с. 64).

Депутат И. П. Покровский от имени социал-демократической фракции говорил, что она не верит заверениям Гучкова о сокрушении «гидры охраны при общих усилиях III Думы и нового правительства <…>, ревизия сенатора Трусевича не произведет очистки атмосферы в области охраны», ибо он, будучи директором департамента полиции, сотрудничал с провокатором Азефом. «На запрос мы хотим получить ответ правительства на основной вопрос русской общественности, желает ли оно управлять страной или намерено продолжать насилие над ней? Признает ли оно в русском обществе наличие русских граждан или оно рассматривает Русское государство, как свою вотчину, в которой не граждане, а ее холопы, с которыми расправа проста: на конюшне нагайкой?». Запрос приняли спешным и по существу (403, с. 68–69, 72).

16 ноября 1911 г. в Думе с разъяснениями председателя Совета министров и министров внутренних дел и юстиции по обращенным к ним запросам выступил министр внутренних дел А. А. Макаров. Отвечая на вопросы заявления № 148, он свел их к системе провокаций, существующей в политической полиции. Макаров напомнил, что 11 и 13 февраля 1909 г. Дума, при участии Столыпина, отвергла запрос о провокаторской деятельности Азефа. При ответе на запрос № 149 министр сказал, что правительству известны лица, допустившие преступное бездействие и сразу же приняло меры к раскрытию действия должностных лиц – началась ревизия Киевского охранного отделения и создана работающая сейчас комиссия Трусевича, получившая широкие полномочия. По вопросу о том, принимает ли правительство преобразование охраны, Макаров сказал, что такие меры уже разработаны, но раскрыть их он не может, ибо этим он «сыграл бы на руку революции». Запрос № 150 Макаров оставил без ответа (403, с. 2056–2064).

Далее Дума обсуждала разъяснения Макарова 16, 23 и 30 ноября 1911 г.

Депутат Гучков огласил негативные сведения, характеризовавшие деятельность охранки; сказал, что у правительства два пути реорганизации охранных отделений. Один – полумеры, робкие реформы: просто удаление виновных; другой – судебная расправа с ними, чистка политической полиции с ее подчинением высшей региональной администрации и прокурорского надзора (403, с. 2066–2068).

Депутат Родичев сказал, что ответ министра «не ответ, а канцелярская отписка <…>. В России существует учреждение внезаконное (охранка. – А. М.) <…> потому, что оно всемогуще, потому, что в России нет законов, а есть охранное отделение, стоящее выше закона» (403, с. 2078–2080).

Депутат Н. Е. Марков приветствовал часть речи Макарова, где он говорил «о беспощадной борьбе с крамолой, но не досказал того, что, по нашему мнению, должен был сказать: о намерениях правительства направить острие своего меча против зловещего бедствия, которое надвигает на Россию жидовский кагал <…>. В этом преступлении можно безошибочно видеть тайную руку подстрекателей, нанявших убийцу-жида; нанявшие тоже были жиды». Далее Марков сказал, что российские школы отравляются огромным процентом иудейских детей, вносящих в христианскую душу разврат и идеи жидовского Талмуда. 15 русских губерний, являющихся для евреев чертой оседлости, находятся на «прокормлении жидовского племени. Там с публичного торга продается христианское имущество в полное владение жидам, но и сами христиане продаются жидовским кагалом; продается труд христианина». Все это терпит русская администрация и русская полиция. «И вы, левые проданы, каждый из вас какому-нибудь жиду <…>. Пока идет подпольная война, которую ведет с нами всемирное тайное иудейское правительство, до тех пор никакими частными мероприятиями министерство внутренних дел не победит революцию» (403, с. 2533–2537).

Как обычно председательствующему в заседании и в голову не приходило лишить Маркова слова и удалить его из зала.

Были предложены формулы перехода октябристов и прогрессистов. Хотя вторая была не только резкой, но и убедительной, Дума приняла расплывчатую формулу октябристов: «Выслушав объяснения министра внутренних дел и выражая уверенность, что правительство подвергнет ответственности по суду должностных лиц, виновность коих выяснится в деле об убийстве председателя Совета министров, и безотлагательно приступит к коренной реорганизации политической полиции с подчинением ее деятельности на местах губернаторам, градоначальникам и прокурорскому надзору, – Государственная дума переходит к очередным делам» (403, с. 2005–2008).

Хотя Дума, первый департамент Государственного совета, Сенат, департамент полиции в лице директора Трусевича принимали решения о привлечении четырех виновных в халатности и бездействии в охране Столыпина к предварительному следствию, царь сделал «доброе дело», решив их не наказывать.

 

Ссылки из книги к этой главе

 

·      1. Аврех А.Я. Царизм и третьеиюньская система. М. -1966

·       2. Аврех А. Я. Столыпин и третья Дума. М. 1968.

·       4. Аврех А. Я. Столыпин и судьбы реформ в России. М. 1991.

·       7. Анфимов А. М. П. А. Столыпин и российское крестьянство.М. 2002.

·       11. Богданович А. В. Три последних самодержца. Дневник. М. 1990.

·       27. Сергей Витте. Воспоминания. Полное издание в одном томе.М. 2010.

·       47. ГА РФ. Ф. 434. Оп. 1. Д. 52.

·       59. ГА РФ. Ф. 584. Оп. 1. Д. 81.

·       70а. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М. 1991.

·       74. Голос Москвы. 1909. 27 марта.

·       75. То же. 1909. 4 октября.

·       84. Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М. 2000.

·       96. Дубнов С. М. Евреи в царствование Николая II (1894–1914).Пг. 1922.

·       99. Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? Сб. ст. СПб. 2002.

·       102. Еврейское население России по данным переписи 1897 г.и по новейшим источникам. Пг. 1917.

·       104. Забоенкова А. С. Столыпинская аграрная реформа: критерии,оценки и исторические уроки // П. А. Столыпин и русская история. Материалы научно-практической конференции. Калининград. 2007.

·       114. Зырянов П. Н. Петр Столыпин: политический портрет. М. 1992.

·       117 . Игнатьев А. В. П. А. Столыпин и воссоздание военно-морского флота после русско-японской войны // Россия: международное положение и военный потенциал в середине XIX – начале ХХ века. М. 2003.

·       118.  Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 2. Рукописные заметки. СПб. 2003.

·       139. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903–1919 гг. Кн. 1. М. 1992.

·       140. То же. Кн. 2.

·       144. Кризис самодержавия в России. 1895–1917. Л. 1984.

·       147. Крыжановский С. Е. Воспоминания. Из бумаг С. Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи. Берлин. Б. г.

·       148. Кузьмин В. М., Толмачев В. А. П. А. Столыпин и военная реформав начале ХХ века // П. А. Столыпин и русская история. Материалы научно-практической конференции. Калининград.2007.

·       151. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 19.

·       157. Маор И. Сионистское движение в России. Иерусалим. 1977.

·       165. Милюков П. Н. Воспоминания. М. 1991.

·       169. Миндлин А. Б. Государственные, политические и общественные деятели Российской империи в судьбах евреев. 1762–1917. Справочник персоналий. СПб. 2007.

·       172. Националисты в III Государственной думе. СПб. 1912.

·       174. Новое время. 1909. 12 апреля.

·       175.  То же. 1911. 8 марта.

·       176. То же. 1911. 13 марта.

·       188. Обнинский В. П. Последний самодержец // Голос минувшего. 1917. № 4.

·       199. ОР РГБ. Ф. 664. Д. 11.

·       203. Партия «Союз 17 октября». В 2‑х т. Т. 2. М. 2000.

·       206. Переписка Н. А. Романова и П. А. Столыпина. 1906–1911. // КА. 1924. Т. 5.

·       207. Переписка Николая II и Марии Федоровны // КА. 1927. Т. 3 (22).

·       210. Письмо И. П. Балашева Столыпину от 20 марта 1911 г. // КА. 1925. Т. 2 (9).

·       213. Пожигайло П. А.,Могилевский К. И. Базовые компоненты столыпинской программы модернизации России // П. А. Столыпин и русская история. Материалы научно-практической конференции. Калининград. 2007.

·       214.  Полежаев П. Эксперимент Столыпина или убитая перестройка. М. 1992.

·       215.  Поливанов А. А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. 1907–1916 гг. М. 1924.

·       227.  Правительственный вестник. 1909. 28 апреля.

·       249.  Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ-3). Т. 1. № 350.

·       259. ПСЗ-3. Т. 24. № 25495.

·       274. ПСЗ-3. Т. 26. № 27424.

·       305.  ПСЗ-3. Т. 29. № 32510.

·       307а.ПСЗ-3. Т. 31. № 34903.

·       307в. ПСЗ-3. Т. 32. № 37513.

·       307г. ПСЗ-3. Т. 32. № 37446.

·       313. РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5074.

·       324а. РГИА. Ф. 1270. Оп. 3. Д. 941.

·       340. РГИА. Ф. 1278. Оп. 6. Д. 7.

·       344а. РГИА. Ф. 1662. Оп. 1. Д. 325.

·       345. РГИА. Ф. 1662. Оп. 1. Д. 308.

·       347. Рейснер А. М. Либерализм Столыпина в иностранной прессе.Заграничная критика // Всемирный вестник. 1906. № 10.

·       353. Речь. 1911. 7 марта.

·       355. То же. 1911. 17 мая.

·       368. Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. 1. Свод основныхгосударственных законов. СПб. 1906. Раздел 1‑й. Основные государственные законы.

·       371. Слиозберг Г. Б. Дела давно минувших дней. Записки русского еврея. Т. 3. Париж. 1933.

·       374. Слово. 1909. 7 апреля.

·       388. Стенографические отчеты Государственной думы (СО ГД). III созыв. 1 сессия. Ч. 1. СПб. 1908.

·       390. СО ГД. III созыв. 1 сессия. Ч. 3. СПб. 1908.

·       396. СО ГД. III созыв. 3 сессия. Ч. 1. СПб. 1910.

·       399. СО ГД. III созыв. 3 сессия. Ч. 4. СПб. 1910.

·       402. СО ГД. III созыв. 4 сессия. Ч. 3. СПб. 1911.

·       403. СО ГД. III созыв. 5 сессия. Ч. 1. СПб. 1911.

·       421. Стенографические отчеты Государственного совета (СО ГС). 3 сессия. СПб. 1908.

·       422. СО ГС. 6 сессия. СПб. 1911

·       423. Степанов С. А. Загадки убийства Столыпина. М. 1995.

·       424. Столыпин А. П. П. А. Столыпин. 1862–1911 гг. М. 1991.

·       422а Степанов С. А. Черная сотня в России. 1905–1914 гг. М. 1991.

·       425. П. А. Столыпин. Речи 1906–1911. Нью-Йорк. 1998.

·       426. Столыпин П. А. Программа реформ. Документы и материалы. Т. 2. М. 2002.

·       427. П. А. Столыпин глазами современников. М. 2008.

·       428. Столыпин П. А. Энциклопедия. М. 2011.

·       429. Тайна убийства Столыпина. Сб. документов и материалов.М. 2003.

·       430. Тверской П. А. К историческим материалам о покойном П. А. Столыпине // Вестник Европы. 1912. № 4.

·       436. Убийство Столыпина: свидетельства и документы. Сост. А. Серебренников. Нью-Йорк. 1989.

·       457. Шацилло К. Ф. Русский империализм и развитие флота нака нуне первой мировой войны (1906–1914 гг.). М. 1968.

·       463. Шипов Д. Н. Воспоминания и думы о пережитом. М. 1918.

·       470. Шульгин В. В. Что нам в них не нравится? Об антисемитизмев России. М. 1994.

·       471. Шульгин В. В. Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. М. 2002.

 

Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 11-12(188) ноябрь-декабрь 2015

Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer11_12/Mindlin1.php