Архимандрит Алипий – в миру Иван Михайлович Воронов – родился в 1914 г. в подмосковной деревне Торчиха (Бронницкий район). В 1926 г. после окончания сельской школы переехал в Москву. Здесь окончил девятилетку.
В 1932-1938 гг. Иван Михайлович работал проходчиком на строительстве метрополитена, затем работал по эксплуатации метро, проходил срочную службу в Красной Армии. Одновременно получил высшее художественное образование в Изостудии ВЦСПС на отделении живописи и рисунка. Участвовал в Великой Отечественной войне в составе Четвертой гвардейской танковой армии. Войну прошел с этюдником. «Война была настолько страшной, что я дал слово Богу, что если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь».
После войны Иван Михайлович несколько лет работал в Выставочном фонде СССР.
12 марта 1950 г. он поступил послушником в Троице-Сергиеву лавру, а 28 августа был пострижен в монашество с именем Алипий. Работал художником по восстановлению храмов.
В 1959 г. назначен наместником Псково-Печерского монастыря.
Майя Петровна Бессарабская – вдова известного советского скульптора Геннадия Петровича Бессарабского. Геннадий Петрович - член Союза художников СССР, автор памятника Тургеневу в Орле – был болен рассеянным склерозом. Они поженились в 1959 году, когда тридцатитрехлетний Геннадий Петрович уже с трудом передвигался. Двадцативосьмилетняя Майя Петровна выходила замуж, чтобы всегда быть рядом с любимым человеком, во всем ему помогать и вместе с ним противостоять болезни. Ее самоотверженная любовь действительно помогала преодолевать тяжелую неизлечимую болезнь и нести тяготы советского быта. Геннадия Петровича очень поддерживали занятия скульптурой, и Майя Петровна сумела создавать ему условия для полноценной ежедневной творческой работы. Майя Петровна с мужем всегда жили в его скульптурной мастерской, чтобы Геннадию Петровичу не надо было тратить силы на дорогу из дома в мастерскую и обратно. Первая мастерская, которой располагал Геннадий Петрович, размещалась в бывшей трансформаторной бетонной будке, и была непригодна ни для работы, ни для жилья. В это время Геннадий Петрович уже был тяжело болен. После женитьбы Геннадия Петровича одному из его родственников удалось оформить в качестве скульптурной мастерской документы на дровяной сарай в одном из дворов в центре Москвы, в Спасо-Глинищевском переулке. Майя Петровна своими руками разбирала этот сарай, рыла траншеи под фундамент, возводила стены из кирпича, бесконечно звонила по телефону, чтобы узнать, где продается кровельное железо и другие стройматериалы, отпрашивалась с работы и ездила их покупать. Она выстроила для Геннадия Петровича мастерскую со всеми необходимыми коммуникациями, в которой был и угол для жилья.
Геннадий Петрович скончался шестидесяти четырех лет, в 1991 году. Работал как скульптор до последнего месяца своей жизни.
Приводимую ниже историю Майя Петровна рассказала в декабре 2008 года, через сорок лет после того, как они с мужем стали участниками описанных событий. Сначала рассказывать было опасно, а потом – некому.
Мы познакомились с Майей Петровной случайно – меня попросили передать ей маленькую посылку из Иерусалима. Когда мы встретились дома у Майи Петровны, оказалось, что у нас масса общих знакомых. Тогда Майя Петровна и рассказала эту историю.
История с монахинями
Мы с мужем познакомились с о. Алипием в 1963 году, когда первый раз попали в Печоры, и с тех пор ездили к нему каждый год во второй половине августа на Успение (Успение - престольный праздник Псково-Печерского монастыря, празднуется 28 августа н. ст.).
В августе 1968 года мы, как обычно, были в Печорах. Как и в каждый приезд, мы стояли на ступенях лестницы в доме наместника, и ждали приема у о. Алипия. К нему всегда собиралось много людей. На этот раз впереди нас на ступенях стояла монахиня. По-видимому, она была здесь в первый раз. В ожидании приема мы переговаривались шепотом, рассказывали друг другу кто по какому делу приехал к о. Алипию. Монахиня тоже вкратце рассказала свою историю, которую я и излагаю ниже. Она очень волновалась, не знала, как примет ее о. Алипий, что ей скажет. «Не волнуйтесь, о. Алипий всех принимает и помогает, и Вас обязательно выслушает и сделает все, что нужно», - успокаивала ее стоявшая рядом женщина, тоже ждавшая своей очереди. Вскоре монахиню позвали к о. Алипию. Монахиню звали м. Агриппина. Через несколько дней мы ехали вместе в Псков, и в дороге м. Агриппина рассказала нам эту историю со всеми подробностями.
***
Я из Ивановского женского монастыря Псковской епархии. Летом 1929 года в монастырь приехали чекисты, затолкали нас в машины и увезли в Псков, в ЧК. Арестовали с нами и нашего духовника о. Александра. О. Александр в обители не жил, а приезжал к нам время от времени, и проводил в монастыре неделю. И так получилось, что в момент ареста он был в монастыре.
В Пскове нас пытали, заставляли отречься от веры. (М. Агриппина показывала спину, всю в рубцах, и искалеченные пальцы, в ЧК под ногти загоняли иголки). Ни один человек не отрекся.
Нас приговорили к заключению. Было нас примерно двести сестер. Мы прошли много этапов и лагерей, работали на лесоповалах, строили дорогу Абакан-Тайшет, и никогда нас по Божьей милости не разлучали, и жили мы всегда вместе, в одном лагере. С нами был и наш духовник о. Александр. Заключенные относились к о. Александру очень уважительно. Когда работали на лесоповале, бригадир оставлял его у костра: «Посиди, последи за костром, а мы за тебя твою норму выполним». Но по разнарядкам о. Александр попадал и на другие работы: чистил нужники, стирал в прачечной грязное женское исподнее, в крови – так охрана над ним издевалась. Сестры очень переживали, а о. Александр выполнял любую работу без единого слова, как если это было монастырское послушание, и всегда молился.
Однажды, было это в 1957 (возможно, 1958) году, нам объявили, что наутро нас переведут в другое место. Лагерь наш был в Красноярском крае. Вечером выдали нам нашу одежду, отобранную при аресте. Выдавали в обмен на лагерную, и хотя была глубокая осень, мы, не задумываясь, отдали и ватники, и бушлаты, чтобы быть пусть в легкой одежде, но своей. (Арестовывали-то нас летом.) Вернули все, что забрали, до единой вещи. Какая это была радость – одеться в монашеское! Утром под конвоем пошли мы из лагеря. Только мы понимали, что это не обычный этап. Потому что всегда в любое место конвой идет с собаками, а тут были без собак. И никогда нам на этапы не возвращали одежду. А когда мы шли, нас никто не подгонял и не понукал.
Шли мы два (?) дня, и остановился конвой в лесу, на высоком обрыве над рекой.
- Ну что, верите в Бога?
И как едиными устами прозвучало в ответ:
- Веруем!
- Пусть Он вам и помогает.
И конвой ушел.
Стоял ноябрь, уже начиналась зима. Земля промерзла, падали снежинки. Как здесь жить? Вдруг по реке звук моторной лодки. Через некоторое время поднимаются к нам по обрыву два рыбака. «Смотрим, что за диво дивное – до жилья двести километров, а тут толпа, и все в черном». Мы им рассказали про себя. Рыбаки дали нам топор, спички (без них же в лесу нельзя!), веревку, а самое главное, сказали:
- Здесь не оставайтесь. Пройдите по берегу, здесь недалеко, пять километров, стоят три брошенных дома. Там раньше летом покосы были, косари жили. Правда, крыш почти нет, но хоть стены. Все-таки лучше, чем на одном воздухе и совсем без стен. Больше мы сейчас ничего дать не можем. А теперь нам ехать надо, план сдавать, мы же в колхозе. Еще раз приедем, муки привезем.
Слава Богу, у нас были топор и спички. Пришли мы к этим домам и как-то устроились на ночлег.
Стали мы там жить. О. Александр чинил у домов стены, латал крыши и рубил часовню. Часть сестер помогали, а остальные с утра до ночи бродили по тайге, собирали траву, плоды, коренья, запасали на зиму все, что можно было употребить в пищу. О. Александр поправил дома, срубил часовню и в ней молился.
Кругом лес, глушь, дорог нет, до ближайшей деревни почти триста километров по реке. До нас добраться из этой деревни летом можно по воде, зимой, когда станет лед, санным путем. Да и деревня глухая – из нее по реке или на вертолете добирались до железнодорожной станции на дорогу в Красноярск. (Поселение находилось на р. Чуна, в верховьях – Уда. Ближайший населенный пункт – село Кондратьево, ближайшие города – Канск, Тайшет. Чуна замерзает в ноябре, вскрывается в апреле.)
Первая зима была очень трудной. Есть было нечего. Рыбаки обещание свое сдержали, муку привезли. Но было ее мало. Много сестер погибло от цинги. Кладбище наше было рядом, над рекой. И все прибавлялись на нем кресты.
Потом стало легче. Узнали в округе, что есть священник, летом приплывали отовсюду на моторках, заказывали требы, привозили крестить детей. Бывали и венчания. В качестве платы привозили продукты, семена, зерно.
Привезли нам первый раз десять килограммов зерна. О. Александр сказал: «Есть не будем, посеем. Для нас это все равно малость, а вырастет сторицей». И мы все это зерно покидали в землю. Урожай собрали очень хороший, хватило до следующей весны.
Сделали мы огород, сажали овощи. Урожаи у нас были небывалые для тех мест, местные нашим урожаям удивлялись. Перед тем, как сажать или сеять, о. Александр служил молебен, а потом мы ходили и сажали, и всегда-то с молитовкой, все-то с молитовкой. Потому были у нас такие урожаи, несмотря на очень суровый климат.
Летом сестры ходили по лесу, собирали ягоды, грибы, солили, мариновали, заготавливали на зиму. Со временем у нас уже и куры появились, так что когда приезжали к нам с требами, привозили не продукты, а соль и керосин.
Всему учил сестер и во всем помогал о. Александр. Сестры находили в тайге ватники, брошенные геологами. О. Александр научил доставать из них вату. Ею он утеплял нашу летнюю монастырскую одежду, а из каких-то ватников делал теплую одежду для сестер. О. Александр научил сестер делать подушки из одуванчиков. Сестры подбирали в лесу старые звериные шкурки (видимо, брошенные когда-то охотниками из-за невысокого качества), находили забытые капканы с пойманными зверьками. Из звериных шкурок о. Александр шил сестрам обувь.
Под берегом он нашел глину и обжигал из нее кирпичи. Из них сложил в домах печки, можно было зимой топить, и на них мы пекли хлеб. А раньше на костре варили жидкое месиво из муки. Всю вторую зиму у нас был хлеб.
По соседству с нами жил медведь. О. Александр давал ему хлеб. Бывало, спускаются сестры на реку, за водой, или посуду мыть, а там мишка, воду пьет. Сестры тихонько постоят, подождут, чтобы его не смущать, а когда тот уйдет, пойдут к воде.
О. Александр срубил баню. Медведь любил там лежать на полке. Пойдут сестры в баню постирать или помыться, а там медведь. Они – к о. Александру. О. Александр подойдет к бане: «Миша, ну пойди, матушкам в баню нужно». Медведь через некоторое время вставал и уходил.
О. Александр каждый день записывал все, что происходило, и этих записей скопилось у него несколько тетрадей. Так прожили мы десять лет.
Однажды летом по реке звук моторки. Поднимаются к нам на обрыв геологи.
- Смотрим, что такое? Места безлюдные, а над рекой кресты стоят.
А это кладбище наше все росло и росло, и кресты уже приблизились к берегу и стали видны с воды.
Рубашки у геологов до пояса расстегнуты, и у всех горят на солнце кресты! Как?! Мы кресты столько лет таили, за крестное знамение – пуля в лоб, а тут открыто носят!
- А вы что, ничего не знаете? Гонения давно кончились, люди из лагерей вернулись. Храмы работают, детей крестят. Коммунисты за своими только следят, чтобы не ходили, карьеру делать не дают, а простой народ ходит.
Тогда почему же мы здесь?! А уехать мы никуда не могли, потому что при «освобождении» нам дали не паспорта, а справки, что живем мы на поселении без права проживания в других местах.
Вечером решили, что надо ехать, узнавать, в чем дело. Решили послать меня, как самую молодую. Мне было семьдесят три (семьдесят четыре?) года, игуменье Иринее (Ирине?) 102 года, а о. Александру 104 года.
Приехала я в Псков и пошла к следователю (в отделение КГБ). Он слушал меня внимательно, и вдруг кричит:
- Идите, послушайте, это чудо – как они в лесу выжили!
Весь отдел собрал, слушали часа полтора. Когда я кончила и все разошлись, ему уже принесли папку, мое личное дело. И я издали увидала крупными красными буквами надпись через всю обложку ПОЖИЗНЕННО, и все поняла.
- В этой ситуации я ничем не могу Вам помочь. Возвращайтесь. И живите там, раз приспособились.
Вышла я из этого здания и стою. Что делать, куда идти? Уже начинало темнеть.
Слышу, раздается колокольный звон. Это в Троицком соборе звонили к вечерней службе. Я пошла туда. Вижу, к калитке храма подходит женская фигурка. Одета очень скромно, в темное, и вижу, что это монахиня. Не по одежде вижу, что монахиня. Решила с ней поговорить. Подошла к ней, тронула за рукав. Она обернулась. И со слезами бросилась мне на шею:
- Агриппина!
Это оказалась единственная сестра нашего монастыря, которая избежала ареста. Она меня узнала. У нее скончалась мать, и игуменья отпустила ее на три дня на похороны в деревню. Она вернулась на следующий день после нашего ареста, и оказалась у закрытых ворот. Сестра была звонарем в Троицком соборе. Она повела меня к себе в каморку при храме, и мы всю ночь проговорили. Она рассказала, как пришла к запертому монастырю, как жила, скитаясь в миру, все эти годы, ничего не зная о судьбе сестер. Ее приютил настоятель собора, определил ее звонарем и дал ей эту каморку. Я рассказала о нашей лагерной жизни, что мы никогда не разлучались, теперь живем в лесу, и как я была у следователя.
- А теперь не к кому идти, никто нам не поможет.
- Как это не поможет! А о. Алипий! Он все может. Поезжай к нему.
Сестра рассказала мне про Псково-Печерский монастырь, и на следующий день я приехала к вам, закончила рассказ м. Агриппина.
***
О. Алипий сразу ответил:
- Их надо вывозить, и когда вышел, обратился ко мне:
- Поедешь?
Было ясно, что поездка займет дней пятнадцать.
- Батюшка, у меня муж болен, если я его оставлю, он не сможет работать.
- Вы поедете, сказал о. Алипий стоявшим рядом мужчине и женщине, - санным ли путем, по воде, как получится, но вывозите немедленно. О. Алипий быстро ушел и, вернувшись, передал м. Агриппине крупную сумму денег.
- А вы отвезите ее в Псков и посадите на самолет, пусть назад обязательно летит самолетом, обратился о. Алипий к нам с мужем и м. Агриппине. (А ехать ей надо было до Красноярска, потом пересадка на вертолет до ближайшей к ним деревни, и оттуда уже на моторке к себе.)
***
Мы поехали на аэродром в Псков. (Мы всюду ездили на легковой машине «Москвич- 402», так как Геннадий Петрович ходил настолько плохо, что не мог ездить на поезде.) На аэродроме выяснилось, что билетов на Москву нет, следующий рейс только завтра, и будут ли билеты, неизвестно. Стоял сентябрь, и ночи были очень холодные. Мы сидим в машине и начинаем замерзать. (В поездках мы с мужем никогда не ночевали в гостиницах, только в машине, потому что Геннадий Петрович, тяжелобольной, с трудом ходил.) Ждать так сутки, с больным человеком, было очень трудно. И тогда решили, что чем сидеть эти сутки здесь, поедем сразу на аэродром в Москву. Все равно в Москве придется делать пересадку. Из Москвы и улететь, может быть, будет легче.
Но когда мы приехали в Москву, оказалось, что у м. Агриппины поднялась температура, и мы поехали не на аэродром, а к нам в мастерскую.
У м. Агриппины оказалось воспаление легких. Мне удалось вызвать районного врача из поликлиники и как-то уговорить ее (врача) написать на мое имя необходимые рецепты. Через неделю температура упала. Пока м. Агриппина, больная, лежала в мастерской, я собирала теплые вещи для сестер, набралось три тюка. Для о. Александра отдал свой теплый свитер Геннадий Петрович.
М. Агриппина только-только поправилась, была еще слаба, и упрашивала нас не отправлять ее самолетом, а посадить на поезд до Красноярска, так как надеялась, что отлежится, пока будет ехать. И мы посадили ее на поезд, взяв обещание, что она напишет нам, как только сойдет с поезда на станции.
***
Прошел ноябрь, декабрь, январь, февраль, письма не было. Мы очень беспокоились, ведь мы не выполнили поручения, не посадили м. Агриппину на самолет. Она везла много денег, и в длинной дороге мало ли что могло произойти. В марте мы поехали к о. Алипию повиниться и узнать, что случилось. Дорога из Пскова в Печоры тогда еще не везде была заасфальтирована, там, где не было асфальта, образовались наледи, и вести машину было очень трудно.
***
Оказалось, что в дороге м. Агриппина опять заболела, ее сняли с поезда и положили в больницу. Там она пролежала довольно долго, но деньги не пропали, видимо, она везла их на себе. Вещи тоже были в целости. К тому моменту, когда мы приехали к о. Алипию, монахини и о. Александр уже были в Печорах. Вывозили их поочередно двумя группами. Сначала добирались до Красноярска, около пятисот километров на санях глухими местами, минуя населенные пункты, для этого нанимали проводника. В Красноярске садились на поезд. Когда первая группа прибыла в Печоры, вывезли вторую. Деньги на дорогу дал о. Алипий. Вывозил обе группы один человек.
Сестер к этому времени было уже мало. Двух или трех монахинь о. Алипий переправил в Духов монастырь в Вильнюс, еще нескольких в Леонидову пустынь под Вильнюсом. Для игумении Иринеи о. Алипий купил домик в Печорах, около нижних ворот монастыря. Там она жила с несколькими сестрами. Остальных разобрали и спрятали по домам его печорские духовные чада. О. Александра поселили в монастыре (в корпусе, где жили старцы). Так что остаток дней они провели в покое и тепле. Все тетради с ежедневными записями о жизни в лесу о. Александр передал о. Алипию.
***
Почти сразу после этого о. Алипия начали вызывать на допросы в Псков. Видимо, какая-то информация до КГБ дошла. Вызывали каждый день. Его даже не хотели отпускать ночевать в монастырь, но все-таки каждый раз отпускали. Допросы были очень тяжелые, длились по четыре-пять часов. О. Алипий отвечал одно и то же, что не знает никаких монахинь.
Однажды, когда о. Алипий вернулся, он похлопал себя рукой по груди там, где сердце, и сказал:
- У меня здесь кровь запеклась, - и после этого допроса часто говорил: «Сорвали сердце». Это было в 1970 году. После этого вызовы в Псков стали реже. Ежедневные допросы были временами, между ними возникли перерывы. Но сердце уже было сорвано.
В 1975 году больное сердце не выдержало, и о. Алипия не стало.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 12(69) декабрь 2015
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2015/Nomer12/Uryson1.php
