Женщина французского модельера
Эта история началась в прошлом январе в Париже.
Все остальные миры, кроме мусульманского, иудейского, китайского, буддистского и языческого, только что отпраздновали новый год. На булыжных мостовых Парижа еще валялись конфетти и прочая праздничная мишура. Мы с мамой и сыном вернулись в столицу с побережья океана (такой у нас был клановый выезд) и бесцельно бродили по магазинам. В одном из них из них мы и купили эти свитера с собаками.
Магазинчик находится у центра Помпиду, я заприметил его несколько лет назад. Владелец — хитрый итальянец (даже не итальянец, а “итальяшка”) все это время на витрине держит вывеску “Финальная распродажа перед закрытием”. Местные сюда вряд ли заходят, а для туристов — самое то. Азарт шопоголика, желание успеть купить по последней цене. А цены и впрямь невелики.
В Париже в январе холодно, и мы решили утеплиться. Один свитер белый, другой — черный. Первый для мамы, второй — сыну. На обоих изображена смешная собака с облачком из комикса над головой. В облачке по-французски: “Idee”. Имя модельера JC de Castelbajak. Я даже не рискнул переводить это имя на русский. Французский — странный язык. Взять, например, Peugeot и “Пежо”. Как сочетание из пяти букв “ugeot” может означать две наши “жо”?..
По возвращении в Москву меня подключили к новому радиопроекту “Серебряные слитки”. Все мы, ведущие, должны были сделать субъективный выбор и придумать, кому может каждый из нас подарить полукилограммовый слиток серебра, кто произвел на нас впечатление в 2006 году. Свой слиток я решил разделить между Филиппом Бахтиным, редактором блестяще стартовавшего тогда журнала “Эсквайр”, и Виктором Пелевиным, выпустившим очередной роман. Но не об этом сейчас речь. Церемония награждения наших героев проходила в ресторане “Бон”, а в качестве специального гостя вечеринки пригласили Мареву Галантер.
Кто такая Марева Галантер, я не имел понятия. Дали послушать. Да — чудесный вокал. Легкая музыка. Французский язык. Три составляющих, обреченных в наших краях на успех. Она перепевает “банг-банг” Нэнси Синатры. Шепчет “лямур” в микрофон. Мурлычет о странностях любви в моих наушниках. Мне понравилось.
Ее песни где-то нашел генеральный директор радиостанции. Кроме него о существовании Маревы никто не знал. Но ведь ее надо было как-то подать. Объяснить ее присутствие на вечеринке, рассказать слушателям и зрителям о том, какая она знаменитость во Франции. А это, кстати, действительно так.
— Марева родилась в раю, — рассказывала мне редактор радио Ольга, — на Таити — во французской Полинезии. Сначала покорила родину, став мисс Таити, а потом и метрополию, став мисс Франция. Снялась в паре модных малокоммерческих фильмов и вышла замуж за модельера Кастельбажака.
— Как-как? — переспросил я.
— Жан Шарль де Кастельбажак, легендарный французский модельер. Основатель… бла-бла-бла…
— Ага, понятно. Ну и?
— Ну, это… — Ольга покраснела. — В общем, мы тут ничего лучше не придумали… Ты же был недавно в Париже?
— Был.
— Ну вот. И там ты как будто познакомился с Маревой. Влюбился. И пригласил ее в Москву. И она — о чудо! — скоро приедет. И даже выступит у нас на вечеринке… Если ты не против такой легенды, конечно.
Я не был против. Наша радиостанция — мифотворческая, в этом мы с ней похожи. В чем, в чем, а в этом мы спелись.
— Вот и здорово! Мы запишем ролики о вашем знакомстве и приключениях, будем ставить ее песни. Нагнетать, в общем. А потом она приедет к тебе в эфир… ну и все такое.
— Что — “все такое”?
— Ну… все. Такое.
— Понятно. Без проблем.
В эфире появились анонсы и Маревины песни, ее голос доносился из салонов автомобилей, я пару раз что-то невнятно говорил о том, что к нам скоро приедет прекрасная французская девушка. Зашел на ее сайт. Там фотография ее головы с пририсованным платьем в горошек и собачкой на поводке. Мило.
В день интервью я чуть не опоздал на эфир. Февраль вдруг решил взять реванш за отсутствие снега у братцев декабря и января, завалив белыми хлопьями Москву по первый этаж. Пробки. С мороза я попал сразу на блины. Марева и руководство станции сидели и уплетали блины с черной икрой. И запивали водкой. Присоединился. Познакомили. Я сказал, что это типичный ужин работников русской радиостанции. И здорово-де, что наша гостья не побрезговала.
Засмеялась. С чувством юмора у девушки все в порядке.
В эфире, поздоровавшись, она представляла своих коллег. У Маревы Галантер девчоночья группа. Четыре не красавицы в ярких платьях от ее мужа. На платьях лики Мика Джаггера, Элвиса Пресли, Боба Марли и кого-то еще. Девушки играют на гитаре, барабанах… Их и вправду нельзя назвать безусловно красивыми, как Мареву, но вот этой вот французской харизмой, тем самым пресловутым шармом фонтанировала каждая. Особенно Матильда.
Матильда играет на маленькой гавайской гитарке и на серьезной электрической бас-гитаре. До того как она примкнула к группе, Матильда была волонтером в Камбодже, а еще до того помогала беженцам в Пакистане.
Я смотрю на Матильду и пытаюсь представить ее сбитые в кровь ноги, пыль на волосах, как она продирается сквозь лианы, за спиной у нее рюкзак с медикаментами и незараженной водой, — у меня это плохо получается. Сейчас это опрятная девушка, в теплом свитере, двадцати с небольшим лет, она красиво курит и, грассируя, как и все французы, рассказывает анекдот. Анекдот смешной. “Однажды, когда я была маленькой, мы с бабушкой зашли в кафе под открытым небом, чтобы пообедать. Потом пошел дождь. Мне понадобилось полтора часа, чтобы доесть суп!”
* * *
Все вместе едем в ресторан “Желтое Море”. Вся группа, переводчица Саша и я, представитель принимающей стороны.
Саша — удивительный человек, настоящий профессионал. Она вроде бы и есть, а вроде бы ее и нет. Переводит подробно и шутя, но при этом является как будто бы внутренним голосом.
По дороге спрашиваю Матильду, чем она занимается помимо музыки. Отвечает, что вовсю тренируется. Гоняет на велосипеде по Булонскому лесу. Хочет летом принять участие в “Тур де Франс”. А на кого училась? Общее образование. Получила в монастыре.
В ресторане садимся вместе с Маревой. Мне, наверное, сейчас нужно что-то рассказывать о России и Москве…
— Ты вообще в курсе, что мы любовники?
— Да, мне сказали, — смеется в ответ. — Тогда ухаживай за мной.
— Это большая честь для меня, — сдерживая смех. — О любовницах-француженках ходят легенды.
— О любовниках — русских мужчинах, тоже. Ну, Владимир Высоцкий, например.
— А откуда ты знаешь о Высоцком?
— Читала биографию Марины Влади. И Михаила Шемякина тоже.
— Это удивительно. Очень немногие за пределами России знают о нем. С кем из французов ты бы его сравнила?
— С Сержем Генсбуром, например. Знаешь такого?
— Конечно, знаю. Здесь очень много франкофилов.
— Но не больше, чем во Франции русофилов… Я буду вот эти суши. И вот эти. Они, кажется, теплые.
— Готов поспорить… Да, эти теплые, с угрем.
— Давай поспорим? Ты называешь знаменитого француза или город, или место, какие-нибудь Елисейские поля, а я — русского или, там, Кремль… И салат я еще буду. Вот этот.
— Давай, а на что спорим?.. И еще водку? Или саке?
— Водку, конечно, это же Россия и зима. Если ты проиграешь, то… — она задумалась, — ты совершишь что-то выдающееся и посвятишь это мне.
— В каком смысле?
— Ну, я не знаю… снимешь кино, устроишь революцию, сделаешь ток-шоу на телевидении — и посвятишь его мне. Какое-то свое личное достижение.
— Согласен! А ты, если проиграешь, споешь мне песню. Тоже лично и бесплатно… Д’Артаньян.
— Раскольников.
— Луи де Фюнес.
— Путин.
— Кароль Буке.
— О, она мне тоже нравится. Борис Рубашкин.
— А кто это? А, знаю, русский народный… Жорж Сименон!
— Дягилев.
— Ренуар.
— Мамонов.
— Господи, его-то ты откуда знаешь?!.. Мирей Матье.
— У нас ее никто и не помнит теперь. Князь Волконский.
— Лес Негрес Вертес… Группа такая.
— Я знаю, они чудесные. Мелитон Кантария.
— Кто?
— Милитон Кантария. Он ваш солдат, который первый прикрепил флаг к крыше рейхстага.
— Марева, я сдаюсь.
— Нет, нет, “русские не сдаются”, — процитировала кого-то она.
— Но откуда Кантария? Откуда, скажи, в твоей голове, выросшей вместе с телом и голосом на Таити, эта фамилия?!
— Я и не помню уже. Барышников, генерал Лебедь, Алеша, — было сказано “Альоша”, — Иван Грозный, Распутин, Наталия Водянова, Парк Горького, Калашников, Стравинский, Шнитке, Невский проспект…
— Остановись! Клод Лелюш, Фернандель, Шарль де Голль, Равальяк, Ромен Гари, Ришелье, да, Ришелье Арман дю Плесси! А еше комиссар Мегре, приключения Пифа, Клод Монтана, Франсуа Озон, Альбер Камю, и, например, Андре Жид, и этот парень… который играл Леона-киллера… Ну, хорошо, пусть не он, а режиссер Люк Бессон.
— Ромен Гари — ваш. Роман Гарин, разве нет? А ты смотрел “Капли дождя” Озона?
— Да.
— Помнишь там этот безумный танец? Когда они вчетвером ни с того ни с сего начинают вдруг нелепо танцевать под эту глупую песенку? Мой любимый момент. Всегда хочется к ним присоединиться.
— Вспомнил! Жан Рено его зовут, Леона-киллера.
— Очень странный человек. Очень хороший и очень стеснительный. Он знакомец моего мужа.
— Я, кстати, полтора месяца назад купил его свитера. Тогда еще не подозревал ни о его, ни о твоем существовании. Забавно, правда?
— Наверное… — ответила на автомате. О чем-то задумалась.
— С собаками. Комиксовые такие…
— Тебе действительно понравилась эта собака и эти свитера?
— Мне — нет. Но маме и сыну — да.
— Вот-вот…
— Что?
— Вот это и есть инфантильность… Извини, я сама с собой сейчас разговаривала. Продолжим? Рудольф Нуриев.
— Эдит Пиаф… Ты считаешь, что нужно относиться ко всему серьезней?
— Лев Троцкий… Конечно, нет. Ко всему нужно относиться легко. Но ведь в какие-то моменты нужно собраться. Перестать быть ребенком. Разве нет?..
— Ален Делон… Разве да?
— Юл Бриннер… Да. Особенно если это касается не тебя лично, а твоей семьи.
— Не уверен, что что-то можно поменять в человеке после двадцати пяти лет... Летиция Каста.
— О-ла-ла! Она красавица, эта пышка Летиция!.. Поменять в человеке невозможно, согласна, но он может поменять себя сам. Если захочет… Нижний Новгород.
— А захочет он, человек, только тогда, когда у него будет серьезный стимул. Не дай бог, болезнь. Или, дай бог, любовь. Ну, как у Бельмондо. Кстати, Жан Поль Бельмондо.
— А я о чем! Если человек не хочет меняться, его любовь недостаточно сильна, правильно?.. Писатель… Ну… ваш современник… Странный такой…
— Пелевин? — вмешалась Саша.
Удивительный человек. Она ведь переводила весь этот разговор, но ее присутствие совершенно не ощущалось.
— Да, Владимир Пелевин. Так вот… значит, количество любви, которое в тебе есть, — его достаточно, оно не стимулирует тебя развиваться дальше.
— Я слышал такие идеи, Марева. Но количество любви… в чем оно измеряется? Градусы, килобайты? Джоули, паскали? Я недавно сделал открытие. Оказывается… наше сердце, этот сосуд — он безграничен. Он может вместить в себя неограниченное количество любви… любовей. Сейчас поясню. Кстати, о писателях — Фредерик Бегбедер.
— Фу, какой же он скользкий и самовлюбленный. Знаешь, что про него Матильда говорит? “Он настолько себя любит, что если бы дотянулся, сам себе сделал бы минет”.
— Да? А у нас его много читают.
— А что у вас еще делать?.. И что сердце?
— Оно может вместить не одну, а две любви (а то и больше). И вот что интересно: эта вторая любовь не будет отнимать место у первой. Понимаешь? Когда человек ревнует, допустим, свою подругу к другому парню, он же думает, что занимают его место. И отбирают любовь к нему. А это не всегда так. Самое интересное, что количество любви (в чем бы оно не измерялось) не уменьшается. Просто в сердце настолько много места, что вдруг там поселяется еще одна, такая же сильная любовь. И внутри они не конфликтуют… Жерар Депардье.
— Анна Павлова… И?..
— Не конфликтуют до тех пор, пока внешние обстоятельства не ставят человека перед выбором. Тогда начинаются проблемы… Водки?
Надо сказать, что все это время мы пили холодную водку с теплыми суши, поднимали тосты за дружбу, любовь и музыку. А к “Желтому морю” тем временем сквозь пробки продирался мой верный друг, которого я попросил найти, купить и привезти саундтрек к фильму “Капли дождя на раскаленных скалах”.
— Точно! А еще, помимо любовей, туда помещаются штук пятнадцать влюбленностей. Пятьдесят флиртов. И сотни симпатий… Горбачев. Перестройка. Юрий Гагарин. Космос.
— Жан Лу Кретьен!
— Кто это?
— Это ваш первый и единственный французский космонавт.
— Ах да, верно! Откуда ты помнишь это?
— Ну, это как у тебя с Кантарией. Зачем-то помню.
Надо сказать, что мы уже порядочно нарезались, даже начали танцевать. Матильда закружила в танце удивленного администратора ресторана. Две другие девушки вальсировали друг с другом. К общей группе присоединилась кампания из-за соседнего столика. Француженки отдыхали на всю катушку. Совсем как мы во Франции.
Наш танец с Маревой выглядел так:
— Сара Бернар.
— Лео Толстой.
— Гийом Аполлинер.
— Владимир Набоков.
— Бомарше.
— Владимир Бунин.
— У тебя все — Владимиры.
— …
— Пелевин и Бунин — не Владимиры!
— Владимир Ленин.
— Владимир Косма.
Пауза. Все еще выпили водки. Матильда встала на стул и запела камбоджийскую колыбельную песню. Соседи прислали нам шампанского. Официант передал мне диск. Скромный друг не стал подниматься. Когда зазвучала эта песня из фильма, началась полная вакханалия. Все танцевали нарочито неуклюже и смешно, поливали друг друга вином и запускали самолетики из салфеток. И так по нескольку раз, прослушивая песню на репите.
* * *
Этот мой друг строит башню “Федерация” в комплексе “Москва-Сити”. Тогда она еще не была такой гигантской, как сейчас, но все равно уже достаточно высока. Он повез нас всех туда. На стройку. Кремль-то все уже видели. По дороге мы не умолкали:
— Тебе понравилось здесь? Как тебе Москва?
— Мне очень понравились люди. А город — нет.
— А мне в Париже порой наоборот.
— Таити. Там я выросла. Я уеду туда когда-нибудь. Там всегда тепло и красиво. И нигде нет таких закатов. Нигде на свете. Там самые яркие звезды. И там пройдет детство моих детей. Когда они у меня будут. Моя дочка будет ночью купаться в теплом, как чуть остывший сладкий чай, океане… Она будет как я. Только совсем другой.
— Ты плачешь. Есть у нас такое выражение: “Москва слезам не верит”. Москва некрасивая. А некрасивые — злые.
— Да, некрасивые — злые.
— Пьер Ришар!.. Ну вот, улыбаешься, другое дело.
— Анастасия Лютаева.
— А кто это?
— Как, ты не знаешь?.. Это самый известный русский модельер. Ну, она так говорит, по крайней мере. У них с моим мужем какой-то бизнес… Впрочем, это совсем неважно.
Глубокая ночь, а на стройке самый разгар работы. Жужжат бетономешалки. То и дело подъезжают большие машины, из них выгружают и укладывают материалы. Несколько подъемных кранов, как увеличенные в тысячи раз цапли, что-то клюют вокруг. Один из них забрался на самую крышу, потихоньку поднимаясь к облакам вместе с ней. Нам всем выдали каски и провели к грузовому лифту. Здесь пока нет других. Тридцать какой-то этаж. Открытая площадка. Ветер, как ни странно, теплый. Но все равно очень холодно. Хорошо, что мы догадались захватить с собой бутылку водки.
Мы крепко вцепились в железный поручень. Москва внизу сурова и блестяща.
— Хоть ты и не выиграл, я все равно спою. Персонально.
Вот так все и было. Февральской ночью на крыше недостроенного небоскреба французская девушка Марева Галантер, мисс Таити, пела Москве песню. А ей подпевали еще три. Ветер бы красиво развевал их волосы, если бы они не были спрятаны под шапками и касками. Неподалеку рабочие-высотники, отложив дела и закурив, слушали песню вместе со столицей и со мной. И с моим другом. Каждый испытывал свои чувства. Рабочие и друг — удивление. Я — счастье. Марева — эйфорию. И только Москве было все равно. Она там внизу мигала огоньками и гудела клаксонами.
— О чем эта песня?
— “Miss Hinano”. Она о мисс Хинано. О грустной радости. Русские должны понимать, что это такое…
Друг развез нас. Девушек в гостиницу, меня домой, а Сашу — на работу. Такой уж у нее график.
На следующий день они улетали. Мы обменялись с Маревой адресами. Я подарил всем девчонкам по белому Чебурашке в олимпийской форме. А Матильде даже двух. Ей в придачу был еще коричневый Чебурашка с апельсинами.
В июне я победил на соревнованиях по айкидо. В своем возрасте и в своем весе. Сфотографировался с кубком. И отправил Мареве фотографию с подписью, что это победа посвящается ей.
В августе я был в Ницце. И на афишной тумбе увидел объявление о концерте Маревы. Он прошел неделю назад. Я не успел.
Три недели назад я получил рождественскую открытку-фотографию: Чебурашка сидит на железном стуле в Люксембургском саду и читает “Le Mond”. Поздравления с Новым годом, приветы Москве и подпись: “Mareva Forever”.
В общем, Москва, тебе приветы.
Однажды
Однажды в холодный месяц года, когда католическая Пасха совпала с православной, я видел, как по Севастопольскому бульвару в Париже шел актер Депардье, плакал и что-то бормотал себе под нос. Он вытирал глаза рукавом кожаной куртки. Может быть, учил роль, а может быть, что-то случилось… Люди его узнавали и оборачивались, а он будто бы и не замечал. Огромный человек, сгорбившись, шел по городу и смотрел на него сквозь слезы.
А другой человек в своем дневнике написал Богу, что тот может смело посылать его в ад. Потому что он в него никогда не верил, в пост кушал, в Рамадан пил и некошерную мацу ел. А в остальном, в общем-то, заповеди не нарушал. Но все равно просился в ад. Говорил, что и там, в котле с кипящим маслом, он будет протестовать против поклонения и страха перед надуманными обрядами и обычаями.
А один мой знакомый любил красивых женщин. И часто был ими любим, потому что поднимал им самооценку, посвящая возлюбленным стихи. Но девушек было слишком много, а он хотел долгих и важных отношений. Он хотел, чтобы рядом была муза. И наконец, она появилась, и потом была свадьба с венчанием. И теперь он поет близнецам колыбельные. А когда малыши засыпают, он не спешит выходить из детской. Так и сидит, грустя, в темноте, перебирая в голове свои старые рифмы и образы подруг. Он, правда, и сейчас сочиняет. Но все больше философские стихи, все больше о жизни. А раньше писал о любви и приключениях. Но мне кажется, что он все равно счастлив.
А еще я наблюдал, как один легкий человек стал очень тяжелым. Прежде он разговаривал, а теперь говорит. Он вещает, как надо жить: надо жить так, как живет он. Он ругает бездарей, глупых и надменных людей. Но именно в этом столько надменности…
* * *
А одну женщину трудности только закаляли. Я ее тоже знал, потому что она меня воспитывала. Сначала, в юности, ей переломало ноги бревнами на лесозаготовках. А потом, во время войны, погиб ее муж. И умер от голода маленький сын. А дочка осталась жива, потому что женщина пошла работать на хлебозавод. И в лифчике приносила домой тесто. Отдирала его от сисек и пекла для девочки. И это было еще самое легкое и простое, что произошло в ее жизни, потому что тогда была молодость. Потом все было только хуже и труднее. Но женщина чаще улыбалась, чем плакала. И умерла тоже с улыбкой. Она в последний раз закрыла глаза, когда по телевизору показывали КВН.
А один старый человек в вязаной спортивной шапке сегодня на улице кричал, что ненавидит Горбачева. И мне отчего-то стало жаль детей этого человека.
А есть еще один человек такого же возраста. Он работает в “Макдоналдсе” рядом с моим домом. Он не так расторопен, как его юные коллеги, моторика замедлена, а виски его седы. Но у него всегда прямая спина и отглаженная клетчатая рубашка. И я стараюсь попасть в очередь именно к его кассе, чтобы каждый раз сказать ему на несколько хороших слов больше, чем это принято.
Принято говорить “спасибо”. А я говорю ему: “Спасибо вам большое. Хорошего дня. Удачи!”
* * *
А один человек ощущал себя плюшевым медведем. Он так и написал в Интернете: “А вот если есть девушка, которая точно самая прекрасная… Вы ее, и она вас. Здорово. Скучаете без, скучает по. Вместе так прекрасно. Но иногда ощущаешь себя плюшевой игрушкой. Самой любимой, единственной и неповторимой. Которую укладывают с собой спать, бережно стирают нежными руками, аккуратно и регулярно зашивают. Но — игрушкой. Плюшевой. Которую иногда швыряют под диван, если настроение ни к черту. Лежишь в пыли, не моргая, и иногда понимаешь — за что, а иногда — не понимаешь. Но это без разницы, потому что плюшевые игрушки вообще-то неживые”.
* * *
А еще в Интернете есть сообщество, в котором состоят люди, во что-то сильно верящие. Они верят в разных богов, сущности, Вселенную, но все равно уважительно относятся друг к другу. И вот однажды там появилось объявление: “Помолитесь о Наташе!”
Это Наташин муж, отчаявшись, попросил сообщество поддержать больную жену силой коллективной мысли. Наташе предстояла серьезная операция, ее шансы выжить были ничтожны. И люди спросили у мужа точные географические координаты больницы и время операции.
В этот день и в этот час в разных уголках планеты незнакомые люди молились о Наташе. Шаман в прибайкальских снегах. Учитель эзотерики в своей квартире в Москве. Мудрец без имени из одного поселка в Казахстане. Старая женщина из Венгрии, которая видела прошлые жизни других людей. И еще много кто. Всего около ста человек.
И это было невероятно красиво, особенно если представить себе эту картину, как на карте Google Maps: когда из разных точек, мимо столиц и поселков, пронзая города и дома, кинотеатры и рестораны, прокладывают маршрут к операционному столу в больнице маленького города лучики любви. И каждый сам или через посредников оставлял на форуме сообщение: “Молимся”, “Медитируем”, “Поддерживаем огонь”.
А через неделю было радостное сообщение от мужа: “Наташе лучше!”
Он распечатал ей листы со словами поддержки и принес в больницу. И ликованию людей не было предела. Они помогли выжить человеку. И прожить потом еще восемь месяцев, две недели и два дня.
* * *
А был еще один человек. Особенный. Однажды он очень испугался боли и пыток. И он молил ночью в саду, чтобы папа его спас. А отец… хотя и мог, но не спас. У него был свой план, он хотел, чтобы его сын был примером.
Его и вправду пытали и изощренно мучили, пока он не умер.
А другой человек сказал: “Сын за отца не отвечает”.
Первого звали Иисус, и он был Сын Божий. А второго — Иосиф, и он был тиран.
* * *
А был еще другой мужчина. Как-то ночью он страстно целовал свою любимую жену. Он это делал долго и подробно. И вдруг, лаская губами ее сосок, он подумал, что должен любить эту женщину всю жизнь. Должен привыкнуть к груди именно такой формы. К этим запястьям и к этой спине. И ему стало невыносимо. Ему стало грустно. Одиноко. А потом еще и стыдно. Потому что раньше он думал, что он не такой. Он-то надеялся, что это навсегда.
А одна девушка каталась со своим мужчиной на катамаране среди островков Таиланда. И мужчина сделал ей предложение. И она, счастливая, согласилась. Потому что он был силен, красив и успешен. Он любил ее, а она любила его. Но думала она среди этой лазури, солнца и рядом с будущим мужем о другом мужчине, о том, с кем больше никогда не будет секса и разговоров. Она думала о том, что ему бы сейчас здесь очень понравилось. И она даже знала, какие бы слова он сейчас произнес. И ей очень не нравилось, что в такой ответственный момент она думает о ерунде, и нахмурила свой красивый лоб. А будущий муж спросил: “Что случилось?” А она ответила: “Да так, ничего”. Эту девушку, кстати, звали Дагмара.
А вот еще история, про мысли другой девушки. Был жаркий вечер. Она стояла у торгового центра, смотрела по сторонам и думала вот о чем: “Вот эти красавицы с большими бюстами... они носят чудесное кружевное белье. Интересно, они надевают хоть иногда простое хлопчатобумажное, как мы, плоскогрудые? Для нас, не одаренных природой, кружевное не делают... Вот если бы у меня была большая красивая грудь, я носила бы только кружевное…”
Ее мысли прервал молодой человек, который стоял рядом, нервно курил и приходился ей женихом. Он спросил жестко и зло: “О чем ты сейчас думаешь, а? Скажи! Скажи же! Ведь я тут, живой, стою рядом с тобой, а ты думаешь о Сулеймане, да? Точно! Ты думаешь о нем! Признавайся!”
Она пожала плечами и ответила: “Да. Я думаю о Сулеймане”.
Дело было в Дохе, столице эмирата Катар. Летом прошлого года.
* * *
А несколько лет назад в одной квартире в Питере собралась разношерстная компания, чтобы посмотреть только что вышедший фильм “Властелин колец — 2”. Все выпивали и восхищались спецэффектами. А к середине киносеанса одна девушка вдруг сказала: “Я что-то не пойму, а когда появится этот черноволосый мальчик в очках?” И все очень долго смеялись. А потом эту фразу про мальчика употребляли при любом удобном случае.
А один настоящий мальчик (хотя мне иногда кажется, что он тоже волшебный) спросил своего папу: “А мы все когда-нибудь умрем?”
“Все, — пробормотал в ответ отец. Помолчал. А затем добавил: — Но важно продержаться до конца, во что-то веря. Это сложно, конечно. Потому что нет ни черта, во что действительно стоило бы верить”.
Честно говоря, этот папа — я.
