Добрые соседи
Зима в этом году выдалась очень снежная. Собственно, на то она и зима: от частых снегопадов чист морозный воздух, его с удовольствием вдыхаешь полной грудью, выйдя утром во двор, весь аккуратно застеленный белым покрывалом пороши. А в сумерки даже тихо звенящие в темном небе звездочки кажутся далекими снежинками, летящими к нам.
Но от снежных заносов и бед немало. Намело сугробов на полях, глубоко укрыл снег кучи соломы, у которых ютились птицы.
Воробьи и сороки – привычные нахлебники сельских подворий, без них деревенский пейзаж немыслим.
Но вот красивые и важные птицы из «Красной книги» фазаны поначалу пугали сельчан.
Идёшь спозаранку по огороду к яслям подкинуть сена корове, а из-под ног с испугом выпархивает приличных размеров серый комок и летит наперерез тебе на бреющем полете. Возьмешь пласт сена на вилы, глянешь: под стогом распушил разноцветный хвост фазан и с опаской смотрит на тебя, а за ним копошится неприметная серенькая его подружка. Окончательно проснувшись, она убегает под соседний стог. Фазан вспархивает следом за ней. Чихая от сенной трухи, из яслей выбирается пёс Кеша.
– Что же ты, Кеша, на дичь не охотишься, ведь рядом добыча ночует? – укоряю своего верного стража.
– Эти пташки-то? Да пусть воркуют, с ними веселей жить, – читается в его невозмутимом взгляде, когда он, потягиваясь и зевая, трусит за мной к своей миске с завтраком.
Главные люди на земле.
Мне везёт на встречи с хорошими людьми, это и понятно: хороших людей на свете больше, чем плохих. Одних хотелось боготворить, преклоняясь перед их талантами, у других – трепетно учиться, перенимая их умения и опыт. Но самыми главными людьми были для меня родители – простые, ничем не выдающиеся, скромные люди. И я не боюсь показаться банальной, изрекая эту истину. То же самое может сказать о своих отце и маме любой человек. Так давайте скажем им добрые слова, выразим признательность за то, что вырастили они нас, воспитали хорошими людьми. Завидую тем, кто сможет благодарно заглянуть в родные глаза, погладить седые волосы отца, прижаться к плечу матери. Я, увы, не сделаю этого. Мои родители умерли, и я часто думаю, как много хорошего я не успела сказать им. Стесняемся мы говорить родным приятное, добрые слова оставляем на потом. А ведь так скоротечна жизнь человеческая, что может и не оказаться этого «потом»… Всё хорошее в человеке закладывается с детства в семье.
Я помню тихие вечера, когда дневные дела завершены, все мы сидим уютным кружком и слушаем, как отец читает вслух любимые произведения Толстого, Гюго, Катаева.Мама вяжет или что-нибудь штопает, а мы с братом внимаем сюжету, затаив дыхание. Телевизоров тогда ещё не было в сёлах, да и телевизор навряд ли так объединит, как семейное чтение. Ещё любили мы по вечерам решать занимательные задачки, ребусы, головоломки, да и просто перед сном посидеть на крылечке рядышком, глядя на звёздное небо и ощущая себя частичкой мироздания.
Отец мой воевал, имел три ранения, контузию, чудом выжил после сражения под Курском, стал инвалидом Отечественной войны. Как ни трудно ему было, освоил профессию учителя – экзамены сдавал экстерном; работая, и учась, и сынишку один растил до восьми лет. Брат мой не помнил своей матери – она умерла, когда ему было три года. Мамой стала ему моя мама, никто не догадывался, что она не родная ему. Они даже походили друг на друга – оба кареглазые, черноволосые. И секреты свои детские Володя маме чаще доверял, чем отцу. Ну разве папа поймёт, чем ему понравилась девочка из соседнего двора? Когда родилась я, брат стал главным маминым помощником. Обычно старшие дети ревнуют родителей к младшим, чувствуя свою обделённость. У нас такого не случилось. Настолько естественны были в своей мудрости родители, что мы с Володей и не замечали, как нас воспитывают. Мы росли, постигая мир, и окружало нас тепло родного дома. Мы учились думать – и чистым помыслам нашим неназойливо давалось верное направление. Мы совершали робкие шаги во взрослую жизнь – и ощущали участие и поддержку своих родных. Нас подстерегали первые горести и разочарования – и так сладко было выплакаться на маминой груди. И так приятен был прищур отцовских глаз, когда он одобрял принятое тобой решение. Отец говорил:
– Первую, меньшую часть жизни человек для себя живёт, а вторую, большую – для детей и внуков.
Немного успели мама с папой для внуков пожить, но наши с братом дети помнят их и чтят. А народная мудрость полагает, что человек жив, пока жива память о нём…
Аромат черёмух и сирени
В очередной криминальной разборке был убит местный авторитет по кличке Шах. Братва увезла тело главаря с места происшествия на его родину, минуя морг. Малой родиной своей Шах считал глухую деревеньку, затерянную в лесах. В ней когда-то находился детский дом, что дал сироте Вовке Шахову путёвку в жизнь. Сейчас на месте детдома были заросшие бурьяном развалины; деревня, как многие нынче, считалась неперспективной, местное население потихоньку спивалось от тоски и безысходности. Только воздух, настоянный ароматом цветущих черёмух и сирени, всегда манил к себе Шаха, словно в этих запахах жили ещё отголоски и образы того немногого светлого и тёплого, что иногда случалось в общем-то невесёлом детдомовском детстве. Кладбище располагалось сразу за околицей деревни среди тополей, берёз и черёмух. Друзья решили, что здесь Шаху будет лучше лежать, чем на городском кладбище – спокойней, как говорится, мир праху его и упокоение душе. Всё для похорон покупали в городе. Долго выбирали гроб. Хотелось не то, чтоб по высшему разряду угодить своему атаману, но чтобы ему там удобно было, в его последнем жилище.Наконец выбрали – просторный, красивый, с ручками.
– С музыкой не желаете? – к богатым выгодным покупателям обратился продавец. – Какую мелодию любил покойный? У нас всякие имеются.
Ребята переглянулись.
– Да он много чего любил, – задумчиво сказал Виктор. – но зачем тревожить усопшего?
– Вот разве «Вечерний звон» – тихая задушевная песня, – предложил Саша.
– Не надо музыку, – вмешался Юрка. – А вот подсветку сделать можно? Вовка с детства темноты боялся.
– У нас всё можно, – кивнул продавец.
Шах в гробу лежал как живой, только бледность и недвижность свидетельствовали о его вечном покое. Маленькая дырочка от пули у виска была прикрыта лентой. Цветов и венков накупили с избытком, хватало и настоящих цветов – ведь на дворе пылал июнь. А вот надгробие и памятник сразу не заказали в горестях и суматохе. Местный умелец наспех соорудил деревянную тумбочку с крестом, которая свежо пахла стружкой и смолой.
– Вовке бы понравилось, он любил запахи лесные, – всхлипнул Юрка, – а мраморный постамент на девять дней привезём…
В нагрудный карман покойника положили платочек, расчёску, немного мелочи, сигареты – как полагается. У рук Шаха переливалась золотым тиснением маленькая иконка. Одна старушка из местных положила рядом молитвенник. Виктор подумал и добавил недочитанный Шахом детектив, а Юрка незаметно сунул в гроб под цветы кассету с песнями Высоцкого и мобильник. Проводив друга в последний путь и помянув его как положено, братва разъехалась по домам. Юрке не спалось. В памяти всплывало общее с Шахом детдомовское прошлое. Они одногодки с Володей, но Юрка болезненный и хилый, а Вовка – крепыш, всегда и от всех защищающий друга. Вспомнил Юрка, как в шестом классе они вдруг заметили, какой красивой стала Наташка из восьмого Б, и как они вдвоём таскали ей яблоки из совхозного сада, а она смеялась, надкусывая каждое, и уверяла, что недозрелые, как и сами мальчишки. Увёл Наташу у них новичок из десятого класса, подарив ей однажды букет белых пионов. Нежный запах этих красивых цветов с тех пор и навеки стал для взрослеющих пацанов ароматом грусти неразделённой любви… А потом у Шаха была армия, горячий ветер Афгана, а у Юрки – драка их пэтэушной группы с мальчиками-мажорами, за которую он отпахал в зоне три года. От резкого звонка мобильника Юра вздрогнул. Кому среди ночи мог он понадобиться?
– Юрка, что за шутки? Почему я весь в цветах? Это что– гроб, что ли? – от голоса погребённого друга Юрка похолодел.
– Вовчик, ты же помер, ты не можешь говорить, – забормотал он и стал щипать себя за руку, щёку, проверяя, не сон ли это.
– Я помер?!. И меня закопали? Юрка, я жив, спаси меня скорей, я тут задохнусь!..
Когда изумлённые друзья открыли крышку гроба, полузадохнувшийся Володя, глотнув свежего воздуха, помотал головой, приходя в себя, а затем, затянувшись жадно сигаретой, сказал: – Ну вы даёте, заживо погребли. Хорошо, светло в гробу да мобила с собой, а то б и в самом деле от страха крякнул. А дырка в голове заживёт, пуля, видно, навылет прошла, мозг не задела. – И, помолчав, вздохнул: – Выходит, братцы, нет у меня мозгов. Надо новую жизнь начинать, с нуля. В управдомы не пойду, а землю пахать буду. Вон деревня моя загибается, а я разбойничаю. Хватит!..
