ФЁДОР ГРИГОРЬЕВ (г. ВОРОНЕЖ)
* * *
Управились к Пасхе: над клубом,
Что властью был напрочь забыт,
Вознёсся серебряный купол,
Простой оцинковкой обшит.
И стало светлее на свете,
Окончился век-бесприют.
Как куклы нарядные, дети
За мамкой к обедне идут.
Шепнула Наташкина сваха
(Не может без слухов прожить):
В игуменском чине монаха
В приход отрядили служить.
Церквушка – душа, не молельня,
Родное зерно проросло:
Вчера ещё звались – деревня,
А утром проснулись – село.
Серёга, что с давней подружкой
Страстную гулял напролёт,
Червонец в железную кружку –
«На новую церкву!» – кладёт…
БАЙКАЛ
Затихнет к ночи шумный дом,
Выходишь в слепоту,
И пьёшь, как зверь, иссохшим ртом
Живую пустоту.
Тотчас ласкаться подбежит
Дворовый пёс, Байкал.
Какой чудак тебе, скажи,
Такую кличку дал?
В соседях слыл слегка «того»,
Чудная голова.
Всем говорил, что ждут его
Ушканьи острова.
Твердил, что станет именит,
Фигляр и фантазёр,
Но затянул беднягу быт
Да тёщин чернозём.
Бывало, верх брало вино,
Щенка он материл,
А тот хозяина давно,
На жизнь вперёд, простил…
ВОЛОДЬКА И ЕСЕНИН
Смотрю на Володькины руки:
Отвык от работы мужик…
К недельным запоям со скуки
В стране запустелой привык.
Папаня пивал при Советах –
Бутылкой сбивал самолёт!
Да, пили. Но – пели! А этот
Давно ничего не поёт.
Спроси его: кто был в Рассее
От Бога народный поэт?
Ответит: Серёга Есенин.
Споёшь мне Есенина? Нет…
РУСЛАН КОШКИН (г. ВЯТКА)
* * *
Полчаса в привокзальной кафешке
в предвкушении звёздной судьбы
с ворошком сочинений на флешке.
Смех! Но разве такое забыть?
Позади – потаённость мечтаний,
впереди – неизвестности дым.
Полчаса в предвкушении тайны,
на приступке желанной страды.
И чаёк в одноразовой чашке
в тот, обычный как будто, привал
потому и казался сладчайшим
из всего, что когда-то пивал.
И звезда за окном кочевая
мне подмигивала сквозь дымок
от чадящей вблизи кочегарки.
А к чему – до сих пор невдомёк.
* * *
Наших встреч коротких целованье
вымолено было не словами.
Этот взгляд, разлитый по перрону,
даже истукана мог бы тронуть.
И давалась воля нам и даже
на глоток блаженства право пташье.
А ведь каждый скок наш к тёплым дуплам
столь же лёгким был, сколь и преступным.
Помнишь сторублёвой паспортиной
подснятые номера «Спортивной»?
Уж не там ли над скрипучей койкой
нам судьба межой кроилась горькой?
Было дело: весело и смело
по подъездам мы марались мелом.
Вот и выходило нам урочье –
счастье белобокое, сорочье.
Но – с чего бы? – и другая милость
нам чудесно сверху обломилась.
И не порченной порочным кругом
обручалась ты с любезным другом.
Вдосталь и ледка и кипяточка!
Тут и сказке бы конец. И точка.
Но тревожно что-то за кого-то,
словно выбрана чужая квота.
И – вопрос: чем делались богаты,
мы в том правы или виноваты?
Не выходит скорбь из обращенья.
Попросить бы у кого прощенья?
РУССКИЙ ЛЁН
То не плоть от голода голосит –
то, насущным хлебом по горло сыт,
да гнилым достатком не ублажён,
дух спросонья ломится на рожон.
Только нет отдушины, нет коня,
путь-дорожка скатертью не ткана,
и гниёт, не полото, не драно,
втуне во поле полотно-рядно.
Что ли волком взвыть? Да луна бледна.
Что ли посох выдернуть из плетня –
да пешочком, по уши-то в грязи,
всё по ней – по матушке по Руси?
Гой ты, князь удельный, педальный конь!
И куда ж собрался ты? Далеко ль?
Али жор без продыху стал не мил?
Али милым мерзостям изменил?
Волки сыты овцами целыми
и томятся новыми целями.
Ну а ты – с чего бы то? – сам не свой
посыпаешь голову вдруг дресвой.
Нагонявшись досыта за рублём,
как паршой, стяжанием оструплён,
не деньгу – себя ты зашиб деньгой.
Оттого и маешься день-деньской.
А пойди-ка во поле ты, дружок, –
испытай экстрим, потрясенье, шок –
и, тоской неведомой обуян,
обозри в округе глухой бурьян.
Приглядись к нему, как к степи калмык, –
и, быть может, узришь на краткий миг,
как среди полыни, не тереблён,
на ветру колышется русский лён.
ЕКАТЕРИНА КАРГОПОЛЬЦЕВА (г.КОСТРОМА)
МУЗА
Вчера ко мне пришла Она
И по-девичьему картинно
Уселась в кресло у окна
С какой-то книгою старинной.
И мне, поверившей едва
Своим глазам, Она устало
Весь вечер фразы и слова
Из этой книги диктовала.
По строчкам выцветших страниц
Манерно пальчиком водила,
И я – послушная – следила,
К ногам Её упавши ниц.
Но в тяжкой доле ремесла,
Уж если честно, Боже правый!
Какую чушь Она несла,
Желая почестей и славы...
* * *
С. Уткину
Веют ночные ветра,
Улицам каменным снится:
Город Святого Петра
Снова назвали столицей.
Вдоль беспокойной Невы,
Щурясь на тёмные лодки,
Бродят угрюмые львы
Сонно-ленивой походкой.
Явь ли всё это?
Не сон...
Время, сорвавшись кометой,
Между ростральных колонн
Вспыхнуло розовым светом.
И в фейерверке огней,
В бликах холодного глянца
Город печальных теней
Скинул свой каменный панцирь...
(из цикла «Белые ночи»)
* * *
Люблю, и в нежности моей
Так много счастья,
сумасбродства...
Но в череде пьянящих дней
На сердце чувствую сильней
Не радость духа,
а сиротство.
* * *
Мысль не двузначна – предельно ясна...
Но оттого состояние грусти
Даже на грани сознанья и сна
Вряд ли болящую душу отпустит.
Против безумства оружия нет,
Да и, наверное, просто не надо, –
Ржавая совесть за давностью лет
Бьёт куда лучше и пули, и яда.
БОБЫЛЕВ ДМИТРИЙ (г. СЕРОВ)
* * *
Одиночит пурга, шевелятся кусты,
Обрастают дыханием кони.
До слободки полесьем – четыре версты,
Голос в снежном мерцании тонет.
В перетопленной хате тусклы образа,
Масло больше чадит, меньше – светит.
Воспалённо сверкают больные глаза,
Грезят о заблудившемся лете.
…На мохнатые кашки садится пчела,
У плетня – изумрудное море.
Если батька узнает про наши дела,
Говори, что находимся в ссоре…
Говори, что из города скачет, летит
Самый лучший в губернии доктор.
Говори, что в пурге не собьётся с пути,
Только вытри водицу со щёк-то…
* * *
Ах, сколько поэзии в голых ветках,
Которые небо пронзают по осени!
Пенсионер в «капитанской» кепке
Себе рукавом вытирает под носом.
Ах, сколько грязи прилипнет к берцам,
Да что там к берцам, – до заду самого,
Когда пробежишь чуток, чтоб согреться,
В уме читая стихи Шаламова!
Ах, сколько серости в этом городе,
В моем подъезде – кичливых надписей…
Протрешь окошко и щиплешь бороду,
Глядя на небо цвета ляписа…
ЮНКЕР
Уведите его за фронт!
Воздух пачкает красной краской,
Воздух жалит картечью, лязгом,
Кирасиры со всех сторон…
Уведите его за фронт!
Крест Андреевский, крест нательный,
Сохрани под огнем прицельным,
Сбереги его от ворон!
Юнкер, юнкер, тебе ли в пекло,
Портупея в пыли поблекла,
Страшно в знаменные ряды –
Будет свалка, и жди беды!
Мы зубами удержим шанцы,
Будет Вера – и будут шансы,
Эй, пехота, ударь в штыки!
Кто ребёнка пустил в сраженье?
Враз – толчок, и у сердца жженье,
И не волен поднять руки!
Этот день был такой горячий…
Ты вдруг понял, что – настоящий,
Лишь бы только не умер он –
Кто под ядрами и картечью,
Захлебнувшись родною речью,
Встал за Веру и за Отечество –
Унесите его за фронт…
ВСТРЕЧА НИКОЛАЯ ГУМИЛЕВА И КНЯЖНЫ ТАТЬЯНЫ
Койка, эфир, палата, стакан, чаинки,
Белых пространств слияние на косынке,
Белых пространств письма филигранный почерк,
Стоны, и смрад, и осень, и прочее, прочее...
В Ваших глазах я видел вчера усталость,
Вашим глазам печаль от войны досталась,
Это не смерть, если в них серебрятся росы,
Не перед рвом улыбка и папироса.
Вы задаете вопросы.
Душевно. Просто.
(Рабочий не льёт ещё роковые пули,
Чтобы святую душу Творцу вернули.)
Верно ли,
что вы плачете вечерами?
Вы мне приснились - в белом, в походном храме,
И – лето. Слепые пули пространство лижут.
Стрелки
в азарте.
...К западу ближе, ближе
Флажки на карте.
