ПОТОП
Долины долили дождями. И лилий
круги по воде, как на карте мишени.
Машины мешали, а люди курили
правителей ждали, а с ними лишений.
И сколько-то лет одинокая скука слонялась.
И каждый, кто был неприкаян,
считал свои сны, собирая их в руку.
Но сны не сбывались… Границы окраин
опять уходили то вверх, то под воду,
дожди продолжались, долины пустели.
И не было смысла, припав к разговору,
его предпочесть тишине и постели.
Да, все начиналось с прогноза погоды,
а брань на заборе висела и пахла.
И люди опять пробивались в народы,
а верность терпела себя из-под палки.
Несметное время голодных соитий
давно миновало... Все жили зевая.
Но жили. Дышали. И ждали открытий.
А время текло, как вода дождевая.
***
Пространство обычая. Долго ли, споро ли
освоено речью чужой и своей.
И может быть, верно, за долгими спорами
все стало понятнее, но не теплей.
Надежда, спеша, прикрывается именем.
И нет для нее ни оврагов, ни гор.
И наша зима, занесенная инеем,
не оттепель ждет, а как видно, снегов.
Брели пешеходами к общему, к частному?
Зашли далеко. Разглядели весну.
И не было времени плакать от счастья нам,
и не было сил навестить тишину.
Ругались, спеша в одиночество толпами.
Искали причину, надежду забыв.
И были обычными, разными… Только ли?
Дарили слова и любили за быт.
20.10.15
***
Ну, наконец, заснул и этот город,
пытавшийся пленить меня всерьез.
Вакансия поэта – это голос
для шепота и крика, и угроз.
Вчерашний стыд остался в красном цвете
от винных пятен прямо на душе.
О чем спешу? Наверное, о лете,
а осень надоела мне уже
температурным призраком туманов,
ненастным утром или же дождем
и мокрыми деньгами из карманов…
Еще коротким, полутемным днем.
Весна стихов, в календари не глядя,
давно прошла. Но вновь придут слова.
И трудно строки складывать в тетради,
как перед печкой мокрые дрова.
И стоит прочитать себе и только
свои стихи и думать, что зазря.
И понимать, что рвутся там, где тонко,
и нить, и связь времен, и якоря.
***
Канарейки уселись на рейки. Дятел нес:
– канарейки – еврейки!
Те обиделись:
- Мы-то с Канар!
- Ничего не слыхал про Канары, -
дятел молвил, - но знаю про нары…
И с «Казбеком» достал портсигар.
Это – лес! Это – мокро и глухо.
Это – время. Не то, что бы вспять.
И не жизнь, а сплошная непруха,
но другую, увы, не достать.
Попугаи от самодовольства с голубями пойдут в «Элтон-клаб».
Пострадают щеглы от щегольства, воробьями уйдя на этап.
И деревья шипят им вдогонку, словно гуси при виде врага.
Антилопы, как будто иконку, целовали портрет лесника.
Дикобраз иглы нес неопрятно, как указки для контурных карт.
Леопард примерял себе пятна на афише, где Лео он Пард.
Только вдруг там все замерло, что ли.
Как всегда, на зверей не похож,
человек шел с двустволкой по полю
и мочился на спелую рожь.
***
Упаду на землю. Трын-трава,
принимай. На все имею право.
Дрессировка прошлого – слова,
дрессировка времени – забава.
Написать стихи – побыть шутом,
Зазвенит на шапке колокольчик.
По кому?
Захочется потом
веселиться или рожи корчить?
Дрессировка боли – тишина,
Когда сердце бьется гулко-гулко.
А! Пускай! И музыка слышна.
Да, Шопен! Но все-таки мазурка.
Так уж вышло: не до чепухи,
Раз вино сливается с виною…
Дрессировка честности – стихи,
только что написанные мною.
***
«Под небом голубым…»… Когда услышал это,
То понял – навсегда, как родинка, как шрам…
Туманный, легкий дым зовут зачем-то светом.
Я этот свет глотал в Столице по утрам.
«Под небом голубым…»… И нет нигде иного!
Одесса и Париж, люблю вас, но зато
есть Город на земле, и золотое слово
начертано ему… А воздух от Ватто.
Пронзительно и зло равняет время сроки:
Кому… Куда… За что… И тут не суета!
И, как весну вода, вдруг наполняют строки,
чтоб хоть одна из них осталась навсегда!
«Под небом голубым…»… А жизнь всегда начало!
И я опять в слова играю с тишиной.
Ох, Город золотой, как долго не хватало
меня в тебе, с тобой, тебя во мне, со мной…
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 1(70) январь 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer1/Birshtein1.php
