Действующие лица:
Он
Она
Весна, разгар дня. Сквер в большом городе, вдоль сквера проезжая часть, машины медленно движутся в пробке. В сквере редкие прохожие. Длинная скамейка в тени дерева. Неторопливо выходит Он, а вскоре и Она, садятся по обе стороны скамейки. Это пожилые люди, Он старше Нее на 15-20 лет. Он, седой, в строгом дорогом костюме, с тростью. Она выглядит много моложе своих лет, одета легко и изящно. По мере разговора тень от дерева медленно сдвигается. До конца спектакля Он и Она остаются практически в одном положении.
Действие первое. Возвращение
Она. Здравствуй?!
Он. Я рад.
Она. И чему же?
Он. Прекрасно выглядишь.
Она. Спасибо. А ты, как всегда… элегантен.
Он. Спасибо. Ничто не может нас вышибить из седла.
Она. Ты не меняешься.
Он. А надо?
Она. Как ты живёшь?
Он. Обычно… Вот научился засыпать с холодными ногами.
Она. Это высокое искусство… пальцы у тебя ледяные.
Он. Да… кровь не доходит. Было хорошо… Тебе не холодно?
Она. Солнышко!
Он. Редкий день. Теперь вообще редкость всё… кроме дерьма.
Она. Ты не меняешься. Не устал брюзжать?
Он. Зачем?.. Я разве брюзжу?
Она. Не знаю… Будь поспокойнее, не так уж всё плохо.
Он. Да. (Мимо проходят двое обнявшихся парней, занятых только собой) Погляди-ка, а? До чего же людям не терпится отменять правила. Лишь бы доказать себе… всем… что сам набольший, что власть Бога - чушь, фикция. Я хочу, я! а Бога-то нет. Ау, Боженька?.. нету! Вот и бунт… бессмысленный и бездарный. (Пауза.) Ещё и пол меняют… смельчаки-охальники.
Она. Ты об этом хотел поговорить? Именно об этом?
Он. Нет! Нет, конечно… Как дочка? Как мама?
Она. Пожалуй, я пойду, и вправду не жарко.
Он. Извини. Но ей ведь девяносто?
Она. Чуть больше… в общем, да.
Он. Ещё одна смутьянка… Откуда у всех такая неутолимая жажда победить Бога?
Она. Потому что вакуум. Нету свободы, тю-тю.
Он. Зачем мы разошлись?
Она. Мы?
Он. Не заводись… Ну, я! Какая разница?
Она. Есть, для меня есть.
Он. Помнишь «Театральное», в проезде МХАТа?
Она. Ты мне?.. Всё изменилось. Сто лет как Камергерский.
Он. Не надо. (Пауза) Скажи, неужели два года прошло? Или три? Я не помню.
Она. Раньше память тебя не подводила.
Он. Я знаю, ты меня любила… нет? Я ушёл… конечно, я. Почему?.. ты знаешь, почему?
Она. Ты прав, самое сейчас время, самое-самое.
Он. Сердишься… но ведь не уходишь?
Она. Уйти!?
Он. Ни за что! Нет!
Она. Не кипятись, я не в том настроении. Я не уйду, я… смешно, но я не хочу уходить.
Он. Спасибо. Посидим немного, ладно?.. Расскажи.
Она. А ты?
Он. Что я? Ничего особенного… не знаю, нет. Всё нормально… Вот кошку завёл.
Она. Сколько новостей, и все сразу… Как зовут?
Он. Кошку-то? Сенька!.. Семён.
Она. Значит, не одиноко. Впрочем, тебя этим не напугаешь.
Он. Да. Мы не из пугливых… Она тоже в возрасте.
Она. Сенька?
Он. Приходи, покажу.
Она. Ты везунчик.
Он. Не сглазь, это откуда посмотреть.
Она. С высокой горы.
Он. Тут ошибка! Слишком общий вид, детали пропадают. Главная наша ошибка - всё видеть вообще. Мелочи не в счёт, а мелочи-то и есть суть. Всё в мелочах! Вот Анатоль Франс побыл в Германии, предвоенной, - красота, порядок. А попалось, как солдаты уронили в грязь сочную баранину, чтобы честь отдать надутому генералу, и всё понял - кирдык миру, всему хана. А ведь было сие аж до Первой мировой. В мелочи разглядел зловещие признаки. Мелочи - это всё! Не зеркало - увеличительное стекло. Увидеть характерную детальку и всё понять, чего, казалось бы, проще? Ан нет, все силы кладём доказать - как хорошо, какая прелестная картина… ежели вообще! Нет вообще, есть один! Частность - и всё как на ладони.
Она. Но зачем горячиться? Куда тебя понесло? Чего ты добиваешься?
Он. Да?.. Как всегда, ты права. Не умею я видеть вообще, не хочу!
Она. Милый мой! Для этого тебе понадобились чуть не три года?
Он. Извини! В самом деле, извини.
Она. Не стоит, в нашем возрасте не меняются.
Он. Ну… какие наши годы?.. Если честно, и нас развели мелочи.
Она. Вот и поговорили… А то сидим, сидим.
Он. Думаешь, разговором?..
Она (смеётся). Язык - та нить, по которой человечество ощупью пробирается через бытие.
Он. Ясперс? Славная цитата.
Она. Что толку ворошить прошлое?
Он. Не скажи… На ошибках учимся - что за глупость! (Пауза) И в самом деле не жарко. Может быть, прой-дёмся? Или ресторан напротив, а? Помнишь его? Тоже из тогда. (Не обнаруживает ни малейшего желания встать.) Ты на машине?
Она. Нет. Пробки, в это время, да здесь всегда пробки.
Он. Вот и я… Сто лет в метро не ездил. Смешно, место уступают, девицы вскакивают. Потеха.
Она. Ты не стареешь… Девицы! Это ты должен место уступать… ловелас.
Он. Что я и делаю… Ты никогда не ревновала меня. Смешно, я тоже.
Она. Это правда.
Он. Слушай, знаешь что? Махнём-ка в Рим, проветримся. Какие проблемы? Тряхнём стариной. А вернёмся… посмотрим…
Она. На что посмотрим, милый?.. Когда пересаживают сердце, это уже не сердце покойника. Можешь ответить, чьё же это сердце?
Он. Как всегда, под дых! (Пауза) А в Риме сейчас хорошо.
Она. В Париже, где нас нет, тоже.
Он. Как хочешь… А твои - мамаша, дочка - меня хоть раз вспомнили?
Она. А ты - меня?
Он. Пожалуйста, не заводись. Написала?
Она. Защитилась.
Он. Ух ты! Здорово! Поздравляю! Всегда знал, что ты… Что ж не позвонила? Отметили бы по-настоящему.
Она. Мы отметили.
Он. Поздравляю! Всегда знал, что ты молодец.
Она. Это позади… всё уже позади.
Он. Как же ты справилась? С твоими проблемами?
Она. А тебе-то что?
Он. Да. Извини.
Она. Что ты заладил: извини, извини.
Он. Извини! (Смеются) На самом деле… как же ты?
Она. Будто не знаешь?.. ты!
Он. Выходит, я негодяй.
Она. Ничего не выходит, ничего никогда не выходит.
Он. Я действительно себя подонком чувствую.
Она. Почему ты ушёл? Скажи честно! Я помню чушь, что ты молол… а на самом деле? Ты хоть держишь в голове, сколько мы прожили? Что пережили?
Он. Честно? Я, вроде, и не выкручивался? Честно… Хорошо. Да ведь ничего нового.
Она. Я простить не могла… себе простить! (Всхлипывает).
Он. Ты… ты что, ты что? Себе… Только не плачь! Я прошу тебя! Ты не при чём, ты… Я люблю тебя! Я сам не знал, как я люблю тебя!
Она. Ты помнишь…
Он (перебивая) Да!.. Не хочу ничего помнить. Что! Я ведь старик. Прожито. Мне ничего не надо.
Она. Не будем об этом… Расскажи, что нового. Не один ты… и я пенсионерка, подзабыл? Помоложе, да какая разница?
Он. Закурим? (Достаёт сигареты, не предлагая ей, закуривает, Она тоже, вынув из сумочки пачку, закуривает) Добрые старые времена. Те же?
Она. Вежлив, как всегда. Те же.
Он. А-а…
Она. Проехали, милый. Прошлого, как бы хорошо оно ни было, увы… Колись… ты же, вроде, начал.
Он. Колись… это точно к месту. Понимаешь… что толковать… ну! Тебя не было. Всё было путём… а тебя не было.
Она. Очень чёткое выражение мысли.
Он. Издеваешься? Право твоё… ты вправе. Теперь что? Теперь можно и сказать. У тебя это какой брак?
Она. Второй.
Он. Что я не знаю? А у меня третий.
Она. Открытие… И что дальше? Дважды два?
Он. Пять… А ведь у нас тогда совсем не было денег. И ты не работала. (Смеётся) Картошка… вермишель… хорошо, если с работы удавалось бутылец спереть. До чего лихо мы жили! А тесно?!
Она (поддаваясь его настроению) И никто ничего не знал… а! наверно знали… «Театральное»… коньяка по пятьдесят.
Он. И бегом, чтобы дочку из детсада… Славное время!
Она. Восемнадцать лет… семнадцать и девять месяцев… через неделю.
Он. Ну, память. Точно? А я и не помню.
Она. Что ты помнишь?.. не хочешь. Так спокойнее. (Он снова закуривает) Много куришь.
Он. Птиц почему-то нет, ты заметила?
Она. Увиливаешь? Не увиливай.
Он. Спешишь?
Она. Нет. Сегодня нет.
Он. Я рад. И я свободен сегодня.
Она. Поздравляю.
Он. Может, всё-таки ресторан?
Она. Никаких ресторанов. Я могу и уйти. (Закуривает) Что мы здесь делаем? Я хочу знать.
Он. Ты тоже много куришь. Нехорошо.
Она. Ты опоздал с нравоучениями. Ушёл поезд!
Он. Ладно! Я скажу, только не ерепенься, послушай, пойми. Глухой с глухим - это ужасно.
Она. Ничего ужасного, прекрасно жестами объясняются. Ты не увиливай. В конце концов, и через три года я имею право.
Он. А знаешь, сколько за это время я намотал? Только Индия - восемь раз! Красота неземная. Кокосы, кобры, слоны! Слушай, поедем в Мадрас… лучше в Гоа, а? насовсем! во где дешёвка. А океан? А пляжи? Ничего нет лучше. И - тишина. И покой! Ом мани…
Она. Мечтатель. В кришнаиты решил податься?
Он. Куда нам! Не нашим лаптем их щи хлебать. Я по воспитанию, увы, атеист. Хотя их объяснение Бога - ух, здорово!
Она. Ты аферист! Вот так взять, сорваться… сволочь ты всё-таки большая.
Он. Я знаю. (Снова достаёт сигарету, мнёт её, но не закуривает. Очень серьёзно) Лапочка! Не перебивай, ладно? Мелочь решила всё, мелочи, вообще, решают всё. Она позвонила…
Она. Ты о чём? Я не помню… мать, что ли? Мне позвонила?
Он. Да. Пустой звонок… и ты знала, что пустой… а я… понимаешь… такая ерунда, а заноза. Ты не помнишь. У меня что-то болело… сердце, что ли, желудок?.. неважно. И ты сорвалась в ночь… «знаю, что симуляция, но не могу.» Такая история, что мать, что дочь… здоровая тёлка, ребёнок, вон, вымахал, муж, всё при них… а они, как были, так и остались - главные. Нет, не то… я не места делю. Конечно, и матери девяносто, и с ребёнком посидеть можно, но чем её работа важнее, чем твоя… чем наша? мы-то совсем не молоды. Просто, если что, меня в секунду задвигают за шкаф - нет меня, и всё! А они, извини, они же полное дерьмо, но они это - о-о! Поверь, не обида, не ущемлённое самолюбие. Тебе больше, чем мне, достаётся, доставалось. Если честно, не знаю, как ты ещё защитилась: ни дня, ни ночи покоя. Одно на первом месте: чем вам помочь, как вас обиходить? Чуть что, всё коту под хвост… ради тех, кто не просто не любит - не уважает, не считается. Извини, понесло.
Она. Другими словами - накипело? Родной мой! Я видела.
Он. Я знаю.
Она. Что я могу? Что я могла?
Он. Знаю.
Она. Бедный ты мой.
Он (улыбаясь). Уже нет… Работа позволяет сорваться… мигом.
Она. Фанфаро-онишь. Не знаю, как я прожила эти годы…
Он. Прожила же, не умерла.
Она. Правильно, никто не умер.
Он. И ты по-прежнему как лошадь?..
Она. И я по-прежнему как лошадь. Ты же работаешь.
Он. Я бегу… от кого?.. куда? Все мы немножко лошади… А мясо в том же магазине покупаешь?
Она. Чудак ты! Там давно уж какой-то банк.
Он. Банк это хорошо. Всё хорошо.
Она. Вероятно, ты прав.
Он. И это очень плохо… хуже некуда.
Она. Не надо, прошу тебя.
Он. Извини, раньше не спросил. Как у тебя с деньгами?
Она. Ты!.. ты!.. Ты соображаешь?
Он. Да! Чёрт! Ну, проехали… ну, чёрт меня…
Она. Вечно ты… тебе-то что? Господи, до чего же глупый. Идиот!
Он (наклоняется, очень заинтересован). Смотри, смотри! Вот… сюда. Видишь? Асфальт вздулся. Вон, вон. Лопнул. И комочек зелёный! Надо же, скоро лист проклюнется. Такое только ломиком… а это ж росток слабый! Откуда мощь берётся? Ну, дела!
Она. Не кривляйся. Тебе бы только от жён бегать, от одной, от другой…
Он. Покурим?
Она. Кто бы спорил?.. Каждый свою.
Он (достаёт пачку). Да, каждый… (Читает) «Курение убивает». Если бы.
Она. Ты совсем не стареешь.
Он. Думаешь? Это вряд ли! Просто некогда. Мотаюсь, мотаюсь… словно, двадцать.
Она. Кокет! А я тебе звонила… в твои восемьдесят. Хотела поздравить… хотя зла была…
Он. Спасибо. Восемьдесят? Я в Ханое был… жарища, ящерицы на потолке, чёрт-те что!
Она. Зато запомнил. Чего тебе не сидится?
Он. Зуд, наверно… Не нравится мне, когда героем становится тот, кто осмеливается заявить - Волга впадает… у-у. Мелко всё. И вообще, когда тебе всерьёз плохо, ты погружаешься в это плохо, и до других тебе уже нет дела.
Она. Да, конечно.
Он. Не сердись. Я не о нас.
Она. Я знаю.
Он. Смотрю я на этот росток сквозь асфальт, зачем он? Стопчут прохожие, как пить дать.
Она. Я думала… я не судья вообще… ты весь в себе. А я - есть? И как мне, по-твоему, жить?
Он. Знаешь, я приезжал в эту жару московскую, в пожары… уже трубку снял… И подумал… опять она, она, она. (Дразнит) Как ей тяжело, как устала, ах, ребёнок, муж не понимает… а они по два раза в год на Карибах или где там ещё. И если няня отъехала, а у меня приступ, та сторона перевесит без вопроса. Ну, и вообще… Чёрт, как же ты защитилась в таких условиях?! Устал! Сама лучше меня знаешь. (Пауза) Помнишь, у меня фиалки на кухне? Соседка ещё поливает. Так они в жару ту сдохли, две былочки торчат - всё! А ведь воспряли, пошли… зимой вдруг - шапка цветов. Вот я и уехал, снова уехал…
Она (очень грустно). Возомнил себя Толстым в Астапове?..
Он. Вряд ли. (Пауза.) Смешно в мои-то годы ревновать к твоей дочери. Я и не ревную, ты что? (Пауза) До войны меня ребёнком на дачу вывозили… в Лебедянь. Я себя в четыре года помню. Перед верандой кустик, ярко-жёлтый, на нём бабочка, почти чёрная, с алыми разводами. И река, стремительная, до жути. А когда мне одиннадцать было… ночью бум-бум в рельсу… война! Жизнь встала. И пошла… До чего же криво она пошла. Так что, нет! О смерти я не думаю… о еде, о сне мы разве думаем? зачем же о ней?.. Смерть страшно, если боль, или ты как растение… но это, Боже мой, - всё ещё жизнь. Мне твоя матушка, давно-давно, вальтер подарила. С войны он у неё. Тайком от тебя. Хотела сдать, да побоялась, меня решила осчастливить, а я и правда рад, люблю оружие. Так и лежит у меня… классная штука - пистолет, воронёный, рукоять коричневая, две обоймы. Блеск!
Она. Выброси. Зачем тебе?
Он. Нет. А как врагов стрелять? Видишь ли, я в двенадцать лет курить начал, подворовывал, ничего, умело, я же с Покровки, приблатнённый район, нам без стволов нельзя.
Она. Дурак ты, ей-богу, дурак!
Он. А ещё я с марьинорощинскими дружил… редкая честь по тем временам.
Она. Ты и сейчас такой.
Он. Где уж нам уж. Да… надо же, вспомнилось… В октябре сорок первого… ох, и жуткое же было время!.. на крыше по ночам дежурил… двенадцати не исполнилось… герою. А щипцы для зажигалок - ух, мальцу не поднять. Медаль мне дали «За оборону Москвы»… не стал брать - гордый… пионерам, вон, ордена, а медаль - тьфу! (Смеётся) За это теперь льгот лишился. Врач у нас был… домашний врач, тогда ещё было такое. Еврей. В сорок первом, в Москве, на Покровке, забили еврейское отродье до смерти. Лет семьдесят ему было. Кровь на снегу… я видел.
Она. Эй?
Он. Я здесь! Извини, бывает. Проехали.
Она. Ты мальчишка. Ты всё ещё мальчишка… без медали. Взрослеть не пора?
Он. Я виноват, я очень перед тобой виноват. Ты права, ты, как всегда, права!
Она. Не надо раскисать. Жизнь продолжается. Честно? Ты думал, я без тебя не смогу? Думал, пропаду? Повешусь? С десятого этажа?.. Как же мало мы все друг о дружке знаем! Почему только о себе, да о себе? Другие где? Те, кто любит? У кого сердце разрывается? Кто ночами не спит? Сел - и на тебе: океан, и крабы на пляже… до чего славно горе тешить! Чем лангустов запивают - текилой, ромом?
Он. Кокосовым молоком.
Она. Пошёл ты!
Он. Я подумал, славно мы с тобой движемся по направлению к Свану, чуть не бежим, а топчемся на одном месте, жуём каждый своё.
Она. И что?
Он. Ничего. Чего мы боимся? Оба?
Она (после паузы). Да. Мы многого не совершили по собственной глупости… по занятости… чёрт-те знает по чему.
Он. Ты, пожалуй, права. Но я не стану извиняться за свою жизнь… за нашу жизнь. (Из ресторана напротив сквера доносится музыка, нечто из рок-н-рола) Какое старьё! Помнишь? Потанцуем?
Она. Конечно! (Оба остаются неподвижны) Нелепая жизнь… или это сон?
Он. Эй, а мне больше по душе Джойс. Вот мужик! Никакой грязи не боялся. (Долгая пауза) Дети, дети, у тебя, у меня, и всё порознь… а мы бездетны… Сейчас модно рожать, когда мужику за семьдесят.
Она. Опоздал.
Он. Вот и жизнь прошла… почти прошла. А мы… всё двое на качелях.
Она. Только ты не Кторов!
Он. Это точно… (Усмехается) А у тебя по-прежнему там хохолок? Или состригла?
Она. Ф-фу! Пошляк! Грязный развратник.
Он. Что ты? Я старый, я дряхлый жук. Неужели я не понимаю, что почти ничего не осталось? В прошлое не вернёшься… и не надо! Кто я, если подумать? Никому не известный обломок шестидесятников. Когда Водолагин гнал из института Евтуха, я вякнул что-то, Женя об этом и не слышал. Мне Ахмадулина подарила первую свою публикацию… и где Белла? Я - случайность. Подумать только, почти четверть века я при Сталине жил. Я рассказывал?
Она. Ты? Когда ты вообще что-нибудь рассказывал?
Он. Ладно тебе, не преувеличивай. И зачем?.. (Смеётся) Сколько же всего было… Помню инвалидов после войны, вся Москва в инвалидах, и как их в одночасье в вагоны… метлой энкаведешной. И в чисто поле - подыхать. И голод 46-го… ужас, не передать. А вот в реформу 47-го я нажился: вечером сказали, что мелочь номинал сохраняет, я все бумажки выскреб, рублёвки, трояки, даже, помнится, два червонца. И в трамвай, а билеты пять, десять копеек. Одна кондукторша чуть не побила… Но нажился, карман порвал, и на следующий день - новые деньги, а я в коммерческий, всё на конфеты спустил, капиталист сраный. Так вот… Потом мама умерла, вдруг, сразу. Школу как раз закончил. И в Ленинград. Поступил, сначала в мед, потом в пед, это скучно. Отца я обидел, жутко обидел, простить себе не могу, до сих пор, до сих пор. Решил сам большой, а его к дьяволу. М-да. Простить себя по сю пору не могу. (Пауза) Вернулся я на каникулы домой, и чуть не на второй день навстречу однокашник, Володя Осенев… Ещё говорят, Бога нет… И он мне… лейтенантом в ГБ уже был… манатки в руки, и сегодня же, любым поездом, ты в списке, больше ни слова. Дурак ты, говорю. А он - еле слышно - Васю Бетаки назвал, тут я и перебздел… тогда не то второй, не то третий эшелон ленинградского дела шёл. Ни черта мы не знали, но слушок полз, а мы с Васей в университете стихи читали, сама понимаешь, какие. Потеха! Через сутки я уже в краснодарском крайоно анкету заполнял… чушь какую-то… так и попал я в школу станицы Бакинской… Директор, надо же, помню, Шамрай Фёдор Фёдорович… сортир там на улице, а у него своя выгородка и ключ индивидуальный, потеха.
Она. Потеха?
Он. Ну… в общем… А в марте 53-го там зима была - ужас! Метелища, снег по колено. И по радио - такая дрына здоровая на столбе - ах! ах! Я чуть не запрыгал, а кругом, представляешь, бабы, старики… и стон, рыдания в голос: на кого ты нас?.. Это те, кто не просто помнил, пережил и расказачивание, и раскулачивание!.. Кто же мы, чёрт задери?! А я по снегу, выше валенок, в Саратовскую, это станица километрах в пяти, и надрался… с какими-то приблудными… И вот я дома. И на завод - какие-то выключатели для армии клепать. Ну… и так далее… А Вася сел.
Она. А я вот помню, как тебе фрак шёл. Ты где этому научился?
Он. Я? Ты такое помнишь?.. Я всего-то раз надевал… приём у этого…
Она. Пойдём ещё раз, а? Чтобы снова надел. Откуда у тебя такой талант, аристократ вонючий?
Он. Отчего не пойти… Пойдём… коль позовут. (Пауза) Чего мы ищем? Что мы всё время что-нибудь ищем? Неужели непонятно, что это то же самое, что рыскать за сокровищем по карте пиратов? А жизнь тем временем разрушается… как зубы… медленно и неизбежно. И остаётся, в лучшем случае… имплантанты, протезы. (Пауза) Скажи, ты мужу изменяла? В первом браке? Во втором?
Она. Дурак ты, ей-богу. Изменяла… и что? один раз… по пьянке, сдуру.
Он. А мне ни разу.
Она. А тебе ни разу!.. Мы тогда женились, потом разженились… вот и получилось два брака… два в одном. Чепуха какая-то.
Он. Сон золотой… честное слово, одно безумство кругом. Я хочу вернуться… куда вернуться? разве я уходил? Я просто прыгаю… мечусь. Не знаю, правда, не знаю. Может быть, я просто… репетирую.
Она. Да уж, в актёрстве тебе не откажешь. Господи, Господи, скажи, почему ты такой бестактный?
Он. Никогда не говори Богу, что он бестактный.
Она. Дорогой мой, что мы здесь делаем?.. родной!
Он. Я цветы купил, шёл сюда… то ли потерял, то ли забыл взять.
Она. Это на тебя похоже.
Он. Ничего непохоже… И что, так и будем сидеть?
Она. Так и будем… я ничего не хочу. Тень ушла, солнышко греет… тихо… что ещё человеку надо?
Он. Ой, много!
Она. А мне ничего не надо.
Он. Неправда.
Она. Правда, родной мой, правда!
Конец первого действия
Действие второе. Восхождение
Он. Ты устала. Ты устала?
Она. Я очень устала!
Он. Пойдём?
Она. Нет. Не сейчас.
Он. Студенты, не сдавшие сессию, повешены на третьем этаже. Администрация.
Она. Шуточки у тебя… примитив.
Он. Разве это не твоя жизнь нынче? Цитата точная.
Она. Глупости не надоели?
Он. Ну, ты даёшь, кому когда надоедали глупости?
Она. У тебя нет ощущения, что мы медленно превращаемся в скульптуры?
Он. Памятники себе… Когда-то я знал слепого… с детства. Ему вернули зрение, и он перепугался: если не ощущал пальцами, не видел; трогая - видел!.. Костыли, что ли, всем нужны?
Она. При чём здесь костыли? Костыли ни при чём… Тебе никогда не приходило в голову, что мёртвые не воюют? Мёртвые только и делают… что стремятся примирить всех. Но никто их не слышит… Не хотим мы слышать!.. ни живых, ни мёртвых.
Он. Не хочут они сказок…
Она. Что?
Он. Так, присказка… Об этом ещё Платон со своим человеком в Пещере…
Она. Что ты заладил с этим Платоном? При чём здесь Платон? Надо просто-напросто жалеть друг друга, не надо ни малейшего деспотизма между людьми… А ещё проще - слышать, что говорят, не переиначивать услышанное на то, что мнится, а, скорее - хочется слышать.
Он. Да… Немцы убили моего отца… какие немцы? немец убил его!
Она. Можно и так… но этого мало.
Он. Мы устали!.. юный запал, ау!? (Пауза.) Скажи, как тебе удаётся это чудо? Ты молода до неприличия… хоть снова влюбляйся!
Она. Не ёрничай, зачем? Я ужасно выгляжу, ты что?
Он. Неправда! Ты потрясающе смотришься… моложе дочки.
Она. Хорошо, раз так, спасибо. Что тебя понесло?
Он. Просто подумал, почему мы только и делаем, что теряем, теряем? Ведь любовь это всё! Что больше любви? Когда думаешь об этом, понимаешь, что Бог есть! Он рядом. И ты обязан знать, что Он рядом… Полагаю, не след мне больше… ездить в Индию.
Она. Болтун, как всегда болтун… Я не спросила, что с твоим сыном? Видел его?
Он. Смеёшься? Ничего не изменилось, ничего! Цирк… Будто ещё один гвоздь… в крышку. Ни звонка, ни письма… Зажило, эй! Наверно, и это у меня зажило.
Она. Ужасно! Правда, ужасно… разве такое заживает?
Он. Что, что я ему сделал? Ушёл от его матери - велика трагедия.
Она. Бросил. Это ты ко мне ушёл…
Он. А ты кто, каракатица? Я сам ушёл, ты при чём?
Она. Не знаю… Может, задело? Может, простить не может?
Он. Что тут прощать? Я один, что ли, развожусь?
Она. Он - один!
Он. Я тоже один… Должно быть, я очень плохой отец.
Она. Ты - один, ты всегда один, ты единственный… Но он жутко не прав… не имеет права. Я помню, как ты дёргался… ждал… мы ждали… пока на ноги его не поставил. Ты всё для него сделал. Может, и больше.
Он. Он нынче боольшая шишка… вон, исключительно в Лондоне одевается.
Она. Я ведь ему звонила, когда тебя в Склиф уложили…
Он. Не царапай, помню! Никак не заживёт… Если прямо, дрянь он. Большая дрянь!
Она. Ну, ну, ну. Подожди, появится… поймёт, что на пустом месте… взрослый уже. Сколько ему?
Он. Что говорить… Пошёл он к чёрту! Я в его годы…
Она. Ах, ах, в его годы… Каждый за себя, каждый в одиночку.
Он. Единственно кто радует - дочка… моя, не твоя. Сидит себе в Италии копается в буддизме… почему в Италии?.. и - счастлива… надеюсь. Все мы сами по себе. (Пауза) Пойдём к тебе?
Она. Пойдём… Только там мать после больницы.
Он. Ч-чёрт! Когда нас оставят в покое?
Она. Ты же ушёл… забыл?
Он. Да?.. думаешь? Старческий склероз.
Она. Чем тебе здесь плохо?
Он. Плохо? Мне хорошо… солнышко, люди спешат. Ты же сама понимала, что так, как у нас, нельзя. Но - молчала, а я всё знал, каждым нервом чувствовал… И тоже молчал. Но это стало невыносимо… невмоготу. У всех свой предел, увы.
Она. Почему же, почему предел этот для себя, для одного себя? А тот, кто рядом, где он? Какой предел для того, кто рядом? Ему что, заткнуться? Ценить чужой предел, потому что он чужой? Молчать в тряпочку?
Он. Ради Бога! Прошу тебя! Разве ты не видишь? Боже, что с нами сделали? За что нам такое?
Она. А ты прав, птиц почему-то, и в самом деле, ни одной. Ни голубей, ни воробья. Куда они могли деться? Им тоже плохо? Ужас какой-то, всем плохо!
Он. Не хочем мы сказок… Даавно… ехал я в электричке, и дед, пьяненький, всё сказку порывался рассказать - кто там, сама понимаешь, его слушал? Вот дед и заплакал: не хочут они сказок!
Она. И что?
Он. Я… тебя… люблю! Я тебя люблю так, что не представить. Сердце рвётся! Всю, всю тебя… я всё помню… каждую извилинку.
Она. Вот и высказался… Родной мой, сколько мы с тобой, я… помыслить себя не могла без тебя… как же… ночью, днём… было пусто… бездна.
Он. Разве поезд ушёл?
Она. Я не знаю… правда, правда, я ничего не знаю. Извини… о поезде… сегодня нянька уезжает… в ночь.
Он. Так! Повесили мочало… Тогда спрошу, квартиру ты всё-таки переписала? на дочку?
Она. Да.
Он. Поздравляю. Я же предупреждал… я просил тебя. А если… Тоже мне, король Лир… в юбке. Но у него-то их - было три! Зачем?!
Она. Именно узнать это ты и приехал? Тогда я тебя от души поздравляю.
Он. Да!.. Как скажешь… У каждого своя Индия… или свой возраст. Боже мой, как же прав был Овидий: «Так, не в силах я жить ни с тобой, ни в разлуке с тобою, сам я желаний своих не в состояньи постичь». Прошлое неизменно, будущее неизвестно… остаётся настоящее? Чушь! Хотя… Большинству, как ни странно, будущее известно во всех подробностях: через час я выпью кофе, в августе поеду на море, через три года погашу кредит, а потом… потом помру, всё, братцы! Эй! Ан не всё - пьяный сосед залил квартиру, ты поскользнулся, сломал ногу, и - все твои подробности дьяволу под хвост. Мелковато? Мелковато получается.
Она. И при чём здесь дед? Думаешь, люди не понимают друг друга? Не хотят, всего-навсего. Так проще, так удобнее. Я знаю, что ты хочешь услышать, но… зачем? что изменится? Мир жесток, как был холоден, равнодушен, жесток, так и остался. И не собирается стать добрее.
Он. Калигула спал с сёстрами, Нерон - с матерью… и делали это публично, на глазах у народа. Ты об этом? А где же Орфей и Эвридика, Пирам и Фисба, Филемон и Бавкида?
Она. Идеи - это причины вещей, существующие до вещей.
Он. Пошли и ты этого Платона к чёрту. Что нам древности? Мы живём от зарплаты до зарплаты - и счастливы по уши.
Она. Не скажи… Хотя правда - наш мир что болото для головастиков, ничего, кроме болота. А ведь даже вокруг, рядом - и лес, и луг, и ромашки. Смешная цель - вырасти в жабу да прятаться от хищников.
Он. И всё же ты не права, глубоко не права. Ты… очень чистая. Но ты в себе… как та вещь.
Она. Благодарю тебя.
Он. Остынь!.. Мир молодеет, мир стремительно молодеет… просто мы закрываем на это глаза. Человечество обрело второе дыхание, мощное как никогда. Сколько времени прошло от сигнального костра до телеграфа? А от телеграфа до телефона? От телефона до мобильника? Время сжимается, ускоряется стремительно. Бог с ней, с техникой. Сегодня возможны четвертования, дыбы, испанские воротники?
Она. Завираешься, дорогой, завираешься. Ещё как!
Он. Да? Пусть так, да. Однако жизнь слишком коротка, чтобы замечать перемены. Обалдеть - сегодняшние технологии, чуть не каждый день меняющие жизнь, мы не замечаем, а? привыкли, что постоянно появляется новое. И не надо, не надо! Зверств прошлых нет и не будет… никогда. Мир стремительно добреет, ты не права, ты зашорена на сиюминутном. Ты угнетена. (Пауза) Шесть тысяч лет до Христа, две тысячи - после, вот масштабы!.. Коротка жизнь, слишком коротка… Ты знаешь, что мать Иисуса была очень красивой женщиной?
Она. И что? Мы живём в жизни, не в мечтах.
Он. Кто бы спорил? (Пауза) Ты опять ушла…
Она. Я устала от высоких материй… когда каждый день… каждый час…
Он. Бедная ты моя, забудь хоть на время. Я понимаю… (Пауза) Богиня Йштар у шумеров - покровительница любви и - распри, вожделения - и войны… они это всё совмещали.
Она. Правильно делали. (Пауза) Иисус тоже, должно быть, был красив?..
Он. Чего не скажешь о наших кумирах. Страшноваты на морду, а? Или кажется? Мы ушли от прошлого… Угадываешь, в чём гений Сталина?
Она (ласково улыбается). Вот ты и опять в своей тарелке, как хорошо. Я с тобой успокаиваюсь. Я слушаю, говори.
Он. Золото ты моё! (Привстаёт, садится) Накипело же. Ему одному удалось неслыханное, невозможное, непосильное. Он смог казнить историю! Не затормозить, не повернуть, не остановить - подвергнуть казни. Поднять на дыбы страну, поставить её на дыбу и - точка! Бедность не может спасти мир, бедные могут только разрушать, и он понял это, он встал на люмпенство как на постамент и, подъяв меч, снёс истории голову. Заодно и десятку-другому миллионов… мелочь по тем временам. (Пауза) На этом-то переломе мы и живём. И главное - вернуться нельзя! Но куда идти? Тут всё ясно… ей-богу, очевидно уже многим. То новое - я о науке, технике, технологиях, - что появилось… появится вот-вот, не может не появиться, оно влияет, даже диктует человеку, как себя вести сейчас, сегодня. И простые вещи… как он там? - не убий, не укради, люби ближнего, - очевидным вещам возвращается подлинный смысл. Король казнён, да здравствует король! Мы - в начале новой истории! С чистого листа!.. А Сталину - конечно памятник. Из жертв! На крови!
Она. Дорогой мой, чистый соловей… слушать и слушать. Тебе бы туда… к тем, кто наверху.
Он. Кто спорит? Коммунизм - дикое заблуждение человечества, симуляция христианства. И спасение мира в руках сильных, богатых, обладающих властью, не бедных, не угнетённых. Решение? - нутро этих сильных, их мозг, их душа. Но когда давят все, попробуй, воспротивься. А общество уже - давит. Нравственные законы никто не отменял, просто их надо соблюдать. И всем, и неукоснительно.
Она. Ты идеалист, надел розовые очки - и счастлив. Оглянись, родной мой, сними очки. Видишь ту пару? Ничего тебе не говорит?
Он. Опять дважды два? (Пауза.) Пенелопа ждала Одиссея… Пигмалион оживил статую… Лаодамия умерла вместе с Протесилаем… Филлида повесилась от тоски, когда Демофонт вовремя не вернулся из-под Трои… Эванда кинулась в погребальный костёр мужа… Дидона, покинутая Энеем, бросилась на меч... Геро, увидев утонувшего Леандра, утопилась в море…
Она. Ты в своей тарелке, как всегда. Сталин… Эней… Я ведь тоже сильна в цитатах. «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Так? Верно?
Он. Не кипятись… Был у меня дядя… в детские мои годы. Майор. Смершевец… Даже фотография сохранилась… Сейчас я представляю, сколько на нём было… всего! - грязи, крови. Жена его вдруг, ни с того, ни с сего, заболела… опухоль мозга… бах, в одночасье… Сорок седьмой год…ему где-то за тридцать было. В общем, неважно. Он застрелился в день, когда её похоронили.
Она. Ужас! Но дети? Как же можно бросить?
Он. Не было детей. Так что я не идеалист, не утопист, не романтик, я - реалист. Просто смотрю дальше… И, честное слово, вижу!
Она. А кто мимо ходит, видишь?
Он. И их вижу. Люди как люди. Я же сказал: сильным и богатым… Жизнь требовательна, мы сами не подозреваем, насколько она требовательна. И мы подчиняемся ей, как бы это нам не претило. (Пауза) Был я в Париже… ну, когда вулкан этот полыхнул. Неделю Европа закрыта, небо закрыто. И вот надо мне регистрироваться, иду к Опера, а там очередина чуть не до Лувра. Понимаю, что бессмысленно, но становлюсь. И представляешь, подходит дама… девица, мол, на Монмартре агентство без очереди… и пошла всем сообщать, терпеливо, рисуя как доехать. Надо было ей? Вот уж мелочь так мелочь. Но у меня не возникло проблем… и не я один.
Она. Поздравляю.
Он. Не будь побежден злом, Павлова заповедь, побеждай зло добром.
Она. Всё так, всё так. Ты не меняешься, о тебе Жан-Жак точно сказал: «Можно ли убежать от врага, которого всегда носишь в себе самом?"
Он. Родная! Я тебя ношу. Тебя!.. Боже мой! Боже мой. Что я наделал? Зачем? Чего добился? Я казню себя, простить не могу…
Она. А я пережила… хотела пережить… смешно, но я всё больше думаю о своём возрасте. Не о твоём… ты, чёрт, не стареешь. Удаётся же такое.
Он. И всё-таки, как у тебя с деньгами? Ты гордая, но жить же надо. Сиделку матери ты оплачиваешь? Что молчишь?.. Ты! И хватит ерунды. Я здесь. Нельзя же отдавать им всё. Кровососы. Прости, ладно? Не надо с чистого листа. Поживи хоть немного для себя… Для меня! Деньги не главное, когда их много… народная мудрость. У меня есть… что мы в детство играем?
Она. Мы не играем! Ты же всегда знал, что я люблю тебя. И что… родственнички эти не главное, не смысл моей жизни. И знал, что деться мне некуда. Некуда! Хочешь, называй это моим крестом, ты же не выдержал. Я знаю им всем цену. И что? Что я могла сделать? И ты - знал. Знал! Да. Мать кровосос, вампир, дочь эгоистка до мозга костей, муж её дрянь, новости? Это для тебя новости? Тебе больно… извини, но это… ковыряние в болячках, правда.
Он. Себя не поборешь. Конечно, никакие не новости. (Закуривает) Я без тебя не могу. Я понял - не смогу!.. (Пауза) Скажи, у тебя кто-нибудь был?
Она. Вот чего тебе хотелось. А у тебя?
Он. Под дых! Запрещённый приём.
Она. Честно? Ты никогда не думал, что учинённое тобой уже запрещённый приём?.. с твоей стороны.
Он. Думал. Так и есть.
Она. И что?
Он. Ошибка. Страшная ошибка. Непоправимо?
Она. Непоправимо другое.
Он. Да. Что, по-твоему?
Она. Непоправимо, когда мы друг дружку загоняем в угол… не оставляя выхода. Что толку рассуждать о светлом будущем человечества, если одному из нас плохо?
Он. Двоим, не одному…
Она. Двоим!.. Какая Пенелопа? (Усмехается) И я, как бы тебе ни хотелось, отнюдь не Дидона.
Он. Я вернулся, поверь. Я вернулся навсегда… с тобой, без тебя. Я здесь. И билет у меня в один конец. Аннулирован обратный.
Она. Тогда я с тобой… Но ты знаешь, на что идёшь? После такой то свободы?
Он. Каторги!
Она. Ты где остановился?
Он. Где? Я бездомный. Квартиру я ещё тогда ей оставил… и отродью своему.
Она. Не смей так говорить! Мы вместе это решали. Не смей! Ты и права не имел по-другому.
Он. Что ты раскричалась? Я и не делал ничего, вспомни. Не жалко, хоть и тяжеленько эта квартира далась. Ох, квартирный вопрос, квартирный вопрос…
Она. С чего ты вдруг разнылся? Ты-то? А Сеня твой?
Он. Грустно всё… И убого. Хотя… кошка это целый коллектив.
Она. Вот это правильно. Не позволяй себе опускаться. Никогда не позволяй!
Он. Никогда!
Она. А солнышко-то совсем развеселилось.
Он. У тебя хорошее настроение. Это радует. Хочешь, я куплю фиалок?
Она. Тебе нужно разрешение?
Он. Спросить-то можно?.. Эй… эй. Эй! (Пауза) Чёрт! Не слышит.
Она. Так звал… Ты в своём амплуа. Покурим? раз уж фиалок нет.
Он. Отчего не покурить? Покурим. (Закуривают, пауза.) Может быть, двинем?
Она. Нет! (Пауза.) Ты уверен, что разбитую чашку можно склеить? чтобы незаметно?
Он. Я? Боже мой, я? Что с тобой? Зачем ты так?
Она. Я думала, ты скажешь, что чашка и не билась.
Он. Ты стала жестокой?
Она. А ты как думаешь?
Он. Боже милостивый!
Она. Всё так плохо?.. А я не хочу уходить… я всё равно не хочу уходить. (Пауза.) Ты же всегда был чуткий… внимательный. Не выношу, когда ты тупеешь, ты - толстокожий. Вот мы сидим, целую вечность сидим… и я не хочу уходить. Ведь мы никогда не были просто мужем и женой. Как я этим гордилась. Как думаешь, бывают вечные молодожёны?
Он. Ты не простудишься? Ветерок. Я боюсь банальности… не мальчик… я столько хотел сказать… и ступор какой-то. Человек ничего не умеет: ни плавать как рыба, ни летать как птица, ни прыгать по деревьям как обезьяна. Всё имитация… даже если превосходит оригинал. Кроме нас. У нас было - почему было? - по настоящему!
Она. Наверное, тебе стоит уйти первому… Может быть, всё дело в самооценке? в правильности позиции? Но кто скажет, что правильно? Кто решает? Поэтому, должно быть, так модны нынче двойные стандарты… И на самом деле… человека легче любить, чем жить с ним.
Он. Это про меня? В общем-то, дело просто… а значит - неосуществимо. Чем больше человек не прав, тем твёрже он стоит на своём.
Она. Абсолютная истина? Где она? Иллюзия. Каждый за что-то борется, ставит какие-то цели, ищет какие-то идеалы. Кто ему скажет, что он прав? Азарт, адреналин заменяют правду, и куда как успешно.
Он. «Что есть истина?»
Она. Не юродствуй, да! что есть истина?
Он. Подсолнухи видели все. Написал - один! Открытия дело одиночек, в основе любого открытия - прозрение одиночки. Знаешь, мне повезло: я попал, когда к Туринской плащанице допускали. Меня перевернуло.
Она. Никогда никому не завидовала…
Он. Стоит того! Словами… не передать, немыслимо. В этом… незнакомом лице… неслыханная мука! Не мороз по коже… всего трясёт!.. сотрясает! И неземная мудрость в этих муках. Не передать, нет, не передать! Я плакал. Ей-богу, плакал. Passio Christi, passioHominis. Потом ехал в автобусе, и почему-то Сковорода, Григорий Саввич Сковорода: «А эта любовь - Бог, значит, человек вечен. О люди! Зачем удивляетесь океану, зачем удивляетесь звездам? Идите, вернитесь домой! Узнайте себя! Этого будет достаточно. Аминь». Вот, наверное, истина. Если любовь станет нормой, если мы станем любить, как он учил - я Христа имею в виду… Тот же Павел: «Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона». Закон времени - движение только вперёд. Что в истории? В истории всё было, от Нерона до Гитлера, и в этом опора пессимизма. Но! Ни одно человеческое качество, ни доброта, ни самопожертвование, ни щедрость, ничто не исчезло, только приумножилось и развилось. Вот моё доказательство. Зло уходит, скукоживается, как шагреневая кожа. И это не банальность. Времени увидеть это нам отпущено слишком мало, не успеваем разглядеть, за сиюминутным, частным… а частное страшновато… не видим, вернее, не хотим видеть суть - то, что только ещё проклёвывается.
Она. До чего же здорово, что ты не меняешься. Но ты, скажу я тебе, эгоист! Клейма ставить негде. (Скрывает слёзы.) Я тебя и люблю за это. Но до чего же больно, как больно! (Всхлипывает.) Хорошо. Ты победил, ты всегда побеждал… Так легче жить, наверное. «Идите, вернитесь домой!» Ах, Сковорода, Сковорода!.. Мы совсем стёрли слова, мы выучили столько красивых слов, что утонули в них, для любой дряни находится такая оболочка, что руки опускаются. И нечем возразить. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий». Любимый твой Павел, помнишь?
Он. Ты расстроена? Что ты? Что я сказал? Я же вижу - не плачь, не надо плакать. Я не понимаю.
Она. И не поймёшь. И не надо тебе понимать! Говори. Я слушаю. И не обращай внимания - устала… расстроилась. Пройдёт. Всё проходит.
Он. Может быть, пойдём, всё-таки?
Она. Сиди! Мне хорошо. Я не вру, мне - хорошо.
Он. Но под крышу? Выпить можно… музыка. По пятьдесят… как в добрые времена.
Она. Нет. Я бы отсюда вообще не уходила.
Он. Я... И я! Останемся… люди идут… спешат. А мы не спешим, некуда нам спешить. (Пауза.) Я не боюсь одиночества, я ему даже рад. Всегда радовался. С тобой я не был одинок, только с тобой. Смотрю назад, никогда, никого… только мама… она рано умерла, слишком. А отца я обидел, всегда обижал. Стыдно. Должно быть, то, что сейчас с сыном, - расплата, воздаяние.
Она. Не смей! Это не так.
Он. Так, не так, кто рассудит? Себя я сужу. (Усмехается.) В сорок седьмом, всё в том же сорок седьмом уехал я - мама только что умерла - учиться в Ленинград. А время было - охо-хо, голод, - у меня ватник и всё. И отец, представляю, чего это ему стоило, достал мне пальто, бобрик, - роскошь по тем временам неслыханная. И я - редкая, конечно, сволочь - пальто это из принципа тотчас продал. (Пауза.) Вот видишь, кто говном был, тот говном и останется. Извини меня.
Она. Ты пил сегодня?
Он. Смотришь в корень? Нет, конечно. Самооценка донельзя трезвая. (Пауза.) Знаешь, как здорово - полить цветы… налить молока котяре… принять душ… и - всё. Всё! Никаких обязанностей!
Она. Давай я тебе Иоанна почитаю, а? «Возлюбленные! - это к тебе! - будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога; кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».
Он. Я знаю, я тоже силён в цитатах. Только не понято сие, а кто понял, того числят по сумасшедшему ведомству, больным, чудаком, в крайнем случае. Чего там? Гоголь по сю пору псих, а что он? всего-навсего напомнил, что есть идеал христианской любви.
Она. Псих ты. Бросаешься из крайности в крайность, всем недоволен, всех учишь.
Он. Неверно! Совсем это неверно. Я не учу, я не Гоголь. Я не наивный мечтатель. И не утопист. Я не просто уверен, я твёрдо знаю, что идеал осуществим, что время спешит, что совершенствование человечества необратимо и наступит в скорое время, увы, исторически скорое. Слишком много тому доказательств. Просто не нужно спешить, не след опережать идущее своим путём, по своим законам. Ещё Максим Исповедник, а это седьмой век, учил: «Добровольно делать добро ненавидящим свойственно только совершенной духовной любви». Он не знал, что и сама-то ненависть бессмысленна и бесполезна.
Она. А я? А мы? Где мы в твоём прекрасном далеке? Каком, к чёрту, далеке? Где мы, мы с тобой, сегодня? сейчас? (Пауза.) Идеализм жесток, мечтатель. И ты жесток. (Пауза.) Вправду ветерок… пора.
Он. Нет! Не сердись. Не делай меня заранее виновным. Ты мой горизонт.
Она. Послушай, о чём мы говорим?
Он. Не знаю… И в советское время я не вылезал из командировок. Всегда надо помнить, что за углом тебя что-то ждёт. Заешь, что осталось от этих поездок? Броня. Человеческие лица - броня, чушь, что лицо - зеркало души, смотришь, ничего понять нельзя… почему?
Она. Ты просто устал. Боже, как я ждала твоих звонков… письма. Я тебя вычёркивала из своей жизни… и не могла. Проклинала… и не могла!
Он. Так! Ты сможешь когда-нибудь простить?.. Я бы, наверное, не смог. (Пауза.) Ты открытку с Тадж-Махалом получила?
Она. Нет. А что там?
Он. Жаль… разве расскажешь? (Пауза.) Люди идут… идут. Не знаю, с чего пришло в голову… Все довольны, заняты чем-то по уши… а на самом-то деле? Авторитаризм в политике, монополизм в экономике… не то что гражданину дыхнуть, просто пожрать, если дома не успел, негде. Во вертикаль! Богатенькие бедняки. (Пауза.) А Тадж-Махал надо видеть, никакая съёмка…
Она. Эй, очнись, куда тебя понесло? Мы об этом? Проснись!
Он. Прости. Прости! На самом деле жизнь вовсе не трагична, она никогда не бывает трагичной… это потом осознаёшь… если дожить удастся. (Пауза.) Знаешь, я всегда с собой возил… ну, твой кулончик, медальончик…
Она. Да. Помню. И что?
Он. В Мумбаи… на Обезьяньем острове мартышка… тварь шустрая… спёрла, прямо из кармана… Вот я и приехал.
Она. Не сердись… не получается… поздно. Видишь, где солнце?
Он. Я люблю рождественские фильмы… но сейчас весна. Идём?
Конец второго действия
Действие третье. Воздаяние
Он. Ну вот… так мы и не ушли…
Она. Нет, не ушли.
Он. Солнце садится, скоро сядет…
Она. И что?
Он. Тебя ждут…
Она. Да.
Он. Нет.
Она. Да! (Пауза.) Зачем тебе пистолет?.. И кошка?
Он. Понятия не имею…
Она. Ты его с собой носишь?
Он. Я что, похож на сумасшедшего?
Она. Почему похож?.. Носишь?
Он. Нет… Я люблю тебя! Знаешь?
Она. Нет… Уже нет.
Он. Врёшь, знаешь!
Она. Шёл бы ты…
Он (поёт). "До тебя мне дойти нелегко, а до смерти…"
Она. Не смешно.
Он. Я - смешон… и что? очень. Я!
Она. Ты? Возможно.
Он (показывает вниз). Вот и росток затоптали… я же говорил. (Пауза.) Когда Иисус твердил: возлюби ближнего… это и есть мелочи… жену, друга, ребёнка, не - человечество, нет! - то, что можно охватить руками. И тогда, как говаривал Марсель Пруст, наша гибель будет не такой уж мрачной, не такой бесславной, быть может, не такой неправдоподобной.
Она. Не надо философии… мыслитель.
Он. Как скажешь.
Она. Вообще ничего не надо.
Он. Перестань. Прошу тебя, перестань!
Она. Как скажешь… Смотри, облака набежали.
Он. Разойдутся, на то они и облака.
Она. Уверен?.. Дело к вечеру.
Он. Не надо, ладно? Не надо!
Она. Хорошо.
Он. Маме, наверно, следует что-то купить.
Она. Боже, о маме вспомнил, альтруизм проснулся.
Он. Но мы здесь.
Она. Где здесь? Где?
Он. Пожалуйста… прошу тебя.
Она. Нет! Не пожалуйста! Ты!..
Он. Пойдём?
Она. Да!.. Опять ты ничего ты не понял… впрочем, ты никогда ничего не понимал. Пойдём!
Он. Я понимал, не надо… Будто жизнь прошла… на этой самой скамейке. (Пауза.) Задним умом все крепки, ох, стоило нам последовать моде… - насчёт родить… лет 18 назад - и 70-ти же ещё не было… Мне.
Она. Дурак! Какой же ты дурак.
Он. Я тебе говорил, что кошка это целый коллектив, о чём мы так тосковали в добрые советские времена?
Она. Ты, в самом деле, такой… молодой или - придуриваешься?
Он. Верните пчеловода, прошу вас, верните пчеловода.
Она. Не дури, ладно? Шутка устарела, не поймут.
Он. Я не дурю. Ну, устарела, и что? Есть ещё одна - тоже удачная: лодка утонула. (Пауза.) Просто, понимаешь, я увидел дверь… и она открыта. Она уже открыта. И в этом нет ничего особенного… норма. Для одних раньше, другим попозже. Хочешь, скажу ещё одну - банальную… нелепую - вещь? Вот дети. Из небытия в жизнь… год, два, три… и поехали. А мы… из жизни в небытие… три, два… один. И?.. Пруст, правда, считал, что истина, возможно, и есть небытие.
Она. Не думай об этом. Какой в этом смысл?
Он. Я не думаю… «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно?» Слабое облегчение.
Она. Ни от чего не легче. Кроме как от себя, от себя самого.
Он. Ты мне советуешь не философствовать? «Молодую страсть никакая власть, ни земля, ни гроб не охладят». Отнюдь!
Она. Боже! То Матфей, то Гёте. Прячешься за цитатами? Образованность свою хочешь показать?
Он. Зачем?.. Я всегда хотел спрятаться за тобой. Скрыться.
Она. Это заметно.
Он. Верните пчеловода - какая, однако, глубокая мысль.
Она. Неисправим. Ты неисправим.
Он. Это про могилу горбатого? Фи, похоронная тема - смертельно скучно.
Она. А что за погоды в Риме, умник, не знаешь?
Он. О-о, там хорошо. Благорастворение воздухов. (Пауза.) Прости меня… пожалуйста. Молчишь? Посмотри на меня. Я здесь.
Она. Да… здесь… там. Нет разницы.
Он. Есть! Неправда, есть! К чёрту молодость! Мы - живём! Ты. Я. Живём. Я знаю, знаю зачем. Никогда… понимаешь, никогда… я не видел таких, как ты. Мне незачем врать. Я… как двадцать лет назад… Эксперимент провалился. Поводок у собак, видела? тянется, тянется, потом - раз, и стоп. И это смешно. Нет! Не смешно. Думал, справлюсь… ничего я не думал. Вернись, пожалуйста, вернись. Прости!
Она. Поводок?.. Кому нужен поводок?
Он. Мне дышать нечем. Не могу без тебя! Какой, к чёрту!.. Не понимаю, как я жил…
Она. Но ведь жил.
Он. Несло. Как щепку. Я знал… должно быть, я знал, что прибьёт. Не могу объяснить. Ты мне снилась. За одну только фразу я готов превозносить Пруста.
Она. Вот как?
Он. Не смейся… «Поцеловать на лету её ускользающее, благозвучное тело». Такое не придумаешь… это ты… это о тебе!.. Я измучился. Я ничего не знаю. Но я знаю, я всегда знал, что без тебя мне конец. Ты мой берег, мой горизонт, моё всё.
Она. Путаешь, это Пушкин - всё.
Он. Зачем ты так?
Она. А ты зачем?
Он. Затем, что понял. Ты - одна. Видеть тебя, боже, трогать тебя… целовать! Я думал, успокоился… забыл. Я ведь сорвался, бросил всё… скандал, э-э! плевать. Ты - главное, ты счастье! «Ни земля, ни гроб»…
Она. Не надо. Прошу тебя. Не рви мне сердце… и себе тоже. Прошу тебя! (Пауза.) Ты эгоист. Ах, не он глава семейства, ах, отодвинули в сторону, какое несчастье. Ты обо мне подумал, ты? Что я могла? Что прикажешь мне? Броситься в твои объятья и затихнуть в умиленье? А кто за меня, кто за меня хоть пальцем о палец? Ты? (Пауза.) Помнишь Париж? Я ведь там до тебя никогда не была. Париж это миф… богемная придумка… проект талантливых проходимцев, которым было хорошо.
Он. А нам?
Она. Нам? Нам было потрясающе. (Пауза.) Я тебя любила. Я тебя… люблю! Больше, чем ты, не было… нет… за всю мою жизнь. Я думала, что ты… откуда мне такое? Ты был для меня всем… больше, чем всем. Вселенной. Я всегда боялась, что рухнет, разрушится. Такого просто не могло быть. (Пауза.) Но ты сделал, ты это сделал… Поводок-то… на моей шее, оказывается. (Пауза.) Вот так!.. И что же за скандал?
Он. Что?.. какой?.. ты о чём? А-а! Бог с ним. Я им контракт сорвал… когда уехал сюда. Какая тебе разница?
Она. Уволят?
Он. Уже.
Она. Понятно… Поэтому мы здесь!
Он. Хочешь, чтобы я ушёл?
Она. Говорят, у нас свободная страна.
Он. Это точно.
Она. Ты огорчён?
Он. Нет. От них я не завишу. А дело, дело всегда найдётся. Нет проблем.
Она. Я за тебя рада.
Он. Спасибо. (Очень тихо.) Не прогоняй меня, прошу тебя… пожалуйста.
Она. Кошка твоя… Сеня, да?.. Не проголодалась?
Он. Всё-таки гонишь?
Она. Нет. Не гоню.
Он. Но тебе всё равно?!
Она. Мне не всё равно! Ты! Тупица! Ты эгоист, ты жестокий эгоист!
Он. Я не верю! Ты простила?! Ты - здесь! Ты… ты счастье! Я сейчас…только не давай мне плакать.
Она. Ты не давай мне плакать. Чёрт бы тебя драл!
Он. Уж будь спокойна. Ты!.. Я… Теперь тебе я не то что плакать… До чего же мы глупы.
Она. Давай покурим. Угостишь?
Он (протягивает пачку). Давай покурим. (Молча курят.) Эти ещё оттуда.
Она. Я слышу, хорошие. Почему здесь таких нет?
Он. Расскажи, как жила… И пойдём, наверно?
Она. Конечно. Не вечно же сидеть на одном месте.
Он. Нет. Не вечно. (Пауза.) А вот Кант считал, что человек обязан любить.
Она. Дурак он, так ему и скажи.
Он. Непременно. Как только увижу.
Она. Ты тоже дурак!
Он. По-твоему же - Кант… Обменялись комплиментами. Это как Бородино, французы держат победу за свою, мы - за свою… Спасибо.
Она. Не стоит благодарности.
Он. Так и будем?..
Она. Так и будем.
Он. Здорово, что ты не меняешься.
Она. Не уверена, что могу сказать то же о тебе.
Он. Господи! Как хорошо! (Пауза.) А знаешь, есть теория, что человек проживает, если доживёт, конечно, две старости. Одну - в семьдесят, вторую - в восемьдесят… и вторая очень продуктивна.
Она. А у тебя всё нулевая. Кокетство утомительно, поверь мне.
Он. Я согласен. «Мы сотканы из ткани наших слов». До чего же глуп Шекспир… или мудр? Всё равно, и он дурак.
Она. Боже, когда ты успокоишься?
Он. Двуличие лучше? Строить всё на лжи и ханжестве? Как эти… полковники?.. Мы одни в этом мире. Что движет человека? Голод? Вражда? Ненависть? Нет! Любовь! Доброта. Внимание ко всем. (Пауза.) Сейчас… сейчас надо писать не Благую весть… а Потаённую… о том, кто казнил историю.
Она. До чего же ты беспомощен… и это подкупает… уже нет! Раньше подкупало.
Он. Приехали. Ты стала откровенна… спасибо.
Она. Не стоит благодарности… (Долгая пауза.) Пора. Наверное, в самом деле, пора. Засиделись… и ничего и не сказали. Ни каждый себе. Ни друг другу.
Он. Неправда!
Она. Ты знаешь, что - правда?
Он. Да! Это ты! Моя правда - в тебе. Ты всё, что только есть, что может быть… на этом прекрасном и пакостном свете. Для меня!
Она. Какие пышные речи!.. Сколько же слов влезает в одного человека, красивых… пустых? Легче пуха…
Он. Знаешь, когда разговор заходит в тупик, герой произносит монолог «в сторону». Но я не хочу, чтобы мои слова слышали все прохожие, я хочу, чтобы их слышала только ты, ты одна. Ладно бы, выдумал нас некий досужий бездельник, но мы-то - вот они, мы живые. Я всегда боялся закрывать глаза. Закрою, а ты исчезнешь.
Она. Напрасно надеешься. Ты тупая… дубина! Никто нас не слышит. Кому мы нужны? Ты что возомнил о себе? Ты кто такой? (Пауза.) Что мы делаем?.. Что же мы делаем?!
Он. Мы просто живём. Но… чем сложнее, тем почему-то лучше.
Она. И всё же мир прекрасен! Не отпирайся - твои слова, цитата.
Он. Поговорим спокойно. Нервничаем… нужно ли? Не всем, нет, не всем! - тебе… тебе хочу… Сколько я пережил, передумал за это время. Пустые вечера… пустые дни.
Она. Кого прикажешь винить?
Он. Полегчает? Нет. Никогда!.. Нет виноватых.
Она. Кроме… нас.
Он. Кроме нас. (Смеётся.) И надежды нет, что вернут пчеловода.
Она. Надежды нет?
Он. Байки - есть, а что нам байки? Понимаешь, какая штука… Когда дверь приоткрывается, неодолимо хочется заглянуть за неё. А там - пустота… или нет?
Она. Бедный мой.
Он. И вот вопрос: можно ли представить что-либо, кроме реальности? Все эти Байроны, Шелли, Савинковы… опиумные настойки, кокаин… Сумасшедшие фантазии, до потери пульса… и всё равно - реальность, так или иначе - реальность… повсюду только жизнь. Никуда от этого не деться бедному человеческому мозгу.
Она. Но хочется. Тебе хочется?
Он. Нет. Каждая на свете вещь имеет своё место. Скупец нищ… независимо от того, сколько ему принадлежит. И если можешь от чего-нибудь отказаться, ты богач. Я не говорил тебе, но я всегда жалел, что не умею рисовать… скорее, ваять. Не сердись, послушай. Тело твоё уже немолодо… подожди… оно по-прежнему прекрасно, я помню… знаю! Тело для художника. Даже не рассказать, когда руки… мои руки… там… везде! «Ускользающее, благозвучное тело». Дышать нечем!
Она. Ах, ах. Но и спешить к нему, к этому телу, незачем.
Он. Бьёшь ты наотмашь. Я не понимаю… простить себе не могу. Почему, почему есть трава, лес, чистое небо? Почему есть разум, совесть, любовь? Зачем я уехал? Как я смог?
Она. Так почему же? Зачем? «Как долг велит, - не больше и не меньше»? Почему, ответь.
Он. Не знаю. Ты вопреки жизни, повседневности её. Ты - вне… суеты, сама по себе, даже не… в параллельном мире. И я стал другим. То, что узнал, что пережил… не знаю, как сказать… стало особым измерением моей жизни, всей. И обратного хода нет. Я сцеплен с тобой навсегда.
Она. Какая наивность… в твои-то годы. Послушай меня, давай сменим тему, не будем рвать нервы друг другу, ты же сам предлагал… И сам же… зачем, зачем ты?
Он. Я не прав… понесло ни с того, ни с сего. Да нет! Опять вру.
Она. Ещё не вечер. Хотя… Ты сам не отдаёшь отчёта, как ты жесток.
Он. Нет. Нет!
Она. Тихо, тихо, не надо… Мы были каждый сам по себе… мы остались каждый сам по себе.
Он. Нет ничего неизменного на свете.
Она. Есть. И как правило в худшую сторону.
Он. Конец дня… скоро по ногам пойдут, чего доброго.
Она. Домой спешат. Всех дома ждут… дома, это здорово… Посидим ещё, в метро сейчас не вобьёшься. И не вздумай говорить, что и у нас есть дом.
Он. Нет? Но был. Был!
Она. Не было у нас дома. Никогда не было, не тешь себя. Иллюзия - не лучшее, что заменяет правду. Я тебе верила. Как никогда и - никому. С меня хватит. Я пережила… Я привыкла. Зачем менять? Для чего вступать в ту же реку? Невозможно! Кот есть, разве кота мало?
Он. Кошка! Я же говорил - кошка.
Она. Спасибо.
Он. Не за что. (Пауза.) Я книгу пишу... роман, повесть… О нас.
Она. Поздравляю. Что ты о нас знаешь?
Он. И тебе спасибо. Что верно, то верно… Вообще-то, писать не о чём, всё уже сказано тысячи раз. Прекрасно сказано. И уж такими гениями, не нам чета. Но человек не в силах молчать, он думает, что изрекает новое слово… что каждое откровение каждого человека уникально. (Пауза.) Я хочу, чтобы ты осталась.
Она. Не много ли на себя берёшь?
Он. Я говорил, что в восемьдесят наступает вторая старость?
Она. Не льсти себе. И второй-то молодости не бывает…
Он. Правда? Жаль… Похоже, срок годности неизбежно истекает у любого продукта.
Она. Нет, это не при чём. Увы, победа - всегда поражение… если не во всём, то в частностях точно. Нет! Во всём! Во всём. Победа всегда насилие… подавление, гнёт. Зачем это?
Он. Ты права, конечно. Если диктаторы это либо совершенно съехавшие с катушек от толерантности сильных, либо спекулянты, умеющие лихо и нагло торговать собой. Мир и вправду принадлежит им. С нашей глупостью мы на них только и делаем ставку… всегда дружим против. Грустно жить на этом свете, господа. Точнее, скучно. Какая, впрочем, разница?
Она. Тебе грустно?.. скучно? Ты во всём верен себе… Но я не о том, поди они все… это твои проблемы? Смешно, но для тебя небо в алмазах - с твоей щедростью, это человечеству… не меньше. А мы? А я?..
Он. Я думал, это верный курс - на Луну.
Она. Ты ошибался. Ты как всегда жестоко ошибался. Ладно, давай остынем, а то неизвестно куда занесёт. Всё-таки, расскажи, как жил… что видел. Скоро толпа схлынет… и пойдём потихоньку. Наконец.
Он. Послушай, ещё Метерлинк толковал: «Нет ничего более требовательного, неуклюжего и слепого, чем доброта, красота и нравственное совершенство в состоянии желания». А ещё он сказал, что «только любя, мы научаемся любить».
Она. Ты - любил? Ты уверен, что любил! Ну, - подумай, покопайся в душе. Если неуклюж и слеп, значит любишь?
Он. Что случилось? Почему ты снова всё перевёртываешь?
Она. Да потому, что даже всеми так горячо чтимый Энгельс был уверен: «Остаётся лишь старая песенка: любите друг друга, бросайтесь друг другу в объятия все, без различия пола и звания, - всеобщее примирительное опьянение». Старик смотрел в корень.
Он. Господи, цитата на цитате, прямо книжные черви. Себя бы не прогрызть.
Она. Ты тоже смотришь в корень. Что только из него вырастает?
Он. Как правило - сорняки.
Она. Сорняк… очень жаль.
Он. Я не могу тебя потерять. Теперь уже - не могу… и - не хочу.
Она. Потерять можно только то, что принадлежит. Иное - уходит, фук, и не было.
Он. Не надо играть словами, плохая привычка.
Она. Мне оставлен иной путь? Вообще, что-нибудь иное?
Он. Послушай… когда говорят, даже в кино… когда говорят: примите наши соболезнования, - одни и те же слова… представляешь? на протяжении веков, веков, веков… Прошу тебя, перестань, пожалуйста, перестань.
Она. Как прикажете … хозяин барин. Какие соболезнования? Ты что? Ты о чём?
Он. Скажи, ты когда-нибудь обращала внимание, как одна твоя тень догоняет другую, твою же, и не может догнать… не может, и всё.
Она. Это про фонари на аллее, что ли?
Он. Да… Можно и так.
Она. И что?
Он. Не знаю… ничего не знаю. Нельзя обернуться в детство, вообще в прошлое… нельзя. Даже если это город, который подарил тебе однажды счастье. Он уже другой, переменился невозвратно. Всё испаряется.
Она. Ты, однако, стал сантиментален. Всё-таки стареешь?
Он. Это не зависит ни от чьего желания.
Она. К сожалению.
Он. К сожалению.
Она. Трудно в это поверить, но в те игры, где не бывает выигрышей - есть и такие, - я проиграла. Только сейчас поняла… поздновато.
Он. Не греши… и не каркай.
Она. Похоже, всё осталось на своих местах. Устаканилось, как говорится. Сгорело, не загораясь… Мечта пожарных. Продолжаем жить, леди и джентльмены?
Он. Это приговор?
Она. Никоим образом, милый, никоим образом. Я не вижу перемен, всё на своих местах, приковано намертво. Смешно было ждать… Это я, дурочка, взвилась, распустила слюни. Разлеталась!.. размечталась. Если бы ты знал… Как жестоки любящие… или говорящие, что любят.
Он. Это обида говорит. Но не на что обижаться. Ты ничего не поняла. Всё не так.
Она. Так. Не обманывай себя… и меня! Больно… очень больно. Но я спокойна. Как лёд. Так что не волнуйся, ты всё правильно сделал. Всё!.. Я не знаю, когда умирает надежда… но очень больно, когда она умирает. Ты всё помнишь, да?.. помнишь Балтику, Меллужи? Нет, ты не помнишь.
Он. Что с тобой? Помню, конечно.
Она. Ты не то помнишь. Мы тогда в первый раз поругались… через два года жизни. Из-за мелочи, не в ней дело, хотя я помню… Но это было… как тебе сказать… словно удар хлыста. Потом стёрлось, конечно.
Он. Но не забылось?
Она. Ничто не забывается… увы. Стирается, ложится на дно, но… всегда с тобой. Двое… а порознь.
Он. Неправда, неправда, не было так. Никогда не было. Неужели тебе и в постели было плохо?
Она. Бедный ты, бедный. Не расстраивайся. Не было. (Пауза.) Ты проклятый дурак, забиваешь голову ерундой. И в постели, да поди она к чёрту! и без никакой постели… мне было хорошо. Это главное? может быть… И да, и нет. Я помню, сколько ты для меня сделал, помню. И никогда не забуду! Ах, в постели надо быть на высоте. Не бери в голову, ты был на высоте, не журись. Я думала тогда, что это счастье, вершина… никому недоступная… Так и было, так оно и было!
Он. Не ушло. Не ушло! Поверь мне, всё вернётся… Разве не в нас дело? Забудем, пожалуйста… к дьяволу! Есть же чистый лист! Не держи зла… ты не такая. Виноват я, я - виноват! Но забудь… забудем. Прошу тебя!.. Хочешь, на колени стану?
Она. Достойная шутка. Но… я уже никакая. Когда перегорает… остаётся пусто. Дырка… в сердце. Думала, заделаю, залепится… нет. Ты далеко-далеко… Я тебя почти не вижу.
Он. А что, если ничего не говорить… просто обняться… можно, я тебя поцелую?
Она. Ушло, родной мой, ушло. Мы живём, мы просто живём сегодня, и с этим не надо спорить. Вокруг сон, сладчайшее из яств… и некому его убить.
Он. Надо?
Она. Пустые слова. Тебе не стыдно?
Он. Ты нужна мне, я хочу вернуть тебя, вернуться… Много ли осталось?
Она. А раньше? Оставалось больше? Так?
Он. Мы поздно умнеем. Мне недавно пришло в голову… я долго думал… и понял. Жизнь это искусство познания смерти. И нет ничего выше и главнее. Вершина этого искусства, непревзойдённая и - недостижимая, - Иисус, названный Христом. Но и в истории человечества были, о них можно спорить, то ли это Матросов, то ли Мартин Лютер Кинг, не в этом дело… люди, тысячи людей, поднимавшихся… познавших, так или иначе, это искусство. Человеческий мозг мал и несовершенен, но он вмещает всю накопленную историю, всю мудрость предков.
Она. Скажи мне, почему, почему не может быть так, как прежде, как было, как нужно, как должно быть?
Он. У меня стариковская болезнь - люблю хорошие рождественские фильмы. А там закон - всё кончается хорошо, только хорошо. Но к великому сожалению, это передозировка… чуть не смертельная. Почему же мы помним всегда только скверное?
Она. Ты - мне? Неправда. Я помню хорошее, много, много хорошего.
Он. Представляется мне, что сначала на человека влияет прошлое, оно захватывает, подчиняет себе, потом в дело вступает будущее… как? я не знаю, как… но чем ты старше, тем его влияние мощнее… Помнишь дупло у Вонг Кар Вая?.. Может быть, всё-таки дать тебе пиджак?
Она. А ты уже предлагал? Я, должно быть, не слышала… Какое дупло? Ты о «2046»? Далёкая дата. Не дожить!..
Он. Факт. Не дожить… Инвалид инвалиду не друг, а свидетель.
Она. Похоже, мы слишком поздно встретились… И, похоже, мы слишком много позволяли судьбе. Где она, обратная дорога? Тю-тю!
Он. Нет, если сам не захочешь… если позволяешь.
Она. Ты, как всегда, слишком уверен в себе. А другие?.. Что они? У каждого свой взгляд, у каждого своё. Я - не исключение. И ты прав, будущее, похоже, подчинило нас, уже, и - навсегда.
Он. В наших силах…
Она. Не в наших! Что есть, то есть. И нечем вышибить… нечем. Незачем!
Он. Ты?.. Друг не позволит убить тебя сзади, он убивает спереди.
Она. Цитата не совсем верна.
Он. Неважно! Неужели так и будем пикироваться?
Она. Раньше мы только этим и занимались, давно. Качели… туда, сюда. Но было весело… потому что не всерьёз.
Он. И это время не ушло… не должно уйти.
Она. Увы! Не обманывай себя. И время ушло… и я ухожу.
Он. Нет! (Она встаёт.) Ты?! Стой!.. Я провожу. Я тоже на метро.
Она. На метро? Жаль… мне так жалко… ты не представляешь, до чего обидно. Я думала… не знаю сама, что я думала. Надеялась?.. Верила? Верила!.. Чему? чему?.. (Пауза.) Холодно. И вправду, холодно стало… и пиджак уже не нужен. Засиделись. Пустые надежды, глупые. Разбил - выброси… не склеишь. Мне, правда, жутко жаль. Извини! Поздно… и вообще. Спасибо тебе. Не грусти. Всё хорошо. Всё путём. Всё. Всё!.. Сенечке привет. Не надо! Провожать не надо. Не грусти, ладно? Заживёт. Пока. Звони. Пока!.. Не грусти. (Быстро уходит. Он делает движение вслед, привстаёт и снова садится. Толпа полностью закрывает его. Слышен выстрел. Все застывают. Ни звука).
Конец
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 1(70) январь 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer1/Kotler1.php
