Хроника первая. Шериф Уолл-стрит
Сильда была ранней пташкой в отличие от мужа, который часто засиживался допоздна в своем кабинете и с трудом просыпался по утрам. Почему-то на этот раз он поднялся раньше нее. В гостиной приглушенно работал телевизор. Весеннее солнце пробивалось сквозь жалюзи спальни, освещая фигурку фарфорового ангела — странного гостя в квартире Элиота Спитцера. Когда-то он был подарен Сильде и понравился ей задумчивым выражением склоненного личика. Распростертые крылья фигурки в неярких лучах солнца казались прозрачными. Цифра шесть с двумя нулями загорелась на табло будильника, когда в дверях спальни показалась худощавая фигура Спитцера.
— Сильда, я должен сказать тебе что-то важное.
Непривычная интонация в голосе мужа заставила Сильду приподняться в постели.
Под мартовским солнцем оттопыренные уши губернатора штата Нью-Йорк Элиота Спитцера пылали ярким огнем, в то время как лицо с острым подбородком было мучнистого цвета.
— Господи, да что случилось-то?
— Прости меня, прости, — грохнулся он на колени. — Все кончено… Со мной все кончено… Я попался, Сильда. Я пользовался услугами проституток из «Клуба императоров». Об этом стало известно… Теперь я должен подать в отставку…
Что Сильда может сказать в ответ? Это неожиданно. Вот она и молчит.
— Ты только, ради бога, не подумай, что мне нужны были какие-то отношения, привязанности, симпатии. Они все были для меня одинаковы… на одно лицо, то есть на одну эту… Ну, ты меня понимаешь…
А вот это неправда.
Если джентльмен покупает автомобиль, он хочет знать его технические характеристики. Если джентльмен покупает девушку, он хочет знать, за что платит. Кто-то ездит в «шевроле», ну а кто-то в «порше». Кто-то платит двести долларов в час девушке, давшей объявление в «Крейгслист», ну а кто-то платит за то же самое две тысячи долларов девушке из «Клуба императоров». Джентльмен выбирает — джентльмен платит. Дело вкуса и цены.
Оставим раз и навсегда тему несчастного голодного детства и безвыходность ситуации. Устроиться работать в «Клуб императоров» могли далеко не все желающие. Сюда брали девушек только с высшими показателями, рассчитанными на самые разнообразные вкусы джентльменов с высоким доходом: красавиц блондинок и темпераментных брюнеток, начинающих актрис и молодых певиц, длинноногих моделей и спортсменок, пытающихся пробиться на Олимпийские игры.
Выросшая на побережье Нью-Джерси Эшли Дюпре отлично смотрелась на фотографиях в бикини. Ее нельзя было назвать красавицей, но была в ней какая-то изюминка вдобавок к двум другим, призывно направленным на алчущих джентльменов. Татуировка ниже пупка и тщательно выбритая пусси добавляли особого шарма ее достоинствам, перед которыми не устоял губернатор штата Нью-Йорк.
Сильде Спитцер еще не известны пикантные подробности падения мужа, но ей уже есть о чем подумать. Двадцать один год совместной жизни. Трое детей. Все, что у нее есть, связано с ним: положение в обществе, безукоризненная репутация, деньги, в конце концов.
Она смотрит на его залитое слезами лицо. Конечно, теперь скандал неизбежен. Кто только не подбросит дров в разгорающееся пламя: неподкупный Спитцер и девочки из «Клуба императоров». Неужели так приперло, что ради этого стоило рисковать карьерой и семьей?
Сильда горестно усмехается. Значит, приперло. А вот это уже больно.
— Пусти-ка, — говорит она, отстраняя от себя мужа. — Выходит, моего тела тебе недостаточно.
Он что-то бормочет в ответ.
Когда-то Сильда Уолл была высокой светловолосой девушкой с длинными ногами. И хотя, как известно, джентльмены предпочитают блондинок, ей и в голову не приходило подрабатывать в эскорт-сервисах, зато целеустремленность и честолюбие привели ее в Гарвард, куда без этих качеств не попасть. Родители Сильды не были людьми состоятельными, но старались, как могли, поддержать дочь, пока она училась на адвоката, рассчитывая на то, что будущие высокие гонорары корпоративного юрисконсульта возместят все затраты на обучение.
Громадное состояние родителей студента Элиота Спитцера позволяло ему не думать о высоких окладах адвокатов и корпоративных юристов. Окончив Принстон, он сразу же подался в Гарвард, где хотел досконально изучить уголовное право. Странные мысли одолевали еврейского юношу из семьи миллионера. Идея социального равенства, приведшая его предков в кибуц на палестинской земле, воплотилась в голове молодого Спитцера в стремление ко всеобщему равенству перед законом. Страстность, с которой он обсуждал на семинарах скучные для Сильды статьи уголовного кодекса, обратила на себя внимание молодой девушки. Она стала провожать взглядом долговязую фигуру Элиота в коридорах университета и следить за его игрой на теннисном корте, где он с азартом вколачивал желтые мячики в поле противника. К концу первого семестра Сильда решила перейти к действиям и, узнав время утренних пробежек объекта своего наблюдения, удачно подвернула ногу прямо на виду у бегущего Спитцера. Знакомство состоялось. Дальше все получилось как-то само собой. Конечно, ни о какой хупе не могло быть и речи: Сильда была баптисткой и не собиралась менять вероисповедание. Но никто и не настаивал на еврейской свадьбе. Спитцерам-старшим понравился выбор их сына. Семейство Уоллов тоже было вполне счастливо. И все было хорошо. И все было прекрасно. После окончания Гарварда жизнь покатилась по накатанным рельсам: работа с высокими окладами в престижных фирмах Нью-Йорка, шикарная квартира в Верхнем Ист-Сайде, две прекрасные породистые собаки, мимо которых не мог равнодушно пройти ни один посетитель Центрального парка, где свободными вечерами их выгуливали Спитцеры. Но вскоре Элиоту наскучило быть хранителем корпоративных тайн и он перешел на работу сначала к окружному судье, а немного позднее — к окружному прокурору.
Постепенно криминальный мир Нью-Йорка предстал перед ним во всем своем отвратительном многообразии. Но не мелкие воришки и жулики привлекли внимание молодого и энергичного прокурора. Он решился бросить вызов главарям организованной преступности родного города. Выбор пал на мафиозный клан Гамбино, контролировавший азартные игры, доходы от продажи наркотиков и проституции. Захват с поличным и арест главарей мафии — дело чрезвычайно тонкое и трудоемкое. Тут не обойтись разовым наскоком. У семейства Гамбино были прочные связи с профсоюзами и свои высокооплачиваемые адвокаты. Доскональное изучение сферы их преступной деятельности позволило Спитцеру разработать операцию по внедрению своего человека в клан и установке прослушки. На это ушло четыре года и закончилось арестом одного из главарей. Успех Спитцера был замечен. Перед ним открывалась дорога в генеральные прокуроры штата.
Пока Элиот расставлял ловушки преступникам, Сильда рожала детей и занималась благотворительностью. Она и не заметила, как поредели волосы на макушке мужа, заострился и без того крючковатый нос, а губы почти исчезли с его вечно напряженно сжатого рта. Он всегда оставался ее кумиром, на которого она взирала с гордостью и обожанием. К тому же ей вполне подошла роль сначала жены генерального прокурора штата, а потом и жены губернатора. Вокруг нее открыто говорили, что быть Спитцеру первым еврейским президентом. И вот на тебе…
В ванной комнате Сильда снимает ночную рубашку и пристально рассматривает свое тело. Конечно, не девушка из «Плейбоя», но все не так уж и плохо для пятидесяти лет. Может ли секс с проституткой считаться супружеской изменой? И вообще, что такое проститутка, как не инструмент для получения оргазма? Сильда вдруг вспомнила про вибратор, припрятанный в потайном ящичке. Не изменяла ли она мужу с вибратором? Ну, это уж совсем глупости.
Включив душ привычным движением руки, она не спешит встать под его струи. Нет-нет, это ее вина. В запотевшем зеркале не видно, как слезы скатываются по ее недавно подтянутым щекам. Хирург заверил, что подтяжки хватит лет на десять. Что будет с ней и Элиотом через десять лет?
Уже стоя под душем, она пытается вспомнить, сколько раз отказывала мужу в близости, ссылаясь то на усталость, то на головную боль. Он всегда был так деликатен и никогда не настаивал на сексе, если у нее не было настроения… И вот вам пожалуйста. Нет-нет, это ее вина.
Пока Сильда предается печальным мыслям в ванной комнате, Элиот терпеливо ждет ее решения в спальне. Он не отвечает на ранние телефонные звонки и не собирается на свою обычную утреннюю пробежку по парку. Как это там у Толстого? Все смешалось в голове у Спитцера…
Наконец дверь ванной комнаты открывается. На ее пороге стоит серьезная и сосредоточенная Сильда.
— А почему, собственно, ты должен подавать в отставку? — говорит она.
И в самом деле. Секс-скандалы стали нескончаемой темой последних известий на телевидении и первых страницах газет всех направлений. Кого тут только не было, начиная с президентов и кончая школьными учителями. И все так или иначе пережили свой позор.
Так почему губернатор штата Нью-Йорк должен уходить в отставку? Не будет ли достаточно публичного раскаяния, признания вины и обещания оправдать доверие избирателей?
До следующих выборов, по крайней мере. В конце концов, он может рассчитывать на поддержку друзей. Враги, конечно, будут злорадствовать, но это придется пережить.
А врагов у Элиота Спитцера было предостаточно, и ему всегда удавалось преумножать их число. По-другому и быть не могло, потому что, став генеральным прокурором, он поставил перед собой задачу борьбы не просто с преступностью, а с самой системой, порождающей преступность. Такой замах требовал не только титанических усилий, но и безупречной репутации. И ему пришлось немало потрудиться, чтобы такую репутацию завоевать.
Спитцера мало интересовала уличная преступность Нью-Йорка. Здесь отлично поработал его предшественник Руди Джулиани, очистив город от мелких продавцов наркотиков и проституток. Спитцеру были нужны громкие дела, привлекающие внимание прессы и жителей города. Так начался процесс с нещадно дымящими электростанциями в Огайо по делу о загрязнении воздуха Нью-Йорка, за ним последовал другой, с известной корпорацией General Electric — по сливу ядовитых отходов в воды Гудзона. Потом пошли суды с фармацевтическими компаниями из-за сокрытия побочных эффектов выпускаемых лекарств, с фешенебельными ресторанами из-за отказа в приеме на работу женщин, с ведущими дилерами из-за махинаций на рынке продажи автомобилей. Все это и многое другое можно было положить в копилку «хороших дел» Спитцера. В копилку «плохих дел» тогда еще никто не заглядывал…
— Ну, что мы будем делать дальше? — каждое утро вопрошал он команду молодых адвокатов, вдохновленных его победами в борьбе за чистоту окружающей среды.
— А не заняться ли нам Уолл-стрит? — предложил как-то один из них. — К нам поступил сигнал от некой дамы. Она оставила длинное сообщение на ваше имя: подозревает, что на бирже происходят крупные махинации с взаимными фондами[1].
Сообщение прослушали.
— Не может быть, — не поверил Спитцер. — взаимные фонды всегда считались надежным видом вклада для американцев со средним доходом. Что-то я не припомню никаких скандалов по этому поводу. Надо бы эту даму найти. Давайте переждем немного, может, она объявится снова.
И дама объявилась. Норин Харрингтон оказалась не сумасшедшей стукачкой, а профессиональным финансистом с многолетним стажем работы в крупнейших банках Америки. К тому же она отлично разбиралась в сложнейшем механизме нью-йоркской биржи, где проработала долгие годы трейдером Goldman Sachs[2]. Специалисты такого уровня, как правило, высоко котируются и не жалуются на доходы.
— Так что же вас к нам привело?
Норин усадили в кресло напротив группы молодых людей, готовых выслушать ее показания.
— Моя сестра, — немного смущаясь, начала та. — В последние годы она откладывала значительные суммы на свой пенсионный счет и, как многие из нас, инвестировала эти деньги во взаимный фонд, надеясь обеспечить себе достойную старость, но ее вклады по какой-то непонятной причине растворялись. Я немного разбираюсь в финансах, и меня это страшно заинтересовало. Оказалось, что моя сестра и фирма, в которой я работала, инвестировали в один и тот же взаимный фонд. И насколько мне было известно, дела у фирмы шли отлично. Так почему моя сестра терпела убытки? Вот я и начала свое расследование.
Последующие сорок минут ушли у Норин на подробные объяснения того, что ей удалось выяснить.
Когда она закончила, слушавшие ее растерянно переглянулись. Никто ничего не понял.
— А нельзя ли все это рассказать еще раз, только проще? — попросил один из них.
— Проще… — задумалась Норин. — Ну, вот представьте себе ипподром. Ваши ставки принимаются до того, как бега начинаются, да?
Это было понятно всем.
— А теперь представьте, что вам заранее известен победитель скачек, вы ставите на этого победителя и выигрываете. Всегда выигрываете. Ваша победа гарантирована потому, что вы входите в особый элитарный круг, в то время как другие проигрывают или выигрывают случайно.
Норин вопросительно взглянула на внимательно слушающих ее молодых людей.
— Так вот, — продолжила она, — на нью-йоркской бирже цены на акции могут колебаться чуть ли не каждую минуту. Совсем другое дело с акциями взаимных фондов. Заявку на их покупку или продажу можно подавать в любое время, но цена этих акций становится известна только в четыре часа дня, со звуком финального гонга. Если вы подали заявку в 4:01, сделка будет совершена уже по завтрашней цене. А что, если вы получили возможность совершить сделку после четырех часов, но по цене текущего дня? Тогда вы можете быстро скинуть те акции, продажа которых принесет вам доход, или приобрести акции, которые будет выгодно продать на следующий день. Я не говорю о таких инвесторах, как моя сестра или ваши родители. Я говорю о крупных вкладчиках, ворочающих миллионами, а это прежде всего хедж-фонды[3].
— Нам нужны неопровержимые доказательства такой практики, — в кабинет стремительно влетел Спитцер.
Норин почувствовала себя неловко под взглядом его внимательных глаз. «Как будто я арестована и должна давать показания», — подумала она.
— Когда и где вы впервые заподозрили неладное?
Она задумалась на какое-то время:
— Пожалуй, несколько лет назад, когда я работала в компании Эда Стерна, младшего сына миллиардера Леонарда Стерна, сделавшего состояние на продаже корма для домашних животных. У компании Стерна-младшего был свой хедж-фонд, который на удивление удачно оперировал на бирже в то время, как другие фонды терпели убытки. Само по себе это обстоятельство еще ни о чем не говорит, но однажды, засидевшись допоздна на работе, я стала свидетелем возбужденного ликования группы людей, столпившихся вокруг терминала[4]. Насколько я поняла, они только что получили куш в девять миллионов долларов. Вот это меня действительно удивило. Время было позднее. «Вы что, торгуете с Японией?» — спросила я. Но ответа не последовало. После этого вечера я стала очень внимательно приглядываться ко времени подачи их заявок на покупку-продажу акций взаимных фондов. Оказалось, что все они подавались после четырех часов, но реализовывались по цене текущего дня. Думаю, можно с уверенностью говорить о позднем трейдинге[5].
— Но цена акции взаимного фонда при этом остается неизменной. Найдем ли мы достаточно оснований привлечь Стерна-младшего к ответственности? — засомневался кто-то.
— Подумайте о простых вкладчиках. Моя сестра, как и тысячи других ей подобных, понятия не имеют о том, что делается на бирже, да ей и не надо этого знать. Все сделки за нее совершает доверенное лицо — менеджер взаимного фонда, конечно, за комиссионные. С этим приходится считаться. Вообще-то это обходится довольно дорого: платить тому, кто играет за тебя на бирже, но такое уж условие игры, и тут ничего не поделаешь. Расходы окупаются прибыльными сделками. Но все дело в том, что поздний трейдинг доступен только определенной группе инвесторов и поэтому они всегда выигрывают, а такие, как моя сестра, продолжают оплачивать труд своих фондовых менеджеров даже в случае убыточных сделок. Страдают миллионы простых вкладчиков, понимаете?
— Но почему трейдеры идут на такое явное нарушение закона? — не удержался от наивного вопроса один из слушателей Норин.
— Чем крупнее фонд, тем дороже оплата услуг, и чем крупнее операция, тем больше комиссионные. Согласитесь, в этом есть определенный стимул, — грустно улыбнулась та.
— Ну что ж, — сжал губы в узкую полоску Спитцер, — посмотрим, что у них там творится с самыми «надежными» фондами, и начнем со Стерна-младшего.
А дела на бирже творились очень даже интересные. Через три месяца команде генерального прокурора стал понятен исключительный успех хедж-фонда, принадлежащего Стерну-младшему. Производимые махинации были до смешного простыми: в четыре часа дня часы на сервере банка, продающего акции взаимных фондов, переводились на три минуты назад. За это время брокеры успевали реализовать те акции, которые приносили прибыль, и отменить убыточные сделки. Другими словами, они делали именно то, в чем их подозревала Норин Харрингтон. Такие операции были запрещены законом, и банком, совершающим поздний трейдинг, был ни много ни мало Bank of America[6].
Скандал разразился, как только стало известно, что подобные операции совершались постоянно и приносили миллионные доходы участникам. Доверие к взаимным фондам было подорвано. Адвокат, спешно нанятый Эдом Стерном из числа лучших специалистов по финансовым нарушениям, посоветовал ему признать факт позднего трейдинга и заплатить штраф в размере десяти миллионов долларов. Но досудебная сделка была заключена только после того, как Стерн согласился заплатить дополнительные тридцать миллионов в счет вкладчиков взаимных фондов. Bank of America внес в копилку «хороших дел» Спитцера еще шестьсот семьдесят пять миллионов долларов. Вдобавок своих мест лишились несколько членов совета директоров банка, впрочем, они скорее были этому рады: дело могло обернуться судебным разбирательством.
— Ну, и чего этим сукиным детям не хватало? — в штабе генерального прокурора решили отметить успешное завершение дела по расследованию позднего трейдинга. — Что заставило один из самых крупных банков Америки и известного миллионера с довольно приличной до этого скандала репутацией пойти на обыкновенное жульничество? — стоя с бокалом шампанского, все так же строго и энергично вопрошал свою команду Спитцер.
— Жадность, — просто и уверенно ответил кто-то.
— Ну да. Это известный двигатель нашего фондового рынка, — согласился Спитцер. — Надо бы нам присмотреться поближе к тому, что там происходит…
Что могли означать такие слова из уст прокурора? Конечно же, объявление войны Уолл-стрит. Не все поняли ожесточенность Спитцера, направленную на собратьев по классу. В конце концов, его собственный отец сколотил миллионное состояние, да и сам Элиот был далеко не беден. Его жизнь протекала между квартирой в фешенебельном Ист-сайде, Пятой авеню, где жили его родители, и офисом генерального прокурора штата Нью-Йорк на Бродвее. Первые уроки игры в «Монополию» он получил уже в девять лет, заливаясь слезами после огорчительных поражений от Спитцера-старшего, учившего сына правилам игры. И игра эта была честной. Может быть, поэтому любая нечестная игра вызывала отвращение у Спитцера-младшего. К тому же он стал популярен, а популярность, как известно, надо поддерживать. И скандалы продолжались.
Это было время стремительных взлетов интернет-компаний и небывалого оживления фондового рынка. Тысячи мелких инвесторов спешили вложить свои накопления в доткомы[7] в расчете на быстрое и верное обогащение, но большинство таких вкладчиков не имели достаточных знаний и опыта для успешной игры на бирже. В их распоряжение были предоставлены услуги фондовых аналитиков — специалистов, готовых давать советы по покупке или продаже акций. Через какое-то время быстрый подъем многочисленных интернетовских компаний сменился таким же быстрым падением. Но странное дело, акции некоторых доткомов продавались по сравнительно высоким ценам буквально накануне их краха. Для людей, знающих, как делаются дела на бирже, было ясно, что котировки взвинчиваются специально, чтобы дать возможность кому-то избавиться от ценных бумаг до того, как их стоимость упадет ниже плинтуса. Подозрения пали на Merrill Lynch[8]. Однако подозрения, как известно, к делу не пришьешь. У Спитцера не было конкретных улик, хотя чутье и говорило ему, что он на верном пути.
— Ну что, дадим Меррилу сорваться с крючка? — чуть ли не каждый день вопрошал генпрокурор свою команду.
Этого никому не хотелось. И вскоре зацепка нашлась: иск одного инвестора, следовавшего рекомендациям известного биржевого аналитика из Merrill Lynch и потерявшего все свои накопления.
— Отлично, ребята. Теперь давайте думать, как отбиться от своры их адвокатов и проникнуть в святая святых. Думаю, нас там ждет много интересного.
Ребята и впрямь были отличными. Они откопали давно всеми забытый, но никем не отмененный закон Мартина, принятый в 1921 году и дающий право генеральному прокурору штата Нью-Йорк возбуждать уголовные дела против тех, кто подозревается в обмане потребителей.
И такое уголовное дело было возбуждено Спитцером. По его распоряжению Merrill Lynch представил тридцать коробок электронной переписки между брокерами и знаменитым биржевым аналитиком, часто появлявшимся на экранах телевизоров. Открывшиеся цинизм и размах преступлений превзошли все подозрения.
— Нет, ты представляешь, какие мерзавцы! — делился впечатлениями Элиот с женой, сидя в просторной кухне и энергично поглощая салат, наспех приготовленный Сильдой. Три дочери, две собаки, бесконечные хлопоты, связанные с благотворительным фондом, отнимали почти все ее время, поэтому она дорожила каждой минутой, проведенной с мужем. Нежно глядя в его исхудавшее лицо, она тихонько подкладывала тофу в соусе в его быстро пустеющую тарелку.
— Эти аналитики, эти гребаные гуру фондового рынка, — увлеченно продолжал тот, — на деле обыкновенные мошенники, обворовывающие простых Мэри и Джона Смитов. Ты знаешь, дорогая, мои ребята внимательно просмотрели переписку одного такого умника с брокерами Merill Lynch и заметили, что некоторые акции, которые он рекомендовал к продаже, помечены двумя загадочными буквами — КД. Никто из нас не мог понять, что это такое. Слава богу, у одного из брокеров мы нашли словарь кратких обозначений. И что, ты думаешь, это значит?
Сильда в недоумении пожала плечами.
— Кусок дерьма! — Спитцер возмущенно звякнул ножом о тарелку. — Они прекрасно знали, что впаривают людям дерьмо! И при этом давали этому дерьму высокий рейтинг. Естественно, Мэри и Джон теряли деньги, и тогда им говорилось, что интернетовские компании в группе высокого риска и, мол, в них нельзя вкладывать все свои накопления.
Сильда не была наивной девушкой и кое-что в бизнесе понимала, поэтому она удивленно подняла брови:
— Ну, насчет риска с ними не поспоришь. Это действительно так. Я вот не понимаю, что, собственно, они имели с продажи, как ты говоришь, дерьма?
— Как что? Обыкновенные откаты. Числа с шестью нулями. У них ведь как заведено: какой-нибудь очередной дотком собирается стать публичной компанией и обращается, допустим, в Merrill Lynch с предложением разместить IPO[9], что те и делают, причем, если игра кажется стоящей и сулит прибыль, этот же самый банк приобретает львиную долю акций, ну, конечно, немало перепадает и директорам компании. Остатки получают такие, как Мэри и Джон, которых наши аналитики раскручивают по полной программе. Где-то через полгода выясняется, что дотком неприбыльный. Мэри хочет продать свои акции, но ей говорят, что убытки временные и цена пойдет вверх еще через полгода. Пока Merrill срочно распродает свою долю, они говорят Джону, что есть смысл купить эти самые акции и держать их до лучших времен. И люди им верят. А как не верить? Их по телевизору показывают, они бесплатно раздают советы в журналах и газетах, только зарабатывают при этом миллионы на таких, как наши Мэри и Джон. И при этом считают, что так и должно быть, что все у них правильно и законно. Только я это так не оставлю. Не на того они напали, понимаешь?
Семейный ужин закончился. Спитцер ушел в кабинет разрабатывать тактику борьбы с адвокатами Merrill Lynch. Сильда осталась на кухне. У нее усталое и счастливое лицо. Откуда же ей знать, что не только дела Уолл-стрит занимают ее мужа. Она и понятия не имеет об эскорт-сервисе под названием «Нью-Йорк конфиденшл», разогнанном полицией в Нижнем Манхэттене. Сутенеров ненадолго посадили, проституток взяли на учет. Вполне возможно, что именно тогда Спитцер увидел и запомнил фотографию Эшли Дюпре в стрингах. Через несколько лет он выберет ее на сайте «Клуба императоров» для свидания в отеле. Ну а пока он готовится к другим встречам. Копилка «плохих дел» все еще пуста.
Борьба с адвокатами Merill Lynch заняла несколько месяцев. На Спитцера и его команду были спущены сторожевые псы Уолл-стрит. В печати появились заметки опытных финансистов, критикующих действия прокурора, плохо понимающего тонкости биржевой игры. Они считали «обычной практикой» то, что Спитцер называл «конфликтом интересов», настаивая на преступном сговоре биржевых аналитиков и верхушки управления банка. Ссылаясь на мнения этих финансистов, адвокаты отказывались признать что-либо незаконное в действиях Merill Lynch. Но когда наконец пришла очередь выложить переписку с загадочными буквами КД, защите пришлось отступить.
В многочисленных интервью Спитцер обожал рассказывать о своих переговорах с адвокатами:
— Я не перестаю удивляться цинизму ребят с Уолл-стрит. Они мне говорят: «Ну да, мы попались, но мы не самые плохие, есть банки гораздо хуже нас. Мы готовы пойти на сделку: заплатить штраф и возместить убытки потерпевшим, но никогда не признаемся публично в том, что наши действия были неправомочны». Договоримся, мол, по-тихому. Они привыкли так договариваться. Я работаю прокурором много лет, но никогда не слышал, чтобы один вор говорил про себя, что он не самый плохой вор, потому что есть воры похуже… Поймите меня правильно, мне не хотелось уничтожения Меррила. Там нет моих личных врагов. Я хотел изменить систему, которая порождает этот самый «конфликт интересов», а это невозможно сделать, тихо договорившись между собой.
Вопреки всем уговорам, Спитцер устроил-таки пресс-конференцию с обнародованием документов, компрометирующих Merill Lynch.
Может, кто другой на этом бы и успокоился, но мысль о том, что другие банки могут быть еще хуже, не давала ему покоя. Расследование продолжалось. На этот раз его помощники провели крупномасштабную операцию по проверке десяти банков Уолл-стрит. И везде одна и та же картина: сплоченная работа биржевых аналитиков и верхушки управления банков с доткомами, подкрепленная откатами и бонусами. Цифры фантастические. Размеры коррупции потрясли даже людей со слабым воображением.
И снова Спитцер не довел дела до суда над банками, предпочтя получить с них многомиллионные штрафы и возмещение убытков потерпевшим вкладчикам.
— Так кто же защищает интересы простых инвесторов, не охваченных корпоративным зудом? — лицо генерального прокурора Нью-Йорка замелькало на страницах всех популярных журналов.
Он стал едва ли не национальным героем, взявшим на себя труд разоблачения финансовых преступлений, бывших «обычной практикой» на Уолл-стрит. С такой популярностью можно было спокойно выдвигаться в губернаторы, а там, глядишь, и в президенты. Справедливости ради надо сказать, что усилий одного Спитцера и его сподвижников было бы недостаточно для изменения этой самой «обычной практики». Довольно известные экономисты заговорили о том, что необходимо пересмотреть идею саморегулирования банков и ввести ограничительные законы[10]. Занялась расследованием и SEC[11]. Но главное, общественное мнение складывалось далеко не в пользу финансовых воротил. Может быть, именно поэтому десять крупнейших банков согласились подписать соглашение о реформировании своей деятельности: биржевых аналитиков вывели из-под контроля банковского руководства.
— По крайней мере, они больше не будут получать деньги за то, что втюхивают людям дерьмо, — подвел итог Спитцер.
И тут, как бы в подтверждение законов диалектики, количество отвоеванных у банков миллионов привело к качественным изменениям в характере генерального прокурора. Он окончательно поверил в свою миссию и направил все силы на ее осуществление. По мнению некоторых людей, миссия эта стала схожа с крестовым походом, а во внешности Спитцера появилось что-то от гончего пса: суховатая поджарость и неутомимый блеск в глазах. Острие следующего удара он направил уже против конкретных людей, довольно известных в финансовом мире.
Хэнк Гринберг. Исполнительный директор могучей страховой корпорации AIG[12] с 1967 года. Человек немолодой, но, несмотря на возраст, крепкого здоровья и острого ума. Сын продавца конфет из Бруклина. Воевал в Нормандии и освобождал Дахау. Прошел Корейскую войну. Вернувшись с боевыми наградами, устроился в еще небольшую тогда страховую компанию, куда набирали ветеранов всех войн. Дальше были работа и учеба, блестящая карьера и миллиардное состояние. Под его руководством страховая компания средней руки превратилась в гигантскую корпорацию с девяносто двумя тысячами работников по всему миру. Один из самых влиятельных людей финансовой Америки. Деловой партнер и друг Генри Киссинджера. Личный враг Элиота Спитцера.
Все началось, как часто начиналось в офисе генерального прокурора, с прослушивания записей телефонных разговоров. Не будем гадать, как они туда попали. Главное, что переговаривающиеся стороны настаивали на полной секретности того, о чем шла речь. А речь шла о пятистах миллионов долларов, которые AIG просила в долг у одной из компаний, принадлежащих Уоррену Баффету. Деньги были переведены. Казалось бы, что тут такого? Но почему такая секретность? И для чего нужны были пятьсот миллионов? Не для того ли, чтобы ввести инвесторов в заблуждение, поднакачав ценность акций AIG?
Неутомимый огонь в глазах Спитцера разгорелся с новой силой. Добыча была крупной.
— Я его урою, — доверительно поделился своими планами генеральный прокурор с группой помощников.
Эти слова стали известны Хэнку. Не будем выяснять, каким образом.
Маленькие руки Гринберга задрожали от волнения. Он был человеком невысокого роста, но с чрезвычайно высокой репутацией. Его обвиняли в мошенничестве. Более того, его обвиняли в мошенничестве с экранов телевизоров и в печати еще до начала какого-либо расследования.
Сказать, что он стал врагом Спитцера, это значит еще ничего не сказать. Будет гораздо точнее сказать, что он стал смертельным врагом Спитцера. Казалось бы, он должен доказать свою невиновность, как только расследование начнется, и уж тогда-то он сам во всеуслышание обвинит Спитцера в клевете. Но вот расследование наконец начинается и… Гринберг «берет пятую»…[13] Никто больше не прислушивается к его ответным отчаянным обвинениям Спитцера в грязной игре, затеянной во имя победы в борьбе за пост губернатора штата Нью-Йорка. Поздно. Репутация испорчена, да и секретные переговоры для получения кредита в пятьсот миллионов долларов выглядят подозрительно.
В результате Хэнк Гринберг потерял пост главного директора компании. Совет директоров попросил его подать в отставку. Теперь стали неважны личные заслуги и успех AIG за последние сорок лет. Конечно, Гринберг не пропал. Такие люди не исчезают бесследно с финансового небосвода, но в престарелом сердце Хэнка затаилась смертельная обида на генпрокурора, самоуверенность которого росла с каждым днем.
Вскоре после скандала с AIG Спитцер решил, что настала пора испортить отношения и с руководством Нью-Йоркской биржи. Намерение серьезное, хотя вполне возможно, что им таки двигала не только любовь к справедливости, но и политические амбиции. А почему бы и нет? С его рейтингом популярности можно было позволить себе многое.
На этот раз мишенью Спитцера стал человек по имени Дик Грассо. Большинству ньюйоркцев это имя ничего не говорило до событий Одиннадцатого сентября[14]. На экранах телевизоров всей страны он появился 17 сентября, когда символическим ударом гонга оповестил мир о возобновлении работы Фондовой биржи, коммуникации которой пострадали после падения Близнецов.
Грассо был одним из многих финансистов, начавших карьеру и состояние с нуля.
Пройдя путь от простого клерка до главы совета директоров Фондовой биржи, он готовился к тихому уходу на заслуженный покой, обеспеченный многомиллионным состоянием. Вполне возможно, что его проводы на пенсию так и остались бы незамеченными, если бы не сумма выходного пособия, вызвавшая приступ ярости у Элиота Спитцера. К слову сказать, он стал подвержен этим приступам, проявлявшимся все чаще не только на работе, но и дома.
— Ничего себе подарки! Сто девяносто миллионов долларов! Да за что, черт побери? — кричал Спитцер в своем кабинете на притихших помощников. — Насколько я знаю, биржа — организация некоммерческая, а Грассо и без того миллиардер. И потом, кто это ему так щедро отвалил напоследок?
Кен Лангон. Бывший глава совета директоров Фондовой биржи. Член комитета по вознаграждениям.
— Да, это я предложил Дику сто девяносто миллионов долларов и считаю, что он заслужил каждый бакс из этой суммы. Совет директоров поддержал меня единогласно.
Скорее всего, Лангон поспешил с таким заявлением, не подозревая, насколько может измениться мнение директоров после поднятой Спитцером шумихи в прессе. Как выяснилось позднее, кое-кто из них просто перепутал количество нулей в сумме, предназначенной для уплаты Грассо. Во всяком случае, ни о каком единогласии говорить уже не приходилось. Более того, они решили, что Дику будет лучше всего оставить свой пост, не дожидаясь пенсии. Может, кто другой на этом бы и остановился, но только не Спитцер. Он начал процесс против Грассо за конфискацию значительной части его выходного пособия.
— Ну, а что будем делать с Лангоном? — довольно наивно спросил кто-то генерального прокурора.
— Как что? — удивился тот. — Мы его уроем…
Тут уже задрожали большие, как кувалды, кулаки Лангона. За что же такое отношение? Сын водопроводчика и буфетчицы, он трудился всю жизнь, честно заработав каждый доллар своего немалого состояния.
— Не волнуйся, Кен, всех ему не урыть. Как бы он сам не закопался, — успокоил Лангона его адвокат. — Давай лучше подумаем, как ему в этом помочь…
Для начала Лангон профинансировал предвыборную кампанию оппонента Спитцера на пост губернатора Нью-Йорка. Первый раз за много лет вложение денег не принесло ему желаемых результатов, его кандидат с треском проиграл. Следующий шаг напрашивался сам собой: переговоры с Гринбергом. Старики хорошо знали не только бизнес, но и жизнь. Кто безгрешен в этом мире? Да никто… Было решено нанять частных детективов присматривать за Спитцером. И пока Сильда с дочками знакомилась с резиденцией губернатора в Олбани[15] и принимала поздравления с победой на выборах, детективы приступили к слежке за отцом семейства.
Нельзя сказать, что Сильду не тревожило растущее число врагов ее мужа. Занимаясь благотворительностью много лет, она знала, что и Лангон, и Гринберг, и Грассо были известными филантропами, перечислявшими огромные суммы в фонды различных организаций.
Эти люди были известны и влиятельны. Так ли уж благоразумно портить с ними отношения?
Но предвыборная гонка подхватила ее и унесла вслед за Элиотом. Времени на серьезные разговоры совсем не хватало, да ей и не хотелось осложнять отношения с мужем, который становился все более нетерпимым к малейшим возражениям.
Окружение Спитцера встретило его победу ликованием. В команду нового губернатора пришли люди, проработавшие с ним много лет в офисе на Бродвее. Для них он был сродни древнегреческим героям, кем-то вроде Геракла, расчищающего Авгиевы конюшни Уолл-стрит.
Следующими должны были стать конюшни Олбани, а потом и Вашингтона. Ни больше и ни меньше.
Но вот радость по случаю победы сменилась серыми буднями. И тут выяснилось, что работа губернатора несколько отличается от работы прокурора. Многие ньюйоркцы объясняли упадок своего штата расцветом коррупции в Олбани. Собственно, демократ Спитцер и победил на выборах благодаря обещаниям положить этому конец. Первым испытанием для него стала работа над бюджетом штата. Неопытный в таких делах, он представлял себе, что сможет договориться о бюджете, усадив демократов и республиканцев за один стол и открыто обсуждая каждую статью расходов. Но так работать в Олбани не привыкли. Тут распиливали бюджет втихую, откатывая и демократам, и республиканцам. Попытка открытого обсуждения провалилась. Оказалось, что Спитцер далеко не мастер политического маневра и компромисса. Его неумение слушать и соглашаться с другими людьми привело к небывалому: вместо того чтобы поддержать своего губернатора, демократы объединились с республиканцами против него. Лидером сопротивления стал опытный политик сенатор-республиканец Джо Бруно. Что делает Спитцер в такой ситуации? Только то, что умеет: объявляет Бруно войну. Этим никого больше не удивишь.
— Но, губернатор, здесь вам не Уолл-стрит, а вы у нас тут не шериф, — вкрадчиво отвечает Бруно разъяренному Спитцеру.
— А знаешь, кто я? — кричит тот, брызжа слюной в лицо сенатора. — Я, блядь, паровой каток! И я тебя раскатаю!
— Ну, это мы еще посмотрим…
Бруно достает носовой платок и стирает слюну губернатора со своего лица. Бывшему боксеру приходилось стирать с лица и не такое, но раскатать Джо мог далеко не каждый. Он и до Спитцера был под следствием по обвинению в коррупции, только дело закончилось ничем. Так что выдвинутое губернатором новое обвинение в использовании служебного вертолета в личных целях его не испугало. Лучше бы тот поинтересовался, куда и зачем летал Джо Бруно на служебном вертолете. А летал он на встречу с Хэнком Гринбергом.
Тучи сгущались над лысеющей головой сорокавосьмилетнего Спитцера. Как выяснилось позднее, она была забита не только мыслями о борьбе за процветание штата. Странное дело, но, хорошо зная, как устанавливается слежка за другими, он не заметил такой слежки за собой, иначе не стал бы звонить в «Клуб императоров», да еще в разгар предвыборной борьбы, правда, шепотом и под чужим именем.
Вообще, с этим клиентом у «Клуба императоров» была морока с самого начала. Оплата услуг подобного сервиса производится заранее. Договорившись о свидании по телефону, джентльмены переводили деньги со своих кредитных карт на счет одной из нескольких подставных компаний. Спитцеру такой метод оплаты решительно не подходил. Из своего прокурорского опыта он знал, как просто отловить джентльмена, прослеживая платежи с его кредитной карты.
— Тогда пойдите в банк и переведите деньги оттуда, — предложила ему оператор «Клуба».
— Как вы не понимаете, я не могу пойти в банк, — прошептал в трубку незадачливый клиент.
Вот этого и вправду никто не понимал. Если все так сложно и опасно, не разумнее ли просто отказаться от затеи. Но голос разума главного прокурора штата, баллотирующегося на пост губернатора, заглушали другие голоса. Перевод денег был осуществлен. Первая тысяча долларов легла в копилку «плохих дел» Спитцера. Так из шерифа Уолл-стрит он обратился в Клиента Номер Девять.
По всей видимости, опыт общения с девушкой из «Клуба» в отеле, расположенном неподалеку от его дома в Верхнем Ист-Сайде, произвел на Спитцера сильное впечатление. Иначе разве стал бы он рисковать снова и снова, уже будучи губернатором? Регулярность его походов на почту для отправки денежных переводов фиксировалась детективами.
Где-то в это же время на автоответчике Спитцера-старшего было оставлено угрожающее сообщение. Чей-то голос с интонацией, напоминающей сенатора Джо Бруно, обвинял отца губернатора в незаконном спонсировании предвыборной кампании сына. Несмотря на все старания, Элиоту так и не удалось вычислить звонившего. Особых оснований для беспокойства у Спитцеров не было, и они не опасались расследования, связанного с предвыборной кампанией. Зато о другом расследовании, начатом вскоре после первого похода Спитцера-младшего на свидание с девушкой из «Клуба», они еще ничего не знали. И пока новый губернатор, брызжа слюной в лица своих многочисленных противников, вел войну с коррупционерами, генеральный прокурор штата, сменивший его на этом посту, республиканец Гарсия начал расследование деятельности «Клуба императоров». Из всех клиентов этого сервиса его интересовал только Клиент Номер Девять. Телефоны Спитцера, включая мобильный, были поставлены на прослушку, зато дела Гринберга, Грассо и Лангона были закрыты за неимением состава преступления.
А между тем в стране набирал обороты небывалый финансовый кризис. Еще каких-нибудь три месяца назад Уолл-стрит торжественно проводила 2007 год, принесший банкам невиданные доселе прибыли. Американская финансовая система казалась образцом надежности и незыблемости. Тревожные показатели рынка недвижимости, отчетливо проявившиеся к весне следующего года, еще не привели к панике инвесторов, но уже требовали неотложных мер.
— Значит, ты их опередишь, — Сильда подняла жалюзи на окнах спальни и впервые за все утро посмотрела в глаза Элиоту.
Двадцать один год назад на их свадьбе она дала клятву делить с ним радость и беду, богатство и бедность, болезни и здоровье. Что ж, настало время сдержать эту клятву.
— Так что, поняла и простила? — казалось, молча спрашивал ее фарфоровый ангел, примостившийся на тумбочке возле кровати.
— Еще не знаю, но кажется, смогу, — вздохнула Сильда Спитцер.
На пресс-конференции, состоявшейся двумя часами позже и показанной по национальному телевидению, губернатор Элиот Спитцер объявил о своей отставке. Не вдаваясь в подробности, он сообщил о том, что не оправдал доверие своей семьи и всех людей, голосовавших за него.
Рядом с ним с лицом пепельного цвета стояла Сильда. Отказавшись отвечать на вопросы, чета поспешно удалилась.
Конечно, это был шок. Сенсация. Взрыв бомбы. Для многих ньюйоркцев губернатор Спитцер был воплощением идеального политика с высокими моральными стандартами. Узнав о его отставке, Норин Харрингтон, та самая, которая несколько лет назад оставила на автоответчике генерального прокурора сообщение о биржевых махинациях с взаимными фондами, заметила с горечью: «Когда ты спасаешь вклады девяноста миллионов мелких инвесторов и разоблачаешь махинации кучки зарвавшихся миллиардеров, они обвиняют тебя в нелояльности. Когда ты пытаешься сломать систему, порождающую подобные махинации, они просто убирают тебя с пути».
Губернатором штата стал заместитель Спитцера чернокожий Дэвид Патерсон, первым делом покаявшийся в том, что в юности курил марихуану и изменял жене.
Однако падение Спитцера удручило далеко не всех. Говорят, что в офис Хэнка Гринберга было доставлено несколько бутылок шампанского Bollinger. Цена одной такой бутылки превосходила почасовой тариф даже самых высокооплачиваемых сотрудниц бывшего «Клуба императоров».
Повезло и малышке Эшли Дюпре. Крушение карьеры губернатора штата Нью-Йорк стало ее звездным часом. Именно она прослыла «девушкой Спитцера», поскольку другие ее коллеги по бизнесу предпочли остаться инкогнито. Фотографии Эшли в бикини заполонили первые страницы всех таблоидов. Но на интервью с Дианой Сойер[16] она предстала в виде молоденькой студентки в скромном костюмчике с неярким макияжем на хорошеньком личике. Родители малышки не имели ни малейшего представления о том, на какие деньги живет их дочь.
— Что они сказали, когда узнали, что вы проститутка? — бесцеремонно осведомилась въедливая Диана.
— Но я не проститутка, мэм, — с тихим достоинством ответила Эшли, выпустив две слезинки из слегка подкрашенных глазок. — Я работала в эскорт-сервисе, а не на панели.
— А какая разница?
— Со мной было приятно проводить время, я приносила джентльменам радость во всех ее проявлениях. Вот и все.
— Чем же вы будете заниматься сейчас? — не унималась Сойер.
Проблем с дальнейшим трудоустройством у девушки не оказалось. В разгар скандала ее страницу в OpenSpace[17] посетило более девяти миллионов человек. Получив сразу несколько предложений сняться обнаженной в популярных у джентльменов журналах, она заработала пару миллионов. Но самым замечательным было предложение газеты New York Post, пригласившей малышку Дюпре вести колонку «Спроси у Эшли». И поскольку спросить читателям было больше не у кого, тиражи газеты резко подскочили.
Не пропал и Спитцер. Против него не было выдвинуто никаких обвинений, а само расследование прекратилось, как только он подал в отставку. Вскоре всем стало не до секс-скандалов. Страна стремительно входила в сильнейший финансовый кризис.
Примечания
[1] В российском законодательстве понятие взаимный фонд (mutual fund) не определено, однако существует брат-близнец — паевой инвестиционный фонд (ПИФ).
[2] «Голдман Сакс» — крупнейший банк Уолл-стрит.
[3] Хедж-фонд обслуживает только профессиональных инвесторов с первоначальным взносом в пять миллионов долларов.
[4] Терминал — компьютер, транслирующий операции на бирже.
[5] Поздний трейдинг (late trading) — нелегальные сделки по покупке-продаже акций взаимных фондов после финального гонга (4 часа дня) по ценам уже прошедшего дня.
[6] Один из крупнейших банков Америки. Центральный офис расположен в городе Шарлотт, Северная Каролина.
[7] Дотком — от англ. dotcom или .com.
[8] «Меррил Линч» — еще один крупный банк Америки.
[9] IPO (Initial Public Offering) — первичное размещение акций на бирже.
[10] После краха Нью-Йоркской биржи в 1929 году были введены строгие законы, регулирующие деятельность банков во избежание финансовых кризисов в будущем. При Рейгане, провозгласившем дерегуляцию основой своей экономической политики, эти законы были отменены.
[11] SEC (Securities and Exchange Commision) — комиссия по ценным бумагам и биржам.
[12] American International Group, или Эй-Ай-Джи — Американская интернациональная группа.
[13] В пятой поправке к Конституции США, в частности, говорится, что лицо, обвиняемое в совершении преступления, не должно принуждаться свидетельствовать против себя. Другими словами, Гринберг отказался от дачи показаний.
[14] Одиннадцатое сентября 2001 года — дата террористической атаки на небоскребы-близнецы в Нью-Йорке.
[15] Столица штата Нью-Йорк, где расположена резиденция губернатора и правительственные учреждения штата.
[16] Популярная ведущая телеканала АВС.
[17] Популярная социальная сеть в интернете.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 1(70) январь 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer1/Dubrovskaja1.php
