ПОГРЕМУШКА
За горящей грозой выгорает гряда.
Гром гудроновый горечи громче.
Гарнизон горизонта грозит городам.
На галере грассирует кормчий.
Горяча как горчица щека гордеца –
Разогрета игрой в разговоре.
Громогласно грубея у рёбер гребца
Громоздится гремучее горе.
ИНТЕРМЕЦЦО
В вакууме гореть,
как минимум, тяжело –
Души заболевают
без доступа кислорода.
Пламя, что в январе
уютно в тебе жило,
Сделалось веществом
совершенно иного рода
К лету, что выявляет
капризную суть тепла:
Вспышками разряжается
солнечное пространство.
Милая, я вчера
догадался, что ты – стрела,
И улетаешь в сон
беспробудного постоянства.
Я превращаюсь сам
в неисповедимый путь,
Тот, что хранит твой образ
на краешке перспективы.
Лающих мыслей бег
на пороге не развернуть.
Прячет улыбку ночь
в маскарадном тумане гривы.
Время остановилось
и мелко дрожит в узде,
Небо из звёздных душ
варит пламенные подковы.
Милая, помолчи:
ты разбудишь вчерашний день.
Тише. Реальность спит,
мы присниться ей не готовы.
НЕПОГОДА
В протекающей матроске
день тяжёл и неуклюж.
Узелки на перекрёстках
принимают форму луж.
Нарастает сумрак ранний
за плечами. Дико мне:
Ты теряешь очертани
я любви. Иди ко мне.
АННА КАРЕНИНА
Медлительным поездом быть. И по фазам
Развратно покачивать фразами, плотно
Набитыми мыслями возраста разно-
го, часто меняя пейзажей полотна.
Быть рельсами, чувствовать тяжесть состава
На теле своём, параллельно звенящем,
Металлом тереться, скучать по усталым
Колёсам, вперёд убегающим чаще,
Чем грохот сцеплений. Быть крышей вагона,
Отчаянно-грустно смотреть в бесконечность,
Как падают спелые звёзды в ладони,
Как ночь отрезает от личности вечность.
ЛЬЮИСОВСКИЙ ДЖАЗ
Ты
Скрываешь говорящие цветы
На монохромных клетках суеты
Настырной…
Звон
Зеркальных стен ворвался в сон.
Я перевёл часы безумью в унисон…
В твои глаза и вниз по кроличьей норе,
И страх, теряя равновесие, разбился:
Шалтай-Болтай…
Оставь сомнения неназванной горе,
Моя смешная и несносная Алиса,
Не улетай…
Чай
Пролился между нами невзначай,
Но замирать часы не приучай
Случайно…
Гриб
Ломай под гусеничный скрип
Кальяна: сумрак к шляпке с двух сторон прилип…
В твои глаза и вниз по кроличьей норе,
И страх, теряя равновесие, разбился:
Шалтай-Болтай…
Я перекрашу все угрозы во дворе.
Моя смешная и несносная Алиса,
Не улетай…
Кот
Улыбкой занял звёздный небосвод,
Заботам в шею дышит бармаглот:
Щекотно…
Сны,
Болтая, с каменной стены
Упали на ресницы мартовской весны…
В твои глаза и вниз по кроличьей норе,
И страх, теряя равновесие, разбился:
Шалтай-Болтай…
Уже пробило пять часов в календаре.
Моя смешная и несносная Алиса,
Не улетай…
ДЕГУСТАЦИЯ
Я полон судьбой, как гранёный стакан
В дрожащих руках человека седого:
Он спелым дыханием воздуха пьян,
Крадётся на цыпочках, выронить слово
Боится, как будто замёрзнет оно
В неопытных ласках вечернего мая.
Я чувствую, как преломляется дно
Минувшего времени, и понимаю,
Что зрелость судьбы проникает в стекло,
Что нежно сжимает её до предела
Седой человек, и его ремесло
Похоже на тайный язык винодела.
ЯВЛЕНИЕ «ОНА»
она как приправа слегка обостряет
моё ощущение жизни вплетаясь
предчувствием вкуса предчувствием запаха
в порцию завтра на белой тарелке
она как шампанское пеной танцует
на теле стеклянных изогнутых улиц
иллюзию жизни находит в бокале
иллюзию чувства иллюзию солнца
она как безумие неосторожна
и я замечаю как небо беззвучно
и как у неё на лице проступают
