Забелин Е. Н. Суровый маршрут; Мудрик М. С. Был поэт… — [Омск]: Омскбланкиздат, 2011.
Евгений Забелин (Леонид Николаевич Савкин, 1905—1943) начинал как поэт в 1921 г. в Омске, под покровительством Антона Сорокина. Известность пришла к нему в 1926 г., когда на страницах газеты “Рабочий путь” появилось стихотворение “Полынь”. На протяжении двух с лишним лет он был одной из самых заметных фигур среди омских литераторов. В начале 1929 г. Забелин перебрался в Москву, где периодически публиковал стихи в журналах и газетах, однако известности не получил. В начале 1932 г. арестован по делу т. н. “сибирской бригады” и сослан на север, в Коми АССР. Освободившись в 1934 г., некоторое время жил вместе с женой в Подмосковье, а в 1936 г. поселился в Вологде. В ноябре 1937 г. арестован вторично и отправлен на Колыму, откуда уже не вернулся. По официальной справке, умер 3 января 1943 г. от паралича сердца.
Первую посмертную публикацию, посвященную Забелину, подготовила Тамара Мадзигон в 1968 г., через 11 лет после его реабилитации. В следующем году в сборнике “День поэзии” появилась “Омская сага” Сергея Маркова — по сей день единственный полноценный мемуарный очерк о Забелине. С начала 1980-х гг. стали появляться материалы о Забелине Марка Мудрика. В 1990 г. в Омске вышел составленный Мудриком сборник стихотворений Забелина “Полынь”, до появления рецензируемого издания бывший единственным.
В новом издании стихотворений Забелина вскользь упоминается о том, что можно назвать его предысторией. Поскольку она касается непосредственно автора этих строк, вполне уместно рассказать обо всем подробно.
Имя Евгения Забелина привлекло мое внимание в 2009 г., в период активных занятий творчеством Сергея Маркова. Возникла потребность узнать о Забелине подробнее и, по возможности, познакомиться с его творчеством. Сначала нашлись стихи и минимальные сведения в Интернете, а затем сборник “Полынь” в библиотеке. Несколько позже я связался с Марком Мудриком и предложил ему сделать новое издание стихотворений Забелина для поэтической серии “Серебряный век. Паралипоменон” в московском издательстве “Водолей”. После обсуждения взаимных обязательств был заключен издательский договор, и я выслал М. Мудрику по почте копии неизвестных ему материалов Забелина из Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ), в том числе большую неизданную поэму “Северный сказ”. Согласно договору, Мудрик должен был сдать работу к апрелю 2010 г., однако этого не произошло, а в августе того же года Мудрик и вовсе отказался продолжать работу над изданием, мотивировав это проблемами со здоровьем, о чем уведомил издательство письменно. Попутно выяснилось, что не все условия договора устраивали Мудрика, но тогда зачем он поставил под ним свою подпись — непонятно. В сентябре нынешнего года, узнав о выходе рецензируемой книги, я созвонился с Мудриком и поинтересовался, где ее можно приобрести. В ходе разговора Мудрик заявил, что получил из РГАЛИ копии документов, присланных мною ранее в перепечатке, однако в книге упомянул меня как человека, познакомившего его с поэмой. Подобное упоминание, как мне удалось убедиться, в книге отсутствует. Мое недоумение разрешилось, когда я узнал, что в ноябрьском номере журнала “Новый мир” за 2011 год вновь напечатана (под заглавием “Перебитая тропа”) статья Мудрика о Забелине, где в связи с поэмой, действительно, упомянуто мое имя, но при этом о рецензируемом издании почему-то нет ни слова. Возможно, редакция, озаглавленная “Перебитая тропа” предшествовала той, что вошла в книгу под заглавием “Был поэт…”.
В книге упоминание об этой предыстории сводится к одной фразе: “Совсем недавно предложили издать поэта в Москве — только без упоминания Куняева и связанных с ним дел…” [1] (с. 90). Уточню: во-первых, не просто предложили, а заключили договор на издание и выслали новые материалы; во-вторых, не без упоминания, а с минимальными упоминаниями. Я отношусь к тем, кто любую полемику с Куняевым считает делом, не достойным порядочного человека (независимо от его национальной принадлежности). Для Мудрика подобная полемика является принципиальной, а в моей позиции он склонен видеть свидетельство того, что “Евгения Забелина по-прежнему пытаются ограничить в правах” (с. 90).
Я ни в коем случае не ставлю целью данной рецензии сведение счетов. Тем не менее, признавая заслуги Мудрика в деле возвращения Забелина к читателю, нельзя не отметить некоторые аспекты этого возвращения.
Марк Семенович Мудрик в справках о нем и в отзывах о его книгах аттестуется как педагог, журналист, литературовед, театральный критик, шахматный обозреватель. Театральная критика заметно выделяется на фоне остальных ипостасей Мудрика. Известны его статьи о поэтах, связанных с Омском — городом, в котором Мудрик прожил большую часть жизни, но и в них он — скорее критик и мемуарист, нежели литературовед. Казалось бы, рецензируемое издание логичнее рассматривать как плод деятельности литературного критика, а значит, предъявлять к нему какие-либо претензии профессионального характера нелепо. Однако решительно в каждом телефонном разговоре со мной Мудрик в той или иной связи произносил как заклинание: “Я — профессионал!”, а на клапане суперобложки рецензируемого издания представился почетным академиком Петровской академии наук и искусств. Это дает основание рассмотреть новое издание стихотворений Е. Забелина с соответствующих позиций.
Начнем с такого, казалось бы, малоинтересного предмета, как выходные сведения. Вызывает недоумение, что в издании, подготовленном почетным академиком, выходные данные — место, издательство, год — размещены не на титуле, а на его обороте, не полностью указаны классификационные индексы и отсутствует издательская аннотация. Однако это мелочи по сравнению с тем, как оформлены сведения об ответственности. На лицевой стороне суперобложки значится: “Евгений Забелин. Суровый маршрут”. Там же снизу вверх по ходу корешка читаем: “Марк Мудрик. Был поэт…” Те же сведения сообщаются на титульном листе (разворотном: на правой половине — Забелин, на левой — Мудрик, оба с фотографиями), на обороте титула и на концевом титуле (колофоне). Понимается это однозначно: книга содержит два оригинальных произведения, созданных двумя разными равноправными авторами. Это не что иное, как введение читателя в заблуждение: произведение, озаглавленное “Суровый маршрут”, — сборник стихотворений Евгения Забелина, составленный Марком Мудриком. Тем не менее, последний не счел нужным в принятой форме указать, что несет ответственность за составление, подготовку текста и примечания, зато без ложной скромности разместил в книге два изображения собственной персоны — фотографию и рисунок (с. 6).
На обороте титула внизу, при знаках копирайта, читаем: “© Мудрик М. С.” (что именно охраняется его авторским правом и, следовательно, за что он несет ответственность — непонятно), “© Котов И. Н., Радзиевский П. Э. Оформление, 2011 г.” (выше сообщается, что в оформлении книги использованы рисунки Павла и Юлии Радзиевских). Тут возникает три вопроса. Во-первых, какова роль И. Н. Котова в оформлении? Чтобы получить ответ, читатель должен догадаться заглянуть на колофон, где указано: “Дизайн и компьютерная обработка материалов Игоря Котова”. Признаться, до сих пор не доводилось встречать изданий, в которых объектом авторского права выступают “дизайн и компьютерная обработка материалов”, а субъект авторского права упоминается единственный раз на колофоне. Во-вторых, почему рисунки Павла Радзиевского охраняются авторским правом, а единственный рисунок Юлии Радзиевской — нет? И последнее, но важнейшее: почему не охраняются авторским правом произведения Евгения Забелина? Умер он, по официальным данным, в 1943 г., реабилитирован в 1957 г., стало быть, его произведения охраняются авторским правом до 1 января 2028 г. Увы, младшая дочь Забелина, Ольга Евгеньевна, умерла в прошлом году, но жива старшая, Наталья Евгеньевна Кошлякова. В последнем разговоре с Мудриком я, еще не имея перед глазами книги, затрагивал вопрос авторского права; из слов академика мне удалось понять, что он не только имеет смутное представление о нынешнем положении вещей с авторским правом, но и едва ли интересуется этим аспектом. Рецензируемое издание наглядно подтверждает и то, и другое.
Перейдем к произведению М. Мудрика под заглавием “Был поэт…”. Статьи Мудрика о Забелине, появлявшиеся в разных изданиях на протяжении двадцати с лишним лет [2], — это по сути один и тот же текст, всякий раз редактирующийся с учетом обстоятельств публикации и новых разысканий. Понятно, что автор волен множить изводы своего произведения столько, сколько ему вздумается. Другое дело — результат, достигаемый вносимыми в текст исправлениями. Прежде всего остановимся на тех изменениях, которые касаются новых сведений о поэте и их связывании с уже известными фактами.
В 1968 г. Тамара Мадзигон, один из первых исследователей творчества Забелина, писала: “Восприятие Забелина как значительного и оригинального явления в советской поэзии стало бы возможным, если бы поэт при жизни опубликовал свои поэмы “Печора” и “Протопоп Аввакум””. И далее: “По свидетельству современников, из всего написанного Забелиным наибольшей художественной ценностью отличалась вторая и последняя его поэма “Протопоп Аввакум”. <…> К сожалению, поэма до сих пор не опубликована, текст ее в конце 30-х годов затерялся в редакциях северных журналов и в полном варианте до сих пор не найден” [3]. О том же писал Сергей Марков: “В эти годы <1930-е. — В. Р.> Забелин написал поэтически очень сильную и достоверную с точки зрения историка, этнографа и любого знатока европейского Севера и Сибири поэму об “огнепальном” протопопе Аввакуме. Я знал ее в отрывках. Но рукопись поэмы затерялась; если ее найдут, она явится значительным вкладом в нашу поэзию” [4]. М. Мудрик, повторяя эти сведения, приводил как версию свидетельство И. И. Преображенского, шурина Забелина, “что была одна поэма, первая часть которой — рассказ о протопопе Аввакуме” [5]. Но вот Мудрику стала известна упоминавшаяся выше поэма “Северный сказ”. В основу ее положены реальные события [6]: с началом коллективизации, после образования в Ижемском районе колхоза “Советский оленевод”, кулак Иван Канев, старый оленевод, решает угнать свои стада за Северный Урал, но замерзает в тундре во время метели. Помимо многократных упоминаний Печоры (печорскими именуются и колхоз, и пастухи), есть в поэме такие строки:
Здесь по тундрам пройдет
Золотое кочевье пожара,
Чтоб среди глухомани
Погаснуть в тумане к утру,
Чтобы в дебрях померкнуть
Истлевшим костром
Аввакума
И литым серебром
Оковать на заре берега…
(с. 301)
От одного беглого упоминания “огнепального” протопопа, да еще в середине 1930-х гг., вполне может сложиться впечатление, что ему посвящена вся поэма или хотя бы одна ее часть. Во второй части поэмы повествуется о старом укладе жизни, — таким образом, свидетельство И. Преображенского находит подтверждение. С. Марков мог слышать процитированный отрывок и, не зная поэмы целиком, решил, что вся она посвящена протопопу Аввакуму. Этой информацией он поделился с молодой исследовательницей Т. Мадзигон. Также Марков мог опознать в некоторых стихотворениях Забелина, опубликованных в середине 1930-х гг. в вологодской газете “Красный Север”, фрагменты поэмы (каковыми они и оказались). Мадзигон, указав на это [7], приписала данные фрагменты другой поэме — “Печора”, видимо, полагая, что Печора и протопоп Аввакум — “две вещи несовместные”.
Зная текст поэмы “Северный сказ”, резонно хотя бы предположить всё вышесказанное. Однако Мудрик в статье “Был поэт…” сообщает: “…рукописи поэта изъяли в тридцать седьмом, в том числе поэмы “Печора” и “Протопоп Аввакум”. Кое-кто возражает: глава про Аввакума входила в стихотворный рассказ о Печоре…” (с. 8). Источники этих сведений в примечаниях не указаны, обесценилось свидетельство И. Преображенского, превращенного в “кое-кого”. По-прежнему утверждается факт существования обеих поэм, к нему прибавлен факт изъятия их вместе с остальными рукописями в 1937 г. О “Северном сказе” говорится много позже, без всякой связи с “Печорой” и “Протопопом Аввакумом”.
Другой пример. В письме Зое Суворовой (Чеботаревой) от 3 апреля 1929 г. Забелин пишет: “Сейчас решается издание книги моих стихов, которое, само собой, обязывает к большим хлопотам” (с. 49). Цитируя это письмо в 1990 г., Мудрик предположил, что речь идет о коллективном сборнике стихотворений “Сибиряки”, так и не вышедшем в свет, наборный экземпляр которого хранится в фонде Госиздата в РГАЛИ. Но вот Мудрику стали известны материалы из фонда издательства “Федерация”, также находящегося в РГАЛИ, — внутренние рецензии на авторский сборник стихотворений Забелина “Суровый маршрут”, оставшийся неизданным. Из трех рецензий только одна датирована: 26 ноября 1931 г. Между письмом Забелина и рецензией — два с половиной года, однако этот срок свидетельствует скорее о трудностях, вставших на пути издания “Сурового маршрута”, нежели о существовании какого-то другого сборника, остающегося неизвестным. К тому же Забелин находился в Москве с февраля 1929 г., а другой участник сборника “Сибиряки” — Павел Васильев приехал в Москву лишь осенью того же года, — следовательно, вряд ли к 3 апреля могла составиться рукопись “Сибиряков”, а тем более решиться судьба ее издания. Наконец, не верится, чтобы уважающий себя поэт аттестовал коллективный сборник как книгу “моих стихов”. Тем не менее, в рецензируемом издании вслед за цитатой из письма читаем: “Речь, по всей видимости, шла о коллективном сборнике “Сибиряки”” (с. 49). И далее сообщается, что Забелин в “тридцатом составил небольшой (две тысячи строк) сборник стихотворений, озаглавил его — “Суровый маршрут”” (с. 55). Вместо того чтобы установить связь со строками из письма, Мудрик разрушает ее, называя выморочную, ниоткуда не следующую дату составления “Сурового маршрута”.
Если говорить об отсутствии ссылок на источники, то пример с поэмами — не единственный. Между тем было бы желательно знать, на основании каких документов утверждается, что Забелин учился в омском коммерческом училище (с. 7), в 1920 г. был на две недели арестован по подозрению в распространении контрреволюционных прокламаций (с. 19), а после освобождения в 1935 г. имел разговор с Павлом Васильевым в тамбуре пригородного поезда, который “едва не завершился трагедией” (с. 68). Утверждениям другого рода — стихи Забелина “не сходят со страниц “Рабочего пути”” (с. 21), обилие в стихах Забелина деепричастных конструкций (с. 24), наличие парных конструкций с полу-, предвосхитивших “увлечение ими Александра Межирова” (с. 25), — явно недостает подкрепления в виде примеров и статистических подсчетов.
Также нельзя не отметить, что на протяжении всей статьи автор извлекает из документов нужные ему смыслы. К примеру, в стихотворении “Голод”, самой ранней из известных публикаций Забелина (тогда еще Савкина), одна строка заменена отточием; Мудрик делает предположение: “Сдается, в последнюю минуту углядели крамолу” (с. 12). Процитировав заметку “Солончаковая поэзия”, Мудрик комментирует ее: “Верно подметив сильные стороны забелинского стиха, омский литератор Евлампий Минин не удержался, к сожалению, от прозрачных намеков на непролетарское происхождение “вскормленного на солончаке” поэта, сводящее, по его мнению, всё написанное им к созерцанию “убогих, покрытых ржавчиной растеньиц”. Вникать в причины, заставлявшие уходить, едва ли не бежать в природу (а куда еще можно было?), Минин не пожелал” (с. 25). Читателю сообщается не только о наличии в заметке прозрачного намека на непролетарское происхождение Забелина (он был сыном священника), мешающее развитию его таланта, но и о том, что поэт, оказывается, вынужден был уходить в природу, а пролетарский критик не пожелал вникать в причины такого ухода. При этом от каких тем вынужден был уходить Забелин, Мудрик не поясняет, оставляя богатое поле для воображения. Способствует разгулу воображения и последовательно создаваемая пафосная картина организованной травли поэта. “Памфлет” Виктора Панова “Маленький поэт”, цитируемый по вырезке из неустановленной газеты, демонстрирует, по мнению Мудрика, “без обиняков, как резво разговор о Забелине низводили до уровня травли”, и хотя данный “образчик остракизма должно бы опустить”, но в нем “цитируются ходившие изустно строки, а они такая редкость…” (с. 30). Таковыми, видимо, Мудрик считает строки, взятые в тексте “памфлета” в кавычки:
“Суета сует —
Распричудливая времени шаль”, —
Плачет маленький,
Очень маленький
Поэт,
Демонстрируя богемскую печаль.
(с. 30)
Каким образом специалист по творчеству Забелина сумел усмотреть “изустно ходившие строки” поэта в подобной неудачной пародии на его стиль, остается загадкой.
Перейдем ко второй части книги — стихотворениям Е. Забелина. Учитывая, насколько неравноценны сохранившиеся произведения поэта, составитель сборника его стихотворений почти неизбежно оказывается перед проблемой субъективного отбора, и то, что один сочтет вполне подходящим для переиздания, другой найдет совершенно неприемлемым. Поэтому не будем задаваться субъективным вопросом, почему не включены в сборник некоторые стихотворения. Гораздо важнее текстологические проблемы, возникающие при подготовке сборника стихотворений Забелина. Мудрик справедливо пишет, что “сохранились в основном газетные и журнальные публикации. С опечатками, разночтениями, пропущенными словами и строчками” (с. 8). Верно и то, что в Москве Забелин “омские стихи — под новым названием, переставляя строфы, меняя слова — публиковал попеременно в нескольких журналах” (с. 55). В двух и более публикациях известны и некоторые стихи московского периода. Обилие вариантов и опечаток создает немалые трудности при подготовке текста и обязывает отнестись к ней весьма ответственно. Однако Мудрик безосновательно объясняет обилие вариантов и опечаток необходимостью “печататься, всё время печататься” (с. 55) и из этого выводит основной текстологический принцип издания: “Если стихотворение появлялось в нескольких изданиях и имело разночтения, выбирался вариант, который казался более убедительным” (с. 332; курсив мой — В. Р.). Т. е. характер правки в стихах Забелина признается конъюнктурным или творческим в зависимости от того, насколько убедительной она кажется Мудрику. Собственно, большой беды в таком подходе нет, если в примечаниях или в отдельном разделе корректно привести разночтения и тем самым дать читателю возможность составить собственное мнение об истории текста. В примечаниях Мудрика разночтения приводятся весьма своеобразно, видимо, исходя из основного текстологического принципа. Впрочем, проследим его на конкретных примерах.
Вот знаменитая забелинская “Полынь” (с. 108—109), опубликованная в газете “Рабочий путь” (1926, 3 окт.). Источником текста этого стихотворения является также машинопись в составе неизданного сборника “Сибиряки”, по которой “Полынь” напечатана в материале Т. Мадзигон [8]. Мудрик выбирает текст “Рабочего пути”, справедливо исправляя в нем две опечатки по публикации в “Просторе”. С текстом всё в порядке, однако в примечаниях творится что-то неладное. Во-первых, Мудрик, как и во всех своих статьях о Забелине, указывает на вторую прижизненную публикацию “Полыни” — в журнале “30 дней” (1929. № 4. С. 18) — и присутствующие в ней два разночтения (с пометой “и др.”). Отсылка эта ложная: в указанном номере журнала на с. 18—19 напечатано стихотворение Забелина “Карская экспедиция”, а вторая прижизненная публикация (если она вообще была) остается неизвестной, как и природа ее разночтений. Ложно и одно из трех указанных исправлений, сделанных по “Простору”, — строка во всех источниках читается одинаково: “Копытом ветер бьют стреноженные кони”. При этом оставлен без внимания вариант, действительно присутствующий в машинописи и в “Просторе”: “Забрызгался гудками беспокойней” вместо “Задрызгался” [9]. И наконец, вот строки из “Полыни”:
Под всхлипами предсмертного меча,
Под звон кольчуг, сквозь трещину
забрала,
Крутая кровь,
Сплеснувшись сгоряча,
В твоих кустах цвела и отцветала.
(с. 108)
В статье об омских поэтах “Крепнущие голоса” за подписью Лэсси (Рабочий путь. 1926, 29 нояб.) они цитируются с опечаткой: “устах” вместо “кустах”. Мудрик рассматривает ее как вариант текста и поясняет: “Возможно, на эту неточность в газетной публикации обратил его <Лэсси. — В. Р.> внимание Забелин” (с. 350), — приписывая Забелину не только весьма сомнительный способ исправления неточностей в публикациях, но и способность всерьез писать об “устах полыни”. При этом от внимания Мудрика ускользнула еще одна “неточность”, “исправленная” при цитировании “Полыни” в статье Лэсси: “Забрызгался гудками беспокойней”.
Вот стихотворение “В пути” (с. 118—119). Источники текста у него такие же, как в случае с “Полынью”: публикация в “Рабочем пути” (1927, 7 авг.) и машинопись в составе “Сибиряков”, по которой стихотворение напечатано в том же материале Т. Мадзигон. В примечаниях читаем: “Использован текст журнальной публикации, но сохранено написание <т. е. вариант “Рабочего пути”. — В. Р.> “В чай-хане копотной — притон…” и исправлена опечатка (“капотной” вместо “копотной”)”. Налицо произвольный перенос фрагмента одной редакции в другую, создающий новую, неавторскую редакцию текста; при этом вариант журнальной публикации (“В чай-хане держит друг притон”) не указан. Но на этом метаморфозы не заканчиваются. Процитируем первую строфу:
Пусть проводник упрям и стар.
С лицом морщинистым в загаре…
Он знает про большой базар,
Который будет в Павлодаре.
(с. 118)
В примечаниях сообщается, что вторая строка в газетной публикации читалась: “С лицом в морщинистом загаре”. Это верно, как и то, что в машинописи из состава “Сибиряков” строка читается точно так же. В публикации Т. Мадзигон намеренно или ненамеренно допущена неточность, показавшаяся Мудрику более убедительной, при том что он располагал копией машинописи, судя по его словам и по точной (с одной опечаткой) архивной ссылке.
В целом, если для основного корпуса выбирается текст автографа или машинописи, Мудрик воспроизводит его безукоризненно (не считая некоторых пунктуационных вольностей). В остальных случаях архивные источники используются с переменным успехом. К примеру, в журнале “Пролетарский авангард” [10] опубликовано три стихотворения Забелина — “Хлебный эшелон” (с. 221—223), “Саранча” (с. 234—237) и “Дорожная ночь” (с. 238—240; в журнале под заглавием “Вокзальная ночь”). Наборные рукописи двух из них, хранящиеся в фонде журнала в РГАЛИ, наглядно свидетельствуют о серьезных редакторских искажениях текста при публикациях. Вместо того чтобы бездоказательно предполагать цензурное вмешательство в первой забелинской публикации в 1921 г., следовало бы подробнейшим образом описать все исправления и сокращения, постигшие стихи Забелина в пути на страницы “Пролетарского авангарда”. После этого не осталось бы сомнений в том, что и третье стихотворение — “Саранча”, автограф которого в фонде журнала не сохранился, опубликовано со “значительными сокращениями и разночтениями” (с. 360) не по воле автора. Ничего подобного в примечаниях Мудрика нет, зато есть в них очередной повод для недоумения. Стихотворение “Дорожная ночь” опубликовано в 1930 г. в “Пролетарском авангарде” и, спустя 6 лет, в вологодской газете “Красный Север” под заглавием “В поезде” и за подписью “Игорь Преображенский”. Сохранилось два автографа — в фондах журналов “Пролетарский авангард” и “Красная новь”. Редакцию второго из них Мудрик выбирает как основную, поясняя в примечаниях, что в этом автографе “есть строки, отсутствующие в прижизненных публикациях” (с. 360), — и в примечаниях же (с. 361) приводит эти “отсутствующие” строки, уже попавшие в текст основного корпуса. Причем эти фрагменты текста перечисляются по формуле “после такого-то четверостишия”, тогда как стихотворение разделено на четверостишия только в “Пролетарском авангарде”, и такое деление появилось в результате редакторского вмешательства, что подтверждается наборной рукописью. Но даже если из основного текста изъять все перечисленные в примечаниях строки, он всё равно не будет идентичен ни одной из прижизненных публикаций, поскольку различия имеются и на уровне отдельных слов. Еще больше сбивает с толку единственное четверостишие из первой публикации, цитирующееся в примечаниях (с. 362) как вариант строк, не попавших в основной текст. Снова перед читателем лишь то, что кажется наиболее убедительным составителю.
Не желая утомлять читателя, мы не будем перечислять все отслеженные текстологические погрешности и, двигаясь дальше, скажем несколько слов о примечаниях, в которых, среди прочего, “разъяснены отдельные слова, понятия” (с. 332). Разъяснения эти оставляют впечатление, что почетный академик Мудрик не слишком утруждал себя их написанием. Иначе бы он не стал сообщать, что знаменитый протопоп звался “Аввакум Петрович” (с. 333), поскольку в XVII в. незнатные люди не имели права пользоваться современными формами отчества на -ович/-евич [11]; что год рождения Павла Васильева — 1909 (с. 338), ибо это соответствует истине лишь согласно юлианскому календарю; что “Джунгария (другое название — Кашгария) — страна в Западном Китае” (с. 352), ибо Джунгарская и Кашгарская равнины граничат между собой, вместе составляя территорию Синьцзян-Уйгурского автономного района на северо-западе Китая; наконец, что “Ижма — так назывался г. Сосногорск до 1957 г.” (с. 362), тогда как в “Разговоре о Печоре”, как и в других стихотворениях Забелина, речь идет о селе Ижма, известном с 1567 г., а город, ныне именуемый Сосногорск, основан в 1939 г., когда с момента последней известной публикации Забелина прошло два года. Приходится с грустью признать, что в примечаниях доля ценных сведений, требующих специальных разысканий, исчезающе мала в массе общедоступных сведений, с легкостью отыскивающихся в эпоху Интернета. Это отнюдь не требование развернутого академического комментария с толкованием темных мест, занимающего две трети книги. Мы говорим только о том, что честнее оставить лишь необходимое, действительно способствующее пониманию материала, отбросив всё лишнее, создающее видимость научного аппарата.
В предваряющем книгу патетическом вступлении Марк Мудрик предуведомляет читателя, что “мы всё равно пока далеки от возможности должным образом представить читателям творчество погибшего на Колыме поэта. …Но движемся в этом направлении” (с. 5). Судя по достигнутым результатам, действительно далеки. Субъективный подход в данном случае не приближает к автору, а уводит от него: личность покойного поэта, уже не властного над своими произведениями, подменяется личностью того, кто несет ответственность за составление, подготовку текста и примечания. Трогательно-простодушно описывает Мудрик процесс подготовки текста: “Когда набирал стихотворения, компьютер буквально изошелся красным цветом, подчеркивая, отметая противоречащие заложенным в него нормам и правилам лексические неожиданности” (с. 26); “Приложил руку и замаскированный И. Ст. <автор критического отзыва о стихах Забелина. — В. Р.>, много раньше моего компьютера прошедшийся по забелинским строчкам красным цветом” (с. 44); “Стих сделался строже, тропы — экономнее, точнее. Мой компьютер, считывая их, меньше возмущается” (с. 54). Остается только пожалеть, что в текстовом редакторе заложена автоматическая проверка орфографии, но отсутствует автоматическая проверка подлинности текста, распознающая неверные прочтения и неавторские варианты.
В заключение приведем последний абзац очерка Марка Мудрика “Был поэт…”: “Приходится по крупицам, как осколки разбитой вдребезги антикварной чаши, собирать строки замученного поэта, натужно пытаясь соединить их в нечто, напоминающее оригинал. Тяжкий труд, часто напрасный. Где прячутся осколки? Кто прячет? Как вызволить арестованные стихи из тех мест, в которых им предписано находиться? …Если они еще предусмотрительно не уничтожены. Трагедия Евгения Забелина продолжается…” (с. 90). И, не впадая в подобный пафос, дополним его словами М. Л. Михайлова из его рецензии на перевод “Фауста”, выполненный Н. П. Грековым: “Нас хотят знакомить с Гёте, а выставляют вперед свою собственную личность. Это уж даже просто неделикатно”.
ПРИМЕЧАНИЯ
Имеется в виду известная публикация Ст. Куняева “Огонь под пеплом. Дело “сибирской бригады”” (Наш современник. 1992. № 7), касающаяся и Забелина.
Возвращение Евгения Забелина // Забелин Е. Полынь / Сост., биогр. очерк и примеч. М. С. Мудрика. Омск, 1990. С. 5-30; Полынь — трава омская // Мудрик М. XX век. Поэты. Омск. — Омск, 2008. С. 97-138; Перебитая тропа // Новый мир. 2011. № 11. С. 130-144. Хотя автор этих строк не знаком de visu со статьей М. Мудрика “Догорает на севере зимний день…”, появившейся в 1983 г. в омской газете “Молодой сибиряк” (см. список публикаций о Забелине — с. 373 рец. изд.), но, судя по датам под статьей “Полынь — трава омская” (1983, 2005 гг.), именно она является первой редакцией текста Мудрика о Забелине.
Мадзигон Т. Евгений Забелин // Простор. 1968. № 9. С. 107.
Марков С. Омская сага // День поэзии. М., 1969. С. 276; Простор. 1993. № 1. С. 70.
Возвращение Евгения Забелина. С. 6, 117 (примеч.).
О них сообщалось в вологодской газете “Красный Север” от 12 декабря 1934 г.; выдержка из газеты приложена к тексту поэмы в качестве эпиграфа.
Мадзигон Т. Указ. соч. С. 107.
Мадзигон Т. Указ. соч. С. 108.
В сборнике “Полынь” (1990) обратная ситуация: в основном тексте печатается “Забрызгался”, а вариант “Задрызгался” в примечаниях не указан.
Так в 1930 г. был переименован “Журнал для всех”, что следовало бы указать в примечаниях, поскольку стихотворения Забелина появлялись в журнале до и после переименования.
Примечание Мудрика — справка об Аввакуме, без труда отыскивающаяся в интернете (см. хотя бы: http://hrono.ru/biograf/bio_a/avvakum_petr.php). Впрочем, редактируя ее, Мудрик остается верен себе: вместо “глава старообрядчества и идеолог раскола в православной церкви” читаем “глава и идеолог русского раскола”; опущены сведения о том, что в 1663 и 1666 гг. Аввакума возвращали в Москву из ссылки; фраза “По царскому указу сожжен” исправлена: “По подложному обвинению сожжен”.
