* * *
День груб, нервозен, обездвижен.
Сдружились с пылью ордена.
Взрывная терпкость спелых вишен,
Как лоб, к руке пригвождена.
Вгрызаясь в чувственную мякоть
С восторгом бешеным, готов
Конквистадор смеяться, плакать,
Пешком отправиться в Ростов,
В Солнечногорск, в Саратов к тётке,
В прохладный сумрак, в синеву –
Чтоб где то там без слёз, без водки
Из сердца выскоблить Москву.
* * *
Октябрь. Слякоть. Листопад
Флиртует с ветром. День обвалом
Надежд отмечен. Двое спят,
Укрывшись плотным покрывалом.
Ночная мгла не так страшна
Содружеству... В застенках рая
Жена, как смерть, ему нужна;
Ей нужен муж, как боль зубная.
Так – было, есть. Так будет впредь.
Вновь умертвив в октавах звуки,
Она рискует – растолстеть,
А он – состариться от скуки.
* * *
Ночь оглохла от скорбного бубна.
Ты хандрой, как проказой, больна.
Разведёнка... Горда, неприступна –
Свыклась с платьем из чёрного льна.
Не колдунья, не божья невеста –
Ждёшь нетрезвых лобзаний земли:
В бренной жизни достойного места
До сих пор для тебя не нашли.
Сколько мифов ты не развенчала,
Сколько слов не успела распять?!
Cколько слёз у морского причала
Cмоет с глаз твоих – чёрствая мать?!
* * *
Набычив лоб, сойдя с ума,
И умертвив в октавах звуки,
Вновь расторопная зима
Ребенком просится на руки.
Она предчувствует разлад...
Кричит: «Юродивый, покуда
В грехах замешкался Пилат
И от судьбы бежит Иуда –
Твори!» Пытаясь мне помочь,
Деревья вскакивают с места...
Вот только странно в эту ночь
Смерть разодета – как невеста.
* * *
Голос, взгляд, походка, жесты –
Слепок жизненный... В Белграде
Смерть, схватив костюм невесты,
Льнёт к кладбищенской ограде.
Под стеклом расправив спины,
Подвывая: «Все мы смертны»,
Розы, астры, георгины
Снова ждут сакральной жертвы.
Затхлый запах влажной тверди
Мозг взрывает криком: «Горько!».
Моцарт, Бах, Чайковский, Верди
Нагнетают страсти... Только
Оглашенным – страх неведом:
Растворившись на погосте,
Будешь – скомканным портретом
Приходить к Отчизне в гости.
* * *
Сжав стакан густой отравы,
Расчехлив блудливый глаз,
Вновь сегодня, Боже Правый,
Я готов пуститься в пляс:
В нервный, громкий, одинокий,
Нужный – как собаке кость.
Приковала к танцам ноги,
В сердце вспыхнувшая злость.
* * *
Вдохнув разнузданность бедлама
В кумирню сплетен, склок, интриг,
Премьерша, фея, сволочь, дама
С листа сыграет – Лилю Брик.
Взорвётся текст, прогнутся доски;
Взлохматив рифмой канитель,
С разбега вздорный Маяковский
Нырнёт в проклятую постель.
Жизнь будет, сдвинув занавески,
Как поезд, мчаться под откос...
Всегда найдётся повод веский –
Чтоб в муках корчился Христос.
Спектакль закончится. В буфете
Смыв коньяком подкожный зуд,
Волчицей вскормленные дети
Премьершу – курвой назовут.
* * *
Жизнь обескровлена и зла,
Как голос, к Богу вопиющий.
С утра гремят колокола,
Дохнуло плесенью. Из гущи
Косноязычной, злой орды
Звучат воинственные оды.
И мы беспамятством горды
В объятьях вспыхнувшей свободы.
Свободы от... свободы для
Разноречивых, лживых сплетен:
«Прогнило днище корабля.
Костюм безденежьем изъеден».
Кресты, хоругви, образа
Следят, предвидя перемены –
Чтоб в застеклённые глаза
Не просочился яд измены.
* * *
Ночь бьётся грудью о карниз.
В обшарпанной восьмиэтажке
Не Пётр, не Виктор, не Борис
Коньяк пьёт из литровой фляжки.
«Свершилось! Львы – разведены.
Ты – здесь. Она – везде, как птица.», –
Шесть дней талдычат со стены
В портреты втиснутые лица.
* * *
Татьяне Костандогло
Среди прочих напыщенных львиц ты, бесспорно,
Выделяешься запахом кожи. Звук горна
Твоего – как набат, предвещающий – вскоре
Эту землю волной смоет в Чёрное море.
Я, которого страх грозным скрежетом стали
В предстоящем бою обезглавит едва ли;
Я, который познал вкус борьбы, запах крови,
Трепещу, когда ты сводишь тонкие брови.
Обескровлен, сражён, припечатан к веригам
Тихим голосом, взглядом пронзительным, криком:
Из тибетских пещер повылазив, Атланты
Твоим недругам рвут причиндалы и гланды.
* * *
Маме, Нине Павловне
Сколько непритворных слёз,
Бедствий, стрессов нервных
Отпрыск ваш Вам преподнёс,
Будучи, во-первых,
Хворым, хрупким, щипцевым,
Вздорным... С колыбели –
Плакальщицы стадом злым
Над блаженным пели:
«Для тебя под Минском вы-
Выдолблена яма!»...
Где б я был, когда б не Вы,
Дорогая мама?!
* * *
Так это – всё?! А где – под грохот сбруи –
Проклятья, ласки, слёзы, поцелуи?
Где монолог: «Как долго, в самом деле,
Должна я ждать тебя в своей постели?!»
Где взрыв эмоций? Где – ответь мне быстро –
Французской водки полная канистра?..
Постель согрев, ждёшь агнца, Клеопатра?
Помру – сегодня. Ты погибнешь завтра.
* * *
Жизнь как бы невзначай
Заглядывает в стёкла.
И вздорная печаль
Берёт тебя за горло.
Ты – в ужасе. Душа,
Предвидя час разлуки,
Над бездной чуть дыша,
Стихами греет руки...
Растоптан, позабыт,
В предчувствии подвоха
Ты вновь почти навзрыд
О смерти просишь Бога.
* * *
Ума не приложу – кому всё это надо?!
Вы – благородны. Я – эстетствующий хам,
Зачатый впопыхах и изгнанный из стада,
И потерявший счёт засаленным грехам.
Я – скопище червей, я – выблюдок клозета,
С восторженностью злой бичующий волхвов.
Ну как же Вы смогли узреть во мне поэта?!
Ну как ошиблись Вы, любимица Богов?!
* * *
«Киев –
мать городов русских.»
Ты нам, Киев, не родня.
Зверь – дурной товарищ.
Страх из жизни упраздня
В отблесках пожарищ,
Не поддавшись сатане,
Возле волнореза –
Будем помнить – как в огне
Корчилась Одесса;
Как под тяжестью грехов
Звери, душегубы
Баб, младенцев, стариков
Превращали в трупы;
Как в украинскую плоть
Подселяли бесов...
Пусть спасёт тебя Господь,
Мать головорезов!
* * *
Сто тридцать восемь дней душа
Хандрит, безмолвствует. Не резкий,
Квартирный взмах карандаша
Раздвинет в полночь занавески.
Сроднившийся с корчмой невроз,
Рассеяв мрак прослойкой света,
На вновь поставленный вопрос
Не даст правдивого ответа.
Сквозь ржавый скрежет пустоты
Роскошным, мощным апперкотом,
Как лермонтовский Демон, ты
Судьбу поздравишь с Новым Годом.
* * *
Быт мой мерзок, жизнь убога:
Печь дымит, скрипит кровать.
Тридцать дней просил я Бога:
Новый френч мне даровать.
Вдруг раздался голос с неба;
Смертных он сбивает с ног:
«Попросил бы, сын мой, хлеба;
Отказать бы я – не смог».
* * *
Жизнь, как камни, раскидала
Нас. Пресытившись хлыстом,
Тяжкой поступью вандала
Входит память в старый дом.
Без фанфар, без песнопений
Одолев промозглый тлен,
Входит, бродит... Чьи-то тени
Отделяются от стен.
Прорастает память телом:
Камнем высветлив версту,
Батька в платье чёрно-белом
Грудью тянется к кресту...
Прокричав веселью: «Трогай!»,
Слезы вытравив из глаз,
С повседневною голгофой
Мать смирилась ради нас...
Злая память сердце гложет:
Ощетинившись, как зверь –
Просчитает, подытожит
Горький перечень потерь.
Жизнь вбивает ногу в стремя,
Грудь рубцует мошкара...
Ах, как сладко пахло Время
В предвкушении добра!