СЕРДЦЕ ШАДИ
Посвящаю моим горячо
любимым бабушке и дедушке
Пролог.
Возможно, в этой повести не все так, как было на самом деле. Мне лишь хочется, чтобы эта история осталась у нас с тобой как память о великой силе любви, которая побеждает все.
Сквозь тонкую щель окошка в старой, обветшавшей больнице виднелись смутные очертания домов. Невыносимо пахло сиренью, терпкий запах не давал уснуть, напоминая Сулухан о доме, о родном Семиречье. Как тонко звенят ручьи в садах небольшого казахского аула с нежным названием Махаба! Как заливисто поют свои счастливые песни соловьи! Весна в чужом краю, в далекой Саратовской области, в маленьком поселке Красное, напоминала родные степные просторы. Здесь же застала ее и война – ушли на фронт один за другим все ее семь братьев, и горячо любимый муж.
У дверей ее палаты послышались шаркающие шаги и приглушенные голоса.
-Ребеночек здоровенький…Говорит… Да не поймешь, что говорит…Басурманка она…
Сулухан различила голос старенькой нянечки, которые все называли тетей Галей.
- Новых раненых привезли, а вы тут со своей роженицей…
Второй голос принадлежал доктору, имени которого она не знала.
- Кроватей нет, где ж их взять…
-Тогда выписываем…
- Как же выписываем, она тяжелая совсем…Горячка у нее.
Разговор доктора и медсестры Сулухан понимала через слово - до сих пор была не в ладах с русским языком – она ведь училась в казахской школе.
-Ничего, скоро домой,- сказала она малышу, маленькому свертку, мирно спавшему рядом с ней. Новорожденная девочка, родившаяся 2 дня назад, была спокойной и неплаксивой. Сморщенный носик напоминал Сулухан о муже – видел бы дочку сейчас Галым, плакал бы от радости!
« Не увидит,- с горечью подумала она,- и уже не заплачет. Нет больше моего Галыма!»
Рассвет потихоньку проникал в маленькую палату. Голоса смолкли, затерялись в громадах старой больницы. Новые звуки, непохожие ни на какие, непривычные мирному городу, наполняли атмосферу. Сначала смутная тревога, потом ощущение ужаса наполнили все естество Сулухан.
Она слышала, как мимо ее палаты бежали раненые, медсестры. За окнами то и дело раздавался пронзительный свист, потом затишье и – резкий звук разорвавшейся где-то неподалеку бомбы. Девочка спала, и Сулухан, обнимая ее руками и дрожа всем телом, шептала горячими губами древнюю молитву.
- Аллах всемогущий, спаси и сохрани…
Стекла нервно дрожали, танцевали разноцветными бликами на полу - где-то горели дома, склады. Гул самолетов, летающих над городом, сотрясал больничные стены. Снова ухнуло – где-то в углу посыпалась штукатурка. Сулухан сжалась, слезы катились по ее горячим щекам, прильнувшим к личику дочурки. Сейчас… Она попыталась встать, но ноги ее не слушались. Родовая горячка приковала ее к постели.
В подвале, где прямо на полу сидели и лежали раненые, медсестры спешно делали уколы и перевязки.
-Ой, мамочки! – вскрикнула тетя Галя, кидаясь к дверям. Она вспомнила о том, что на 3 этаже, под самой крышей, лежат два беззащитных существа – молодая мать с послеродовой горячкой и двухдневный младенец.
-Куда?!- заорал врач, откидывая тетю Галю от выхода.
Вновь затрещали стены и, где-то уже совсем близко, рухнуло что-то тяжелое и громоздкое.
Шади коротко попрощался с женой. Они жили на окраине, в русском поселке, и он решительно и жестко крикнул ей, чтобы она не смела его провожать. Увидев странное, словно чужое, лицо мужа, Амина испуганно ретировалась и не посмела выглянуть даже в окно. У ворот он обнял двух маленьких дочерей и с горечью подумал: « Убьют меня, а сын не родился…Род прервется».
Эта мысль не давала ему покоя по дороге до самого Сталинграда, куда везла его старая председательша.
На перроне вокзала в Сталинграде она похлопала Шади по плечу и сказала сиплым, шершавым голосом:
- Удачи тебе, Сашок.
«Сашок», «Саша»,- так называли его русские.
В толпе новобранцев он с радостью увидел своих земляков – это были казахи из соседнего села. Их семьи вместе когда-то перешли реку Урал и обосновались в России. Шади отыскал глазами Каира. Вот он стоит, понурив голову – дома остались двое маленьких сыновей и молодая красавица жена.
- Колосов!
-Я!
- Ивашин!
-Я!
-Ниязов!
Каир вздрогнул, поднял голову и прокричал –
- Я!
- Дарханов! – дошла очередь и до Шади.
-Я! – крикнул Шади, вытянув шею. «Слава аллаху, в один отряд попали!»- пронеслось в голове у Шади.
Из двух соседних сел ушли все мужчины, кроме однорукого Григория, почтаря, и деда Романа, дряхлого старика с обожженным, еще в гражданскую, лицом.
Шади было 34 года. Высокий, статный, непохожий на своих сородичей ни лицом, ни телосложением, он был красивым смуглым парнем. В селе его любили за очень веселый нрав, вечные шутки и незлые проказы. Он любил махать бабам с телеги, показывая язык, за что они его с визгом догоняли и обдавали волной беззлобной ругани.
Шади не понимал, почему ему не хотелось, чтобы Амина обняла его и поцеловала на людях. Он боялся рассуждать на эту тему, ведь у мусульман не принято перечить отцам. Дед и отец сказали Шади – женись! И Шади женился на женщине на десять лет старше него, жене своего покойного брата. Что ж поделаешь - таковы законы. А ведь он ее не любил…
Еще одно огорчало Шади – он не умел ни читать, ни писать. Каир умел, он был моложе на 5 лет и успел научиться – но писать с фронта было некому, ведь жена и дети были неграмотны.
Амина была беременна. Она поняла это после того, как Шади сухо и жестко с ней простился. Он не знал…Ребенок внутри нее шевелился так активно, что ей все время было больно – так с девочками она не ходила. Приходилось подолгу стоять, опиравшись на палисадный частокол.
« Это будет мальчик»- сказала ей мать, старая беззубая Фериэ. – «Род проклятого Дархана продлится!».
К Фериэ ходили всем селом – она предсказывала будущее, лечила детей, заговаривала боль, варила снадобья. Но еще больше ее боялись и обходили стороной. Уж слишком прямая и злобная была эта старуха.
Вот и сейчас она неторопливо говорила дочери:
- Доченька, Амина, послушай, тебе надо уходить отсюда. Сюда придет враг, все будет гореть. Сталинград будет гореть… Они, - и бабка обводила деревню невидящим взором,- все умрут! Ты останешься жива, если уйдешь отсюда! Забирай девочек и уходи!
- Куда я пойду? – сетовала Амина.- Придет Шади, где он будет меня искать?
- Шади погибнет, не придет. И ты погибнешь, если останешься. Иди дальше в степи. Там войны не будет,- и старуха кивала в сторону, за горизонт.
Заливаясь слезами, Амина ночью погрузила на арбу весь свой скарб, спящих детей и вместе с матерью отправилась в путь.
Они ехали ночью и днем, изредка давая отдохнуть лошади. Ночью, когда Амина забывалась неспокойным сном, старуха правила лошадью и тихо шептала:
- Шади, Шади… Вернешься, а семьи нет. Лучше так, чем она, твоя Амина, будет гнить в земле.
Амина думала другое: « Когда война закончится, я вернусь в село. Придет Шади, а я тут как тут. И мы снова заживем как прежде».
Она вспоминала, как на сабантуе, в Семиречье, ее Шакен, первый муж и брат Шади, верхом на лошади перемахнул через высокую ограду. Потом сверху вниз глянул на нее своими большими черными смеющимися глазами, и сердце Амины зашлось от невыносимого счастья. Потом был той, - свадьба, и она вошла в дом Шакена полноправной хозяйкой. Она плакала, дуреха, не понимая, что это были лучшие годы ее жизни. Потом Шакен на одном из сабантуев упал с лошади и умер. Заплаканную, укутанную в фату и длинное свадебное платье, ее выдали за совсем еще юного Шади…
Ранним утром арба, груженная добром, после 5 суток странствий, приехала в Красное. На перекрестке дорог Амина увидела девушку со свертком на руках.
-Как тебя зовут?
У казахов принято подробно расспрашивать об имени, семье, племени, но время было дорого. Лошадь была некормлена и истощена, дети тоже не ели уже несколько часов.
-Сулухан,- ответила девушка,- я из больницы, домой иду, в деревню.
- Ребенка клади на телегу,- сухо прохрипела старуха,- а сама иди рядом, покажешь, где твоя деревня.
-Не видишь, мама, она еще слаба. Пусть на телегу садится. Я пойду пешком.
- А что с рукой, дочка?- спросила Фериэ, увидев забинтованную руку Сулухан.
- Ночью бомбили саратовские заводы, тетя,- ответила Сулухан,- страшно было. Нашу больницу и всю станцию бомбили тоже. Немного обожгла…Но главное – мы живы! А вы откуда идете ?
- Мы из Сталинграда.
По дороге Сулухан рассказала, как ее и дочку забыли медсестры, как она еле доползла до подвала, в огне пожара спасая себя и крошечную жизнь.
-Все хорошо будет. - улыбнувшись беззубым ртом, говорила Фериэ.- Дочка твоя доживет до преклонных лет, счастливая жизнь у нее будет. Как назвала ее?
- Мериэ.
- Жемчужина, значит…
- А муж твой где?
- Погиб мой муж, и братья тоже. На всех похоронки пришли.
Потрясенная услышанным, Амина обняла девушку.
Прошло 2 месяца, как рядовые 1 роты Каир Ниязов и Шади Дарханов были призваны в армию. Шади не боялся войны, он ее ненавидел. Его жизнерадостная душа была словно под тяжелым гнетом – звуки смерти приводили его в отчаяние.
-Почему у тебя рука дрожит, Дарханов?- спрашивал его молодой политрук.- Боишься?
-Не боюсь, - отвечал Шади.- Не страшно. Людей убивать жалко.
- Людей?! – кричал Молчанов.- Они - люди?
И политрук красноречиво тыкал пальцем в сторону горизонта.
-Запомни, Дарханов, фашисты – не люди, их убивать не жалко.
- Меня послали – я воюю. Их послали - они воюют.- просто рассуждал Шади про себя.
Каир молча всматривался в горизонт, куда указывал политрук и слушал разговоры Шади. Ему было спокойно на душе – род Ниязовых не прервется, ведь дома два сына, две его гордости. Бедняга Шади, у него две девчонки. Вот кому нужно бояться смерти. И он сочувственно смотрел на Шади, друга детства и старшего товарища.
Бой начался ночью, внезапно, когда солдаты, уставшие от июльской жары, вповалку спали прямо в окопах. Сквозь дым, панику и крики людей Шади видел на горизонте чужие непонятные машины, похожие на трактора. Это были танки. Ужас охватил солдат.
- К орудию!
-Огонь!
Наощупь Шади искал ящики со снарядами, подавал их кому-то, снова искал ящики. В мареве боя он видел молодого политрука с окровавленной головой, омертвелыми руками прижимавшего куски кожи на лице. Кровь стекала между пальцев, темнела на вороте скукоженной гимнастерки.
Удар по окопам…Грохот и шум ударили по голове…
- Дарханов убит!...
«Кто это убит?»-удивленно подумал Шади, прежде чем потерять сознание.
Через полдня, когда солнце было в самом разгаре, ослепленный жарой, Шади очнулся от боли в груди. Кто-то больно ударил его штыком.
- Вставай!
Перед ним стоял странный солдат в серо-сизой гимнастерке и непонятной каске.
« Немец»- пронеслось в голове.
Шади встал, тяжело опираясь на остатки орудия. Рядом лежал мертвый политрук, все также обхвативший руками голову. Чуть поодаль в толпе оборванных, продымленных солдат стоял Каир с забинтованной рукой. Шади, подгоняемый немецкими автоматчиками, присоединился к товарищам.
Их гнали на край неизвестного села, где они стояли еще утром. Там, на краю, стоял огромный амбар, притопленный в зарослях дикого шиповника и крапивы. Внутри сарая пахло сеном.
Шади оттолкнули к самой дальней стене, выходившей в овраг. Он посмотрел в узкое смутное оконце - в овраге шелестел небольшой ручей, поросший густыми деревьями.
-Каир, - и Шади тихо кивнул в сторону окна. В сутолоке и темноте никто не заметил, как мужчины один за другим, забравшись глубоко в сено, нырнули в узкое оконце. Прыгать пришлось высоко. Привыкшие к лошадиным скачкам, крепкие ноги Шади легко справились с задачей. Он обернулся, отбежав немного, и увидел, как за ним мелькает сутуловатая фигура его односельчанина.
Автоматная очередь разрезала шорох листвы – это стреляли немцы, заметившие беглецов. Шади немного задело, пуля зацепила кожу на руке.
« Спасены!»- пронеслось в голове у Шади, когда они оба, измученные и уставшие, рухнули в прохладные воды ручья. – «Теперь можно передохнуть!» Он обернулся и посмотрел на сарай, одиноко стоявший на другом берегу. Сизое марево и круги черного дыма поднимались в небо. Там заживо горели их однополчане.
- Мы живы! – сказал Шади своему другу, лежавшему навзничь у кромки воды.- Сюда они не полезут, тут мины! А я знаю дорогу, как выйти отсюда.
В ответ Каир не пошевелился. Руки Шади затряслись от страшной догадки. Он приподнял друга, все еще надеясь. Мертвые глаза солдата смотрели прямо на него.
Дом Полины был самый хилый в деревне. Она жила одна. Когда-то большое семейство Отрадных жило в этом счастливом, приветливом доме. Резные наличники, беленый забор были заслугами отца Полины, старого плотника Антипа. Его жена была из купеческой семьи. За это и пострадали. Отца убили как кулака, мать угнали в леса в гражданскую, братьев разбросало по белому свету. Маленькую Полину вырастила бабка. Перед войной умерла и она.
Шади постучался в окна убогого домишки на рассвете. Он видел, как вечером женщина в белом переднике и цветастом платке развешивала белье, растягивая слова длинной украинской песни.
- Будто нет войны,- прошептал Шади,- женщина стирает белье, поет…
Он решил подождать до утра, устроив себе лежанку в кустах смородины неподалеку. Закрыв глаза, снова и снова видел лицо Каира. Шади впервые за многие годы тихо, беззвучно плакал, закрывая лицо руками…
Полина распахнула двери и вздрогнула. Перед ней стоял солдат с лицом черта, грязный, оборванный, с двумя винтовками через плечо.
- Немцы в селе есть?
-Нет, вроде бы…
Шади сбросил винтовки, потирая руку. За несколько дней скитаний небольшая царапина на руке стала гноиться и превратилась в большую зловонную рану. Он и не заметил, как заснул прямо на пороге дома.
Несколько дней Шади прожил у Полины. Она лечила руку мазями, грела взвары, накладывала повязки. Рана затягивалась, боль утихла.
Шади смотрел на девушку с тоской. Он не знал нового чувства, захлестнувшего его неунывающую душу. Хуторские девчата, смотревшие весело и беззаботно на него были не в счет – с ними Шади был сам собой…
Полина была другая. Нежная кожа белых плеч, тонкие запястья рук, голубизна заманчивых глаз – все в ней было непременно другое, не такое, как у всех. Шади был влюблен и сам не понимал этого.
Она прильнула к нему – ей очень нравился этот молчаливый, смуглый мужчина с широко поставленными карими глазами. Руки Шади сами потянулись к теплому стану девушки и он, сам не владея собой, увлек ее в ворох разложенных на полу суконных полотен.
Они любили друг друга так, как будто всю жизнь должны были прожить плечом к плечу. Шади уже не помнил об Амине, о старом доме с калиткой, о дочерях, о старой сварливой Фериэ…Все это осталось в его той, прошлой, давно забытой жизни, на краешке памяти, заставленной другими большими событиями. Существовало только тонкое лицо Полины с огромными голубыми глазами, локонами, разметавшимися по полу. И раскаленное, белоснежное тело, извивающееся в жарких объятиях Шади.
Утомленные негой и страстью, так они и лежали несколько часов до рассвета, пока лучи солнца снова не озарили небо.
-Оставайся, Саша...
Голос Полины звучал тихо, призывно, как ночной набат.
Шади отвернулся, чтобы задушить горечь и боль несостоявшейся мечты. Он вспомнил обо всем, о чем еще час назад мечтал бы забыть. Он должен был идти дальше. Идти и отомстить за Каира.
Идти и не умереть до тех пор, пока в его родных степях не останется ни одного живого фашиста…
Шади только сейчас отчетливо и ясно понял, что он, жизнерадостный и веселый паренек, не помнящий зла, вдруг научился ненавидеть.
Огромные расстояния отделяли его от родины, где шумит желтая степь, освещенная полуденным солнцем, где заря согревает утреннюю росу, где его вскормила мать теплым коровьим молоком. Неужели больше никогда они с Каиром не пойдут плечом к плечу, неужели его друг никогда не обнимет своих сыновей, не прижмет к своим могучим плечам тонкий стан своей Зулейхи?
Шади бы заплакал, как в детстве, но слезы высохли еще в первом бою, когда не стало его боевых товарищей. Он должен идти, как бы ни было тяжело. Должен…
Мериэ исполнилось 6 лет. Тихая и замкнутая, она часами бродила по улицам, пока председатель сельсовета деревни Красное не уговорил Сулухан отдать ее в школу.
Она плохо помнила тот период, когда в колхоз приехал этот странный мужчина с раскосыми, широко расставленными глазами. По его выправке, тяжелой походке было ясно, что он – с фронта. Помнила только то, что его одного из всех солдат, приехавших на большой грузовой машине, никто не встретил, и он долго стоял, озираясь по сторонам. Было ясно – ему идти некуда.
Каждое утро он выходил из соседнего дома, где совсем недавно поселился, чтобы запрячь лошадь. Телега со скрипом выезжала на дорогу, а мужчина шел рядом, слегка прихрамывая, прижимая к себе плохо сшитую торбу со скудным деревенским обедом. Если рядом с Мериэ стояла ее мать, Сулухан, то мужчина долго смотрел на нее, то и дело оборачиваясь.
Сулухан повзрослела. Ее белая кожа сгорела на солнце, волосы, сплетенные в две толстые косы, отливали чайным цветом. Только глаза светились по-прежнему веселым зеленоватым огнем. Многие засматривались на нее, но только сейчас, под пытливым и нежным взглядом этого мужчины она вспомнила, что всего лишь женщина, слабая и беззащитная. Когда он подходил, она старательно прятала свои натруженные руки под выцветший фартук, и опускала глаза.
-Как тебя зовут? – спросил он однажды, набравшись смелости.
-Сулухан. А тебя?
- Меня зовут Шади.
-А меня – Мериэ,- подбежала сзади маленькая девчушка,- и я уже хожу в школу!
Шади обнял маленькое, худенькое тельце, обернутое в серое бесформенное платье, поднял ее на руки.
- А где твоя семья?
Шади горько усмехнулся. Он и сам не знал, где его Амина и дочери. От Сталинграда не осталось ничего того, что помнил Шади – ни его улицы, ни дома, ни людей. Самое странное – Шади не помнил даже лица Амины. Война стерла все и без того черствые воспоминания о прошлом. Только лица дочерей – Дамили и Матун – он помнил хорошо. Две ласковые и тонкорукие девчушки…Как же больно вспоминать их детский смех, веселый гомон их болтовни…
Шади посмотрел на Мериэ и улыбнулся.
- Хочешь, я буду тебе отцом?
-Хочу!- ответила Мериэ, обняв за шею радостного Шади.
Шади посмотрел на Сулухан. Девушка, красная как рак, отвернулась от него, смущенно улыбаясь. Решилась ее судьба…
Село Красное было огромным. С юга на север его огибала маленькая речушка Еруслан, тоненькая, темноводная, разрезавшая желтую степь. На окраине села ютились небольшие саманные домишки, покрытые камышом. Старая полуразрушенная церковь с кривой колокольней высилась вдалеке, словно маяк, напоминавший о былом величии православия. Впрочем, вывеска, висевшая над входом с надписью «Пивная» омрачала все величие.
Неподалеку, в одном из саманных домишек, жила Амина со своими детьми. Старая Фериэ умерла сразу после приезда в село. Спасибо Сулухан и ее рукам, а то не стало бы и самой Амины. Так тяжело было…
Здесь, в темном углу, на охапке сена, укрытом грязным одеялом, и родился маленький Гайса, продолжатель рода Дархановых. Сын Шади...
Прошло с тех пор уже 6 лет, как они поселились здесь, в Красном, на окраине села. Вот только огорчало одно – Сулухан жила далеко, на другом конце села – у старой мельницы, доставшейся местной власти от богатых раскулаченных немцев. Маленький Гайса часто бегал к своей крестной и любил здесь гулять – пока его матери Амины не было дома, он уходил в поле, прятался в зарослях высоких хлебов, слушал пение птиц и неторопливый стрекот насекомых.
За рекой высился железнодорожный мост, заслоняя горизонт. Каждый день по этому мосту проходили эшелоны. Война уже давно закончилась, чьи –то отцы и деды давно вернулись домой. Те, кому вернуться было не суждено, покоились в братских могилах.
Каждый раз Гайса кидался к вагонам, не смотря на то, что совершенно не знал и не видел отца. Ему было всего 5лет, и ему казалось, что отец сейчас спрыгнет с вагона, схватит его крепкими руками и прижмет к сильной широкой груди.
Вагоны закончились, поезд снова тронулся в путь. Гайса отходил от перрона, вновь всматриваясь в горизонт.
Вот и сегодня Гайса пришел к Сулухан, чтобы попросить ее дождаться у нее ночного поезда.
-Скажи Амине, мы сегодня ее приглашаем в гости…
Сулухан вышла на порог не одна, а с мужчиной, одетым в гимнастерку. Гайса услышал его голос и испуганно ретировался. Он никогда не видел Сулухан такой – веселой, смеющейся, счастливой.
Мериэ подбежала к нему, склонилась над ухом и прошептала горячими губками про ее новоиспеченного отца. Гайса заплакал: ему показалось, что он никогда больше не увидит свою Сулухан. Ведь если она выйдет замуж, ее заберут в другое село. А что этот незнакомый мужчина из другого села, он не сомневался, ведь раньше он его никогда не видел.
-Не плачь, Гайса…Все будет хорошо!
Шади сидел на завалинке и курил, когда к дому подошла Амина с детьми. Он не узнал ее, а она остановилась, вглядываясь в давно знакомые и родные черты. Ни седая голова мужа, ни пробитая нога, ни изношенная гимнастерка не смутили любящее сердце. Она-то его узнала…
-Шади!...
Громкий вопль разрезал тишину окраины, словно птица, подстреленная на лету. Гайса обрел отца, как и давно мечтал.
Шади молча лежал, глядя в темный потолок своей хижины. Рядом, забывшись в глубоком сне, спала Амина. Он посмотрел в сторону спящих на полу детей, и острая боль снова пронзила его сердце. События сегодняшнего дня выбили из колеи.
Он уходил из дома своей Сулухан, видя ее слезы. Небеса словно услышали его, разразившись ледяным оглушающим дождем. Шади видел, как платье девушки моментально промокло, а она все еще стояла у калитки и смотрела на него, словно не чувствуя холода. Еще вчера она была рядом, и могла стать его женой, но сегодня – далека, как горизонт, который никогда не приблизится.
Что же делать?
Амина…Это слово сейчас звучало, как проклятие. Сердце молчало, когда Шади произносил это имя. Но он не уйдет от детей, он должен быть с ними. Тем более что Амина подарила ему долгожданного сына, маленького Гайсу.
Каждое утро он выходил снова на улицу, запрягал лошадь и проезжал мимо дома Сулухан. В этом не было необходимости, ведь его путь не лежал через ее дом, но Шади нарочно делал крюк и тратил время на этот путь. Каждое утро он видел ее тонкую фигурку в белом платье, с черной косой через плечо, идущую на утреннюю дойку в колхозное стадо. Шади старался не смотреть ей вслед, как раньше, но ничего не мог с собой поделать.
Амина видела мучения своего мужа. Время прошло, и он, конечно, изменился. Вместо веселого, жизнерадостного красавца Шади, она видела перед собой измученного войной, хромоногого, но все еще родного и близкого человека. Только сейчас она поняла, как сильно любила его, и как искренне желала ему счастья.
Он жил с ней, но словно не замечал ее присутствия. Вечером ел суп, приготовленный ею, и не замечал ее. Ночью ложился рядом с ней в постель, и не видел ее слез. Засыпал, так и не обняв ее перед сном.
Так длились дни, месяцы. Шади жил только в те секунды, когда видел эту дорогую его сердцу знакомую фигурку, затянутую в пуховый платок.
- Уходи,- сказала Амина однажды утром. – ты ее любишь…Я же вижу.
Шади вздрогнул, словно испугался правды, голой, как степь перед зимними заморозками. Повернувшись, посмотрел на нее глубокими, полными благодарности, глазами.
-Только детей не забывай…
-Никогда.
Амина еще слышала, как скрипнула телега у калитки, как тонко запел кнут под рукой ее мужа…
Он будет приходить в ее дом, кормить детей, дарить им подарки и сладости. Будет смотреть на нее смеющимися, счастливыми глазами…Она будет видеть, как он счастлив с той, которую она считала крестной своего сына, с той, которую она считала своей сестрой…
Что ж, он сделал свой выбор.
9.
Время как вода, бежит и не останавливается. Нельзя его тратить на ненависть и вражду, говаривал Шади.
Когда его шесть дочерей в майский весенний день выходили на улицу, а Сулухан у порога их большого светлого дома поправляла на нем новенький шелковый галстук, Шади садился на лошадь и ехал в колхозный клуб. Там, его и других ветеранов, чествовали и награждали, накрывали столы, наполненные крестьянской, свежей едой. Шади, совсем седой и печальный, возвращался в дом, садился на лавочку у тенистого палисада, молча смотря в выцветшее весеннее небо.
Он плакал. Перед его глазами проплывали воспоминания: смутный образ Каира, совсем молодого, почти мальчишки, взгляд того политрука, чье имя стерлось из памяти, неистовый вой тех, кто горел в том сарае на окраине неизвестной деревни.
Скрипнула дверь, и во двор скользнула девичья фигурка его младшей дочери. Она, весело напевая, вешала белье.
- Зачем стираешь? Зачем поешь? - громко окликнул он ее.
-Так выходной же, праздник, папа! Девятое мая! – Веселушка Камилла подбежала к отцу и обняла его за шею, сомкнув свои ручонки в тонкое колечко.
- Это не праздник, дочка! Это поминки…Столько людей погибло на земле…
Он вспомнил сыновей Каира. Один из них скоро станет его зятем. Ведь его Мериэ уже совсем невеста. Только вот в глаза его жене Зулейхе он до сих пор смотреть не может.
- У нас с тобой будут внуки, Каир…Порадуйся там…
Ничего так и не смог сказать Шади жене своего друга. В их дом пришла бумага о том, что рядовой 1 роты стрелкового полка Каир Ниязов пропал без вести. И Зулейха всю жизнь ждала, то и дело вечерами выходя на дорогу, ведущую в город.
Эпилог.
Еще очень долго билось сердце Шади. Его одиннадцать детей выросли, стали докторами, юристами, тружениками его родных степей. Внуки продолжают род Дархановых, вопреки прогнозам старой Фериэ…
Амина осталась жить в поселке Красное, на другом краю, и Шади все так же навещал ее, помогал детям и внукам.
Однажды утром, выходя из дома, Шади вновь запряг свою телегу, чтобы навестить своего сына Гайсу. Ему шел 75 год. Сулухан, как раньше, вышла его провожать на порог. Она стояла и смотрела ему вслед также, как и много лет назад.
Только впервые он ушел от нее навсегда. Его тело упало замертво через несколько минут после того, как он ей весело помахал с телеги. Так перестало биться сердце Шади…
