АЛЕКСАНДР ГАБРИЭЛЬ
ЗАБРОШЕННЫЙ ОСТРОВ
Стихи
Сохраню
Мы с двух сторон над той же пропастью во лжи,
и нас друг к другу не приблизишь, хоть умри.
Я сохраню тебя в формате джей пи джи,
я сохраню тебя в формате эм пи три.
Мир полон счастья. Птиц взволнованный галдёж ‒
как дробь горошин в гладь оконного стекла...
Здесь в виде рифмы так и просится «не ждёшь»,
что будет правдой. Рифма здесь не солгала.
Судьба бестрепетно вращает жернова.
Когда ж становится совсем невмоготу,
то пустота преобразуется в слова,
а те, взлетая, вновь уходят в пустоту.
В ладони ‒ вишни, а в стакане ‒ каберне,
заходит солнце за разнеженный лесок...
А мысль о том, что ты не помнишь обо мне,
голодной крысою вгрызается в висок.
Кому пенять, что не совпали два пути,
что рухнул дом, как будто сделанный из карт...
Я сохраню тебя в формате эйч ар ти,
что, как известно, сокращение от heart.
Кулаков и Фейербах
Звучит в колонках приглушённо Бородин.
Ко дню рабочему отглажена рубаха...
Водопроводчик Кулаков сидит один,
в его руках потёртый томик Фейербаха.
Натёрла нос тугая дужка от очков,
на смену тезису приходит новый тезис...
Сидит один антропоморфный Кулаков
и с головою погружён в психогенезис.
Он постигает строгой мысли красоту,
он задаёт себе вопросы «что ты?», «кто ты?» ‒
ведь завтра вновь на трудовом своём посту
погрузит он по локоть руку в нечистоты.
Ну, а пока он в новых знаньях, как в раю,
не становящемся навязчивой рутиной...
Вовсю растёт водопроводчиков ай-кью,
давно превысивший отметку ста с полтиной.
Ночь надвигается темнеющей стеной,
прохладу в дом несут воздушные потоки...
ГАБРИЭЛЬ Александр Михайлович – автор поэтических книг и многочисленных публикаций в периодике, лауреат международных конкурсов. В «Ковчеге» печатается впервые. Живёт в Бостоне.
© Габриэль А. М., 2016
И ключ на полке отдыхает. Разводной.
По-кулаковски совершенно одинокий.
Комедия
Всё закончилось. Се ля ви...
Есть твоё, есть моё. Нет нашего.
Всепогодный костюм любви
будет кто-то другой разнашивать.
Все свои ‒ за грядой кулис.
Против Крамеров ‒ только Крамеры.
Словно выкачан воздух из
нам назначенной барокамеры.
Одиночество. Ночь без сна
бьёт по темени, словно палица.
Память прежде была нужна.
Ну, а нынче нужней беспамятство.
Под ногами дрожит земля;
спят игрушки, и спят масс-медиа...
Вот такая финита ля
человеческая комедия.
Середина
Ты нынче спокойней, чем прежде. Не грустен. Не гневен.
Нашлась понемногу тропа между счастьем и горем.
И место, куда привела тебя stairway to heaven,
коль трезво смотреть, оказалось простым плоскогорьем.
Бреди биссектрисой, вдали от тоски и восторга,
от пряника вкупе с кнутом каждодневно завися,
в немногих несчитанных метрах над уровнем морга
и прежних немыслимых милях от облачной выси.
А кто-то злодей и всё тянет тюремные сроки,
и мысли его ‒ из ночных беспросветных кошмаров.
Другой к получению «нобеля» меряет смокинг
и деньги даёт на спасенье мальдивских кальмаров.
А ты полюсов избежал, как верёвок ‒ Гудини,
у сумрачных будней оставшись под вечной пятою,
освоив искусство не просто торчать в середине,
а искренне ту середину считать золотою.
Палач из Лилля
Палач из Лилля угас немного, колоть устала рука бойца. Подлей, трактирщик, бедняге грога, добавь трудяге ещё мясца. У душегуба друзей не густо, кривит он губы от горьких чувств: как жаль! Ведь жизни лишать ‒ искусство. Не самохудшее из искусств. Налей, трактирщик, бедняге кофе, плесни шампани ему в бокал. Палач из Лилля ‒ отменный профи, никто бы лучшего не сыскал. Он не прославит себя в беседе ‒ и слава богу, merci beaucoup! Но он умеет клеймить миледи и рвать суставы еретику.
На жертв ‒ в камзоле они или в платье ‒ палач не тратит напрасных слёз. Ведь он на сдельной сидит оплате. «Быть иль не быть?» не его вопрос. Меняя страны, оружье, лики, он победителен и здоров, ведь в нём нуждается Карл Великий и самый первый из всех Петров, шериф усатый на чёрном Юге, холеный Габсбург, Плантагенет... И вечно мышцы его упруги, и в пользе дела сомнений нет. Ему спиртного всё мало, мало; сопит, разлапистый, как паук... А завтра ждут на работу Мао. И сигуранца. И ГПУ.
Палач из Лилля по вольным выям, по гордым шеям с оттяжкой ‒ хрясь! Пущай посмотрят ещё живые на то, как головы рухнут в грязь. Людского «аха» скупая нота уйдёт в ничто, как душа во тьму... Палач... Топорна его работа. Но безработным не быть ему. Багроволицый и востроглазый, но дан ему ‒ получи, владей! ‒ безумный дар исполнять приказы. Любой приказ от любых вождей. Он научился вживаться в роли по день сегодняшний с давних пор...
И не ржавеeт от нашей крови
его единственный друг ‒ топор.
Излечение
Осень ‒ странное время. В нём трудно искать виноватых.
Улетают надежды, как дикие гуси и Нильс...
Дождь проходит сквозь сумрачный воздух, как пули сквозь вату,
бьёт аллею чечёточной россыпью стреляных гильз.
От скамейки к скамейке, подобно пчелиному рою,
мельтешит на ветру жёлтых листьев краплёная прядь...
Я, возможно, однажды свой собственный бизнес открою:
обучать неофитов святому искусству ‒ терять.
И для тех, кто в воде не находит привычного брода,
заиграет в динамиках старый охрипший винил...
Я им всем объясню, как дышать, если нет кислорода;
научу, как писать, если в ручках ни грамма чернил.
Я им всем покажу, как, цепляясь за воздух ногтями,
ни за что не сдаваться. Я дам им достойный совет:
как себя уберечь, оказавшись в заброшенной яме,
как карабкаться к свету, завидев малейший просвет.
Нарисую им схемы, где следствия есть и причины,
и слова подберу, в коих разум и сердце родня...
Я себя посвящу излечению неизлечимых,
ибо что, как не это, однажды излечит меня.
Варяг
Горизонт грозовой тишиною набряк,
нацепив на себя чёрной тучи заплату...
Но врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
не сдаётся врагу за арендную плату.
Нам с тобой никогда не светил хэппи-энд,
и похож на мираж наш кораблик обманный:
то «Летучий Голландец», то танкер «Дербент»,
то ковчег араратский с запасами манны.
Нам навряд ли воздастся за выслугу лет,
а пока, отобедав оставшимся рисом
и побрившись спасательной бритвой «Gillette»,
мы посмотрим вослед убегающим крысам.
Плыли мы как плылось. В основном по прямой,
не впадая в тщету и следов не запутав.
Мы меж рифов прошли, меж сумой и тюрьмой,
и семь футов под килем давно не семь футов.
Но не в этом, мой друг, потаённая суть,
а в извечном невыбросе белого флага...
А «Варяг» ‒ он на то и «Варяг», чтоб тонуть,
но достойно. Под стать экипажу «Варяга».
Когда уходят
когда от тебя когда от тебя уходят
и счастье твоё уносит порывом ветра
и солнечные гектары твоих угодий
сжимаются вмиг в квадратные миллиметры
когда никаких улыбок и обретений
ни в жизни ни на фейсбуке ни на ютубе
под дёрганый ритм танцуют в камине тени
как будто открытый нерв в нездоровом зубе
когда горизонта линия накренилась
когда косяком на запад ушли восходы
когда словно волга в каспий ты впал в немилость
у броского мира вечно живой природы
отнюдь ты не стал ни гением ни прохвостом
не сделался враз героем да иноверцем
лишь только совсем немного но меньше ростом
а также совсем немного но больше сердцем
Одиночка
Ты одиночка. Заброшенный остров.
Что о себе ты хотел бы понять,
необязательный, словно апостроф,
всеми забытый, ненужный, как «ять»?
Мыслей никчемных скучна обветшалость,
выбран до дна самолюбия транш...
Так и останешься ‒ бьющим на жалость
нищим, нудящим своё «же не манж...»
Так и живёшь, незатейливый овен,
всем и себе не чужой и не свой.
Как ты трагично ни в чём не виновен,
жертвою павший в борьбе роковой!
Ты с каждым днём обречённей и ниже,
не наслаждаясь, а просто терпя...
Я тебя изредка в зеркале вижу.
Я не хочу походить на тебя.
Снег
Снег идёт и идёт. Ни запрета ему, ни этики.
Снег идёт и идёт, возведённый в квадрат и в куб.
У зимы на лице ни малейших следов косметики,
лишь нетающий иней на тоненькой нитке губ.
С ней сражаться ‒ как в гору, на пик колесо везти:
колесо ускользнёт. Вновь начнёшь, как Сизиф, в низах...
Снег идёт и идёт. Ни стыда у него, ни совести.
Да от белого, вечного белого резь в глазах.
Мы мечтою о лете с тобою навек обмануты.
Лета больше не будет. И лучше о нём забудь.
А пока в ледники вплоть до бивней врастают мамонты,
и в термометрах ‒ там, за окном, ‒ замерзает ртуть.
В небесах ни вечерней звезды нет, ни солнца рыжего.
Снег идёт и идёт. Нагло лезет в дверной проём...
Снег идёт и идёт. Но мы выживем. Точно выживем,
только надо быть ближе. Ближе.
Совсем вдвоём.
Дыши
Если гаснет свеча, всё равно говори: «Горит!»
Ты себе не палач, чтоб фатально рубить сплеча,
даже ежели твой реал не «Реал» (Мадрид)
и команде твоей нет ни зрителей, ни мяча.
То ли хмарь в небесах, то ли пешки нейдут в ферзи,
то ли кони устали ‒ что взять-то со старых кляч?
Коль чего-то тебе не досталось ‒ вообрази
и внуши самому, что свободен от недостач.
Уничтожь, заземли свой рассудочный окрик: «Стой!»
Заведи свой мотор безнадёжным простым «Люблю...»
Этот тёмный зазор меж реальностью и мечтой
залатай невесомою нитью, сведи к нулю.
Спрячь в горячей ладони последний свой медный грош,
не останься навек в заповедной своей глуши.
Даже если незримою пропастью пахнет рожь ‒
чище воздуха нет. Напоследок ‒ дыши.
Дыши.
