Израильские зарисовки0

(продолжение. Предыдущие зарисовки

см. в №№ 5/2013, 6/2013, 2-3/2015)

 

 Шана това!

С еврейским новым годом!

Друзья, так хотелось бы, чтобы безумие страстей и политических катаклизмов пошло на спад, чтобы люди разных убеждений пришли к тому, что единственный перспективный путь выживания человечества - услышать другого!

Как еще поняли отдельные мыслители в давние века, "унция мира стоит больше, чем тонна победы". Чтобы беженцы смогли вернуться по своим домам. Чтобы разум и образование стали цениться выше, чем количество смертоносного оружия. Нет, я всё понимаю, наивно, глупо, но можно же помечтать в преддверии праздника? 

 

Это – Израиль!

Стою в автобусе рядом с водителем. У него пятничное разговорное настроение.

- Что ты думаешь о Сильване Шаломе (министр, обвиненный несколькими женщинами в сексуальных домогательствах, что, якобы, имело место пятнадцать лет назад)?

- Политические игры.

- Грязные игры! – радостно подхватывает он.

Мы беседуем «за политику», автобус тормозит на моей остановке. Слышен легкий стук.

Водитель спрашивает:

- Что-то упало?

- Нет, это у тебя дверца кабины хлопает, - отвечаю я, желаю ему хорошей субботы и выхожу. Автобус отъезжает.

Потом, как на киноленте, пущенной задом наперед, он едет обратно задним ходом, останавливается, двери открываются.

- Это не твой мобильник? – спрашивает водитель и протягивает мне его…

От восторга и ужаса (задним числом) я даже не могу ничего сказать, только выражением лица и постукиванием себя по лбу показала, какая я идиотка.

И пошла дальше, счастливая.  

 

Иерусалим. Январь

Ежегодное волшебство: какая бы ни была злая погода, а миндаль зацветает в срок. На голых сухих ветках вдруг - со всеми излишествами свадебного наряда - появляется это бело-розовое чудо. И только позже проклюнутся листья.  

 

Наателла Болтянская

Зал был набит под завязку, ни одного свободного места, что страшно порадовало - мы, иерусалимцы, часто тяжелы на подъем.

Это был не просто концерт, это была встреча с личностью. Личностью, с такой сверкающей индивидуальностью, с таким мощным обаянием, в котором смешались ум, талант, отвага, красота, что просто накрыло весь зал!

А этот голос - низкий, страстный, богатый интонациями, о чем бы она ни говорила, что бы ни пела. Нателла Болтянская не тратит встречи-концерты на пустяки, на хохмочки, развлечение почтенной публики, хотя с юмором у нее всё в порядке. Все ее песни - серьезные, и отвечает она серьезно на трудные вопросы: как выживает "Эхо Москвы" в нынешней обстановке? если еще есть ли надежда у России, то в чем она?

Нателла Болтянская показала свой пятнадцатиминутный фильм о Валерии Новодворской. Фактически, это монолог Новодворской, где та со смехом рассказывает о своем диссидентском пути в жизни, который начался в тот день, когда она, девятнадцатилетняя блестящая студентка Иняза, в концертном зале "Октябрьский" разбросала с балкона листовки, а закончился с ее жизнью.

В отличие от многих гастролеров, Болтянская работает в полную силу: час песен, фильм, ответы на вопросы и потом еще много песен, по просьбам из зала, она исполнила всё, что попросили. Концерт закончился поздно, но никто не жаловался, никто не ушел.

Кому-то нравятся песни Нателлы, кому-то нет. Но никто не откажет ей в самом главном для творческого человека - в индивидуальности. Ее песни не спутаешь ни с чем и ни с кем, они узнаются с первой строки.  

 

Дубли

Стою на остановке автобуса. Дама в спортивном костюме, совершающая утреннюю прогулку, тормозит рядом и активно мне улыбается:

- Шалом!

- Шалом!

- Ты в банке работала, я тебя помню.

- Извини, я никогда не работала в банке.

- Работала! В "Дисконте", в отделении на Бен Иегуда.

- Да нет же, это ошибка!

Дама молчит, приязненное выражение тает на ее лице. Она сурово оглядывает меня с ног до головы и произносит:

- Не понимаю, почему ты это скрываешь. Я ведь помню тебя!

Решительно поворачивается и уходит спортивным шагом.

... Всю мою жизнь я сталкиваюсь с тем, что люди, которые видят меня впервые, вскрикивают:

- Ой! Вы же вылитая моя одноклассница! (соседка по коммуналке, учительница биологии, медсестра в Новосибирске, коллега, жена приятеля, сокурсница, официантка в Гаграх, попутчица в поезде, троюродная тетя, первая любовь, комсорг нашего завода и пр. и пр.) Просто поразительно! Как две капли воды! Я был уверен, что это – она!

В юности меня это очень обижало. Ну, как же! Ведь я же – личность, индивидуальность, ни на кого не похожа, а только на себя, единственную, уникальную! А тут от моей личности, вроде, что-то отняли. Чья-то дурацкая золовка ходит где-то в Тбилиси с моей внешностью! Потом привыкла, но удивляться не перестала.

Два года назад мы большой компанией шли по заснеженному Дюссельдорфу. Это был первый немецкий город в моей жизни, и заехали мы туда буквально на несколько часов. Закутаны были по-зимнему: свитера, куртки, шапки, шарфы.

Вдруг ко мне бросается какая-то женщина, радостно улыбается и что-то говорит по-немецки. На этом языке я знаю только "Гитлер капут", но этих слов в ее бурной речи я не разобрала, а потому просто стояла в растерянности. Потом женщина изменила выражение лица, сказала еще что-то и отошла. Мои друзья, хохоча, объяснили мне сценку. Она приняла меня за какую-то свою знакомую, начала о чем-то расспрашивать, потом, по моей тупой физиономии поняв, что ошиблась, извинилась и ушла.

Я взрослела, менялась, носила разные прически (коса, длинный хвост, короткая стрижка), толстела и худела, надевала очки или линзы, бывала веселой и мрачной, выглядела хорошо или плохо, уехала в Израиль – но это не помогало.

Знаю, что всё равно, на улице или в доме друзей, в музее или на остановке автобуса, кто-нибудь бросится ко мне и на любом языке завопит:

- Здравствуй! Как, ты меня не узнаешь?.. Ой! Это невероятно! Ну, одно лицо с моей знакомой из Нью-Йорка! (Жмеринки, Гонконга, Брюсселя, Рио-де-Жанейро). 

 

Почти сестра

В аэропорту Мадрида, на обратном пути, проверка службы безопасности. Поскольку лечу компанией Эль-Аль, вопросы задают израильтяне.

Ко мне подходит строгая девушка в форме, раскрывает мой паспорт. И вдруг официальное выражение сползает с ее лица.

-Твоя фамилия Стратиевская-Разумовская?!!

-Да.

-А моя Тетиевская-Могилёвская!

Смотрю на ее нагрудную карточку - таки да! :))

Я протянула ей руку, и мы обменялись родственным рукопожатием. Причем, девочка не русскоязычная, родители ее из Аргентины. А дедушка-бабушка понятно откуда.  

 

Замерзший мир

Вчера к вечеру всё слегка подтаяло. Ночью была гроза - грохотало так, как будто железные бочки с камнями катались по крыше и сталкивались. Пыхали молнии, в стекла горохом бил крупный град, ветер выл на разные голоса не в унисон. На улице крутилось что-то невнятное, и туда ужасно не хотелось.

Под утро всё стихло и подмерзло. За окном бесшумный замерзший мир, ни машин, ни людей, ни даже собак. Солнце ожигающе холодное. В холле, куда выползла из теплой спальни, +6.

Надела шубку, пошла чайник ставить.

  

Омлет

Если вьюга за окошком 
правит белый свой балет
и на стекла лепит брошки
снежных толстеньких котлет,
если сдохли батареи,
не фурычит Интернет, –
душу и живот согреет
пышный солнечный омлет.

Сливки с яйцами взбивая,
согреваемся уже,
вспухла пена кружевная –
что там ваше бланманже!

В доме холодно и сыро,
мёрзнут стены, а пока
мы в омлет добавим сыра
и надавим чеснока.

Вот уже на сковородке
вырастает наш омлет,
и его под рюмку водки
оприходуем в охотку –
ничего вкуснее нет!

Съев горячего омлета,
мы приход приблизим лета! 

 

Утро после бури

 Наше Гило - самый высокий район Иерусалима, и тут всегда на два-три градуса холоднее, чем в центре. Летом это прелесть что такое, а зимой... ну, снежные бури у нас случаются нечасто.

Трассы расчистили, автобусы пошли, значит, надо ехать на работу. Только вот как дойти до этого автобуса? Вечером всё таяло, утром -2, всё замерзло. До автобуса 150 метров ледяной горки, сначала вверх, потом вниз.

Но мы, бывшие советские люди, нигде не пропадем. На скользкие полусапожки я нацепила многочисленные резинки от букетов, типа аптекарских, и - оп-ля! - иду себе по-царски, не скольжу!

А народ израильский вокруг падает на ледяных колдобинах группами и поодиночке. Бедняги! Не жили они в СССР.  

 

Утреннее, рабочее

Только пришла, еще даже пальто не сняла. Мне переводят звонок. Женский голос, по-русски:

- ЗДРАВСТВУЙТЕ! С ПРАЗДНИЧКОМ ВАС!

- Здравствуйте, вас также.

- ВЫ - НАШЕ СОЛНЦЕ, ЗВЁЗДЫ И ЛУНА!

Ошалело молчу. Так ко мне еще не обращались...

- Дайте мне личный телефон Щаранского!

- Вам надо обратиться в Сохнут, вы звоните совсем в другое учреждение.

- Я туда звонила! Они не дают его личного номера! Дайте вы!

- Простите, я его не знаю.

- ТАК ЗАЧЕМ ТЫ ТАМ СИДИШЬ?!!

Короткие гудки.

  

Вокруг поэтического вечера в Кармиэле с Леонидом Сорокой 

Автобус добирался до Кармиэля почти три часа, и всё было бы прекрасно, если бы водитель не слушал в полную звуковую мощь восточную музыку. Я надеялась в дороге еще раз продумать выступление, но это было совершенно невозможно. Через два часа этого звукового насилия, я пожаловалась соседу, читавшему электронную книжку по-русски:

- Ни уснуть, ни подумать, ни почитать нормально невозможно.

- Согласен, - откликнулся сосед.

В этот момент водитель выключил музыку. В салоне автобуса разлилась блаженная тишина.

- Вот что слово живое творит! – радостно воскликнула я.

- Верно. Это же утверждает мудрый дзэн.

Мы поговорили о дзэне. О природе человека.

Мой попутчик сказал:

- Нынешний Папа заявил где-то, что он не возражает против теории, что человек произошел от обезьяны. Но что вряд ли от обезьяны произошла душа человеческая.

Я не могла с этим не согласиться.

В какой-то момент разговора мой собеседник признался, что он физик-сейсмолог. Я оживилась - всё-таки мы живем в Израиле в непосредственной близости от геологического разлома, иногда нас потряхивает – и спросила, грозит ли Израилю что-нибудь катастрофическое.

- Вряд ли, по всем показателям.

Я обрадовалась.

- А впрочем, всё это от Бога, - убежденно добавил физик-сейсмолог, с ехидцей.

Тут мы приехали. Кармиэль встретил нас не дождем, нет, водопадом! Мой прыжок, в два шага, из автобуса под крышу остановки занял две секунды, но этого хватило, чтобы я промокла от старательно уложенной прически до концертных туфель (костюм для выступления был в сумке).

Сейсмолог спросил:

-Вас подвезти?

- Нет, спасибо, за мной приедут. И потом, я не знаю адреса, я тут впервые…
Леонид Сорока выскочил из машины с огромным зонтом, но этого не хватило – пока мы полминуты шли к машине, оба были мокры насквозь.

- Всё против нас, - сказал Сорока, на которого легла вся тяжесть организации вечера, - сначала снегопад, теперь этот специально для нас хлынувший ливень.

- Ничего! Александр Блок раз читал стихи весь вечер перед одним единственным слушателем, - бодро сказала я, постукивая зубами.

- Главное, небеса к нам не равнодушны! – откликнулся Сорока.

Поездка по Кармиэлю была фантастической: ливень не иссякал, улицы превратились в реки, справа и слева машина взрезала водяные крылья, которые красиво изгибались в её высоту.

В доме Сорок мы немедленно оказались в гуще их троих израильских внуков, немыслимой красоты, и я успела только поздороваться, как Леонид, мокрый, как мышь, поехал их всех отвозить домой.

А я осталась во власти его жены Розы, которая оперативно налила мне горячего супу, выдала носки и рюмку бренди. Выпив с ней на пару за успех нашего вечера, я, наконец, согрелась.

Тут время пошло вскачь - вечер приближался, мандраж усиливался.

Примчался мокрый Сорока и бросился переодеваться и пить кофе. В это время я приводила себя в порядок и сушила феном вдрызг промокшие туфли.

Мы еще успели за пять минут уточнить порядок выступления и все «рояли в кустах», как ливень закончился, и настало время ехать на наш концерт. Роза была дирижером всей безалаберной ситуации (без нее ничего бы не состоялось), водителем и кассиром: она взяла на себя обязанность продавать билеты на концерт.

Что я могу сказать об этом вечере? Что пришло много людей, несмотря на непогоду. Приехали даже Марк Фукс женой из Хайфы, просто герои!

О том, какое это всё произвело впечатление, пусть выскажутся те, кто сидел в зале. А я могу от себя отметить, что зрители были замечательными: хохот взрывался, радуя адекватностью реакции. А я наслаждалась блестящими стихами Леонида Сороки, многие из которых слышала впервые. И еще, без музыканта Александра Даньшина, который равно свободно владеет гитарой и фортепьяно, мне бы не удалось показать несколько своих песен. Когда мы уже немного утомили наших зрителей стихами, Александр оживил всех нас обаятельным музыкальным попурри.

Потом мы пьянствовали в доме Сорок, в компании их прекрасных друзей, отмечали наш удавшийся вечер.

Утром Леонид вез меня на ранний автобус в Иерусалим, и я впервые увидела Кармиэль. Он свободно разлегся между высоченными зелеными холмами, за вершины которых цеплялись облака, и мне очень захотелось тут задержаться.

Пассажиры в автобусе были трех видов: хипповатая молодежь, которая ехала в Иерусалим развлекаться на выходные, религиозные евреи, едущие туда же молиться, и солдаты, которых отпустили домой на субботу.

Рядом со мной сидела девочка-солдатка, худенькая, с рыжей косичкой на затылке. Сначала она пыталась читать, потом уснула. На ее погоне был значок цветка, а под ним раскрытая книжка. Я постеснялась спросить, что же это за такой род войск. Дорога обратно заняла почему-то на сорок пять минут меньше, чем в Кармиэль, и на выходе, пассажиры, не знакомые друг с другом, желали своим спутникам хорошей субботы.

 

К выходу из Египта

Расскажу я вам, ребята,
Как однажды Моисей
Кликнул клич – и аты-баты! –
Мы за ним попёрлись все.

Сорок лет как мы без ванны
По пустыне шли пешком,
Сорок лет питались манной,
Ох, она, как в горле ком!

Добрели. Но млеко с медом
Здесь по скалам не текут,
И евреи взяли моду:
Что ни праздник – водку пьют.

Отмечая ежегодно
Из Египта выход вон,
Мы гуляем всенародно,
Аж в башке туман и звон.

И в домах, и на природе,
Всем назло, хамсине при,
Мы в подобье градус сводим –
Что снаружи, что внутри.

Дым пахучий от мангалов
Застит небо аж ни зги!
Так мы пляшем всем кагалом,
Что трепещут пусть враги!

 

Перед очередными внеочередными выборами в Израиле 

Вот не люблю я о политике, но допекло. Выборы в Кнессет у нас происходят раз в 2-2,5 года. Ни разу за все 28 лет моей израильской жизни ни одно правительство не проработало полную каденцию – четыре года! Почему? Раздел пирога после выборов всегда кого-то не устраивает, начинаются раздоры, кто-то демонстративно покидает коалицию, правительство падает, и вся петрушка начинается сначала.

Предвыборная кампания стоит 2, 5 миллиарда. Из кармана налогоплательщика. Предвыборная кампания – это неистовые потоки грязи друг на дружку и такие же неистовые обещания избирателям всё наладить, всё исправить, повысить, улучшить и, конечно, решить проклятый квартирный вопрос.

После выборов идет дележка министерств и постов, и дальше всё снова-здорово. Тот, кто был бездарным министром сельского хозяйства, становится министром финансов или абсорбции, или образования. Какая разница? Лишь бы портфель отхватить. О предвыборных обещаниях никто не помнит, да мы уже и не ждем этого от них. Это их игры, которые мы оплачиваем и за которые отдаем голоса. Выбирая не между хорошим и плохим, а между совсем неприемлемым и наименее невозможным.

Я уже не говорю о том, что любой, самый ценный и нужный проект требует времени для его реализации. И два года, пока правительство еще сидит, проект только начинает раскручиваться. А потом смена караула – и полный караул! Проект забыт, выдвигаются новые проекты, которые так же сойдут на нет вместе с очередным правительством.

Мне кажется, эту порочную систему надо резко менять.

Во-первых, правительство, которое не смогло удержаться четыре года, должно вернуть в бюджет страны 2, 5 миллиарда – каждая партия свой процент, по количеству полученных мандатов.

Во-вторых, пора изменить положение, что тот, кто пробился в высший эшелон власти, уже оттуда не слезает, что бы он ни натворил или же, наоборот, ничего не делал, а благополучно проспал на своём посту за огромную зарплату и все положенные блага.
Каждый избранник народа лично и каждая партия, пришедшая на наших голосах к власти, должны отчитаться о сделанном перед своими избирателями.

У партии были предвыборные обещания, программа? Отлично. Что из них осуществлено? Ничего? Тогда партия обязана самораспуститься, она не имеет права на политическое существование.

То же самое с конкретным министром и членом Кнессета. Если на своем высоком посту они не сделали ничего, эти люди обязаны уйти. И лишаются права в дальнейшем занимать ответственные посты, для которых они профессионально и интеллектуально непригодны.

При таком подходе у нас появится шанс, что в политику придут свежие люди, с живым умом и чувством ответственности. Что для нашей непростой страны – совершенно необходимо. Dixi. 

 

Наркотик

 Подъезжает лифт, двери разъезжаются. Но войти не могу – в дверях стоит толстенький молодой человек и сосредоточенно тычет пальцами в Айфон.

- Ты выходишь? Это последний этаж, лифт дальше не пойдет.

Он поднимает на меня туманные глазки.

- Какой это этаж?

- Последний, пятый.

- Но мне не нужен пятый, мне нужен второй!

- Тогда поехали вниз.

Захожу, нажимаю на кнопку «0» и с интересом смотрю, как мой попутчик, не глядя, давит на кнопку «3» и утыкается в свой Айфон. Лифт останавливается, зажигается цифра «3», и автомат произносит внятно: «Третий этаж». Молодой человек не реагирует.

- Ты будешь выходить?

Мутно смотрит.

- А какой это этаж?

- Третий.

- Но мне не нужен третий, мне нужен второй!

И он нажимает на кнопку... «-2», уровень, где находится подземная стоянка.
Выхожу на своем «нулевом» этаже, а попутчик уезжает вниз, тыча в дисплей Айфона.

Может, и до сих пор катается.

 

  Процессы

 Современные технологии изменили нашу манеру общения. Теперь не нужно спрашивать по телефону: «Алло, кто говорит?». Просто отвечаешь на звонок: «Привет, Петя!». Ушли в прошлое розыгрыши и обиды: «Как, ты меня не узнал? Какая еще Наташа?!!». Попробуй не узнай, когда и фотография появляется вместе со звонком, и имя написано – для полных склеротиков.

Есть люди (не я!), у которых поразительная память на номера телефонов. Сейчас она никому не нужна – один тык в имя – и говори.
На работу мне позвонил клиент с рядом вопросов. Прошу:

- Оставьте ваш номер телефона, я выясню и вам перезвоню.

Он отвечает с обидой:

- А откуда я его знаю? Я что, себе звоню?

Встретилась на улице со знакомым, с которым не виделись лет пятнадцать. Он говорит: «Привет! Как ты живешь, не спрашиваю, всё знаю из ФБ». Действительно, вопрос стал лишним.

Стали неактуальны отговорки: «не позвонил, потому что все телефоны-автоматы не работали», «не оказалось двушки». Появились новые: «забыл подзарядить мобильник», «рухнул Интернет», «был вне зоны связи».

Про эпистолярный жанр уже молчу: эти чудные, многостраничные, литературные письма, с обязательным обращением в начале и теплыми прощальными словами, и именем в конце – ушли в прошлое, как коромысло.

Обращение и подпись не нужны – всё есть в почте. Долгие описания? Да кто их будет читать, да и писать некогда. Грамотность – моя грамотность! – разваливается на глазах. Прежде сделать в письме хотя бы одну ошибку было стыдно. Теперь пальцы скачут по клавиатуре, очепятка на очепятке, запятые проскакивают на место, почти извиняясь, скоро и их не останется.

Филателия – стала занятием типа коллекционирования шпор.

Нет, я не ностальгирую, я констатирую. Ужасно интересно, как оно дальше будет вытанцовываться! 

 

Первоапрельская шутка

 Вчера весна. Теплынь и благодать.
Сегодня шторм, туман матрасы стелет.
Природа захотела нам сказать:
«Хи-хи, ребятки! Первое апреля!»

 

  "Набукко"

 Вот и мне довелось побывать на опере, сделавшей знаменитым молодого Верди. Оперный театр был забит полностью, не только все места были заняты, но и все ступеньки. Впрочем, гуманно покрытые ковролином.

Принималась опера на ура. Было впечатление, что половина зала пришла, чтобы спеть вместе с «хором евреев» их плач-мечту о возвращении из Вавилона в Иерусалим. Евреи на сцене стояли босиком в воде (подогретой, к счастью), а зал был сухим, но пел очень искренне и чисто – кто-то со словами на итальянском, бежавшими строкой над оркестром, кто-то просто на «ла-ла-ла». Тем более, что мелодия легкая, вальсовая.

На премьере этой оперы в «Ла скала» зал потребовал повтора «хора евреев», и этот повтор стал традицией.

Хор и оркестр были израильскими, а солистов Даниэль Орен привез с собой, как мне говорили, всё сплошь итальянцы.

Главную женскую партию злодейки Абигайль исполняла «итальянка» Татьяна Мельниченко. Она была лучше всех – мощное сопрано, богатейшее. Все остальные рядом с ней, казалось, пели шепотом. Татьяна – выпускница Одесской консерватории, лауреат несметного количества званий, живет в Испании и исполняет сольные партии с лучшими оркестрами мира.

Оформление спектакля меня позабавило. Мне кажется, одевать певцов в сложные наряды, нацеплять на них парики и бороды, мешающие петь – не самое удачное решение. А уж розово-голубой, в цветочках, конь, которого выкатывали несколько раз на сцену, имитируя колесницу вавилонских правителей – это и вообще что-то мультфильмовское.

Но при этом, в целом, было приятно побывать на этой опере, музыка, конечно, прелестна, слушала впервые.   

 

Таксист

 Села в такси, сказала адрес. Водитель вдруг произносит по-русски:
- ПОЕХАЛИ!
Смотрю на него – чистой воды сефард. Спрашиваю:

- У тебя, наверно, русская подруга?

- Нет, мне просто нравится узнавать новые слова. Я от каждого пассажира что-то узнаю. СВЯТАФАР. УЛИЦА. ДОБРЫ ДЕНЬ. ХАРАШИЙ ПАГОДА. Правильно?

- Абсолютно правильно! У тебя прекрасный слух.

- ОЧИНЬ ХАРАШЁ. АБЛАКИ.

- Облака?

- Да, АБЛАКА. Я даже целую фразу знаю : ЖИЗНЬ ПРАЖИТЬ – НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ.

- О! Это не просто фраза, это строчка из стихотворения очень известного русского поэта.

И я читаю ему «Гамлета».

- Ты знаешь литературу, ты – очень умная.

Смеюсь:

- Фамилия обязывает. Там корень «сэхель» - «разум».
Таксист повторяет:

- РАЗУМ. Вот я выучил еще одно слово! А как сказать, что женщина приятная, с ней легко и весело общаться?

- «Милая».

- Нет, это я знаю. МИЛАЯ – это «нехмада».

- Верно. Тогда «симпатичная».

- СИМ-ПА-ТИ-ЧНЫ-Я. Правильно?

- Да. Слушай, тебе нужно языки учить, ты очень способный, и тебе это нравится!

- Эх, если бы у меня было больше времени… 

 

Предложение 

Позвонили на мобильный, предложили поучаствовать в лотерее на розыгрыш "буквы из Торы". Необдуманно отказалась, а надо было бы расспросить подробнее.

Вот выиграю я, скажем, букву "гимел" на 147 странице, пятая строка снизу, шестая справа. И что? Могу ли я ее считать своей пожизненно? Передать по наследству? Положить в банк? Продать втридорога?

Вот так, в спешке, и упускаешь возможности...

p.s. Умные люди объяснили: это вариант богоугодного дела, что каждый еврей должен написать или купить собственный Свиток Торы. Любавический Ребе развил идею до приобретения хотя бы одной буквы. 

 

Вот как-то так

Мой образ жизни кой-кому нелеп,
Всё чешется, неможется кому-то:
Живу не богоносно и без скреп,
А также без чадры и без кашрута.

Но если после жизни что-то есть,
Меня там встретит с радостью Всевышний,
И на вопрос: «Что тут о скрепах слышно?»,
Ответит, громко хохоча: «Бог весть!» 

 

Свежий взгляд 

Знакомая актриса, дама немолодая и интеллигентная, работала в Израиле с проблемными девочками-подростками из семей наших бывших соотечественников. Рассказывает им о "Пигмалионе". Говорит:

- На балу профессор Хиггинс хотел выдать Элизу за герцогиню.

Девочки слушают с огромным интересом. Одна понимающе кивает:

- Она была лесбиянка, да? 

Сергей Юрский приезжает в Израиль 

Собирается читать стихи и прозу, то, на что мы бегали в студенческие годы, стреляли билетики, пролезали без билетов сквозь все кордоны.

Это было время, когда первый секретарь ленинградского обкома Романов, образцовый советский монстр, самодур и озверелый антисемит («все евреи – это граждане страны, которая всегда является нашим потенциальным противником» - его высказывание), вытравил из города цвет деятелей культуры: процесс Бродского, процесс Константина Азадовского, Аркадий Райкин вынужден был уехать вместе со всем театром, позже травля Довлатова...

Лица Сергея Юрского Романов не мог видеть физиологически: когда где-то на телевидении Юрский был показан вкользь, Романов визжал от бешенства.

Сергей Юрьевич и Наталья Тенякова уехали в Москву. И Юрский, пока не нашел работу в театре, стал готовить свои программы чтения стихов и прозы. Его выступления в Ленинграде были редкими, потому что при Романове директора залов боялись давать площадку опальному артисту.

Мне кажется, что чтение стихов - куда как более тонкая и сложная материя, чем игра в театре или кино. Потому что поэзия, которая тебе близка - это что-то глубоко интимное, задевающее самые сокровенные струны твоей души. Поэзия - это о тебе самом, и у каждого она звучит своим голосом, своими интонациями. Поэтому так мучительно непереносимо бывает чужое чтение "твоих" стихов, как ножом по стеклу.

А вот те стихи, которые я слышала в исполнении Юрского, я всю жизнь читаю только так, только с его интонацией, настолько она потрясающе точна и убедительна.

И вот сегодня это всё будет в Тель-Авиве. Это будет встреча с Сергеем Юрским, с поэзией и со своей юностью. 

 

Юрский в Тель-Авиве 

Это было невероятно!

Я ехала в театр с некоторым опасением. Всё-таки 80. И пластика уже не та. И голос, возможно, слушается не как раньше, а немного дребезжит. И память на знакомых стихах где-то дает сбои.

Черта с два!

Как интонирует, как двигается, какая ювелирная точность интонаций и каждого жеста! А память!..

Как его любимый герой Мольер, на сцене Юрский сбрасывает годы и недомогания и демонстрирует мощь своего актерского дарования.

В первом отделении, среди прочего, был Бабель, рассказ о гибели в ЧК Фроима Грача. И глава из «Жизни господина де Мольера» Булгакова, именно та, где Мольер в королевском дворце проваливается, играя трагедию Корнеля, а потом оборачивает провал в триумф, сыграв своего «Влюбленного доктора».

«В глазах у влюбленного врача вдруг посветлело. Он понял, что слышит что-то знакомое. Делая привычные паузы перед репликами, чтобы пропускать валы хохота, он понял, что слышит знаменитый, непередаваемый, говорящий о полном успехе комедии обвал в зале, который в труппе Мольера назывался "бру-га-га!". Тут сладкий холодок почувствовал у себя в затылке великий комический актер. Он подумал: "Победа!" - и подбавил фортелей. Тогда последними захохотали мушкетеры, дежурившие у дверей. А уж им хохотать не полагалось ни при каких обстоятельствах».

Сергей Юрьевич рассказал, что оказался вместе с Еленой Сергеевной Булгаковой в Чехословакии, когда там вышел на чешском роман «Мастер и Маргарита». И это было как раз в августе 1968 года. Ночью в Прагу вошли советские танки. И что они все тогда чувствовали, и как кружным путем, через всю Европу возвращались домой…

Второе отделение прошло под знаком Бродского. Они были дружны, хотя Бродский недолюбливал театр вообще и не одобрял актерскую манеру исполнения стихов. При последней встрече, Бродский сказал Юрскому: «Я напишу специально стихотворение, посвящу его тебе. Вот ты его и читай».

Уже после смерти поэта Юрскому попался новый сборник Бродского, где он увидел стихотворение-пьеску «Театральное», посвященное ему. И он его нам показал, в чуть сокращенном виде.

Кто бывал на выступлениях Юрского, знает, что он не просто читает, он играет текст, всю полифонию характеров и реплик, меняя мгновенно голос, рост, возраст и характер персонажей. Какая техника! Какое высочайшее мастерство!

Зал «Нога», большой и поразительно неудобный, где коленки упираются в предыдущий ряд, а локти соседей подпирают твои бока, был полон под завязку. Десять человек, друзей Сергея Юрьевича, сидели на сцене, в зале для них места не нашлось. Зажатая вместе с букетом в середине ряда, я поняла, что никак не смогу выбраться к сцене, чтобы вручить цветы. Но углядела в первом ряду единственное на весь зал пустое кресло и после антракта бросилась к нему. Мне повезло – хозяин не пришел.

Когда в конце зал взорвался аплодисментами, я отдала букет и успела сказать: «Сергей Юрьевич! Для тех, кто вырос в Ленинграде, Вы – составляющая часть жизни и почти член семьи!» Не уверена, что Юрский меня услышал. Он был бледен, еле стоял и на бис ничего не прочел. Выложился полностью за вечер, и, возможно, та волшебная сила, которая держит любого актера на сцене вопреки возрасту и всем «не могу», его уже отпустила.

Это был вечер-чудо, вечер-подарок. Совершенно незабываемый. 

 

В русском магазине 

Подхожу к кассе, спрашиваю:

- Испанский бренди «Маркиз» у вас есть?

Кассирша (рыжие взбитые волосы, на губах алая помада, на пышной груди бряцают ряды бус):

- Ира-а! «Маркиз» остался? Тут дамочка его всё время покупает!
Потом мне:

- Нет, нету. Вы последний выпили!

Вся очередь вскидывает головы и на меня уставляется, женщины осуждающе, мужики с явным интересом. 

 

В районе Мертвого моря установлен температурный рекорд: +52 градуса

 Меняю горячего парня на полного отморозка.

В качестве объявления.  

Вот до чего эти кондиционеры доводят!..

 

Не распуская слишком нюни
Зимой тоскливой – дунь и плюнь,
Душа ждала, ждала июня…
Явился. На вот, твой июнь.
Все куртки, шапки и колготки
Засунуты подальше в шкаф,
И скучно полбутылки водки
Пылится, роль свою сыграв,
До следующих дней холодных,
Которых ждать до ноября…
Презренной прозой говоря,
Признаюсь, что в соплях негодных
И кашле дома я торчу,
Подобно старому хрычу. 

 

В центре ремонта мобильных телефонов

 - Девушка, ваш Айфон будет готов через два часа.

- Как?!! А что же я эти два часа буду делать?!!

 

 "Какие нынче стоят погоды?" - "Предсказанные!"

 Всю прошлую неделю прогноз обещал температуру "ниже обычной" и выполнил обещанное.
Вся эта неделя обещает быть с температурой "выше обычной".

"Обычная" температура - это не для нас. Израиль - очень маленькая, но очень гордая страна! 

 

Аэропорт Бен-Гурион 

В свое время все мы жадно зачитывались «Аэропортом» Хейли. При том, что литературно вещь слабая, любовные линии схематичны, но подробно описанная работа самого аэропорта, сложнейшего организма, целого государства – увлекала почище любого детектива.

И тут я оказалась на экскурсии по израильскому аэропорту. Ну, я думаю, не у меня одной от вида взлетающих самолетов всё взмывает внутри им вослед, хочется лететь немедленно! 
Нас провели по внутренним помещениям, показали, как работает аэропорт сегодня, когда он обслуживает около 15 миллионов пассажиров в год.

Аэропорт Бен-Гурион - самоокупающаяся организация, он не получает денег от государства, при этом ворочает миллиардами и продолжает расширяться, достраивать новые здания, терминалы и пр.

Каждый пассажир приносит доход. Чашечка кофе? Бутерброд? По цене обеда в ресторане. Лучше захватить бутербродик из дому. Основной Duty Free платит аэропорту за помещение около 140 миллионов долларов в год. Ха-ха! Стало понятно, почему там товары золотые!

Еще один источник дохода аэропорта – частные самолеты. Дома в гараже самолет не поставишь, и хозяева самолетов держат их в особой «конюшне» в аэропорту. Ну и платят за это соответственно. Это я пишу для тех, кто мучается проблемой стоянки для личного самолета.

У аэропорта три собственные электростанции: одна работающая, две запасные - на случай, если первая выйдет из строя. Как сказал наш гид, мощность ее такова, что аэропорт мог бы поставлять электричество государственной электрической компании Хеврат Хашмаль.

В ту секунду, когда пассажир заходит в здание аэропорта, он попадает в поле действия многочисленных скрытых камер слежения, Большой Брат следит за ним в любой точке, включая туалеты. Этого требует безопасность – аэропорт Бен-Гурион считается лучшим в мире в этой области.

В этом году из залов исчезли огромные «телевизоры», проверяющие чемоданы, и столы, где служба безопасности потрошила сомнительный багаж. Стало просто и комфортно: пришел, получил билет, сдал чемодан без всякой проверки – и иди себе на посадку.

Дело в том, что аэропорт установил супер-современную электронную систему проверки багажа. Сданный чемодан проезжает четыре километра до места, откуда его грузят в самолет. Мы были в этих залах – над головами, на нескольких уровнях, несутся на лентах по разным направлениям чемоданы. Фантастическое зрелище!

Чемодан проезжает через систему проверки, напоминающую УЗИ, камера сканирует послойно всё, что есть внутри. Если всё в порядке, чемодан проносится дальше, по направлению к самолету беспрепятственно. Если что-то в чемодане вызывает сомнение системы, она отправляет его на боковую ветку, где его просвечивает еще более умная камера. Если и она сочтет содержимое подозрительным, то отправляет чемодан в помещение, где сотрудники безопасности проверяют его вручную.

Появлением этой системы мы обязаны члену Кнессета от арабской партии Ахмеду Тиби. Израильтянам этот персонаж известен, но в данном случае он сделал доброе дело. Он подал жалобу в Верховный суд Израиля на то, что пассажиров-арабов в аэропорту обыскивают гораздо более придирчиво, чем других, и это их обижает и унижает. 
Верховный суд счел, что он прав, и аэропорт приобрел эту новейшую систему проверки, которая обошлась ему в пару миллиардов долларов.

Еще о безопасности. Есть раззявы-пассажиры, у которых отсутствует чувство времени. Да и со слухом, наверно, не очень, так как они не слышат объявления, в том числе и персональные: «Господина NN просят пройти на посадку!». А раззява застрял в Duty Free или увлекся Фейсбуком, а самолету пора улетать. Тогда – ох! - всех пассажиров выводят из самолета. Выгружают весь багаж, везут в аэропорт, и там пассажиры разбирают свои чемоданы. Тот чемодан, который остался на ленте – и есть багаж раззявы, и уж этот чемоданчик служба безопасности распотрошит до микронов! Это тот случай, когда лучше перебдеть, чем недобдеть.

Еще нас провели в башню, где находится рубка диспетчеров: там куча умных мониторов и еще более умных сотрудников. И полный визуальный обзор летного поля: какой самолет садится, какой взлетает. В летний сезон это происходит каждые две минуты.

Ну, и в конце экскурсии нас пригласили в столовую для сотрудников аэропорта: там был шведский стол, огромный выбор всего и очень вкусно! А я сфотографировала табличку у входа в ресторан. Интересно, что объявление только на двух языках: на иврите и на русском. Видимо, немало наших бывших соотечественников работает в аэропорту! 

 

Детективная история 

Подхожу сегодня к зданию, где работаю, звонок. Кому я понадобилась в 7.20 утра?

- Таня, как ты могла! Почему ты мне не позвонила, что не надо приходить? Я полчаса пыталась войти, дверь заперта, ты подходила к двери, смотрела в глазок и не открыла!!! Я звонила, стучала, звала тебя: "Таня! Таня!"...

Я обалдеваю. Это моя уборщица Лиза, милая, спокойная женщина. Я ей отдала ключ, она приходит и убирает, когда ей удобно, а я возвращаюсь в сияющую чистотой квартиру. А тут какая-то дикая история, она в истерике.

- Лиза, подожди…

- Я от тебя не ожидала!.. Я уже вернулась домой! А на мобильнике моем кончились деньги, я не могла тебе позвонить…

- Лиза, успокойся, отдышись! Я на работе. Ушла в 6.30, дверь заперла, как обычно, деньги для тебя на столе. Замок я не меняла. И ты себе можешь представить, чтобы я была дома и тебе не открыла?

- Хорошо... Ладно... Я сейчас опять к тебе пойду.

- Я тебе перезвоню, когда ты подойдешь к дому.

Перезваниваю.

- Лиза, может ты пыталась не тем ключом открыть – они все похожи?

- Да я всеми тремя ключами полчаса пыталась открыть!

- Ну, если кто-то подходил изнутри к запертой двери, это мог быть только вор, который забрался в дом через открытый балкон и защелкнул изнутри задвижку.

- Ой, Таня! Я уже около твоей двери! Я боюсь!

- Попробуй всё-таки открыть. Если будет то же самое, уходи, а я вызову полицию. Не отключайся, оставайся на связи!

- Ой… Вот я вставляю ключ… Открыла!

- Ну как, в доме нет следов вора?

- Не-ет… Всё как обычно…

- Лиза, тогда осталось одно объяснение. Ты не дошла до моего этажа, а пыталась войти в квартиру ниже!

- Ох, то-то я заметила, что на лестничных окнах картины не стоят, подумала, убрали… А сейчас я проходила, да, стоят, как и раньше…

Вот соседи удивились, что в 7 утра кто-то упорно пытается войти к ним! Хорошо еще, что полицию не вызвали. 

 

Полет в Питер 

Как всегда, приключение началось сразу. Маршрутное такси, везущее в аэропорт, пришло вовремя, я уселась, и внутри закрутились радостные колки, настраивая нутро на полет. Такси долго-долго крутилось по Иерусалиму, по самым дальним районам, собирая пассажиров поштучно, десять районов - десять человек. Через полтора часа мы выехали на трассу и погнали к аэропорту. Вдруг на середине пути движение встало. Сорок минут стоим. Пассажиры нервничают, жалуются, что опаздывают, дергают водителя понапрасну. Потом всё стронулось с места. По краям дороги стояли военные машины и солдаты, видимо, что-то проверяли.

В аэропорту я стала в хвост очереди к стойке регистрации на Петербург и предварительную проверку службы безопасности. Очередь извивалась анакондой, проверка тянулась долго. Я стою расслабленно, поскольку уже на месте, внутри отработанной системы приема пассажиров. Наконец, я получила наклейку на чемодан и повернула к стойкам. Ап! Есть какие угодно рейсы – в Москву, Мадрид, Майорку, но на Петербург – нет.

В растерянности качу чемодан к окошку информации.

- Простите, а где регистрируют билеты на Петербург?

- На Петербург? Регистрация уже закончилась – где вы были раньше?

- Стояла в очереди на проверку… Что же мне делать? Я лечу к маме на юбилей, ей 80 лет…

- К маме на юбилей? Подождите, попробую что-нибудь сделать.

 

Звонит по телефону.

- Ирит, тут дама опоздала на регистрацию на Петербург. А ее маме исполнилось 80 лет… Да? Примешь? – И мне: – Бегите к 59-й стойке!

Девушка на 59-й стойке молниеносно оформляет мне билет, принимает чемодан и говорит:

- Бегите быстро! Посадка через три минуты! Маме здоровья до 120-ти!

Нет, всё-таки Израиль удивительная страна!

Несусь. На проверку ручной клади нагло пробиваюсь сквозь поток недовольных пассажиров. Паспортный контроль, минуя все очереди, прохожу в секунду – «по руке» - молодец я, что оформила это прежде! И дальше большими скачками по горизонтальным эскалаторам, перепрыгивая через чужие сумки – к терминалу. На бегу оглядываюсь на Duty Free, где объявлены огромные скидки на «Курвуазье» - эх! Но подлетаю к терминалу как раз к моменту, когда чинно заходит последняя порция пассажиров.

Лечу! 

 

Питер 

В первый вечер мы отметили мамин юбилей в семейном кругу. Сын привез из Германии умопомрачительные сыры и бутылку хорошего вина, а сестра принесла с рынка свежей черники, в которой – ура! – попадалась поздняя земляника, и я ее выедала с подвыванием счастья.

На второй день мы погуляли и сходили с мамой в поликлинику на перевязку, поскольку за две недели до нашего приезда она сломала руку.

На третий день мы с сыном вышли из дома, чтобы купить продуктов. На вечер был назначен поход в Ахматовский музей, где у моей сестры персональная выставка фотографий.

На углу Малой Морской и Невского идет какое-то строительство, люди переходят по дощатым мосткам, схваченным поперечными горбылями. Зацепляюсь носком туфли за горбыль и падаю, подворачивая ногу.

Доковыляли с сыном до платной поликлиники, к счастью оказавшейся очень близко. Сделали рентген.

- Доктор, что у меня – растяжение, вывих?
- Какое растяжение? Три пальца сломаны. Надо накладывать гипс.

В процедурной хирург спрашивает:

- Как это вас угораздило?

- Понимаете, я прилетела помочь маме, которая сломала руку…

Хирург и медсестра заржали. Гипсуя мне ногу, говорят:

- Какой вы приятный пациент! А то у нас такой скучный день, а с вами весело!

Действительно, чистый Хармс. Мама с загипсованной рукой, я с загипсованной ногой, каждая со своим костылем! Сами хохочем.

Перед моим вылетом сын зашел на сайт Пулково, чтобы заказать мне кресло-каталку до самолета. Нашел телефон. Звоню.

По-родному советский голос рявкает в трубку:
- Пулково!

- Я бы хотела узнать, как заказать к рейсу инвалидное кресло?

- При заказе билета!

Хлоп трубкой. Перезваниваю.

- Пожалуйста, не бросайте трубку. Билет был заказан заграницей, травма случилась здесь, кресло нужно на обратный путь. Как его заказать?

- При заказе билета!

Объясняю еще раз. Пауза. Слышно, как ворочаются мозги.

- Ну, если травма серьезная…

- Нога сломана.

Пауза. Думает.

- Нога сломана? Это серьезная травма.

- Так как заказать кресло?

- А по факту!

Вешает трубку. Понятно: я предъявляю ногу в гипсе, получаю кресло.

Но сын на этом не успокоился. Он нашел на сайте Пулково специальную анкету и заполнил ее, внеся мои данные. Через минуту звонок. Очень вежливый мужской голос:

- Здравствуйте! Я звоню из Пулково. Мы получили ваш заказ на кресло, и кресло мы вам обеспечим, не беспокойтесь!

- Спасибо!

- Но, пожалуйста, я бы очень хотел узнать, КАК ВЫ СУМЕЛИ ПОСЛАТЬ НАМ ЭТУ АНКЕТУ? Наш сайт висит уже два года!..

Передаю трубку сыну и с наслаждением слушаю, как он терпеливо объясняет сотруднику аэропорта:

- Зайдите на ваш сайт, адрес такой-то. Зашли? Там слева внизу такая таблица…

Всё объяснив, Данька побежал в поликлинику, где меня гипсовали, взять справку, что мне разрешено лететь. Принес бледно-зеленую бумажку с печатью, где нечитабельным врачебным почерком было что-то написано. Мы ее передавали из рук в руки, и все гости, которые пришли меня проведать, пытались разобрать написанное. Наконец, самого умного осенило: «Противопоказаний к транспортной эвакуации нет».

Таксист, который вез нас в аэропорт, слушал развлекательную программу с Задорновым, где тот рассказывал, какие иностранцы все тупые идиоты, а русские – молодцы и герои. Рассказ прерывался взрывами записанного хохота. Потом зазвучала песня «Я тебя люблю уже с пяти часов».

В Пулково всё сработало четко: кресло меня ждало, меня провезли на нем через все проверки и паспортный контроль прямо в самолет. Стюардессы были очень внимательны и на вторую часть полета даже пересадили меня в бизнес-класс, где сидеть не в пример удобнее. В Израиле у выхода из самолета уже ждало кресло, на котором я по-королевски выехала к встречающим друзьям.

Так что всё уже в своей колее. Только вот – обидно ужасно! – на выставку сестры я не попала. 

 

Мой хрустальный башмачок 

В израильской больнице мне заменили гипс на спец-сапог. Прекрасный юноша, стоя передо мной на коленях, обул мою ножку в эту красоту.
Сказала:

- Очень красиво и модно, спасибо! А... летней модели у вас нет?

- Извините, они для всех сезонов одинаковые...
Это только выглядит ногой Железного Дровосека, а вообще очень комфортно. И ноге... м-м-м... не холодно. Учитывая, что сегодня с утра уже +35. 

 

Эх, хорошо быть террористом!.. 

Поехала в больницу Адасса Эйн-Керем на очередной прием к ортопеду. Сижу в коридорчике перед кабинетом и радуюсь четкости работы системы: регистрация, рентген – всё быстро, приветливо, без опозданий.

Медсестра-распорядительница с улыбкой наклоняется ко мне:

- Сейчас предыдущий пациент выйдет из кабинета, следующая вы.

Чтобы не задерживать врача, я отстегиваю свой рыцарский сапог, а это небыстрое дело. И понимаю, что поторопилось. Отделение ортопедии конечностей похоже на улей, всё гудит. По узкому проходу проносятся каталки с лежачими, инвалидные кресла с сидячими, неуклюже ковыляют пациенты с ходунками и на костылях… А я только всё дальше под стул запихиваю свою беззащитную ногу, ярко представляя, как это всё по ней проезжает.

Вот выходит посетитель от врача, я радостно поднимаюсь – ап! В коридоре появляется группа: невысокий молодой араб со скованными руками, которого сопровождают четыре дюжих полицейских. Вся эта команда заходит в кабинет к моему ортопеду.

Медсестра говорит, извиняясь:

- Простите, но они всегда проходят без очереди.

Я понимающе киваю.

- Террористам везде у нас дорога?

Поскольку дама из России, она хохочет.

Наконец, сводного брата выводят. Профессор-ортопед, литой красавец, с удовольствием просматривает мои снимки, говорит, что кости срослись как надо, дает рекомендации, и мы прощаемся до следующего визита. 

 

Бенгт Янгфельдт. "Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой войны" 

Рауль Валленберг, как и Януш Корчак, был любимым героем моего отца. Мы знали о нем немного, но главное. Швед, из богатейшего клана Валленбергов, банкиров и предпринимателей, в 1944 году состоял в дипломатической миссии в Будапеште. В это время особый отдел СС, под руководством Адольфа Эйхмана, начал операцию по уничтожению венгерских евреев. Отработанная за предыдущие годы система не давала сбоев: евреи были отделены от коренного населения и эшелонами вывозились в Аушвиц, где уничтожались сразу или через малый промежуток времени. За короткое время в крематориях Аушвица погибло больше полумиллиона венгерских евреев.

Рауль Валленберг, по собственной инициативе, занялся спасением евреев Будапешта. Сотнями раздавал шведские паспорта, действовал бесстрашно и энергично. И спас тысячи жизней. Когда пришла Красная Армия, Валленберг был арестован, и с этого времени о нем сохранились противоречивые свидетельства, но достоверно одно: он погиб в системе ГУЛАГа. Хотя советская сторона десятилетиями продолжала настаивать, что такого заключенного у них нет, и не было никогда.

Институт Яд Вашем присвоил Раулю Валленбергу статус Праведника Мира, его именем названы улицы в Будапеште и в Израиле. 
Это то, что мы знали.

Бенгт Янгфельд занялся розысками информации о Валленберге в 90-е годы, когда в России открылись архивы, в том числе и спецхран КГБ. Ему удалось раскопать всё, что не было уничтожено, и восстановить картину гибели Рауля. Но кроме этого, он поднял семейные архивы Валленбергов, письма, фотографии и написал биографию яркого, незаурядного человека - на фоне времени и различных политических и экономических интересов.

Рауль был с детства окружен вниманием и любовью: мать, отчим и сводные брат с сестрой обожали его. Дед, Густав Валленберг, полжизни бывший послом в разных странах, оплачивал его образование и способствовал формированию личности мальчика через постоянные письма.

 

“Пусть сбудется все то, о чем я постоянно думаю, – что ты вырастешь способным человеком, который сделает честь нашей семье”.

ГУСТАВ ВАЛЛЕНБЕРГ –
Раулю Валленбергу в день его 23-летия, 1935 год

Рауля готовили к серьезной деятельности предпринимателя и банкира: он изучал языки и военное дело, в США окончил курс архитектуры, в Кейптауне и Хайфе проходил практику работы в банке.

Все, кто его знал, отмечают, что Рауль был невероятно обаятелен, коммуникабелен, красноречив, полон неординарными идеями. Всё это пригодилось ему, когда он добровольно согласился возглавить операцию спасения будапештских евреев. Формально он был шведским дипломатом, и роль его ограничивалась наблюдением за происходящим и отчетами в МИД. Реально, его направила в Будапешт еврейская община США – ради спасения людей, она же снабдила его необходимыми средствами. Раулю тогда исполнилось 32 года.

Валленберг создал собственный штаб, в основном, из евреев, и работал больше всех, молниеносно приспосабливаясь к все время меняющейся политической ситуации, действовал сразу в нескольких направлениях, мгновенно находил решение проблемам, которые обрушивались на его группу по много раз на дню.

Он не только раздавал охранные шведские паспорта, но нашел для людей жилье, снабжал их продуктами, организовал медицинскую помощь. Одновременно вел переговоры с венгерскими и немецкими властями. С немцами обсуждал план обмена евреев на деньги и товары. С венграми говорил о приближающейся Красной Армии, и о том, что спасение евреев им зачтется по окончании войны. Раздавал взятки. Кого-то из чиновников угощал обедом с обильными возлияниями (сам почти не пил), всякий раз выбивая какое-то послабление для евреев. Когда из-за бомбежек, стало невозможно ездить по городу на машине, Рауль пересел на велосипед.

В октябре 1944 года немцы устроили в Венгрии политический переворот, свергли Миклоша Хорти, который пытался заключить мир с Советской Россией, и вместо него сделали регентом Ференца Салаши, правого националиста. Положение евреев резко ухудшилось. Их стали гнать в «маршах смерти» на работы в Австрию и Германию. По дороге не кормили, издевались и пристреливали больных и упавших. Пьяные мальчишки, 14-15 лет, из организации «Скрещенные стрелы» врывались в дома гетто, избивали, насиловали, убивали. Связывали людей по трое, стреляли в стоящего в центре и сбрасывали в Дунай.

В этой безумной обстановке Валленберг делал невозможное: вытаскивал евреев из «маршей смерти», возвращал из штабов салашистов, где их избивали и пытали. И всё время рисковал жизнью.

“Он был, возможно, единственным человеком, имевшим по-настоящему значительное влияние в Будапеште. […] В то время проходила крупная операция по спасению [евреев]. Но именно он был тем, кто выступал с инициативой, давал нам силы, действовал личным примером. Он сам был противоположностью всему тому, что происходило в Будапеште”.

АРИ БРЕСЛАВЕР на процессе против Адольфа Эйхмана, 1961 год

В январе 1945 года советские войска вошли в Будапешт. На дверях дома, где работала группа Валленберга, заранее повесили надпись на русском языке: «Шведская миссия». Но это не защитило от грабежа и мародерства.

«Ближе к вечеру того же дня первые советские солдаты уже колотили во входную дверь. Берг(один из сотрудников Валленберга – Т.Р.) надеялся, что “час долгожданного освобождения пробил”. Он ошибся – “немецкие преследования евреев, нилашистские погромы и даже ужасы блокады блекнут подобно невинным детским сказкам перед драмами террора, которые предстояло пережить городу”. Дело в том, что после захвата Буды советские солдаты получили 48 часов на “свободное разграбление”.

Это привело к грабежам и изнасилованиям невиданных масштабов. Изнасилованиям подверглось около 10 % населения Будапешта, пожилые и молодые, в первую очередь, конечно, женщины, но в некоторых случаях и мужчины тоже. Петер Цвак, семья которого пряталась в подвале “дома Валленберга” на улице Минервы, вспоминал, что большинство солдат были родом из Средней Азии, а на руках у них от запястий до подмышек красовались награбленные часы: “Они врывались в дома и уводили женщин, утверждая, что те нужны им, чтобы чистить картошку. Мы спасли нашу мать, уложив ее в кровать, накрыв одеялами и сев сверху. Солдаты выпили флакон ее одеколона и убрались прочь».

К этому моменту Валленберг был уже в Москве. Он сам поехал на встречу с маршалом Малиновским, надеясь уговорить его спасти беззащитное гетто. С собой у него был его личный план восстановления Венгрии после войны и начало художественного шпионского романа, который Рауль начал писать в часы вынужденного бездействия. Кроме того, его «студебеккер» был набит деньгами и ценностями, которые ему доверили евреи и венгры, чтобы он вывез их в нейтральную Швецию и сохранил для владельцев. До Малиновского он не доехал, пришел приказ из Кремля, скорее всего, от самого Сталина, Валленберга арестовал СМЕРШ и препроводил на Лубянку.

На допросах Валленберг рассказывал о своей миссии в Будапеште по спасению евреев, а следователь всё пытался выстроить из него немецкого и американского шпиона. Конечно, ни в голову следователя, ни в голову начальника СМЕРШа Абакумова, ни Сталина – не могло втемяшиться, зачем представителю шведской финансовой элиты рисковать жизнью ради спасения чужого для него народа.

Поскольку арест дипломата нейтральной страны был фактом беспрецедентным, а в Венгрии царил хаос, то советское правительство спокойно и нагло врало на все шведские запросы, что Валленберга у них нет, и, скорее всего, он погиб от бомбежки или рук салашистов.

Когда в 1947 году запросы снова активизировались, было приказано убрать Валленберга по-тихому, и того либо расстреляли, либо, скорее всего, ему сделали укол ядом, дающий внешние признаки смерти от инфаркта.

17 июля 1947 года начальник санчасти Лубянской тюрьмы Александр Смольцов направил рапорт министру Государственной безопасности Виктору Абакумову:

"Докладываю, что известный Вам заключенный Валенберг [sic] сегодня ночью в камере внезапно скончался предположительно вследствие наступившего инфаркта миокарда. В связи с имеющимся от Вас распоряжением о личном наблюдении за Валенбергом прошу указания, кому поручить вскрытие трупа на предмет установления причины смерти".

На рапорте есть следующая приписка, сделанная рукой Смольцова: “Доложил лично министру. Приказано труп кремировать без вскрытия. 17/VII Смольцов”.

Раулю Валленбергу тогда было 35 лет.

Бенгт Янгфельдт пишет: "Осенью 1944 года линия фронта между двумя великими тоталитарными идеологиями ХХ века проходила через Будапешт. Рауль Валленберг попал под перекрестный огонь. Одержав победу над одной из идеологий, он пал жертвой другой".

После чтения книги у меня возникло чувство острой утраты близкого человека, о котором знаешь всё, с самого его рождения.

 

Первый бал

Сегодня у меня был первый самостоятельный выход на улицу. Я нарядилась, чуть-чуть подкрасилась, уложила волосы, надела сережки-колечки.

На ноги - кроссовки, а не ортопедический сапог. Спустилась по лестнице, дошла до соседнего двора.

И выбросила мусор.

И вернулась назад. Получилось!

Хотя я еще хромаю. Но прогресс налицо! УРА!!!  

 

Фильм "Джентльменское соглашение", 1947

По одноимённому роману Лауры Хобсон, режиссер Эли Казан.

Фильм меня поразил.

Сюжет таков.

Редактор либерального нью-йоркского журнала приглашает журналиста Фила Грина (его сыграл мой любимый Грегори Пек) с тем, чтобы тот написал ряд острых очерков о проблеме антисемитизма в Америке. Тот решает ознакомиться с вопросом изнутри и везде заявляет, что он еврей Гринберг, благо, что в Нью-Йорке его никто не знает.

И тут же начинается. Хозяин престижной квартиры на Манхеттене хочет, чтобы он стер с ящика фамилию Гринберг, так как другие жильцы выразят протест. Коллега-журналист спрашивает с подковыкой, что, конечно, на фронте он не был в боевых частях, а сидел в штабе? Его девятилетнего сына мальчишки во дворе не берут в игру, потому что он «вонючий жид». Любимая женщина ( которая позиционирует себя как либералка) объясняет ему, что там, где стоит ее дом и где они собираются жить после свадьбы, между жителями этого престижного района существует «джентльменское соглашение»: не сдавать квартир евреям, не продавать им еду, не обслуживать в кафе… И т.д.

Что же меня так потрясло? Что это Америка, причем через два года после победы над нацизмом. Страна свободы, куда евреи уезжали из зараженной антисемитизмом Европы, чтобы там избавиться от дискриминации. И где многие преуспели. И оказалось такое всё… знакомое. Еще одной наивной иллюзией меньше.

Фильм сделан мастерски, актерский состав великолепен, три "Оскара" полностью заслуженны.  

 

Завершение ножной эпопеи

 Последний визит в больницу Адасса к ортопеду оказался осложненным мелкими обстоятельствами.

Во-первых, был хамсин с пыльной бурей. Много я их перевидала, но эта - нечто запредельное: не видно противоположной стороны улицы! Глаза, уши, нос, рот забиты песком, как у пустынного верблюда. Вечером, когда уже добралась до дома и влезла в ванну, вода окрасилась в грязно-рыжий цвет.

Во-вторых, хотя я беру с собой костыль – исключительно в качестве сигнала водителям и пассажирам -NB!, - но... один огромный дядька в трамвае, бегемотище эдакий, со всего маху наступил мне на ногу, и именно на левую.

Я заверещала. Бегемот посмотрел мутно на мой костыль и сказал "извини!". Мне это сильно помогло.

В-третьих, выяснилось, что весь Израиль перед осенними праздниками переломал конечности. И вместо пустых коридоров я оказалась в гигантской толпе - все на ходунках, на костылях, на креслах. На рентген, на регистрацию - очереди человек по сто. Посадочных мест не хватало. Носились обезумевшие медсестры-распорядительницы, стараясь всё организовать, чтобы каждый всё-таки попал к своему врачу. Хлопали двери, зажигались табло, стаи загипсованных людей передвигались во всех направлениях. Всё это было похоже на фабрику.

Один энергичный пациент стукнул меня по левой ноге костылем, но по коленке, а не по свеже сросшимся пальцам. Я ему не сказала за это "спасибо", а он и не подумал извиниться.

Батарейка в мобильнике не выдержала стольких часов ожидания и отключилась, написав мне на прощание: “Bye Bye!”

Наконец, я зашла в кабинет. Я была у доктора двадцать пятой, и ему, одуревшему, пришлось пару минут вспоминать, кто я и что тут делаю. Потом он всё вспомнил, посмотрел снимки и сказал, что нога в отличном состоянии.

Спросила, когда я смогу перейти с кроссовок на нормальные туфли, танцевать и вообще? Он ответил, что этот процесс занимает несколько месяцев.

Потом мы поздравили друг дружку с еврейским Новым годом и расстались. 
Хотелось бы надеяться, навсегда!  

 

Пыльная буря

 Не пойму, с какой бы дури
К нам явиться пыльной буре?
Я гляжу вокруг: не то!
Стало всё желтым желто.

И деревья, и скамейки,
И дороги, и дома
Стали цвета канарейки,
Может, все сошли с ума?

Пожелтели светофоры,
Ох, шофёрам тяжело!
На балконе прямо горы 
Жёлтой пыли намело.

Жёлты кошки, жёлты птицы,
Неба нет - сплошной желток.
Право, эдак не годится,
Дайте цвета хоть чуток!

Ну, а может быть желтухой
Заболел наш белый свет?
Или вдруг в небесной кухне
Стух сегодняшний обед?

Спать скорей! Что было силы
Я бегу в свой жёлтый дом,
Чтоб быстрее наступило
Разноцветное ПОТОМ! 

 

Хамсин 

Попробовала принять свой любимый контрастный душ. Не вышло. Из горячего крана льется кипяток. А из холодного - не совсем кипяток. Вот и вся разница. Зато не холодно! 

 

Спасибо моей Левой Ноге

Я благодарна своему перелому. Когда боль отпустила, я поняла, что мне очень хорошо. Даже в ортопедическом сапоге и с костылем! Впервые за почти тридцать лет в Израиле я целых полтора месяца принадлежала себе самой!

Всегда было множество «над», которые гнали, подхлестывали, прогрызали мозг, ломали хребет: освоение новой страны, быт, поиск работы, всегдашняя нехватка денег, болезни сына, развод, работа, дополнительная работа, покупка квартиры и прочая, и прочая, и прочая. Ну, как у всех, с вариациями.

И, вдруг, я дома. И никаких «над». Высыпаюсь. Не торопясь, с удовольствием делаю гимнастику. Потом валяюсь с книжкой на балконе, принимаю солнечную ванну. Контрастный душ. Завариваю белый китайский чай, «улун с женьшенем», и долго пью его, проглядывая новости. Фильмы, музыка.

Прояснилась голова. Прочитана куча книг, которая ждала, ждала. Что-то начало писаться, что тоже безнадежно ждало и плесневело. Прослушала курс французского языка, шестнадцать уроков. Нет, французский я не выучила – я же не Соллертинский! – но попробовала ртом, и получила огромное удовольствие. Это как иная фонетическая планета. Вечером еще один гимнастический комплекс, другой, минут на сорок.

Забегали друзья проведать – общалась с ними в полную силу, а не преодолевая усталость.

Когда после девятичасового рабочего дня добираешься до дому, глаза красны от компьютера, и уже не до писать-читать, и нет пороху для общения: рабочие разговоры – бессмысленные, ненужные – всё выбрали, а завтра снова вставать в 5.15, и, значит, надо лечь рано, чтобы голова варила, и хватает на полстраницы книги перед тем, как заснуть.

Спасибо моей Левой Ноге, я вспомнила, какая я настоящая.

Эх, мне бы маленькую ренту!.. Но бодливой корове бог рог не дает.  

 

Шабатнее

Вышла на свою вечернюю прогулку. Навстречу два старых религиозных еврея, в накинутых на плечи полосатых талесах, идут из синагоги. Один что-то говорит другому, и оба решительно направляются ко мне. Так, сейчас начнется: "как тебе не стыдно", "еврейская женщина в шортах и в майке - позор", "русская проститутка"...

- Добрый вечер! Ты здесь живешь?

- Добрый вечер, да.

- Посмотри туда, над аркой - видишь хозяева поставили на окно ведро! Оно ведь может упасть и ранить кого-нибудь! Надо бы им сказать, это опасно!

- Вы совершенно правы. Я скажу моим знакомым, которые живут в этом доме.
- Будь здорова! Шабат шалом!

- Шабат шалом!  

 

Ион Деген

И было мне вчера счастье. Я давно знаю военную прозу Дегена, читала его стихи, страшные и пронзительные, написанные на фронте, под огнем. Фронтовик, хирург, писатель.

А вот вчера познакомилась лично. И скажу - он прекрасен! Яркая образная речь, ясный ум, немыслимое обаяние. И это в 90 лет! И после всего пережитого! Дай бы бог каждому. И Иону с его чудесной женой - здоровья и долголетия!

В числе прочего Ион рассказал крохотный эпизод, после дня тяжелого боя.

"Я сидел совершенно без сил, спиной опирался о ствол маслины. Где-то раздался выстрел. Дым. На танкошлем мне упала веточка малюсенькая. Я ее даже не смахнул. И у меня появилось стихотворение. Я ничего не выдумывал.

Воздух вздрогнул. Выстрел. Дым.

На старых деревьях обрублены сучья.

А я еще жив. А я невредим.

Случай…"

 

Глядя в окно 

- Жарко! Липко! Как в фондю!
Не пора ли быть дождю?

- Хватит хныкать, подожди -
Начинаются дожди!  

 

Перед Африкой

Так получилось, что я за два месяца до Африки полетела в Петербург. Отметить мамин юбилей, встретиться с родными и друзьями, и заодно помочь маме, которая сломала руку.

План удался не полностью – на второй день пребывания в Петербурге (любимый центр города, солнышко, радость общения с сыном) я зацепилась ногой за горбыль мостков какой-то стройки, ляпнулась и умудрилась сломать три пальца ноги.

Когда я, в тоске и гипсе, вернулась в Израиль, то в тот же день получила сообщение от Сони, организатора нашей африканской поездки, что надо платить очередной за нее взнос. Я написала Соне, что страстно хочу ехать, но вот такая история с ногой… и что делать?

Соня – гений, что-то она такое придумала, что я не была вычеркнута, а осталась в запасе желающих ехать, на случай, если моя нога срастется. Это - высшая дипломатия, в которой я ничего не понимаю.

Будучи человеком упрямым, я возмутилась, что судьба лишает меня Южной Африки, причем, навсегда. Самой поехать туда нельзя, а шанс отправиться в такой замечательной компании предоставляется раз в жизни.

И сидя дома в ортопедическом сапоге, я одержимо готовилась к Африке: делала гимнастику дважды в день, а как кости срослись, стала выходить, гуляла по нашему району Гило, каждый день увеличивая круги.

За два дня до полета я, делая гимнастику - впереди же общение с львами и носорогами – ура!, - села позу полу-лотоса и, закинув руку за спину, ухватилась за большой и второй палец ноги. Ну, такая асана, кто занимался йогой, знает.

И вдруг мой второй палец – не тот, что был сломан! – заболел и распух. Дура! Кости-то срослись, а вся сложная система мышц и сосудов вокруг еще требовала восстановления. Я помчалась к своему ортопеду-мануалисту.

Она мне говорит:

- Странно! Но ты вывихнула палец! Как это тебе удалось? – и вправила вывих.

Я скромно промолчала, что своей собственной рукой, от большого ума… и спросила испуганно:

- Мне завтра в Африку лететь на две недели. Как же я там ходить буду?

- Вставишь палец в досточки – и ходи.

- Какие досточки?!! Как вставлять?

- Такие маленькие, как палочки от мороженого.

Я тут же выскочила на улицу, купила два мороженых, вернулась. Говорю:

- Давай, сейчас мы съедим мороженое, а  потом ты мне покажешь, как эти палочки к пальцу прилаживать.

Мороженое мы съели. Палочки от него она ловко прикрепила мне к пальцу пластырем.

И всё – полетели. Ну и что, что я каждое утро начинала с того, что палочки от мороженого прилепляла к ноге? Ходить это почти не мешало, разве что в парке Цицикама, где на очередной лестнице нога моя взбунтовалась и сказала, что дальше не пойдет. Но мы с ней побеседовали, и всё закончилось хорошо. Как и наша волшебная африканская поездка. 

 

 Из письма клиента

 Он жалуется на разные обстоятельства, а в конце присовокупляет:

"Нет правды на земле. Но правды нет и выше". Как верно заметил Александр Солженицын. 

 

Искренний человек

- Танечка! Привет! Как давно тебя не видела!

- Привет!

- Я сначала на юбку обратила внимание, а потом подняла глаза - а это ты!
- Ну, понятно, юбка важнее! - шучу я.

- Нет, но юбка же красивее лица, - совершенно искренне говорит она.

  

Грузинский национальный балет Сухишвили

 Не знаю, почему я так страстно люблю Грузию. Ведь даже не была там, всю жизнь мечтала поехать в Тбилиси, но не сложилось. Только в походе по Кавказу часть пути пролегла по Грузии, но ведь это не считается. Может, образ Грузии сложился из замечательных грузинских фильмов, где даже старухи ослепительно прекрасны и благородны, как королевы. Из мужественного рыцаря Тариэла, «витязя в тигровой шкуре», и трагического непонятого Багратиона. Из Моцарта Элисо Вирсаладзе и романсов Нани Брегвадзе. Из особой песенной культуры застолья, которую мы знаем из тех же фильмов. Из грузинской кухни, наконец, вкуснейшей, часть которой я освоила «аутентично», как говорят те, кто в Грузии бывал.

Ну, как я могла не пойти на грузинский балет? В зале Шеровер Иерусалимского театра не было ни одного свободного места. На сцене у задника сели музыканты – всё балетное действо происходит под живую музыку.

А потом началось волшебство! Танцы-рассказы, танцы-истории сменяли друг друга стремительно. Менялись яркие национальные костюмы, менялся характер движений, сольный танец переходил в групповой, неизменными оставались только кожаные сапоги-гольфы на ногах танцоров, дающие ноге полную свободу движения. Пластика воинов, пластика коней, страсть и исступление боя, переложенные на язык танца.

Зал отбивал ритм ладонями и взвывал при особенно блистательном кульбите. А когда на сцене закружился танец-схватка, кинжалы звенели о кинжалы так, что сыпались искры, а потом танцоры эти кинжалы швыряли, и они втыкались в пол сцены, и всё это не выходя из ритма музыки и движения!

А я вспоминала, как описаны кавказские танцы абхазского ансамбля в «Сандро из Чегема».

«Тащ-тущ! Тащ-тущ! И тут вырывается Пата Патарая! Безумный бег коня, сорвавшегося с привязи, и вдруг замер!.. Вытягивается, выструнивается на носках, показывая готовность взмыть, как стрела, врезаться во вражеские ряды, но в последний миг меняет решение и в бешеном вращении утоляет ненасытную жажду воина куда-то прорваться и во что-то врезаться.

В круг вбрасывается Сандро Чегемский! И вот уже все танцоры взвились черными вихрями черкесок, показывая древнюю готовность мужчины стать воином, а воину - врезаться, взмыть, прорваться... Но в последний миг выясняется, что приказа врезаться, взмыть, прорваться все еще нет.

"Ах, так?!" - словно говорят танцоры и, грозно топнув ногой, кружатся."Ах, так? Ах, все еще?" - И снова: "Ах, так? Ах, так? Ах, так?"
Кружась, они тончают, расслаиваются и в конце концов делаются полупрозрачными, как пропеллеры. Оказывается, вращаясь вокруг себя, можно утолить ненасытную жажду боя.

- О-райда-сиуа-райда! Тащ-тущ! Тащ-тущ!

Танцоры, умело и вовремя заменяя друг друга, влетают в круг, и уже кажется, что карусель танца движется сама по себе, по древнему замыслу, суть которого отчасти заключается в желании ошеломить невидимого врага (в далекие времена, когда князья приглашали друг друга на пиршества, враг был видимым), так вот ошеломить его неистощимостью своей свирепой энергии».

Грузинский национальный балет был первым в истории ансамблем народного танца, которому предоставили возможность выступать на сцене знаменитого миланского оперного театра La Scala в 1967 году. После заключительного танца занавес поднимался 14 раз, что стало новым мировым рекордом. После того концерта итальянские газеты писали: "Это не танец, это — полет. Буря на сцене! Их танец бросает вызов законам гравитации. Союз мужской бравады и женской грациозности".

Обычно в конце представления, на поклонах, часть зрителей бежит к выходу – скорее добраться в позднее время до машины или до автобуса. Тут же никто не выходил из зала, ни один человек! Танцоры кланялись. Зрители хлопали. И мы выхлопали себе бисы – несколько солистов показали еще раз свои немыслимые вихревые номера.

Мои ладони и сегодня красные и опухшие. 

 

Пальто

Сегодня утром я опоздала на автобус, потому что не смогла найти пальто. Пальто, в котором я вчера вернулась домой. Не очки какие-нибудь или ключи – пальто!

В шкафу его не было. В холле – осмотрела все стулья, диван – нет. Зашла в спальню – нет. Ну, не может такого быть! Я ведь в нем пришла, в автобусе не раздевалась! Посмотрела в гостевой комнате, в ванной – нет. Тупо вышла на балкон. Вернулась. Открыла зачем-то в холодильник. Заглянула в барабан стиральной машины. Да что же это такое? Мелькнула бредовая мысль: «Кто-то ночью залез в квартиру (на четвертом этаже), украл пальто и вылез обратно».

Остановилась, стала вспоминать. Я вчера вернулась. В пальто. В доме было холодно, и пальто я сняла не сразу… Машинально прошла в спальню. Пальто висело за шкафом среди халатов. Ага, я его сняла, повесила, закуталась в теплый халат. А пальто осталось на крючке. Отлегло.
Тут я поняла, что по цвету мне лучше подходит куртка, надела ее и побежала на следующий автобус. 

 

«По габарям? – По габарям!»

 Всеобщая забастовка в Израиле, объявленная нашим дорогим Гистадрутом, отменена. Ура. 

Всеобщая забастовка – это сильно. Закрываются все учреждения, банки, больницы, поликлиники, школы, детские сады, разные службы, почти не работает общественный транспорт. Паралич. Мощное средство давления на правительство.

Как мы учили в школе, первые профсоюзы создавались, чтобы защищать интересы рабочих перед кровопийцами-хозяевами. Рабочий отчислял в фонд профсоюза что-то со своей зарплаты с тем, чтобы во время забастовки, вынуждающей живоглота сократить часы работы, оплачивать дни болезни и пр., не подохнуть с голоду. Во время забастовки профсоюз выдавал бастующим пособия на жизнь.

В Израиле разные профсоюзы объединились в Гистадрут, и он постепенно вырос в могучую богатейшую организацию, типа государства в государстве. И давно уже играет в свои игры, внешне окрашенные выцветшими словами о защите интересов трудящихся. Если Гистадрут объявляет забастовку, штрейкбрехером не может стать никто.

Даже если я не знаю, «за что» бастуем, или знаю, но не согласна с выдвинутыми требованиями, выйти на работу я не смогу – она просто будет закрыта. Притом, забастовка идет за счет работающих – им никто эти дни не оплачивает.

В этот раз что-то не поделили министерство финансов и Гистадрут, и вот они, как это почему-то принято в Израиле, не сумев утрясти свои противоречия в течение недель, забили стрелку на последнюю ночь перед началом всеобщей забастовки. Почему именно ночью? Сталинский какой-то принцип работы.

А трудящиеся в 6 утра открыли новости, чтобы понять, идти им на работу или можно спать дальше. Да! Забастовка отменена. В 3 часа ночи «пауки договорились». Можно выпить кофе и отправляться на службу.  

 

Водитель

Большинство иерусалимских водителей автобуса – виртуозы. То, как они умудряются проводить автобус по узким горным улочкам, завернутым штопором, да и еще заставленным по обеим сторонам легковушками, - это ювелирная работа.

Но сегодня утром мне попался особый водитель. Немолодой, благообразный, в вязаной кипе. На маршруте давно, я его вижу не первый год. Ехал он так медленно, как будто должен был получить приз, если придет к финишу последним. Перед каждым зеленым светофором не увеличивал скорость, а наоборот сбрасывал, чтобы дождаться желтого света и долго стоять на красном.

Вдруг он подрулил к остановке, на которой этот автобус не останавливается, встал и раскрыл двери. Пассажиры, опаздывающие на работу, дружно завопили.

- Чего ты встал? Это не твоя остановка!
- Как это, не моя?

- Не твоя! Поезжай дальше!

Водитель немного поспорил,  но потом тронулся.

Днем этот автобус делает петлю, заезжая в зоопарк, но в утренние часы, до открытия, он к зоопарку не сворачивает. Наш водитель стал поворачивать к зоопарку.

Пассажиры: Ты куда? Ты что, еще не проснулся? Утром нет заезда в зоопарк! Поезжай прямо!
Водитель: Как нет? Есть!
Пассажиры: Зоопарк после девяти, а сейчас семь! Поезжай уже, мы опаздываем!
Водитель: Ничего не знаю! Я еду, как сказано в маршруте!

И упрямо сворачивает к закрытому зоопарку. На работу я уже опоздала, думаю, но впереди, кроме многочисленных светофоров, на которых он упорно зависает, никаких больше сюрпризов не будет.

Ха-ха!

Автобус подъезжает к очередной остановке, водитель из него выходит… и исчезает из поля зрения. Пассажиры привстают на местах, вытягивают шеи, спрашивают друг друга, что случилось. Некоторые звонят на работу, объясняют, что задерживаются. Проходит пять минут, семь минут.

- Наверно, решил на трамвае доехать, так оно быстрее, - говорю я.

На десятой минуте водитель спокойно заходит в автобус. Пассажиры взрываются общим воплем.

Водитель: А что вы все кричите? Что такого произошло?
Пассажиры: Что произошло?!! Ты что, сумасшедший? Садись уже, поехали наконец!
Водитель (не садясь): И незачем так орать.
Пассажиры: Да поехали же!

Водитель садится и не спеша трогается с места. На каждую реплику пассажира в свой адрес, он оборачивается, останавливает автобус и отвечает. Потом едет дальше.

Парень, сидящий на переднем сиденье, громко обращается к нам:

- Друзья! Не разговаривайте с ним! Видите, он не может одновременно говорить и ехать!

И вдруг все хохочут. Настроение меняется, народ обменивается веселыми репликами. Дорога у меня заняла полтора часа вместо получаса.

А я подумала, в России опаздывающие пассажиры в подобной ситуации этого водителя просто бы убили (у самой руки чесались). А тут – удачная фраза, и напряжение исчезло! 

 

"1984"

Я редко пишу о российских делах, полагая, что мне невместно высказываться насчет жизни в стране, которую я сознательно и убежденно покинула. Но что поделаешь, там остались родные и друзья, и отмахнуться от тамошних дел я не могу. Тем более, что сейчас Россия начала шуровать уже рядом, на Ближнем Востоке.

Создавая страшный мир в романе «1984», Орвелл недодумал. У него политическая пропаганда меняет вектор каждые четыре года: «Океания ВСЕГДА дружила с Евразией и воевала с подлой Остазией», а потом наоборот: «Океания ВСЕГДА дружила с Остазией и воевала с подлой Евразией». И обработанное, зомбированное население, не помнящее, что было вчера, исходит ненавистью к вечному врагу в обязательных двухминутках ненависти.

Реальность оказалась богаче гениальной фантазии. Как мне кажется, сегодня в России новая ненависть не стирает прежнюю, но добавляется к ней. Гнусные америкосы, подлые укры, мерзкие грузины, поганые европейцы. Сейчас к этому добавились агрессоры турки, расстрелявшие в спину мирный беззащитный российский бомбардировщик. Весь злобный мир против ни в чем не виноватой доброй, хорошей, несчастной (по вине всех этих гадов) России. Которая вынуждена отстаивать свою доброту, беззащитность и духовные скрепы с оружием в руках.
И «двухминутка ненависти» растянулась до бесконечности.

Иногда очень страшно жить.  

 

Заморозки в Иерусалиме

Ночью было ноль градусов.

Утром высунула из-под одеяла кончик носа. Нос сразу покраснел, потек и стал выдыхать две струи пара, подобно дракону.

Набиралась мужества выскочить из кровати - прыжок, как в ледяную воду, с повизгиванием. Из крана лилась талая вода, с омерзением умылась и быстро почистила зубы - рот свело от холода.

Потом рванула к шкафу (ну почему я не приготавливаю одежду на завтра с вечера?!!), полезла по стремянке к верхним полкам, где до сих пор лежат убранные на лето свитера. Дернула за рукав, всё посыпалось на пол.

Корявыми заледенелыми граблями, проговаривая разные слова, влезала в одежки, пуговицы застегиваться не хотели, капризничая перед неловкими пальцами.

На чашку чая времени уже не осталось.

Зато на работе так хорошо! Тепло!!! Да здравствует труд!  

 

Пятничное. Зимнее 

Нас утро встречает прохладой.
Скажите, а нам это надо?
Мы эту прохладу встречаем
Горячим омлетом и чаем.  

 

Утро. Иерусалим

Иду на работу. Солнце, холодно, температура чуть выше нуля. На широкой низкой тумбе сидит гладкий черно-белый кот и с наслаждением поедает мандарин. Эстет.  

 

Париж - моя первая любовь

(После терактов в Париже)

В Париж я попала в 1990 году, и это был мой первый выезд из Израиля за границу. Друзья позвали, я махнула рукой на то, что денег нет на необходимое, что закончилась одна работа и еще не нашлась другая, что я оставляю сына на неделю с папой, приехавшим из Питера в гости и пытавшимся отговорить меня от этой авантюры…

Времени на подготовку не было: я успела только получить французскую визу и пролистать на бегу учебник французского языка для пятого класса, случайно завалявшийся в нашем багаже.

Самое поразительное, что Париж оказался не незнакомым миром, а совершенно неожиданно – городом моего литературного детства и юности. Гуляя, нет наслаждаясь каждым поворотом, нет, заглатывая город или, наоборот, растворяясь в нем, мы всё время выстреливали цитатами, всплывающими из дальней памяти.

Читаешь на табличке: улица Вожирар. И произносишь: «В конце улицы Вожирар показалась величественная фигура Портоса». За Люксембургским дворцом мушкетеры сражались на дуэли. На Елисейских полях жил граф Монте-Кристо (а я-то была уверена, что раз «поля», то это пригород!). Нотр Дам де Пари – это Гюго. А в Люксембургском саду читаешь «20 сонетов к Марии Стюарт». Хотя сам памятник прославленной королевы показался вполне уродским.

И еще Париж оказался мне в размер. То есть высота домов, ширина улиц, чередование и сочетание парков, мостов, реки, площадей - были именно такими, как я внутренне ощущала идеальные пропорции своего города. Там неутомимо ходится, легко дышится, ничто не подавляет. Поразило уважение, которое на улице один человек оказывает другому, тем, что не вторгается в его личное пространство, а если вынужден пройти слишком близко к тебе, то произносит «Пардон!». Удивило, что на улицах Парижа главный не автомобилист, а пешеход. Который нахально переходит любой проспект на красный свет, а машины останавливаются и его пропускают. Помню, мы долго стояли перед трассой, ожидая для себя зеленого света и удивлялись, почему машины не едут. Тут из одной высунулся водитель и весело крикнул: «Рюс! Алле!»

Мы остановились в каком-то дешевом отельчике в Латинском квартале: там душ был этажом выше, туалет этажом ниже, а в комнате стояли только широченная неудобная кровать и биде. Но на это было наплевать – ведь мы в Париже!

Парижское метро – это отдельная поэма. Там душно, но работает оно четко. Мы поначалу смотрели с изумлением, как молодые французы, не платя, перемахивают через низкие раздвижные воротики входа, и, главное, их никакие гневные служительницы не останавливают. Обнаглев, мы стали следовать их примеру, уповая на то, что контролер по нашу душу не придет. Так оно и получилось. В поездах метро всё время что-то происходило. Щуплая черноволосая девчонка, одетая под юную Пиаф, ходила по вагонам и пела ее репертуар под гармошку. Вполне убедительно пела. А уличный кукольник прямо в вагоне натянул свою ширму и показал какую-то забавную короткую пьеску с зайцем и лисой. Дети-пассажиры звонко хохотали.

Один раз мы спустились в метро, но не поняли, как называется эта станция. Стояли перед схемой линий, и тут я остановила проходящего мимо француза, выложив почти весь свой запас языка: «Пардон, мсье! У сон ну?» Он на меня вылупился, ткнул в название станции на схеме, а потом, уходя, всё оборачивался, корчась от хохота.

Питались мы, в основном, багетами, дешевыми паштетами и сырами из супера. И пили копеечное вино, которое было одной цены с соками и водой. И только в последний день зашли в рыбный ресторан на Монпарнасе и, внутренне дрожа от страха – а вдруг не то скажешь?.. а вдруг не сможешь проглотить этот деликатес, и тебя позорно вытошнит на белоснежную скатерть?.. – заказали устриц, неизвестную рыбу и какое-то умопомрачительное белое вино. Метрдотель был с нами предупредителен и вежлив, помогал с выбором и всем своим обликом демонстрировал, что именно нас он ждал здесь всю свою жизнь. И ничуть не удивился, когда я попросила завернуть с собой красивые раковины из-под устриц. Что и было сделано аккуратно, почтительно, без единой ухмылки. Сыну ракушки очень понравились.

Про Лувр, д’Орсе рассказывать незачем – это счастье у каждого своё. Нет, одно расскажу. Я знала, что именно хочу посмотреть в Лувре, времени у нас было мало, и я решила, что на Джоконду взгляну, отмечусь и побегу дальше. Мне с детства не нравилась эта толстая неприятная тетка на марках и бесконечных репродукциях. Тогда картину еще не отгородили от публики, к ней можно было подойти близко, благо рядом никого не было. Я притормозила свой восторженный бег по залам… И дальше произошло то, что случалось со мной еще только дважды в жизни, позже. Картина втянула в себя, оторваться от нее было невозможно. Красива ли эта дама или нет, не важно, но лицо жило, меняло выражение, дышало… Ребята обнаружили меня перед картиной через какое-то время. Я оторвалась с трудом и потом еще шла по залам, ничего не видя вокруг.

А по Монмартру и Монпарнасу (одно звучание этих слов требует грррассиррования) бродят такие тени! Модильяни и Сутин, Ван Гог и Гоген, Хемингуэй и Жан Кокто, Поль Элюар, Марсель Пруст, Сергей Дягилев и весь российский Серебряный век, бежавший от революции… Знаменитые рестораны «Куполь», «Максим», «Ротонда», где творилась художественная жизнь XX века. Мы постояли у Мулен Руж, вспомнили Тулуз-Лотрека. Денег на билеты у нас не было.

Но счастье просто бродить по этому городу, иногда садиться за столик уличного кафе и заказывать чашечку кофе или бокал вина. Смотреть на жизнь вокруг, на фонтаны, на проходящих людей, на влюбленные пары, которые в Париже так красиво целуются. И влюбляться в этот город всё больше, и обещать себе и ему, что я обязательно, обязательно сюда вернусь.  

 

О деньгах

 В интеллигентских кругах моей юности к деньгам было принято относиться без уважения. Это понятно. Уважали человека за талант, порядочность, благородство. А деньги? Все жили на зарплату, от получки до получки. Большие деньги были у людей заведомо чужих и дальних - партийной верхушки или подпольных бизнесменов. То есть пахли либо ложью, либо уголовщиной.

Когда мы оказались в мире свободного рынка, отношение к деньгам изменилось. Прежде всего, спектр всего, что можно приобрести за деньги, расширился неимоверно. Квартира в районе, где живут добропорядочные, занятые своим делом люди, хорошая школа для ребёнка, университетское образование, заграничные поездки – всё это вопрос денег.

Но я впервые поняла ещё одно: умение зарабатывать деньги – требует таланта, энергии, воли, интуиции, способности держать удар – равно, как и все другие умения. На Востоке купец был человеком столь же уважаемым, как мудрец и воин.

В нашем роду были, среди прочих, и крупные финансисты. Но почему-то не только капиталы исчезли (понятно куда), но и малейшие способности к их добыванию и преумножению ушли из семейных генов. Ну, разве что во внуках-правнуках это возвернётся.

Я понимаю, что деньги – это энергия. Очень сильная энергия. Не всякий ею обладает, не всякий умеет с ней справляться. Как всякая сила – она опасна, если человек не может её обуздать, она выходит из-под контроля и его порабощает. Некоторых она ломает и губит, и тогда человек превращается в её придаток, её жреца. Скупость – страшная болезнь, не зависящая от того, сколько у человека денег.

Для меня очень символична история жизни одного моего приятеля. В юности он был умён, трудолюбив, честолюбив, обладал блистательной памятью и был отзывчив на помощь. Не забуду, как ленинградской зимой он в шесть часов утра приходил ко мне в дворницкую, чтобы помочь справиться со снегом.

Но уже тогда для него потратить лишнюю копейку было мукой. Если мы собирались на вечеринку в складчину, он приносил бутылочку пива. При этом всегда говорил что-нибудь вроде: «Я собирался принести три бутылки шампанского, но магазин оказался закрыт». Бутылочку пива он быстро выпивал сам. Нас тогда это только веселило.

У него были романы с красивыми интеллигентными девушками. И каждый раз он долго высчитывал, что брак с этой девушкой ему не выгоден, берёг себя для чего-то лучшего. Детей он тоже откладывал на потом – сначала материальное благополучие, карьера. Вроде, всё и разумно, но у него это приобретало какие-то искажённые формы. Он много работал и учился, менял профессии, приобретая всё более выгодные, менял страны.

Сейчас он очень богат, живёт в Штатах. У него нет ни жены, ни детей, ни подруги. И друзья постепенно перестали с ним общаться. Невозможность потратить на кого-то хоть малую денежку постепенно атрофировало в нём способность давать другим что бы то ни было – заботу, внимание. Когда он приезжает в Израиль, то звонит и долго жалуется на чёрствость и эгоизм общих друзей, занятых своими детьми, своими женами, своей жизнью. Несчастное существо.

Известно, что многие девушки и дамы мечтают о богатом муже. К ним принято относиться с осуждением, мол, нет у них чувств, они ищут не любви, а роскоши. Позволю себе сказать, что это не так. Не меха и драгоценности привлекают женщин, их притягивает та мощная энергия, которой обладает мужчина, умеющий «делать деньги». Это сродни тому, что другие женщины влюбляются в художников, музыкантов и поэтов, пусть самых бедных, но носителей иной энергии.

Наверно, каждый вспомнит не один случай, как денежная тема разрушала семьи, дружеские отношения. Самая яркая история произошла с двумя друзьями, нашими знакомыми, которые вместе сидели в лагере. Они вели себя мужественно и во время следствия, и в условиях Гулага. Не дали себя сломить, отстаивали права заключённых, сидели в карцере, делились пайкой, вместе отбивались от уголовников. Прекрасные, достойнейшие люди, сильные.

И вот они оказались на Западе. И начали общий бизнес. Российские друзья были потрясены, когда от них стали приходить письма, полные обвинений и ненависти друг к другу. Выдержав всё, они не справились с энергией денег.

Негативное отношение к богатству заложило христианство. «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царство небесное». 

Я бы не торопилась с этим соглашаться. Если богатый человек скуп – он, конечно, ничего доброго не делает. Впрочем, то же самое можно сказать и о бедном скупердяе. Вообще скупость – это вроде импотенции души. Рядом со скупцом несчастны все, а особенно его близкие.

Если же богатый человек сильнее денежной энергии и сам правит ею, то есть не боится быть щедрым и получает от этого радость – он делает много добра, помогая более слабым членам общества, обеспечивает людей работой, платит большие налоги, жертвует на благотворительность.
Почему же такому человеку отказывать в «царстве небесном»? Или в уважении?

 

2. Деньги и Искусство

Деньги принято называть «презренным металлом». Почему презренным?

Напомню, никогда за всю историю человечества Искусство не могло прокормить самое себя. Оно ничего практического не производит. Художников, поэтов, актёров кормили или богатые меценаты, или государство. Так это происходит и сегодня: в тех странах, где общество понимает, что без Искусства оно станет беднее, из государственного бюджета субсидируются театры и галереи. Даже Венская Опера, даже Ла Скала не проживут без субсидий. То есть Искусство кормится от Мошны.

Но изначально в этой связи заложен конфликт. Мошна резонно считает, что если она платит, она и песни заказывает. Изумительно выписанные голландскими художниками бытовые сценки, с тяжеловатой эротикой и всем известными намеками (вроде как открытые устрицы – символ женского органа) – просто дань купеческому вкусу.

Равно как и репрезентативные портреты знати – заказчик хочет так: чтоб кружева и атлас, чтоб изысканность позы и величие во взоре. Несомненно, большой художник не может от этого не тосковать. И ему хочется писать что-то иное: бычью тушу, или нищего урода, или абстракцию. Но за них не платят. И туша пишется для себя. А для прокорма – то, что требуется заказчику.

Вспоминаю, как ленинградский скульптор Лев Сморгон, новатор и левак, пригласил нас в свою мастерскую показать новые работы. Он тогда начал увлекаться подвижными формами – скульптура составлялась из разных кусков. Меняя их положение относительно друг друга, можно было менять смысл и настроение вещи.

Всё это было идеологически более чем подозрительно и явно «непонятно нашему народу», поэтому этими изысканиями Сморгон занимался для себя, а семью кормил Лениными, которых ваял быстро и артистично, утешаясь формальными задачами – например, рубил Ильича прямо из камня, без предварительной глиняной модели. 
Чудная такая сценка: Сморгон ставит для нас на небольшой станок свои «каменюги», составляет их по-разному, объясняет. При этом локтем опирается о каменный нос очередного Вождя Революции, чья гранитная башка занимает половину мастерской.

Из конфликта Спонсор-Творец родились великие образы скупцов: Гарпагон, Гобсек, папаша Гранде (что же это они все на «Г»?). Так художник мстил денежному мешку. Спонсор тоже не благодушествовал – оставляя ершистого художника без заработка. А случалось, что и без головы, если таковым Спонсором выступала власть. За примерами ходить не будем, они всем знакомы.

Пожалуй, наиболее гармоничный период в отношениях между художником и обществом пришёлся на V-IV вв. до н.э, в Древней Греции. Не зря оттуда растёт европейская культура. Я об этом коротко писала в записках о поездке по Греции.

«Свободный эллин, независимо от своего социального статуса, не представлял своей жизни без созерцания скульптур, без музыки, танца, без посещения театра. Народы, которые ценили только материальные блага – пищу, одежду, роскошь – почитались в Древней Греции дикими варварами, ещё не ставшими людьми. Самым бедным гражданам Афин, у которых не было денег на театр, государство предоставляло бесплатные билеты и компенсировало утрату доходов на пять дней театрального действа. Поскольку нельзя лишать человека поэзии, это не менее важно, чем хлеб насущный.

Эллины знали ещё один важный закон жизни развитого общества: Искусство не может прокормить само себя. Эсхил написал за жизнь девяносто трагедий, Софокл – сто двадцать три. Лиссип создал полторы тысячи бронзовых скульптур. Если бы им нужно было для пропитания пахать землю или удить рыбу, а творить в свободное от этих занятий время, человечество не знало бы их имён.

Соревнование поэтов-драматургов, происходившее два раза в год во время Дионисий, было в Элладе событием государственным. Все затраты на постановки возлагались каждый раз на одного из самых богатых граждан, хорега, который за эту субсидию, весьма значительную, пользовался огромным уважением соплеменников. Равно как поэты и художники. Каждый вносил в жизнь сограждан свою лепту: одни – золото, другие – дарование.

Это всё известные вещи, просто в театре Эпидавра я вспомнила своих друзей, людей увлечённых и талантливых, которые дорываются до кисти или компьютера в свободное от заработков время, за счёт сна, отдыха, общения с детьми, любимыми и друзьями. Как говорил персонаж Евстигнеева, «неправильно, нехорошо, если актёр болтается весь день в театре. Насколько бы лучше играла Ермолова вечером, если бы днём она стояла у шлифовального станка…».

Перекашивая, по привычке, цитату: «Поучимся ж серьёзности и чести у эллинов, далёкого семейства».

Мало кто обладает двумя талантами: и творить, и продавать свою "продукцию". Бывает, конечно, но редко. Потому что творчество - страсть. И азарт добычи денег - страсть. Две страсти в одной душе не уживаются, одна неизбежно вытесняет другую.

То, что я пишу - это не трактат, не решение этой темы, над которой думали веками. Это просто некоторые мои разрозненные мысли по поводу. 

 

Новостное

 Читаешь новости, и «чёрный прожектор в полдень мне заливает глазные впадины». Бойцы ИГИЛА опять кого-то распяли, сожгли на костре… Что-то запредельное.

Но не один ИГИЛ правит бал. Что-то подобное творят вооруженные уроды в Донецке, да и везде свои «фашики», нацисты, правоверные, готовые крушить, убивать. А по сути - все они одно и то же: юные отморозки, которых никогда ничему хорошему не учили, дорвались до оружия, до власти и упиваются ею. А какая идеология это подпитывает, абсолютно неважно - это только набор примитивных лозунгов, доступных их слабым мозгам и дающих чувство своей правоты - и стаи. Поскольку каждый из них в одиночку меньше, чем ноль.

А вся их деятельность сводится к одному и тому же: что-то рушить, кого-то пытать, насиловать, казнить. Напиваться или обкуриваться. Если получается, грабить ценности. Вот и всё. Ну и где-то, само собой, есть большие дяди, которые этот праздник оплачивают и ловят свою выгоду.

Собственно, ничего нового не происходит, так было всегда, всю нашу человеческую историю. Опьяневшие от безнаказанности вооруженные победители вели себя всегда одинаково. Немцы в России, русские в Германии, японцы в Китае, белые и красные отряды во время Гражданской войны творили одинаковые зверства. Еврейские погромы - во все века и во всех странах, геноцид армян в Турции - и дальше, вглубь веков, куда ни кинь взгляд.

Да и тираны, дорвавшиеся до власти, ничем по своим вкусам не отличаются от самой последней шестерки своих банд. Саддам Хусейн и его сынок копили награбленные ценности, ели-пили, а для души развлекались насилиями и пытками. И Каддафи, и Сталин с Берией, и Туркмен-баши - все они одно и то же. Вся сладость власти для них - не создание, а разрушение. Иметь возможность убить, уничтожить.

Вот, скажем, император Луций Корнелий Сулла, прозванный Счастливым, так начал свое счастливое правление:

"Из Рима преследование распространилось по всей Италии; от убийства влиятельных противников и богатых людей, перешли к убийству людей не важных, совершенно ничтожных, от убийства противников к убийству людей, державшихся в стороне от борьбы, даже к убийству приверженцев Суллы. Безнаказанность, награда за убийства, завладение имуществом внесённого в список проскрипций, уничтожение долгов вместе с кредитором, приятность мщения, приобретение милости Суллы влекли людей к убийствам. Сулле приносили головы убитых в дом его или на форум; головы выставлялись на форуме у ораторской трибуны.

Так, убийца проскрибированного, принёсший Сулле голову в качестве доказательства, получал два таланта (40 кг) серебра, а если убийцей был раб, то он получал свободу. Доносчики также получали подарки. Тех, кто укрывал внесённых в списки, ждала смерть. Гражданства лишались сыновья и внуки осуждённых, а имущество проскрибированных подлежало конфискации в пользу государства. Страсти свирепствовали необузданно по всей Италии несколько месяцев".

Похоже, что мы, как у Кэррола, всю Историю бежим с предельной скоростью только для того, чтобы остаться на том же месте. А чтобы прибежать в другое место, нам надо бежать в два раза быстрее.  

***

Случилось мне в империи родиться,
Но с классиком почтительно не споря,
Признаюсь я, прижав ладонь к ключице:
Я не люблю провинции у моря.
Люблю я, чтобы пело и кипело,
Чтобы друзей – так тесно, как в танцзале,
Чтоб споры возносились ввысь капеллой,
Хоть мы внизу о пустяках базлали.
Чтоб о родных, стремительно ушедших,
Не рвали в хлам нутро слепые вести,
И от сознанья, что нас меньше, меньше,
Не бился б смертной болью сердца пестик.
Чтобы не охать, Интернету вторя,
Читая снова о кровавом фарсе…
Жить довелось в провинции у моря,
Но, может, было б лучше, чтоб на Марсе. 

 

О "Что? Где? Когда?" 

Сидя в простуде неделю дома, я посмотрела множество передач «Что? Где? Когда?», хронологически, от самых ранних, что нашлись в Интернете, до последних.

У меня возникло чувство, что я еду на машине времени. Я наблюдала, как формировалась игра, менялись ее правила, оформление, построение. От 70-х, где наградой зрителю за хороший вопрос была книжка Чехова или Гоголя, до перестроечных 90-х, когда новая ситуация в стране потребовала спонсоров для продолжения игры, к ней подключились банки, и на столе стали гулять большие деньги.

Как виртуозно, блестяще ее вел, улучшал, комментировал, наполнял весельем и азартом Владимир Яковлевич Ворошилов, не снижая уровня и задора. После внезапной смерти Ворошилова в 2001 году, Борис Крюк подхватил знамя ведущего и отлично справляется с этой трудной ролью. Особенно тяжело ему пришлось в начале, когда старая гвардия игроков с неохотой, со скрипом – и это видно - принимала его на месте Ворошилова. Но он преодолел сопротивление, и игра цветет и вовлекает всё большее количество участников.

Но самым увлекательным для меня было не только следить за процессом поиска ответов (это само собой), но наблюдать, как менялись игроки, начиная с 1980 года. Студентики, мальчишки в клетчатых рубашках, постепенно становились докторами наук и директорами каких-то компаний, и вот уже седые и солидные мужчины в смокингах съезжаются на игру из разных стран мира, куда их занесло судьбой.

Сегодня в игре много молодых, звонких, талантливых ребят, на них очень приятно смотреть. Но восхищает то, что пожилые ветераны, магистры, начинавшие играть в конце 70-х, до сих пор не оставили игры и блистают в ней, поражая молниеносными ответами на самые заковыристые вопросы.

И то, что игра жива, несмотря на все жутковатые вывороты времени, это лучший памятник ее создателю, Владимиру Ворошилову. Ну и нам внушает оптимизм: если эрудиция, ум, остроумие еще в цене, значит, всё не так уж погано, как иногда кажется. 

 

Оговорка 

- Второй Храм должен быть разрушен! - воскликнул Тит.

- Ой, это я с Карфагеном перепутал... - спохватился он.

Но было поздно. 

 

Теракт в Тель-Авиве 

Только что. В набитом утреннем автобусе араб бросился с ножом на пассажиров. 11 раненых, шестеро тяжело. Потом террорист выскочил и успел поранить еще нескольких прохожих, пока его не обезвредили. 

 

Глоток Родины 

Когда еще нужны были визы из Израиля в Россию, какой-то новоприбывший российский консул вдруг завел свои правила: заворачивали неподходящие фотографии. Это после многих часов стояния в очереди, сначала на улице, потом на лестнице, потом охранник с бульдожьим лицом пропускал внутрь, отпирая железную сейфовую дверь, с рычанием: "Пять человек! Остальным стоять! Тихо! Телефоны выключить!"

Требовалось, чтобы снимок был "в два уха", без улыбки - ни-ни-ни! - в приличном однотонном костюме - ничего пестренького или безрукавного. И без выреза - боже упаси!
Половина очереди оказывалась на улице без визы и неслась перефотографироваться, а потом снова записываться на прием и стоять, стоять, выключив телефон...

Таким родным от всего этого пахнуло, что радость оттого, что ты тут, а не там вспенивалась внутри пузыриками шампанского.  

 

Иерусалимская зима

Зима!.. Трава покрыла глину,
И, звонкой рыжестью горя,
Уже созрели мандарины
Под ярким солнцем декабря.
На поворотах громыхая,
Летят по городу трамваи,
И в забегаловках окрест
Народ фалафель дружно ест.
Вот бегает пейсатый мальчик,
Урок в ешиве пропустив,
Свистит веселенький мотив.
В ноздрю свою засунул пальчик,
Ему приятно и смешно,
Ну, а прохожим всё равно.

 

Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 1(189) январь 2016

Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer1/Razumovskaja1.php