Современная философия и антропология внимательно относятся к организации телесных практик. С определенной долей условности такой подход можно применить и к некоторым практикам чтения. Философ Владимир Нищуков анализирует культурное значение туалетной бумаги с философскими текстами в контексте распространения электронной книги.
О будущем бумажной книги сегодня – в эпоху распространения ридеров, планшетов и подобных гаджетов – идут бурные общественные дискуссии, на эту тему высказываются известные философы, ей посвящают телевизионные ток-шоу и радиопередачи. С одной стороны, бумажная книга – неотъемлимый элемент европейской, а значит и мировой культуры. Но традиционные книги громоздки, дороги и занимают слишком много места. А число читателей электронных изданий растет с уменьшением веса ридеров и их цены.
В этой ситуации традиционным книголюбам приходится искать последний рубеж обороны, абсолютный фундамент, на котором можно утвердить необходимость бумажной книги. Требуется найти некий «предельный манускрипт», такую форму бумажной книги, которую невозможно заменить цифровой технологией. Это значит, что необходимо найти то пространство культуры, где необходимо как чтение, так и бумага. В современном секулярном обществе такое пространство найти чрезвычайно трудно. Но оно есть. Это туалет. Здесь многие читают, и в то же время здесь происходит то, чего не может передать значение. Уборная – одно из немногих мест, где человек еще встречается со своей «голой» телесностью.
Жизнь в современном городе – с ее стрессами, сидячим образом жизни, фастфудом, стоянием в пробках – чревата заболеваниями желудка и кишечника, увеличивающими время и частоту пребывания в туалете, которое лучше всего скрасить чтением анекдотов, афоризмов, коротких новелл. В то же время туалетная бумага, как и всякий продукт, постоянно обрастает знаками. Это не только буквы из названия завода или цифры «54» (метраж рулона). Это и палитра цветов: салатовый, голубой, нежно-розовый. И парфюмерные запахи. А также ширина, толщина, фактура, мягкость… Главный герой фильма «American Psycho» Патрик Бэйтмэн мог бы убить коллегу не из зависти к его шикарой визитной карточке, а за его слишком хорошую туалетную бумагу.
Нанесение на туалетную бумагу философского (пусть и популярного) текста стало бы закономерным шагом навстречу реальности. Философский текст (а в подобном издании могли бы быть представлены изречения не только классиков – Аристотеля, Декарта, Вольтера, Дидро, Руссо, Гегеля, – но и некоторых современных мыслителей) претендует на некую универсальность, на репрезентацию всех имеющихся в мире текстов, то есть на статус «текста вообще». Таким образом, «Философская» туалетная бумага – это и есть та «последняя книга», искомый полиграфический абсолют, в котором соединяется несокрушимая необходимость бумаги (подкрепленная реальностью тела) и универсальный текст.
Стоит обратить внимание на форму этой «книги». Туалетная бумага – это, конечно, свиток, а не кодекс. Появление философского текста в форме свитка очень любопытно. Такой организации знаков на поверхности бумаги способствуют сами техники современного чтения, в первую очередь, цифрового (с монитора). Большинство программ-ридеров по умолчанию настроены именно по типу свитка, а не кодекса. Читатель электронного текста не перелистывает страницы, а прокручивает текст. Современная философия очень чутко относится к организации телесных практик, тем более практик чтения, и странно, что до сих пор не появилось монографии, посвященной такой серьезной смене соотношения глаза и руки и других частей тела.
Борьба кодекса и свитка за аудиторию, шедшая на заре нашей эры и завершившаяся поражением последнего, казалась такой далекой. Свиток был практически забыт, он стал диковинкой, музейным экспонатом наряду с каменными скрижалями или восковыми дощечками. И вдруг – его триумфальное возвращение: этот свиток, покрытый самым абстрактным, благородным, философским письмом претендует, как было показано выше, на репрезентацию книги вообще. Это диалектическое движение от свитка к кодексу и опять к свитку, заканчивающееся в туалете, выглядит усмешкой Мировой Идеи над всеми читателями и писателями.
Можно попытаться вывести иную гениалогию «Философской» туалетной бумаги, которая не противоречит вышеприведенной, так как не исследует эволюцию техник чтения и письма, а описывает социальные условия возникновения такого рода книги. Представим себе восставшего раба в одном из греческих полисов. Убив своего господина, разорив его владения, изнасиловав его дочерей, выпив лучшее вино из хозяйского погреба, раб ищет новые способы оскорбления угнетателя. Долго бродит бывший слуга по разграбенному особняку в поисках объекта надругательства. И вот он входит в библиотеку – место, где сконцентрирована сама суть господства. Ведь книги – это результат праздного довольства господ. Сама возможность написания текста и его прочтения зиждется на рабовладении. Пока раб трудился, его хозяева вели беседы о самых отвлеченных вещах, прогуливаясь неподалеку от храма Аполлона Ликейского. Несмотря на то, что раб не умеет читать, он инстинктивно, бессознательно ненавидит философию, ведь написание философского текста требует максимума свободного времени, которое обеспечивается трудом «говорящего орудия». Поэтому испражнение на книги «Метафизики» Аристотеля – это жест, оспаривающий принципы и основания существующего аристократического порядка. Сожжение книг не создает такого эффекта, ведь рукописи, как известно, не горят.
Трепетное отношение господствующих сословий и классов к легитимирующим их власть текстам красной нитью проходит через всю европейскую историю. В Средние века людей сжигали за неаккуратное обращение с книгой, могли подвергнуть экзекуции невнимательного переписчика. Да и страшные истории сталинских времен о людях, которые получили срок только за то, что на глазах у бдительных соседей зашли в уборную с номером газеты «Правда», широко известны.
Угнетенный класс информационного общества, или попросту «офисный планктон», покупая «Философскую» туалетную бумагу, возможно, неосознанно будет воспроизводить логику восставшего раба. Однако сама возможность появления в свободном обращении такой «литературы» является свидетельством того, что философия не расценивается современными хозяивами жизни как средство укрепления своего господства, они скорее видят в философии опасность. Менеджер низшего звена, этот современный пролетарий, выражая использованием этой бумаги привитое скучными лекциями в провинциальном вузе презрение к философии, не уничтожает основания жесткой постиндустриальной эксплуатации, а лишает себя важного орудия критики социального порядка, оставаясь наедине с булыжником.
Поговорка подсказывает, что русский человек силен задним умом. С появлением «Философской» туалетной бумаги эти слова обретают новое звучание. Задний ум, точнее задний разум, вполне может стать философским понятием, связанным с практиками современного чтения. Разработка этой концепции может быть проведена в рамках нескольких исследовательских направлений: «Анальное чтение», в котором анализируется техника чистой деконструкции (стирания) философских текстов, «Феноменология уборной» и, конечно, фундаментальная «Критика заднего разума», исследующая его границы. В какой форме будут выпускаться тексты этих исследований, понятно. Осталось подобрать приятный цвет, фактуру и запах.
